Прокопий (Пащенко), иером. О развитии монашества, о теории «созависимости» и о прочих психологических подходах к решению личностных проблем

Информационным поводом к написанию настоящей статьи послужило исследование иеромонаха Агапия, результаты которого изложены в статье «Дисфункция в семье – дисфункция в монастыре». Настоящая работа не ограничивается форматом отзыва на статью отца Агапия. Это обусловлено тем, что вопросы, которые затрагивает отец Агапий в своем исследовании, нередко в наши дни становятся предметом обсуждения как в церковных, так и в светских кругах. Речь идет о так называемой теории «созависимости»; о проблемах воспитания и семейных отношениях; об упадке монашества и о путях его восстановления; о проблематике использования психологических методов в решении личностных проблем. Конечно, подробный разбор всех этих проблем в одной статье не представляется возможным, однако наметить некоторые траектории для их осмысления стоит попытаться.

В статье иеромонаха Агапия «Дисфункция в семье – дисфункция в монастыре» [1] описывается проблематика наполнения церковной и, в частности, монашеской среды так называемыми «созависимыми» личностями, то есть теми, чья психика глубоко детерминирована поведением окружающих лиц. А именно, в статье приводится утверждение о том, что «многие проблемы монастырей берут свое происхождение в семье, в детстве насельников». Внедряясь во все сферы общецерковной и монастырской жизни, такие личности, по мнению отца Агапия, разлагающим образом действуют на сообщество верующих. Именно в этом разлагающем эффекте священник видит основную проблему монашества. Чтобы каким-то образом исправить ситуацию отец Агапий предлагает, в числе прочего, использовать по отношению к подопечным методы психокоррекции, а также создать при монастырях для насельников, столкнувшихся с подобными проблемами, группы наподобие сообществ Анонимных Алкоголиков.

При кажущейся логичности ключевых тезисов статьи, в них содержится целый ряд уязвимых звеньев. Описанная ситуация может существовать лишь при наличии следующих допущений: Промысл Божий спит; обоживающая благодать бездействует в так называемых [2] «созависимых»; их совесть спит; а епископы и настоятели, имеющие с ними дело, – слепы. Как же в таком случае Церковь просуществовала две тысячи лет, а институт монашества – более полутора тысяч лет (если считать IV век временем возникновения монашества)? Хотелось бы внести некоторые уточнения к обсуждаемым в указанной статье вопросам.

Статья начинается так: «Большинство лиц приходят в наши монастыри (впрочем, как и в семинарии) из дисфункциональных семей, не получив опыта здоровых отношений и взаимодействия в семье. Обычно дисфункции связаны с наличием алкоголизма в семье, разводом родителей или доминирующей, авторитарной личностью; а также с эмоциональным вакуумом».

Сходу рождаются закономерные вопросы: почему указанные лица приходят именно из семей? не приходят ли они из мира? Ведь семья – не изолированная от общества единица. Семья – часть общества и на отдельного члена семьи влияет не только фактор родственников, но и множество иных факторов. Например, фактор полученных профессиональных навыков.

Вот профессиональный повар, ставший послушником. Ему тяжело принимать указания от келаря, потому именно, что он считает себя очень опытным поваром. Вот бывший строитель, которому тяжело принимать указания от эконома. Ему кажется, что эконом ничего не понимает в строительстве. Вот человек, некоторое время вращавшийся в криминальной среде. Он предлагает со всеми нарушителями монастырской дисциплины «разбираться по-суровому». Этот список можно продолжать долго. Здесь есть и дипломированные специалисты по эриксоновскому гипнозу, и бывшие управленцы; кого только нет.

У многих из них одна общая проблема: усвоенные в миру методы работы, взгляды на свою специальность (часто – узкую) они пытаются перенести в монастырскую жизнь. Не успев ознакомиться с учением святых отцов, не успев проникнуться его духом, они спешат перекроить все на свой лад. Многие из них со временем понимают необоснованность своих притязаний. Но некоторым из них чрезвычайно тяжело выйти за рамки некогда усвоенных концепций и стереотипов поведения. Сумеют ли они адаптироваться к правильной духовной жизни? Их адаптация зависит от того, сумеют ли они прорвать границы собственной самозамкнутости, преодолев мысли о собственной исключительности, свойственные чуть ли не каждому современному человеку. Если они сумеют преодолеть свою претензию на всезнание, они приобретут способность услышать голос традиции, голос духовника, голос брата, живущего рядом.

Или другой пример: какой-нибудь юноша мог вырасти в благополучной семье, а после двадцати лет мог, скажем, уйти в криминал. Лет в тридцать он придет в монастырь, неся с собой свое криминальное прошлое. Разумно ли в этом случае говорить о «созависимости»? Идея «созависимости» могла бы быть жизнеспособна при условии универсальности следующего ее логического обоснования: если бы юноша не вырос в «созависимой» семье, то не пошел бы в криминал, а раз пошел, то, мол, виновата все равно семья.

Однако как же в таком случае быть с людьми, имеющими опыт употребления наркотиков? Люди с такой склонностью прибегают к обители, как к последней своей надежде. Нарколог Сергей Белогуров в своей книге «Популярно о наркотиках» приводит список проблем, которые часто обнаруживаются в анамнезе наркозависимых (список можно было бы расширить, но проблемы наркомании не являются главной темой данной статьи). Из десяти пунктов только четыре могут быть отнесены к тем моделям семьи, о которых пишет отец Агапий: воспитание в неполной семье; постоянная занятость одного из родителей; алкоголизм или наркомания близких родственников; наркозависимый – единственный ребенок в семье. Подытоживает свой список нарколог интересной для нас фразой: «это не фатально ведет к наркомании» [3] (то есть люди, воспитывавшиеся в таких условиях, необязательно становятся наркоманами). Следующее утверждение автора не менее интересно для нас: «Люди, не имеющие в анамнезе ни одной из перечисленных особенностей, тоже болеют наркоманией». То есть люди, не жившие в условиях так называемой «созависимости», могут стать наркоманами. А это значит, что к наркомании человека могут толкнуть какие-то иные проблемы, нежели проблемы семьи. Такая постановка вопроса лишает теорию «созависимости» права на универсальность (о некоторых «узких местах» теории рассказывается в лекциях «Познать свое призвание и следовать ему», в разделе «Наркотики и семья») [4].

И возможно ли, в принципе, сведение всей специфики и многообразия современной духовной жизни к поведенческой обусловленности (семейная «созависимость» – как частность)? Нет ли здесь классической ошибки pars pro toto (часть вместо целого)? Такая ошибка характерна для тех теорий, в которых заложена попытка из одного какого-то признака вывести общий критерий истины.

Хотя теория и имеет некоторую укорененность в жизненных обстоятельствах, то есть какие-то соответствия между теорией и фактами действительности существуют, однако фактам данная теория придает особую трактовку, что вызывает целый ряд вопросов.

Теория «созависимости» являет собой пример редукционизма (сведение проблем к упрощенным утверждениям), она как бы «заметает» духовные проблемы «под ковер». Нет ни страха смерти, ни поиска смысла бытия, ни угасания интереса к жизни, ни мучительного переживания распада личности. Нет и улиц с их растлевающим влиянием на умы подростков, и агрессивного воздействия СМИ.

Объявляется, что многие, если не все, проблемы берут свое начало от неправильного поведения родителей. На них теория «списывает» все и вся. Если родители уже почили, то на них вдвойне удобно все «списать» – «мертвые не потеют». Так А.П. Арцыбушев, арестованный в годы гонения на Церковь, списывал все на покойников. «Все покойники, ко мне! – Сейчас я буду все валить на вас! И валял, судите их вашим “особым совещанием” [МТБ СССР]!» [5].

Идея о фатальности «созависимости»

По смыслу теории «созависимости», душевные травмы, полученные в детстве, могут расцениваться как фатальные. То есть человек, родившийся в дисфункциональной семье, уже словно обречен стать алкоголиком, наркоманом, или монахом – «бунтарем». Но в реальной жизни мы видим, что человек способен к обучению. Он может изменить свою жизнь к лучшему. На этот счет Соловецким монастырем издана брошюра «Свита короля: о вине родителей и свободе выбора» [6]. Главная мысль брошюры, подготовленной на основании духовных источников, согласуется и с данными аддиктологии.

Так, Ц.П. Короленко и Н.В. Дмитриева, ссылаясь на данные ряда исследований, свидетельствуют, что злоупотребление алкоголем одним из родителей не обязательно приводит ребенка к употреблению алкоголя и других веществ, изменяющих сознание [7]. «Создается впечатление, что в ряде случаев семейные алкогольные проблемы вызывают у детей реакции протеста, увеличивают их выносливость, устойчивость к стрессам и независимость. Эти положительные черты должны усиливаться поддержкой со стороны. К сожалению, над детьми алкогольных аддиктов часто нависает, как Дамоклов меч, распространённое в обществе предубеждение об их неизбежной фатальной судьбе» – заключают авторы.

Концепция социальной среды

Теория «созависимости» настораживает утверждением о ее всеобщем характере. Существуют исследования, свидетельствующие о том, что «созависимость» характерна почти для 98% взрослого населения. То есть психика 98% людей страдает от поведения окружающих. Представьте преподавателя, которого пригласили читать лекции группе из 100 человек. Он заходит в аудиторию и видит, что 98 из них «избиты» друг другом. Не родится ли у него мысль, что у всех ста человек не все в порядке с головами? В чем причина такой всеобщей ненормальности?

Не в наличии ли расстройства человеческой природы, которое Церковь называет первородным грехом? Это «расстройство человеческой природы во всех её душевных и телесных свойствах, расстройство ума, воли, чувства и самой телесной жизни» «не есть нечто случайное в нас и прехо дящее, но постоянное, живущее в нас» [8]. Наличие этой внутренней поврежденности, проявляющейся как наклонность к греху, ощущается почти всеми. Но как объяснить факт ее возникновения при отказе от православной модели миропонимания? Факт возникновения внутренней поврежденности можно в этом случае объяснить только ссылкой на социальную среду. «Всё у них потому, что “среда заела”», – и ничего больше!», – восклицает Разумихин в романе Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание». «Отсюда прямо, что если общество устроить нормально, то разом и все преступления исчезнут, так как не для чего будет протестовать, и все в один миг станут праведными». В такой концепции «вся жизненная тайна на двух печатных листках умещается». Устами Разумихина Достоевский справедливо замечает, что создатели таких концепций не любят живого процесса жизни, не берут в расчет человеческую натуру. Но «с одной логикой нельзя через натуру перескочить! Логика предугадает три случая, а их миллион! Отрезать весь миллион и всё на один вопрос о комфорте свести! Самое легкое разрешение задачи! Соблазнительно ясно, и думать не надо! Главное – думать не надо!»

Эти слова отчасти можно применить и к теории «созависимости». Да, в рассмотрении отдельного примера какого-нибудь человека или группы людей теория «созависимости» может дать некоторые ориентиры для анализа ситуации. Но в роли инструмента миропостижения она выступить не может. В теории «созависимости» размыта грань между причиной и следствием. Проблемы девочки А. еще можно как-то увязать с проблемами мамы и папы. Но с чем увязать проблемы самих родителей? Этот вопрос можно рассматривать как по горизонтали (проблемы миллионов мам и пап, живущих сейчас – откуда они?), так и по вертикали (преемственная цепь поколений).

Настоящее обсуждение семейных проблем перекликается с некоторыми идеями из статьи протоиерея Александра (Новопашина). Его статья «Компьютерная зависимость как проблема неправильного воспитания» содержательна и насыщена смыслами. Помимо прочего, она рассказывает о том, что в детях, увлекающихся компьютерными играми, возрастает тяга к насилию. Отец Александр обращает внимание читателя на следующее: «чтобы излечиться от этого, необходимы изменения внутри семьи. Необходимо изменить духовную атмосферу, научиться относиться друг к другу со вниманием, любовью. Только при этих условиях возможно добиться каких-то изменений». «Защитить сегодня от кибермании наших детей невозможно никаким другим способом, кроме правильного, целостного воспитания прежде всего внутри семьи». Но беда в том, что «современная семья, воспитанная на телевизионных программах, не может дать ребенку такого воспитания». Сами «взрослые потеряли из виду нравственные ориентиры». Необходимо эти ориентиры восстанавливать.

Отец Александр вдумчиво отнесся к проблеме семьи. Он отметил, что развитие увлечения компьютерными играми связано с отклонениями в сфере воспитания. Но он не «застыл» на этой мысли. Он пошел дальше. Родители, потерявшие представление о том, как воспитывать детей, не появились «из воздуха». Они родились и выросли на земле. Отец Александр поднимает вопрос: почему стали возникать катастрофические проблемы в сфере воспитания? Он на этот вопрос отвечает вполне определенно.

Теории социума и «созависимости» в этом отношении представляются несколько расплывчатыми. В них утверждается, что все проблемы человека происходят в результате воздействия неблагоприятной внешней обстановки. Но они не объясняют механизма формирования той самой обстановки. Как сформировались невыносимые условия существования, толкающие человека на преступления и уход в аддиктивное поведение (алкоголь, наркомания, игромания и проч.)?

Не в результате ли испарения сдерживающих механизмов, которые препятствовали развитию уже упоминавшегося расстройства, именуемого Церковью первородным грехом? «Цер ковь осуждает как тех, кои выводят все грехи из наследственного, принудительного влечения, так и тех, кои отвергают определяющее влияние природного расстройства на происхождение всех грехов» [9].

Если ранее существовали механизмы, сдерживающие проявление внутреннего зла, то теперь от этих механизмов общество отказалось. Последствия отказа от христианской оси координат видны в возникновении исследуемого профессором Кара-Мурзой феномена «молекулярной гражданской войны» [10]. Этот феномен проявляется «как множественное и внешне бессмысленное насилие на всех уровнях, от семьи и школы до верхушки государства». Это насилие не организовано какой-либо партией, оно не преследует определенных целей. Его не успокоить путем удовлетворения каких-либо требований, так как их никто прямо не выдвигает. К тому же эти требования столь противоречивы, что нельзя найти никакой «золотой середины». «Насилие и разрушение становятся самоцелью – это болезнь всего общества».

Что же происходит? Всех этих людей в детстве ругали родители? Феномен «молекулярной гражданской войны» кто-то объясняет влиянием психо-технологий и СМИ. Но откуда взялись тысячи работников СМИ, готовых заниматься разрушительной деятельностью по отношению к народу?

«Из сердца исходят, – говорит Спаситель, – злые помыслы, убийства, прелюбодеяния, любодеяния, кражи, лжесвидетельства, хуления» (Мф. 15, 19). Христианство дало людям возможность противостоять импульсам, рвущимся изнутри. После того, как человечество начало двигаться к отказу от христианства, сдерживающих факторов становится все меньше и меньше. Все меньше становится причин не убивать, люди перестают понимать, почему нельзя быть жестокими (подробнее см. в статье «Мировоззренческий сдвиг – детонатор наркотического “бума” и распада общества» [11]). «Я восстановил религию; – говорил Наполеон Бонапарт, – это заслуга, последствия которой неисчислимы, потому что если бы не было религии, то люди убивали бы друг друга из-за самой сладкой груши и самой красивой девушки» [12].

Теория же «созависимости» свидетельствует о том, что причина всеобщей ненормальности заключается в упущениях воспитания, которое происходило в рамках дисфункциональной семьи. Какая-нибудь девочка, родив ребенка, будет плохо его воспитывать, потому что ее саму в детстве плохо воспитали. Но почему же ее в детстве воспитали плохо? Откуда же взялось такое количество неправильно функционирующих семей? Почему юноши и девушки, вступая в брак, создают дисфункциональные семьи? С точки зрения данной теории, они получили травмы в детстве и стали неспособны к тому, чтобы создать полноценную, счастливую семью. Но почему родители этих людей создали условия для их травматизации, почему родители не окружили их любовью? На этом теория заходит в тупик.

Крах семьи

А ответы на эти вопросы очень просты: родители не имеют мировоззренческой базы для того, чтобы создавать полноценные семьи. Современные люди воспринимают ребенка как помеху, многие вступают в брак, чтобы пожить в свое удовольствие. Многие современные родители попросту не мотивированы на полноценное воспитание своих детей («Кошкин дом»). Отказ от христианского мировоззрения привел к тому, что люди утратили понимание того, какой должна быть истинная любовь.

Раньше, как пишет Н.А. Нарочницкая, русский народ знал, зачем он живет, у него был идеал. А ныне утрачено «библейское чувство продолжения рода». Многодетность теряет свою привлекательность. Семейные ценности стали неактуальными, чему способствовало и развитие у людей гедонистического отношения к жизни [13].

Что такое гедонистическое отношение к жизни? Один из аспектов такого отношения состоит в том, что сексуальное удовлетворение становится одним из главных мотивов вступления в брак. Митрополит Мелетий Никопольский писал, что «когда-то дети представляли собой самое большое счастье для супругов. Сегодня они мешают, они являются препятствием в их стремлении к сексуальному удовлетворению» [14]. «Секс убивает деторождение; гордость – взаимную любовь; эгоизм – помощь друг другу. Поэтому семьи катастрофически распадаются» [15].

Крах семьи есть следствие, а не причина упадка духовной жизни. «Крах семьи, падение рождаемости, сексуальная революция с растлением детей и молодёжи» проявились, как писал игумен Анатолий (Берестов), «в результате духовно-нравственного разложения общества» [16]. Эта мысль – ключевая в его книге «Возвращение в жизнь. Духовные основы наркомании, наркомания и право».

Приблизительно о том же в свое время писал и святитель Игнатий (Брянчанинов). Рассматривая вопрос упадка нравственности и религии в среде мирян, он привел данные о бракоразводных процессах. Эти данные были предоставлены святителю митрополитом Серафимом. Когда владыка Серафим был викарным епископом в Москве, «тогда в московской консистории бывало бракоразводных дел одно, много два, в год; старцы же архиереи того времени сказывали ему, что в их молодости бракоразводных дел вовсе не существовало» [17]. Для святителя Игнатия был очевиден факт усиливавшегося кризиса нравственности среди мирян. Следствием этого упадка стал упадок нравственности и в монастырях.

Упадок нравственности в монастырях

«Упадок нравственности в монастырях есть прямое последствие упадка нравственности и религии в среде мирян», – говорит святитель Игнатий. Почему так? Насельники монастырей не прилетают в обители с Луны или с какой-то другой планеты, а приходят из этого грешного мира. Вследствие общего упадка христианства в среде мирян из мира в монастыри стали приходить люди, «поврежденные по телу и душе». В монастыри стали вступать люди, «наполнившие память и воображение чтением романов и других подобных книжонок», «пресытившиеся чувственными наслаждениями, получившие вкус ко всем соблазнам». Большинство вступающих в монастыри делает это для «обуздания себя».

Складывается впечатление, что святитель написал свою статью «О монашестве» по поводу, сходному с поводом настоящим. Прослеживается тот же перечень вопросов: упадок монашества, упадок семьи, меры по возрождению монашества, поднимается вопрос и о психологии.

Святые отцы и психология

На последний вопрос косвенно указывает ссылка святителя Игнатия на совет, который преподобный Сисой Великий дал одному брату. Брат тот исповедовал преподобному свои непрерывающиеся падения. «Преподобный ободрил его, посоветовал ему каждое падение врачевать покаянием, и пребывать в подвиге». «Основателен ли совет?» – спрашивает святитель. «Как бы следовало поступить тут по мнению новейших теористов? Вероятно уже как-нибудь иначе».

С точки зрения святителя, монашество, являющееся наукой из наук, доставляет «самые подробные, основательные, глубокие и высокие познания в Экспериментальной Психологии и Богословии, то есть деятельное, живое познание человека и Бога, насколько это познание доступно человеку».

Позиция Б.Д. Карсавского, редактора «Психотерапевтической энциклопедии», перекликается с мыслью святителя. Красавский пишет, что «святые отцы не знали православной психотерапии как таковой, но она пребывала в жизни Церкви и в ее проповеди как факт» [18].

Среди писем святителя Игнатия, есть письмо, в котором удивительно точно описывается уже упоминавшийся феномен так называемого «созависимого поведения». Этот анализ можно приложить к той форме, грани так называемых «созависимых» отношений, которые характеризуются навязчивым желанием одного человека контролировать поведение другого человека.

Письмо, о котором идет речь, адресовано «брату, занимающемуся умной молитвой» и начинается со слов «Первое письмо твое от 7-го сентября я получил». Корень разрушительного воздействия – собственная эгоцентричность. Этот брат, пытаясь спасти другого, забыл, что есть Промысл Божий. Больное сердце брата представило ему «Бога покинувшим бразды Ему Единому принадлежащие». Исцелить болезненные отношения с N. святитель советовал брату с помощью часто повторяемой молитвы: «Господи! N., которого я думал так любить, думал так уважать, – называл, обманываясь, моим, – Твой, Твое создание» [19] (и далее по тексту).

Святитель не знал слова «созависимость», но он очень точно описал суть явления, которое сегодня пытаются выразить этим понятием. Не всуе отметил и Карсавский в «Психотерапевтической энциклопедии», что «все содержание аскетики насквозь психологично».

То есть, в творениях святых отцов мы не встречаем терминов «аддикция», «когнитивный диссонанс». Святые отцы писали о движениях души своим языком, целомудренно и кратко. Какой-нибудь аскет, проведя десятки лет в строжайшем самонаблюдении, сообщал интереснейшие подробности о тончайших движениях души. На каком глубоком уровне описывает свои психологические наблюдения преподобный Иоанн Кассиан Римлянин!

А в творениях преподобного Марка Подвижника [20] («почил, надо полагать, в начале V века» [21]) отчетливо узнаются некоторые положения из учения нейрофизиолога, академика А.А. Ухтомского о доминанте. Учение академика Ухтомского можно, вне всякого сомнения, именовать комментарием к евангельскому учению о любви. В терминах нейрофизологии он описывает процессы, известные нам по святоотеческим творениям. Возможно, когда-нибудь появится работа, в которой святоотеческие мысли и мысли Ухтомского будут спаяны в единую систему. Здесь же о доминанте будет сказано кратко. Многие из важных мыслей Ухтомского приведены не будут. В настоящую статью включено лишь то, что имеет непосредственное отношения к разбираемым в ней вопросам [22]. Эта поправка имеет прямое отношение к трудам преподобного Марка, о которых было сказано выше. Его мысли созвучны со словами Ухтомского о возникновении доминанты и о ее проявлениях в деятельности сознании. В данной статье механизм ее формирования рассматриваться не будет. Речь больше пойдет о свойстве доминанты менять механизм восприятия действительности.

Для чего в статье о проблемах монашества упоминать учение о доминанте? Это учение дает нам основу для понимания причин возникновения различных теорий, а также – основу для понимания тех проблем, на которые отчасти указывает статья отца Агапия.

Некоторые особенности восприятия реальности. Нейрофизиология и любовь

Еще учась в духовной академии, Ухтомский стремился «проанализировать тончайшие высоты человеческого духа». Стремясь найти общий язык между наукой и религией, он захотел выявить «те физиологические механизмы, с помощью которых складывается и развивается все разнообразие человеческой личности». Выстраивая свое мировоззрение, ученый опирался на «христианское святоотеческое предание, на достижения русской и европейской науки». Его мировоззрение соотносилось и с современной ему философской мыслью.

Когда речь заходит о доминанте Ухтомского, то имеется в виду «более или менее устойчивый очаг повышенной возбудимости» центров головного мозга. При их возбуждении в других областях головного мозга разливаются процессы торможения. Импульсы, вновь поступающие в возбужденные центры, усиливают возбуждение в очаге. Например, человек, у которого умер близкий родственник, перестает замечать окружающую его действительность, не реагирует на телефонные звонки (торможение). Если он видит, что кто-то шепчется близ него, он начинает думать, что шепчутся о его почившем родственнике (усиливается возбуждение текущей доминанты).

Доминанта представляет собой «растревоженное, разрыхленное место нервной системы», в котором суммируются пережитые возбуждения. К этому центру «прилипают» различные образы. Будучи переработаны, они становятся тем, что обогащает человеческим опыт.

Домината помогает человеку «сцепить и организовать опыт в единое целое». При ее помощи «подбираются впечатления, образы, убеждения». Она дает ученому маховое колесо, «основную гипотезу», «руководящую идею». Благодаря основной идее факты сцепляются в единый опыт и мысль избавляется от пестроты.

В связи со своей доминантой умный извлечет умное из самых неблагоприятных условий. А «из самых умных вещей глупец извлечет повод для продолжения глупостей».

При некоторых условиях доминанта может стать и идеей навязчивой. Она может стать предрассудком, источником «навязчивых образов», «галлюцинаций», «предубеждений».

При каких условиях доминанта становится источником предубеждений и при каких условиях она становится здоровым маховым колесом? По крайней мере, есть два момента, которые необходимо здесь учесть: вопрос о истине и вопрос о отношении к собственному «я».

Если человек концентрирует свое внимание не на истине, то он рано или поздно заходит в тупик. Пытаясь обрести экзистенциальную точку опоры, кто-то начинает «цепляться» за другого человека. Так происходит рождение кумира. Развитие этой ситуации приводит к формированию особого типа отношениий, которые в психологической литературе назвали бы созависимыми отношениями. Кто-то пытается обрести точку опоры в факте переживания острых ощущений. Под достижение этой цели создается особое учение, претендующее на роль учения о смысле жизни. Учение-учением, но рано или поздно нервы человека притупляются, и он становится не способным испытывать удовольствие. Кто-то, чтобы оживить притупленные нервы, вступает в область предельного искажения норм нравственности. Следом – опустошение, разочарование, самоубийство (если не придет осознание). Вокруг какой-то одной точки создаются умозрительные системы, и эти системы люди нередко пытаются выдать за целое. Часть за целое можно выдать только на бумаге, но не в реальной жизни. Попробуйте в подсобное помещение поместить дивизию с бронетехникой и штабом. Чтобы вместить все это многообразие в барак, необходимо будет расплющить танки, превратить в месиво людей. Подобно сему в усеченных системах уродуется жизнь.

Феномен концентрации на истине может быть отчасти прокомментирован и с помощью такой аналогии. Человек, который признает, что в человеческом теле есть симметричность, живет согласно принимаемому знанию. Во время длительных путешествий он носит грузы в рюкзаке. Что с ним произойдет, если он откажется от представлений о симметричности тела? Тяжелые коробки он, допустим, начнет носить исключительно на правом плече. Его позвоночник, ища баланса, начнет изгибаться, адаптироваться к неравномерно распределяемой нагрузке. Адаптация со временем приведет к дезадаптации. Позвонки сместятся, возникнет боль, человек потеряет способность поднимать и переносить тяжести. Концентрация на ложном представлении запускает процессы, которые рано или поздно, отзовутся болью и недоумением. На истине же концентрировать можно сколь угодно долго, и эта концентрация не приведет личность к распаду. Следование истине станет основой для развития личности (если Господь благословит, мысли о этих свойствах истины и неистины будут развиты в иной работе).

Фактор личного «я» мы мысли Ухтомского проявляет себя в отношении доминанты следующим образом. Если человек будет развивать в себе безраздельное внимание к ближнему (см. о этом понятии далее) то доминанта будет работать в качестве махового колеса. Если человек замкнется в себе и на себе, доминанта начнет становиться источником предубеждений.

Такое проявление доминантного процесса можно проиллюстрировать следующим примером. Вот какой-либо исследователь пишет статьи о влиянии различных международных организаций на наркотизацию молодежи, концентрируя свой научный интерес именно на этом факторе. Безусловно, некоторые международные организации причастны к торговле наркотиками. Но если фиксировать внимание только на этой мысли, то со временем она начнет охватывать сознание. При этом иные, не менее значимые, факторы уйдут из поля зрения исследователя. Значение их в объекте исследования будет нивелироваться. В личной жизни исследователя начнут происходить значимые изменения. Промысл Божий, отношения с близкими людьми, воспитание собственных детей – по всем этим и другим аспектам будут «разливаться» процессы торможения. Все мысли человека начнут сводиться в одну точку: кругом враги. Все сигналы, поступающие в мозг, будут усиливать эту текущую доминанту, будут трактоваться в русле доминирующей идеи. Со временем человек приобретет уверенность, что за ним следят. Идя международного заговора станет навязчивой конспирологией. Человек потеряет интерес к разговорам на иные темы, он станет невменяем.

Также и врачи могут зафиксировать внимание на какой-то, в общем-то, неплохой, идее. Если врач не склонен прислушиваться к мнению других, то начинается процесс захвата сознания идеей. Она может представиться как единственно спасительная, а все прочие методы лечения – никудышными.

Почему так? Потому что на реальность человек смотрит сквозь призму своих доминант. И для этого феномена народная мудрость создала свои поговорки: «у кого что болит, тот о том и говорит» или «кто о чем, а лысый – о расческе».

Видение человеком реальности зависит от направления его деятельности, оно определяется доминантами человека. «Обманщик подозревает необходимо во всем обман, и вор везде усматривает воровство». То есть человек видит в мире и в окружающих людях самого себя. «И в этом может быть величайшее его наказание!» Здесь кроются «зачатки систематического бреда параноика с его уверенностью, что его кто-то преследует, им все заняты и что он ужасно велик». «Общий колорит, под которым рисуются нам мир и люди, в чрезвычайной степени определяется тем, каковы наши доминанты и каковы мы сами». В виду того, что наши доминанты направлены в иную сторону, «огромные области живой и неповторимой реальности проскакивают мимо нас». «В этом смысле наши доминанты стоят между нами и реальностью».

Иными словами, человек часто оказывается в состоянии, когда он не способен увидеть реальность. Эта неспособность обусловлена направленностью доминант на какую-то определенную группу фактов. В этом случае человек настраивается действовать «в определенную сторону», рефлексы на многие текущие явления в нем угнетены или трансформированы. Человек не учитывает компоненты протекающей перед ним реальности, потому что вектор его деятельности (главенствующая сфера возбуждений) устремлен на какую-либо ограниченную группу фактов.

Этот феномен «невидения» некоторых сторон реальности Ухтомский называет абстракцией. Абстракция начинается тогда, когда вектор деятельности человека устремлен на какую-то определенную группу фактов. В этом случае некоторые компоненты действительности перестают учитываться. Ухтомский цитирует одного исследователя, который объяснял суть феномена следующим образом. «Вот в этот самый момент, – говорил он, – что я с вами сейчас говорю, а вы меня слушаете, над рекой Амазонкой пролетают стаи чаек. Это реальность, которую мы сейчас, однако, не принимаем в расчет, ибо она нам сейчас неинтересна».

Не в результате ли действия этого феномена некоторые люди проходят мимо того доброго, что есть в нынешних монастырях? Не потому ли некоторые люди обращают внимание лишь на одни упущения в духовной жизни, совершенно оставляя без внимания имеющиеся достижения? «Из множества действующих рецепций доминанта вылавливает группу рецепций, которая для нее в особенности биологически интересна».

Практически ту же мысль старец Паисий Святогорец выразил с помощью притчи о пчеле и мухе. Если спросить муху о цветах, то она скажет: «Не знаю». Зато она расскажет о навозе, помойках и нечистотах. А если о нечистотах спросить пчелу, то она скажет, что никаких нечистот не видела. И она расскажет о цветах.

Старцу было понятно, что «одни люди похожи на пчелу, а другие на муху». Вторые занимаются только тем, что в каждой ситуации выискивают что-то плохое. «Ни в чем они не видят ни капли доброго». «Человек поврежденный и мыслит поврежденно. Ко всему он относится с предубеждением, все видит шиворот-навыворот». Тогда как люди, похожие на пчел, находят доброе во всем.

Если применить феномен абстракции на практике, многие явления духовной жизни получают свое объяснение. Вот, например, человек, который говорит, что нет любви ни у кого вокруг.

Однажды один из учеников преподобного Льва Оптинского сказал ему: «Я не вижу в братии любви». Преподобный же на это ответил: «Не может быть, чтобы у них не было любви; так должно думать и по справедливости заключать. Если же ты не видишь в них любви, то это потому, что ты сам в себе любви не имеешь. Покажи прежде сам истинные черты любви, и тогда увидишь, что любовь у них обитает и к тебе хранится обильно» [23].

То есть, можно предположить, что основной вектор деятельности ученика был направлен в иную от любви сторону. Поэтому он и не замечал любви в жизни братьев.

Слова преподобного Льва можно дополнить историей, которую схиархимандрит Иоаким (Парр) рассказал своим слушателям во время посещения Соловецкого монастыря в 2014 году. Он рассказал о женщине, которая задалась целью найти достойную женскую монашескую общину. Объездив немало обителей она стала говорить, что нигде не нашла того, что искала. Везде, по ее словам, были сплетни, склоки, нелюбовь. «Если бы имела любовь в себе, – ответил ей священник, – то ты нашла бы ее всюду, куда бы ни пошла».

Не только словами духовных авторов можно проиллюстрировать феномен абстракции. Есть иллюстрации, знакомые даже и светским специалистам.

Взять, к примеру, стремление некоторых девушек к голоданию. Желая «сбросить» несколько килограммов веса, чтобы соответствовать современной моде, они начинают голодать. Некоторые начинают голодать, как предполагается, чтобы продемонстрировать свои возможности перед родителями. Снижение веса здесь рассматривается как спортивное достижение.

Они часто взвешиваются, почитая каждый достигнутый ими результат предметом гордости. «Эта схема очень опасна, так как она может приводить к трагическим последствиям». Голодание может сопровождаться чувством эйфории, что усиливает желание продолжить голодание. «На каком-то этапе процесса происходит потеря контроля, девочка уже не осознаёт, что происходит». Когда появляются первые признаки истощения, окружающие пытаются каким-то образом повлиять на поведение молодой особы. Но такие попытки часто ни к чему не приводят. «Наступает полный разрыв с реальностью. Девочки живут в воображаемом мире». Теряется критическая оценка своего состояния, они не замечают, что потеря веса приобрела катастрофический характер. Внешне такие особы могут выглядеть ужасно, но свою крайнюю степень истощения они могут почитать «стройностью». Меняется восприятие «реальности себя и окружающего мира». Контроль над ситуацией утрачивается, что выражается в потере способности объективно оценить происходящее. «Так, например, рассматривая себя в зеркале, пациенты не видят очевидных признаков нарушений питания и приходят к заключению о необходимости продолжить процесс голодания, чтобы стать “ещё лучше”» [24].

Подобным образом и некоторые монахи утрачивают адекватный взгляд на себя. Кому-то действительно нужны светские познания для выполнения послушания. Но степень погружения в эти занятия должна обсуждаться монахом с настоятелем и духовником. Если же механизмы сдерживания отсутствуют, то монах может потерять контроль над ситуацией. Мысли о производственных делах или научных трудах приобретают доминирующий характер. Духовный статус монаха в таком случае меняется, но сам он не замечает, что изменения начинают приобретать катастрофический характер. Люди, пытающиеся открыть ему глаза на реальное положение дел, нередко начинают восприниматься им в качестве врагов. Иногда монахи с такой склонностью размышляют об изменении монастырского и своего личного жизнеустройства. Переделывать жизнь монастыря, с их точки зрения, следует в соответствии с открывшимся им видением мира. Но это видение мира в силу обозначенных причин может быть очень слабо связано с действительными задачами монашества.

То есть реальность может быть не обязательно такова, какой она может представляться. Академик Ухтомский подчеркивает, что «человек подходит к миру и к людям всегда через посредство своих доминант, своей деятельности. Старинная мысль, что мы пассивно отпечатлеваем на себе реальность, какова она есть, совершенно не соответствует действительности». Человек действует в зависимости от того, как он представляет положение вещей. Но парадокс состоит в том, что характер восприятия этого положения вещей зависит от того, как человек действует. Человек склонен впадать в порочный круг. По своим доминантам он строит абстрактную теорию и ею же подкрепляет свои доминанты и свое поведение.

Например, человек начал воровать. Со временем мысли о воровстве начинают доминировать в его сознании. Он только и думает о том, как украсть побольше, и притом так, чтобы его не поймали. Постепенно он начинает подозревать в воровстве и других. Здесь работает феномен интерполяции.

Понимание этого феномена весьма важно для осознания причин тотального осуждения одним человеком – других. Суть феномена состоит в следующем. Сознанию, активно занятому высшими задачами, некогда рассматривать детали и частности анализируемых объектов. Недостающие элементы картины оно наскоро интерполирует, «дополняя от себя то, что не успело рассмотреть!» И материал для интерполяции, для достраивания образа, «почерпается мною не откуда-либо из другого источника, как из меня самого, из моей нравственной личности!». То есть человек на поставленные ему реальностью задачи отвечает «в меру того, что успел в себе заготовить из прежнего». «Плут и обманщик увидит плута и обманщика и тогда, когда перед ним пройдет Сократ или Христос: он не способен узнать Сократа или Христа и тогда, когда будет лицом к лицу с ними».

Потому человек, поглощенный мыслями о воровстве, начинает с помощью этого материала выстраивать в своем сознании образы других людей. Со временем создается теория: все кругом хотят меня обворовать, потому, чтобы выжить, я должен быть более успешным вором. То есть человек создает теорию, оправдывающую его доминанту.

Человек, как говорит Ухтомский, всегда находит «сознательное оправдание». Способность найти «логическое объяснение» зависит от находчивости и от способности к абстракции. «Ступорозный объясняет свое поведение тем, что иначе он разобьется, ибо он – стеклянный».

Иногда причиной возникновения ложной теории становится какое-то значимое событие в жизни человека. Жизнь поставила перед человеком какой-то важный вопрос, перед которым этот человек «сдрейфил», в результате чего в нем зародились чувства неудовлетворенности и невыполненного долга. С этого «судящего» пункта начинает расти бредовая система. Она нарастает как снежный ком.

Ее источником явился поставленный жизнью вопрос. По поводу него «выявились две активные направленности действия, которые стали тянуть в разные стороны, противореча друг другу и в то же время как бы взаимно усиливая друг друга». Словно две лошади растягивают человека.

Между собой начинают биться два доминантных процесса. Человек захотел решить вопрос, исходя из своей основной доминанты. И в результате этого решения зародилась новая доминанта. Каждое из намерений законченно и правдоподобно, и каждое вытесняет другое. Две ветви исходят из одного морального переживания.

Например, молодая женщина испытывает в роддоме схватки. Ей показано кесарево сечение. Медсестра же собралась уходить домой, и ей не хотелось задерживаться на смене (реальный случай). Когда ей сказали, что у такой-то женщины начались схватки, она не отреагировала адекватным образом. Адекватная реакция предполагала бы вызов врача и несколько часов хлопот. А медсестра уже настроилась идти домой. Она стала действовать, исходя из своей основной эгоцентричной доминанты. Могла ли она не отдавать себе отчет, что, если не позвать врача, женщина умрет? Как бы там ни было, остальные роженицы ее просто заставили выполнить свой долг. Исходя из учения Ухтомского, можно предположить, что в случае смерти роженицы, у медсестры зародилась бы другая доминанта. Появилось бы чувство вины. И, чтобы уйти от этого чувства, чтобы избежать разрыва «двумя лошадьми», она начала бы создавать бредовую теорию: она ушла домой потому-то и потому-то. Ей нужно найти что-то по значимости превосходящее жизнь молодой студентки, умирающей в палате.

И мозг начнет свою работу. Вдруг он, как выход, предложит ей сценарий контакта с внеземной цивилизацией (сейчас не обсуждается проблема НЛО, интересующиеся этой проблемой могут ознакомиться с православным взглядом на нее в книге иеромонаха Серафима (Роуза) «Православие и религия будущего»). В рамках грандиозности этого сценария, значимого (как покажется медсестре) для всего человечества, жизнь роженицы отойдет на задний план. Медсестра работает ведь на благо для всех, она не могла задержаться в роддоме и лишить все человечества блага.

Ухтомский считает, что бредовая система принципиально не отличается от «научной» системы. Человек выстраивает ее, чтобы объяснить себе происшедшее. Пытаясь доказать себе, что он не виноват, в своей теории он предстает как жертва преследования. И тот, кто захотел таким образом извинить себя, «придет в конце к тому, что все виноваты, кроме него, а он, столь исключительный, есть величайший». «Много, много “научных” теорий построено по этому бредовому трафарету!»

В строении бредовых теорий логика человека выглядит безупречной. Авторы строят цельные, красивые и содержательные, но бесконечно мучительные для них системы.

«He лежит ли в основе всякого параноического бреда тревожащее чувство вины, что в роковой момент оказался неполносильным и неполноценным, чтобы разрешить его со всею доступною тебе силою?» Пока корень вины не выявлен, «подлинного выхода из бреда нет».

Эти данные нейрофизиологии можно наложить и на монашескую ось координат. Вот, например, монах оказался не на высоте. Он пал. Его сознание стало разрываться двумя доминантными процессами: еще не до конца затоптанная любовь к Богу призывает к одному. Повторное желание греха – к другому. Остаться в монастыре и покаяться или жениться и уйти. Просто так уйти не дает осознание непреложности данных обетов.

Чтобы выйти из положения, монах незаметно для самого себя начинает создавать систему, призванную «примирить» два доминантных процесса. Он начнет говорить себе что-то вроде: «Церковь устарела в своих подходах к пастырскому воспитанию людей. Я больше буду понимать людей, если буду жить супружеской жизнью. Надо обратиться к людям, а монашество пошло не той дорогой». То есть мысль понятна: все виноваты кроме меня; все плохие, один я хороший. Возможно, два доминантных процесса он попробует примирить через концепцию травли. Его обманным путем «застригли» в монашество, поэтому ответственность за соблюдение монашеских обетов он не несет. Он и хотел бы остаться в обители, но на него, мол, началась травля, поэтому он и решил уйти. Концепция травли будет подтверждена некоторыми случаями, в которых трезвомыслящие не усмотрят факта гонения. Но монах будет стоять на своем. В случае чего мозг выкрутится: травля шла методами экстрасенсорного воздействия потому и была незаметная для посторонних.

Бредовая система будет развиваться, расти, как ком. Монах, возможно, попробует лечиться. Но следует помнить: пока корень чувства вины не выявлен, «подлинного выхода из бреда нет».

Понимание этих механизмов является ключом, отмыкающим многие современные теории, суть которых напрямую связана с психическим миром их авторов и апологетов. Их жизненная позиция приводит к поглощенности мыслями определенного характера. Вследствие этой поглощенности возникает феномен абстракции, и такие исследователи перестают замечать действительное положение дел. Они начинают обращать внимание только на те аргументы, которые созвучны их внутреннему строю, их доминантам. И на основании своих доминант и произвольно подобранных аргументов они создают теорию. Для таких людей их собственные понимания становятся выше жизни, доктрина заслоняет реальный опыт, окружающие люди начинают игнорироваться. Такие исследователи становятся заложниками собственных концепций. А от них они уже не могут оторваться в силу своего эгоцентризма. Тот, кто считает, что центр вселенной находится в нем самом, теряет способность услышать другого.

«Ученый схоластического склада, который никак не может вырваться из однажды навязанных ему теорий, кстати и некстати будет совать свою излюбленную точку зрения и искажать ею живые факты в их конкретном значении». Новые факты не скажут ему уже ничего нового, так как он не может вырваться из навязанных ему теорий и оглушен теорией собственной. Его бедность мысли связана с желанием оставить непоколебимыми свои «однажды уловленные руководящие определения, однажды избранные координатные оси, на которых откладывается реальность».

Кабинетному ученому «мир рисуется как спокойное гармоническое течение или, еще лучше, как кристалл в его бесконечном покое, а люди, вероятно, надоедливыми и несведущими хлопотунами, которые существуют для того только, чтобы нарушать этот вожделенный покой».

Если такому человеку не указать на действительное положение дел, он может так и не увидеть реальности. «Мы многого не замечаем из действительности именно оттого, что привыкли ее интерполировать от себя».

В этом смысле обращают на себя внимание следующие слова Ивана Ильина. «Мной, – пишет он, – овладевает безрадостность, мертвое безразличие ко всему, душевная подавленность, духовное бессилие. Мне все не мило, я ничего и никого не люблю. Словно иссякла во мне сила любви, дар видения, способность радования. Мир ли оскудел со всем своим богатством, во всех своих тайнах и глубинах, со всей своей красотой? Нет, это я оскудел» [25]. В реальной жизни развитие процессов интерполяции и абстракции может запросто привести к тотальному осуждению, подкрепленному теорией собственного сочинения. «Человек, предубежденный (на основании самочувствия?), что его окружают обжоры, эгоисты и подлецы, успешно найдет подтверждение этому своему убеждению и тогда, когда ему повстречается сам Сократ». Потому Ухтомский и считает, что суд над человеком проявляется в том, каким он видит этот мир. Ведь «мироощущение предопределяется направлением внутренней активности человека», а потому «мы ответственны за свои абстракции».

Какой же практический вывод следует из учения Ухтомского? Чтобы выйти из создавшегося положения, «нужна трудная самодисциплина – перевоспитание доминант в себе». Выводы Ухтомского напрямую связаны со словами Евангелия о любви. «Возлюби ближнего твоего» (Мф 22. 36–40). «Нет больше той любви, если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин 15. 13)». Просто слышали эти слова настолько часто, что стали утрачивать понимание их глубины.

Необходима установка «на переделку своего поведения и себя самого». Чтобы овладеть своим поведением, овладеть физиологическими процессами, протекающими в себе самом. И через то – «овладеть и предопределить затем свое поведение, свои восприятия». С помощью труда и добродетели человек начинает воспринимать «сокрытый до сих пор смысл бытия», «зарабатывает себе рецепцию к тому содержанию, которым живет мир».

Каким же образом совершается это «овладевание» своими физиологическими процессами, это перевоспитание доминант в себе? «Все силы и все напряжение, вся “целевая установка” должна быть направлена на то, чтобы прорвать свои границы и добиться выхода в открытое море – к “ты”». Здесь Ухтомский имеет в виду неусыпное и тщательнейшее, «изо дня в день воспитание в себе драгоценной доминанты безраздельного внимания к другому».

Преодоление сосредоточенности на себе и воспитание доминанты на лицо другого «даются очень просто и сами собою там, где есть любовь». Но любовь, воспринимаемая не как пассивное состояние, а как усилие и подвиг, как напряжение. Человек рождает в себе новое лицо ради того, кого он любит. «Любовь ведь и есть выход из себя, постоянный рост из силы в силу!»

Именно в любви видит Ухтомский спасение от описанных им тупиков. В одной любви человеку открывается истина, что центр жизни находится не в нем, «а в человеческих лицах и лице вне его!» «Только переключивши себя и свою деятельность на других, человек впервые находит самого себя как лицо!»

Услышать голос другого

Этот ответ можно предложить тем людям, которые современной психологией именуются «созависимыми». Некоторые психологи считают, что таким людям следует развивать в себе такое качество, как ассертивность (способность человека не зависеть от внешних влияний и оценок, самостоятельно регулировать собственное поведение и отвечать за него). Такой совет дается в связи с убежденностью, что люди, прошедшие пресс «созависимых» отношений, становятся безвольными, легко подчиняемыми.

Отчасти это так. Но главная, как видится, проблема так называемых «созависимых» людей – это усвоенные стереотипы и установки. Они живут так, как привыкли, так, как им кажется безопасней. И разубедить их в справедливости выбранной стратегии бывает очень тяжело. Они цепко держатся за свою болезнь, за свои больные, искореженные установки, которые воспринимают за единственную опору в жизни.

Отказаться от них получается тогда, когда они развивают то драгоценное качество, о котором писал Ухтомский. Если они развивают внимание к ближнему, то они становятся способными услышать голос своего духовника. Они становятся способными поверить, что их больные реакции на окружающую обстановку не являются мерилом Истины. Они становятся способными допустить, что на этой земле есть люди, которые способны понимать жизнь более глубоко, чем они. Если человек с таким настроем будет спрашивать своего духовника, то с его помощью он сумеет оторваться от своих болезненных установок.

Развивать драгоценное качество безраздельного внимания к другому Ухтомский советует и ученому. Ведь только тогда, когда ученый преодолеет самоупор на себя, он станет способен узреть реальность. Тогда он увидит живых людей, существование которых он игнорировал ранее (вспомним Разумихина, который говорил о порочности логической системы, не предполагающей наличия живой души). Действительно, «в системах логики, в теориях познания и в философских системах» не предполагается категории «лица». И все потому, что «громадное большинство этих систем написано индивидуалистически мыслившими людьми с самоупором на себя».

Самозамкнутый человек не желает дать действительности проявиться. Он стремится подчинить своей теории факты, не согласующиеся с ней. Для достижения этой цели он придумывает все новые «вспомогательные» теории. Действительность таким исследователем усекается теорией. Физиологическая конституция здесь предопределяет научные взгляды. «Теоретизирующий математический физик уже заранее предопределен своей физиологической конституцией к самозамыканию».

Если люди такого склада ума становятся психологами, то они подходят к конкретному человеку с позиций ранее усвоенной концепции. Доктрина заслоняет реальный опыт. Человек видит не реальность, а своей представление о ней. Свое собственное «я» заслоняет от него действительное положение дел, становится непроницаемым экраном.

Чтобы увидеть реальную действительность, необходимо развивать в себе качество безраздельного внимания к другому. Там, где самым дорогим для человека становится доминанта на лицо другого, впервые «преодолевается проклятие индивидуалистического отношения к жизни, индивидуалистического миропонимания, индивидуалистической науки». Подлинную, а не надуманную и не навеянную собственным «я» реальность можно увидеть только при условии индивидуального подхода к каждому человеку. Умение встать на точку зрения человека, умение войти в его скорлупу и понять его точки отправления, – вот задача, к которой стоит стремиться. «Настоящее счастье человечества» станет возможным только в том случае, если «будущий человек сможет воспитать в себе эту способность».

Некоторые мысли о восстановлении монашества

Развивать в себе эту способность можно было бы и монашествующим. Ведь иначе они рискуют утонуть в собственных ложных представлениях о монашестве и о духовной жизни. Некоторые люди, отмечающие недостатки современных монастырей, не все идеи строят на пустом месте. Надо понимать: нет дыма, без огня. Те, кто критикует современные монастыри, отмечают чрезмерное увлечение внешним, показным и пр. Развитие внимания к ближнему призывает к этой критике прислушаться.

Впрочем, необходимо отметить, что и критиков, и критикуемых объединяет один общий момент. На монашество и на духовную жизнь они смотрят с позиций своих, ранее усвоенных в миру концепций. Посчитал кто-то, что монастырем надо управлять так-то, и управляет. Посчитал кто-то, что надо такого настоятеля покритиковать, и критикует. Люди следуют своим концепциям, своим сформированным в условиях грешного мира доминантам. А между тем огромные пласты духовной реальности проносятся мимо них. Такие люди не могут прикоснуться к духовному опыту именно потому, что главенствующий вектор их деятельности устремлен в другую сторону.

Куда же направить главенствующий вектор деятельности, чтобы стать способным прикоснуться к духовному опыту? Ответ на этот вопрос дает святитель Игнатий (Брянчанинов) в своей статье «О монашестве». Эта статья посвящена проблематике возрождения монашества. Святитель пишет, что внимание нужно направить на постижение святоотеческих постановлений, сделанных относительно монашества. «В наше время, когда светская образованность быстро развивается, когда жизнь гражданская отделилась от жизни Церковной, когда множество учений, враждебных Церкви, вторгается к нам с Запада, когда религия и нравственность приметным образом слабеют во всех сословиях, – приведение монастырей в должный порядок необходимо по двум причинам: во-первых, для сохранения самого монашества, существенно нужного и полезного Церкви, во-вторых, для охранения народа от соблазна. Народ, соблазняясь правильно и неправильно, сам более и более слабеет в вере» [26].

Чтобы восстанавливать монашескую жизнь, верхоглядного (поверхностного) знакомства с монашеством недостаточно. Здесь необходимо основательное познание церковных постановлений о монашестве, необходимо осознание важности этих постановлений.

Меры по исправлению монашества, заимствованные из арсенала плотского мудрования, всегда были вредны. «Прибегая к таким мерам, попирая безразборчиво и опрометчиво святейшие постановления, внушенные и преподанные Святым Духом, гордый и омраченный мир может окончательно сгубить монашество, а в нем и христианство» – говорит святитель Игнатий. Монашество было учреждено Святым Духом через людей, явившихся избранными сосудами Святого Духа. И восстановление монастырей может последовать только через посредство людей, которые стали орудиями благодати Божией. Надо молить Бога, чтобы такие личности были посланы нам, «потому что святые иноческие правила могут быть приведены в исполнение должным образом только такими мужами, которые существенно, из своих опытов, понимают их». Необходимо, чтобы во главе монастырей встали люди, «изучившие Священное Писание и писания отеческие, образовавшие себя по ним, стяжавшие знание деятельное, живое, привлекшие в себя Божественную благодать».

Для исправления обителей святитель советует обратить внимание на два момента: на чтение и на старческое окормление. «Эти два правила, будучи введены в какой бы то ни было монастырь, могут значительно изменить к лучшему и нравственное и духовное направление братства».

Те монастыри, пишет святитель, в которых развито святое чтение, «процветают в нравственном и духовном отношениях». С соображениями святителя каждый желающий может ознакомиться самостоятельно. Здесь же акцент хотелось бы сделать на старческом окормлении.

Слова о старческом окормлении у многих людей вызывают недоумение. В своем неприятии этого словосочетания они ссылаются на того же святителя. С их точки зрения, он утверждал, что старцев больше нет. «А, значит, мол и окормляться не от кого». Этот момент требует разъяснения.

Действительно, святитель писал, что «во времена преподобного Нила Сорского, за три века до нас, живые сосуды Божественной благодати были крайне редки, до зела оскудели, по его выражению; ныне они так редки, что можно не останавливаясь и безошибочно сказать: их нет». Но из последующего текста становится ясно, каких именно людей он имел в виду. «За особеннейшую милость Божию признается, если кто, истомившись душою и телом в монашеском жительстве, к концу этого жительства неожи данно найдет, где-либо в глуши, сосуд, избранный нелицеприятным Богом, уничиженный пред очами человеков, возвеличенный и превознесенный Богом. Так Зосима нашел в заиорданской безлюдной пустыне, сверх всякого чаяния,  великую Марию» [27].

То, что во времена святителя жили, хотя и не такие великие, но все же наставники, сам святитель отмечает в своей книге «Приношение современному монашеству». В главе «Правила наружного поведения для новоначальных иноков» он пишет: «У старцев, известных по своему особенному благочестию и духовному преуспеянию, Новый Завет помещается при святых иконах» [28]. То, что эти старцы жили именно во время святителя, следует из подстраничной сноски, данной к этому пункту. В сноске святитель делает пометку: «Писавший эти правила, посещая при первоначалии своем опытных старцев, заметил у них этот похвальный обычай».

О пользе старческого окормления есть однозначные свидетельства в письмах святителя. «Понуждай себя, – пишет он, – к простоте и откровенности пред старицею; от всех же других вполне скрывай свои брани, потому что такой преступной откровенностью повредишь себе и другим, которым отнюдь не полезно слышать о твоих бранях. Понуждай себя и паки понуждай; за твое постоянное понуждение к откровенности Господь даст тебе в свое время силу открываться с легкостью. А твое спасение единственно от твоей откровенности пред старицею. Без этого делания тебе не достигнуть ничего духовного и благодатного, а пребудешь плоть и кровь. Если будешь открываться, то достигнешь чистоты, которою осеняет благодать Божия. Не принимай никакого вражеского осуждения или смышления, или подозрения на твою старицу. Не ищи ее любви, но ищи своего спасения» [29].

«При решительном откровении согрешений делами, словами и помышлениями можно в один год преуспеть более, нежели при посредстве других подвигов, самых многотрудных в течение десяти лет. Оттого враг и борет так сильно против этого спасительного делания».

Старцем, с точки зрения святителя, «называется в монастырях преуспевший в духовной жизни инок, которому поручается назидание братии». Братия исповедуют ему свои согрешения, открывают помыслы и ощущения, отдают ему на рассмотрение свои недоумения. Святитель считает, что «это делание исполнено необыкновенной душевной пользы: ни один подвиг не умерщвляет страстей с таким удобством и силою, как этот» [30].

Слова святителя о том, что введение старческого окормления способно изменить к лучшему обстановку в монастыре, перекликаются с мыслями епископа Арсения (Жадановского). Епископ Арсений, успевший пожить в условиях XX века, писал, что «в обителях, где есть старчество, братия приобретают ровное, спокойное, мирное, серьезное, бесстрастное, высокое настроение духа. Это невольно подмечается, чувствуется и посетителями тех обителей» [31].

О восстановлении традиции старчества, как следует из статьи святителя Игнатия «О монашестве», и следует озаботиться. Конечно, старчество нельзя «взять и ввести», потому что духовно опытных иноков нужно воспитать. Как?

Отвечая на этот вопрос, удобно попутно разрешить недоумение тех людей, считающих, что у российского монашества нет своей традиции. Делается попытка обосновать это мнение ссылкой на книги: мол, в книгах не сказано о традициях российского монашества. Что сказать на это?

Традиция передается при контакте с носителем традиции. Чтобы постичь традицию, необходимо вжиться в нее. Сделать это при одном чтении книг, без общения с живым носителем, крайне тяжело.

Разве в Священном Писании описано подробно, какие именно шаги предпринимал св. апостол Павел для того, чтобы в его пасомых «изобразился» Христос? «Я снова в муках рождения, – писал он галатам, – доколе не изобразится в вас Христос!» (Гал 4. 19). В чем именно проявлялись эти муки, и как апостолу удавалось достичь поставленной цели? Это болезнование апостола о своих пасомых не описано, но оно было.

Или вот пример более близкий к нам по времени. О преподобном Амвросии сказано, что его любовь шла неразрывно с его верой. «Он твердо, непоколебимо верил в человека, в его божественную душу. Он знал, что в самом сильном искажении человеческом, там, где-то далеко, лежит искра божественного дара, и эту искру чтил отец Амвросий» [32]. Грешник, говоривший со старцем, сознавал, что старец смотрит на него, как на равного. И это осознание приводило грешника к мысли, что он не погиб окончательно и еще может возродиться. Преподобный Амвросий «самым падшим людям подавал надежду, бодрость и веру, что они могут стать на новый путь».

Мысль понятна. Но как в реальной жизни достичь такого уровня в искусстве общения с ближними? Как человеку научиться вести себя так, чтобы близкие от общения с ним укреплялись в надежде и вере? Как, наконец, научиться видеть в самом падшем человеке искру божественного дара?

Понятно, что тон голоса не передать через книги. Книги дают ориентиры, они указывают на цели. Но как достигаются эти цели?

Научиться этому можно путем многолетнего делания, путем общения с сотнями посетителей, путем строгого анализа прошедших встреч. Если совесть признает что-то неудовлетворительным, в том – каяться и искать иные пути взаимодействия с посетителем.

Есть путь короче. Вглядываться, вслушиваться в то, как ведет дело знающий человек. Видеть выражение его глаз, понимать цель, которую он хотел достичь молчанием. Иногда и молчание много значит, особенно, если оно звучит в ответ на твой вопрос.

Послушник, как очень тонко подметил митрополит Антоний, вслушивается не только в каждое слово наставника, «но и в тон голоса и старается через все, в чем проявляется личность этого наставника и его духовный опыт, перерасти самого себя, приобщиться к его опыту и стать человеком, уже переросшим пределы той меры, которую он мог достичь своими собственными усилиями» [33]. Послушание, по мысли владыки, является «благоговейным созерцанием духовной тайны другого человека». Послушание является даром слушания. В этом слушании задействованы не только ум и уши ученика, но и его открытое сердце. Он вслушивается всем своим существом. «Цель послушания – научить человека оторваться от собственных мыслей, от собственного отношения к вещам и вслушаться в то, что говорит ему другой человек» [34].

В размышлениях митрополита Антония отчетливо узнается та самая доминанта, которую Ухтомский советовал развивать всемерно. Развивая в себе доминанту на лицо другого, послушник станет способен вслушаться в то, что говорит ему духовный отец. Без развития этой драгоценной способности понять, что говорит другой человек, очень тяжело. Из сказанного духовником человек, не преодолевший самоупора на себя, будет выбирать лишь то, что для него «биологически интересно».

Проблема преодоления самоупора на себя с новой стороны высвечивается в житии старца Иерофея Дидаскала. Достигнув высоких ступеней в деле физиологического обуздания себя (пост, воздержание), он понял, что попал в тупик.

Он говорил себе: «Вот я с детства в монастыре испытал различные виды воздержания: в пище, в словах, в помыслах. Но во мне не произошло никакого принципиального изменения! Так я привык к аскетизму… А где же благодать? Почему я ее не чувствую в себе?» [35]. Он знал слова святого апостола Павла, что «помышления духовные – жизнь и мир» (Рим 8. 6). Но что такое «помышления духовные»? Что такое «страх Божий»? «Может быть, – думал он, – это какая-то со вершенно иная реакция на все окружающее?» Ему стало ясно, «что книги дальше не могут ему помочь. Нужен был человек, способный научить…» Ему приходит мысль пойти путем послушания, чтобы с помощью послушания «попрать все свои гордые представления о жизни».

Впоследствии духовный наставник объяснил ему, что «аскети ческие упражнения – это только ступень». Когда человек ее проходит, ему тяжело двигаться дальше. Потому что на следующих этапах книги уже не дают отчетливых ориентиров. Постижение «духовных вещей» – «это всегда очень личный путь, который может тебе показать только тот, кто уже пошел этим путем».

В житии старца есть слова, органично вплетающиеся с текстовую ткань статьи. О старце сказано, что «прежде всего, он на учился не видеть зла и искать до бро в окружающих». В контексте статьи видятся интересными и слова из жития о страхе Божием. Еще будучи молодым, старец задавался вопросом, как он может стяжать страх Божий. Он читал в книгах, что страх Божий очищает ум «от дебелости». Из книги же он узнал и о том, как достичь этой добродетели. «Прилепись, – прочитал он в Евергетиносе, – к человеку, который боится Бога, и через него ты научишься, как это – бояться Бога» [36].

Подобное наставление есть и среди поучений преподобного аввы Дорофея. Он рассказывал, что у одного старца некий брат спросил: «Что мне делать, отче, для того, чтобы бояться Бога?» Старец отвечал ему: «Иди, живи с человеком, боящимся Бога, и тем самым, что он боится Бога, научит он и тебя бояться Бога»[37]. Глубокий смысл заключен в этих наставлениях.

Само собой напрашивается сопоставление этих высказываний с ответом Ухтомского на один из вопросов. Его однажды спросили: «Можно ли произвольно переключать доминанты, т. е. переходить от одной доминанты к другой?» Вопрос актуальный. Его можно перефразировать и так: можно ли переключиться с наркоманической доминанты (если она уже сформировалась) на доминанту неаддиктивного, непреступного образа жизни.

Ухтомский отвечает, что атака «в лоб» может усилить уже укрепившуюся доминанту. У этой доминанты есть своя история, своя инерция, свои физиологические основания.

«Целесообразнее искать условий для возникновения новой доминанты, – не пойдет ли она рядом с первой. Если пойдет, то первая сама собою будет тормозиться и, может быть, сойдет на нет. <…> В более серьезных случаях тут необходим другой человек, который помогал бы подкреплению новой доминанты, хотя бы одним своим присутствием».

Если нет духовного отца, то он с таким же самоотвержением может приступить и к чтению книг. Да, старец Иерофей Дидаскал достиг такого уровня, что книги уже не давали ему отчетливых ориентиров. Но до этого уровня нужно еще дойти.

Если же попытка преодолеть «гордые представления о жизни» не будет сделана, то человек так и останется заложником усвоенных ранее концепций. Бессрочное заключение в темнице собственных концепций – это беда не только этого мира, но и монашества. Возникает ощущение, что от многих монахов нашего времени духовная жизнь заслонена их собственными представлениями и домыслами.

Человек, живущий с упором на себя, даже встретив хорошего духовника, не сможет распознать его. Так, некоторые братия Оптиной Пустыни не узнали в преподобном Макарии старца при его жизни.

«У отца Макария, – рассказывал преподобный Варсонофий, – несмотря на его святую жизнь, было много недоброжелателей из скитян. Бывали такие случаи: приедут из Москвы богатые купцы на тройках (железной дороги тогда не было) к батюшке отцу Макарию. Подъезжают к скиту и спрашивают:

Где живет известный отец Макарий?

– У нас такого нет, — отвечают ему.

– Как же такого нет, а нас именно и послали к отцу Макарию.

– Макариев-то в монастыре много, которого же вам?

– Да это Оптин скит?

– Оптин, Оптин!

– Ну как же, тогда нет сомнения, что здесь живет отец Макарий.

– Ах, вам, верно, иеромонаха Макария? Есть, есть, только зачем это вы к нему приехали, никакой пользы от него не получите, не советуем к нему идти.

Озадаченные такими словами, купцы, выругавшись, поворачивали обратно»[38].

Человек не видит добродетели другого, потому что подтверждает в других то, что ему кажется. А кажется ему в других то, что он носит в себе. Как отмечает академик Ухтомский, «дурной заранее видит в других дурное и этим самым провоцирует в них и в самом деле дурное». Тем самым он полагает препятствие своему возрастанию до того прекрасного, что действительно может скрываться в другом.

Заразиться дурным очень легко, а проникнуться хорошим – очень сложно. Первый процесс дается пассивно и без труда. Второй предполагает активность, огромный труд по воспитанию доминанты на лицо другого. При втором сценарии развития «мы активно не даем себе видеть в других дурное и обращаем внимание только на хорошее».

Конечно, речь идет не о том, чтобы надевать «розовые очки». С этим сталкиваются, например, некоторые люди, живущие в так называемых «созависимых» семьях. Они не хотят признаться ни себе, ни окружающим, что у одного из членов семьи полным ходом развивается алкогольная зависимость. «Что вы! – говорит мама пьющего мужчины своей соседке, – да ему просто после смены расслабиться надо. Мясник он у меня. Топором намашется, устанет, а пива попьет, и вроде бы в себя приходит». А жизненный поезд сына тем временем на всех парах мчится к катастрофе. И даже тогда, когда она произойдет, мама найдет на что «списать» случившееся (невестка «довела»).

Нет, не о таком подходе к жизни идет речь. Речь идет о том, чтобы выработать в себе умение и «способность реагировать, не разрушаясь от “раздражителя”, оставаясь самим собою». «Уметь не разориться от нового опыта», уметь сохранить свое бытие при столкновении с ним – вот что является великим достижением. Но и это достижение не является пределом. Следом идет умение обогатить свое бытие через новый опыт. Обогащаясь опытом, человек наращивает свою способность реагировать без разорения.

Умение видеть в других хорошее приходит к человеку в результате его духовного возрастания. По крайней мере, так было с Александрой Сужуд. В своей книге «Перед открытой дверью» она описывает, какой ужас и отчаяние она пережила, когда узнала, что заболела раком. Но постепенно с верой в Бога она преодолела отчаяние и страх. В период своего отчаяния Александра замкнулась в себе. Но постепенно она начала выходить из своей скорлупы и обнаружила, что рядом есть люди, готовые ей помочь.

Какой же опыт Александра вынесла от встречи с «раздражителем» – онкологией? «Конечно, со своей инвалидностью, – пишет она, – может, я в чем-то и потеряла. Мне теперь, например, никогда не прыгнуть с парашютом, не подняться в горы, не попасть в фотомодели и не искупаться в речке. Мне тяжело бегать, и я быстро устаю, но так ли важно для меня все это? По-моему, я приобрела гораздо больше, чем потеряла. Никогда раньше я не умела так радоваться каждому наступающему дню. Никогда не испытывала радости от того, что просто ощущаю под ногами твердую землю или мягкость травы. Не замечала, как упоительно ароматен воздух даже в самой большой дорожной пробке и какое счастье просто просыпаться каждое утро. Я научилась видеть в каждом человеке что-то хорошее.

Как же мне теперь жалко людей, которые замечают в других только плохое. Какой же жалкий и страшный мир их окружает, ведь там, вокруг, в основном – негодяи и глупцы. И как же легко жить в мире в окружении хороших людей, а то, что каждый может оступиться, – так святыми не рождаются, святыми становятся» [39].

Тот, кто заражается дурным, говорит о другом человеке: «он такая же дрянь, как я». А тот, кто пытается не видеть дурного и обращать внимание только на хорошее, говорит другому: «я могу и хочу быть так же прекрасен, как ты». Каждый из этих путей готовит для человека свое возмездие. Первый «видит во всех свое дурное и ведет себе еще дурнее, чем был до сих пор». Второй же, «заграждая себе глаза на недостатки людей, побуждает их становиться лучше и сам становится лучше, чем был».

Эта мысль Ухтомского крайне важна для понимания того, как формируется реальность вокруг человека. Невыносимая реальность нередко создается и при его личном участии.

Если человек осуждает других, то они чувствуют его отношение и ведут себя соответственно этому отношению. Ходить с кислым лицом и требовать, чтобы тебя окружали заботой любящие тебя люди, – разумно ли это? Ответ на этот вопрос быстро приходит во время посещения лекций в университетах. Если педагог начинает вести лекции с надменностью, то студенты начинают его игнорировать. Но, если педагог выстраивает свои отношения со студентами на позициях уважения, то он приобретает большую популярность. Один довольно престарелый педагог, получивший признание в студенческой среде, некоторое время болел и не вел занятий. Его появление в аудитории было встречено рукоплесканием и возгласом: «Наши не умирают!» И надо сказать, что этот преподаватель отнюдь не заигрывал с молодежью, и в каком-то смысле был даже строг. Эти студенты так принимали не каждого педагога. Одного преподавателя они подвергли «моральной казни» за то, что он позиционировал себя богатым и успешным юристом.

О том, какое сильное влияние на других людей оказывает позиция человека, очень тонко и поэтично писал Иван Ильин. Если в человеке нет любви, то вокруг него образуется пустота. Пространство вокруг такого человека не проникается и не согревается лучами его сердца. «И другие люди тотчас же это чувствуют. Они чувствуют, что вокруг него пусто, холодно и жестко, отвертываются от него и не ждут от него тепла. Это его еще более расхолаживает, и вот он сидит в полном одиночестве, обойденный и несчастный».

Но, если из сердца человека струится любовь, то эта любовь начинает будить других людей. Своей любовью человек начинает звать их к любви. Если лучи любви светят и греют во все стороны, то скоро к такому человеку отовсюду начинают течь струи ответной любви. Его непосредственная, непреднамеренная доброта, его непрерывная и бескорыстная любовь «будет незаметно вызывать в людях доброту и любовь». И в этом потоке ответной любви, воспринимаемом как блаженство, сердце человека будет цвести и радоваться [40].

Такого рода закономерности актуальны и тогда, когда речь заходит о людях, с которыми тяжело ужиться. Есть категория людей, которые обладают ярко выраженной «пробивной» способностью. Некоторые из них воспитывались в детских домах, и с детства привыкли прокладывать себе дорогу через трудности. Такие люди тяжело воспринимают критику, их стиль общения можно охарактеризовать как властный, не терпящий возражений. Возражения могут быть приняты ими на личный счет, и за этим может последовать обида. Возможно – даже мстительность. Такой человек стремится подчинить окружающих своему влиянию подобно тому, как планета стремится подчинить своему влиянию пролетающие мимо объекты. Объекты, попав в поле воздействия планеты, становятся спутниками.

На первый взгляд, стратегий взаимодействия с таким человеком видится немного. Особенно в том случае, если он становится руководителем. Отстаивание своих позиций вплоть до перебранок или покорность, чуждая возражений. На самом деле есть третий вариант, тот, на который указывали и Ухтомский, и схиархимандрит Иоаким (Парр), и Иван Ильин. Если стараться видеть в таком начальнике не монстра, а человека, то он, чувствуя к себе такое отношение, смягчается. Ему хочется стать лучше. Даже если и скажет когда резкое слово, потом пытается каким-то образом показать свое расположение. Может даже презент какой-нибудь сделать. Рядом с тем, кто увидел в нем человека, он старается вести себя мягче, проявляет заботу и предупредительность. Рядом с теми, кто видит в нем монстра, он ведет себя жестче, сыпет угрозами, на действие отвечает противодействием.

Вот и получается, что «если встречный человек для тебя плох, то ты заслужил его себе плохим, – для других он может был и есть хорош! И ты сам виноват в том, что человек повернулся к тебе плохими сторонами». То, «как мы толкуем себе встречного человека (на свой аршин), предопределяет наше поведение в отношении его, а значит, и его поведение в отношении нас».

Этот принцип доминанты, раскрывающийся в социальном аспекте, Ухтомский называет законом заслуженного собеседника.

Встреча с человеком, по мнению ученого, делает явным то, что до времени встречи таилось в нас самих. В результате встречи выносится суд над тем, «чем мы жили втайне и что из себя втайне представляли». Ведь во встречном человеке мы видим не то, что он собой представляет на самом деле. А то, что поднимается в нас самих при встрече с ним.

По этой причине некоторые люди будут не способны узнать Христа даже тогда, когда окажутся с Ним лицом к лицу. А дети и простые люди «узнают, различают и приветствуют то, что осмеяно, опозорено и унижено у “ученых и премудрых”».

Мимо человека проходят Чистота и Красота, но он видит грязь, потому что носит грязь в себе. «И выход тут один: систематическое недоверие к себе, своим оценкам и своему пониманию, готовность преодолеть себя ради другого, готовность отбросить свое». Какая удивительная параллель с мыслями преподобного аввы Дорофея, считавшего доверие себе основой для падения! В контексте учения Ухтомского в словах преподобного открывается новая, доселе непрочувствованная глубина. «Я, – писал преподобный авва, – не знаю другого падения монаху, кроме того, когда он верит своему сердцу. Некоторые говорят: от того падает человек, или от того; а я, как уже сказал, не знаю другого падения, кроме сего: когда человек последует самому себе» [41].

«Очень важно, – продолжает Ухтомский, – как человек приучил себя подходить к вещам и к людям в своих попытках их понять». Один будет «приспосабливать» других к себе. Другой будет воспитывать в себе готовность понимать вещи и других людей «такими, каковы они есть в самостоятельном их составе и содержании». Вот тут и решается то, остановится ли человек на своих представлениях (Двойнике). Или у него хватит сил искать во встречном лице Собеседника.

Собеседник – это человек, который воспринимается нами как личность, пришедшая в историю, чтобы никогда и никем не быть повторенной. В другом увидеть Собеседника может лишь тот, кто готов оторваться от эгоистической замкнутости на самого себя. Тому, кто сумеет вырваться из скорлупы собственного индивидуалистического отношения к жизни, совершенно в новом свете открывается и мир, и другие люди.

«Закон заслуженного собеседника» является одним из «самых постоянных и самых неизбежных сопроводителей человека на всех путях его». Для человека, замкнутого на самого себя, собеседником является он сам. Указанный закон «преодолевается только в более общем и всеобъемлющем законе любви». И этот подвиг предполагает со стороны человека напряжение. Человек рождает в себе новое лицо ради того, кого любит. Любовь, таким образом, является постоянным ростом от силы в силу. Она является выходом человека из самого себя.

Ухтомский говорит о культуре «преодоления себя ради другого». Другой должен быть не средством, а целью. Переключается на других человек тогда, когда умеет слышать каждого человека. Когда он рассматривает ближнего «во всей его конкретности независимо от своих теорий, предубеждений и предвзятостей.

Если же другой человек не станет для него выше и ценнее его самого или, по крайней мере, равным, то этот человек не перешагнет «за границы своего индивидуализма и солипсизма».

Какую угрозу таит в себе такая перспектива? Человек начинает везде преследоваться своим образом. «Везде он обречен видеть только самого себя, ибо приучился все рассматривать только через себя». Неотступное преследование собственной персоной составляет для человека бедствие и ужас. Человек становится не в силах увидеть то, что выше его. Он сознательно или бессознательно переделывает все по себе.

Эта трагедия человеческой личности описана Достоевским в романе «Двойник». Главный герой романа, господин Голядкин, везде видит лишь самого себя. Он, по выражению Ухтомского «является представителем аутистов, которые не могут освободиться от своего Двойника, куда бы они ни пошли, что бы ни увидели, с кем бы ни говорили».

Здесь уместны слова преподобного Иустина (Поповича), сказанные им о человеке, который живет грехом. Живя грехом, такой человек «замыкается в себе, провозглашает себя центром всего, признает только себя». Даже тогда, когда такой человек обращается к внешнему миру, он ощущает «страшную расселину между собою и остальными людьми, между собою и остальными существами». Эта пропасть между миром и человеком, утопающим в бездне эгоистической обособленности, становится бескрайней. Человек греха видит только себя и ощущает только себя. Он признает только себя и – никого над собой или около себя. Он никак не может оторваться от себя. «Повсюду он, только он – самозваный, мизерный бог на своей помойке» [42].

До тех пор, пока человек не освободился от своего Двойника, он бредит лишь собою. И лишь тогда, «когда он пробьет скорлупу и поставит центр тяготения на лице другого, он получает впервые Собеседника». Но из скорлупы болезненного индивидуализма человек не сможет вырваться до тех пор, пока не поставит себе за требование следующее. Во всякую минуту предпочесть соседа с его самобытностью – своим мыслям о нем и своим интересам касательно него.

Понимание или непонимание закона собеседника становится решающим в жизни священника. Даже если он не знает ни учения Ухтомского, ни указанного закона, он может чувствовать изложенное выше на интуитивном уровне. Пастырь, не преодолевший самоупора на себя, в исповедниках не увидит самого главного. В людях он будет видеть лишь те свойства, которые им навязал. Он не будет способен ни понять людей, ни дать им действенный совет. И только прорвавшись к Собеседнику, он встретит в каждом человеке уникальную, неповторимую личность.

В свете всего сказанного новые глубины открываются в приведенных выше словах из жития старца Иерофея Дидаскала. Эти слова, как и слова митрополита Антония, показывают, к какой высоте монаха призывает подвиг послушания. Послушание призывает и помогает человеку оторваться от своего Двойника.

Тот, кто не сумеет оторваться от него, во всем будет видеть себя и свое отражение. Он не сможет принимать события в их объективном значении. Закон Собеседника можно перенести и на книги. Человек, преследуемый Двойником, в книгах будет видеть лишь то, что согласуется с его желаниями и интересами. Ему тяжело будет понять книги в их подлинном содержании.

Собственные представления закрывают от него реальное положение дел. Он воспринимает реальность сквозь призму своего самозамкнутого «я». Везде он видит отражение своего «я». Везде он видит только себя: и в людях, и в окружающем мире. Собственное «я» его преследует.

Подарят такому человеку какой-нибудь предмет, чтобы помочь ему, а он расстроится. «Раз мне подарили этот предмет, – подумает он, – значит, совсем они видят мои дела плохими». Начнут создаваться теории, мысли пойдут за мыслями, человек расстроится.

Человеку, преследуемому своим Двойником, трудно успокоиться и в стенах обители. Все увиденное в обители, он хочет переделывать по себе.

Да, есть недостатки в современной монастырской жизни. Но и хорошее тоже есть. Каждый сам выбирает, на чем ему фиксировать свое внимание.

Предпочитающие фиксировать внимание на том добром, что есть, будут учиться у тех пастырей, которых Господь дал нашему времени. Некоторые священники, знакомясь с опытными пастырями, потом поддерживают отношения. Если к молодому священнику обратились люди с трудными вопросами, он всегда имеет возможность связаться с более опытным пастырем и получить совет. Это – не предположение, а данность. Прецеденты имеются. Некто из современных отцов советовал даже духовников, не наработавших еще опыта, отправлять на «стажировку» в благоустроенные в духовном отношении монастыри. В этих благоустроенных обителях молодые духовники и могут познакомиться с опытными пастырями, контакт с которыми при необходимости будет возобновляться.

Заканчивая раздел о монашестве, хотелось бы сказать, что данная статья не является камнем, брошенным в отца Агапия. Его боль понятна. Боль за состояние духовной жизни в наши дни – это боль всех нас.

Понятно и желание изложить свои мысли в виде статьи. Думается, что отец Агапий действовал в русле описываемой им теории «созависимости». С точки зрения этой концепции считается неправильным утаивание проблемы. Если в семье кто-то начал спиваться, то пришло время бить в набат. Пришло время вывести проблему наружу, чтобы к проблеме могли подключиться специалисты, чтобы спивающемуся члену семьи было уже невозможно спрятаться за спинами домочадцев. Они должны перестать «прикрывать» его перед начальством, мотивировать его самого решать свои проблемы, порожденные пьянством.

Логика мысли понятна. Но все же хотелось бы предположить, что между схемами аддиктивных реализаций и истоками кризиса, поразившего духовную жизнь, есть различия (различен генезис). Прервалась преемственность. Ранее существовала живая цепь передачи духовного опыта. После попытки физически уничтожить Церковь такая цепь стала чрезвычайно тонка. Остались где-то тоненькие ниточки.

Многие монахи, священники, духовники начинали свою жизнь буквально с нуля. Но оторвались мы от традиции не только в связи с физическим уничтожением ее носителей. Мы оторвались от нее вследствие своей неспособности ее воспринимать. И неспособность эта выращена нами. Наши мысли и желания формируют то состояние нервной системы, сквозь которое мы смотрим на мир. Духовная жизнь закрыта от нас нашей обмирщенностью, образами увиденного, услышанного, усвоенного за годы жизни в миру. И склонить свою волю перед духовником, который мог бы помочь нам от этого груза освободиться (по крайней мере, – уменьшить давление этого груза на сознание), многие из нас не хотят. Аскетическая задача по очищению ума от образов падшего мира закрывается толстым сугробом медиа-образов, которые мы поглощаем практически ежедневно и в больших количествах. Медиа-образы притягивают к себе движения сердца, возбуждая страсти, с которыми монах, как это принято считать, должен бороться. В таком сердце идет постоянная, неумолкающая «возня» желаний и позывов. «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» (Мф. 5.8) – что же тогда будет с нами?

Помогут ли здесь обличения? Изменят ли они положение дел или, наоборот, ожесточат?

Если мы посмотрим, как решались проблемы духовных кризисов в истории, то мы увидим, что речь шла о каких-то конкретных людях. Какой-то конкретный монах начинал стремиться к духовной жизни. У него появлялись ученики, и со временем они создавали новые духовные центры. То есть возрождение вызревало вначале в каком-то одном сердце, и потом из этого сердца начинали течь потоки любви.

«Достаточно одного человека, чтобы спасти дух братства», – эти слова схиархимандрит Иоаким (Парр) произнес во время своего посещения Валаамского монастыря. Отец Иоаким несколько раз встречался с братией для беседы.

«Кто убивает братство? – спросил отец Иоаким братию. И сам ответил: «Не туристы, не патриарх, не митрополит – вы. Кто может воспрепятствовать вам молиться? Только вы сами. Кто может воспрепятствовать вам любить? Вы». Этими и другими словами он пытался вдохновить братию «видеть дальше пределов внешнего, обращая все внимание на внутреннее». Отец Иоаким хотел, «чтобы меняясь, мы изменили мир вокруг нас».

«Почему если наш брат погибает во грехе, мы присоединяемся к его греху, вместо того чтобы помочь ему подняться и вместе расти в любви? Почему мы сосредотачиваем внимание на пороках ближнего и не вдохновляем его на то, чтобы стяжать добродетели? Почему, если брат начинает падать, мы подталкиваем его к падению, вместо того чтобы его подхватить?» [43].

Один монах жаловался ему, что жить в монастыре стало тяжело. По словам монаха, никто в монастыре ни с кем не говорил, никто никого не интересовал. И вот что отец Иоаким ответил монаху: «Ты интересуйся. Ты верь. Ты молись. Ты люби. И когда ты будешь так поступать, это передастся твоим братьям и они ответят тебе тем же. И со временем преобразится весь монастырь. Ты будешь подобен закваске, которая квасит все тесто» [44].

Чтобы преобразить монастырь и всквасить «тесто» братства нужна ли ориентация на методы Анонимных Алкоголиков (АА) и на методы психотерапевтической коррекции? Некоторые мысли о программе АА представлены в цикле лекций «Программа АА/АН: Какие к ней возникают вопросы».

Более подробно о концепции так называемой созависимости см. цикле лекций «Проблема отклоняющего поведения: Родственникам, родителям, педагогам».

Начиная с пункта 3-го (в лекции 6а – суть) в лекциях разбиралась, в том числе, и концепция так называемой созависимости. На самом деле, ситуацию при которой человек подчиняется внешнему ритму, можно наблюдать во многих сферах жизни. Заключенные концентрационного лагеря, если внутри них нет пульса духовной жизни, центром жизни полагают выражение лица охранника: он нахмурился, они – в страхе, он – не нахмурился, они немного расслабились. Или –финансист, если не имеет веры в Промысл Божий, – становится зависимым от новостей рынка, штурмующих его сознание (если у человека нет внутреннего иммунитета, воздействие новостей на сознание может оказаться столь непереносимо, что кто-то выбрасывается из окна). И, конечно, – родственник пьющего человека, если не имеет внутри биения пульса духовной жизни, в своих мыслях пропитывается страхами и ожиданиями, характерными для среднестатистической семьи, в которой присутствует один пьющий господин (или госпожа; или несколько господ).

То есть явление подчинения психической жизни человека внешним ритмам не сводится только лишь к теме алкоголизма (или иной формы аддиктивного поведения), транслируемой кем-то из членов семьи. Вопрос – гораздо шире, и сужение его, спрессовывание в термин «созависмость», скорее, более затемняет вопрос, чем проясняет. На человека, психика которого двигается к слому, «навешивается» диагноз, ему говорят, что в детстве его «не долюбили», вот, мол, он и стал «созависимым». Но всегда ли ему понятна та простая мысль: что, если не будет внутреннего пульса духовной жизни – подчинишься ритму внешнему.

ССЫЛКИ И ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] Источник публикации – научный богословский портал «Богослов.Ru». URL: www.bogoslov.ru/text/4524366.html

[2] Прим.: Хотелось бы отметить, в данной статье рядом со словом «созависимость» часто стоит приписка «так называемая «созависимость». Причина появления такой приписки проста. Теория в некоторых своих положениях касается реальной жизни, потому некорректно утверждать, что она неверна во всем. В то же время, как будет показано далее, с некоторыми ее положениями согласиться сложно, потому такое двойственное положение и стало обозначаться припиской.

[3] См. главу 9 «Кто чаще становится наркоманом» из книги Сергея Белогурова «Популярно о наркотиках».

[4] URL: http://solovki-monastyr.ru/abba-page/narcomania/

[5] Арцыбушев А.П. «Милосердия двери».

[6] URL: http://solovki-monastyr.ru/abba-page/solovki_page/794/

[7] См. «Наркомании и токсикомании» из книги Ц.П.Короленко, Н.В.Дмитриевой «Психосоциальная аддиктология» («Олсиб», 2001).

[8] См. статью А. Кремлевского «Грех первородный» в православной Богословской энциклопедии, под редакцией архиепископа Бориса Даниленко.

[9] Там же.

[10] См. главу 13 из книги проф. С.Г. Кара-Мурза «Манипуляция сознанием».

[11] URL: http://solovki-monastyr.ru/abba-page/solovki_page/939/

[12] Цит. по: «Человек из Атлантиды» из книги Глеба Благовещенского «Наполеон I Бонапарт».

[13] Наталия Нарочницкая о катастрофе образования, китайской границе и правильном государстве. URL: http://www.pravmir.ru/nataliya-narochnickaya-xristianskij-socializm-budushhee-mira

[14] Мелетий митрополит Никопольский. Аборты. М.: Общество ревнителей. православной культуры; Священная Митрополия Никопольская, 1993. С. 37-38.

[15] Там же. С. 36.

[16] См. главу 1 в книге игумена Анатолия (Берестова) «Возвращение в жизнь. Духовные основы наркомании, наркомания и право».

[17] См. «О монашестве» в книге святителя Игнатия (Брянчанинова) «Аскетические опыты. Том 1».

[18] См. «Психотерапевтическая энциклопедия», раздел «Православная психотерапия».

[19] Игумен Марк (Лозинский). «Духовная жизнь мирянина и монаха по творениям и письмам еп. Игнатия (Брянчанинова)».

[20] Добротолюбие, том 1. «200 глав о духовном законе», параграф 182; «К тем, которые думают оправдаться делами 226 глав», параграф 85; «Послание к иноку Николаю», параграф 2; «Наставления святаго Марка, извлеченныя из других его слов», параграфы 8, 35.

[21] Добротолюбие, том 1. «Сведения о жизни и писаниях святаго Марка».

[22] А.А. Ухтомский. «Доминанта. Статьи разных лет. 1887–1939». Учение о доминанте далее по тексту статьи приведено по данной книге.

[23] См. «Вопросы ученика (Павла Тамбовцева) и ответы старца» из книги «Жизнеописание оптинского старца иеромонаха Леонида (в схиме Льва)».

[24] См. «Аддикции к еде» из книги Ц.П.Короленко, Н.В.Дмитриевой «Психосоциальная аддиктология» («Олсиб», 2001).

[25] См. «Огни личной жизни», параграф 4 из книги Ивана Ильина «Аксиомы религиозного опыта».

[26] См. «О монашестве» из книги святителя Игнатия (Брянчининова) «Аскетические опыты. Том 1».

[27] См. «Слово о молитве Иисусовой» из книги святителя Игнатия (Брянчанинова) «Аскетические опыты. Том 2».

[28] См. параграф 33, гл. «Правила наружного поведения для новоначальных иноков»из книги святителя Игнатия Брянчанинова «Приношение современному монашеству».

[29] Святитель Игнатий Брянчанинов, епископ Черноморский и Кавказский. Избранные письма. Т. VII. Составитель игумен Марк (Лозинский). Переиздание Спасо-Преображенского Мгарского монастыря Полтавского прихода. 2001. С. 181.

[30] См. «О монашестве» из книги святителя Игнатия (Брянчининова) «Аскетические опыты. Том 1».

[31] См. часть 5 книги епископа Арсения (Жадановского) «Духовный дневник».

[32] Великие русские старцы: Жития, чудеса, духовные наставления / [Под общ. ред. игумена Аристарха (Лоханова)] М.: Трифонов Печенг. Монастырь; «Новая книга»; «Ковчег», 2000. С. 534.

[33] Духовность и духовничество. Из бесед митрополита Антония Сурожского.

[34] Интервью с митрополитом Антонием Сурожским. О трудностях пастырского служения и злоупотреблениях в духовнической практике.

[35] Житие старца Иерофея Дидаскала / Пер. с греч. иером. Серафима (Захарова). Святая гора Афон: монастырь Кутлумуш; М: «Принт Маркет», 2013. С. 80–84.

[36] Там же. С. 79-80.

[37] См. поучение 4 из книги преподобного аввы Дорофея «Душеполезные поучения».

[38] Беседы старца с духовными чадами. 30 мая 1910 г. // Варсонофий Оптинский, прп. Духовное наследие. 2-е изд. СТСЛ, 2010. С. 153.

[39] Сужуд А.А. Перед открытой дверью // Неизлечимая болезнь: конец или начало. Сборник. М.: Издательский совет Русской Православной Церкви, 2008. С. 63–64.

[40] См. «Одиночество» из книги Ивана Ильина «Поющее сердце. Книга раздумий и тихих созерцаний».

[41] См. поучение 4 из книги преподобного аввы Дорофея «Душеполезные поучения».

[42] См. «Меж двух философий» из книги преподобного Иустина (Поповича) «Философские пропасти».

[43] Иоаким (Парр), схиархим. Беседы на Русской земле / Пер. с англ. СПб.: Воскресенский Новодевичий монастырь, 2013. С. 143–145.

[44] Там же. С. 150