Новости

На Соловках захоронят останки погибших заключенных

15 августа 2018 г.
На Соловках захоронят останки погибших заключенных

23 августа 2018 года в день памяти Собора новомучеников и исповедников Соловецких будет совершены чин погребения и захоронение останков узников Соловецкого лагеря особого назначения. Фрагментарные останки 16 заключенных были обнаружены два года назад в июне 2016 года в южной части поселка при прокладке водопроводных и канализационных сетей.

Местонахождение захоронения, его характер, наличие черепов с пулевыми отверстиями позволяют предположить, что это часть братской могилы заключенных, расстрелянных по «Делу о Кремлевском заговоре». По официальным данным в ночь с 28 на 29 октября 1929 года погибли 36 человек. Расстрел описан или упоминается в мемуарах многих заключенных, в том числе Д. С. Лихачева и О. В. Волкова.

«…Разные отклонения от привычной рутины указывали заключённым: в лагере что-то готовится. У начальника шли непрерывные сверхсекретные совещания, командиры гоняли своих обленившихся вохровцев, свидания с родственниками отменялись, тех, кто уже был допущен на остров, спешно вывозили на материк. Особенно строго следили, чтобы после вечерней поверки на улице никого не оставалось. Немые монастырские стены патрулировали вооруженные охранники. Дневаливших на радиостанции уборщиков и курьеров из блатных заменили вольнонаемными… Тягостно и неотвратно надвигались на остров неведомые перемены. Это осязалось всеми, хотя и нельзя было догадаться, что за угрозу они таят…

Аресты в лагере начались, когда ещё не все родственники были отправлены с острова. Оставалась и Лина Голицына, жена Георгия Михайловича Осоргина, с которой он не прожил и двух лет. Что произошло – вряд ли когда узнается доподлинно. Одно достоверно – арестованного Георгия отпустили из-под ареста на время, и он пришёл к заждавшейся, встревоженной Лине, успокаивал ее, проводил на корабль, говорил о следующей встрече, твердо зная, что жить ему осталось несколько часов. Рассказывали, что Осоргин честью ручался начальнику ИСО (Информационно-следственный отдел): при прощании ни словом не обмолвиться об аресте…

Александр Александрович Сиверс был схвачен с утра и отвезён в изолятор. Наталья Михайловна знала это. Она стояла, как прикованная, у окна, обращенного к монастырю, не смела себе признаться, чего ждёт. В наступившей темноте было пусто и тихо. Потом замелькали фонари, стали доноситься команды, окрики. И тишину заполнили сухие, не оставлявшие надежды щелчки выстрелов, протяжные крики, хриплые вопли, беспорядочные очереди… И дикие крики, улюлюканье пьяных от крови убийц. Как ни много нагнали штатных и добровольных палачей, они не справлялись. В потёмках часто промахивались и раненых тут же добивали, у мёртвых молотком выбивали зубы с золотыми коронками!

На казнь приводили партиями. Всего, как утверждали лагерники, было расстреляно 600 человек…

В ту ночь Наталья Михайловна поседела… Её первый муж Путилов был расстрелян в Петрограде, его друг и одноделец Сиверс, уцелевший тогда и ставший её мужем, нашёл смерть здесь, в двухстах метрах от неё. Чуть ли не у неё на глазах: видеть мешали ночь и деревья. И всё равно, она словно бы видела, как ведут его со связанными руками, ставят у края ямы, наводят дуло нагана…

Потом, с великим для себя риском, она откопала его тело и похоронила на лесной поляне. На могиле был поставлен крест и все знали: там лежит Сиверс. Сама Наталья Михайловна погибла в 1937 году в трюме судна, переполненного заключёнными. Она задохнулась в спёртом зловонии. Тело её сбросили в море…

Всё это я узнал в один из предзимних дней 1930 года, когда отбывал второй срок на Соловках и вместе с большой партией зэка был наряжен рыть могилы. Несколько дней подряд мы копали у южной стены монастыря огромные ямы и ещё не закончили работы, как туда стали сбрасывать трупы, привезённые на дрогах во вместительных ларях-гробах. Один из возчиков, с которым я поделился щепоткой махорки, разговорившись, указал мне на возвышавшуюся невдалеке, под самой оградой, высокую земляную насыпь: под ней тела заключённых, убитых здесь в октябре двадцать девятого года. Так впервые услышал я подтверждение смутных слухов о массовых расстрелах на Соловках» (Из воспоминаний старого соловчанина [Волков О.В.] К 50-летию массового расстрела на Соловках 29 октября 1929 г. // Русская мысль. 1979. 22 нояб.)

«Крепкая, квадратно сколоченная фигура. Твердое, красивое лицо со смелыми глазами. Прямая, военная выправка… Это другой наш инструктор, Сережа Грабовский. Он, как и многие другие здесь, – белый офицер, попавшийся на провокацию… В конце гражданской войны он эвакуировался вместе с армией и потом тоже поддался уговорам советских агентов и вернулся…

Помню, как-то в гимнастическом зале он, великолепный гимнаст, делал велеоборот («солнце») на турнике. Турник был технически неверно установлен, шатнулся, и Сережа, сорвавшись на полном махе, пролетел несколько метров в воздухе и ударился грудью о печку. Все ахнули и бросились к нему. Лицо Сережи было окровавлено и, видимо, он сильно расшибся. Мы подняли его и стали расспрашивать о повреждениях. Крепко сжав губы, он подвигал руками словно для того, чтобы убедиться, что они целы, потом ладонью обтер струившуюся по лицу кровь и решительно направился к турнику.

Прежде чем мы успели его остановить, Сережа был уже наверху, и опять его тело стало описывать плавные круги велеоборота. Все мы замерли. Начальник «Сокола» и наш преподаватель, Карл Старый (впоследствии погибший в гражданской войне) бросился вперед, чтобы подхватить тело Сережи, если он сорвется. Наступил момент страшного напряжения, и в глубокой тишине слышался только скрип турника под руками гимнаста. А он все взлетал наверх, вытянутый в струнку, и опять плавно летел вниз, чтобы вновь красивым движением выйти в стойку на прямых руках. Нам всем казалось, что вот-вот тело Сережи сорвется и расшибется уже на смерть… Еще два-три взмаха – и гимнаст плавно опустился на мат. Помню, никто не остался равнодушным перед такой смелостью. С радостными криками и поздравлениями мы окружили Сережу, пожимая ему руку, но вдруг его замазанное кровью лицо побледнело, и он в обмороке упал на пол… <…>

В лагере его мужественную, бесстрашную и прямую натуру давило бесправие, гнет и издевательство. И на оскорбление он отвечал оскорблением, на вызов – вызовом, на издевательство – яростным взглядом своих смелых глаз. Он первый шел на защиту слабого и несчастного и не раз резко сталкивался с чекистами… Сережа был из тех людей, кто не мог гнуться, не умел обходить подводных камней и не хотел изворачиваться. Он мог только сломаться, и он был сломан… Уже после своего отъезда в Сибирь я узнал, что его вместе с десятками других людей обвинили в каком-то контрреволюционном заговоре и расстреляли. Многие из моих друзей и знакомых погибли в ту ночь… <…>

И по этому страшному пути прошел к яме со связанными руками и наш сокол Сергей Грабовский. Вероятно, он не сопротивлялся, но в чем я глубоко уверен, он прошел этот свой последний путь спокойным шагом, с высоко поднятой головой… И после толчка пули он не поник всем телом, а упал в яму, полную окровавленных, еще трепещущих тел – так же, как и жил – прямо и гордо, как молодой дуб…» (Солоневич Б.Л. Молодежь и ГПУ // Воспоминания соловецких узников. Соловецкий монастырь, 2014. Т. 2. С. 399–401).

Однако нельзя исключить и то, что это останки заключенных, погибших во время одиночных или других до сих пор неизвестных исследователям массовых лагерных расстрелов. В настоящее время кости и черепа узников находятся на временном хранении в одном из помещений монастыря. Останки будут упокоены на поселковом кладбище, где уже имеется могила неизвестных соловецких заключенных.