Прокопий (Пащенко), иером. О СПОНТАННОСТИ (в хорошем смысле понимаемой)

По мысли одного «автора» (см. приложение 1), в человеке должна присутствовать вся палитра бытия. Проблема в том, что, переходя из возраста в возраст, мы теряем то, что свойственно (в лучшем смысле этого слова) детям – некую спонтанность, искренность, способность поступить по хорошему движению сердца, а не по выверенной рассудочной траектории; теряем качества юности – способность отдаться важному делу, проявить сопереживание, взять и навестить друга в дальнем месте и т.д. С годами остается только заорганизованность. Утратив качества, свойственные юности, мы и детей перестаем понимать, видим в их поступках только назойливую шаловливость.

Вместе с тем утрачивается способность творчески подойти к вопросу, абстрагироваться от бесконечных «профессиональных» оценок (качество, стоимость, КПД, рентабельность, долговечность, целесообразность и пр. и пр. «в миллионной степени»). Не можем просто сказать: «Это красиво!», «Посмотри, какое солнце!».

Вернуть утраченное помогает неусыпное внимание к ближним. Человек встречный, в чем-то может и неприятный (если смотреть на него сквозь призму приведенных оценок), несет с собой какой-то опыт. Возможно, этот опыт даст тот недостающий «сотый процент», без которого мозаика не складывается.

Способность сесть на корточки и поговорить с ребенком, всерьез воспринимая то, что скрывается под «назойливой несмышленостью» (что он хочет сказать этот малыш?). Назойливость несмышленых – так нередко воспринимаются вопросы детей, да и не только детей, а о прочих окружающих людей.

Без этой способности «сесть на корточки», остановиться, потратить драгоценную минуту (стоимостью 500 долларов) на то, чтобы, например, удостовериться: «и вправду, солнце-то сегодня какое!» – жизнь теряет вкус (см. о времени, о противостоянии «обнулению», и состоянию загнанности при нехватке временем в беседах 8, 18, 35 цикла «Преодолеть отчуждение. Часть 1», в беседе 45а цикла «Остаться человеком… (Часть 1)», в пунктах 2–4 цикла «Остаться человеком: Офисы, мегаполисы, концлагеря (часть 3)»).

Под сказанное можно подвести нейрофизиологию, доминанту юности А. А. Ухтомского и многое другое. Когда человек живет в капсуле своих интересов («Я занят очень важным делом!»), его сознание работает таким образом, что многогранность и многоплановость видения окружающих людей, процессов и явлений утрачивается. Мы перестаем их «читать». На все смотрим сквозь призму «своих трех копеек». Если сказать совсем по-научному: когда «садимся на корточки» активируются новые корковые площади, активируются и включаются в работу «незадействованные» ранее нейроны. Активированные корковые площади, выработанные во время «смотрения на солнце» синаптические поля, в нужный момент могут включиться в анализ таких сложных понятий, как смысл. Увидев смысл поступка ребенка, который ранее казался бессмысленным, приобретаем способность видеть смысл и в других явлениях/процессах.

Так шаг за шагом – хотя уже перевалило за 40 – вновь приходит вкус к жизни.

При кажущейся «детскости» последствия обращения ко всей «палитре» могут быть совсем не детскими (о доминанте юности и способности к творческому видению / видению нового / новых граней явления – в цикле «Искра жизни: Свет, сумерки, тьма», о доминанте юности конкретно – в беседе первой).

Бывает, человек попадает в страшное состояние, которое можно назвать «в системе». Человек попадает в систему ложных мыслей, которые запирают ход его размышления со всех сторон, – мол, жить не стоит, кругом «безнадега», Антихрист «вколачивает гвозди в гробы». Ни одного луча перспективы, ни даже возможности надеяться, что когда-то что-то в жизни – твоей лично и социально-мировой – изменится (об этом состоянии – цикл «Обращение к полноте», раздел 4 «В системе ложных мыслей»). Поверить, что в данный момент – ты находишься в бредовой конструкции, – почти невозможно, настолько она кажется правдоподобной. Самые мудрые люди, пытающиеся объяснить здоровые вещи, дающие выполнимые советы, кажутся глупцами («Вы меня не понимаете!»), Бог – жестоким и неумолимым, люди – сборищем скотов и недочеловеков. Смысл в жизни не то, что не видится, его появление даже не прогнозируется. Любая мысль человека перехватывается. С неумолимой беспощадностью доказывается: ни смысла, ни перспектив не существует.

Начинается вход в это состояние нередко с небольшого замешательства, потрясения; мы начинаем что-то бубнить про себя («Ну, надо же! Как он смел так со мной поступить!»). «Пластинка» вращается все быстрей и быстрей, все прочие мысли выбрасываются за периферию сознания, незаметно к размышлению человека подмешивается мыслепоток (демоногенного свойства?), человек переключается на новую мысль, захватившую его создание и воспринятую словно откровение («Я-то их считал за людей, а, оказывается, они-то все скоты!»), остается одна разросшаяся моноидея, которая на определенном этапе – раз – увеличивается в объеме и заполняет собой всё – весь мир и всю Вселенную – как в присказке про «заблудился в трех березах».

Выйти из этого – крайне трудно (каждый раз – особый случай милости Божией). Помогает: участие в Таинствах Исповеди и Причастия, чтение чина 12 избранных псалмов и…

И возвращаемся к «палитре».

Из системы человек имеет шансы на выход, если были сформированы здоровые навыки до попадания в нее (во время искушения сознание блокируется, но навыки действуют и держат человека на плаву). В иных случаях трещина, через которую луч света («Посмотри, какое солнце!») попадает в капсулу самоизоляции, появляется во время заботы о ком-то. Забота, внимание, проявленное в сторону другого, помогают человеку вырваться за границы системы.

Примеры:

Евфросиния Керсновская, арестованная в годы тотальных репрессий и гонений на веру, в своей книге «Сколько стоит человек» писала, что однажды во время следствия стало совсем невмоготу. При удачно сложившихся обстоятельствах ловким движением выкрала из кобуры следователя пистолет и решила прямо в кабинете застрелиться (настолько было тяжело). В последнее мгновение ее взгляд упал на окно. Она увидела птичку и подумала: «Неужели птичка будет, а меня не будет. Нет! И я буду!» Ощущение открывшейся перспективы ворвалось в ее сознание, разгоняя мглу наваждения. Она бросила пистолет на диван (см. приложение 2).

В другой раз даже при своем несгибаемом характере она готова была подписать ложные показания против себя, лишь бы от нее отстали. Ее изматывали: ночью не давали спать, а днем заставляли весь день стоять навытяжку. Сменился следователь. Если прежний был грубым и жестоким, то новый с интеллигентным видом усыпляюще «стелил»: «Ваша карта бита и спасения для вас нет!» Когда она уже готова была подписать документ, подсунутый следователем, из радио в кабинете донеслись ноты композиции, которую она, будучи маленькой, слушала в кругу семьи. Ощущение безопасности, любовь родителей, вся гамма испытанных ее тогда переживаний всколыхнулась в ней. Она словно проснулась – и отказалась подписывать предложенную следователем бумагу (во времена массовых репрессий этого могло бы быть достаточно для обвинительного приговора, реализовать который могли не на основании следствия, а на основании показаний самого обвиняемого, полученных от него любыми путями, в том числе, и – через пытки) (см. приложение 3).

А теперь самое интересное. О птичке. Когда Евфросиния однажды отдыхала, она обратила внимание на птичку и задумалась, почему та не улетела в теплые края. И внезапно поняла, что прилегала на ее гнездо. Трепетно относясь к чужой жизни, она отползла, чтобы не беспокоить птичку (см. приложение 4). В другой раз за мгновение до возможной смерти опять же птичка привлекла ее внимание. Но заметила бы она ее, стоя с пистолетом в руке, если бы не обладала такими качествами, как благоговение и внимание к жизни другого, которые и побудили ее в свое время отползти от гнезда?

Еще пример: роман Стивена Кинга «Мизери». Мы не беремся обсуждать сейчас творчество Кинга, речь идет только об одной книге, которая по глубине некоторых эпизодов может представлять интерес. Конечно, как и полагается, ближе к концу – небольшой «экшн», но речь не о нем, а о психологических переживаниях главного героя – известного писателя. Он попадает в автокатастрофу. Его машина съезжает с горной трассы (вот к чему приводит вождение в состоянии алкогольного опьянения), и его с переломанными ногами забирает в свой дом одна особа, с очень и очень непростыми диагнозами психиатрического плана. В домике «на отшибе» она скрылась от ненавистных ей людей и возмездия за совершенные серийные убийства, которые так и не удалось доказать. Страстная поклонница писателя, она без ума от его серии книг про Мизери. Разочарованная смертью героини (автор решил завершить серию книг смертью героини), она требует от своего пленника воскресить Мизери, написав новый роман. Чтобы он был сговорчивей, она пытает его, отрезает палец. Чтобы не сбежал – рубит ногу. Ноги автора переломаны, и чтобы он мог как-то терпеть боль, она кормит его наркотическими обезболивающими препаратами. Препараты снимают боль, но разлагающе действуют на его сознание, личность. Когда герой стал писать – перед ним словно открывалась из темницы дверь в мир творчества. Но постепенно эта дверь становилась все уже, он понимал, что тупеет и деградирует.

После его освобождения начинается разговор о беспрецедентных масштабах издательства книги, в которой он описал бы свое пребывание взаперти. Его редактор предлагал продать на аукционе право на издание книги, которая, по его мнению, должна побить мировые рекорды продаж. Причем, по его словам, они могли бы «танцевать от десяти миллионов долларов».

И все бы ничего, да только главный герой сломлен. Ему снятся дурные сны и ужасают галлюцинации (ему видится нападающая на него с топором та самая некогда страстная его поклонница), ужас прошлого сковал его мысленную активность, он не может освободиться от модели, усвоенной в заключении. Он смотрит на пустой экран монитора, много пьет и ничего не пишет: «бесплодные дни превращались в бесплодные недели, а потом в бесплодные месяцы, и он уже начинал сомневаться, что следующая книга будет». Дверь намертво захлопнулась. И…

И однажды он идет по улице и видит мальчика с клеткой, в которой был скунс («сесть на корточки!»). «Скунс? – подумал о. – Зачем у мальчика в клетке не иной какой домашний зверек, а именно скунс?» Он сел за печатную машинку, и его пальцы задвигались по клавиатуре. «Дверь перед ним открылась, и он смотрел теперь на то, что за ней происходило, не замечая, что пальцы все быстрее стучат по клавишам, не замечая, что больные ноги находятся в этом же городе, в пятидесяти кварталах от места действия, не замечая, что он пишет и плачет».

Визуально этот прорыв можно наблюдать в фильме «Гений дзюдо». Молодой ученик школы дзюдо начинает спорить с мастером и доказывать, что он, ученик, знает жизнь и готов к смерти. Чтобы доказать это, он прыгает в пруд, хватается за дерево и попадает в безвыходное положение. Если отпустит руки – утонет. Если выйдет на берег и уйдет – навсегда разорвет отношения с мастером и потеряет возможность идти по пути, без которого себя не мыслил. Просить прощения – он не в состоянии. Дело в том, что, когда человек находится «в системе», любая мысль насчет того, чтобы смириться/попросить прощения, кажется невыносимой и невозможной. Он задремал и вдруг проснулся от нового звука. Кувшинки готовились раскрыться навстречу восходящему солнцу.

Их красота, свернутая в капсулу, начала раскрываться. И он, замкнутый в капсулу, понял, какое единственно верное решение на данный момент обладает перспективой. И, радостно приветствуя открывшуюся ему перспективу, он пошел по увиденному перед собой пути…

Величайший ученик школы дзюдо родился не на татами, а в пруду.

Язычнику Господь может подсказать выход и через кувшинку. Кувшинка, птичка, нота… Уши, чтобы слышать, глаза, чтобы видеть.

Чтобы поддерживать себя в активном для всех подобных моментов состоянии – ежедневный подвиг внимания к совести, к ближнему. И…

И пока есть возможность остановить начинающуюся бубнежку. Срочно забыть о том, по какой причине начал бубнить.

Безраздельное внимание к ближнему – драгоценная доминанта на лицо другого, которую Ухтомский полагал главной в структуре психики. Он считал, что эта бодрая доминанта (состояние нервной системы, объединяющее в едином марше работу всего организма) дается просто и сама собой там, где есть любовь. Так человек выходит в открытое море к «Ты» и вместе с тем становится способным постичь действительность в ее конкретном значении, не затемняя постижения моделями и схемами (В кратком виде некоторые мысли Ухтомского, рассмотренные сквозь призму мыслей духовных авторов, приводятся в статье: «О развитии монашества, о теории “созависимости” и о прочих психологических подходах к решению личностных проблем» (см. главы «Нейрофизиология и любовь», «Услышать голос другого; а также в статье «Обращение к полноте: Становление личности как путь преодоления зависимого поведения», в части 3 «Обращение к полноте и доминанта на лицо другого»).

Круг уныния, по о. Гавриилу (Бунге) прорывается, когда человек пробивает брешь в темнице собственного я, чтобы вырваться навстречу подлинному существованию и в даре другому вновь обрести себя (см. приложение 5).

Любовь, – под этим словом в данном случае имеется в виду не фиксация на собственных эмоциях эротического плана, не растворение в эйфории (опять же, растворяясь в своей эйфории, человек так и не выходит из круга самости; при таком раскладе, как в словах из песни – «мне хорошо рядом с тобой» возникает риск все той же фиксации на себе при полном небрежении к личности другого – ты, мол, не смеешь уходить, ведь мне-то хорошо рядом с тобой).

В данном случае под словом любовь подразумевается внимание к человеческому лицу (подробнее см. в разделе «Любовь как способность переключить внимание в жизнь другого. Еще несколько замечаний о страсти гордости и самозамкнутости», из третьей части статьи «Обращение к полноте. Становление личности как путь преодоления зависимого поведения».

Если подлинная любовь ведет к развитию, то гипер-фиксация на собственных переживаниях (эротических, нередко и принимаемых за любовь) ведет к регрессии, распаду (подробнее см. в разделе «Свобода и рабство (эксплуатация понятия свободы и пропаганда наркотиков)» из пятой части статьи «Мировоззренческих сдвиг – детонатор наркотического “бума” и распада общества».

На путях подлинной любви выковывается способность преодолевать закрывающие от нас реальность схемы и перегородки. Человек настраивает свои рецепции (систему восприятия) таким образом, чтобы уловить законы, скрывающиеся за фактами и управляющие ходом действительности. Человек становится способным к постижению Истины. Дополнить эту мысль можно словами о том, что исходить вовне человек может из укоренного (от слова «корень») во внутренней жизни сердца. Если есть ядро, человек найдет меру, чтобы при внимании вовне избежать распыления.

Вместе с тем важно и то, что, прорываясь навстречу действительности, он не отказывается от деятельности ума, как к тому призывают эзотерические школы. Они полагают, что действительность можно постичь, разрушив саму систему восприятия, отказавшись от мысли как таковой. Но… Но, отказавшись от восприятия и мысли, человек не выходит из круга ложных состояний и не приближается к постижению. Он лишь входит в новое состояние, опциями которого является отсутствие мысли и сопереживания.

Более подробно см. статьи:

«Преодолеть отчуждение (в том числе, – и о депрессии)», часть 3 «Прорыв скорлупы».

«Преодоление игрового механизма (о игре в широком смысле слова)», часть 1 «Игра и стимуляция».

Аудио-ответ «Депрессия, и что все-таки делать?» 

ПРИЛОЖЕНИЯ:

[1] Епископ Штутгарский Агапит (Горачек): «Святую Троицу мы можем познать только через открытые нам опыты. Вот ты младенец, потом подросток, наконец стал женихом, после – отцом. И только став отцом, ты начинаешь немножечко понимать, что это такое, когда Бог Отец жертвует Сыном. Это духовный рост. Он проявляется как врастание в соборное единство. Каждый раз мы разные, и нам открывается особый опыт. Когда мы младенцы, у нас одни отношения к родителям. Когда подростки уже совсем другие. Мы становимся женихами – и это уже нечто новое. Соборность можно почувствовать, например, в согласии мужа и жены между собой. Когда они становятся родителями, у них и с собственными родителями уже совершенно другой уровень взаимопонимания появляется. Также и в отношениях с Богом. Все эти опыты мы по идее должны в себе сохранить. Не отбрасывать как пройденный этап. Иногда в своей жизни мы должны быть младенцами, иногда женихами, в другой раз подростками, но человек призван достигнуть и состояния отцовской зрелости. Все эти опыты сразу должны в нас соприсутствовать. Этот диапазон отчасти тоже приоткрывает нам вечность. Неужели мы становимся стариками для того, чтобы со всеми этими болезнями и ворчливостью перейти в вечность? Да кому такая вечность нужна?! Если мы уже все растеряли: и нежное младенчество, и пылкую юность, и расцвет, и зрелость, и сыновство, и отцовство, то, кто мы есть и на что годны? Святые тем и сильны, что в них ничего не умирало. С младенцами они могли быть младенцами, – вспомните, как по-детски кроток был с детворой преподобный Серафим? Но он же мог, если то требовалось, быть грозным старцем с генералом, с коего попадали псевдонаграды. Вся палитра человеческого бытия в нем не выцвела, она обогащалась с годами. Вот это взаимопроникновение опытов, особенно когда ты общаешься с другими, очень важно. Почему родители не понимают своих детей? Да потому что забыли, что они сами были подростками! Единственное, что мотивирует их поведение: они хотят, чтобы их дети не были такими же гадкими, какими были они. Как вы понимаете, этого недостаточно, чтобы требовать совершенства от других» // Журнал «Солнце России» (тема выпуска – «Новомученики»).

[2] «Что заставило меня глянуть в окно? Не знаю, просто как-то механически, уже подымая руку и держа палец на гашетке, я скользнула взглядом со стола на окно и…

Все как-то сразу изменилось. Будто в темноте, с которой глаза уже хорошо освоились, вдруг вспыхнул свет. Окно было открыто настежь. Решеток в нем не было, так как оно выходило в отстойник – дворик между двух вахт. Кабинет следователя был не на нижнем, полуподвальном этаже, а как бы на антресолях. Из окна не было видно ни здания, ни забора – ничего напоминающего тюрьму. Перед окном проходили телеграфные провода, и чуть ниже колебалась ветка тополя, серебристого тополя с еще молодыми, нарядными листочками: с одной стороны точно покрытыми лаком, с другой – мягкой, нежной, белой замшей. Небо голубое, каким оно бывает в начале лета, и по нему плывут белые облака, как паруса, надутые ветром. И, как было всегда и как всегда будет, – пара ласточек, чье гнездо, очевидно, находилось где-то поблизости, занимались своим радостным трудом: суетились, нося мошек своим птенцам, и лишь изредка усаживались на провода, будто чтобы обсудить вопросы воспитания птенцов.

Это и было чудо – красота настоящая, вечная! И – простая. Небо. Облака. Ветка – зеленая, свежая. Ласточки. И все это – будет. А меня… не будет? О нет! Еще буду!

Я буду стоять, обхватив руками ствол дерева, чуть вздрагивающего от прикосновения ласкового ветерка или от теплоты солнечного луча. Может, это будет не серебристый тополь, а дуб, липа или бук. И небо будет, и тучи. Может, пламенеющие в лучах заката или грозные, черные, вспыхивающие от змеек-молний. А птицы? Сколько их, вольных, быстрых, полных заботы о птенцах, о будущем! Для них и для меня оно будет. Будет!

Все это мелькнуло в голове за одно мгновение; в следующее мгновение я передвинула на место предохранитель и бросила пистолет на кожаный диван» // Книга Евфросинии Керсновской «Сколько стоит человек (повесть о пережитом)»).

[3] «И вот – кульминационная точка. Я снова в одном из шикарных кабинетов с венецианскими окнами, тюлевыми занавесками и мягкой мебелью. Следователь мне знаком – молодой, культурный, даже обаятельный человек, в прошлом педагог.

… Он обвораживал и зачаровывал, особенно, таких же как и я, кто еще не знал, что кроется за этим обворожительным фасадом и какие побуждения являются главной пружиной, приводящей в движение роль, которую он разыгрывал.

Он говорит, ласковый, одухотворенный …: «…Теперь вам уже ясно, что ваша карта бита и спасения для вас нет!…»

Была ли это сила гипноза или попросту я была уже слишком измучена, чтобы бороться? Мне не за что было ухватиться, не на что опереться: под ногами зияла бездна, и тот «дух извращенности», о котором говорит Эдгар По, шептал: «Шагни вперед! Один шаг – и всего этого не будет: ни тюрьмы, ни страданий, из которых выхода нет!»

… Как загипнотизированный кролик, тянулась я к удаву. Казалось, никого больше на свете нет – он, я и тот листок бумаги, где нужно было мне поставить свою подпись.

Но нет, была еще музыка! С самого начала, одновременно со словами следователя Титова из репродуктора, висевшего над этажеркой у окна, лились приглушенные, но до чего знакомые, родные звуки!

Вот «Песнь Сольвейг» Грига. Это из «Лебединого озера», а это из «Щелкунчика». Когда, где, при каких обстоятельствах я все это в такой же последовательности слышала? Мне нужно это вспомнить! Обязательно нужно… Прежде чем я шагну туда, куда зовет меня «дух извращенности». Громкий, торжествующий звон литавр из «Итальянского каприччио» Чайковского заставил меня вздрогнуть, как от прикосновения раскаленного железа – и будто яркий свет вспыхнул в темноте и осветил до того знакомую мне картину – не одну, а две!

… Под влиянием этой музыки ожила картина родного дома, и она до того ясно представилась моему воображению, что показалось, будто я снова там…

Тридцатые годы. Родимый домик на опушке леса – скромная, уютная обстановка и то чувство беззаботного спокойствия, которое можно испытать только в своем доме, только в кругу любимой, дружной семьи, которая казалась мне самой надежной защитой против зла.

Отчего-то один вечер глубже всего запал в душу. Наверное, именно тогда каким-то образом достигнута была высшая гармония.

… брякнули в последний раз литавры «Итальянского каприччио» и – смолкли. Да, я не дома, а во внутренней тюрьме НКВД в кабинете следователя, но я душой и телом ощущаю счастье, всепобеждающую красоту. И нет другого названия тому восторгу, который переживаешь как одно слово: жизнь!

… Образы, возникшие в душе под влиянием этой музыкальной сюиты, и были тем порывом ветра, который развеял гипноз «духа извращенности», влекущего меня в пропасть. Не жизнь полураздавленного червяка, готового ценой унижения цепляться за жизнь; а та жизнь, где звучит музыка, где сияет солнце и где все согрето любовью.

Жизнь!

Спокойствие и уверенность вернулись ко мне, и я сказала, твердо глядя в глаза следователю Титову:

– Вы правы! Такая жизнь не настолько уж привлекательна, чтобы стоило бояться смерти. Может быть, для меня это лучший выход из положения. Но перед лицом смерти лгать я не собираюсь. Я могу не одобрять вашей системы, могу возмущаться несправедливостями, ею порожденными, но я – русская и причинять вред моей родине, особенно в такое время, как сейчас, для меня так же невозможно, как поднять руку на родную мать! Все, что я говорила, – правда, и ничего иного вы от меня не услышите!

…Не знала я, что наступит критический момент, когда отчаяние захлестнет меня черной волной и смерть покажется мне желанным избавлением и что вот тогда знакомые звуки этой же музыки, вылетавшие из репродуктора в кабинете следователя Титова, мгновенно воскресят в памяти эту душную ночь, последнюю ночь на родной земле, сметут с души моей малодушие и напомнят: «Ты имеешь право на жизнь! Борись! Правда победит!» // Книга Евфросинии Керсновской «Сколько стоит человек (повесть о пережитом)»).

[4] «В моем распоряжении – часа два свободного времени в общении со свободной природой. Сколько лет я была лишена этой возможности!

Бедная, очень бедная природа. Особенно здесь, на высоте метров 500–600 над тундрой. Еще недели две тому назад тут кружила метель. И теперь в расщелинах лежит снег – серый, ноздреватый. Но здесь, где все 24 часа светит солнце, пусть малокровное, но не знающее отдыха, трава уже вымахала, и в ней мелкие невзрачные цветочки. Здесь нет земли. Какое-то крошево из камней, а трава растет. На голых камнях – лишайники, жизнь, не только растительная. Вот, например, эта птичка – маленькая, белесая. Это пуночка. Отчего ты не летишь вниз, где теплее? Ах! У нее тут гнездо. Боже мой, я чуть не легла на него! В нем – два крохотных яичка. Извини меня, пташка! Я не хочу лишать тебя счастья – семьи, родного гнезда.

И я отползаю в сторону, хоть мне было очень удобно там, возле гнездышка. Будь счастлива, пуночка! Прими наилучшие пожелания от той, у кого нет гнезда, нет счастья…» // Книга Евфросинии Керсновской «Сколько стоит человек (повесть о пережитом)»).

[5] «Выйти из инфернального круга уныния можно только тогда, когда человек способен пробить брешь в темнице собственного «я», своей безысходной обособленности, чтобы открыться навстречу подлинно личностному существованию для другого и тем самым открыть свое сердце для подлинной любви – вновь обрести себя самого в даре другому» // Гавриил (Бунге), схиархим. Тоска, уныние, депрессия: Духовное учение Евагрия Понтийского об акедии / Пер. с франц. свящ. Димитрия Сизоненко. М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2014.