Иеромонах Соловецкого монастыря «Кто любит, тот любим»: Через любовь вырваться из замкнутости

Эти слова взяты из песни «Город золотой»[1]. А взяты они потому, что в них заключен ответ на вопрос по поводу всем нам хорошо знакомой тоски, возникающей от чувства одиночества. Многие из нас страдают от того, что чувствуют себя одиноко. И не всем известен выход, подсказанный Иваном Ильиным в его «Рождественском письме».

Не могут быть одинокими цветы в букете. И распустившийся цветок берется садовником в букет. И подобен цветку тот человек, чье сердце любит, «цветет и благоухает». Такой человек дарит свою любовь другим, словно цветок – свой запах. «У него и времени нет, чтобы почувствовать себя одиноким или размышлять о том, одинок он или нет. В любви человек забывает себя; он живет с другими, он живет в других. А это и есть счастье».

Если же человек начинает мерить и высчитывать, что принесет ему его любовь и ждет ли его взаимность, то вокруг него становится пусто. И люди это чувствуют и отворачиваются от него. Что расхолаживает его еще больше. «И вот он сидит в полном одиночестве, обойденный и несчастный…»

Не стоит о взаимности тревожиться. Пусть любовь свободно струится из сердца, и пусть ее лучи светят повсюду. Тогда отовсюду к человеку потекут струи ответной любви. И этот ответный поток воспримется человеком, как незаслуженное земное блаженство, в котором его сердце будет цвести и радоваться[2].

О справедливости этих слов свидетельствует жизнь святого Алеския Мечева. Московский старец, лишившись супруги, горевал безутешно. Свет померк для него, и горе его было беспредельным. «Ты не можешь себе представить, что значит это одиночество…», – говорил он, чувствуя себя по временам глубоко одиноким. После смерти жены он заперся в комнате, не желая выходить к людям.

Вышел же он к ним после беседы со святым Иоанном Кронштадтским. «Вы пришли разделить со мной мое горе?», – спросил отец Алексей пришедшего пастыря. «Не горе твое пришел я разделить, а радость», – ответил отец Иоанн. Он посоветовал старцу выйти к людям и помочь им. Тогда он увидит, что несчастье его мало в сравнении с общим горем. И легче ему станет.

Послушался старец слов отца Иоанна, и люди для него стали другими. Увидел он скорби людские, и потянулось к людям его сердце. В их горе потонуло его личное горе. «Захотелось мне снова жить, – говорил он, – чтобы утешать их, согревать их, любить их. С этой минуты я стал иным человеком, я воистину ожил»[3].

Через любовь человек вырывается из замкнутости на самого себя. Он освобождается от чувства одиночества и сам становится любимым. И на этом пути для него решается вопрос о счастье. Любовь, по-христиански понимаемая, не дает личности захлопнуться в себе самой. Любовь противостоит процессу сползания личности вглубь себя, процессу гордого, самовлюбленного замыкания на себе.

А путь гордого кончается одиночеством и потерей смысла жизни. И не только. «Тоска, мрак, бесплодие» – на такие последствия развития гордости указывает священник Александр Ельчанинов в своей статье «Демонская твердыня (о гордости)». Иссякает любовь, нарастает злоба, душа ощущает собственную смерть. Гордость приводит человека к душевной и нервной болезни[4]. Она рано или поздно подводит человека к жизненной катастрофе, без которой немыслима жизнь эгоиста.

Эгоист, если и живет трезво, очень напоминает наркомана, отличительная черта которого состоит в том, что он полностью сосредотачивается на собственных ощущениях. Он «зацикливается» на себе и говорит только о себе.

Ведь наркотическое переживание наркомана приводит его лишь к себе самому. Окружающий мир для такого человека, по замечанию митрополита Антония, «не имеет собственной ценности»[5].

Теряет свою самоценность все и для эгоиста, который в центр мироздания ставит свое «я». Бескорыстный интерес к Богу и к миру у него увядает, и «самозамкнувшаяся личность, – как писал епископ Александр, – все более опустошается»[6].

Все более и более сосредотачиваясь на себе, трезвый или принимающий наркотики человек, начинает проваливаться вглубь свой личности. В процессе скольжения он сталкивается с большим количеством проблем, как во внутренней своей жизни, так и в жизни внешней, социальной. Связи с другими людьми рушатся, и он остается в состоянии изоляции. В итоге он падает в болото уныния. Здесь ничто не приносит радости. Здесь он беззащитен перед любой зависимостью. Любая болезненная привязанность будет принята им как огонек, как патологическая, но форма жизни в этом царстве смерти. Не имея сил оторвать себя от огонька блуда или наркотика, человек, как мотылек, будет кружиться вокруг пламени, пока, ринувшись в него, не сгорит.

Трагедия ситуации заключается в том, что человек никак не может отстать от образа, который привлек его внимания. Этим образом может стать эмоция приносящая подобие радости: наркотическая, эротическая, – какая угодно. А может стать и негативная, разрушающая сознание мысль.

От образа, подчинившего сознание, человек не может оторваться в силу того, что он привык считать свои мысли мерилом истины, а свои желания – непреложным законом. Эгоист добивается того, что ему нравится. А наркотики на первых порах обычно нравятся.

Разрушительный образ словно сращивается с эго человека. И человек начинает воспринимать его, как часть собственного «Я». А собственным «Я» он не привык жертвовать ни для кого и ни для чего.

Тот, кто привык, не смотря ни на что, отстаивать то, что ему нравится, очень рискует в жизни. Правильно или не правильно я поступил? Стоит ли вообще стремиться к тому, что мне нравится? Может быть, меня привлекло зло, а не истина? Ответы на этот вопросы даст только самокритика, которая, увы, задушена эгоистом. Он рано пристращается к вкусной еде. Он рано начинает мучиться от неразделенной любви. Его любви люди не принимают, потому-что чувствуют - он любит не их, а самого себя. Он любит ту эмоцию, которую другие в нем разбудили. Наподобие того, как человек любит фрукты, обладающие «кислинкой». «Она моя, она моя», – словно заклинание твердит гордый мужчина, когда, устав от его самовлюбленности, женщина прекращает с ним общение. Ей хочется быть собой, такой, какая она есть, ей хочется никем не притворяться. А ее принуждают к тому, чтобы постоянно лгать и быть кем-то, кем она не является на самом деле. Только играя роль, она становится для гордого мужчины «хорошей».

Ей же хочется не лгать, а осуществиться. И здесь уместны те предупреждения, которые митрополит Антоний высказал духовнику. Эти слова актуальные не только для священников. Они актуальны для всех. «Ломать человека, чтобы его сделать подобным себе, нельзя», – говорил митрополит. «Человека не строят, не делают, а ему помогают вырасти в меру его собственного призвания». Как и цветку, ему помогают «развиться так, как ему свойственно по его собственной природе». Чтобы помочь цветку развиться, необходимо узнать его природу и те условия, в которые он поставлен[7].

Но гордый способен ли терпеливо всматриваться в человека, пытаясь прочувствовать его сердцевину? Часто в своей избраннице он видит лишь фабрику по выработке «кислинок». Слова о неповторимости личности, о ее самобытности он может пропустить мимо ушей. Он может не принять в расчет того, что другие люди мыслят иначе, чем он, и смотрят на жизнь иначе, чем он. Ведь «в окружающих, – по замечанию священника Александра, – он видит только те свойства, которые он сам им навязал»[8].

Тяжело быть с гордыми людьми рядом. И когда усталость такого рода наваливается на их избранниц, то они прекращают отношения. И при распаде отношений гордые мучаются, но вовсе не от того, что потеряли любовь. А от того, что в их унылом мире некому будет больше пробудить огонек эмоции. От того, что они вновь оказались во мраке.

Все, что осветит поверхность болота, то будет принято ими как жизнь. И за нее они будут сражаться. Как умирающие с голода, сражаются за ломоть хлеба и глоток воды. И часто вспышкой, на время разгоняющей тьму депрессии, становится наркотик.

И в этой ситуации роли можно поменять. И сказанное о мужчинах переложить на женщин. Некоторые из них в силу собственного эгоизма, в силу того, что стремятся только получать, остаются одни. Не в физическом плане. Люди-то вокруг них обычно есть. Речь идет об одиночестве онтологическом, которое словно какой-то код записывается на подкорку головного мозга таких женщин. Отчаянно цепляются они за каждого, кто хоть как-то расшевелит их заглохнувшее сердце. Пусть даже через боль и через муку.

«Муки и слезы – ведь это тоже жизнь», – так думал Раскольников до того времени, как любовь преобразила его. Осужденный за совершенное им убийство, он внутренне сломался на каторге. Но не от тяжести каторжной жизни. А от тревоги, беспредметной и бесцельной. Он не понимал, для чего ему жить. Он даже и обрадовался бы, если бы судьба послала бы ему раскаяние, от мук которого мерещится петля и омут. «Муки и слезы – ведь это тоже жизнь. Но он не раскаивался в своем преступлении»[9].

Но все изменилось, когда на его лице и на лице Сони, отправившейся за ним на каторгу, засияла «заря обновленного будущего, полного воскресения в новую жизнь. Их воскресила любовь, сердце одного заключало бесконечные источники жизни для сердца другого»[10].

И этот выход из тупика указан Христом: Возлюби Бога и возлюби ближнего (Мф 22. 37–40). Как просто и, вместе, с тем как сложно. Христос сказал просто, но под эти слова можно подвести колоссальный пласт человеческих знаний. Слова Христа указывают на один из двух путей, которыми идет человеческая личность. Два пути есть для нее. И два процесса в ней находятся в противоборстве. Открытость и устремленность навстречу Другому противостоит эгоистическому проваливанию вглубь себя.

Соскальзывая по ледяному склону своего сердца в бездну самого себя, человек не может замереть. Он, либо вбивая крюки в скалу, карабкается наверх. Либо, царапая ногтями лед, сползает в пропасть. Крюк – это Слово Божие, воспринятое как свое и подтвержденное внутренним опытом. Из таких крюков слагается лестница. Пока на ущелье лежит тьма, человек не знает, куда ему идти. Но он идет на голос. Это – голос ближнего, которого Господь заповедал ему любить.

Проваливание вглубь себя не нужно путать с уединением аскета или с сосредоточенностью художника. Аскет, если и убегает в пустыню, то ради Другого, ради Бога, которого возлюбил. И так случается, что некоторые аскеты в строжайшем уединении аккумулируют в себе тот потенциал, который в последствие щедро раздают людям. И художник, сосредотачиваясь, желает достучаться до людей, о чем-то сообщить им.

Но горе аскету, если в молитве он ищет лишь собственных ощущений. Такой аскет ищет не Бога, а себя самого. Он рискует впасть в тот соблазн, о котором некогда писал Иван Ильин. То есть, протянув «руки» к Богу, схватить «собственные “фантасмы” <…> свои собственные состояния и переживания»[11].

И горе художнику, если, замкнувшись в «скорлупе собственной гениальности»[12], он будет искать того, чтобы лишь показать себя. Если для него нет ничего большего, чем он сам, то ему, по мысли Антуана де Сент-Экзюпери, «неоткуда получать». «Разве, что от себя самого. Но что получишь от зеркала?»[13] И это актуально не только для художника, но и для человека науки. Да, впрочем, и для каждого, кто постигает искусство жить.

[1] Музыка Вл. Вавилова, ст. Анри Волохонского.

[2] См. «Рождественское письмо» из книги Ивана Ильина «Книга раздумий и тихих созерцаний».

[3] Жизнеописание московского старца отца Алексея Мечева: к 100-летию со дня рождения автора / Сост. монахиня Иулиания (Соколова). – 2-е изд., испр. и доп. – М.: Русский Хронограф, 1999. С. 50–53.

[4] Путь покаяния: Беседы перед исповедию. М.: Даниловский благовестник, 2005. С. 538.

[5] Антоний (Сурожский), митр. Труды. М.: «Практика», 2002. С. 121.

[6] Александр (Семенов-Тян-Шанский), еп. Православный катехизис. М.: Московская Патриархия, 1990. C. 21.

[7] Антноний (Сурожский), митр. Духовность и духовничество.

[8] Путь покаяния: Беседы перед исповедию. С. 537.

[9] Достоевский Ф.М. Преступление и наказание. М.: Дрофа, 2006. С. 500–551.

[10] Там же. С. 557.

[11] Ильин И.А. О смирении и трезвении // Аксиомы религиозного опыта.

[12] Данилин А.Г. Исходы российской психоделии // LSD. Галлюциногены, психоделия и феномен зависимости. М.: ЗАО Изд-во Центрполиграф, 2001.

[13] Антуан де Сент-Экзюпери Гл. 122 // Цитадель.