Флиге И.А. Судьба меньшевика

Как правило, годы выхолащивают память о человеческой судьбе, подменяя ее безличными дефинициями: «политический деятель Февральской революции», «политик, меньшевик, экономист». С Борисом Осиповичем Богдановым получилось иначе: людям, знавшим и любившим его – родным, соратникам по борьбе, односидельцам в лагерях и тюрьмах – в разных текстах (воспоминаниях, записках, кратких статьях) удалось сохранить и передать живой образ этого человека – его вкус к жизни и борьбе, любовь к правде, верность себе и своему времени.

Борис Осипович Богданов родился 4 марта 1884 г. в Одессе. Отец Осип Борисович, купец 1-й гильдии, занимался торговлей лесом. Борис Богданов окончил Одесское коммерческое училище им. императора Николая I (1904), в 1902-м вошел в молодежный социал-демократический кружок, в год окончания училища был первый раз арестован и заключен на полтора месяца в Одесскую тюрьму.

15 июня 1905 г., едва в одесский порт вошел мятежный броненосец «Потёмкин», Богданов проник на борт корабля и держал речь на митинге экипажа, призывая матросов присоединиться к одесской стачке. С 1905 г. он – член Одесского общегородского комитета РСДРП. Весной 1906 г. арестован за участие в сходке. Через три месяца освобожден.

25 июля 1906 г. Богданов уехал в Петербург, через месяц опять арестован и в декабре выслан на два года в Сольвычегодск. В начале 1907 г. бежал из ссылки в Петербург, скрывался под вымышленной фамилией, работал в подполье. Будучи на нелегальном положении, он был избран членом Петербургского комитета РСДРП (тогда еще объединенного), а с середины 1907 г., после окончательного размежевания большевиков с меньшевиками, вошел в меньшевистский комитет. В конце 1907 г. он вновь был арестован и отправлен обратно в Сольвычегодск.

После окончания ссылки в середине 1909 г. Борис Осипович вернулся в Одессу, где познакомился со своей будущей женой Ольгой Альбертовной Дыхно (1889–1974), дочерью главы одесской еврейской общины. С середины 1910 г. Б.О. Богданов в Петербурге; Ольга Альбертовна приехала к нему, и они стали жить в гражданском браке. 17 сентября 1911 г. Богданова арестовали и за принадлежность к Петербургской организации РСДРП выслали в Великий Устюг, затем в Вологду. Ольга Альбертовна приехала к Борису Осиповичу в Вологду, там они заключили официальный брак. Впоследствии Богданов работал в Екатеринославе, Одессе, Киеве и в конце 1914 г. вернулся в Петербург. В 1916 г. в семье родилась дочь Наталия.

В годы Первой мировой войны Богданов занял позицию «оборонцев» – стал секретарем рабочей группы при Центральном военно-промышленном комитете (ЦВПК). Вместе с другими членами ЦВПК в ночь на 27 января 1917 г. был арестован, а освобожден из «Крестов» в ходе Февральской революции, 27 фев-раля. В тот же день он вошел во Временный Исполнительный Комитет Советов рабочих депутатов.

Именно Богданов разработал основные принципы построения Советов рабочих и солдатских депутатов: от местных органов до объединяющего их верховного органа – Всероссийского съезда Советов. Одна из предложенных Богдановым резолюций гласила: «Все российские граждане без различия пола и возраста имеют право устраивать собрания в закрытых помещениях и под открытым небом, а равно устраивать всякого рода шествия, манифестации, демонстрации и тому подобное без предварительного заявления власти»[1]. Временное правительство придало этой резолюции форму закона.

С июня 1917 г., как член Бюро ВЦИК, Богданов противостоял большевистским попыткам переворота. Во время июльского восстания большевиков он участвовал в переговорах с вооруженными кронштадтскими матросами, занявшими Петропавловскую крепость. Большевиков на переговорах представлял И.В. Сталин, который 6 июля сдал крепость, а Богданов принял капитуляцию.

Октябрьскую революцию он категорически не принял, считая ее преступной авантюрой. Отвергал любые соглашения с большевиками как предательство интересов пролетариата. 1 ноября 1917 г. в составе группы меньшевиков-«оборонцев» заявил о выходе из ЦК РСДРП. 16 декабря 1917 г. был арестован вместе с членами Союза защиты Учредительного собрания. Совместно с другими аресто-ванными подписал воззвание (Петропавловская крепость, Екатерининская куртина, 19 декабря 1917): «Считая по принципиальным соображениям совершенно невозможным вступать в какие бы то ни было сношения с временщиками, мы, члены трех социалистических партий <…> призываем товарищей и всех граждан со всей энергией и настойчивостью продолжать борьбу за Учредительное собрание, которое положит конец большевистскому самовластию»[2].

После освобождения из Петропавловской крепости 20 января 1918 г. Богданов стал одним из инициаторов и руководителей антибольшевистского движения «Собрание уполномоченных фабрик и заводов» (январь–июнь 1918 г.). В июле 1918-го его вновь арестовали и посадили в Петропавловскую крепость, к осени освободили. В сентябре 1918 г. Б.О. Богданов вышел из партии меньшевиков из-за несогласия с политикой ее левоцентристского ЦК, переехал в Одессу, работал в Доме народного творчества, участвовал в профсоюзном движении. 16 декабря 1920 г. Богданов был снова арестован вместе со всей меньшевистской фракцией Одесского Совета рабочих депутатов. Из Одесской тюрьмы его перевезли в Харьков, затем выслали за пределы Украины. По прибытии в Москву опять арестовали, прямо на вокзале, заключили в Таганскую тюрьму, затем перевели во Владимирскую тюрьму. Освободили осенью 1921 г. Во время этого заключения Ольга Альбертовна наладила связь с Красным Крестом и возила передачи не только мужу, но и другим политическим заключенным.

НЭП, вслед за многими меньшевиками, Богданов воспринял как капитуляцию большевистской диктатуры. С декабря 1921 г. он обосновался в Москве, работал в торговом отделе ВСНХ, затем перевез семью, а также мать и сестру.

Летом 1922 г. Богданов скрылся из-под ареста (ордер выписан 3 июля), жил в Москве на тайной квартире. Ольга Альбертовна начала хлопотать о выезде (высылке) Бориса Осиповича с семьей за границу. Заявление Богданова с просьбой о разрешении выезда датируется 6 ноября 1922 г., а постановление о высылке за собственный счет за границу сроком на три года за антисоветскую деятельность – 18 ноября. В конце ноября Б. О. Богданов легализовался – вернулся к семье, работал в ВСНХ, начал оформлять документы для выезда. Но 22 декабря 1922 г. Богданов вновь арестован, 27 декабря комиссия НКВД по административным высылкам приняла постановление: заключить Б. О. Богданова в Архангельский концлагерь сроком на два года (постановление о высылке за границу отменялось). 8 февраля 1923 г. Богданова по этапу отправили в Пертоминск. К 1922 г. большая часть политзаключенных (социалистов и анархистов) была сосредоточена в северных лагерях – Архангельском, Пертоминском и Холмогорском, а к весне 1923 г., перед отправкой на Соловки, всех их собрали в Пертоминском концлагере.

Ольга Альбертовна с начала 1923 г. стала работать в Красном Кресте (вероятно, на добровольных началах); в начале июня она вместе с дочерью отправляется в Пертоминск – сопровождает большой провиантский поезд от Красного Креста. На обратном пути Ольга Альбертовна была задержана в Архангельске и вместе с дочерью провела ночь в Архангельской тюрьме; в московской квартире ее ждали с ордером на арест, поэтому она вместе с ребенком сразу уехала в Баку (через некоторое время вернулась в Москву).

Вскоре после свидания с его семьей Бориса Осиповича, 1 июля 1923 г., перевели из Пертоминска на Соловки. Считается, что это была первая партия политзаключенных, прибывших в Соловецкий лагерь из Пертоминска, хотя, по другим данным, первые партии политиков прибыли на Соловки 6–7 июня.

В течение лета все политики из Пертоминска (около 200 человек) были отправлены на Соловки и размещены в Савватьевском скиту, тут же переименованном в «политскит». И что интересно, слово «политскит» мгновенно вошло в обиход как среди самих политиков и других заключенных, так и в лагерной администрации.

Сразу в Савватьеве были избраны фракционные старосты, которые образовали старостат. Б.О. Богданов стал старостой меньшевиков и одновременно являлся общим старостой скита. С лета 1923 и до 1925 г. всех вновь приговоренных к лагерным срокам политиков (социалистов и анархистов) отправляли только на Соловки, где были организованы еще два политскита – на Большой Муксалме и на Анзере.

В советской пенитенциарной системе никогда не было понятия «политический режим» («политрежим»), да и само слово «политзаключенный» как юридически значимый термин отсутствовало. Однако де-факто до 1936–1937 гг. были и политзаключенные, и политрежим. Этот статус отстаивался осужденными в борьбе с лагерным и тюремным начальством. Основные характеристики политрежима (особый статус) сводились к нескольким принципам в отношениях с лагерной администрацией. Политики требовали отдельного от других заключенных содержания. Выступали как единый самоуправляющийся коллектив: все переговоры и контакты с лагерной администрацией велись только через старостат, в который входили старосты всех фракций. Старосты представляли коллектив, наиболее важные решения принимались на общих собраниях фракций голосованием. Политики отказывались от принудительного труда, считая, что лагерные работы являются средством перевоспитания преступников, коими они себя не считали.

В Савватьевском политскиту, осужденные расселились по фракциям: в большом братском корпусе – меньшевики и эсеры, в деревянном напротив – анархисты и левые эсеры. Территория скита была обнесена двухрядным ограждением из колючей проволоки с двумя сторожевыми вышками. За зоной находились баня и караульное помещение. Продукты получали сухим лагерным пайком, также в общий котел шли посылки от родственников и продукты от Красного Креста. В скиту были организованы клуб, библиотека из книг, присланных родственниками и международными организациями, проводились лекции, занятия по истории, политологии, экономике, велись дискуссии. Здесь издавался рукописный общественно-политический журнал «Сполохи». Более-менее была налажена связь с внешним миром – через родных, приезжавших на свидания, получали даже некоторые номера «Соцвестника» и отправляли сведения о себе (но в период закрытия навигации Соловки оказывались отрезанными от всего мира).

Богданов пользовался бесспорным авторитетом в коллективе не только среди меньшевиков. В эти годы он все время в своих размышлениях обращался к анализу причин поражения Февральской революции. Молодые эсдеки – и Бацер, и Сапир, и Рубинштейн – вспоминают о дискуссиях, которые он проводил в Савватьеве о Февральской революции и о будущих перспективах социал-демократических идей.

Борьба за политрежим на Соловках не прекращалась все время, пока там находились политики, и Богданов в ней играл важную роль не только как посредник в переговорах с администрацией, но и как внутренний авторитет и лидер. Поздней осенью 1923 г. (после закрытия навигации) ужесточение режима началось с ограничения времени свободного передвижения по внутренней зоне Савватьевского политскита с 9 утра до 6 вечера. Старосты заявили протест против посягательства на самоуправление внутри скита, но 19 декабря они получили приказ об ограничении времени прогулок для того, чтобы присутствовать на вечерней поверке. Однако уже к 6 часам вечера по периметру скита были расставлены стрелки. Вечернюю поверку проводили после 7 часов вечера, поэтому эсеры и анархисты вышли на прогулку, как прежде, а меньшевики оставались в это время в жилом корпусе. Сразу после 6 началась стрельба. Погибли шесть человек. Бывшие соловчане в своих воспоминаниях описывают, как Борис Осипович во время начав-шейся стрельбы не выпустил во двор молодых эсдеков и что именно благодаря его действиям события 19 декабря не привели к массовому убийству заключенных.

После 19 декабря перед политиками встал вопрос о дальнейшей тактике борьбы. Разгорелись ожесточенные споры; наиболее популярной была позиция социал-революционеров – принесение себя в жертву («это единственный оставшийся у нас способ борьбы»). Идею протестной голодовки поддерживали и анархисты. Меньшевики считали, что голодовка обречена на поражение, если не будет поддержки с воли и протестов за границей, кроме того, они считали, что голодовкой можно решать только какие-то конкретные, прагматические задачи, а выражать ею протест как таковой бессмысленно.

Осенью 1924 г., перед закрытием навигации, вновь обострились отношения с лагерной администрацией; заключенные стали опасаться, что в условиях зимней изолированности снова будут сделаны попытки ужесточить режим. «На собрании, на прогулке, в камере, в коридоре – все толковали об одном: о борьбе за режим. В том, что борьбу вести придется, никто не сомневался. Спорили о том, как ее проводить», – писала Екатерина Олицкая, чьи воспоминания включены в настоящий сборник.

Политики выдвинули требование: немедленного вывоза политзаключенных на материк при сохранении режима. После отказа в его выполнении 2 октября 1924 г. началась голодовка эсеров и анархистов, в ней приняли участие 165 заключенных трех скитов. Под влиянием Богданова меньшевики в этой голодовке участия не принимали. Через две недели благодаря переговорам Бориса Осиповича с заместителем начальника соловецкого лагеря Эйхмансом был достигнут компромисс: зимовка коллектива в связи с близким закрытием навигации неизбежна, вопрос о переводе на материк будет возобновлен с открытием навигации, условия содержания ужесточаться не будут. И 18 октября голодовка была прекращена. Перевода на материк заключенные добились летом 1925 г., уже без участия Богданова.

По окончании заключения Б.О. Богданова в ноябре 1924 г. вывезли в Кемь, и по постановлению ОС КОГПУ от 21 ноября 1924 г. он получил новый срок – три года ссылки в Усть-Цильму. 25 декабря его по этапу отправили в Архангельск, где он оказался в начале января. Навигация к тому времени уже закончилась, поэтому в Усть-Цильму он не поехал и устроился на работу в Архангельский губисполком экономистом, а в конце января – начале февраля к нему приехала семья. Ольга Альбертовна оставила ему дочь и вернулась в Москву из-за ареста ее сестры – здесь она носила передачи, хлопотала через Красный Крест о ее освобождении. В марте 1925 г. Богданов вместе с дочерью этапирован в Москву по подозрению в подготовке побега (так трактовался его невыезд в Усть-Цильму). После нескольких допросов на Лубянке в июне 1925 г. он этапом отправлен обратно в Архангельск, а осенью последним рейсом перед закрытием навигации – в Усть-Цильму, куда в марте 1926 г. добрались санным путем через Архангельск Ольга Альбертовна с дочерью.

Наталия Борисовна вспоминает об усть-цилемской ссылке: «Отец трудился в сельсовете или в какой-то конторе при нем <…>скорее всего, разрабатывал перспективу экономического развития района»[3]. Упоминает она и других соловецких узников, оказавшихся в Усть-Цильме: «В одно время с нами отбывали ссылку несколько недавних соловчан: Михаил Соломонович Цейтлин с женой Еленой Константиновной Полетикой, оба эсеры, Михаил Соломонович – бывший член ЦК, в Соловках был старостой на Анзере; Владислав Адамович Оссовский с женой Марией Алексеевной Тюниной, оба социал-демократы…»[4]

Весной 1927 г. Борис Осипович отправил семью готовить переезд из Москвы в Баку, где его жена и дочь поселяются в конце лета. Сам же Богданов выехал из Усть-Цильмы в Архангельск в ноябре 1927 г.; в конце декабря он был освобожден с ограничением в выборе мест проживания. Поэтому в Баку к семье Борис Осипович приехал в январе 1928 г., устроился на работу научным сотрудником экономической секции Госплана АзССР. А уже 23 апреля 1928 г. опять арестован (наряду с несколькими меньшевиками) по так называемому «бакинскому делу» – нелегальный приезд в Баку Евы Львовны Бройдо, члена заграничной делегации РСДРП и сотрудника «Соцвестника». Сам Богданов с Бройдо не встречался. Из Бакинской тюрьмы его отправили в Москву, и там приговорили 28 июня 1928 г. ОС КОГПУ к трем годам ссылки в Симферополь, куда вскоре переехали и Ольга Альбертовна с дочерью. В Симферополе Богданов поступил на работу руководителем секции коммунального и жилищного хозяйства в Госплан КрымАССР, но в сентябре 1930 г. из опасения вредительства был переведен на должность руководителя сектора экономических исследований Симферопольского научно-исследовательского института промышленности.

Наталия Борисовна пишет: «Симферопольский период нашей жизни в “семейно-географическом” плане был самым стабильным по сравнению с предыдущими и последующими: мы прожили на одном месте больше четырех лет, из них три года – с отцом <…> Для меня это был период становления характера, впитывания новых знаний и впечатлений, физического и духовного роста, время моей весны – “отовсюду на меня весельем веет”. А для отца? Ведь в эти годы приобретало уже вполне определенные формы то зловещее, что влекло страну к катастрофе. Сверхиндустриализация. Диктатура партии. Репрессии»[5].

Наталия Борисовна по крупице собирает свои детские воспоминания, чтобы реконструировать душевное состояние своего отца в те годы («…твердо знаю, что мысли о судьбе страны его не оставляли ни на минуту»): «Доводилось мне не раз почувствовать реакцию отца на происходящие события. Он порой читал маме вслух какие-либо выдержки из газет, а то и статью или речь на Пленуме ЦК. Как правило, был сдержан, читал негромко, возможно из-за меня, сидящей в соседней комнате за уроками или книгой. Но иногда взрывался: “Вот ведь сукины дети!” – или: “Ну и сволочи, ах, какие же сволочи!”, “Перерожденцы!” Я, конечно, догадывалась об адресате. И уж когда совсем невмоготу, бросал газету, вышагивал по комнате и причитал: “Несчастная страна!”, “Полицейское государство!”»[6].

26 февраля 1931 г. Богданов вновь арестован (на этот раз в связи с визитом Н.Н. Суханова и начинавшимся фальсифицированным процессом Союзного бюро меньшевиков) и был приговорен 23 июля 1931 г. ОС КОГПУ по 58-10, 11 к трем годам лишения свободы и отправлен в Суздальский политизолятор. С конца лета он сидел в одиночной камере, а семья оставалась в Симферополе. Через год по пересмотру дела Борис Осипович был отправлен в ссылку в Томск на оставшиеся два года. В Томске его приняли на работу начальником планового отдела в Шахтстрое. Семья к нему присоединилась в начале зимы.

В 1934 г., после окончания срока ссылки, Богданов переехал в Новосибирск, но не смог там найти ни работы, ни жилья. Устроился в Омске начальником отдела планирования в Управлении местной промышленности, а в 1935 г. к нему приехала жена (дочь уже училась на втором курсе и осталась в Томске).

13 июня 1937 г. Богданова вновь арестовали, поместили в Омскую тюрьму. Передачи не принимали, свиданий не давали, и весной 1938 г. Ольга Альбертовна вернулась к дочери в Томск. Под следствием Борис Осипович находился до апреля 1940 г. Он прошел через серию конвейерных допросов (с 15 марта по 6 апреля 1938 г. непрерывно, с 3 по 13 мая 1938-го – допросы каждую ночь, с 22 мая по 5 июня 1938 г. опять непрерывно), его избивали, заключали в карце-ры – и в холодный, и в горячий. И каждый раз, приходя в сознание, Богданов отказывался от добытых пытками показаний, писал заявления с требованием аннулировать протокол, подписанный в невменяемом состоянии. Протокол об окончании следствия датирован 3 июля 1939 г., а 7 апреля 1940-го ему был вынесен приговор ОСО НКВД – пять лет ИТЛ.

Летом 1940 г. Бориса Осиповича отправили в Каргопольлаг, первые годы он был там на общих работах, затем в плановой части железнодорожного отдела лагеря. В рукописных воспоминаниях Н.И. Богомякова сохранен яркий образ Богданова тех лет: «Борис Осипович и в лагерях оставался политическим деятелем. Он не признавал никаких авантюр, крайне отрицательно относился ко всяким вспышкопускательствам, но продолжал упорно размышлять о будущем России, гражданином которой он оставался до последнего вздоха. С близкими ему людьми он делился своими размышлениями о практической деятельности, которой нужно сейчас заниматься, и о программных установках, на базе которых должно происходить объединение всех русских социалистов»[7].

Б.О. Богданов был освобожден в конце декабря 1946 г. и отправлен в ссылку на пять лет в Сыктывкар, где пробыл до осени 1948 г. На основании доносов, написанных на него солагерниками (В. А. Гроссманом и С. С. Кацем) – с пересказом его мыслей (которые он изложил им накануне своего освобождения из Каргопольлага) о политическом и экономическом положении страны и возможности в будущем возрождения русской социал-демократии, ему было изменено место ссылки: вместо Сыктывкара он был переведен в Петропавловск-Казахский. Каким-то образом ему удалось нелегально на два дня заехать к семье в Томск. В Петропавловске он устроился преподавателем экономических дисциплин в сельскохозяйственный тех-никум. Осенью того же 1948 г. Наталия Борисовна с семьей переехала из Томска в Москву, а Ольга Альбертовна поехала в Петропавловск к мужу; весной 1949 г. она вернулась в семью дочери, а 19 июля 1949-го Богданова вновь арестовали. 10 февраля 1950 г. он был приговорен к 10 годам ИТЛ и отправлен в Абезь (инвалидный лагерь Инталага). В феврале 1955 г. Богданова актировали (после инсульта) и направили в Зубово-Полянский дом инвалидов (Потьма, Мордовия) под надзор органов МВД.

Семья тем временем хлопотала о полном освобождении Бориса Осиповича. В 1955 г. в Потьму его навещать приезжали Ольга Альбертовна, сестра, дочь с внучкой, его друг по Каргопольлагу Николай Иванович Богомяков. Там Богданов начал писать воспоминания, но они остались незаконченными из-за болезни. В январе 1956 г. он перенес второй инсульт, и семья добилась его перевода на лечение в московскую больницу. В том же году Б.О. Богданов реабилитирован по всем делам, начиная с 1927 г., однако в московской прописке ему было отказано. После выписки из больницы Борис Осипович поселился на 101-м км – в Александрове Московской области. В конце 1959 г. он все же получил московскую прописку, но через несколько месяцев умер. Похоронен Б. О. Богданов на Донском кладбище.

В 1994 г. вышла в свет книга Наталии Борисовны Богдановой «Мой отец – меньшевик», в которой она смогла не только восстановить цепь биографических фактов и событий жизни отца, но и показать его действительную роль в русской революции, рассказать о судьбах его друзей и единомышленников, а также и о развитии социал-демократических идей после 1917 г. В эпилоге она приводит слова отца, написанные в Потьме, – своего рода его итоговый вывод: «Все. Эксперимент провалился. Остается один выход – стать на колени перед международным капиталом»[8].

[1] Богданова Н. Б., Ильящук Г. И., Миллер В. И. Богданов Борис Осипович // Политические деятели России 1917: Биографический словарь. М., 1993. – Здесь и далее примеч. автора.

[2] Там же. 152.

[3] Богданова Н. Б. Мой отец – меньшевик. СПб., 1994. С. 118.

[4] Там же.

[5] Там же.

[6] Там же.

[7] Там же.

[8] Богданов Б.О. Фрагменты воспоминаний. [Потьма, 1956]. С. 187. Рукопись.