Иулиания (Соколова), мон. Из жизнеописания московского старца о. Алексея Мечева

У Анны Петровны началась сердечная водянка. Она дошла до того, что, сидя на постели, не могла от одышки и отеков нагнуться, чтобы обуть ботинки.

Батюшка горячо молился, со страхом уходил в храм, опасаясь по возвращении не застать ее живых. С замиранием сердца подходил к двери своего домика и первым вопросом его было: «Жива?»

Анна Петровна жестоко страдала, но жила. Наконец она увидела, что батюшкины молитвы, удерживая ее на земле, лишь продлевают ее страдания, и она стала просить его отпустить ее. Это была ее последняя, тяжелая для него просьба. Он эту просьбу выполнил и перестал ее вымаливать. Анна Петровна скончалась 29 августа (ст.ст.) 1902 года. Самой младшей дочери Ольге было в ту пору шесть лет.

Как ни продолжительна и безнадежна была болезнь Анны Петровны, подготовлявшая близких к роковой развязке, смерть ее потрясла о. Алексея. Горько оплакивал он свою разлуку с ней. Обливаясь слезами, прерывая надгробное слово едва сдерживаемыми рыданиями, он горестно обращался к ней: «Как смогу я без тебя воспитывать моих птенцов?..»

Вернувшись с кладбища в опустевший дом, он еще сильнее почувствовал свое сиротство. Тяжелая сторона жизни, которая скрашивалась присутствием близкого, дорогого человека, теперь выступала в самых мрачных красках: гнилой дом, маленькие дети-сироты без матери. Кто им ее заменит? Сам он теперь совсем одинок и в семейных трудностях, и в своем духовном пути. Нет рядом близкого человека, у которого он всегда находил понимание и поддержку.

Особенно страдал Батюшка за детей. Последнее не оставляло его и тогда, когда они выросли. Всегда хотелось ему чем-нибудь скрасить их сиротство; много и часто баловал их; даже родные и сестра покойной, которую он дружески называл «тетка Ольга», замечали ему это. Он на все жалостливо отвечал: «Молчи тетка, ведь у них нет матери…»

Время многое смягчило и сгладило, но и спустя двадцать лет после смерти жены, будучи старцем, многими уважаемым и любимым, он иногда временами вдруг чувствовал себя глубоко немощным и одиноким: «Ты не можешь себе представить, что значит это одиночество…» - говорил он, сдерживая слезы, одной своей духовной дочери, стараясь сгладить ее отношения с матерью, одинокой старушкой; или - «Вы все меня не понимаете, у вас нет ответа…» - вырывалось у него. Как-то в разговоре о семье с одним своим духовным сыном, священником, глаза Батюшки неожиданно наполнились до краев слезами: «Вот, мои дети, - сказал он, - все хорошие ребята, любят, заботятся обо мне, но не могут мне заменить моей покойницы, та все мои слабости знала и их любила…»

Некоторые случаи впоследствии приоткрывали общение души о. Алексея с душою усопшей. Его сын свидетельствовал, как предпринимая что-нибудь, он вдруг слышал от отца: «Не смей этого делать, покойница не велит тебе этого…» Года за два до кончины Батюшка был извещен ею: «Не скорби, дорогой, скоро будем вместе».

Но первое время после похорон горе батюшки о. Алексея было беспредельно. Однажды в разговоре о значении скорбей он рассказал о себе: «Господь посещает наше сердце скорбями, чтобы раскрыть нам сердца других людей. Так было в моей жизни. Случилось у меня большое горе: лишился я подруги жизни после многих счастливых лет совместной жизни. Господь взял ее и для меня померк весь свет. Заперся я у себя в комнате, не хотел выходить к людям, изливал свою скорбь перед Господом».

В то время очень близкая отцу Алексею семья - купцы Алексей и Клавдия Беловы, жившие в доме 9 по Маросейке и владевшие расположенными на его первом этаже продовольственными магазинами, пригласили к себе домой приехавшего в Москву о. Иоанна Кронштадтского. Они находились с ним в контакте по делам благотворительности. Сделано это было, очевидно, для встречи с ним о. Алексея.

«Вы пришли разделить со мной мое горе?» - спросил о. Алексей. - «Не горе твое пришел я разделить, а радость, - ответил о. Иоанн, - тебя посещает Господь; оставь свою келью и выйди к людям. Только отныне и начнешь ты жить. Ты жалуешься на свои скорби и думаешь - нет на свете горя больше твоего, так оно тяжело тебе. А ты будь с народом, войди в чужое горе, возьми его на себя и тогда увидишь, что твое несчастье мало, незначительно в сравнении с общим горем, и легче тебе станет». Тут же о. Иоанн указал на молитву как на первое могущественнейшее средство в предложенном подвиге.

Рассказал и другой случай из своей жизни, как, будучи еще молодым священником, он однажды ранним утром, по дороге в собор повстречал скорбящую женщину, которая обратилась к нему с просьбой помолиться за нее, так как у нее решается какое-то дело. «Я не умею молиться», - смиренно ответил о. Иоанн. Но незнакомка настаивала: «Помолитесь, я верю, что до Вашим молитвам Господь пошлет мне нужное». Почти вынужденный о. Иоанн стал молиться об успехе дел неизвестной ему особы. Через некоторое время он снова повстречал эту женщину. Она радостно заявила: «Вот, Батюшка, Вы помолились за меня, и Господь дал мне, что я просила».

Рассказав этот случай, о. Иоанн добавил: «Так и Вы обратите внимание на молитву, она облегчит Ваши жизненные скорби и даст много утешения другим».

После первой встречи с о. Иоанном о. Алексей имел случай и сослужить ему в одной из московских церквей. Соприкосновение с личностью Кронштадтского  пастыря его переродило. Благодать Божия обильно почившая на о. Иоанне, по-новому осветила  жизненный путь о. Алексея.

[1] Брать на себя чужое горе - дело не простое. На это нужно взять благословение священника. В том, чтобы таким образом помогать людям, человек должен искать опору в благодати Божией, а не в себе. - Примеч. ред.