Умнягин В., свящ. Священномученик Иларион (Троицкий) глазами соузников

Мемуары бывших заключенных – уникальные документы минувшей эпохи, зачастую отягощены недоговоренностью, которая связана со страхом нанести вред. «Чрезвычайно трудное положение всякого честного свидетеля советской жизни, – писал по этому поводу Иван Солоневич, – заключается в том, что о всяких Успенских, Гольманах, Стародубцевых можно говорить не стесняясь…, а когда доходишь до хорошего русского человека, получается заминка. А вдруг я его выдам? А вдруг по следам моего рассказа ОГПУ этого человека отыщет? Приходится молчать»[1].

Несмотря на указанную опасность, в воспоминаниях соловчан встречаются биографические сведения, которые позволяют проследить судьбы и составить словесные портреты выдающихся людей своего времени. В их числе, ныне прославленный для общецерковного почитания архиепископ Иларион (Троицкий).

Жизненный путь и духовный подвиг этого церковного иерарха описаны во многих академических и популярных изданиях, богословские труды переизданы и нашли своих достойных исследователей[2]. Имя его звучит во время праздничных богослужений во всех храмах Русской Церкви[3].

Но, возможно, образ святого получит дополнительный объем и станет более близким для понимания при обращении к воспоминаниям тех, кто общался с ним в условиях соловецкой неволи.

О святителе Иларионе, хотя бы кратко, упоминают практически все, кто находился в Соловецком лагере особого назначения в первые годы его существования: священники Павел Чехранов и Михаил Польский, архимандрит Феодосий (Алмазов) и митрополит Мануил (Лемешевский), дворяне О.В. Волков и Б.Н. Ширяев, крестьянин М.З. Никонов-Смородин и скаут Б.Л. Солоневич, финский и ингушский офицеры А. Клингер и С.А. Мальсагов, генерал-майор И.М. Зайцев, индус С. Курейши и меньшевик Б.М. Сапир.

Последний, будучи «политиком», которые на Соловках были изолированы от основной массы заключенных, возможно, не общался с представителями русского духовенства. Но даже он, кого нельзя заподозрить в особых симпатиях к служителям Церкви, упоминая владыку Илариона, выделял его «видное положение»[4], подтверждая слова Бориса Ширяева о том, что среди иерархов в отношении святителя бытовало «признание высокого, если не первенствующего авторитета. Среди верующих мирян эта авторитетность его достигла еще большей высоты», а силе, «исходившей от всегда спокойного, молчаливого владыки Илариона, не могли противостоять и сами тюремщики»[5].

Обращаясь к источникам личного происхождения необходимо помнить о фактических ошибках. Они относятся к состоянию здоровья и возрасту архиерея («больной старик»)[6], продолжительности и обстоятельствам его пребывания в местах лишения свободы («послан московским ГПУ в холмогорский концентрационный лагерь, в котором пробыл два с половиной года … архиепископа снова арестовали и послали в Соловки на пять лет»)[7], выражаются в недоказуемых («Тучков по доверию центрального ГПУ дал указания администрации Ярославского лагеря ликвидировать Илариона медицинским способом … но на крепкого, здорового богатырского телосложения Илариона яд не подействовал»[8], «несомненно, архиепископ Иларион в Петрограде умер от отравления»)[9], а порой и заведомо неправдоподобных историях, вроде рассказа о встрече с папским нунцием[10], о которой сам автор «Неугасимой лампады» писал, что «ни капли фактической правды в этом апокрифе не было и не могло быть»[11].

Сейчас нет смысла опровергать эти и подобные им заблуждения, возникшие в условиях тотального отсутствия достоверной информации. Важнее обратить внимание на то, что даже имеющиеся ошибки не только не дискредитируют, но служат делу прославления святителя, подчеркивая тяготы и, одновременно, высоту его подвига.

О том, что жизнь заключенного архиерея была подвижнической, говорят не только общедоступные сведения о Соловецком лагере и аналогичных ему местах заключения, но и внутренние переживания, которыми владыка делился в письмах к своим духовным чадами.

«Живу-то я без нужды, но жизнь невеселая и малосодержательная. Так только время пропадает неважно, и иной раз приходят такие мысли. Вот, например, за шесть лет с 1906 до 1912 года прошел курс академический. Сколько наук прошел, сколько сочинений написал! Магистерскую даже защитил. Из мальчика, приехавшего из Тулы, стал совсем человеком. А за последние шесть лет – что? Одно горе, одна грусть! Пропали лучшие годы, а их не так уж много впереди осталось. Больше осталось позади. Вот эта потеря невознаградима. И сколько их пропадет еще! Вот такие мысли приходят порой, и, понятно, невесело от них становится»[12].

Понятным становится и происхождение таких мыслей, если вспомнить фразу «отсюда живыми мы не выйдем»[13], которую архиепископ обронил по прибытии в Кемский пересыльный пункт.

И все же, несмотря на внутреннее томление, проистекающее из пророческого предчувствия своего исхода, то, что оставалось на поверхности и было открыто для окружающих, можно свести к следующим, часто восторженным эпитетам: «прославился своей бесстрашной борьбой… стойкий ревнитель Православия… талантливый оратор… жизнерадостный и бодрый…»

Наиболее подробный в описании внешних деталей и, одновременно, глубокий психологический портрет владыки дает протопресвитер Михаил Польский: «Архиепископ Иларион – человек молодой, жизнерадостный, всесторонне образованный, прекрасный церковный проповедник, оратор и певец, блестящий полемист с безбожниками, всегда естественный, искренний, открытый; везде, где он ни появлялся, всех привлекал к себе и пользовался всеобщей любовью … За годы совместного заключения являемся свидетелями его полного монашеского нестяжания, глубокой простоты, подлинного смирения, детской кротости»[14].

Возникает вопрос: где находился источник той силы, которая так ярко проявлялась на фоне выпавших на долю святого испытаний?

Говоря о человеческих качествах, необходимо выделить уже упомянутые простоту[15], открытость[16] и тонкое чувство юмора именитого архиерея[17], вспомнить о поддержке, которую он тайно[18] и явно[19] оказывал своим соузникам, а также о жертвенности владыки[20].

Современники подчеркивали ум и мужество архипастыря, которые проявлялись в открытой полемике с деятелями советского государства[21], в потребности души с риском для жизни идти на помощь погибающим в море[22], в готовности совершать церковные Таинства[23] или участвовать в тайных богослужениях[24], что в условиях заключения грозило самыми зловещими последствиями.

При этом нельзя сказать, что священномученик находился вне критики. Это было и невозможно в эпоху церковных нестроений, активно подогреваемых представителями безбожной власти. После них, не простивших владыке верность патриарху Тихону, главными противниками архиерея были участники всевозможных обновленческих расколов. Борьба с ними стала основной причиной обоих лагерного сроков и, одновременно, являлась целью скорейшего освобождения из Соловков[25].

Другим фронтом борьбы стала полемика с критиками церковно-государственной политики митрополита Сергия (Старогородского).

Протопресвитер Михаил Польский упрекал архиепископа Илариона, что он, хотя и «бессознательно, подавал агенту мысль … заключить союз с Православною Церковью и поддержать ее», тогда же мол, и настоящая, по крайне мере, «авторитетная Церковь поддержит советскую власть»; укорял его и за то, что владыка «в соглашении митрополита Сергия с властью ничего не видел особенного … не строго судил об отношениях главы Церкви с властью»[26].

Первый пункт обвинений снимает сам о. Михаил, когда дает характеристику «Соловецкого послания[27], составленного при непосредственном участии владыки Илариона. Документ, появившийся летом 1926 г., по мысли священника, «отвечал высочайшему достоинству Церкви и ее вечному значению, указывая ее истинный путь»[28].

Что касается реакции на «Декларацию» от 29 июля 1927 г.[29], то здесь на первое место выходит пастырское попечение архиерея о единстве Церкви, о котором свидетельствуют митрополит Мануил (Лемешевский)[30] и переписка святителя с представителями «иосифлянства»[31].

Возвращаясь к вопросу о том, что укрепляло владыку в трудные времена явных подлогов и скрытых провокаций, необходимо указать на веру в Церковь, без которой нет спасения, и веру во Христа, без Которого невозможна сама жизнь на земле[32].

Именно эта вера являлась источником внутренней силы, проявления которой явственно ощущали окружающие люди, ведь «и короткая беседа с Иларионом ободряла. Так бывает, когда общаешься с человеком убежденным, умным и мужественным. Да еще таким стойким»[33].

Олегу Волкову вторит Михаил Никонов-Смородин, который сравнивал этого князя Церкви с «толстовцем» А.И. Деминым. Несмотря на внешнюю схожесть судеб – исповедание и реализацию в условиях открытых гонений определенных религиозно-нравственных ценностей, плодами общения с этими людьми были совершенно разные вещи. Радость и умиротворение при встрече с православным архиереем[34] и, наоборот, досада, чувство раздражения при общении с маститым сектантом[35].

Другие примеры преображающего влияния святителя на окружающих людей отражены в действиях его литературного прототипа – митрополита Иннокентия из опубликованного в этой книге произведения Бориса Солоневича «Тайна Соловков», которое в отличие от его же автобиографической повести «Молодежь и ГПУ», является авантюрным романом.

Как и в других мемуарах, факты биографии священномученика Илариона подвержены целому ряду искажений. Он погибает на лесоповале, где его расстреливают за невыполнение положенного урока, действительности не соответствуют возраст и сан[36]. И все же, многое подсказывает, что основным прототипом этого собирательного образа русского архиерея стал владыка Иларион, с которым мемуарист вполне мог общаться во время своего пребывания на Соловках в 1926–1928 гг.[37]

Даже мимолетная встреча с Митрополитом переворачивает жизнь беспризорника Сеньки, об ценностных ориентациях которого можно судить по общей характеристике уголовников, данной братом Бориса – Иваном Солоневичем[38].

После первого знакомства с архипастырем малолетний заключенный только «насмешливо сплюнул через выбитые зубы и с видом превосходства отошел к своей бригаде»[39]. Но вскоре он пересмотрел свое отношение к недавнему собеседнику и, улучив возможность, обратился к нему со словами извинения. После очередной встречи на душе у мальчика «было какое-то непривычное спокойствие, и губы его невольно кривились в счастливой усмешке, словно это прикосновение руки внесло в его душу что-то радостное и светлое»[40].

В романе есть и другие отрывки – сцена тайной панихиды в помещении карантинной роты, допрос у начальника лагеря, которые, конечно, являются лишь авторской реконструкцией и, наверно, далеко не совершенной по своему исполнению словесной иконой святого. Но можно предположить и то, что неточности, а зачастую и значительные фактические ошибки, которые встречаются в этом и других произведениях соловчан, не столько искажают лик, сколько выделяют, подчеркивают главные черты архиепископа, формируя у читателя простой и, вместе с тем, величественный образ русского святителя.

В этом году отмечается 85-летие со дня трагической кончины и 15-летие с момента канонизации священномученика Илариона. Уверены, что в этой связи появятся новые публикации и исследования, посвященные жизни и богословскому наследию прославленного архиерея. Мы же добавим всего лишь один штрих – стихотворение, написанное на Соловках иподьяконом и келейником святителя Николаем Кирьяновым, который разделил с владыкой не только скорби лагерного заточения, но и радости духовной жизни.

ПАМЯТИ АРХИЕПИСКОПА ВЕРЕЙСКОГО ИЛАРИОНА[41]

Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего…

Испуганным голосом сердце вскричало,

Ворвавшись надсадой в метелистый гам:

Не моя ли любовь лебединым причалом

всегда приставала к твоим берегам

Не нам ли с тобой улыбались сполохи,

Посланники верные северных стуж.

Птенец-недокормыш сиротские вздохи

Недаром просыпал в сосновую глушь.

Я словно отшельник в суровом затворе

Слезой неуемной спалил рукава.

Припомнились мне соловецкие зори,

Бросавшие в море цветные слова.

Тебе я хвалился стиховой обновой,

Из песенных ульев ты черпал мой мед.

О, белые ночи, о, лов окуневый,

Морошковый праздник – убранство болот.

Должно быть, ты помнишь, как старец Назарий

В березовой тоне нас потчевал семгой,

Как сосны пылали в осеннем пожаре

И я уходил за плечами с котомкой.

Олени страшились всегда гидроплана,

В глубокую чащу стремился их след.

Не мы ли с тобой так восторженно рано

Своим славословьем встречали рассвет.

Чудные тюлени боялись мотора,

Бензинного запаха, алых огней.

Не к нам ли с тобой с золотого дозора

Заря приходила родимой родней.

И вереск лиловый нам под ноги стлался,

Он был нам дороже бухарских ковров…

И я восхищался, и я восторгался,

Смиряя молитвой мятежную кровь…

Теперь моя радость причалила к устью,

Беззвонной обедней скучает село…

Рыбацкую смелость подернуло грустью,

Волной беломорской разбило весло.

Ушел от меня ты на раннем закате,

До дна не истратил кипучисти сил…

Не нас ли с тобой преподобный Савватий

За светлой Заутреней лаской кропил…

Два старца, слюбившись, в Зосимовы дали

Молитвенно плыли на новой ладье…

В последнюю осень все чайки рыдали,

Прощаясь с утехой в озерной воде.

Простились и мы у забытой часовни.

А грудь подсказала: «прощанье навек»…

Лечь бы с тобой, как с отцом, по-сыновьи,

В голубом стихаре под серебряный снег…

Задумался Анзер, и Муксульма тоже

В брусничном пространстве теряет свой взор.

Ушел от меня ты с земных бездорожий

От горького подвига в Божий собор…

Ну разве ты думал, ну разве мы мнили,

Что так изомнутся любовь и цветы.

Нева и граниты тебя приютили;

Надежная встреча: тот город и ты.

Узнав про утрату, Ока затужила,

Зеленые Липицы взвыли тоской,

И ангел пропел над родимой могилой;

«За крестным страданьем – блаженный покой».

Все сердце исходит большими слезами,

Закуталась в схиму орлиная мысль…

Прими мою душу на вечную память

В свою светозарно-безбрежную высь…

Прими мою душу, как птицу и зорю,

Под саккос своей необъятной любви.

И грешного странника в вечном просторе

Трепещущим словом опять обнови…

Я в сумрак повергнут и в холод железный,

Ищу, где кончаются скорби концы.

Возьми от скитаний, прими от болезней

Под ноги твои расстилать орлецы…

[1] Солоневич И.Л. Россия и революция. М.: МИФ, 2007. С. 74.

[2] Мраморнов А.И. Иларион (жизнеописание, богословские воззрения, почитание, архивные документы, сочинения, литература, иконография) // Православная энциклопедия. Т. 22. С. 144–145.

[3] Последование вечерни // Служебник. М.: Издательский совет РПЦ, 2004. С. 28.

[4] Сапир Б.М. Путешествия в северные лагеря // Воспоминания соловецких узников. Соловецкий монастырь, 2013. Т. 1. С. 138.

[5] Ширяев Б.Н. Неугасимая лампада. Соловецкий монастырь, 2012. С. 366–367.

[6] Клингер А. Соловецкая каторга. Записки бежавшего // ВСУ. Т. 1. С. 105.

[7] Там же.

[8] Зайцев И.М. Соловки: Коммунистическая каторга, или Место пыток и смерти // Воспоминания соловецких узников. Т. 2. Соловецкий монастырь, 2014. С. 254.

[9] Феодосий (Алмазов), архим. Мои воспоминания. М., 1997. С. 106.

[10] «Рассказывали, что в Кемь приехал нунций Римского Папы с целью использовать трагическое положение православного духовенства ради создания унии. Говорили, что ОГПУ было вынуждено, в силу дипломатических соображений, разрешить ему совещание с заточенными русскими иерархами, которые избрали якобы для переговоров владыку Илариона. Описывали с яркими, красочными подробностями встречу в Кеми двух князей двух церквей, пышное облачение нунция и убогое рубище Илариона, повторяли речь посланника Римского Престола и предложенные им тезисы условий соединения церквей, обещания вывезти из Соловков все русское духовенство и гордый трагически-непреклонный ответ владыки, избравшего терновый венец и отвергнувшего предложенную ему тиару кардинала». Ширяев Б.Н. Указ. соч.С. 365–366.

[11] Там же. С. 366.

[12] Священномученик Иларион (Троицкий), арихепископ Верейский // Соловецкие новомученики. Соловецкий монастырь, 2009. С. 402.

[13] Польский М., протпресв. Архиепископ Иларион // ВСУ. Т. 2. С. 70.

[14] Там же. С. 65.

[15] «Мы подошли к его руке, он благословил нас и тут же, как бы стирая всякую грань между архиепископом и мирянами, прихватил за плечи и повлек к столу. Приветливый хозяин, принимающий приставших с дороги гостей. И был так непринужден, так славно шутил, что забывалось о его учености и исключительности, выдвинувших его на одно из первых мест среди тогдашних православных иерархов». Волков О.В. Погружение во тьму. М.: Мол. гвардия, 1989. С. 76.

[16] «Он никогда не стеснялся в выражение своих мнений и чувств, ничего не боясь». Польский М., протпресв. Соловецкий лагерь // ВСУ. Т. 2. С. 59–60.

[17] «На Филимоновой рыболовной тоне, в семи верстах от Соловецкого кремля и главного лагеря, на берегу заливчика Белого моря, мы с архиепископом Иларионом, еще двумя епископами и несколькими священниками, все заключенными, были сетевязальщиками и рыбаками. Об этой нашей работе архиепископ Иларион любил говорить переложением слов стихиры на Троицын день: “Вся подает Дух Святый: прежде рыбари богословцы показа, а теперь наоборот – богословцы рыбари показа”. Так смирялся его дух с новым положением». Польский М., протопресв. Новые мученики Российские. С. 65.

[18] «Мои благодетели: архиепископы Иларион и Петр (оба умершие)». Феодосий (Алмазов), архим. Указ. соч. С. 77.

[19] «Владыка Иларион всегда избирался в делегации к начальнику острова Эйхмансу, когда было нужно добиться чего-нибудь трудного, и всегда достигал цели. Именно ему удалось сконцентрировать духовенство в 6-й роте, получить для него некоторое ослабление режима, перевести большинство духовных всех чинов на хозяйственные работы, где они показали свою высокую честность». Ширяев Б.Н. Указ. соч. С. 367.

[20] «Устраивая других – и духовенство, и мирян – на более легкие работы, владыка Иларион не только не искал должности для себя, но не раз отказывался от предложений со стороны Эйхманса, видевшего и ценившего его большие организаторские способности. Он предпочитал быть простым рыбаком». Там же. С. 368.

[21] «Иларион выступил против Луначарского и до такой степени разбил все его доводы, что аудитория освистала наркомпроса». Клингер А. Указ. соч. С. 106.

[22] Ширяев Б.Н. Указ. соч. С. 358–372.

[23] «В лагере на Поповом острове скончался один священник, немощный старик. Перед смертью он со слезами на глазах умолял коменданта позволить владыке Илариону совершить над ним святое причастие. Комендант в оскорбительной форме отказал умирающему». Мальсагов С.А. Указ. соч. С. 401.

[24] «Шла Пасха. И как хотелось, хотя и в такой затруднительной обстановке, совершить молитвенный обряд … Только архиепископ Иларион и епископ Нектарий согласились на пасхальную службу в далеко не законченной пекарне».Чехранов П., свящ. Две тюремные Пасхи // ВСУ. Т. 1. С. 713.

[25] Тогда уже укрепилась “живая” церковь – красная, как ее прозвали, непостижимо примирявшая Христа с властью Антихриста. Соблазны живоцерковников таили величайшую опасность для веры. Именно ее судьбы тревожили владыку. О себе он не думал и был готов испить любую чашу». Волков О.В. Указ. соч. С. 77.

[26] Польский М., протопресв. Архиепископ Иларион. С. 69.

[27] К правительству СССР (обращение православных епископов из Соловецких островов – «Соловецкое послание») // Акты Святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России, позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве высшей церковной власти. 1917–1943. М., 1994. С. 500–507.

[28] Польский М., протопресв. Архиепископ Иларион. С. 72.

[29] Послание (Декларация) Заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Нижегородского Сергия (Старогородского) и Временного при нем Патриаршего Священного Синода об отношении Православной Российской Церкви к существующей гражданской власти // Акты. С. 509–513.

[30] «В ноябре 1927 г. некоторые из соловецких епископов начали было колебаться в связи с иосифлянским расколом. Архиепископ Иларион сумел собрать до пятнадцати епископов в келлии архимандрита Феофана, где все единодушно постановили сохранять верность Православной Церкви, возглавляемой митрополитом Сергием. “Никакого раскола! – возгласил архиепископ Иларион. – Что бы нам ни стали говорить, будем смотреть на это, как на провокацию!”» Мануил(Лемешевский), митр. Die Russischen Orthodoxen Bischole von 1893 bis 1965 / Bio-Bibliographie von Metropolit Manuil (Lemeschevskij). Т. III. Erlangen, 1984. S. 214.

[31] «…всем отделяющимся я до крайней меры не сочувствую. Считаю их дело совершенно не основательным, вздорным и крайне вредным». Выписки из писем заключенного в Соловках архиепископа Верейского Илариона (Троицкого) по вопросу об «иосифлянской оппозиции» // Акты. С. 618–619.

[32] «Надо верить, что церковь устоит, – говорил он <владыка Иларион>. – Без этой веры жить нельзя. Пусть сохранятся хоть крошечные, еле светящие огоньки – когда-нибудь от них все пойдет вновь. Без Христа люди пожрут друг друга». Волков О.В. Указ. соч. С. 76.

[33] Там же.

[34] «Я с радостью созерцал спокойную, величавую фигуру иерарха, уважаемого даже врагами. Уже шестой год шел, как владыка Иларион был лишен свободы и брошен в одну общую кучу с подонками общества. И все же он по-прежнему – стойкий борец за веру: никакие лишения не могли его поколебать. Враги и гонители Христовой веры – его враги. Без компромиссов и уступок. Удивительной бодростью веяло от него, и в душе, после бесед с ним, водворялись мир и тишина». Никонов-Смородин М.З. Красная каторга. София, 1938. С. 153.

[35] «По дороге в Кремль я догнал Александра Ивановича Демина. Почтенный толстовец шел, поглядывая и на партию изможденных рабочих, и на встречных чекистов одинаково спокойным взглядом. Мне даже стало досадно на это олимпийское спокойствие». Там же. С. 194.

[36] Впрочем, «митрополитом» архиепископа Илариона автор называл и в своей документальной книге: «Митрополит Иларион, архиепископов несколько, архиереи…» Солоневич Б.Л. Молодежь и ГПУ: жизнь и борьба советской молодежи // ВСУ. Т. 2. С. 385.

[37] «Он, брат, не только грамотный, а магистр, профессор всяких там наук. Его во всем мире знают, и книги его везде есть. А сидит он здесь потому, что не признал советской власти <…> Недавно закончился ваш второй срок. Всего, значит, вы провели у нас в гостях уже шесть лет». Солоневич Б.Л. Тайна Соловков // Там же. С. 444.

[38] «Из всех человеческих чувств у них, видимо, осталось только одно – солидарность волчьей стаи, с детства выкинутой из всякого человеческого общества. Едва ли какая-либо другая страна и другая эпоха может похвастаться наличием миллионной армии людей, оторванных от всякой социальной базы, лишенных всякого социального чувства, всякой морали». Солоневич И.Л. Россия в концлагере. М.: РИМИС, 2005. С. 66.

[39] Солоневич Б.Л. Тайна Соловков. С. 443.

[40] Там же. С. 447.

[41] Жизнеописание священномученика Илариона, архиепископа Верейского. СПб.: Воскресенский Новодевичий монастырь, 2004. С. 58–60.