Прокопий (Пащенко), иером. «Преодоление травматического опыта: христианские и психологические аспекты». Ч. 2.2: Ядро травматического опыта и реальные примеры его преодоления. Иммунитет

Почему цветок пробивает асфальтовую кору? Потому что специально ставит себе задачу бороться с ней? Или, – потому что тянется к солнцу?

Ядро травматического опыта можно представить как скукоживание личности вследствие удара по ней сильных переживаний. Они могут быть вызваны войной, грубостью ближних, голодом, болезнями, неудачами. Развитие личности блокируется, она более не разворачивает лепестки навстречу солнцу, впадает в спячку, апатию.

Замерзание в плане личного развития и социальных отношений может быть спровоцировано различными факторами. Главное – не в них (хотя, конечно, понимание специфики травмирующих факторов бесспорно играет свою роль), а в понимание структуры доминанты, развитие которой позволяет перестроить травматический опыт и преодолеть его. Как же выглядит в реальности результат перестраивания травматического опыта и результат его преодоления?

Ядро травматического опыта

Прежде чем перейти к описанию примеров реализации творческой, конструктивной доминанты, преодолевающей травматическую, несколько слов стоит сказать об отношении к приводимым далее примерам. По большей части они заимствованы из экстремальных сегментов бытия: война, голод, лагеря уничтожения. Вследствие специфики примеров (берутся именно крайние, предельные формы ситуаций, могущий вызвать травматический опыт) возникает риск того, что кто-то не воспримет их, как нечто имеющее отношение к себе: Особо не голодал, риск уничтожения надо мной вороном не вился, какой смысл вникать в чьи-то судьбы?

Смысл есть, и чтобы этот смысл уловить, следует вычленить само ядро травматического опыта. Если ядро травматического опыта выявлено, то становится понятным: различные примеры – лишь частные случае процесса, который может быть общим для всех. Даже для тех, кто и не находился в крайних, предельных ситуациях.

Если ядро травматического опыта не вычленить, то в каком-то смысле этого слова мы будем обречены блуждать по страницам популярных изданий, ставящих акцент на вине родителей, на пережитом в детстве, на сексуальных неудачах и тому подобном. Конечно, переживания, нахлынувшие в детстве, имеют значение на последующую жизнь. Но каковы процентные соотношения опыта пережитого в детстве и опыта пережитого в годы юношества и в годы зрелые?

То есть, иными словами, переживания детства имеют влияние на жизнь человека в силу своей фатальности или в силу того, что в последующей жизни человека не было ничего, чтобы он мог травматическому опыту противопоставить? И, противопоставив, переработать и преодолеть его?

Гипотезы о фатальном влиянии переживаний детства словно отменяют возможность положительных изменений в годы последующие. Не связан ли фатальный характер таких гипотез с тем, что в странах их распространений катастрофически ослаблен «культурный компонент», и людям не за что «зацепиться» в жизни кроме как за стремление к финансовому благополучию, наслаждению едой и прочими потоками ощущений, идущих «сенсорных поверхностей тела»?

Естественно, что при потере «культурного компонента» удар по этим поверхностям воспринимается как фатальный и невосполнимый. Ограниченный бытовыми представлениями о реальности, выше которых он не может подняться, человек лишается возможности перенести этот удар, ему не к чему тянуться.

Нет солнца, к которому мог бы протянуть свои лепестки цветок, закатанный под слой асфальта. Почему цветок пробивает асфальтовую кору? Потому что специально ставит себе задачу бороться с ней? Или, – потому что тянется к солнцу?

В угасании самого стремления тянуться и видится ядро травматического опыта. «И по причине беззакония во многих охладеет любовь» (Мф 24. 12). Детские души, ошпаренные злом, могут скукожиться, перестать тянуться. В это «перестать тянуться» можно вписать многие данные, как психиатрии, так и физиологии.

Когда «цветок перестает тянуться», прекращается обмен опыта с окружающими людьми, прекращается приток информации, на основании которой ребенок мог бы дать оценку своему поведению, сформировать новые понятия. На физиологическом уровне такая стагнация может быть описана в терминах, обозначающий процесс блокировки развития лобных долей (их функции: планирование, прогнозирование, выбор наиболее актуального действия из множества возможных). Неразвитость лобных долей может сопровождаться тем, что подросший ребенок не сможет сдерживать своим импульсивные порывы. Импульсивность может перерасти в компульсивность, в невозможность сдержаться. От чего сдержаться?

От чего угодно. От желания «просадить» все деньги в казино, разрыдаться, покончить с собой, запереться дома и ни с кем не общаться. От желания ударить, напиться, изнасиловать, предаться многодневному унынию. Реализация этих и подобных действий не сдерживается представлениями о последствиях такого поведения (так как лобные доли не получили должного развития, а система ценностей не сформировалась).

На данном пути, если не произойдет поворота и разворота, человека ожидает крах. Если он напишет о своей жизни в анкете, то слова о домогательствах в его адрес взрослыми, о шоке пережитом вследствие гибели родителей и прочие подобные события будут восприняты кем-то как достаточные для объяснения причин краха. Но пишут ли в анкетах об отсутствии ценностей, на основании которых человек мог бы начать выходить из состояния стагнации?

Состояние стагнации может выражаться, например, в синдроме госпитализма. Речь идет и ситуации, при которой дети входят в полосу регрессии, когда теряют связь с мамой при помещении в детский дом или гибели мамы.

В детском доме они лишены возможности вступать в эмоциональные отношения с любящими их взрослыми, вследствие чего, зачастую, лишаются возможности развиваться[1].

См. также «О феномене детских домов» в третьей части статьи «Остаться человеком (часть 3): Офисы, мегаполисы, концлагеря» 

В отношении феномена блокировки развития можно привести слова одного автора о исследованиях, которые проводились во время Второй мировой войны в отношении детей, воспитывающихся матерями в тюрьме. Причем дети сравнивались с теми, «кто воспитывался в сиротском приюте, где одна нянечка отвечает за семь детей».

«У детей из приюта прекращалось интеллектуальное развитие; они не могли контролировать свои эмоции». Когда дети теряли надежду отыскать своих родителей, они «отключались» от внешней среды, входили в состояние «эмоционального паралича».

Автор пишет, что «травма, перенесенная в детстве, может приводить к чрезмерной сенсибилизации – пластическому изменению – нейронов мозга, регулирующих выделение глюкокортикоида». Речь идет о выработке гормона, действующего таким образом на гиппокамп, что подавляется способность «устанавливать синаптические связи в нейронных сетях, определяющих научение и долговременную память». У взрослых людей, подвергающихся насилию в детстве, наблюдаются признаки «глюкокортикоидной суперсенсибилизации, сохранившейся во взрослом состоянии»[2].

Но есть и обратные, обнадеживающие исследования. Так, один отечественный исследователь, рассматривая процесс нейрогенеза (способность генерировать новые нервные клетки), на основании многочисленных данных, приходит к выводу, что «воздействие средовых факторов, включая обогащенную среду, физическую активность, обучение и тренировку памяти, повышают нейрогенез взрослого мозга»[3].

Речь идет о том, что психический стресс [а он может быть вызван не только разрывом контакта с родителями!] подавляющим образом влияет «на нейрогенез в гиппокапме». Исследования демонстрировали уменьшение «уменьшение объема гиппокампа у пациентов с ПТСР [посттравматическое стрессовое расстройство], ветеранов войн и жертв насилия».

Стимулирующим образом на нейрогенез, как уже было отмечено, действуют факторы «обогащенной среды, успешного обучения, движения». Причем, данные факторы оказывают положительное действие «в более короткое время, чем фармакотерапия».

Хотя исследования в отношении стимулирующего действия проводились на животных, автор надеется, что «стимуляция позитивного нейрогенеза под воздействием факторов обогащенной среды, двигательной активности и успешного обучения присуща не только грызунам и приматам, но и человеку. И тогда данные факторы могли бы быть использованы в терапии».

Каким образом? Под терапией автор поднимает процесс овладевания новыми навыками и знаниями. Автор считает, что понимание реальности и упорядочивание восприятия способно «купировать психический стресс» [следовательно, устранить препятствие на пути нейрогенеза].

Потрясающим примером, комментирующим данные мысли, а также – тему преодоления предпосылок, могущих вызвать полномасштабный травматический опыт, является пример молодого человека по имени Василий. Его история отражена в фильме «Васька» (документальный фильм про парня, у которого сбываются мечты).

Если судить о Василии с позиции травм, полученных в детстве, у него не было шансов. Он был оставлен матерью, помещен в коррекционную школу. Вследствие пристрастного отношения у нему одного работника школы он был переведен в ПНИ (психоневрологический диспансер) для недееспособных.

Но любовь Васи к людям творила чудеса. Еще до перевода у него завязались неформальные, человеческие отношения с волонтером. Девушка волонтер, узнав о его переводе написала пост с просьбой помочь Васе. На призыв помочь откликнулась одна женщина, и они, посетив Васю, добилась для него возможности учиться.

В 18 лет он слабо считал и читал, от среднего образования его отделяло почти 10 (!) классов. И он их протаранил. Причем, по большей части окружающие не толкали его вперед, а тормозили. «Он взбирался в обычную жизнь, как во льды Эвереста». Потом был кулинарный колледж, после которого его взяли на работу (сразу!) помощником повара в ресторане пятизвездочного отеля. Примечательно, что на поварском кителе Васи – множество ручек; попросит у него кто-то ручку и не отдаст, а у него – еще есть. После получения диплома колледжа Вася не остановился на достигнутом, далее – ВУЗ.

Не только цели образовательного характера ставил перед собой Вася. Любовь его жизни – Таня, видя его трепетное к ней отношение, стала его супругой.

Но при том нельзя сказать, что Вася был тем человеком, который ничего не видел кроме целей и достижения их (ведь цели кто-то ставит и при эгоистическом отношении к жизни, при данной парадигме человек чем-то напоминает робота, самообучающегося все быстрее штамповать детали). Феноменальная способность Васи к обучению, как можно предположить, связана с его добротой и интересом к миру, людям.

То есть, можно сказать, что любовь к людям, способность к эмпатии оказали стимулирующее действие на – назовите, как хотите – выработку новых понятий, развитие лобных долей, нейрогенез. А ведь мог Вася застрять и на гипотезе о вине родителей. Мол, мама виновата, ты – травмирован и недолюблен. И какие перспективы открывались бы для Васи при данном варианте?

В качестве небольшого штриха для размышления по данному вопросу можно привести из книги Аарон Бека и Артура Фримена «Когнитивная психотерапия расстройств личности» пример одного человека, испытывающего боли в спине. Он считал, что должен выполнять все рабочие задания на высоком уровне, в результате чего он не выполнял их в срок и откладывал, чтобы в будущем довести до уровня, который считал приемлемым. Невыполнения в срок рабочих задач приводило к стрессу, следствием которого и стали боли в спине.

При обращении к психоаналитику мужчина осознал, «некоторые проблемы, которые возникли у него по вине родителей», конкретнее, – мамы, которая была требовательна по отношению к нему. Но после того, как он пришел к данной мысли, ничего существенного в его жизни не изменилось, спина так и продолжала болеть.

Что-то стало сдвигаться, когда он стал спрашивать коллег, расстраиваются ли они, если он делает работу не на том уровне, который считал для себя приемлемым. До опроса коллег он считал (придумал себе), что, если он будет выполнять работу не в соответствии с придуманным им стандартами, то коллеги расстроятся. Оказалось, что расстраивать кого-то из них может только откладывание им работы. Оказалось, что для людей вполне приемлемым был иной уровень выполнения задач, и этот уровень был вполне посилен для мужчины. И он стал выполнять свою работу в срок, перестал нервничать и переживать, и боли в спине стали уменьшаться[4].

Опять мы видим – спасительную линейку: эмпатия, внимание к другим, новый опыт. Цветок тянется к солнцу.

Ядро травматического опыта можно представить как скукоживание личности вследствие удара по ней сильных переживаний. Они могут быть вызваны войной, грубостью ближних, голодом, болезнями, неудачами. Развитие личности блокируется, она более не разворачивает лепестки навстречу солнцу, впадает в спячку, апатию.

Визуально это скукоживание представлено в мультфильме «Кастрюлька Анатоля». Кастрюлька – некая дисфункция или телесное нарушение, которое Анатоль тащил по жизни.

Эта кастрюлька мешала ему, она цеплялась за лесенку, когда он пытался поднять на горку вместе с другими детьми, чтобы скатиться. Когда Анатоль ходил, кастрюлька царапалась о землю и издавала звуки, опознаваемые прохожими как неблагообразные. Анатоль пытался избавиться от кастрюльки, но она всегда была с ним, и потом она начала расти. Ему все надоело, и он решил спрятаться под нее, и когда он залез под нее, кастрюлька промерзла.

Это замерзание в плане личного развития и социальных отношений может быть спровоцировано различными факторами. Главное – не в них (хотя, конечно, понимание специфики травмирующих факторов бесспорно играет свою роль), а в понимание структуры доминанты, которая позволяет выбраться из-под «кастрюльки».

Из-под нее, Анатоля призвала к жизни одна девушка, которая сшила для кастрюльки сумочку и показала, как жить с кастрюлькой. Анатоль стал включаться в социальную жизнь, он стал рисовать, и его картинами стали интересоваться люди.

Рисовать… Икописец Григорий Журавлев родился без рук и без ног. Увидев свое новорожденное дитя, мать задумала убить его, а потом убить и себя. Но время шло, и отчаяние матери отступило.

Никто не мог предположить, что мальчик, росший без ножек и без ручек, – придет время, – и будет кормить семью. В мальчике был заметен интерес к миру (!), он наблюдал за окружающим миром и начал пытаться его изображать.

Он бревнышком выкатывался в двор, брал ртом прутик и изображал все, что видел вокруг: кошку, коровку, цветочки. Селяне Григория любили, приглашали на свадьбы (когда, естественно, вырос). Всегда веселый, остроумный, жизнерадостный, он как огонек светил людям «Безрукий и безногий иконописец Григорий Журавлев». «Внимательный взгляд умных глаз», – такая черта заметна зрителю на портрете Григория[5].

Подобную характеристику о взгляде дала одному малышу врач дефектолог, когда малыш был принесен в детский дом. Его родители были серьёзно и глубоко пьющими людьми. Помимо малыша в семье было еще четверо деток, но они сгорели вместе с домом во время пожара. После пожара родители стали пить еще больше, а мальчик тем временем жил в каких-то тряпках.

Когда его принесли в детский дом, у него не было даже прямохождения. В отношении него давались прогнозы и ставились диагнозы самые неутешительные (имбецил). Но упомянутая врач-женщина, ставшая впоследствии профессором, увидела в глазах малыша внимательный интерес. И тогда она сказала, что все с малышом будет хорошо.

Прогнозы не сбылись. Мальчик стал говорить, развиваться. Пошел в школу, правда не с семи лет, а с девяти, но все пошел!

Профессор (здесь ее фамилия не приводится, так как свои взгляды она излагала в устной форме во время частной беседы) считала, что, когда вопрос ставится о травматическом опыте, следует определиться в характеристиках личности, чтобы каким-то образом ставить вопрос о характере помощи.

Имеет значение тип нервной деятельности; что преобладает – возбуждение или торможение. Если преобладает торможение, то в результате травмы есть риск ухода человека в «капсулу», апатию, если – возбуждение, то – риск ухода в агрессию (пить, крушить).

Целеполагание: если у человека цель. Если есть, то он в результате столкновения с травматическим переживанием может погоревать-погоревать, да и пойти дальше. Если он и до столкновения с травматическим переживание жил без смысла, еле-еле «полз по грядке», а тут сверху его еще придавит травматический опыт, то есть риск того, что он «с этой грядки и не слезет».

Имеет значение и возраст. Если умирает родственник человека, у которого уже есть опыт зрелости, то человек может перенести этот опыт и остаться устойчивым. Малыш, узнавая о смерти близкого, может не сильно горевать в силу своего возраста. Реакция подростка, у которого и так все переживания обострены и оголены, может быть непредсказуемой. Также стоит учесть, что люди пожилые в отличии от более молодых нередко менее способны к быстрому пересмотру своих убеждений и к отказу от выработанных стереотипов (молодой гибкий прутик и вокруг пальца можно обернуть, а высохший, если попытаться обернуть, – сломается).

Близко по смысловой структуре к фактору возраста подходит и фактор интеллектуального развития. Так один мальчик из коррекционной школы, видя врача, с улыбкой сказал, что «они» сегодня папу похоронили. [Но с другой стороны, интеллект помогает осмыслить травматический опыт с иных углов, то есть «десенсибилизировать» его, лишить его остроты переживания, о чем рассказывалось в части 2.1. В той же части так же рассказывалось, что, чем больше площадей коры головного мозга человек активировал своей интеллектуальной деятельностью до травмы, тем большее количество площадей может переключиться на деятельность по преодолению последствий травмы].

Понимание особенностей личности помогает продумать стратегию помощи. Если человек не пришел к вере, то не всегда возможно его сходу привлекать к тому, чтобы с позиции веры взглянуть на происходящее. В данном случае начать, возможно, придется с чего-то другого.

С чего – начать? С того, чтобы выровнять соотношение между возбуждением-торможением, поднять интеллектуальный уровень. Научить прислушиваться к точкам зрения других людей (речь о разумном, осмысленном процессе, а не о слепом подражании), что позволит человеку начать расширять свои видения различных вопросов и потихоньку выходить из «кастрюльки».

В виде этой «кастрюльки» можно представить различные расстройства личности. Специфика их различна, но в каком-то смысле можно сказать, что каждое расстройство личности представляет свою «кастрюльку». Речь идет о том, что человек попадает в какую-то капсулу, у него формируется своеобразный способ восприятия мира, своеобразное видение различных вопросов, исходя из которого он строит свое поведение, и из своей капсулы он не хочется выбираться. Если есть интерес к миру, эмпатия, любовь, то со временем, можно надеяться, что человек нащупает «конструктивный» путь, идя по которому он выберется из капсулы, преодолеет предпосылки, на которых базируется расстройство.

В упомянутой выше книге «Когнитивная психотерапия расстройств личности» различные расстройства личности представлены, как зародившиеся в результате доминирования в сознании различного рода паталогических идей. Реализация паталогической идеи приводила к тому, что человек попадал в своего рода когнитивный коридор. Он воспринимал и мир, и социальные отношения очень узко, сквозь призму усвоенной схемы. И, можно сказать, что суть терапии сводилась к тому, чтобы поставить под сомнение правомочность паталогических идей и сформированной на их основе схемы, показать человеку альтернативные взгляды на реальность, расшириться его представления о реальности, научить его прогнозировать результаты следования паталогической схеме. А также – дать ему понять, какие перспективы перед ним открываются в случае следования иным, конструктивным представлениям. А также – научить его прислушиваться к ближним, признавать, что и у них есть свои мнения, и их жизнь значима.

Суть метода в чем-то перекликается с святоотеческим подходом, с точки зрения которого страсти (страсть, если сказать по-современному – тип реакции) основаны на восьми греховных помыслах: тщеславия, гордости и т.д.. Если суть указанного подхода выразить языком приближенным к святоотеческой лексике, то сразу становятся видны некоторые параллели. Подставить под сомнение правомочность паталогических схем – смирение (гордость, соответственно, – некритичность к собственным мыслям). Внимание к мнению ближних, развитие эмпатии, – любовь. То есть смирение и любовь помогают человеку прорвать стенки капсулы, сформированной расстройством, и выйти навстречу к новой жизни.

Ядро травматического опыта и его растворение

Мысль насчет того, что любовь (понимаемая не как «романтическая эмоция», а как деятельная способность проявить внимание к другому) способна вывести человека из капсулы травматического опыта может быть прокомментирована еще некоторыми данными из области физиологии.

См. главу «Любовь как способность переключить внимание в жизнь другого. Еще несколько замечаний о страсти гордости и самозамкнутости» из третьей части статьи «Обращение к полноте: Становление личности как путь преодоления зависимого поведения».

Прежде, чем их упомянуть стоит отметить и почеркнуть, что сам человек и его сознание к физиологии не сводится, что ссылки на различные исследования приводятся скорее в виде комментария. Так, например, М.И. Хосьминский в своей статье «Взгляд современной науки: Существует ли душа, и бессмертно ли Сознание?» http://www.memoriam.ru/sushhestvuet-li-dusha-i-bessmertno-li-soznanie приводит многочисленные имена ученых, стоящих за следующим посылом: сознание не сводится к деятельности мозга.

Также стоит отметить, что дополнительных тем, к которым можно перейти от главной темы данного части, можно привести множество. Есть травматический опыт детей-сирот (также – «социальных», «эмоциональных» сирот) и по поводу этого опыта, и по поводу детей могут быть открыты отдельные обсуждения. Если обсуждения такого плана не открываются на страницах части 2.2, из того не следует, что часть 2.2 представляет собой исчерпывающий ответ на заявленную в названии тему. Здесь тема представлена без включения в ее состав многочисленных вариантов, требующих дополнительного внимания (в части 2.2 важно проследить идею о внимании к другому как о пути преодоления травматического опыта, для дополнительных тем лучше открыть дополнительную часть).

В отношении детей, оставшихся без родителей, уже приводились мысли о воздействии на мозг гормона стресса. Так как дети, испытывающие эмоциональную боль вследствие лишения контакта с родителями, не могут быть постоянно в состоянии стресса, то происходит своего рода некое «отключение», анестезия. После «отключения», реализуемого при участии кортизола, ребенок уже как бы не ждет любви, ему надо как-то выживать в той ситуации, которая уже сложилась. И он растет, а вместе с ним растут и закрепляются определенные взгляды на жизнь, схемы, установки.

Понятно, что о случае, скажем, ребенка, оставленного родителями, нельзя сказать так просто: погладил по головке, он почувствовал любовь, и враз изменился, выйдя из когнитивного коридора. Как было отмечено, всего на пространстве одного текста не пропишешь, и в данном случае не разбирается процесс, каким образом ребенок может включаться в социальное общение. Отмечается лишь результат, к которому потенциально открыт тот, кто замкнут в ограниченные схемы взаимодействия с реальностью.

Слова о любви, выводящей из схем, на уровне физиологии могут быть предположительно отображены действием окситоцина. Окситоцин называют гормоном любви. Он вырабатывает в случае проявления заботы, доверия, действие окситоцина воспринимается как некий эмоциональный подъем. Но у окситоцина есть еще и другое свойство, он растворяет схемы, сформированные нейронными сетями.

Высказываясь на тему окситоцина, один автор отмечал, что установлена «связь между любовью и обновлением». Обновление можно представить как обширную реорганизацию нейронных сетей, и эта реорганизация происходит, когда люди влюбляются, становятся родителями. Как предполагается, выделение окситоцина «делает возможным исчезновение существующих нейронных связей, создавая условия для последующих масштабных изменений»[6].

О чем идет речь? Например, девушка выросла в родительском доме, у нее сформировался свой, может, в чем-то легкомысленный образ жизни, своего рода уклад, от которого она не хочет отступать. Но вот она встретила мужчину, которого полюбила. Она переезжает в его дом, в непривычные для нее условия, и к этим условиям ей нужно как-то адаптироваться. Рождение ребенка сопровождается встречей с еще более непривычными для нее условиями (подходить к кроватке с малышом по несколько раз за ночь), но она адаптируется и к ним. И даже более, она не очень-то и воспринимает трудности как трудности. Многое становится ей в радость.

В качестве комментария на этот счет можно привести некоторые мысли из наставлений преподобного Пасисия Святогорца. По его словам, бывает так, что иная девушка до замужества может спать до десяти часов утра. Ей лень делать какую-то работу, и она хочет жить на «всём готовеньком». Она наслаждается бездельем, к родителям предъявляет претензии и хочет, чтобы её все обслуживали.

Когда же она сама становится матерью, то «начинает походить на самозаряжающееся устройство … потому что в ней не переставая работает любовь. Раньше, дотронувшись до чего-нибудь грязного, она испытывала чувство брезгливости и тщательно мыла руки с душистым мылом. А сейчас, когда её младенец наложит в штанишки и их надо отстирывать, она испытывает такое чувство, словно берёт в руки мармеладные конфеты! Брезгливости она не испытывает. Раньше, когда её будили, она громко выражала недовольство тем, что её побеспокоили. Сейчас, когда её ребёнок плачет, она не спит всю ночь, и ей это не трудно. Она заботится о своём младенце и радуется. Почему? Потому что она перестала быть ребёнком. Она стала матерью, и у неё появились жертвенность, любовь»[7].

Конечно, как было отмечено выше нельзя сводить объяснение всей полноты многогранных явлений, протекающий в человеке, к физиологии. Но здесь этого сведения и не происходит. На данный момент подбирается линейка комментариев к теме преодоления устоявшейся неконструктивной модели. И в качестве примера такого преодоления был приведен образ девушки, ставшей матерью.

Этот образ ложится на идею, согласно которой окситоцин, как писал цитируемый выше автор, способен «уничтожать предыдущую модель», «существующие нейронные связи, чтобы создать условия для формирования новых привязанностей». Предполагается, что роль окситоцина «заключается в подготовке почвы для нового этапа, во время которого новые формы поведения заменят старые». Так случается, что мужчина, едва замечавший детей, вдруг превращается в заботливого отца. Он вышел за рамки глубоко укоренившихся моделей.

Когда люди вступают в супружеские отношения, растят своих детей, когда матери кормят грудью своих детей, даже, когда смотрят на их фотографии, – вырабатывается окситоцин. [К теме растворения прежних моделей (забывании?) можно добавить слова одного мужчины, который говорил, что «от своих детей родители инфаркта не получают». То есть несмотря на запредельность переживаний, связанных, например, с вхождением детей в бурную полосу рискованного поведения, что-то удерживает родителей от запредельных реакций (например, инфаркт) на свои переживания].

Окситоцин «позволяет двум влюбленным людям пережить период повышенной пластичности, приспособиться друг к другу и сформировать новые намерения и ощущения». Речь идет, в том числе, о ослаблении склонности к эгоистической занятости самим собой. Тот же, кто не влюблялся и с каждым годом становится все более эгоцентричным и погруженным в свои привычки, ассоциируется с образом закоренелого холостяка.

Холостяки и холостячки по мнению исследователя, цитируемого упомянутым автором, становятся все более ригидными, так как живут в одиночестве (а брак для них проблематичен, потому что они слишком привередливы). «Однако вполне вероятно, что они становятся все более ригидными, потому что не могут полюбить, и у них никогда не возникает выброс окситоцина, способствующего пластическим изменениям. В том же ключе можно объяснить, почему опыт влюбленности позволяет людям отучиться от эгоизма и стать более открытыми для другого человека, усиливает их способность стать хорошими родителями»[8].

Еще и еще раз подчеркивается, что слова о окситоцине приводятся лишь в качестве штриха к картине, но не в качестве самой картины, что человек не сводится к биохимии. Прокомментированная размышлениями на тему окситоцина мысль о растворении паталогических схем, далее будет комментироваться образами из произведений, в которых были даны примеры сопротивления травматическому опыту.

Разбираемые произведения были написаны, как это иногда говорят, в русской ментальности. Влияет ли ментальность на, как это тоже принято говорить, когнитивные функции, или не влияет, – на эту тему в научной литературе просматривается струя спора. Не включаясь на данный момент в спор, заинтересованному читателю можно предложить вспомнить, сколько произведений о преодолении травматического опыта он знает (основанных на реальности, а не фантазиях писателя, посылающего своего персонажа с легкость преодолевать «сто тысяч смертей»). Да, в данном отношении часто, даже сверхчасто, ссылаются на книгу Виктора Франкла «Сказать жизни “Да!”».

В немецких концентрационных лагерях Франкл находился с 1942 по 1945 годы. Имя Франкла обычно упоминается в тех случаях, когда заходит речь о смысле. Переживание (осознание?, понимание?) смысла, по Франклу, способно было поддержать человека, находящего в экстремальных обстоятельствах.

При всем уважении к Франклу и к его страданиям, можно отметить, что его имя – почти единственное упоминается, когда ставится вопрос о духовных аспектах выживания личности. Необходимо помнить и о сроках его пребывания в лагере. Несколько лет запредельных страданий – это неимоверно много. Но были люди, которые провели в условиях запредельных страданий времени гораздо больше, и при том не разрушились как личности, и их имена многим неизвестны.

Имен, которые могут быть упомянуты в связи с духовными аспектами выживания, в Православии несравненно больше, чем одно. Можно привести длинный ряд имен иерархов, монашествующих, мирян, прошедших через концентрационные лагеря в годы гонения на веру и оставшихся людьми. И сроки их заключения были выше, чем срок, пережитый Франклом в заключении.

На цифру, обозначающую реальный срок заключения, стоит смотреть с рассуждением. Ведь священники и миряне-христиане, жившие в годы борьбы с верой, подвергались гонениям еще до заключения под стражу. Гонения, притеснения во многих случаях не прекращались с окончанием фактического срока заключения. Даже, будучи по документам освобожденными из мест лишения свободы, они продолжали подвергаться прессингу в условиях атеистического режима.

Вот, некоторые имена (необходимо подчеркнуть, что нижеперечисленные люди попали в заключение не вследствие совершения ими уголовных преступлений, а вследствие прессинга со стороны репрессивного аппарата и атеистического режима):

Архимандрит Таврион (Батозский) провел 12 лет заключения и 8 лет ссылки в Кустанайскую область.

Архимандрит Иоанн (Крестьянкин) – 5 лет заключения (см., например, по книгам «Память сердца», «Божий инок»).

См. часть третью лекций «Остаться человеком», пункт 4d «Как выдержать. Характеры людей, прошедших через давление (о. Фаддей Витовницкий, о. Иоанн (Крестьянкин))».

Святитель Афанасий (Сахаров) – провел около 22-х лет в лагерях и более 6 лет в изгнании.

Преподобный Севастиан Карагандинский – провел в заключении 7 лет (см., например, по книге: Королёва В., «Живой воды неиссякаемый источник»).

Схиархимандрит Павел (Груздев) провел 6 лет заключения, затем сослан на вольное поселение в Казахстан на неопределенное время, через 5 лет освобожден как невинно пострадавший (см., например, по книге: Архимандрит Павел (Груздев): Документы к биографии. Воспоминания о батюшке. Рассказы отца Павла о своей жизни. Избранные записи из дневниковых тетрадей. М.: Отчий дом, 2012).

См. часть третью лекций «Остаться человеком», пункт 4g «Как выдержать. Характеры людей, прошедших через давление (преподобный Севастиан Карагандинский, архимандрит Павел (Груздев))».

Архимандрит Серафим (Тяпочкин) – пережил 10 лет заключения плюс 4 года ссылки в Казахстане (см., например, по книге: Неугасимый свет любви. Белгородский старец архимандрит Серафим Тяпочкин / Сост. иеродьякон Софроний Макрицкий. М.: Изд-во «Благочестие», 2017).

Митрополит Иосиф (Чернов) – на его счету 17 лет заключения плюс 2 года ссылки (см., например, по книге: Королева В., «Свет радости в море печали»).

Святитель Лука (Войно-Ясенецкий) – только в одном заключении провел 11 лет. До заключения и после, как и у многих других, – годы лишений, давления, осуществляемого по разным социальным каналам (см., например, по книге: Поповский Марк. «Жизнь и житие Войно-Ясенецкого, архиепископа и хирурга»).

Протоиерей Михаил Труханов – в заключении провел 5555 дней, как он шутливо говорил о себе: четырежды отличник (см., например, по его книге «40 лет моей жизни»).

См. часть третью лекций «Остаться человеком», пункт 13 «Не на князей надежда. Протоирей Михаил Труханов – взгляд на скорби с положительной стороны. Скорби и отношение к ним».

Монахиня Елена (Казимирчак-Полонская). Монашество приняла уже в преклонные годы, напрямую в заключении не была, но пережитое ею в годы Второй Мировой Войны и в годы репрессий позволяет включить ее имя в этот список (см. автобиографическую книгу «Действие благодати Божией в современном мире»).

См. часть третью лекций «Остаться человеком», пункты 4h «Характеры. Монахиня Елена (Казимирчак-Полонская). Куда идти, если не знаешь, куда. О интуитивном познании», 4i «Характеры. Монахиня Елена (Казимирчак-Полонская). Ефросиния Керсновская».

Ефросиния Керсновская – в годы репрессий была направлена на принудительные работы в Сибирь, длительное время провела в трудовых-исправительных лагерях (необходимо учесть, что в те годы лагеря ассоциировались не заключением человека на какой-то срок, а с уничтожением человека в максимально короткие сроки).

Ее опыт разбирается в третьей части данной статьи, в главе «Евфросиния Керсновская и ее книга “Сколько стоит человек”».

Также – в третьей части лекций «Остаться человеком», в пунктах 0a, 0b, 4j.

Алексей Арцыбушев. С детства подвергался гонениям как член дворянской фамилии. По сфабрикованному делу после пыток отправился в концентрационные лагеря (1946-52), потом – ссылка в серверной краю (до 1956). Его жизнь – фейерверк несгибаемого оптимизма, веры, любви к людям и воли к жизни (см. по автобиографической книге «Милосердия двери»; написал также о своей матери, прошедшей через горнило репрессий, но явившей дивный пример стойкости и мужества, в книге «Сокровенная жизни души»).

См. часть третью лекций «Остаться человеком», пункт 14 «Промысл Божий спасающий и обращающий скорби на пользу. Опыт А. Арцыбушева – гибкое реагирование».

Христиане Иван Солоневич и его брат Борис Солоневич (Иван Солоневич о опыте жизни в тоталитарном государстве и о истории фантастического побега из концентрационного лагеря рассказывает в книге «Россия в концлагере», Борис Солоневич – историю своей жизни и опыт заключения в Соловецком концлагере описывает в своей книге «Молодежь и ОГПУ»).

См. часть третью лекций «Остаться человеком», пункт 14 «Солоневич И. А. Помощь другим, лавирование между зубцами, понимание психологии других, вчувствование в социальной ситуации».

И список можно продолжать. Причем, речь идет о людях, которые не просто выжили, а о тех, кто после заключения вернулся к своему призванию, кто сохранил в себе любовь, веру в добро, о тех, кто не ожесточился и не пал духом. То есть, о тех, кто не стал жертвой травматического опыта. (Книги, написанные ими, – необыкновенны! Особо стоит отметить последние книги, начиная с книги протоирея Михаила Труханова (включительно)).

Травматический опыт применительно к теме заключения может быть отчасти выражен через устойчивое понятие «болезнь колючей проволоки». Термином «болезнь колючей проволоки» выражается комплекс травматических переживаний, охватывающих сознание заключенного. «Основным компонентом данной “болезни” считается рано или поздно захватывающая людей апатия. Именно апатия, приходя на смену страху и ужасу, выступает третьей возможной реакцией человека – после паники и агрессии – на насилие, осуществленное против него»[9].

Эта апатия свои щупальца запустила и прославленного психиатра Виктора Франкла (при всем глубоком уважении к нему). В своей книге «Сказать жизни: Да!», в главе, которая так и называется – «Апатия», он пишет: «Обхватив свою миску, я грею об нее окоченевшие руки и, хлебая суп, оборачиваюсь к окну. Оттуда на меня широко раскрытыми глазами смотрит этот труп. Еще два часа назад мы с ним разговаривали! Я продолжаю хлебать… Если бы я чисто профессионально не удивился тогда собственному бесчувствию, то, наверное, этот эпизод даже не запомнил бы – настолько мало была окрашена чувствами вся та жизнь в целом».

Этот опыт глубоко разнится с опытом людей, основавших свою жизнь на парадигме Православия. Многие из них демонстрировали совсем иное восприятие действительности, когда попадали в критические ситуации.

Здесь ради краткого примера можно упомянут имена простых русских женщин, репрессированных в годы гонения на веру. Анастасия Кузьминична Мишина, состоявшая членом общины верующих, была арестована в 1945 году. «В это время судили группу пензенских верующих, некоторых из них уже приговорили к расстрелу. Анастасию заключили в одну камеру с пензяками, и она сказала, что осужденные на смерть останутся в живых. Это было невозможно, но подвижница всю ответственность за пензенских верующих взяла на себя, и расстрел заменили заключением. В Пензенской тюрьме верующие пели духовные песни, молились, получали передачи, так как народу к ним приходило очень много. Следователь не раз спрашивал Анастасию, на что она надеется, но получал лишь один ответ: «Надеюсь на Божию Матерь». Наказание исповедница отбывала в одиночной камере (изоляторе) тюрьмы г. Владимира, откуда освободилась лишь в 1954 году, после смерти Сталина. … После освобождения подвижница жила в родном селе без права выезда. Долгие годы тюрьмы не сломили твердой веры Анастасии, не нарушили любви и мира в ее сердце. Она по-прежнему оставалась человеком необыкновенной доброты, такой же улыбчивой, матерью семейства, наставницей общины».

Анна Петровна Мишина, также состоявшая в общине, что – на Молочном источнике. Родившаяся в 1924 году, была заключена во время гонения на веру в лагерь в 1942 году. «В лагере, в Мордовии, заставляли работать практически без отдыха: день и ночь шили фуфайки для Красной армии. К узникам обращались по номерам, нашитым на одежде, к некоторым применялись пытки. Ночами изможденных людей выводили на улицу, и каждый раз все думали, что на расстрел. Освободившись по амнистии в 1955 году [7 лет заключения!, – больше, чем у Виктора Франкла], Анна вернулась на родину, оставшись доброй и глубоко верующей женщиной»[10].

Не показывает ли в этих примерах свой след русская «ментальность», основанная в своих корнях (которые многими людьми утрачены) на деятельном понимании Евангелия, суть которого – любовь (понимаемая не в смысле раздачи бесплатных обедов или реализации социальных программ, хотя и обеды и программы – дело нужная; речь идет о том, что любовь к людям проистекает из приобщения к полноте Евангелия, а не из сухого осознания, что должно «благотворить неимущим»).

«Русская идея, – писал Иван Ильин, – есть идея сердца… Она утверждает, что главное в жизни есть любовь и, что именно любовью строится совместная жизнь на земле, ибо из любви родится вера и вся культура духа. И все это не идеализация и не миф, а живая сила русской истории. О доброте, ласковости и гостеприимстве, а также о свободолюбии русских славян свидетельствуют единогласно древние источники – и византийские, и арабские. Русская народная сказка вся проникнута певучим добродушием. Русская песнь есть прямое излияние сердечного чувства… это дух живет в русской поэзии и в русской литературе, в русской живописи и в русской музыке».

И, к сожалению, эта идея все более и более утрачивается. И, соответственно, все более и более набирает обороты страшных маховик травматического опыта.

Идея травматического опыта сопоставлялась выше с евангельскими словами насчет того, что «по причинам умножения беззакония во многих иссякнет любовь» (Мф 24. 12). Эти слова привлекли внимание и академика Ухтомского. Он считает иссякновение любви причиной того бедствия, о котором также говорится в Евангелии: «люди будут издыхать от страха и ожидания бедствий, грядущих на вселенную» (Лк 21. 26).

Одинокий, погруженный в самого себя и не ожидающий от окружающего ничего кроме новых мерзостей, «постоянно задерганный новыми ожиданиями бедствий, солипсический человек уже сейчас настоящий мученик ада, сам диавол!» Ему некуда деться, в особенности, ему некуда деться от самого себя. Замыкаясь все более и более в самого себя он доходит до бреда величия. Осуждая все и проклиная, он оправдывает только себя самого. И здесь – вершина безумия.

«Если только человек в текущих тяжестях жизни замкнется в себе, потеряет спасительный светоч любви, он быстро скатится сначала до бреда преследования, до замкнутого в себе все-обсуждения, до бреда величия! Спасение здесь исключительно в любви, в одной только ней, открывающей человеку, что центр жизни не в нем, а в человеческих лицах и лице вне его! Так что, когда все оскудеет и все пройдет, останется любовь, и она искупит и исцелит все!» (здесь Ухтомский далее цитирует известные слова святого апостола Павла, названные «гимном любви» (1 Кор 13. 8–10); подробное объяснение этих слов дается святителем Феофаном Затворником в его книге «Первое послание к Коринфянам святого апостола Павла»).

Почувствовав однажды лицо другого, человек приобретает нечто, что переворачивает всю его прежнюю жизнь.

Такой переворот не достигается никакой «моралью». «Жалкими словами не преодолеть того, что делается веками и историей культуры» [иными словами, здесь мало могут помочь одни размышления и психологизмы, нацеленные на, выражаясь по-современному, масшабирование эмпатии]. «Культуре надо противопоставить культуру. Надо вкоренить соответствующее общественное устройство, где один был бы ценен для всех, а все ценны для каждого. И надо, чтобы сама привычная обыденность в своих мелочах, т. е. самый быт, поддерживала эту доминанту каждого из нас на бесконечно ценное человеческое лицо».

То есть, о чем идет речь? Недостаточно одних размышлений на тему того, что любовь и внимание к другому помогают человеку выйти из, если условно сказать, зоны стагнации. Такого рода размышления могут быть сведены на нет инерцией предшествующей жизни человека, инерцией общества, в котором он живет. Если многие годы человек наращивал в себе эгоистические тенденции и шел в ногу с обществом, наращивающим те же тенденции, то понятно, что враз себя человеку не изменить.

А если он был брошен, предан, и тут ему кто-то начал говорить о любви? А он боится вновь кому-то поверить, потому что связывает понятие доверия с возможной болью, возможно последующей за возможным предательством? Что если человек, может, и решился пойти на риск, чтобы довериться и полюбить кого-то, но весь уклад его жизни, вся обстановка, привычки – все вопиет о обратном?

Ответ в том и заключается, что человек, если он желает сохранить любовь, должен, там, где это возможно, определенным образом переработать внешнюю обстановку (чтобы даже предметы быта не напоминали ему о обратном).

См. главу «Влияние окружающей обстановки на внутреннее состояние человека» из четвертной части статьи «Мировоззренческий сдвиг – детонатор наркотического бума и распада общества».

Чтобы любовь могла гармонично встроиться в жизнь человека, у него должно развиться понимание, что делать, если совершил поступок против любви. Например, поругался с близкими и теперь испытывает чувство вины. Если человек не в курсе такой элементарной «вещи», как «попросить прощения», то возникает риск того, что он прекратит отношения с близкими. Например, не сможет найти ориентацию в шквале мыслей, рождающихся после серьёзного конфликта. Мысли типа «все пропало!», «да, я вообще, больше к ним никогда не подойду» могут просто исчезнуть после взаимного примирения.

Также ему нужно научиться уравновешивать идею любви другими представлениями. Например, если речь идет о учителе, то, как писал священномученик Фаддей (Успенский) учитель должен любить детей, но не доводить отношения с ними до панибратства.

См. главу «Избегать заискивания и превозношения» в статье «РОДИТЕЛИ И ДЕТИ (часть 1): О принципах общения с “трудными” людьми и воспитании. Беседа с сотрудниками Центра свт. Василия Великого».

Прибавьте сюда и проблему измененного состояния сознания, при наличии которого человек убежден, что ничего хорошего в его жизни не получиться, что кругом – враги и пытаться что-то предпринимать для изменения жизни – не стоит. Из измененного состояния сознания человек может выйти посредством участия в Таинствах, в частности, – Исповеди и Причащения.

То есть, чтобы поддержать в себе способность следовать путем любви, человек должен быть приобщен к некоей полноте опыта, помогающего ему определенным образом выстраивать свою жизни, ведя ее таким образом, чтобы на всех этапах своего развития она не отрывалась от возможности приобщиться к Божественной благодати.

Полнота опыта, благодатной жизни – в Церкви. Именно полноценное вхождение в Церковь и помогает личности человека раскрыться, а травматическому опыту – быть преодоленным. Вне этой полноты взятые сами по себе идеи насчет любви, окситоцина и эмпатии мало, что могут дать человеку.

Дело Христа, по слову священномученика Илариона (Троицкого), состояло в том, что Христос «принес для людей новую жизнь, пересоздание человеческого естества»⁶⁵. Принципом этой жизни стал «принцип любви»⁶⁶. Соединиться в союз любви люди и смогли после того, как произошло «пересоздание самой природы». Ведь грех, живущий в природе, которая досталась людям от Адама, противился соединению людей⁶⁷.

И это сопротивление каждый человек, если он хоть сколько-нибудь внимателен к себе, без труда в себе увидит. Каждый знает, как разум гнется под напором страстей несмотря на понимание человеком того, что есть хорошо, а что есть – плохо. Почему человек совершает зло, если он знает, что это плохо? «Потому, что одно дело знать, а другое дело жить». Недостаточно только знать о добре для того, чтобы быть хорошим человеком. Разум признает, что заповедь о любви хороша. Но, несмотря на это понимание, в самом себе человек видит ту предрасположенность ко греху [появившуюся в человеческой природе вследствие грехопадения], о которой апостол Павел сказал: «не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю» (Рим. 7,15). Одной заповеди о любви мало. О любви говорил и Ветхий Завет, и язычники, но у человека не было сил для осуществления этой заповеди. «Но в том-то сила и значение дела Христова, что оно не ограничивается одним только учением. Человеку даны новые силы, а потому для него и возможным становится новое церковное единение»⁶⁸. Дух Святой, живущий в Церкви, дает члену Церкви силы «в жизни своей руководиться любовью»⁶⁹ (см. главу «Непреображенная природа и учение святого священномученика Илариона (Троицкого)» из статьи «Тирания мысли и алкоголь: О выходе из состояния “тирании мысли” и преодолении того, что толкает человека к алкоголю»).

Важен также и факт (фактор) личной духовной жизни человека. Исходить вовне без опасности быть распыленным может тот, кто укоренен в духовной жизни и имеет навык восполнения сил в молитве. Если человек не укоренен в духовной жизни, то его активность, направленная вовне, рискует потерять характер любви. Активность, направленная вовне, рискует трансформироваться в «просто социальную деятельность». Если такого рода деятельность не связана с ядром личности, то возникает риск вхождения человека в то состояние (процесс?), которое в современной литературе может быть обозначено как выгорание.

См. лекцию «АКТУАЛЬНОСТЬ МИЛОСЕРДИЯ: о социальном служении, врачах, выгорании, поиске пути, любви».

Иными словами, любовь творческая, созидательная и питающая человека, может расти и развиваться при поддержки прочих сторон деятельности человека. Различные стороны деятельности гармонично сочетаются друг с другом (как кто-то мог бы сказать, – формируется спаянная идентичность) в случае приобщения человека к целостной системе понятий и полноте духовного опыта – к вере.

Вера, по мнению упомянутой выше женщины-профессора, – это «наш щит на все времена». Когда человек входит в мир веры, то он поднимается на какой-то иной уровень осмысления реальности и принятия решения. Во время сеанса психотерапии, по мнению профессора, и пациент и терапевт находятся в одной плоскости, и пациент совершает движение скорее по горизонтали. Когда он смотрит на мир глазами веры, и исходя их этого видения перестраивает свое поведение, в его жизни появляется вертикаль, наличие которой помогает ему подняться над трудностями.

О в вертикали см. главу «Регрессия и исчезновение вертикали» в части 4.1 статьи «Остаться человеком: Офисы, мегаполисы и лагеря».

Вера – активна, она включает ведь в себя не только умозрительные взгляды, но и те самые эмпатию и любовь, ту самую бодрую доминанту, которую Ухтомский полагал главной, – доминанту на лицо другого.

См. например в цикле «Разноголосица мыслей», пункт 2.3 «Трезвение. Духовные авторы о внутренней тишине и целостном выстраивании жизни. Вера – активна».

А.А. Ухтомский считал, что довольно трудно бороться с поведением, которое не нравится, если атаковать его доминанты «в лоб» – целесообразнее искать условия для возникновения новой доминанты. При определенных условиях, под действием новой доминанты, первая [паталогическая] будет тормозиться сама собою и, может быть, сойдет на нет.

…Ухтомский считал, что «преодоление себя и бодрая творческая доминанта на лицо другого даются очень просто, и сами собою там, где есть любовь». В этом смысле обращают на себя внимание как содержание, так и само название книги священномученика Александра (Миропольского) «Любовь – сущность христианства».

… «Главную доминанту Ухтомского, – как писал один психиатр, – невозможно понять иначе как христианское мировоззрение, найденное внутри нейрофизиологической науки»[11]. «В теории физиолога Ухтомского (и не только его одного) заповеди христианства становятся законами нейрофизиологии. Из области человеческой нравственности, которую XX век отринул, как никому не нужное и докучливое социальное ограничение, они переходят в область биологии мозга и психиатрии»[12] (см. главу «Квинтэссенция цикла лекций “Обращение к полноте” и лекции “Две доминанты”» в третьей части статьи «Обращение к полноте: Становление личности как путь преодоления зависимого поведения»).

Доминанта развития / жизни состоит из различных «сегментов», как луч солнца, – включающий в себя различные цвета, В статье, о совокупности «сегментов» конструктивной доминанты нет возможности рассказать подробно, ибо такой рассказ чрезмерно увеличит размер статьи, утопив главную мысль в массе подробностей.

Разбор различных сегментов доминанты жизни – удел четвертой части лекций «Остаться человеком: Офисы, мегаполисы, концлагеря» (а также – многих лекций части третьей, например, лекций 18-25). В четвертой части, в том числе, разбирался феномен той категории узников концентрационных лагерей, которая описывалась словами «живой труп». Речь шла о людях, умственная деятельность которых, развитие, эмпатия, воля к жизни – были блокированы.

О том, на каких основаниях люди, рискующие в эту категорию «провалиться», пытались утвердить свою жизнь, за что они пытались «зацепиться», и рассказывается в лекциях. Социальные отношения, и, если быть более точным, – отношения, основанные на любви и доверии, оказывали мощнейшее стимулирующее действие на пробуждение человека из спячки, на процесс выхода его из состояния апатии и стагнации (см., например, в четвертой части лекций пункт 29.4 «Социальные отношения как фактор выживания. Посттравматическое расстройство. Книга “Побег из лагеря смерти”»).

Специально стоит отметить, что когда вследствие обжигающего контакта с беззаконием в человеке охладевает любовь, человеку нужны весомые основания вновь отважиться на то, чтобы обратиться к любви. Пошатнувшая картина мира вследствие насилия, предстательства, измены может быть восстановлена тогда, когда человек обращается к тому, что выше его опыта и его представлений (которые на данный моменты отравлены). Высшая правда, вера, жизнь по вере, участие в Таинствах, молитва, – пробуждают к жизни человека, покрывшего инеем в ментальном смысле.

Пусть на данный момент он не может понять смысл происшедшего с ним страшного опыта, не может понять и простить других, пусть он много не может, но если он будет тянуться, пытаться соотнести свою жизнь в вечной правдой Евангелия, выжженое пятно в его восприятии когда-нибудь вновь станет способным принять в себя семена цветов. Появится новый опыт, суть которого человека пока не способен предвидеть, и на основании этого опыта, а также благодатного воздействия черное пятно начнет исчезать, травматическая доминанта начнет перестраиваться, преодолеваться.

Понимание механизмов, на основании которых происходит эта переинтеграция позволяет считать, что сама по себе концентрация на травматическом опыте не освобождает от этого опыта. То есть бесконечные размышления на тему «вины родителей» (или кого-то другого), «переспросмотры» травматических ситуаций лишь углубляют паталогическую доминанту в нервных центрах.

Рассмотреть опыт прошлого, чтобы внести в него новые противоположные апатии, ненависти и страху представления, с целью разрушения паталогической доминанты, – дело благородное. Но опять и опять возвращаться к мысли, что я таков, потому что не был понят другими, или потому что вовремя не распознал болезни, или потому что был подло обманут, – дело гибельное.

См. главу «Разрыв паталогической доминанты и молитва Иисусова» в части 5.1 статьи «Преодоление игрового механизма».

Гибельный характер такого дела становится понятным, если на дело посмотреть с точки зрения учения академика Ухтомского о доминанте. «Доминанта есть центр, наиболее легко отзывающийся на дальние волны и очень легко суммирующий в себе возбуждения по их поводу». То есть каждая мысль из «гибельного» разряда суммируется с предыдущими, усиливая возбуждение в текущем очаге. В конце части 2.1 данной статьи приводились слова Ухтомского, описывающие доминанту как состояние нервной системы, вызываемое к жизни вследствие возбуждения в коре головного мозга некоего «разрыхленного» очага[13].

Любители помнить о своих обидах! Знайте, что с каждой новой мыслью на свою излюбленную тему Вы все более разрыхляете текущий очаг, и он все более и более начинает напоминать воронку, втягивающую и «поглощающую» (подчиняющую своему ритму) прочие площади коры головного мозга.

Сползанию в «воронку» будет положена преграда тогда, когда прочие площади коры головного мозга будут укреплены (активированы) по другому поводу. О примерах активации «по другому поводу», о новой творческой, конструктивной доминанте, преодолевающей паталогическую, и пойдет далее речь.

О преодолении обиды см. цикл «Обращение к полноте», пункт 1.4 «Гнев, осуждение, обида», более подробно – в отдельной лекции «Гнев: причины возникновения, последствия развития, пути преодоления».

Применительно к теме обиды на маму – в ответе «Мучительные воспоминания о прошлом (обиды на родителей и на Бога, сожаление о упущенных возможностях и проч.)».

В виде текста о обиде см. в третьей части статьи «Обращение к полноте: Становление личности как путь преодоления зависимого поведения».

Примеры перестраивания травматической доминанты и преодоления ее

Как же выглядит в реальности результат перестраивания травматической доминанты и результат ее преодоления? В качестве ответа на этот вопрос ко всем примерам, приводимым выше и в части 2.1 можно предложить описания, заимствованные из еще трех источников. Они, – эту особенность необходимо подчеркнуть, – носят автобиографических характер, то есть описывают процессы, реально протекавшие в действительности (а на моделируемые на бумаге).

Речь идет о книге Юрия Бессонова «26 тюрем и побег с Соловков», о книге Невесского Е.Н. «Первый эшелон», о книге Елены Мартилла и Светланы Магаевой «Мученики лениградской блокады». Далее – о интересующих описаниях и эпизодах из источников – по порядку.

Данный раздел можно расширить через привлечение материала из первой части статьи «Три силы: Цель жизни и развязавшееся стремление к игре (казино, гонки, игра по жизни)». В главе «О лекции “Две доминанты”» приводятся советы преподобного Порфирия Кавсокаливита, в том числе, в отношении девушки, страдавшей депрессией. Общий смысл наставлений в том, что если в темную комнату будет допущен свет, то тьма уйдет. Есть как бы два участка в саду и один источник с водой, если пустить его к цветам, то колючки засохнут. Помимо принципа преодоления негатива через обращения к конструктиву, преподобный Порфирий отмечал еще и аспект, выходящий за рамки человеческих возможностей к саморегуляции.

Он наблюдал как Божественная благодать во время генеральной исповеди освобождает «от всего плохого опыта жизни, от ран, душевных травм и вины». Его размышления о психологических травмах, а также о Божественной благодати, которая освобождает «от всего плохого опыта жизни, от ран, душевных травм и вины», приводятся в книге «”Победить свое прошлое”: Исповедь – начало новой жизни» в главе «В Таинстве Исповеди действует благодать, которая освобождает “от всего плохого опыта жизни, от ран, душевных травм и вины”».

Из уже упомянутых источников в части 2.1 стоит стократно подчеркнуть и отметить тремя восклицательными знаками книгу «Отец Арсений». Книга представляет из себя сборник повествований о христианах, живших в суровые годы Второй Мировой Войны и эпохи тотальных репрессий. Книга начинается с описания ключевых событий, пережитых отцом Арсением во время длительного заключения в лагере уничтожения. Затем открывается ряд жизненных историй, написанных по просьбе отца Арсения его духовными чадами, с которыми он встречался после своего освобождения (встречаются «укороченные» версии этой книги, но желательно читать полную версию книги – довольно «толстое» (но очень легко читаемое) издание, включающее следующие разделы: Введение; часть первая «Лагерь»; часть вторая «Путь»; часть 3 «Дети»; часть 4 «Путь к вере»; часть 5 «Возлюби ближнего своего»; Воспоминания об отце Арсении»).

Важные подробности приведенных историй состоят в, в том числе, в рефлексии, анализе авторами своих внутренних содержаний. Практически каждый из описанных в конкретной истории путей мог привести к образованию паталогической доминанты, наподобие той, которая штурмовала сознание упомянутого выше Эрика Ломакса. Почему паталогические доминанты не образовывались, а если и зарождались, то переинтегрировались и преодолевались доминантами бодрыми? – ответ на этот вопрос является, сказать о книге языком данного текста, одним из главных посылов книги.

Есть версия, согласно которой отец Арсений является собирательным образом, а не реально жившим человеком. Если бы оно и действительно было так, и отец Арсений был бы придуманным персонажем, то практическая ценность изложенного материалы упала бы в разы. Ведь, тогда бы получалось, что описанные подходы по преодолению травматического опыта, не прошли реальной апробации, а были вызваны к существованию лишь чьим-то воображением.

Версия о призрачности отца Арсения снимается в предисловии, написанным протоиереем Владимиров Воробьевым – ректором православного университета во имя святителя Тихона Патриарха Московского (священником уважаемым, признанным и не бросающим слов на ветер). И отец Арсений был реален, и реальны были его чада, и, следовательно, реален был их опыт преодоления травматической доминанты (или, в несколько иной формулировке, – опыт такого выстраивания ритма и уклада жизни, при которых травматическая доминанта не может созреть, раскачаться, разогнаться и начать поглощать ментальное пространство человека).

Многочисленные примеры сопротивления разлагающему воздействию травматических обстоятельств приводятся в лекциях цикла «Остаться человеком: Опыты, мегаполисы, концлагеря». В третьей и четвертой частях лекций разбирается тема выживания, которая включает с себя, в том числе, и понятие психологического выживания. Указанное понятие означает, что человек выживает именно в качестве личности, а не просто в качестве биологического объекта.

То есть человек, который выжил в обстоятельствах, несущих в себе «травматический заряд», не просто выходит из этих обстоятельств телом, но и сохраняет свою идентичность (на практике, во многих случаях можно говорить, что именно в огне травматического смерча человек обретает, выковывает свою идентичность, поднимаясь над собой прежним, инертным). Мало выжить в войне, важно, что война закончилась для человека в его сознании (вспомним пример Эрика Ломакса, для которого война не заканчивалась 30 лет после ее фактического, на уровне политических решения и военных операций, окончания).

Беседы 22–25 третьей части цикла и беседы, начиная с 24-ой, четвертой части цикла (предполагается, что лекции будут продолжены) пронизаны темой Искры Жизни. Свет Искры Жизни противостоит процессу деформации личности и превращения личности в Живой Труп в условиях стресса и «жесткого излучения» травматического опыта. Одним из аспектов превращения в Живой Труп является тотальный захват личности апатией, которая сковывает все исходища души, в результате чего человек превращается в машину, в шаркающий ногами механизм, автоматически реагирующий на импульсы, поступающие извне.

Тема противостояния превращению в Живой Труп была отражена в частях 4.1 и 4.2 статьи с одноименным названием (отдельное название части 4.1 – «Доминанта жизни и точка опоры», части 4.2 – «Мы человеческого рода…»). В части 4.1 Икра Жизни была представлена с позиций учения о доминанте – как доминанта жизни.

В текстах было показана, что процесс разложения личности, наблюдаемый в концентрационных лагерях, может протекать по сходному руслу и в условиях относительно мирной жизни. Принципы разложения личности под воздействием жесткого травматического опыта и в лагере, и в городе (насилие в семье, например), иными словами, при различных внешних условиях, – сходны, если не сказать большего (общи?). И потому так важно понимать принципы, на основании которых человек может противостоять мертвящему яду протекающей внутрь апатии.

В этом смысле человеку, никогда не бравшему в руки оружия и никогда не одевавшему на себя арестантскую робу с номером, пригодится опыт воина или мирного жителя, не потерявших рассудок в запредельных условиях военного времени, а также заключенного, не потерявшего человеческий облик в запредельных условиях лагеря уничтожения.

Боевой опыт и книга Юрия Бессонова «26 тюрем и побег с Соловков» (бег под прицелом; вера и любовь – как иммунитет)

Юрий Бессонов – профессиональный военный, офицер царской армии. После революции 1917 года, когда была объявлена охота на тех, кто имел к прежнему режиму хотя мало-мальское отношение, был арестован и отправлен в заключение. Во время нахождения в отделении Соловецкого концлагеря ему было предложено помогать администрации в подавлении заключенных, на что он вследствие своих убеждений пойти не мог (условия заключения, которое люди отбывали в те годы, трудно представить, исходя из реалий нынешних; в те годы заключенные, скорее, уничтожались, чем содержались).

Необходимо подчеркнуть, что в послереволюционные годы люди заключались в концлагеря (где многие и заканчивали путь своей земной жизни) не за фактические преступления (которых могли и не совершать), а вследствие самого факта своего существования. Достаточным предлогом для «сухого расстрела» (смерть в концлагере) являлись принадлежность человека к дворянскому сословию, идейные расхождения с господствующей партией, принадлежность к классу, который был обозначен господствующей партией как враждебный. Достаточным предлогом являлась принадлежность человека к фамилии, из которой в годы прежнего режима выходили более-менее заметные деятели. Многочисленные примеры тому приводятся в многотомной серии книг «Воспоминания Соловецких узников», в первом томе которой приводятся воспоминания Бессонова и его «коллеги» по побегу – Мальсагова.

Не имея возможности вследствие своих убеждений пойти на сотрудничество с администрацией и боясь, что не вынесет условий заключения, Бессонов пребывал в раздумиях по поводу своей дальнейшей жизни. Все размышления, к каким он приходил, казались ему теорией и не давали «смысла». Все отошло на задний план, ему «чего-то не хватало. И что-то было важней всего. Но что?» Он мучился, искал и не мог понять, в чем дело. Наконец он почувствовал все ту же силу, все тот же импульс, которые не мог вытравить в тюрьме. Что именно почувствовал? – «сила сильная», любовь.

[Некоторые выражения автором не расшифровываются. Предположительно, слова насчет того, что он не мог вытравить любовь в тюрьме, могут иметь следующее значение. Некоторые люди, попадая в экстремальные обстоятельства, ожесточаются, перестают делиться с ближними едой, добрым словом. Они начинают вести полуживотный образ существования, полагая, что такая стратегия поможет им выжить. Но кто-то, даже испытывая нехватку в еде и в силах, все равно оказывал любовь к ближним, делился с ними и едой, и добрым словом.

Понимаемые в таком ключе слова Бессонова можно сопоставить с опытом Евросинии Керсновской, рассматриваемым в третьей части данной статьи (см. главу «Евфросиния Керсновская и ее книга “Сколько стоит человек”» http://solovki-monastyr.ru/abba-page/solovki_page/2044/). Когда в крайне стеснительных условиях заключения и голода один человек посоветовал ей никогда ни с кем не делиться едой, она не приняла этот совет. Даже оставаясь в крайне стесненном положении, она, чем могла, делилась с ближними. В рамках эгоистической модели выживания ее поведение могло показаться безумием. Но по факту, Евфросиния избежала разрушительных последствий влияния голода.

Она избежала необратимых форм авитаминоза (от недоедания), голод не доводил ее до исступления, она, даже находясь на грани голодной смерти, «не испытывала звериного эгоизма». Ее взгляды по данному вопросу, рассмотренные под углом темы преодоления травматического опыта, имеют большое значение, ведь голод несет в себе травматический потенциал. И если травматическому воздействию, излучаемому голодом, человеку нечего противопоставить, то возникает риск искажения, деформации его личности.

То есть, не вставая на пути звериной логики выживания, Евфросиния старалась оставаться человеком, что, собственно, и помогало ей выжить (учитывая, и действие иных факторов) в запредельных, с точки зрения человеческих возможностей, условиях].

После того, как Бессонов почувствовал эту «силу сильную» его колебания исчезли и решение было принято, – бежать. Побег Юрием Бессоновым был совершен фантастический. Более месяца с иными участниками побега он шел по лесам, уходя от погони, вступая в вооруженные столкновения с красноармейцами, отправившимися в погоню.

В лекциях о побеге:

в третьей части цикла «Остаться человеком: Офисы, мегаполисы, концлагеря», в пункте 8а «Идти ли вперед – побег Юрия Бессонова. Промысл Божий – Господь наставит кротких. Подсказка по жизни»;

в четвертой части цикла «Остаться человеком: Офисы, мегаполисы, концлагеря», в пункте 12 «Выжить – сознание – не стать человеком-роботом. Выживание на войне и вера. Побег Юрия Бессонова».

Необходимо сразу отметить, что Бессонов был профессиональным военным, обладающим опытом боевых столкновений и умеющим применять оружие. То, что за годы первой мировой и гражданской войн он сумел не растерять любовь, само по себе уже неким образом характеризует его личность. Любовь для него – сознательный, постоянно реализуемый и поддерживаемый в актуальном состоянии выбор. Его слова о любви – вовсе не праздные слова человека, качающегося на гамаке или пишущего оды и баллады о «возвышенных чувствах» возле трещащего дровами камина.

Бывает, что кто-то под любовью подразумевает что-то типа сентиментальности, слезливого сожаления о чем-то, фантазию юноши на тему возможной встречи с «незнакомкой» и т.д. и т.п.. Для Бессонова любовь была активной доминантой, стягивающей вокруг себя все силы души и организующей определенным образом всю психофизическую полноту его личности.

Кто-то считает любовь чем-то вроде «факультативного занятия», – когда, мол, есть свободные ресурсы, время и, главное, когда, мол, никто не трогает, то «можно и любовь проявить». Бессонов же шел путем любви и в годы лихолетья, когда не то, что «активно трогали», но и головы сносили.

О в таком ключе понимаемой любви см. в части третьей статьи «Обращение к полноте» в главе «Любовь как способность переключить внимание в жизнь другого. Еще несколько замечаний о страсти гордости и самозамкнутости».

О том, что Бессонов был способен не только чувствовать, но и действовать, причем, решительно и активно, свидетельствуют мемуары Мальсагова – соучастника побега. Мальсагов – профессиональный военный, офицер царской армии, имевший опыт партизанской войны в горах Кавказа (развернувшейся с приходом большевиков на Кавказ), человек сам вышедший с Кавказа (ингушского происхождения).

Даже ему, опытному воину, труден был этот фантастический многодневный марш по лесам и болотам в условиях вооруженной погони. Бывало, что беглецы не имели сил двигаться дальше. И мотивировал их на дальнейшее движение именно Бессонов. Он «потрясал винтовкой перед носом каждого, кто останавливался хотя бы даже на минуту, и грозил убить на месте. В тот момент он, – писал Мальсагов, – казался нам жестоким, но теперь я понимаю, что беспощадная строгость нашего командира в большой степени определила успех побега»[14] [долгая остановка означала риск того, что беглецы будут настигнуты погоней и убиты].

Еще штрих, оставленный Мальсаговым, характеризующий Бессонова, как человека способного на решительные меры и как человека, о котором нельзя сказать, что он – оторванный от жизни мечтатель. Однажды группа наткнулась на поджидавшую ее засаду. «Распахнув дверь, Бессонов увидел три прямо на него наставленные винтовки. Будучи на редкость хладнокровным человеком, он и в этой ситуации не утратил самообладания, быстро захлопнул дверь и начал стрелять сквозь нее» (в результате развернувшейся стычки красноармейцы бежали).

Нестандартное решение во внештатной ситуации

[Ситуация, по сути, была почти что безнадежной. Способность за микро-доли мгновения найти ориентацию в сложной ситуации и принять нестандартное решение, является, как можно предположить, одним из следствий того, что человек живет по-любви.

Если человек способен, например, в мирной обстановке заметить печаль на лице собеседника и понять, что своими словами он делает собеседнику больно (и, соответственно, мгновенно перенаправить ход разговора в русло иной темы), то про такого человека можно сказать, что он выковывает в себе способность мгновенно оценивать внешние ситуации и мгновенно находить в них решение. То есть у такого человека в процессе его ежедневной социальной жизни формируются определенные навыки, которые кто-то может обозначить как soft skills.

Навыки такого рода некоторые люди надеются освоить на различных тренингах и курсах. Не поднимая вопроса о эффективности обучающий программ, на данный момент стоит только одно: реализуемая любовь (понимаемая как активная способность проявить внимание к ближнему) способствует обретению навыка вчувствоваться социальную ситуацию, мгновенно находить нестандартное решение.

О нестандартном решении см. пункты 83-85 в части первой цикла лекций «Остаться человеком: Офисы, мегаполисы, концлагеря». А также – в части третьей одноименной статьи (отдельное название третьей части – «Вчувствоваться в ситуацию. Спасаться при многозаботливости»).

Эта способность в случае реализации любви тренируется исподволь каждый день, причем человек не чувствует, что затрачивает на эту тренировку какие-то дополнительные усилия. Человек же, никого не любящий, пытающийся во время специальных обучающий программ воспитать в себе указанные soft skills (иногда ассоциируемые с так называемым «эмоциональным интеллектом»), постоянно находиться в состоянии необходимости проявлять внимание во вне.

Но внимание он проявляет не по причине интереса, а вследствие механического усилия. Если внимание, проявляемое при любви, может (если прочие условия соблюдены) не отвлекать человека от внутренней рефлексии (при переживаемом интересе происходит общая активация активности мозга), то при механически проявляемом вовне внимании, фокус внимания человека может сместиться. Человек может отвлечься от анализа внутренних задач (анализ состояния, обработка полученного информации), что-то упустить из вида. Ему тяжело следить и за внешним, и за внутренним, он раздражается. Так называемые техники осознанности, удержания внимания «здесь и сейчас» через удержания внимания на внешнем объекте изматывают человека, так как вследствие реализации такой техники он вводит себя в аномальный, неестественный для себя режим.

Тот, кто любит, не покидает своего «центра» и при контакте с внешней реальностью, внимание к внешней реальности его не изматывает. Здесь в качестве аналогии можно привести образ любящей матери, которую не изматывает общение с активным (и в чем-то – с «хулиганистым») ребенком. Учитель же, нанятый за деньги и ребенка не любящий, общение с ним воспринимает как пытку. Можно сказать, что доминанта любви (в терминологии академика А. Ухтомского, – доминанта на лицо другого) способствует развитию лобных долей коры головного мозга, в число функций которых входит планирование, а также – определение наиболее актуального действия в общем контексте ситуации и в общем контексте имеющегося перечня задач].

***

Способность к принятию нестандартного решения в контексте таких тем как травматический опыт и иммунитет к боевой психической травме потрясающим образом проявилась в жизни Вадим Бойко – автора книги «После казни» (название отсылает читателя к эпизоду, в котором Вадим описывал, как его подвергали пытке имитацией расстрела). В этой книге он рассказывает, как в годы Второй Мировой Войны он, будучи пятнадцатилетним подростком, был схвачен немцами в украинском городе Сквиры и отправлен в Германию.

В надежде вернуться на Родину он совершил шесть побегов. «Он крался балками, оврагами, перелесками, ужом полз по чужой земле, помня, что малейшая оплошность может стоить жизни. Превозмогая сомнения, отчаяние и страх, упорно пробирался на восток и… вновь попадался». После очередного ареста его помещали в тюрьму и допрашивали с применением пыток. В то время пленных в тюрьмах долго не держали, так как Германии нужны были рабочие руки, и пленных отправляли на работы. Но перед отправкой на работы в тюрьме их «обрабатывали», стремясь выбить саму мысль о побеге.

Попадаясь в плен, Вадим каждый раз держался простой версии, будто он отстал от эшелона. Как бы его ни истязали, он стоял на своем. После очередного ареста его спроваживали в ближайший концлагерь, откуда он снова бежал.

На своем пути он выдержал столкновение с массой бесчеловечных деяний, направленных на слом психики. Перед тем, как попасть в печально известный концлагерь Аушвиц (Освенцим), он находился в пересыльной тюрьме, где особо изощренно издевались над пленными.

Ставилась совершенно конкретная цель: «ошеломить заключенных, добиться распада их человеческой личности, морально разложить, превратить в животных, которые, потеряв всякое достоинство, честь и разум, только и думали б о том, чтобы выжить. Выжить любой ценой».

Были те, кто опустился и ничем не брезговал, лишь бы выжить, таковые являли собой картину окончательного распада. Но как ни старались гитлеровцы, им не удалось довести всех узников до животного состояния. Большинство, даже погибая, остались людьми и не шли на компромисс с совестью, не пытались спастись ценой предательства.

«К ним, – писал Вадим, – физически раздавленным, но не сломленным, я относился с большим уважением. Но с особым уважением я относился к людям, способным на героические поступки, готовым пойти на смерть во имя высокой цели. Я склонялся перед ними, считая, что такие люди нужны человечеству как солнце».

Он научился терпеть голод, мучения, побои и издевательства и почти никогда не впадал в отчаяние. Искра надежды и веры в жизнь [а впоследствии он пришел к вере в Бога] не угасали в его сердце при самых неблагоприятных обстоятельства, что, возможно, как он считал и помогло ему выжить. После всего пережитого он убедился, что «обстоятельства обстоятельствами, а многое зависит и от самого тебя, от твоей способности сопротивляться обстоятельствам».

На его глазах ежедневно пытали и убивали узников, однажды после очередного издевательства он не выдержал и разрыдался. Он был голоден, а его порцию баланды вылили ему на голову. Другой узник поделился с ним хлебом и к порции хлеба прибавил совет: «Запомни: отчаяние – враг номер один. Будешь киснуть – погибнешь. Слезами горю не поможешь. Нужно бороться».

В заключении он видел не только зло, были и встречи, учащие добру. Так он рассказывал о знакомстве с Жорой, который «животворным вихрем» ворвался в его жизнь. Жора никогда не грустил и не падал духом. «Дружба с ним, – рассказывал Вадим, – широко раскрыла мою душу навстречу людям и всему хорошему, что есть в них. Пример Жоры научил меня, что нужно жить не для себя, а для людей, тогда и твоя жизнь будет стоящей». Дружба между пленниками, сплоченность, спаянность общим горем, поддержка друг друга давали силы выживать и сопротивляться обстоятельствам, в которых они жили.

В Освенциме Вадим попал в штрафники, больше месяца штрафники не жили. Они носили на спинах и на груди красный круг – мишень. С этими метками их выгоняли на минные поля, по которым они должны были бежать 125 метров. А тем временем эсэсовцы из всех видов стрелкового оружия стреляли по ним, тренируясь в меткости. Каждый день погибала примерно десятая часть штрафников.

Во время посещения лагеря Гиммлером (один из главных руководителей всей немецкой машины уничтожения) Вадим привлек его внимание. Гиммлер приказал спросить «этого русского, за что он попал в штрафники». Если бы в ответе Вадима что-то не понравилось бы Гиммлеру, весь блок, а это две тысячи человек, отправили бы в газовую камеру. По мнению Вадима, им в те минуты руководило само провидение.

Он попросил разрешения задать Гиммлеру вопрос и сам вступил с ним в диалог, чем вызвал его изумление. На вопрос Гиммлера, где был выучен немецкий язык, Вадим ответил, что – в Германии. На вопрос же о причинах побега из Германии Вадим ответил, что его плохо кормили, и он убежал, «надеясь найти лучшее место и лучшее питание».

Эти слова вызвали у Гиммлера реакцию. Обратившись к соратнику, он сказал, что Вадим искал райский уголок и нашел его в Освенциме. Гиммлер спросил его, хотел ли он стать свободным. Но Вадим отказался, так как «по горькому опыту других знал, что гестаповцы и эсэсовцы даром ничего не делают».

Если всмотреться с эту ситуацию, то она удивляет. Каждое слово могло оборваться гибелью двух тысяч человек. И при таких обстоятельствах взять инициативу в разговоре и самому обратиться к Гиммлеру, перед которым трепетали, – немыслимо! Но Вадим обратился. Другой эпизод еще более поражает способностью Вадима найти мгновенную ориентацию в экстремальной обстановке и принять нестандартное решение.

Шло массовое уничтожение узников, к газовой камере их подвозили на грузовиках. Грузовик, в котором был Вадим, подъехав на место, поднял кузов, и люди посыпались по крутому спуску прямо в камеру. При падении Вадим не повредил ни рук, ни ног. «Груда [человеческих тел] шевелилась и медленно, словно густая жидкость, расползалась по большому квадратному ярко освещенному помещению». Он выбрался из переплетения тел и, встав возле бетонного спуска, прижался к стене. Ожидалась разгрузка еще одного самосвала. «До начала газации не больше двух минут…»

В камере началась паника, агония уже фактически уничтоженных людей. Многие были покалечены при падении на бетонный спуск. Наверху заканчивалась разгрузка.

Раздались три гудка, эсэсовец, заглядывавший в камеру через глазок, уже натянул противогаз. И вдруг погас свет. Свет погас с целью маскировки лагеря, так как начался налет американских самолетов.

Во тьме Вадим бросился наверх и выбрался бесшумно, как белка, наверх. Внезапно было дано электричество, и он оказался на залитой светом площади, в шоковом состоянии и голый. С вышки на него смотрел часовой, который только что в темноте пел рождественскую песню «Тихая ночь, святая ночь». Сейчас ударят пули…

Вадим понял, что терять ему нечего, и чувствовал абсолютный покой. На вопрос охранника, что он делал на площади, Вадим ответил первое, что пришло в голову: «Я решил прогуляться и поздравить вас с Новым годом». Охранник засмеялся, поблагодарил и спросил, не холодно ли ему. «На земле холодно, а на небе тепло», – ответил Вадим. Охранник спросил, где же был Вадим, на земле или небе. И Вадим ответил, что – между небом и землей.

«Чудесно!» – воскликнул охранник. То есть ты висишь в воздухе?» Вадим ответил: «Конечно» и прибавил, что и охранник висит в воздухе, так как находился на вышке. На вопросы охранника «Ты кто?» и «Откуда ты?» Вадим ответил, что он – «Людвиг ван Бетховен» и прилетел сюда, чтобы послушать «Тихую ночь, святую ночь».

– «Понравилось?»

– «Да, ведь пел ангел».

– «А ты не боишься, что этот ангел выпустит в тебя небольшую очередь из этого симпатичного пулеметика?»

– «Надо беречь патроны».

– «Для чего?»

– «Для решающего боя».

– «С кем?»

– «С Люцифером».

– «Ну хорошо, Людвиг ван Бетховен, топай в барак и садись за рояль».

Испытания, выпавшие на долю Вадима, привели его к глубокому убеждению, что «никакой самый мудрый, сильный, удачливый человек не смог бы в одиночку пройти сквозь тысячу смертей. Меня, – писал он, – вела Божественная рука. Я стал глубоко верующим человеком. Кстати, эта Божественная рука соединила меня с моей глубоко верующей женой Капитолиной».

До встречи с Капитолиной Вадим чуть было не бросился под поезд (уже после всего описанного выше) из-за неразделенной любви. Когда он стоял на рельсах, рядом появился мужчина. Рывком подняв Вадима на платформу, мужчина сказал: «Ты не такое пережил. Переживешь и это. Только через страдание приходят к истинной вере».

Мужчина буквально втащил Вадима в вагон подошедшей электрички. Придя в себя, Вадим обнаружил в кармане деньги, которых до происшествия не имел. Он оглянулся по сторонам, но незнакомца не было, хотя электричка до следующей станции еще не доехала.

Решительность без кровожадности, активность без агрессии

Возвращаясь к истории Бессонова, можно ответить еще одно качество его личности: решительность Бессонова не означала наличия у него кровожадности. Решительность не отрывалась от любви.

Расширить данную тему можно размышлениями о силе напряжения, называемой на греческом языке «тимос» (горю, пламенею). Сила тимос в случае страстного заражения становится гневом. В случае же победы над страстью гнева у человека появляется возможность, сохраняя силу напряжения в активном состоянии, не омрачать при пользовании ею своего ума.

В этом смысле примечателен пример святого благоверного князя Александра Невского. Он был не только непревзойденным воином, но и мудрым правителем. Его пример в первой части статьи «Три силы» противопоставляется образу берсерков, воинов, приводивших себя перед боем в состояние повышенной агрессии, неистовости и свирепости (см. главу «Стремление к цели и учение святых отцов о трех силах»).

Силу тимос можно обозначить как силу напряжения, стремления к цели, преодоления препятствий, стоящий на пути к цели. О этой силе и о том, каким образом она очищается, см. подробнее в первой части статьи, полное название которой таково: «Три силы: Цель жизни и развязавшееся стремление к игре (казино, гонки, игра по жизни)» http://solovki-monastyr.ru/abba-page/solovki_page/1939/.

Однажды красноармеец был на мушке его винтовки, но Бессонов не хотел стрелять. Стрелять от отказался не по причине неумения применять оружие или страха перед бой столкновением, стрелять он был обучен. «Несмотря на опасность, – рассказывал он, – у меня не было никакого волнения, то есть до противности. … За все время похода у меня ни разу не екнуло сердце». Стреляя, он сознательно перевел винтовку с красноармейца, и выстрелом отбил кусочек печки.

Примечателен результат: сидевшие в засаде бросились бежать. Если бы Бессонов убил бы красноармейца, то, кто знает, не приняли бы прочие красноармейцы бой. А если бы приняли, то кто знает, чем бы он закончился, ведь численный перевес был на их стороне.

Размышляя о своем поступке, Бессонов думал, что год назад он был свой поступок квалифицировал бы как мягкотелость. Его размышления с темы единичного выстрела переходят в плоскость мировоззренческую. «Что легче: стрелять или удержаться? Плюнуть на все и идти к намеченной цели или поставить себя в рамки хотя бы людских, компромиссных, но все-таки нравственных законов?

Порок или достоинство – быть с мягкой душой? Размягчать ее нужно или, наоборот, заставить ее огрубеть? Гнать всякую сентиментальность, гнать прощение, любовь и… Бога?» И в оконцовке размышлений он все-таки решил, что не сойдет с пути, «который указал Христос».

Или – еще пример. Вот из-за кустов показалась лодка, возле которой возилось двое красноармейцев. По форме, в которую они были одеты, Бессонов узнал конвоиров дивизиона, охранявшего заключенных того отделения концлагеря, в котором Бессонов находился. Он задал себе вопрос: «Стрелять или нет?» С одной стороны, убив красноармейцев он приобрел бы оружие и патроны, в которых нуждалась группа. «Но сейчас же, – писал он, – другой голос заговорил гораздо яснее, проще и убедительнее: просто глупо убивать человека после того, что ты прошел, и неужели так мало веры в Бога, чтобы можно было из-за какой-то винтовки и 15 патронов убить человека».

Соблазн убить отпал. Наблюдая за красноармейцами, севшими в лодку и отправившихся патрулировать реку, через которую должна была перейти группа, он подумал: «Глупые, очень глупые, но все-таки милые моему сердцу русские бараны. Душа у них не потеряна, но путь их неправилен, порядка и воли у них нет» (с этими размышлениями можно сопоставить мысли, которым он предавался еще в лагерном бараке: «Ошибка оказалась в корне: Бога нет… Нет духа в человеке… Нет любви… Нет человека – и остался зверь»).

Страх и способность анализировать окружающее

Важно отметить, что отсутствие страха было связано не с угасанием способности к рефлексии. Если отсутствие страха сопровождается потерей способности к рефлексии и к любви (эмпатии), то такая форма бесстрашия может даже подвести человека.

Так при психопатии (расстройство личности, при котором наиболее выпукло в человеке проявляются эгоцентризм, поверхностность, отсутствие сострадания, стремление к власти с полным пренебрежением к личности другого и пр.) люди не испытывают страха в его обычном понимании. Но отсутствие переживаний страха еще не означает мужества, так как в данном случае речь идет скорее о принципиальной неспособности человека испытывать «человеческие» эмоции (на данный момент не разбирается вопрос о причинах происхождения данного расстройства, так как разбор причин уведен в сторону от главной темы).

При данном расстройстве, как писал специализирующий на психопатии профессор Роберт Хаэр, люди «вечно попадают в разные переделки, и в основном потому, что в своих поступках не руководствуются чувством тревоги и не обращают внимания на сигналы об опасности». Они напоминают тех, кто не снимает солнцезащитные очки в помещении. «Как и люди, не снимающие в помещении солнцезащитные очки, они выглядят “круто”, но не замечают многое из происходящего вокруг».

Осознание последствий подталкивает нас к тем или иным действиям. Страх в определенных ситуациях может заставить нас совершать действия по принципу «сделай это или пожалеешь» [например: беспечный студент, наконец-то начинает готовиться к экзаменам иногда по страху быть отчисленным из ВУЗа]. Или страх мотивирует отказаться от какого-либо действия, исходя из принципа «сделай это – и пожалеешь» [например: движимый ревностью молодой человек и хотел бы разбить своему сопернику машину, но останавливает его иногда страх быть оштрафованным или, еще хуже, – взятым под стражу].

У психопатов же, как показывают лабораторные исследования, «нет физиологических изменений, которые обычно сопровождают чувство страха». Один осужденный, например, заявил, что не совсем понимал, что другие люди подразумевали под словом «страх». «Когда я грабил банки, – говорил он, – я замечал, что кассиры начинают трястись или лишаются дара речи. Одна так вообще облевала все деньги. Должно быть, ей было очень плохо, но я не знаю, почему. Если бы кто-то направил на меня пистолет, я бы, наверное, тоже испугался, но меня бы уж точно не стошнило». Когда ему задавались вопросы относительно того, что в подобной ситуации он мог бы испытать, он давал ответы, не имеющие ничего общего с телесными ощущениями (типа, он отдал бы деньги, постарался бы перехитрить и пр.). В итоге он так и не дал вразумительного ответа на вопрос, что он мог бы испытать, если бы на него был направлен пистолет.

[Такой настрой, казалось, бы идеален, если речь идет о солдате. Ситуация, при которой солдаты теряют чувство страха в результате хирургических операций или манипуляций с физилогией, является ядром некоторых фильмов о войне. Но можно предположить, что бесстрашие, приобретаемое вследствие потери эмпатии, имеет сомнительную ценность, когда вопрос ставится о выживании человека в экстремальных условиях военных действий].

Так во время Второй Мировой Войны были получены данные о фактической способности отмеченных психопатией людей [казалось бы, бесстрашных] принимать участие в реальных боевых действиях [участие в боевых действиях предполагает наличие способностей слушать командира, взаимодействовать с сослуживцами, оценивать ситуацию и пр.]. Бригадным генералом Эллиотом Д. Куком и его помощником полковником Ральфом Бингом были прослежены жизненные траектории более двух тысяч заключенных, попавших в действующую армию (характерное для психопатии отсутствие страха, жалости и эмпатии может способствовать сползанию человека на преступный путь).

Приводя данные исследования генерала и его помощника, психиатр Вайс отмечал, что «печальная история» повторялась снова и снова, если речь шла о бое. При приближении боя бывший преступник вызывался добровольцем для похода в тыл за провиантом и боеприпасами. Отправившись в тыл, он пропадал. Или от воровства продуктов он переходил к краже автомобиля, который и разбивал «во время веселой поездки». «Такие солдаты были абсолютно невосприимчивы к приказам своих командиров и в бою чаще руководствовались тягой к получению удовольствия, чем основополагающими правилами безопасности. У них было больше шансов быть застреленными … чем совершить геройский поступок, который требовал умения, ловкости и сознательных действий» (один, например, «высунул голову, когда все пригнулись, и немецкий снайпер прострелил ее»).

То есть не испытывающий страха человек может и не пригнуться, находясь на линии огня. Не испытывая уважения к другим, может и не послушать командира. Не испытывая эмпатии, может так и не включиться в командную работу. Думая только о своих целях, может, следуя исключительно им, проигнорировать важную для выживания информацию.

Применительно к последнему пункту интерес представляют данные, полученные во время Второй Мировой Войны в отношении бойцов, у которых была диагностирована психопатия. Некоторые из них «заслужили репутацию бесстрашных летчиков, потому что преследовали свою мишень до последнего. Часто они забывали о таких далеко не захватывающих дух деталях, как запас топлива, высота, местоположение и расположение других самолетов». Бывало, что они становились героями, но намного чаще их убивали или причисляли к искателям славы, одиночкам или сорвиголовам, «на которых нельзя положиться»[15].

Профессиональные военные говорят не столько о потери чувства страха, сколько о сколько о навыке держать страх в отведенных для него пределах. Страх выполняет свою задачу, сигнализируя о опасности, но не допускается до уровня, на котором принимаются окончательные решения.

Так один офицер спецподразделения говорил, что не верил в так называемую таблетку счастья, которая должна была в проекте избавить бойца от страха и всех тревожных переживаний. По мнению офицера, боец должен идти на выполнение задания со всем своим мировоззрением и опытом, ничего в себе не заглушая. Те, у кого страх был заглушен, погибали первыми. Причем, их не то, чтобы «подрезали», их именно убивали. Страх может стать союзником, он подскажет, когда – затаиться, пригнуться. Главное, чтобы боец был выше страха и не давал страху взять власти над собой.

См. беседу 73 «Таблетка счастья. Депрессия как состояние ума» в цикле «Преодолеть отчуждение (часть 1): Лекции о унынии, депрессии и о причинах ухода в экстремальные активности».

Дополняют точку зрения офицера высказывания бойцов спецподразделения «Рысь» (и работающих с ними специалиста). Если боец боится, значит он думает, значит он – живой. Но то и отличается профессионала, что во время выполнения задания страх должен быть побежден профессионализмом.

Любовь, доверие и боевой опыт

[Следующие высказывания перекликаются с идеями, озвученными выше в связи с историей Бессонова]. Боец спецподразделений, работающих в условиях города [то есть в условиях, когда вокруг – мирное население], обязан думать головой, обязан принимать правильные решения. Особенностью отряда специального назначения является то, что здесь все основано на доверии, на взаимопонимании.

Спецподразделения вбирают в себя лидеров. Люди, по натуре своей являющиеся лидерами, могут объединиться для выполнения совместной задачи, если обладают определенным культурным уровнем. Чем ниже уровень сплоченности, тем выше уровень потерь[16].

Сплоченность, взаимопонимание, доверие, – это есть качества, проявляющиеся в группе, при наличии у членов группы эмпатии. Эти качества сами собой прорастают там, где любовь выбирается мерилом, как в случае, например, с Бессоновым.

Ориентация на любовь была в случае Бессонова связана с верой. Если военнослужащий является человеком верующим, если он знает, что такое молитва и реальное прикосновение Божественной благодати.

При прикосновении благодати страх отступает при полном сохранении способности чувствовать, видеть, понимать. Страх исчезает не в результате утраты способности чувствовать, а при прикосновении к душе мира Христова.

В этом смысле примечательны жития (помимо перечисляемых есть и другие):

Священномученика Никона (был воином), память 23 марта по старому стилю. В безвыходной ситуации в одиночку пошел с копьем на превосходящие силы противника, в результате чего был переломлен ход сражения.

Святого мученика Андрея Стратилата (был воеводой), память 19 августа по старому стилю.

Святого мученика Нестора, память 27 октября. Будучи юношей, вышел на бой с непобедимым борцом, убивавшем христиан и использовавшем магические техники боя.

Воины христиане могут внимательно прочитать полные версии этих житий. А также – о подвиге мученика Меркурия Смоленского, память 24 ноября по старому стилю. О подвиге воинов, ставших монахами, – Пересвете и Ослябе, в частности о том, с каким именно противником, пришлось Пересвету сражаться на Куликовом поле[17]. О адмирале Федоре Ушакове (причисленном к лику святых), не проигравшем ни одного сражения (флот под его командование не потерял ни одного корабля, ни один человек не был взят в плен). О воине-христианине фельдмаршале Александре Суворове, не потерпевшем ни одного поражения.

Воины-христиане… Примечательно, что в монастырях Афона на фресках ближних всех к алтарю изображены именно они, «положившие души за други своя». Когда земля уходит из-под ног и гибель зрится явственно очами, человек молится совсем иначе, как мог бы молится в тиши своей усадьбы. Когда никакие человеческие ловкость, силы и разумность уже не могут помочь выжить, прикосновение Божественной благодати приносит покой и ясность ума.

Плоды этого прикосновения описаны в книге Виктора Николаева «Живый в помощи». Виктор, будучи боевым офицером, нес свою службу, как в охваченном войной Афганистане, так и в других «горячих» точках. «Когда мы вспоминаем о нашем русском православном Боге, – отмечал он, – возвращаемся к заветам предков, к традиционным нормам морали и нравственности, отходит от сердца злоба и ненависть, сребролюбие и трусость, и в нем водворяется смиренный христианский непобедимый покой воина, против которого никогда не выкуют, сколько бы ни старались, равноценного меча ни безбожный Запад, ни мусульманский Восток» (необходимо отметить, что до своего обращения к Православию Виктор не мог освободиться от комплекса психических и духовный явлений, называемых в совокупности военным синдромом или боевой психической травмой; с обретение веры он сдвинулся с мертвой точки по данному вопросу).

Связь между верой и бесстрашием, а также – с способностью выполнять сложные боевые задачи описана в упомянутой книге «Отец Арсений», в главе «Отец Платон Скорино». Священник Платон, описавший свою историю, рассказывал, как в годы Второй Мировой Войны во время службы в военной разведке он пришел к вере. К вере помог ему прийти его верующий командир. Также примечательны истории других военнослужащих, приводимых в главах «Плотик», «Мост», «Высота», «Отец Олег», «Милость Господа».

В этих историях участники боевых действий Второй Мировой Войны приводят удивительные подробности их духовного становления. Духовное становление, приобщение к некоей полноте жизни через деятельно реализуемую связь со Христом, любовь к людям, – все это давало положительный перевес, помогало не быть поглощенными паталогической доминантой.

(Один участник Второй Мировой Войны, призванный на фронт в студенческие годы, рассказывал, что, помимо прочего (он был верующим человеком) его поддерживала мысль о возвращении к учебе после войны. Чтобы быть способным вернуться к учебе, он в краткие минуты передышки решал математические задачи по учебнику, который носил с собой. Другой участник боевых действий рассказывал, что в самые жестокие времена ему помогало одно воспоминание: он помнил себя младенцем лежащим в люльке и ту атмосферу любви и безопасности, которая пронизывала пространство дома; рядом с люлькой стояли его сестры, и, покачивая люльку, пели).

Паталогическая доминанта может формироваться не только у участников боевых действий. Любые формы трансляции условий, потенциально влияющих на погружение в жесткий эмоциональный стресс, способны вызвать переключение сознания на негатив, страх, ненависть. Вследствие этого переключения формируется особая доминанта восприятия, которая тормозит все прочие проявления жизни, такие как творчество, эмпатию, если они недостаточно крепко укоренены в личности (а также, в нервных центрах).

Торможение, подавление прочих сторон жизни можно отчасти уподобить гангрене конечностей, некрозу тканей. Когда к конечностям, органам, тканям прекращается приток питательных веществ с кровью, они отмирают. Так и человек, имеющий слабую мотивацию, чтобы вспоминать (и не только вспоминать, но и реализовать) о активностях, не связанных с войной, постепенно поглощается войной, «перепрошивается» ею.

В этом смысле примечателен рассказ одного офицера спецназа, вошедшего в состав группы специального назначения, выполнявшей боевые задания в горах. По идее, через некоторое время бойцы группы должны были выводиться из боевых действий, ведь долго жить в состоянии натянутой струны – трудно. Но в данном случае бойцам за дополнительное время нахождения в зоне боевых действий были обещаны высокие оплаты по контракту, льготы в будущем. Они лишь на малое время спускались с гор для перевооружения и снова уходили в горы.

Комментируя тему последствий беспрерывного нахождения в зоне боевых действий (учитывая, прочие не озвученные здесь факторы), офицер говорил, что один из бойцов группы в течение 45 суток рассказывал ему одну и ту же историю. Офицер не знал, куда ему деваться, так как больше не мог один и тот же пересказ. Он был свидетелем последствия выжиганий тех сторон человеческой личности, которые не были напрямую связаны с войной.

Некоторые мысли о выжигании такого рода приводятся в главе «Несколько слов о военнослужащих и их душевных травмах» в упоминавшейся выше книге «“Победить свое прошлое”: Исповедь – начало новой жизни».

В этом смысле выжигание / гангрена / некроз, возникающие вследствие поражения сознания боевой психической травмой, в каком-то смысле могут быть сопоставлены и теми поражениями, которым подвергались люди, оказавшиеся в условиях крайнего голода и психоэмоционального стресса, транслируемых концентрационными лагерями. Если в людях не были укоренены принципы любви, заботы о других, то при разрастании в сознании очага голода, все, что не было непосредственно связано с едой, словно отмирало. Люди превращались в так называемых «живых трупов».

О превращении в «живой труп» и о сопротивлении этому процессу, см. в четвертой части цикла лекций «Остаться человеком: Офисы, мегаполисы, концлагеря», с пункта 19.1 (еще ближе к теме – с пункта 24), а также в части третьей того же цикла, в пунктах 20-23.

О параллелях между процессом превращения в «живой труп» в лагерях и процессом скатывания к сходному состоянию в условиях офисов и мегаполисов см. в одноименной статье, в части 4.2 «Мы человеческого рода…».

Апатия, безразличие, вызванные обжигающим воздействием голода и запредельного стресса, могли выражаться, в том числе, и в потери страха перед угрожающими смертью условиями. Так в блокадном Ленинграде (о блокадном Ленинграде речь еще впереди) при запредельной голоде и постоянных бомбежках (блокада длилась 900 дней, почти три года!) у многих исчезал страх перед бомбежками. Но не столько вследствие присутствия силы духа и веры, сколько вследствие отупения, угасания эмоций.

Угасание эмоций, как пишет С. Яровой в своей книге «Блокадная этика», может быть отмечено в самых различных блокадных эпизодах. Но, пожалуй, наиболее характерным проявлением этого угасания, «было безразличие к бомбежкам и вообще к смерти. … Голод, а не обстрелы, скоро стал главной темой разговоров ленинградцев. … безразличие к обстрелам было нормой». Безразличие к обстрелам развилось настолько, что милиционеры буквально выгоняли с улиц людей и даже начали штрафовать тех, кто не хотел идти в бомбоубежища.

Одна женщина, например, при звуке даже отдаленной бомбежки поднимала всех в квартире, а потом ей стало безразлично – «ухает или нет». Дело дошло до того, что ее начали штрафовать за то, что она не прятала своих детей во время авианалетов и не будила их ночью во время бомбежки.

В результате нарастания безразличия «утрачивалось чувство ответственности за судьбу беззащитных людей – детей, стариков, инвалидов, нуждающихся в уходе». Также «ослабевали, а нередко исчезали и страх и ощущение опасности». Люди «не боялись и за других и потому не видели повода их защищать. Не заботясь о своем спасении и не осознавая того, что им угрожало, не обнаруживали и признаков своей деградации или не придавали им должного значения»[18].

Впрочем, отказ от спуска в бомбоубежища мог быть вызван не только указанными причинами. Так иеромонах Рафаил (Нойка), передает одну историю, рассказанной ему монахиней, принявшей Православие во время Второй Мировой Войны. Во время налета бомбардировщиков на Берлин (она была немкой и речь шла о времени окончания войны) на третьем этаже дома одна больная женщина не могла спуститься в бомбоубежище. С началом бомбежки она сказала сыну: «Сын, спускайся в бомбоубежище. Я прожила свою жизнь. Если что-нибудь, не дай, Бог, со мной случится, моя жизнь продолжится в тебе». Но сын отказался спускаться. Он сказал, что или они вместе выживут, или вместе погибнут. При этих словах он решительно сел.

Во время налета бомба попала в основание дома, и убежище, и сам дом были разрушены. «Люди, которые находились в бомбоубежище, погибли. Уцелел только угол здания, где на обломках плиты находилась кровать, на которой сидели мать с сыном. Когда закончилась тревога, появились пожарные, которые спасли их».

Комментируя эту историю, отец Рафаил говорил, что там, где существует любовь (любовь личностная, когда человек думает о другом, любовь, которая есть следование Божественной заповеди) «смерть невозможна». «Если бы Господь решил взять их с этой земли страданий, – это бы тоже означало жизнь для них обоих»[19].

Тема преодоления страха не вследствие «отупения», а по иными причинам, поднимается в иной книге о блокаде (о которой речь – далее) – «Мученики Лениградской блокады». Автор книги, пережившая блокаду будучи еще ребенком, писала, что бомбежек и обстрелов она не боялась. Ее мама «сумела смягчить тяжесть ожидания и ужас воздушной тревоги».

Бомбоубежища в доме не было, и во время бомбежки они с мамой оставались дома, сберегая силы [в результате запредельного голода, блокадникам было даже тяжело вставать с кровати]. После первого артобстрела мама показала девочке карту города и сказала, что прямое попадание бомбы в дом маловероятно, так как пространства города велики. Она сказала девочке, что «нечего бояться, а в ожидании катастрофы можно сойти с ума и даже умереть. Она смогла убедить меня, – вспоминала автор, – что не надо отчаиваться, и я поверила, успокоилась и убежденно повторяла мамину версию во дворе нашего дома, стараясь успокоить своих приятелей».

По вечерам девочка под уханье зениток и разрывы бомб играла с соседями в детскую настольную игру «Выше всех, дальше всех, быстрее всех». «Игра была мирная, без бомбардировщиков, истребителей и зениток. А за стеной грохотала война. Звенела и падала посуда из буфета, скользила по полу легкая мебель, но взрослые азартно играли со мной, – рассказывала автор, – оберегая детскую психику от ужасов войны».

Она также рассказывала, что мамины друзья и коллеги восхищались спокойствием мамы в часы прицельных бомбежек и обстрелов. Мама «была уверена в благоприятном исходе самых экстремальных ситуаций, в которые мы попадали, никогда не поддавалась панике и неизменно сохраняла достоинство педагога». С возрастом автор стала задумываться о удивительной натуре своей мамы. Мама «была добра и самоотверженна, – думала дочка, – привычно жертвовала своим здоровьем и благополучием для ближних и, по-видимому, свои поступки не считала жертвой. Должно быть, христианская доброта была потребностью ее души».

Можно сказать, применительно к строю данного текста, что у мамы был положительный перевес, который позволял ей не концентрироваться на звуках бомб, не уходить умом в проживание ощущения страха. Отсутствие положительного перевеса может иметь катастрофические последствия. Не имея возможности удержать свой ум от сползания в проживание страха (через внимание к иным сторонам жизни, к любви, к заботе о другом, к молитве), человек поглощался страхом, перераставшим в панику. И вследствие захвата сознания усилившейся паникой – погибал.

К мысли, что при столкновении с экстремальными обстоятельствами люди могут погибнуть именно вследствие паники, пришел врач Ален Бомбар – автор книги «За бортом по собственном желанию». «Отчаяние убивает гораздо быстрее жажды», – в таких словах он выразил свои взгляды на причины смерти потерпевших кораблекрушения.

Попавший в кораблекрушение человек, «за каких-нибудь три дня окончательно превращается в мертвеца». Бомбар, как врач, знал, что три дня – срок слишком недостаточный, чтобы вызвать смерть от жажды и истощения. «Жертвы легендарных кораблекрушений, погибшие преждевременно, – писал он, – я знаю: вас убило не море, вас убил не голод, вас убила не жажда! Раскачиваясь на волнах под жалобные крики чаек, вы умерли от страха».

Для Бомбара стало очевидным, что многие из потерпевших крушение гибнут задолго до того, как «физические или физиологические условия, в которых они оказываются, становятся действительно смертельными». Работая над созданием теории выживания для потерпевших кораблекрушение, он «пришел к убеждению, что в отдельных случаях человек может перешагнуть через все нормы, обусловленные физиологией, и все-таки остаться в живых».

О Алене Бомбаре см. в третьей части данной статьи, в главе «Три (четыре?) мореплавателя и их отношение к травматическому опыту».

Тема преодоления страха просматривается и в следом приводимых мемуарах Евгения Невесского. Его опыт показывает, что при конструктивном развитии ситуации страх преодолевается не в результате утраты чувств, а скорее вследствие того, что чувства человека обильно вкушают воодушевление.

Возвращаясь к истории Бессонова, можно подвести некие итоги сказанному. Его группа перешла благодаря сплоченности через реку, считавшуюся непроходимой. Через реку переходили по двое. Один, наиболее сильный, принимал на себя ударную силу быстрого течения, освобождая от борьбы с течением наименее сильного, давая тому возможность пройти через реку.

Еще: Сложно сказать, как именно осуществлялся Бессоновым сбор и анализ информации, но факт остается фактом, несмотря на предложение одного участника группы отсрочить время побега (чтобы более запастись провизией), Бессонов настоял на уже назначенной дате. Его решение было обусловлено тем, что, по его мнению, они должны были идти на подъеме, то есть, – не растеряв воодушевления в условиях ожидания.

Но колоссальной важности дополнительное следствие его решения как старшего группы проявилось во время прохождения непроходимого болота. Беглецы не утонули в болоте, так как промерзшее зимой болота не успело оттаять до конца. В глубине болота еще находился лёд, на который и опирался беглецы во время своего шествия.

Если бы они вышли позже, то утонули бы в болоте. Если же вышли бы раньше, то просто замерзли бы в суровых условиях северного региона. То есть для побега был выбран узкий временной интервал, в который побег мог удастся (Бессонов не сообщал, что информация о интервале была передана ему кем-то из местных жителей, потенциально имевших представление о промерзании болота и пр.).

Еще: группа разоружает конвоиров. Вооруженные конвоиры расположились таким образом, что Бессонову достается участь разоружить «краснощекого», который был «здоров, как бык». На определенной этапе развития ситуации у Бессонова мелькнуло в голове: «Сейчас или никогда». Он подал сигнал группе и сделал три-четыре прыжка к конвоиру, которого должен был «брать». Он произвел захват и на его удивление краснощекий опустился под ним.

После разоружения охраны Бессонов как старший группы настаивал на том, чтобы не убивать охранников, и охранники были отпущены. Необходимо отметить, что, отпуская конвоиров, он вместе с группой шел на определенные трудности. Отпущенные конвоиры указали бы на направление, по которому далее двинулась группа, и потому группа должна была предпринять дополнительные усилия, чтобы запутать след.

Несмотря на то, что другие участники побега настаивали на расстреле конвоиров, Бессонов с самого начала заявил, что не прольет лишней крови. «Я верил, – высказывал он свою позицию в отношении убийства, – что не для того меня Бог спасал, чтобы я стал убийцей. … Я убью только тогда, когда по совести будет совершенно ясен выбор: или убить, или умереть. Бог меня спасал, спасет и без убийств».

Интересны размышления Бессонова во время несения им караула (спали под открытым небом). У него стали рождаться надежды на обретение свободы, на то, что он сможет работать. Стали рождаться надежды на любовь [он не расшифровывает, что именно имел в виду; можно предположить, что он думал о профессиональной деятельности и семейной жизни, которые могли бы быть реализованы в случае удачного побега].

По ходу размышления у него родились и сомнения в подлинности его внутренних содержаний. Так у него родилась мысль, что вера в Бога и в духовную жизнь человека, которые он обрел «путем стольких страданий», были навеяны лишь под влиянием внешних обстоятельств. «Неужели, – думал он, – во мне опять выявился человек только мирской жизни, и она меня захватит полностью?» То есть он переживал от мысли, что вера, мол, – лишь плод трудных условий жизни, и когда условия станут иными после побега, новая жизнь захватит его, и вера исчезнет.

«Нет, есть спасение, – остановился он на этой идее. И это спасение – любовь. Вот что будет двигать мною в жизни, что не позволит мне забыть прошлого и выведет на истинный путь в будущем». Есть Бог и есть любовь. «И в соединении их – счастье. К нему я сейчас иду. Дай его Бог!» Придя к этой мысли, Бессонов разбудил свою смену, передал винтовку и «радостным, счастливым лег спать»

Необходимо подчеркнуть, что радостным и счастливым ложится спать человек, за которым идет вооруженная погоня, и вследствие ареста наиболее ожидаемый финал – расстрел. Радостным и счастливым он ложится спать, когда у него и у членов группы «нет сил, еды».

Хотя группа ушла от потенциальной смерти, могущей настигнуть их в результате бой столкновения, впереди их ждала потенциальная смерть от истощения. «Продуктов не было совершенно. И как не верить в Бога?!»

«Не знаю, – писал Бессонов, – везло ли нам или Бог помогал, но тогда, когда нам приходилось очень плохо, я знаю, что Бог выручал». Беглецы наткнулись однажды на шалаш, в котором был местный житель (его не тронули) и продукты. В другой раз им встретилась на пути изба, где «под навесом лежало два ряда печеных, высушенных хлебов, стояло два мешка с пшенной крупой и банка из березовой коры с солью».

Однажды Бессонов даже удивился, когда членам группы стало тяжело после поглощения обильного количества мяса (был подстрелен олень). Почему удивился? Потому что ранее им не становилось плохо, хотя во время своего продвижения они находились в крайне тяжелых для телесной организации условиях, все время пили болотную воду. В этой воде «простым глазом можно было видеть множество каких-то маленьких головастиков». На привал они устраивались под снегом и проливным дождем. «Да что говорить. Просто Бог спасал».

Еще примечательный эпизод. Когда на тропинке показался след большого медведя, Бессонова потянуло пойти по следу. Ему «хорошо было на душе. Опять чувствовалась свобода». «Много ли человеку нужно для счастья? – подумалось ему. Кусок хлеба в полном смысле этого слова и кров. Природы. И природы вплотную. И при спокойной совести он счастлив».

Свое состояние Бессонов характеризовал в таких словах: «Я был свободен. Был близок к природе. Имел хлеб и кров. Я был счастлив».

Самая утонченная еда, по его мнению, не даст тех переживаний, которые получает голодный и усталый человек, когда у него есть кусок хлеба и крыша над головой. Впечатления всех городов мира не сравнятся с тем, что испытывает человек вплотную подошедший к природе. «Все свободы всех стран ничто перед свободой человека, для которого один закон – закон Бога – совести». Бессонов славил Бога, за то Он дал ему «это пережить».

Он благодарил Бога за то, что Бог спас его, уберег от преступления против Божественного закона, когда он находился «на пределе к отчаянию», когда ради сохранения жизни он мог пути пойти все: на убийство, грабеж, разгром деревни. «Он не дал мне совершить насилие, и вместе с тем Он дал мне все. И я от души славил Его».

Он считал, что сила – не в его упрямой воле (силу его воли, превозмогающей усталость, характеризуют хотя бы такие его слова: «Уже не хватало сил… … Голова работала только по компасу: запад и запад… … как кабан шел я впереди… Только на запад… Только ближе к цели…»). Сила – в воле Божией, «с которой, – писал Бессонов, – я должен слить свою, и правилен не мой путь борьбы за жизнь, а единственный истинный путь – путь, который нам указал Христос. Мне труден он. Я уклоняюсь от него постоянно, ежечасно, ежеминутно, и я расписываюсь: я слаб. И слаб потому, что я силен. Но я вижу идеал. Я верю в Любовь – Правду – Добро – Истину – Бога. Я шатаюсь, но я иду. Я иду, и я дойду».

Иммунитет к боевой психической травме и книга Невесского Н.Е. «Первый эшелон»

Слова «я иду, и я дойду» необычайно выпукло и отчетливо проступили в истории Евгения Невесского, в годы Отечественной Войны 1941-1945 годов попавшего на фронт в числе первых. Над первыми частями, прибывшими на фронт, нависла угроза окружения и полного уничтожения (первый эшелон – советские войска, по команде отравившиеся к границе, через которую готовили вторжение немцы, подходили к границе частями, они не успели организоваться в единую ударную силу и на пути следования к границе оказались разорванными на три эшелона).

Масштабы происходившей трагедии потрясают воображение. Визуально о масштабах трагедии, участником которой стал Евгений, можно получить представление по первой части четырехсерийного документального фильма «Великая война» (телевизионная компания «Star media»).

В первой части своей книги Евгений описывал атмосферу отчаяния и мрака, все глубже проникавших в души бойцов, которые многими тысячами двигались по направлению к выходу из окружения. Кругом – смерть, взрывы снарядов, падающих на отступающие части, зарево, распространявшееся от горящих деревень. Казалось, что надежды – нет.

Но, описывая весь ужас тогдашней атмосферы, всю безнадежность сложившейся ситуации, Евгений тем не менее включал в свои описания выражения, обозначавшие свет: искра, рассвет. Мрак не полностью захватывал его, что-то в нем сопротивлялась прессингу отчаяния и безнадежности.

«Он был светлым и очень искренним человеком, – пишет о нем его дочь, принявшая монашеский постриг с именем Нимфодора. Крещеный в детстве, через испытание войной отец пришел к вере, в которой невидимо утверждался всю жизнь».

«И свет во тьме светит, и тьма не объяла его», – эти слова из первой главы Евангелия от Иоанна передают атмосферу всей книги, небольшой по объему, по силе выражения и стилистической выверенности, могущей занять место среди литературных шедевров.

Примечательно, что, пройдя через весь описанный им ад, Евгения не был перемолот травматическим опытом, после войны он вернулся к учебе (в ополчение ушел, будучи студентом второго курса института). Слова его дочери о том, что он был светлым человеком, означают, что свет не погас в нем в то время, когда, как было отмечено, не было почти никакой надежды.

Евгений отмечал, что трудно передать настроение, владевшее в то время бойцами. Это было страшное настроение, о нем много писали, но, наверное, оно так никем и не было описано до конца, так как нет слов, чтобы описать его. О нем Евгений мог только сказать, что «это настроение было всеобщим, оно давило, как ядовитый туман», это было настроение солдат отступающей армии, «и мы, – писал Евгений, – задыхались в нем». «Мы не думали о победе в те страшные дни, но мы не могли верить и в поражение, как живые не могут верить в собственную смерть. Это было страшно, это медленное движение в черный проем горизонта, в окружении багровых факелов горящих деревень».

Он попадал в плен, бежал, снова попадал в плен и снова бежал. События, способствующие его выживанию там, где по человеческому суждению выжить было невозможно, иначе как чудом не назовешь. Он выжил в результате совершенного невероятного стечения обстоятельств, в характере которых душа верующего человека узнает Отеческий Промысл. Риск расстрела, риск голодной смерти, – через это и много другое Евгений прошел, и свет в нем был, и тьма не объяла его.

Доминанта, противостоящая травматическому опыту, описана Евгением в широте и в подробностях. Впоследствии он неоднократно думал, как он и другие могли вынести «все это»? Как вообще человек может выносить нечеловеческие условия существования: спать на бетонном полу, голодный и раненый? «Надежда. Она не гаснет никогда». Сквозь огонь, дым и издевательства, в аду голода и бреда – всегда был виден он «прекрасный ангел надежды. И это дает силы жить. Что там за поворотом? Не изменится ли все вдруг? Не рухнут ли черные бастионы тьмы?»

Русские солдаты, даже лишенные оружия, «не были лишены лица». Пройдя многие рубежи смерти, Евгений всегда видел в русских людях убежденность в необходимости сопротивления немцам. «Немцы не поняли, да и не могли понять обыкновенно сильного начала духа нашего народа, имеющего глубокие исторические корни».

Здесь для краткости стоит указать лишь на четыре эпизода. Остальное желающие могут прочесть самостоятельно (текст книги находится в открытом доступе).

Эпизод первый. Евгений в плену. Мимо дома, в котором он находился, немцы вели группу пленных, один из которых, обессилев, упал. Не имея сил подняться, он был расстрелян конвоиром из автомата.

Вещмешок убитого кто-то взял и занес в дом. Среди солдатского скарба была найдена карманная Библия, ее бросили к дровам. Подобрав Библию, Евгений начал читать. Ему попалась «Песнь Песней» царя Соломона, которую он и прочел целиком. «Словно среди всей этой крови и ужаса, – рассказывал Евгений о последующем, – расцвел цветок красоты… Я понял тогда. Цветок этот может цвести всегда. Везде. Он равен жизни и смерти. Он нетлен. Это было как откровения. Как звездный луч, упавший вдруг с неба и осветивший неведомые глубины души…»

Некоторые мысли о книге «Песнь Песней» применительно ко всему строю лекций и статей см. в статье (подготовленной на основе одноименных лекций, но – дополненной по сравнению с лекциями) «Горение сердца», в части второй (в которой, помимо прочего, рассказывается, почему в Священных текстах при повествовании о духовной жизни часто используется образ семейной жизни).

О образе Цветов, распускающихся в сердце, и о том, как гибель этих Цветов связана с депрессией (соответственно, – их жизнь связана с противоположным депрессии состоянием) см. в первой части статьи «Преодолеть отчуждение (в том числе, – и о депрессии)», в главе «Депрессия и отчуждение деятельности от глубинных основ личности».

Эпизод второй. После очередного побега Евгений, истощенный до предела, имея кишащую червями рану, был отведен встретившемся ему парнем в одну избу. Одна из обитательниц избы – тетя Маня, рискуя жизнью, назвала его своим племянником, когда немцы составляли списки жителей оккупированных земель (в случае, если бы подлог вскрылся, можно догадаться, какими могли быть последствия для тети Мани; с человеческими жизнями оккупационные власти не церемонились).

Понимая, что его присутствие является смертельным риском для тети Мани и прочих оказавших гостеприимство людей, Евгений хотел уйти. Но уйти он не мог по причине полного своего истощения. Он «был типичным дистрофиком, таким, о которых много писали впоследствии при описании блокады Ленинграда». Тетя Маня и прочие обители избы выходили Евгения, и жизнь стала возвращаться в его скелетообразное тело.

Неизмеримая благодарность «к этим простым, внешне грубым и малограмотным людям» переполняла Евгения. И особенно он был благодарен тете Мане. Облик ее был описан им в следующих словах.

«Это была удивительная женщина, по-видимому, одна из тех праведниц, которые рождаются на Руси, и, обладая истинно нравственным величием, живут, никем не замечаемые, и творят добро всю свою жизнь в повседневных делах своих. Пожилая, по-видимому, лет за пятьдесят, немногословная, спокойная, удивительно уравновешенная при всех жизненных обстоятельствах, она словно что-то знала, чего не знали другие, и это что-то ставило ее выше той среды, в которой она жила. Она делала свое дело. Непрерывно, каждодневно, не прерывая его ни на одну минуту. И всегда была уверена в том, что и как ей надо было сделать. У них с Климом не было детей. Но она с одинаковым вниманием распространяла свою ласку и заботу на всех детей сестры и на нее и вообще на всех и вся, с кем она соприкасалась в той или иной ситуации. И не словами это выражалось, а именно делами, подчас трудными, хлопотливыми, но для нее обыкновенно естественными. Если бы она их не делала, не была бы тем, чем она была – человеком необыкновенной, редкостной души, которая была дана ей как Божий дар. Была ли она религиозна? Внешне да, впрочем, как и все остальные крестьяне той небольшой деревни, в которой я очутился. Здесь справлялись и так или иначе отмечались все значительные религиозные праздники. Где-то была церковь, в которую ходили. Но что касается тети Мани, то в ней, я думаю, была какая-то иная, своя вера, и эта вера, может быть, даже не вполне ею осознаваемая, была для нее реальной и несокрушимой жизненной опорой. И, мне кажется, в основе этой веры была древняя как род человеческий и необычайно отчетливо выраженная любовь к людям. Она как бы сконцентрировалась в этой простой женщине, сгустилась до предела и реализовалась во всех делах и поступках ее».

[Евгений не расшифровывает, что именно он вкладывал в выражение «своя вера». Можно предположить, что речь идет о той вере, которая при глубоком усвоении переходит на уровень личной убежденности. Человек поступает по вере не только потому что так его учили, а потому что иначе он не может поступать. Истины веры он переживает не как внешнее интеллектуальное знание, а как нечто органически сродное глубинным запросам своего духа, тем, без чего невозможно оставаться самим собой].

О влиянии на процесс выживания и сохранения человеческой личности опытно переживаемой и деятельно реализуемой веры см. в разделе «Связь с Христом и точка опоры» в части 4.1 статьи «Остаться человеком: Офисы, мегаполисы и лагеря».

Эпизод третий. Ценой невероятных усилий Евгений и еще несколько бежавших из плена прорвались к своим. Они надеялись на братский прием, но вместо братских объятий их ждал штрафной батальон.

В то время к солдату, побывшему в плену, относились как к предателю. Не имело значение, что вины рядового солдата, подчинившегося приказу общего отступления, не было. Решающим был сам факт нахождения в плену.

После освобождения из плена, солдата нередко ожидал концентрационный лагерь, устроенный «своими». Евгения ждал штрафбат. Штрафники – солдаты штрафного батальона бросались на самые трудные участки фронта, прохождение которых предполагало самые большие потери.

Трудно даже представить, уровень и масштаб того травматического опыта, той обиды, которые могли обрушиться на человека в подобном положении. Трудно представить, что может пережить человек, который прошел через огонь, воду и медные трубы, чтобы прорваться к своими и который получил от своих же холодный прием и наказание, сопоставимое со смертельным приговором.

Итак, Евгений – боец штрафбата. Психика бойцов, находившихся на передовой, видящих смерть во всех ее самых обнаженных обличиях, находилась под риском деформации. Однажды во время конфликта с другим бойцом Евгений крикнул ему: «Отойди, сволочь! А то сейчас как дам автоматом!..» И тут же Евгения пронзила мысль о дикости подобной угрозы. Дикое чувство, которое владело им тогда, родилось на переднем крае фронта. «Беспощадность, искаженный взгляд на свою и чужую жизнь как на нечто незначительное – вот страшная метаморфоза человеческой психики на войне». Но психика Евгения не была подвергнута тотальной деформации.

Однажды с ним произошло событие, по силе сопоставимое с описанным выше цветением нетленного цветка красоты (не этот ли цветок цвел и плодоносил в душе тети Мани?). Событие развивалось следующим образом.

После боя на полосе, находившейся между немецкими и советскими войсками, был обнаружен раненный боец. Раненный стонал и звал на помощь не один час. Что с ним делать – было неизвестно. «Дело в том, что раненый лежал посреди минного поля, и местность была открытая, хорошо просматриваемая и с нашей, и с немецкой стороны». То есть спасающие раненного должны были пойти на риск, уровень которого можно обозначить как смертельный, – в случае обнаружения перед спасающими была открыта перспектива быть накрытыми прицельным огнем.

Наконец было объявлено построение, и командир спросил, есть ли добровольцы, готовые пойти на риск, чтобы спасти раненого. Евгений ранее уже был свидетелем вызова добровольцев. Когда в прошлый раз был объявлен поиск добровольцев для выполнения иного задания, Евгений не подал вовремя своего голоса, и на задание отправился не он. Теперь его реакция была мгновенной. «Словно оборвалась какая-то порочная струна страха и себялюбия». Он вышел из строя и сказал, что пойдет. Вместе с ним пошли еще двое.

Они поползли к раненому. Сапер, также вызвавшийся добровольцем, обезвреживал мины по пути их следования. Они были словно под давлением относительной тишины, которая в любой момент могла бы обернуться грохотом, если бы немцы обнаружили бы их и накрыли минами. Вот наконец они увидели раненого солдата.

«Он лежал совершенно обессиленный среди измятых болотистых кочек. Это был пожилой человек, с жилистой, покрытой загаром шеей, обвислыми усами. Одна нога его была перебита и из разорванной брючины торчала крупная розовая кость с запекшейся кровью».

На обратном пути раненого волочили двое, сапер еще раз проверял путь. В ожидании огня немцев шла, словно бой метронома, секунда за секундой.

И вот в мокрых от пота гимнастерках они достигли до расположения своих частей, десятки рук, протянутых из окопов, приняли раненного. Вслед за раненным сползли и добровольцы вместе с Евгением.

«Напряжение спало, – рассказывал он о последующем, – и осталось светлое чувство победы, выполненного человеческого долга. И это торжествующее чувство властно отодвинуло куда-то назад, в какие-то несущественные, второстепенные сферы, всю тяжесть фронтовой жизни. всю горечь незаслуженных обид, всю тоску по дому – все, оставив только чистый свет человечности, воплощенной в явь. Я не знал тогда, что это был звездный час моей жизни, который приходит к каждому человеку со свойственной ему внезапностью».

[Этот эпизод можно понять в двух плоскостях. Первая плоскость: домината любви затормозила доминанту паталогическую. Вторая плоскость: вследствие устремленности всей психофизической полноты на реализацию заповеди Евангелия «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин 15. 13), Евгений стал способен к усвоению Божественной благодати, и она осенила его обильно].

Четвертый эпизод. С Евгения был снят штраф, и он стал полноценным красноармейцем. Попав в минометную роту, он «был очень доволен царившей здесь атмосферой, этим необыкновенным теплом сплоченности и доброжелательности». Затем он был переведен в другое подразделение, в задачу которого входили сбор с поля боя, опись и складирование трофейного оружия.

Орудия советских войск били по немцам, и те пытались огрызаться, но их ответный огнь становился все слабее. И стоя в рядах, приготовившихся к рывку войск, Евгений вспомнил другой обстрел и другое скопление войск. Тогда в 1941 году «стреляли в основном немцы, и снаряды, – писал Евгений, – то и дело рвались в сгрудившейся массе наших войск. И дико, пронзительно, на высоких тонах, ржали лошади, словно чувствую беду. И на сердце была тьма. А сейчас, хотя мы были в огне и свистели осколки, сердце было полно света и надежд, и душевный подъем рассеивал всякий страх».

Последние слова о наполнении сердца света и надеждой, о подъеме, рассеивающем страх, можно считать также составными частями и той доминанты, которая была описана в книге «Мученики Ленинградского блокады»…

[1] «Блеф, или С Новым Годом» (документальный фильм Ольги Синяевой, 2013).

[2] Норман Дойдж. «Пластичность мозга» М.: Эксмо, 2011.

[3] Тукаев Р.Д., д.м.н., Московский НИИ психиатрии Росздрава, кафедра психотерапии РМАПО, Москва, Россия. E-mail: tukaevrd@mtu-net.ru

«Исследования нейрогенеза взрослого мозга: психиатрический и психотерапевтический аспекты»

[4] См. главу 14 «Обсессивно-компульсивное расстройство личности» из книги Аарон Бека и Артура Фримена «Когнитивная психотерапия расстройств личности»

[5] Сию икону писал зубами крестьянин Григорий Журавлев, безрукий и безногий.

[6] Норман Дойдж. Указ соч.

[7] См. «Материнская любовь» из книги поучений преподобного Паисия Святогорца «Семейная жизнь» (Серия «Слова», том 4).

[8] Норман Дойдж. Указ соч.

[9] «Болезнь колючей проволоки» // Дмитрий Вадимович Ольшанский. Психология терроризма. Изд-во «Питер», 2002

[10] Открывающие небо. Новомученики и исповедники. Сост.: Д. Михайлов, Т. Краснянская. СПб: Сатисъ, 2001

[11] Данилин А.Г. «LSD. Галлюциногены, психоделия и феномен зависимости». См. «Психология и религия»

[12] Там же. «Исходы Российской психоделии»

[13] Из сборника творений Ухтомского А.А. «Доминанта. Статьи разных лет. 1887–1939»

[14] Мальсагов С.А. Адский остров: советская тюрьма на далеком севере

[15] Роберт Д. Хаэр. Лишённые совести: пугающий мир психопатов

[16] Документальный фильм. ОРТ. Спезназ. Сигнал для «Рыси»

[17] Митрофана (Баданин), еп. Правда о схватке Пересвета и Челубея

[18] Яров С. Блокадная этика. Представления о морали в Ленинграде в 1941–1942 гг. М.: Центрполиграф, 2012

[19] Рафаил (Нойка), иеромонах. Филокалия. Любовь к красоте