Прокопий (Пащенко), иером. Преодоление игрового механизм. Ч. 5.1: Скорбная радость самозабвения

В части пятой статьи «Преодоление игрового механизма» разбирается «игровой» парадокс: вызывать гипер-возбуждение, чтобы испытать забвение. Пятая часть отчасти основана на материалах лекций 2–3 одноименного цикла лекций, а также – на материалах лекций 9–11 цикла «Три силы: Цель жизни и развязавшееся стремление к игре (казино, гонки, игра по жизни)».

Забвение как попытка обрести душевный покой. Опыт героя автобиографического романа «Шантарам»

В своем автобиографическом романе «Шантарам» Роберт Грегори Дэвис приводит не только психологические зарисовки на тему употребления наркотиков. В романе ярко прописана также и тема игрового поведения.

Словосочетание «игровое поведение» в контексте данной статьи означает не только игру в казино или игру в компьютерные игры. К игровому поведению может быть отнесена и другая деятельность, не связанная с главными целями личности, с помощью которой человек надеется забыть самого себя и свою внутреннюю неустроенность.

Причем необходимо учесть, что поездка загород, предпринимаемая с целью отвлечься от шума мегаполиса может и не иметь игровой подоплеки. Ведь за город человек выезжает, чтобы через контакт с природой «прийти в себя». Набравшись сил и отдохнув, приняв в спокойной обстановке значимые для себя решения, человек возвращается на предлежащее ему дело: если он врач, то возвращается к своим пациентам. В данном случае, хотя поездка и предпринимается отчасти для того, чтобы «отрешиться» хотя на время от суеты города, в целом можно сказать, что поездка направлена на исцеление внутренней неустроенности человека.

Игровой деятельностью поездка загород может стать тогда, когда она приобретает значение не в контексте всей жизни человека, а становится значимой как бы сама по себе, в отрыве от главных целей личности. Когда, вместо того, чтобы способствовать обращению человека к глубинам личности (речь идет в данном случае не о эгоизме, а о том, что называют словосочетанием «прийти в себя»), от которых его оторвала круговерть мегаполиса, только усиливает состояние само-отчуждения (о отчуждении деятельности человека от глубинных основ личности и о вырастающей из данного явления депрессии см. в статье «Преодолеть отчуждение»).

Автор романа «Шантарам» многие годы занимался преступной деятельностью, чтобы забыть о пережитых им потерях.  В своей родной стране Австралии он был заключен под стражу. Совершив побег из тюрьмы, он знал, что его будут искать, и что власти, чтобы напасть на его след, установят наблюдение за теми людьми, с которыми он мог бы выйти на связь. Получается, что фактом побега автор отсек себя от возможности контакта с близкими людьми, от всего, что было ему дорого. Он бежал в Индию, в трущобы города Бомбей.

Стремясь забыть о боли, порожденной, в том числе, и разрывом с тем, что было ему дорого в Австралии, он вовлекался в экстремальные активности и преступную деятельность. «Человек, спасающийся бегством, – писал он, – старается, преодолевая боль, вырвать из сердца свое прошлое … память о тех местах, где он вырос, о тех людях, кто любил его». Он приветствовал любую опасность, «потому что чувство опасности принадлежало к немногим сильным ощущениям», которые помогали ему забыть то, что он потерял.

Среди воспоминаний, мучивших автора, было воспоминание об одном испанце по имени Модена. Этот испанец оказался замешанным в одной неприятной истории вместе со своим компаньоном. Присвоив себе деньги компаньона, испанец передал их женщине, которую любил и вместе с которой думал скрыться. Но скрыться от компаньона он не успел. Компаньон нашел испанца и жестоко пытал, пытаясь выяснить, куда тот дел деньги.

Модена же стойко терпел, не желая выдавать компаньону информацию о том, что деньги находились у женщины, находящейся в той же гостинице. Ничего не добившись от Модены, компаньон ушел, оставив его привязанным к кровати, с порезами на лице и по всем телу. Через некоторое время в комнату к Модене зашла женщина, ради которой он претерпел все эти муки. И, даже не развязав его, она бежала.

Лицо Модены в сознании автора стало смешиваться с его собственными воспоминаниями о любви, которую он некогда утратил. Находясь в тюрьме, автор полюбил одну женщину. Желая обвинить её в связи с заключенными, охранники добивались от автора того, чтобы он дал против неё показания. Они избивали его, но ничего от него не добились. Через некоторое время они бросили ему в камеру письмо, написанное той женщиной. В письме она сообщала автору, что нашла свою любовь в лице другого мужчины. Автор слышал хихиканье охранников, и на лист бумаги капала кровь с его разбитого лица. Когда лицо Модены стало перемешиваться с этими воспоминаниями, в авторе стала расти «какая-то темнота, слишком оцепенелая, чтобы выразиться в печали и слишком холодная для гнева».

Он старался бороться с этим чувством, загружая себя работой. Он снялся в двух фильмах, почти каждый вечер он «качал железо» с штатным киллером мафии Абдуллой, занимался боксом и карате. «Но никакие занятия и нагрузки, – рассказывал он, – не могли рассеять тьму, образовавшуюся внутри меня. Постепенно истерзанное лицо испанца и его беззвучно кричащие глаза окончательно слились с моими личными воспоминаниями, с кровью, капавшей на письмо, с рвущимся из меня, но не слышным никому криком».

Автора очень утешало общение с друзьями. Когда же три его друга женились, то, по его словам, в его сердце образовалась пустота. И он «пытался заполнить ее любой работой, какая подворачивалась под руку, и любыми сделками, какие мог придумать».

Автора грызло раздражение, он испытывал не направленный на что-то конкретное гнев, «причиной которого является ощущение впустую растрачиваемой жизни». Ему казалось, что он должен был чувствовать себя вполне счастливым. Он хорошо зарабатывал и находился под защитой влиятельного мафиози. «Я, – признавался он, – мог купить почти все, что захочу. Я был на свободе и в хорошей физической форме. Тем не менее, я не был доволен жизнью».

Когда он работал на мафию, деньги не имели для него значения. Он «сделал бы то же самое и за вдвое или втрое меньшую плату». Что же имело для него значение? Немаловажным фактором являлась опасность, которой он подвергался. Для некоторых людей опасность являлась наркотиком, возбуждающим средством. Для него же, как для беглеца, живущего в постоянном страхе быть пойманным или убитым, опасность значила нечто иное. Она была копьём, которым он убивал дракона – «свой перманентный стресс». Она помогала ему нормально спать. Когда он попадал в опасные места и ситуации, конкретная угроза заглушала тот страх, который преследовал его по ночам. «После того как очередное задание было выполнено, – писал он, – и связанные с ним треволнения уходили в прошлое, я мог расслабиться и какое-то время жить спокойно». «Добывая себе средства преступлениями, я был занят по горло, и благодаря этому мне в основном удавалось скрывать свои чувства от собственного сердца, догадывавшегося о них».

Из глубин мрака, довольно плотно окутавшего его жизнь, его сердце стремилось вырваться, когда он оказывался в мире кинофантазий. Магия кинофантазий так действовала на него новизной впечатлений, что его сердце подпрыгивало.

Он не считал свои взгляды на опасность исключительными. В поездках, связанных с работой на мафию, он встречался с агентами, контрабандистами и наемниками, «у которых при столкновении с опасностью разгорались глаза и закипала кровь». Подобно ему, «они бежали от того, чего боялись и не могли забыть, с чем не могли справиться. И только работа с риском для жизни позволяла им на какое-то время избавиться от преследующего их страха».

Комментарием к этим словам могут стать наблюдения протоирея Михаила Труханова, который в годы гонения на веру как человек верующий был подвергнуть репрессиям и заключению (священником он стал позже). Заключение он отбывал, в том числе, и вместе с людьми, попавшими в заключение по уголовным статьям, поэтому их образ жизни ему был известен. Когда он был посажен в карцер, надзиратели удивлялись его спокойствию, «потому что те, кто туда попадает, особенно из преступных элементов, убийцы или ворье, когда их сажают в карцер, то они там буквально бесятся. Они не могут терпеть одиночества. Вот он царапает лицо или бьется головой в стену, в двери, чтобы кровь была, тогда его поведут в больничку раны смазывать, значит, его просто освободят от этого одиночества»[1].

Развлечения «на грани» как форма забвения, попытка вернуть вкус к жизни

Один наемник сказал ему, что «перестает ненавидеть себя только в те моменты, когда пускается в рискованную авантюру и действует, ни о чем не думая и ничего не чувствуя». Автор знал, что означает это признание. Мчась на мотоцикле с одним киллером, он «ничего не чувствовал – ни страха, ни беспокойства, ни возбуждения». Он мчался на мотоцикле, и в сердце у него был «полный штиль», он «почти примирился с миром» (примечательно, что подобными словами характеризовал свое состояние и Ричард Минстер, о котором рассказывалось в третьей части статьи, в главе «Игра, шизофрения и “имплантация ощущений”»; в результате чудовищного проигрыша он, по его словам, испытал чувство «безграничного облегчения», которое было «сродни чудодейственному бальзаму, исцелившему раны, нанесенные безжалостным миром»).

[На слова автора романа «Шантарам» можно посмотреть также и с позиции учения нейрофизиолога академика А.А. Ухтомского о доминанте. Доминанта описывается Ухтомским как очаг возбуждения в коре головного мозга. В момент возбуждения этот очаг притягивает к себе импульсы, поступающие в сознание, вследствие чего человек рассматривает действительность с позиции своего текущего возбуждения (например, человек, охваченный доминантой страха, везде и во всем видит угрозу). Одновременно, в прочих отделах коры головного мозга разливаются процессы торможения. То есть в момент действия сверхсильной доминанты, переживания, не связанные напрямую с текущим возбуждением, тормозятся (например, боксер, вышедший на ринг, на время боя как бы забывает о том, что ему нужно оплачивать задолженности по коммунальным услугам). В отношении автора романа можно сказать, что в момент возбуждения, связанного с риском, тормозились центры головного мозга, связанные с переживаниями, о которых автор хотел забыть. Более подробно о доминанте и игровом процессе см. в статье «ТРИ СИЛЫ: Цель жизни и развязавшееся стремление к игре (казино, гонки, игра по жизни)», в главе «О лекции “Две доминанты”»)].

«У мотоциклистов существует выражение “гнать на красном”, что означает езду на такой скорости, когда стрелка спидометра все время зашкаливает, не покидая зоны максимальных значений, закрашенной красным цветом». Те, с кем автор поддерживал общение в Бомбее, «каждый по-своему, – гнали на красном, держа стрелку в опасной красной зоне».

Действительно, среди высказываний профессиональных гонщиков есть высказывания, которые можно сопоставить с мыслями автора романа «Шантарам». Ниже приводятся слова одного из участников престижных гонок TT («Tourist Trophy»), во время которых нередки смертельные исходы (развивается скорость свыше 300 км/ч; присутствует реальный риск разбиться на каждом повороте; на момент приводимого высказывания в этих гонках погиб 231 гонщик). Гонщик, рассказывая о своих ощущениях от прохождения круга на скорости «270, а то и 290 км/ч», особо отметил момент переживания опасности: «Самое классное, то, что ты осознаешь опасность еще до того, как ты садишься в седло. … перед стартом в голове роятся странные мысли. Ты переживаешь, нервничаешь, но как только маршал дает старт, машина летит вниз, и ты сам летишь вниз, вниз, вниз по склону …, и все твои тревоги как рукой снимает. Ты попадаешь в другое измерение: напор ветра, рев мотора, перегрузки. Это не похоже ни на что. Словно ты прожигаешь пространство ада. Тебе страшно, но это только сильнее заводит тебя. Это нельзя испытать нигде. Только в гонке. Ничто не в силах перенести тебя в этот волшебный момент».

Слова о исчезновении тревог во время гонок можно раскрыть подробнее с помощью небольшого произведения Бориса Пильняка «Повесть непогашенной луны». Это произведение может помочь вдумчивому читателю понять, что искали те, кто всю жизнь стремился «ездить на красном», как о том рассказывалось в романе «Шантарам».

В произведении Бориса Пильняка есть два главных действующих лица. Один из них – командарм Гаврилов, другой – Негорбящийся человек из дома номер один. Командарм Гаврилов предчувствует близкую смерть, и на своем спортивном автомобиле мчится из города за город. Затем он умирает на операционном столе. По всей видимости, отдавший приказ о убийстве командарма Негорбящийся человек, принимает сообщение о смерти командарма, и отдает распоряжение шоферу мчаться на машине за город.

Когда командарм, до операции, вырвавшись из города на спортивной машине, остановился далеко за городом, он рассказал своему попутчику о мотивах своего мчания: «Когда я очень переутомлюсь, когда у меня ум за разум заходит, я беру машину и мчу. Это мчание приводит меня и мои мысли в порядок. Я помню все до одного эти мчания. И помню все до мелочей, что было в этих мчаниях, все разговоры, все фразы, до интонации голоса, до того, как светится окурок. У меня плохая память, я все забываю, – я не помню даже того, что было в самые ответственные дни боев, – мне об этом рассказывали потом. Но эти мчания я помню абсолютно. Я сейчас машину вел безумно, с девяноста девятью шансами разбиться, но каждое мое движение точно, и разбиться нельзя. Я пьян непонятным опьянением точности. Но если бы мы разбились, мне было бы только хорошо. … Мне хорошо, потому что это мчание, это стремление есть то, ради чего надо жить, стоит жить, ради чего мы живем».

Все мысли командарма сейчас не будем разбирать подробно, для интересующихся подробным анализом мотивов и состояний людей, оказывающихся в подобном положении, есть записи лекций циклов «Преодолеть отчуждение» и «Три силы». Отметить стоит лишь те моменты, которые значимы в контексте именно данной статьи.

От чего люди уходят в экстрим? Вопрос испытания жизненных содержаний. О совести

Страх смерти неизбежно ставит перед человеком вопрос о смысле жизни: Чему была принесена жизнь, подходящая к концу? Даже светские авторы отмечают весь ужас данного вопроса для человека, не имеющего на него ответа. «Чувство бессмысленности прожитой жизни даст знать о себе в непрестанном страхе смерти. Страх этот будет прятаться, в свою очередь, за постоянной тревожностью и озабоченностью тем, что «что-то может случиться»». По мнению одного автора, эти чувства вместе с одиночеством, горечью и жалостью к себе могут вызвать у пожилого человека диссоциацию личности (распад)[2].

Если человек предполагает, что смерть наступит раньше, чем наступит старость, то, что мешает диссоциации ворваться в сознание человека и в относительно молодые годы? Страдания души при приближении смерти настолько сильны, что личность человека рассыпается. В книге писателя Виктора Николаева «Из рода в род» есть описание процесса диссоциации личности, который испытал  заключенный по имени Петр.

Петр был приговорен к высшей мере наказания (потом приговор был пересмотрен). До периода заключения он производил впечатление сильного, амбициозного мужчины, который знает себе цену. В тюрьму он попал после одной драки, в которой он убил криминального авторитета и искалечил пятерых, пытавшихся помочь авторитету (двое скончались). Находясь в камере смертников и ожидая приговора, Петр стал испытывать раздвоение личности. «Было ощущение полного конца. Он в любую секунду ждал, что за ним придут. Каждая часть тела жила сама по себе и не подчинялась мыслям. А мыслей уже не было никаких». Он чувствовал, будто стал себя пожирать, а однажды ему даже показалось, что он сошел с ума. «Все, что с ним произошло дальше, он объяснить был не в состоянии. Не зная от чего, Петр вдруг начал хрипеть: «Гос- по-ди, по-ми-луй…» Он никогда в жизни этого не говорил. Потом упал на колени, завыл и пополз в угол, чтобы на стене пальцем нацарапать крест. И вот, когда он только протянул руку, чтобы сделать это, оцепенел: КРЕСТ ТАМ УЖЕ БЫЛ…

Что было дальше, Петр толком не мог вспомнить. Вроде он рыдал, катался под крестом, но точно помнил, что ему стало легче. Будто вскрыли гнойник. Если бы не тот крест, Петр бы издох от одного звука дверной задвижки».

Конечно, случай, произошедший с Петром, можно назвать случаем крайним. Но ведь в какой-то мере и всех нас беспокоят вопросы, неотступно стучащиеся в сознание. И если не то, чтобы решать – думать о них не хочется, возникает желание продлить период увлечения, позволяющий отвлечься от вопросов, настоятельно стремящихся оказаться на повестке дня. Один из таких вопросов – вопрос о предстоящей смерти.

По мысли Ивана Ильина, не все жизненные содержания могут выдержать пристальный взгляд смерти. Содержания жизни, не имеющие в себе духовного измерения, обнаруживают свое ничтожество перед пристальным взглядом смерти. Прикосновение смерти говорит человеку, что не все содержания стоят того, чтобы отдавать им всю жизнь. У человека открываются глаза на собственную жизнь. Он понимает, что жить нужно ради того, ради чего он мог бы умереть. Время, отведенное на то, чтобы творить добро, не безгранично, и не стоит тратить его попусту. Если выбор и предпочтение человека оправдываются перед лицом смерти, то значит его выбор и предпочтение прекрасны и достойны.  «За что можно и должно отдать жизнь, то и надо любить, тому и надо служить. … Все, что не стоит смерти, не стоит и жизни. Ибо смерть есть пробный камень, великое мерило и страшный судия». Полноценно лишь то, что может выдержать приближение смерти, лишь то, что может оправдаться и утвердиться перед ее лицом[3].

Если же человек прожил жизнь, следуя за фиктивными идеями, если он жил только для себя, то он не может оправдать свою жизнь (не в смысле самооправдания, а в смысле понимания, что жизнь была прожита не напрасно) перед лицом надвигающейся смерти. Если же на душе у него нечисто, то к нему вполне можно отнести и эти слова преподобного Исаака Сирина: «Прекрасно сказал некто, что страх смертный печалит мужа, осуждаемаго своею совестию; а кто имеет в себе доброе свидетельство, тот столько же желает смерти, как и жизни»[4]. Но как раз к таким критическим рубежам подводит человека деятельность в сфере организованной преступности, к которой пришел на определенном этапе своей жизни автор романа «Шантарам».

Преступная деятельность противоречит тем базовым законам, которые Творец положил в основании мироздания. Эти законы описаны в Священном Писании в виде заповедей. Заповеди предупреждают человека: если он будет следовать этим законам, то он приобщится блаженству, если он будет жить вопреки этим законам, то он приобщится страданию. Сам человек может не до конца понимать источник своих страданий. Человек может поддаться очарованию различных идей, он может не увидеть их разрушительной сути вследствие того, что эти идеи подаются под соусом моды или интеллектуально-философских изысканий. Но душа человека, впустившая в себя отравленные ложью идеи, не может не страдать.

Эта мысль применительно к контексту данной статьи может быть прокомментирована с помощью фантастического рассказа Генри Каттнера «Двурукая машина». Действие этого рассказа происходит в далеком будущем. В том будущем, где производственная область была роботизирована настолько, что людям более не нужно было трудиться. Отсутствие труда и чрезвычайное развитие индустрии развлечений привело человечество к деградации. Люди перестали взаимодействовать друг с другом, сосредоточившись только на проживании различных удовольствий. Вследствие фиксированности на примитивных переживаниях, различные стороны человеческой личности перестали развиваться. У человека пропала совесть.

Машины, созданные для того, что трудиться вместо человека и развлекать его, стали думать, как вернуть человека в подобающее человеку состояние. И вот что машины придумали.

Они сделали так, что добывание пропитания стало сопровождаться трудом. Чтобы находить пропитание, люди были вынуждены начинать вступать друг с другом в различные отношения. А преступление против себе подобного – убийство – стало наказываться тем, что двурукая машина начинала ходить за человеком по пятам. Надо сказать, что к описываемому времени люди деградировали настолько, что голос совести уже не различали. И звук шагов двурукой машины, с точки зрения машин, должен был служить прообразом совести, которая должна была у человечества воскреснуть.

И надо сказать, мысль автора рассказа небезосновательна. «Отсутствие эссенциальной эмоциональной привязанности к людям, событиям, ситуациям», с точки зрения некоторых авторов, может сочетаться с импульсивностью, сопровождаться социально-опасными действиями, актами агрессии. Агрессивные действия в данном случае, по мнению авторов, не связаны с яростью. «Основная цель агрессии заключается в разрядке эмоционального напряжения, которое накапливается и достигает сверхпорогового уровня». Агрессивные акты такого рода могут быть «чрезвычайно жестокими, так как страдания жертвы не вызывают переживаний сочувствия и обычно просто игнорируются. Совершенная агрессия не приводит к возникновению чувства раскаяния, а если таковое и возникает, то оно проявляется исключительно на абстрактном интеллектуальном уровне»[5].

Итак, главный персонаж рассказа по имени Дэннер решается стать исполнителем заказного убийства. На убийство он пошел, так как заказчик обещал ему, что сумеет отключить программу, контролирующую исполнение наказаний за совершенные убийства. То есть заказчик обещал Дэннеру, что двурукая машина не будет ходить за Дэннером по пятам (машина в подобных случаях на виду у всех ходит за убийцей, куда бы он ни пошел и через некоторое время умерщвляет его).

Но заказчик обманул Дэннера, и двурукая машина стала преследовать его. Дэннер «пытался забыться в далеких путешествиях. Улетел на ракете в Африку а оттуда — в тропические джунгли Южной Америки. Но ни ночные клубы, ни экзотика далеких краев не смогли по-настоящему увлечь его. … Ничто не радовало Дэннера. Слышать с утра до ночи равномерную поступь за своей спиной стало для него невыносимой мукой. Дэннер пробовал закладывать уши, но звук тяжелых шагов постоянно отдавался у него в голове, точно во время приступа мучительной мигрени. Даже когда робот был недвижен, Дэннеру чудился неслышный ритм его шагов».

Когда Дэннер пытался отомстить заказчику за то, что тот обманул его, заказчик убил Дэннера. Заказчик и правда мог отключить программу, но по некоторым причинам он не захотел отключать её в случае с Дэннером.

Когда заказчик совершил убийство, он почувствовал одиночество. Он стал испытывать острую потребность в общении с себе подобными. Схватив шляпу, он вышел на лестницу, чтобы спуститься вниз.

За спиной послышались шаги. Он слишком хорошо знал поступь «фурии» (так звали робота, исполняющего наказание). Когда он обернулся, то увидел, что лестница была пуста. Выждав время, он стал спускаться вниз. И вновь послышались шаги, хотя никакой «фурии» не было видно.

Но тем не менее, невидимая глазу «фурия» совести следовала за ним по пятам. «Он вышел на улицу, все еще слыша характерную поступь за спиной. Сейчас она уже не отдавалась металлическим звоном, но ни избавиться от нее, ни откупиться было невозможно».

Дэннер стремился отделаться от необходимости думать о «фурии», переключаясь на проживание эмоций, возникающих во время путешествий и развлечений. О том, принимал ли какие-то шаги в подобном ключе заказчик, читатель не знает, так как рассказ заканчивается на приведенных только что словах. Но припомнив сюжетные линии других литературных произведений, можно достроить как линию поведения Дэннера, так и возможную линию поведения заказчика. Отметим здесь, что внимание к судьбе персонажей вызвано типичностью приводимой ситуации. Говоря о типичности,  имеем в виду не преступную составляющую сюжета, а неминуемо переживаемые личностью последствия  совершения поступков, идущих вразрез с  законами мироздания, Божественными заповедями.

Конечно, есть путь положительного, так сказать, решения проблемы. И этот путь описан в книге «“Победить свое прошлое”: Исповедь – начало новой жизни», а также в статье «Тирания мысли и алкоголь: О выходе из состояния “тирании мысли” и преодолении того, что толкает человека к алкоголю». Но так как на данный момент обсуждается тема стремления к забвению, то в большей мере будет рассматриваться деструктивный сценарий, а именно, стремление преодолеть внутреннюю боль путем раскочегаривания иных эмоций «игрового» характера (если рассматривать понятие «игрового механизма» более широко и подразумевать под развитием этого механизма развитие специфического образа взаимодействия человека с реальностью и с самим собой).

Итак, о развитии возможной траектории жизненного пути заказчика можно задуматься с учетом истории одного революционера, приведенной в художественном романе «Три Анны». Революционер в связи с некоторыми причинами, о которых сейчас нет нужды говорить, оказался в заключении. В лагере он встретился с человеком, который дал ему понять, что знал о совершенных им убийствах. После разговора с этим человеком внутри революционера стал звучать голос, говоривший ему о покаянии. Но революционер избрал иной путь действования, он задумал убить того человека, и убил его. После убийства он мучился ужасно. Однажды, находясь рядом с работающей пилой, он задумал сунуть руку под зубья пилы. Он надеялся на то, что сильная боль перешибет боль внутреннюю. Когда после болевого шока он пришел в себя, то понял, что в его внутреннем мире ситуация в желаемом направлении не изменилась. Эту историю желательно иметь в виду, читая дальнейшие размышления в связи с моделированием траектории жизненного пути Дэннера.

Образ Дэннера и его отношение к проблеме развлечений можно достроить, опираясь на психологические зарисовки, представленные в произведении Оскара Уайльда «Портрет Дориана Грея» (произведение разбиралось в цикле «Преодолеть отчуждение»). Не занимаясь пересказом произведения и сразу переходя к сути, можно сказать, что Дориан совершил убийство. Он убил художника, написавшего его портрет (почему убил – на данный момент этот вопрос разбираться не будет).

Эгоизм как форма забвения. В заколдованном круге «я». Трагедия Дориана Грея

Осознавая, что тело убитого художника находится рядом, «Дориан чувствовал, что заболеет или сойдет с ума, если будет думать об этом». Грех, совершенный им, по его мнению, был не из тех, которые сладостно вспоминать. Этот грех нужно было изгнать из памяти, «усыпить покровом забвения, задушить раньше, чем он задушит совершившего его грешника».

Свои представления о жизни Дориан формировал, оглядываясь на мнение лорда Генри – развращенного интеллектуала. Лорд Генри дал Дориану такой совет: «Исцеляйте душу с помощью ощущений, а ощущения – с помощью души». И этому совету Дориан старался следовать. Для реализации в жизни указанного направления «существуют притоны курильщиков опиума, где можно купить забвение, или различного рода вертепы, где память о старых грехах можно утопить в безумии новых».

Указанная мысль о якобы взаимном исцелении души и ощущений захватила сознание Дориана, стала ДОМИНАТНОЙ ВОСПРИЯТИЯ. «Говорят, – пишет Оскар Уайльд, – у человека, одержимого страстью, мысли вращаются по замкнутому кругу». И действительно, Дориан твердил фразу, подсказанную лордом Генри, «пока не внушил себе, что она полностью отражает его настроение и оправдывает его страсти. «Эта мысль заполонила его мозг, клетку за клеткой, и неистовая жажда жизни – самый страшный из человеческих аппетитов, заставляла трепетать все до единого нервы и фибры его существа. Уродства жизни, когда-то столь ненавистные ему, ибо являлись принадлежностью грубой реальности, по той же самой причине стали ему теперь дороги. Да, безобразие мира — это единственная реальность. Грубые ссоры и драки, грязные притоны, бесшабашный разгул, полная аморальность воров и других подонков общества поражали его воображение сильнее, чем прекрасные творения искусства и грезы, навеваемые музыкой. Они были ему нужны, потому что давали забвение. Он знал, что с их помощью он уже через три дня отделается от воспоминаний».

Как здесь не вспомнить академика Ухтомского, писавшего, что человек склонен (если не изменится вследствие потрясения или вследствие того, что через встречу с лицом другого человека он преодолеет собственный эгоизм) впадать в опасный круг. В соответствии со своим поведением и своими доминантами человек строит абстрактную теорию и этой теорией оправдывает свои доминанты и свое поведение. «Общий колорит, под которым рисуются нам мир и люди, в чрезвычайной степени определяется тем, каковы наши доминанты и каковы мы сами».

Слова о том, что у охваченного страстью человека мысли вращаются по кругу, можно осторожно сравнить с высказыванием одного из гонщиков, принимавших участие в упомянутых выше профессиональных гонках на мотоциклах. «Вся наша жизнь вращается вокруг (здесь упомянуто название гонок, которое по некоторым причинам не раскрывается), потому, что все это так неизмеримо потрясающе, неистово. Неважно на трассе вы или рядом с ней. Ничто другое на свете не дает тебе тех ощущений, словно ты раскрылся до конца, познал предел своих возможностей. И если ты больше не ходишь по краю, то чувствуешь себя как наркоман в каком-то смысле слова. Ты просто не можешь забыть это чувство. Настолько это классно. Когда я нахожусь рядом с трассой, мне только хочется быть там».

И еще один гонщик говорил, что, когда он отправляется на соревнования, он знает, что может не вернуться (многие гонщики, принимающие участие в этих соревнованиях, погибают). За несколько месяцев до соревнований он не находит себе места, повсюду дома начинает наводить порядок. «Все должно быть готово, на всякий случай. И эта мысль постоянно со мной. Она пронизывает все и полностью овладевает мной». То есть мысль о предстоящих гонках и возможных последствиях становится осью восприятия, на которую нанизываются содержания жизни, сквозь призму которой человек начинает смотреть на мир и самого себя.

Возвращаясь к истории Дориана Грея, необходимо отметить, что кончил он плохо. Ему не давал покоя портрет, который был неким мистическим образом связан с его личностью. О портрете он говорил: «Он как бы частичка меня самого. Я это чувствую всей душой».

Лицо, изображенное на портрете, искажалось, когда Дориан предавался разврату и страстям. Лицо человека, предающегося разврату и страстям, со временем искажается, оно становится отталкивающим, как бы «стареет». Лицо же Дориана оставалось юным и свежим, – «печать страстей и пороков ложилась на изображенное художником лицо».

Чем более разительным становился контраст между портретом и его лицом, тем сильнее он «влюблялся в собственную красоту и все с большей завороженностью наблюдал за разложением своей души». Он иногда, правда, сокрушался о том, что погубил свою душу, но такие минуты становились все реже. Он стремился предаться жажде жизни [в понимании поглощения всевозможных и разнообразных ощущений]. И чем более он стремился утолить эту жажду, тем более хотел узнать что-то новое. «Чем больше он поглощал, тем более ненасытным становился».

В упоминании о том, что чем более Дориан узнавал, тем более хотел узнать нового, речь идет не о познаниях, например, научного характера. Речь идет о страстях, и это упоминание можно сопоставить с заметкой протоиерея Сергия (Овсянникова), сделанной им в отношении страстей. «Страсть – это пространство без дна, и следующий заход обещает быть самым волнующим. Вот человек и ныряет снова и снова»[6].

Трагедия Дориана становится более понятной, если посмотреть на неё сквозь призму слов схиархимандрита Гавриила (Бунге). «Духовная любовь, – писал он, – любит другого ради него самого». Такая любовь не причиняет другому никакого вреда и ничем его не уязвляет.

Когда человек замыкается на самого себя, его способность желать (вообще чего-либо) отчуждается от глубинных основ личности и становится похотью. Эта похоть «неутолима по определению и неизбежно приводит к печали и унынию».

Уныние своими корнями уходит в самость, в болезненную и разрушительную замкнутость человека в самом себе. Эта самость может принимать тысячи обличий, она убивает в человеке саму способность любить.

Самость черпает свои силы в вожделении, которое возрастает по мере того, как человек идет на поводу у своих желаний. Эгоистическое вожделение противоестественно и потому его невозможно удовлетворить, оно «никогда не может быть удовлетворено до конца».

Желание, естественное для человеческого существа, состоит в желании благом и вечном, в желании подлинного познания. Это желание, присущее уму и устремленное к Богу, обретает удовлетворение в «безмерности Самого Бога». Эгоистически же настроенный человек свои желания хочет утолить предметами и занятиями, которые бренны и не могут утолить жажду сердца (см. беседу Христа с самарянкой (Ин 4. 6–42).

Если человек пытается насытить себя бренными вещами, то он сталкивается с невозможностью испытать удовлетворение, а также – с чувством обманутости в своих желаниях. И потому он погружается в состояние печали, в нем рождаются чувства разочарованности и опустошенности, «за которыми немедленно наступает уныние». Уныние может проявляться и как апатия, и как чрезмерная активность (с помощью которой человек стремится убежать от мучительного для него уныния).

Выйти из инфернального круга уныния можно только тогда, когда человек пробивает брешь в темнице собственного «я», в своей безысходной обособленности, чтобы открыться навстречу подлинно личностному существованию ради другого. Открываясь навстречу другому, человек тем самым открывает свое сердце для подлинной любви, вновь обретает себя самого в даре другому.

[Когда человеку не удается вырваться из заколдованного круга «я», то, по мнению академика Ухтомского, «здоровый вывод может быть только один: все силы и все напряжение, вся «целевая установка» должна быть направлена на то, чтобы прорвать свои границы и добиться выхода в открытое море – к «ты»». Человек, замкнутый на собственное «я», не видит ни мира, ни окружающих людей в их подлинном значении. Когда он смотрит на мир и на других людей, то видит лишь самого себя, так как на мир и на других людей он смотрит, исходя лишь из себя, полагая самого себя мерилом. И потому он обречен видеть лишь свои оценки, но не конкретные содержания действительности в их подлинном значении. Когда же человек становится готов предпочесть «интересы другого ЛИЦА всяким своим интересам и теориям касательно них», когда другой становится для него целью, а не средством, тогда перед человеком открывается возможность пробить собственную скорлупу и пробиться к правде. Тогда он «находит самого себя как лицо»[7]].

Собственное лицо человек открывает для себя во встрече с Богом, встреча с Которым может исцелить «от болезненной самости, этой жалкой боязни потеряться в принесении самого себя в дар». Диалог с Богом освобождает человека «из оков нескончаемого монолога с самим собой». Преодоление замкнутости на самого себя, приводящей к унынию, «ощущается как внезапный «прорыв» к подлинно личностному бытию. На смену смертельному отчаянию и беспомощности вдруг приходит глубокая умиротворенность и неизреченная радость»[8].

Этот шаг Дориану предлагал совершить художник. «Постараемся припомнить слова какой-нибудь молитвы…» – сказал он Дориану. Дориан же ответил на этот призыв отказом. Когда он взглянул на портрет, в нем поднялась волна бешеной злобы на художника, которого он после призыва к молитве и убил. Эта злоба была словно внушена тем Дорианом, который смотрел с портрета.

Портрет заменил Дориану его совесть. Наблюдения за портретом привели Дориана к мысли, что он не должен уступать искушениям, какими бы они ни были. Что ему не следовало более встречаться с лордом Генри, не стоило более слушать его опасных как яд речей, которые пробудили в нем «жажду невозможного».

Через некоторое время он узнал, что убила себя девушка, любившая его. Он понял, что своей бессердечностью и своим эгоизмом он способствовал тому, чтобы девушка совершила столь страшный шаг. Но после беседы с лордом Генри он изменил свою точку зрения. Лорд Генри выставил ситуацию в таком свете, что о девушке Дориану нечего беспокоиться. И Дориан опять согласился с лордом Генри. Он впустил ложь в свое сознание, заглушая голос правды. Правда состояла в том, что он падал все ниже и ниже, но пытался замаскировать свое падение философскими изворотами.

Но голос правды, заглушенный в сознании, проявил себя на портрете. «С портрета на Дориана смотрела его собственная душа и призывала его к ответу». Портрет показывал процесс разложения души Дориана. У двойника Дориана, изображенного на потрете, была «гнусная, похотливая, злобная ухмылка» и «глаза дьявола».

Дориану казалось, что художник, написавший этот портрет, был повинен в разложении его, Дориана, души. Художник же не желал зла Дориану, а наоборот, призывал его к изменению жизни и молитве. И, несмотря на то, что, на самом деле, художник желал Дориану блага, Дориан убил его.

Дориан хотел изменить свою жизнь, уехать с одной простой девушкой в деревню и тем осчастливить её. Он считал свой шаг проявлением добродетели, но когда он взглянул на портрет, то с ужасом обнаружил, что портрет не изменился. «Человек на портрете был все так же отвратителен, отвратительнее прежнего». «Только в выражении глаз было теперь что-то хитрое, да губы кривила лицемерная усмешка». Глядя на портрет, он понял, что вступил в отношения с девушкой «из тщеславия. В своем лицемерии надел маску добродетели».

Убийство художника тяготило душу Дориана. О том, что он совершил убийство, люди не знали. Но память о совершенном преступлении хранилась на портрете. «Портрет этот – как бы его совесть. Да, совесть. И надо его уничтожить». Уничтожить портрет Дориан решил тем же ножом, которым убил художника.

Он думал, что, уничтожив портрет, он убьет свое прошлое, и, когда умрет прошлое, он, Дориан, будет свободен. «Он покончит с этой противоестественной жизнью души в портрете, и когда прекратятся эти зловещие предостережения, он вновь обретет покой». Когда же Дориан вонзил нож в портрет, то умер сам. Когда его тело был найдено людьми, то они увидели, что «лицо у него было морщинистое, увядшее, отталкивающее». И только по перстням на руках слуги узнали Дориана.

История Дориана может быть рассмотрена на контрасте с историей Клауса Кеннете – реально жившего человека, автора книги «2 000 000 километров до любви. Одиссея грешника» (в зарубежном издании название романа несколько иное – «Born to hate, reborn to love. A spiritual odyssey from head to heart»). До 36 лет Клаус шел примерно теми же путями, что и Дориан.

В своей книге Клаус рассказывает о том, как столкнулся в детстве с болью и отчужденностью. Пытаясь преодолеть эти переживания, он бросался в интенсивное проживание удовольствий, безудержную жизнь и различного рода психопрактики.

У него было много женщин, он предпринимал рискованные шаги, ездил по миру, занимался медитацией и обучался приемам манипулятивного воздействия. Этот период жизни Клаус описал в следующих словах своей песни.

«Я все испытал.
Пил виски, пил ром –
В общем, гулял от души,
Я пережил опустошенность и растерянность.
Музыка и скорость веселили мне сердце.
Но они лишь разжигали во мне новый азарт, не утоляя жажды.
Бунтуя, обманывая, попирая мораль, я все равно не чувствовал,
что живу по-настоящему.
Я познал женщин, я испробовал все, что можно только представить.
Но все были мне чужими, и чужаки совершали насилие надо мной.
Сколько бы я ни копил, всегда нуждался в деньгах.
Любая страховка в итоге рождала во мне только страх.
Я бросил родину, я искал, где приклонить голову.
Скитался по дорогам и всегда был одинок.
Дьявол был мне единственным спутником.
Я продал ему душу, потому что понял: погружение в глубины ада — вот мое призвание». 

Клаус прошел разные религии и формы активности (был хиппи, занимался йогой и был гуру). Когда он стал христианином, ему, как он отмечал в той же песне, были дарованы Христом «радость, покой и умение удивляться». Но просто стать христианином – этого было мало. Необходимо было начать пересозидать свой образ жизни и душевные отправления на началах Истины. Но каким именно образом начать пересозидать себя и становиться подлинно другим?

Разрыв паталогической доминанты и молитва Иисусова

Ответ на этот вопрос Клаус нашел, когда стал учеником архимандрита Софрония (Сахарова) – ученика преподобного Силуана Афонского. Отец Софроний научил Клауса внутреннему деланию, очищающему душу от страстей. И тогда Клаус познал, что он нашел то, что искал всю жизнь.

См. цикл лекций «Преодоление игрового механизма», пункт 5с «Клаус Кеннет и его книга 2000000 км до любви. Разрушение патологической доминанты и формирование новой. Связь с Христом».

Советы старца были ценны для Клауса, которым пороки руководили более четверти века. Всякий раз, когда он следовал своим дурным повадкам, он все крепче привязывал себя к ним. Как бы новая ниточка вплеталась в канат, опутывавший его. Канат становился все прочнее, и чтобы разрубить его, нужна была сверхъестественная помощь. Старец объяснил, как рвутся подобные связи.

Для начала необходимо было проследить за своими помыслами и за тем, как они формируются в сознании. Такого рода деятельность лежит в основе противостояния дурным мыслям и, как следствие, – дурным поступкам.

Процесс превращения дурной мысли в дурной поступок имеет пять стадий. Вначале враг зароняет в человека зерно – неправильную идею. После того, как неправильная идея родится, человек вступает с ней в мысленный диалог. Затем человек подчиняется себя неправильной идее, а затем и вовсе сознание человека оказывается в плену у помысла. Когда сознание оказывается в плену, человек совершает греховные поступки. «Если они повторяются много раз, то превращаются в страсти, которые порабощают нас. Так что желание согрешить возникает снова и снова». От помыслов можно заслониться Иисусовой молитвой, сосредоточившись на имени Божием. «Или можно воздеть руки к небесам и попросить Христа прийти тебе на помощь».

То есть, если человек заметил в себе действие «игровой» мысли и начинает молиться, то он не дает своем уму обратиться вниманием к этой мысли. И, как следствие, мысли тяжело развиться и привести человека к поступку.

О цепочке – от мысли к поступку – рассказывается в четвертой части статьи «Мировоззренческий сдвиг: Детонатор наркотического “бума” и распада общества» в главе «Вирус наркотической идеи».

Если же мысль сделать то-то и то-то не встречает никакого препятствия, то, окрепнув, она может превратиться в желание. Желание сделать то-то и то-то, если человек пойдет у него на поводу, может превратиться в привычку, в тип реакции.

Вот, например, человек испытывает некоторое беспокойство, и мысль говорит ему, что беспокойство уйдет, стоит только сесть за руль мотоцикла. Первое время помимо этой мысли у человека могут быть и другие мысли на счет того, как отнестись к внутреннему беспокойству. Если несколько раз подряд он будет, игнорируя прочие варианты, садиться за руль, что со временем желание быстрой езды станет типичной реакцией на стрессовую ситуацию. То есть ощущение беспокойства, появляясь, будет порождать одновременно и стремление к экстремальной активности.

Стремление окунуться в экстремальную активность становится привычным откликом человека на стрессовую ситуацию. То есть можно говорить о появлении особой доминанты, которая «запускается» привычным для нее раздражителем.

О том, что такое доминанта – рассказывалось в статье «ТРИ СИЛЫ: Цель жизни и развязавшееся стремление к игре (казино, гонки, игра по жизни)». Применительно к данному разделу в отношении доминанты можно сказать, что, когда в коре головного мозга появляется очаг возбуждения (доминанта), он стягивает вокруг себя все импульсы, поступающие в сознание. То есть иными словами, когда человек уже загорелся желанием окунуться в экстремальную активность, подкреплять его желание будут сигналы, казалось бы, и не связанные напрямую с экстримом. Одновременно, в иных областях коры головного мозга разливаются процессы торможения. В практическом отношении речь может идти о том, что человек во время возбуждения перестает помнить о назначенной на вечер, например, пересдаче экзамена, о собственной несостоятельности, о все ухудшающихся отношениях с своей невестой.

Проблема усугубляется еще тем, что в данной доминанте может найти свое выражение присущая человеку целеустремленность. И потому во время возбуждения доминанты, увлекающей человека, скажем, к гонкам, человек может чувствовать себя так, словно у него появилось настоящее дело, в которое он может вложиться. Если употребить усилие и заставить себя забыть, что стремление к экстриму никуда не направлено, то охваченность страстной доминантой может быть воспринято человеком как проявление подлинной жизни.

Усилие может состоять в том, чтобы в рамках процесса, который сам по себе никуда не направлен, человек ставит перед собой игровые (то есть фиктивные, не имеющие значения для всей жизни человека в целом) цели. Наличие целей вызывает напряжение в стремлении их достигнуть. Сила «тимос» (о ней  – в статье «Три силы…») – сила преодоления препятствий напрягается, и человеку кажется, что он живет полной грудью.

Оторваться от такого род доминанты не так-то и просто. Академик Ухтомский считал, что если человек хочет побороть в себе отрицательную доминанту, то «не надо с нею бороться в «лоб», надо создать другую доминанту». Почему не надо бороться «в лоб»? Потому что при таком подходе, если очаг возбуждения в коре головного мозга устойчив, то действия, направленные против него, могут только усилить его. Все мы знаем, что если человеку, у которого разгорелось любопытство, сказать, что такие-то и такие-то книги запрещены, то запрет может усилить текущее любопытство.

Когда доминанта окрепла уже настолько, что подкрепляется уже даже не относящимися к делу обстоятельствами, то «разрушить тогда доминанту бывает очень трудно. Для этого лучше создавать другую доминанту».

(Вот что Ухтомский пишет о созревшей доминанте: «Созревшая доминанта сразу же избирательно обрастает условными сигналами – адекватными раздражителями для данной доминанты. Условные же рефлексы окончательно формируют доминанту, доминанта закрепляет образовавшиеся временные связи, и наконец условный сигнал способен воспроизвести с мощной эмотивной силой давно отошедшую доминанту». «След однажды пережитой доминанты, а подчас и вся пережитая доминанта могут быть вызваны вновь в поле внимания, как только возобновится, хотя бы частично, раздражитель, ставший для нее адекватным. Старый и дряхлый боевой конь весь преображается и по-прежнему мчится в строй при звуке сигнальной трубы».

То есть достаточно увидеть руль от автомобиля, чтобы воспылать желанием куда-то помчаться. Чтобы тип реакции изменился, необходима внутренняя работа).

Если новая доминанта пойдет рядом с первой, то «первая сама собою будет тормозиться и, может быть, сойдет на нет». Комментируя данную мысль Ухтомский рассказывал, что ему удавалось прекратить зубную боль, когда он садился за курс аналитической геометрии Сальона.

Страстная доминанта идет по какому-то пути. Если этот путь довести до сознания, то этот путь можно разрушить. Эта мысль созвучна совету, который отец Софроний дал Клаусу Кеннету – с помощью Иисусовой молитвы отслеживать появление в сознании мыслей, связанных с порочными привычками, и не давать им развиваться. Необходимо отметить, что речь идет не только о рационально-объяснимом процессе (мол, внимание к словам молитвы, не дает развиваться страстным мыслям).

Молитвой призывается благодать Святого Духа. Вот, что, например, о этой стороне молитвы рассказывает старец Никодим Карульский. «Упражняйся в этом. И так всегда, как молишься, сейчас же обращайся к Господу. Дух твой должен обращаться к Господу. И чувствовать Господа. И тут отголосок, тут же отклик получаешь. Милость к тебе приходит. Это все верой, верой совершается, верой и понуждением. Вот какое дело! “Го-осподи Иисусе Христе, поми-илуй мя!” Это очень хорошая молитва. От одного произношения молитвы уже чувствуешь вкушение милости Божией. И дальше больше. И если со вниманием. И во время молитвы, если четочку всю протянешь… слезки пойдут тогда… умиление придет… И теплота сердечная тогда пойдет».

На слова «Самая беда-то это – внимание» старец говорит: «Внимание. Старайся удерживать внимание в словах молитвы. Тогда и помыслам некуда вскочить, потому что внимание занято словами молитвы».

На слова «Бывает так, что молитва идет, а помыслы параллельно к ней идут» старец отвечает: «Не могут они вскочить. Нет им места. Только сказал “Господи”, сразу за ним следует “Иисусе”… Так некуда ему вскочить-то».

«Так они рядом идут!» – восклицает слушатель. А старец – далее: «Молитва убивает их. Имя Иисусово убивает их. Не могут они. Только прилог вскочил – и имя Господне убивает его»[9].

О Иисусовой молитве см. пункты 57-58 цикла лекций «Зазеркалье».

Блез Паскаль о природе развлечения.  Мужество остаться наедине с собой. О бодрствовании души

Феномен поиска забвения применительно к теме игры исследовал в своих творениях известный французский мыслитель Блез Паскаль. С точки зрения Блеза Паскаля, если игроку давать деньги с условием, чтобы он не играл, то он сделается несчастным. Ведь «ему необходимо возбуждение, самообман от мысли, что он будет счастлив, выиграв». Игроку «непременно нужен предмет страсти, который бы возбуждал его желания, его гнев, его страх». Пока забава продолжается, человек счастлив. Даже если в момент забавы его сердце переполнено горечью. И в этом – благополучие лиц высшего света[10].

В этом смысле обращают на себя внимание высказывания двух игроков – Вячеслава и Егора. Вячеслав говорил, что для игроков нет ничего святого. «Они могут перешагнуть ради вот этой лжеверы, что ты отыграешься, что тебе повезет, через все что угодно, через детей, через жену, через работу, через любого друга, через кого угодно».

А Егор говорил: «Когда ты видишь перед собой аппарат, опускаешь 100 рублей, у тебя появляется надежда, что, нажав эту кнопку, у тебя будет все». Кстати, когда у Егора кончились деньги, он стал пренебрегать многими вещами, одеждой, едой и стал заниматься только тем, что «тупо играл. Играл, играл, играл».

Он играл несмотря на то, что деньги закончились, потому что, не «не мог без этих эмоций… . Нужно было ощущение риска, ощущение какого-то стресса». «Я понял, – говорил он, – в чем есть прелесть игры, ощущение риска, ощущение края. Почему люди играют в «русскую» рулетку? Риск. По сути своей это та же самая русская рулетка, только я умирал морально»[11].

К словам Егора можно подобрать параллельный ряд высказываний о игре и о поиске острых ощущений, показывающий, что в основе стремления к указанным активностям усматривается (по крайней мере, в некоторых случаях) стремление к поиску забвения. Так, Петроний – влиятельная фигура в Римской империи во время правления императора Нерона – один из персонажей исторического романа Генрика Сенкевича «Камо Грядеши» вот что говорил о игре в кости. «Кто не играет в кости, не проигрывает состояния, однако же люди играют в кости. Есть в этом какое-то наслаждение, возможность забыться. Я знавал сыновей всадников[12] и сенаторов, добровольно становившихся гладиаторами» (бойцами, которые сражались на специальных аренах, нередко – до смертельного исхода)].

Источник суетных занятий и всякого так называемого развлечения, по мнению мыслителя, заключается в следующем. Душа человека знает о том, что живет в теле короткое время. И также знает о том, что к переходу в вечность она должна подготовиться во время короткой человеческой жизни. Большую часть времени в земной жизни у человека отнимают его естественные потребности, и на досуг остается времени не так много. Но даже это немногое оставшееся от забот время тяготит душу, и её забота состоит в том, как бы от этого досуга избавиться. «Для нее невыносимо тяжко жить с собою и думать о себе. Она стремится только к самозабвению, старается провести это столь короткое и столь драгоценное время без размышления, в занятиях способных отвлечь всякую мысль об ожидающей ее вечности»[13]. Развлечения же помогают душе, не чувствуя себя, избегать горечи, которая бы возникла, если бы убиваемое время было потрачено человеком на размышление о себе самом.

Всякий взгляд души, обращенный внутрь себя, приносит ей огорчение. И, стремясь изгладить мысль о своем положении, душа ищет утешения вне себя. «Радость ее в этом самозабвении, и, чтобы сделаться несчастной, достаточно ей очутиться наедине с собою».

Людей обременяют делами, внушая при этом, что счастье заключается в здоровье, достатке и пр., что недостаток одного из этих благ влечет за собой потерю счастья. И эти дела мучают человека всю жизнь. Но если забрать у людей заботы, то они увидели бы, кто они и куда идут и стали бы о том думать. «Потому-то, надавав столько дел, советуют им всякую свободную минуту употреблять на развлечение, игру и занимать себя всецело».

Причина несчастий человека заключается в злополучии его смертной природы. Это состояние настолько жалкое, что решительно нет средств утешить себя, коль скоро о том подумаешь».

Если бы даже государь остался без развлечения и углубился бы в самого себя, то даже полнота благ была бы не в силах поддержать его. Ему стали бы приходить на ум мысли о восстаниях, о болезнях и смерти. Так что государь, едва «очутится без так называемого развлечения, как становится несчастным и даже более несчастным, чем любой из его играющих и забавляющихся подданных».

Пусть оставят короля без умственной заботы, без общества, чтобы он мог подумать о себе. «И вы увидите, что король без развлечений вполне жалкий человек». Потому-то в свите короля есть множество людей, в обязанности которых входит забавлять короля, так что свободного времени у него не остается.

Министра, канцлера или президента с утра до вечера осаждает множество людей. Когда же высокопоставленные личности удаляются со службы и переезжают в свои богатые поместья, «они сейчас же начинают чувствовать свое ничтожество, ибо никто уже не мешает им предаваться размышлениям о самих себе».

«По той же причине мы ищем женского общества, идем на войну, стремимся к высоким должностям». Не потому, что в этих занятиях действительно заключается счастье. Мы не воображаем, что благополучие можно обрести в деньгах, которые можно выиграть в карты, или в зайце, которого гонят во время охоты. «Мы ищем не этого вялого и покойного пользования, при котором мы не освобождались бы от мыслей о нашем бедственном положении; нас привлекают не опасности войны, не трудности, сопряженные с высокими должностями; нам нужна суета, которая развлекала бы нас и не давала места столь неприятным мыслям».

«По этой же причине мы так любим шум и передвижение». Заяц, на которого целый день идет охота, не избавит нас от вида смерти и бедствий. Но может предохранить от того охота. Люди ищут занятие, которое могло бы их увлечь всецело.

Люди «ищут покоя в борьбе с некоторыми препятствиями. Коль скоро последние побеждены, покой делается невыносимым», так как в этом случае приходится думать о иных бедствиях, угрожающих в будущем. Если бы человек со всех сторон был бы окружен от невзгод, то и тогда скука бы поднялась из глубин сердца, «где она глубоко укоренилась от природы, и наполнила бы ум своим ядом».

Человек несчастен, потому что ему не избавиться от скуки даже тогда, когда для скуки нет причины. И даже тогда, когда у него есть тысячи причин, чтобы быть печальным, «пустейшая вещь, вроде игры на бильярде, может его рассеять».

Вот человек, удрученный тяжбами, потерявший несколько месяцев назад единственного сына. Еще утром он горевал, но вдруг перестал думать о своем горе. Он наблюдает, где пройдет кабан, которого уже шесть часов преследуют собаки. «Человек, как бы сердце его ни было переполнено горестью, раз удастся увлечь его в какую-нибудь забаву, счастлив, пока она продолжается. И, при всевозможном счастье, если он не развлечен, не поглощен какою-либо страстью или забавой, мешающею скуке овладеть им, он скоро впадает в грусть и становится несчастным».

Развлечение является средством, утешающим нас в горестях. Но в то же время оно является величайшей бедой нашей, так как мешает думать о себе. Не будь развлечения, мы жили бы в скуке, и эта скука побудила бы нас искать средства, как от неё избавиться. «Но развлечение услаждает нас, и с ним мы нечувствительно доживаем до смерти».

Молодежь поглощена шумом и забавами. Отнимите у молодежи шум и забавы, и вы увидите, как молодые люди, почувствовав свое несовершенство,  немощь и пустоту, станут пропадать от скуки. Невыносим для человека покой без страсти, без дела и развлечения. «Немедленно из глубины души поднимается скука, мрак, горесть, печаль, досада, отчаяние».

Чтобы оградить себя от зол, люди решили не думать о смерти и бедствиях. Но путь этот ведет не к исцелению от зла, а только к его сокрытию. Скрывая же зло, человек отдаляется от мысли о исцелении зла.

И получается таким образом, что скука, которую человек почитает злом, является величайшим благом, так как заставляет человека задуматься об истинном врачевании. Развлечение же, которое воспринимается человеком как благо, является величайшим злом, так как отвлекает его от поиска «средств против зол». «Человек скучает от всего и ищет такого множества занятий потому только, что имеет представление о потерянном им счастье; но, не находя в себе этого счастья, он тщетно ищет его в вещах внешних, ибо счастье это не в нас, не в тварях, а, только в одном Боге».

Слова Блеза Паскаля о «злополучии смертной природы» и бегстве в самозабвение разбираются в статье «Тирания мысли и алкоголь»: О выходе из состояния “тирании мысли” и преодолении того, что толкает человека к алкоголю», в главе «Что скрывается за словом «жажда»?»

В части первой статьи «Тирания мысли и алкоголь», в главе «Взгляд на духовную жажду сквозь призму медитативной психотехники и психоактивного вещества» рассказывается о стремлении «понизить» порог сознания, вызвать нечувствительность к мыслям. То есть рассказывается о стремлении человека ввести самого себя в состояние наркоза. Для этой цели используются как сам алкоголь, так и, например, вещества названные диссоциативными анестетиками: кетамин, фенциклидин (PCP, «Пи-си-пи», «Ангельская пыль»), а также – каллипсол и циклодол.

Дополняет ряд образов, предложенных в указанной главе, а также предложенных Блезом Паскалем, ссылка на историю, действующим звеном которой являлся декстрометорфан (DXM) – сильный наркотик – галлюциноген. Декстрометорфан входит в состав некоторых сиропов от кашля, которыми и злоупотребляют охотники за декстрометорфан, в виду обладания им «галлюциногенными и психостимулирующими свойствами». «Его эффекты подобны кетамину», на фоне употребления этого вещества могут развиваться острые психозы. После частных и продолжительных приемов сиропа могут отмечаться «ухудшение памяти, затрудненное понимание смысла услышанной или прочитанной информации, трудности при вербализации своих мыслей, нарушения … различной степени выраженности и продолжительности»[14]. Вызываемое декстрометорфаном (и прочими подобными веществами) «понижение» порога сознания может ассоциироваться с избавлением хотя на время от «тирании мысли», что кем-то может трактоваться даже как и счастье.

«Счастье – в неведении» – так называется одна из серий фильма «Доктор Хаус»[15]. В этой серии рассказывается как Доктор Хаус и его команда пытались помочь Джеймсу Сидису – выдающемуся физику с интересной судьбой. Джеймс был самым молодым выпускником массачусетского «техно» (по всей видимости, имелся в виду массачусетский технологический университет). До 18 лет он написал 3 книги и 35 статей. Но от карьеры писателя и физика он решил отказаться. И знаете почему? Потому что его интеллект стал для него тяжким бременем.

Он говорил, что ему было неприятно думать. Да, он был гением, но его достижения не приносили ему радости. Ему было настолько тяжело, что он прыгнул с 8 этажа дома, но остался в живых. В больнице, куда он попал после неудавшейся попытки самоубийства, ему стали давать наркотики. И в связи с этим ему, как он сам говорил, стало намного легче, – «Никакого одиночества,  оторванности». 

В больнице он познакомился со своей будущей женой. «Она была такая счастливая и такая глупая» – говорил он, «а я был умный и несчастный. Я влюбился в нее, когда из-за наркотиков ничего не соображал, и понял, что так должно быть и дальше». Когда он был трезв, то не мог быть с ней, – слишком велик был интеллектуальный разрыв между ними. Ему же хотелось быть с ней и дальше. Его жене не было дела до его успехов, с ней он был счастлив. И он решил, что лучше быть счастливым, чем быть умным. Решив так, он стал принимать лекарство от кашля, побочным действием которого является эффект оглупления.

«Когда мой мозг стал хуже соображать, – рассказывал Джеймс, – я перестал себя чувствовать несчастным. Жизнь стала сносной».

Проблематика, поднятая в серии «Счастье в неведении» разбирается в лекциях «Восточного цикла», в пункте 11б (и далее до пункта 12в). А также – в цикле лекций «Доминанта жизни и самоубийство».

[1] Михаил Труханов (протоиерей). Воспоминания: Первые сорок лет моей жизни / Сост. и предисл. В.А. Звонковой. Минск: Лучи Софии, 2008. Кн. I.

[2] См. «Неуверенность на протяжении человеческой жизни» в книге Данилина А.Г. «LSD. Галлюциногены, психоделия и феномен зависимости». М.: ЗАО Изд-во Центрполиграф, 2001.

[3] См. «О смерти (письмо 1)» в книге Ильина И.А. «Поющее сердце. Книга тихих созерцаний».

[4] См. «Подвижническия наставления Св. Исаака Сирианина», параграф 16 в первом томе книги «Добротолюбие».

[5] Короленко Ц.П., Дмитриева Н.В. Номо Postmodernus. Психологические и психические нарушения в постмодернистском мире: Монография / Ц.П. Короленко, Н.В. Дмитриева. Новосибирск: Изд. НГПУ, 2009.

[6] Сергий Овсянников, прот. «Книга про свободу. Уйти от законничества, дойти до любви». М.: Никея, 2018.

[7] См. «От двойника к собеседнику (1927–1929)» из сборника творений Ухтомского А.А. «Доминанта. Статьи разных лет. 1887–1939».

[8] Гавриил (Бунге), схиархим. Тоска, уныние, депрессия: Духовное учение Евагрия Понтийского об акедии / Пер. с франц. свящ. Димитрия Сизоненко. М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2014.

[9] Беседа со схимонахом Никодимом об Иисусовой молитве. 

[10] См. статью 5 из книги Блеза Паскаля «Мысли о религии».

[11] Документальный фильм о игромании «Игра окончена (Game over)» («Интересное кино», 2008 г).

[12] Всадники – одно из привилегированных сословий.

[13] См. статью 5 из книги Блеза Паскаля «Мысли о религии».

[14] Злоупотребление препаратами, содержащими декстрометорфан, с целью одурманивания. Е.Ю. Тетенова, ФГУ «ННЦ наркологии» Росздрава, г. Москва; А.В. Надеждин, к.м.н., ФГУ «ННЦ наркологии» Росздрава, г. Москва.

[15] 6 сезон (8 серия).