Прокопий (Пащенко), иером. Боевые действия. Ч. 4: Осмысление ситуации. Как жить дальше, чтобы жизнь наладилась?

Данный текст был подготовлен на основе 4-ой части серии эфиров «Боевые действия. Осмысление. Преодоление тревоги, ПТСР» (все эфиры). В четвертой части (видео) речь шла о том, как люди взаимодействуют с информацией и с друг другом. О том, при каких условиях общество рассыпается. О том, что внешний успех трудно представить без хотя бы частичной консолидации.

Диссонанс современности: формальная риторика традиционного мышления в эпоху постмодерна

Один духовник говорил, что если есть какие-то масштабные проблемы, которые нельзя решить сразу, вплоть до психических повреждений, то, если человек вместе с духовником три-четыре года обсуждает весь свой круг жизни, а не только свою текущую проблему, то у него есть шансы исцелиться. Напряжение формируется иногда где-то на периферии, и, чтобы найти источник напряжения, важно внимательно разобрать всю свою жизнь. Когда у человека какие-то психические срывы, то он не исцелится, если не поймет, например, как общаться с собственными детьми. Потому что – с детьми немножко повздорил – накопилось напряжение, где-то еще поругался, и, как следствие, срываешься в какую-то свою страсть, дорожка к которой в мозгах уже проторена. Поэтому, чтобы из этого выйти, нужно три-четыре года накапливать информацию о всей жизни в целом. Этот же совет дал Ставрогину епископ Тихон в романе Достоевского «Бесы». Он посоветовал провести 5-7 лет в послушании. Накапливающийся опыт поможет тебе в итоге выйти из той колеи, которая была проделана предшествующей жизнью. И наша задача сейчас – создавать основу, на которой можно строить обсуждение. Мы берем тему боевых действий не для того, чтобы проводить политическую планерку, а чтобы нам вместе учиться думать, каким образом мы по-христиански можем на это реагировать и – самое главное – как сохранить внутренний мир, как остаться на ногах. Наша задача – не осветить в целом политическую военную ситуацию, для этого есть другие каналы, наша задача – остаться людьми.

Для начала нужно в целом обрисовать моменты, которые важны для понимания того, что происходит в нашей жизни в целом. Мы сейчас живем в некотором диссонансе. Этот диссонанс недавно очень хорошо озвучил Александр Дугин в интервью на канале «Царьград»[1]. Он говорит, что сейчас одной половиной мы продолжаем жить в парадигме того мира, который нам объявил войну, а другой стараемся судорожно строить какой-то патриотизм. Другой автор эту проблему обозначил так: есть три парадигмы мышления: традиционное мышление, модерн и постмодерн. Я стараюсь избегать термина «традиционный», потому что этот термин себя дискредитировал, и слово «традиционный» сейчас ассоциируется с каким-то мракобесием, домостроем, где мужья держат жен в чуланах. Тем не менее традиционное мышление предполагает наличие картины мира, в которой есть смысл, цель, в которой твой шаг не бессмыслен. Экзюпери метафорически представлял такой мир как замок отца, в котором каждый шаг имеет смысл, потому что комнаты четко распределены: в одной – живут женщины, в другой – хранят зерно, и человек идет от комнаты к комнате как от праздника к празднику. Но потом пришли люди, которые сказали: давайте разрушим замок отца, в котором каждый шаг имел смысл, и они оказались в эпохе модерна. Разрушив замок, они оказались на ярмарке жизни, на площади, которую продувает всеми ветрами, и они не знают, для чего им жить.

В эпоху модерна на первый план выступила идея прогресса: мол, нужно жить для того, чтобы строить фабрики, чтобы грядущим поколениям было теплее, чем нам. Мы помним бессмертное произведение «Собачье сердце» Булгакова, где революционно настроенные люди поют о том, что суровые годы уходят, они были трудные, за ними труднее приходят, они тоже будут трудные. Стать навозом для будущего поколения – вот цель модерна. Если в традиционном мышлении у людей было понимание картины мира, понимание того, что есть Бог, что у истории есть смысл, то у модерна этот смысл теряется, но остается идея прогресса. Мы хотя бы куда-то устремлены. Постмодерн же разрушает даже те идеи, которые были характерны для модерна. Все становится неважным. Нет ни Бога, ни дьявола. Точнее, и Бог, и дьявол есть, но это одно и тоже, потому что это одинаково неважно. В эпоху постмодерна характерна равнозначность смыслов. Выбор вроде бы велик, но, как писал один психиатр, в условиях равнозначных смыслов у человека нет критериев, чтобы совершить выбор, и у человека начинается плавающая тревога. Человек эпохи постмодерна описывается современными авторами как биоразлагающийся пластик и как паника на фоне обломков.

Эпоха постмодерна предполагает появление новых психических дисфункций: в частности, агрессивности. Человек теряет какую-то опору в жизни, ищет возможности присоединиться к коллективному бессознательному толпы. Это важно для темы военных действий, потому что человек с традиционным мышлением в критических условиях может остаться, как Максим Исповедник, в одиночку. Он может обладать тем, что называется субъектность. Представитель постмодерна субъектностью не обладает, потому что у него нет картины мира, шкалы ценности, иерархии идей. Чтобы избавиться от тревожности, он либо глушит себя чем-то, либо пытается примкнуть к какому-то коллективному процессу. В частности, такое происходило в Германии – хотя мне не попадалось, чтобы авторы сравнивали Германию с постмодернистской парадигмой – но идея постмодерна – в отрицании любого центра. Интернет и террористические сообщества построены по принципу постмодернистской ризомы – грибницы. Когда Гитлер пришел к власти, он отменил любые нормы морали, нравственности, этики, права. Что-то значило только его решение. Соответственно, когда вся эта мировоззренческая сетка обрушилась, среднестатистический немец, который привык жить в условиях хоть какой-то понятной реальности, испытывает тревожность. Он может, конечно, попытаться справиться с этим в одиночку, если у него есть какой-то внутренний свет, который подсказывал бы, куда идти. Но это отдельная тема о том, что человеку, который не потеряет внутренний свет Божий, через совесть Господь укажет, какой шаг сделать. Но у немцев, так как они были целиком заточены больше на производственную форму взаимоотношений, такого света не было. Религия там была уже осмеяна и разрушена. И тогда, как описывал Бруно Биттельхейм: рядом с тобой – сверкающая машина, ты имеешь полный шанс войти в этот сверкающий мир, получить погоны эсэс, статус, данный тебе этим сообществом, привилегии. И тогда, пусть и фиктивно, у тебя появляется какая-то картина мира: нужно идти на Восток, чтобы найти себе там рабов, мы великая Фатерлэнд и т.д. В условиях разрушенных ориентиров это была такая парадигма, которая вдохнула силы в изнемогшие колена. В подобной ситуации находится сейчас много современных людей, которые ищут какие-то клубы по интересам. Молодежь нашла, например, АУЕ[2], запрещенную в России. Но запрещай, не запрещай – если нет какой-то образовательной программы, которая повышает культурный уровень нации, то люди, живущие в эпоху постмодерна, просто физически будут испытывать необходимость примкнуть к какой-то субкультурной группе, которая бы напитала их пусть фиктивным, но смыслом.

Как это все связано с нынешними событиями? Проблема в том, что у нас остался язык, риторика из традиционного мышления, но мы как общество живем в эпоху постмодерна. Сейчас мы слышим какие-то слова про патриотизм, но кто может понять, что это такое – патриотизм? Разрушена сама база, на которой это понятие может хоть как-то быть осмысленным и усвоенным. Сейчас говорят, что мы победим, потому что мы нация с такой культурой, с такой историей, мы православная цивилизация. Конечно, бесспорно, мы такая нация, но… Одно наблюдение: последние 20 лет я большую часть времени провожу на Соловках, но иногда выезжаю на длительное время, и за все это время я только один раз в общественном месте видел, чтобы человек перекрестил пищу перед тем, как есть. Это было в больнице. Как можно говорить о том, что мы православная страна? Да, мы крестики носим, но это как в браке: муж жену разлюбил, она его достала, но разводиться он не хочет, потому что думает: а кто борщ будет варить? Надо же кого-то нового искать, да и привык уже к ней, разводиться – будет раздел имущества, а так – я на диване лежу, она в другой комнате, всех все устраивает. Так и живем. Большинство населения носит крестик, но ничего не знает о православии. Конечно, если людям будут напрямую говорить: отрекись, они не отрекутся. В Турции во время путча наши туристы не сняли крестики, хотя, когда был шторм аэропорта, полицейский сказал им: сейчас ворвутся тысячи людей, будут убивать тех, кто перешел на сторону мятежников, на всякий случай снимите крестики. И никто не снял. Но одно дело – остановиться у последней черты перед самым разводом, когда у мужчины что-то шелохнулась внутри, а другое дело – взять и подарить цветов своей жене, пригласить ее в отпуск, проявить любовь, сделать шаг вперед. Состояние инертности, в котором мы находимся, отчасти и является тем стартовым условием, которое приведет к тому, что нынешняя ситуация будет продолжаться. У нас разрушены социальные институты, на основании которых мы имели бы шанс друг с другом договориться, что-то друг другу объяснить. В результате – тысячи людей, которые сейчас уехали за границу.

Есть замечательная книга «Лидер и племя: пять уровней корпоративной культуры»[3]. Там рассказывается, что, если начальник в какой-то корпорации позволяет себе импозантные решения, которые коллективом не принимаются, то коллектив начинает саботировать решения начальства: либо работники уходят, либо стонут. Конечно, такая компания проигрывает битву за таланты, потому что люди с реальными талантами понимают, что в такой компании у них перспектив нет, и они уходят. Если эту идею внутренней корпоративной жизни переложить на нашу реальность в более глобальном смысле, то мы увидим, что битва за таланты проигрывается, потому что не выстроены условия, на основании которых человек мог бы ощущать себя здесь в какой-то перспективе. Сейчас как никогда нужна поддержка народа, а ее нет, потому что разрушен сам язык, на основании которого народу можно объяснить, что от него хотят.

Проблема двоемыслия. Православная ли страна – Россия?

В Центре святителя Василия Великого однажды прошла полоса конфликтов, стало много нестроений, хаоса, и это все невозможно было разрешить. Пригласили опытного человека, который помог бы им понять и разрешить ситуацию. Он сказал гениальные слова: когда вы открывали Центр, вы в уставе прописали одни процессы и нормы, но с течением времени характер работы Центра изменился и по факту вы живете уже по-другому. При этом в общении друг с другом вы пытаетесь оперировать вещами, прописанными в уставе, хотя это уже давно по умолчанию не работает и вами не принимается. Соответственно, этот диссонанс или – как в книге Оруэлла «1984» – двоемыслие, когда люди живут в таких условиях двоемыслия, не дает возможности каким-то образом собраться для достижения цели.

Можно привести такой пример двоемыслия. Говорят, что мы – православная страна с православной культурой, и мы дадим отпор цивилизации сатаны. Но почему-то на первом канале в юмористических программах комично выставляют священников. Я не спорю, священники – от нихже первый есмь аз – даем поводы: освящения квартир, которые вошли в притчу во языцех, крещения за деньги и т.д. – это все, бесспорно, существует. Но, как говорят, самый прямой путь сделать ребенка невротиком – сказать ему: иди мой посуду, а потом сказать: дурак, зачем ты моешь посуду? Поэтому, когда по одному каналу идет информация, что мы православная цивилизация и нам нужно аккумулировать свои духовные потенциалы, но, с другой стороны, этот же канал дает зеленый свет на любой юмор в отношении веры, религии, священников – как простому обывателю совместить оба эти посыла в голове? Происходит раздвоение сознания: два импульса в коре головного мозга сшибаются и, скорее всего, среднестатистический обыватель не будет разбираться вовсе. Как в «Неуловимых мстителях»: герой Крамарова говорит: «А там мертвые с косами стоят», а ему в ответ – «Брехня!». Обыватель не будет разбираться в противоречивых импульсах, он просто переключит канал на какой-нибудь сериал.

Отсюда мы переходим к следующему посылу: как могут православные (русские и украинцы) воевать друг с другом? Но сам вопрос – это риторическая фигура, которая тоже не совсем понятна. Какие православные сейчас воюют друг с другом? Я не согласен с тем, что посещение храма является критерием определения верующего человека. Многие люди сочувствуют христианству и являются христианами, даже не посещая храм. Конечно, это не совсем правильно, но их тоже можно понять: они считают, что воскресный день надо провести с детьми. Это, может быть, неправильная установка – люди не понимают, что подпитываться духовно тоже нужно, но по крайней мере их логику можно понять. Но я лишь один раз в жизни видел, как человек в общественном месте перекрестился перед едой. Это был военный летчик, в больнице. Соответственно, о каких православных сторонах в этом конфликте можно говорить? Мы пытаемся доказать всему миру, что мы не варвары. Но для того, чтобы это доказать, нужно сначала изменить повестку.

В 90-е годы было очень много протестантских проповедников, которые собирали стадионы. Потом у нас быстро разобрались, что это развод. Конечно, кто-то ушел в эти сектантские модели, я даже сам однажды ходил на стадион, хоть и Библию я не читал, но купился на то, что Библии там раздавали бесплатно. Там был какой-то развод про то, что сейчас нам будет прочитала лекция про жизнь на Марсе, показали какой-то камушек, в котором была то ли полоска, пробитая водой, то ли червячок, а потом час была протестантская проповедь. Библию мне тоже не удалось получить: оказалось, что для этого нужно было прийти на мероприятие десять раз. Потом большинство людей разобрались, и стадионы опустели. На Украине подобные собрания продолжались вплоть до сего дня. Я знал Николая Каклюгина – психиатра-нарколога, кандидата медицинских наук, которого в 2018 году посадили в тюрьму. Как говорят, это была заказная посадка. Он боролся с сектами, которые, кстати, пришли из Украины и участвовали в Майдане, а потом перекочевали в Россию. Каклюгин с ними боролся, и когда уже собирался выкладывать в интенет фильм, который делал про них, вдруг у него в кармане обнаружились наркотики, и он пропал на несколько лет. Мы были знакомы, я читал его рассылку.

Или Ник Вуйчич – молодой человек, который родился без рук и без ног, когда он приезжал – какие были демонстрации во главе с представителями украинской верхушки. Эти стадионы с сектантскими моделями эмоциональной раскачки людей там развивались и дальше. К нам на Соловки часто приезжали украинские паломники. Но даже до Майдана уже было что-то непонятное. Сложно сформулировать, что именно – это было похоже на легкомысленность, какую-то склонность верить всему необычному и экстравагантному. И даже какое-то отсутствие трезвости. И еще до Майдана мне запомнился случай: одна паломница рассказывала о том, что на Украине есть некий старец, к которому ездят целыми автобусами. Она спрашивала, можно ли ей тоже к нему ездить. Когда сознание человека пропитывается ложью, как писал Феофан Затворник, человек ходит как во сне. Он не способен адекватно оценивать реальность. Это крайне важно понимать, чтобы хотя бы нас самих не включили в эту постмодернистскую ризому. Постмодернистская ризома предполагает, что человека с разрушенным мышлением включают в сеть наподобие электроприбора. Включается принтер – сигнал пошел, и он начинает печатать. Так вы становитесь агентом этой сети, просто вы об этом не знаете. Если у вас нет собственного мнения, сеть предлагает вам группу сигналов, которые формируют в вас какую-то линейку предпочтений, модель поведения. Это не информационный уровень, это гораздо тоньше. Но чтобы это сформировать, необходимо вначале разрушить вас как субъект. Я спросил эту женщину, что делает старец, о котором она говорит. Оказалось, люди дают ему записки, а он фломастерами подчеркивает, кто из их родственников находится в аду. Это можно было бы понять, если бы старец, например, предлагал за этих родственников молиться, включал бы их в свой помянник и т.д. Как на Афоне – раскапывают кости, и если они черные, то считается, что человек, может быть, не спасся. Тогда кости закапывают обратно, за этого человека молятся, потом снова выкапывают и смотрят. Но здесь – люди просто дают старцу записки, он или даже его келейники что-то подчеркивают, но что людям с этими записками делать потом? Это действо никакого отношения к православию не имеет. Но люди едут автобусами, чувствуя, что здесь происходит что-то такое необычное, экстравагантное, что вызывает какой-то интерес. Когда у человека разрушена система иерархии идей, тогда его привлекает не то, что полезно, не то, что соотносится с Истиной, а то, что ярко, что выбивается из общей линейки. Возможно, это становится массовой повесткой. Возможно, в связи с этим еще до Майдана начались какие-то процессы, приведшие к тому, что масса людей стала терять критичность. Поэтому говорить о том, что мы воюем с православными братьями – это как минимум странно.

Очень были развиты на Украине протестантские секты, которые, сделав Майдан на Украине, перешли сюда, открыли здесь так называемые реабилитационные центры для наркоманов. А что такое современный наркоман? Чаще всего это физически развитый человек, который шлялся по улицам и который умеет драться. Причем драться безжалостно, до смерти. Он физически подкачан. В центрах, которые открывают эти организации, происходит то, что делать вообще-то запрещено. Под видом спорта они занимаются боксом и борьбой. Сергей Бирюков, руководитель центра «Сапер» в Санкт-Петербурге говорит, что категорически запрещено человеку, который проходит реабилитацию, участвовать в агрессивных видах борьбы. А пустая голова – кузница дьявола. Человек, попавший в такие центры, запирается там без возможности выйти. Его прокачивают там определенной идеологией, он занимается спортом и дальше остается в этой структуре. Мы знаем, что эта структура делала Майдан, а теперь она на территории России. За расследование деятельности этих структур Каклюгин попал в тюрьму.

Мужицкий нигилизм и поколение «исключенных»

Протоиерей Андрей Ткачев в своем интервью у Серафима рассказывал, почему он уехал из Украины. Он видел, как зарождаются и нарастают эти процессы. Мы на Соловках слышим лишь отголосок, а он понял, что нарастает. Он не сбежал, он подготовил смену настоятельства, все официально устроил, попрощался с прихожанами, попросил у них прощения. Он говорит, что у него из-под ног вырвали страну, как коврик из-под ног вырывают. Поэтому утверждать, что и здесь православные, и там православные воюют – опрометчиво. В интервью «Коктейль Молотова украинской души» он говорил, что на Майдан вышли люди, которые не ходили в детстве на бесплатные кружки, которые не знали классическую литературу. На такие мозги хорошо ложатся любые речовки. Но когда он об этом говорил, стало понятно, что и мы сейчас идем тем же путем, просто у нас была небольшая «задержка». Сейчас люди считают, что раз триста тысяч мобилизовали, можно дальше в свою капсулу запереться. Но у нас сейчас подрастает масса людей, которые скоро станут взрослыми – это то поколение парней, которые сформировались тогда, когда были закрыты бесплатные кружки и когда школа утратила свою воспитательную функцию. Когда я учился в 11 классе, 25 лет назад, у нас еще все это было. Человек сети – это тот, кто не имеет собственного взгляда на жизнь, кто зол на всех. Авторы, которые изучают психологию преступности в постмодернистском мире, говорят об «исключенных», то есть людях, не имеющих перспектив. Вроде, это забавно – делать ставку на креативных, успешных людей. Современные корпорации формируют пул из высокооплачиваемых работников и пул из низкооплачиваемых неквалифицированных работников, которых меняют, как батарейки. Это заманчивая перспектива для получения сверхприбыли, но что делать стране, у которой этот пул низкоквалифицированных работников, не включенных ни в какую перспективу, достигнет нескольких миллионов людей? Эти несколько миллионов могут быть включены в ту самую сеть, которая однажды может быть приведена в действие.

Директор одного реабилитационного центра рассказывала, что еще несколько лет назад были выступления таких ребят в Петербурге: у них нет образования, но есть цель подчинить себе окружающих. Это и есть те люди, которые не ходили на кружки, не знают литературу, не имеют никакой культуры. Для них важен только человек с ружьем, который может убивать. У нас сейчас такая же армия формируется. Она, может быть, пока еще не набрала обороты, потому что процентное соотношение населения еще не то. Но с каждым годом их становится все больше и больше, потому что система, образование выкидывает за борт все больше людей. И если раньше этих людей пытались каким-то крючком за бортом подцепить, затащить на борт – хотя бы матросами их сделать, то сейчас – выпал и делай, что хочешь. Вот они и делают, что хотят: сбиваются в стайки, пока небольшие. У них формируется сеть, и никто не знает, кто возьмет бразды правления этой сетью. И возможно, через несколько лет вся эта ситуация взорвется.

Примечательно, что эти события, которые сейчас происходят, были уже описаны, в частности, митрополитом Вениамином (Федченковым) в его книге «На рубеже двух эпох». То есть настолько незыблемой казалась структура социальная, что ни у кого не возникало даже мысли о том, что она может быть разрушена. Автор пишет, что, даже учась в духовном заведении, он стал объектом пропаганды революционных идей. Это по сути та же постмодернистская ризома. Если строится какая-то террористическая ячейка, она не имеет ярко выраженной структуры, чтобы, как в американском фильме, можно было уничтожить главного таракана, который телепатически управляет остальными тараканами, и все тараканы умрут. Здесь не так: ты арестовываешь одного человека, а все остальное движется своим ходом, потому что – как говорил Дугин – все происходит в сознании. Сознание накачивается определенными идеями, эти идеи живут дальше и двигают человеком.

Когда директор центра рассказала, что эти движения выступили в Петербурге, ей позвонили из одного места и сказали, мол, зачем вы нас позорите, неужели мы не справимся с этими ребятами? Ну, на Майдане не справились. Митрополит Вениамин как раз говорил, что, когда начинались первые электрические разряды, люди думали, что по старинке можно кого-нибудь посадить, приструнить, таким образом решить вопрос. Но в целом вопрос культуры не был решен. Известный проповедник протоиерей Иоанн Восторгов, настоятель храма Покрова Божией Матери на Красной площади в Москве, который в самом начале революции был расстрелян, до революции путешествовал по стране. И он говорил, что целые области были заражены мужицким нигилизмом. Это страшная вещь. Мужицкий нигилизм – это полное бескультурье, на фоне которого в голове у человека формируется какая-то каша. Он может считать себя православным, но при этом совершать какие-то преступления и не видеть в этом ничего страшного.

В 90-е годы вышла замечательная книжка Юрия Щекочихина – журналиста, который по одной из версий был убит, потому что расследовал очень громкие процессы. Книга называется «Алло, мы вас слышим», она о том, что он готов был слушать любых подростков. Вторая его книга – «Армия жизни». Он описывает ситуацию, когда четырнадцатилетние подростки забивают кого-то насмерть, причем это у них не первый эпизод. И самое главное – они не особо могут ответить на вопрос, испытывают ли они, например, сожаление. Два парня забили насмерть недавно освободившегося человека и закапывать его взяли с собой одну девчонку четырнадцатилетнюю. И Юрий Щекочихин ее спрашивает: «У тебя есть хоть какое-то сожаление, что так произошло?». Девчонка задумалась, а потом сказала: «Ну, учитывая то, что человек не работал и систематически выпивал…». Он ее остановил, потому что не хотел слушать дальше. Он понял, что никакого сожаления, никакой рефлексии нет. Но тогда это были эпизодические случаи, тогда с этим что-то пытались делать. Я помню, к нам в школу во время моей учебы пришел парень из детдома, у которого была пьющая мать, и у нас всем классом была установка – помогать ему. Но потом он ушел, потому что что-то своровал в школе – но это уже не столь важно, по крайней мере, у нас было такое воспитание.

Одна из наших слушательниц попросила дать комментарий на фильм «Не смотри вверх». Так у нас сейчас сюжет этого фильма и происходит. Астероид летит на планету, по началу хотели что-то делать, но потом выяснили, что на этом астероиде есть редкие металлы, из которых можно делать телефоны – а это триллионы долларов. Решили этот астероид с помощью дронов расколоть, а потом собрать осколки в Тихом океане. Тогда поднялась кампания «не смотри вверх», и все, кто пытался что-то рассказать об этом астероиде, подвергались прещениям, по телевизору говорили, что те, кто говорит «смотри вверх», хотят лишить вас работы. В итоге ничего не было предпринято, и астероид уничтожил Землю. Пока у нас проблема молодежи официально не признана, и этих ребят, которые сделали Майдан на Украине, становится все больше. После 24 февраля 2022 года в Центр Василия Великого поступил запрос, чтобы опыт этого Центра транслировать на регионы. Но эта инициатива быстро утонула, потому что она столкнулась с обыкновенной волокитой, и ничего не произошло. Как ученые в фильме что-то пытались донести, но все над ними смелись. Кстати, Владимир Вольфович Жириновский чем-то напоминал этот фильм «Не смотри вверх», потому что он еще в 2008 году говорил в какой-то передаче, что все будет в руинах: Украина, Южная Европа. Все смеялись над ним.

Лихорадка, которая должна привести к исцелению от болезни

К вопросу – нужно ли было начинать то, что началось 24 февраля. Как сказал Дугин, этот вопрос можно опустить, потому что тем, кто не хочет его понять, все равно ничего не объяснить. Возможно, если бы это не началось там, через 5-6 лет пришлось бы отбиваться здесь. Потому что те, кто еще как-то что-то мог бы делать, они уже начнут выходить на пенсию, и на арену выйдет озлобленная на всех и вся прослойка, которую отключили от всех перспектив и которой дали понять, что они никому не нужны. Озлобленные, они будут строить жизнь так, как им хочется, и мы сами станем заложниками этой модели. Поэтому, возможно, нынешняя ситуация нас всех встряхнет, и что-то изменится у нас внутри.

Потрясение у нас тоже сейчас происходит – война. Первая шоковая ситуация прошла у нас над головами, потому что не всех семей она коснулась. Но когда Господь сказал отпустить израильтян послужить Ему в пустыне, египтяне не хотели Его слушать. В начале были бедствия, но потом случилась главная казнь – когда первенец в каждой семье умер. То есть в каждой семье по трупу. Поэтому, если сейчас народ не начнет думать, то, возможно, мы придем к тому, что в каждой семье будет по мертвецу – и тогда это заставит думать.

Один политический деятель и писатель на одной из передач высказал мысль, что если нынешние вопросы не начнет решать то поколение, которое еще может их решать, то за ними нет никого. За ними – парни с накрашенными ногтями. Думается, что эти прогнозы даже радужны, потому что накрашенные ногти – еще не так страшно, как озлобленные парни. В 90-е было ощущение, что вся маргинальная прослойка, употреблявшая аптечные препараты (которые отпускались без рецептов) в качестве наркотических веществ, умрет. Сейчас есть ощущение, что умрут те, кто употребляет «соли» – современные синтетические наркотики. Но, возможно, какая-то часть этой прослойки решит, что травиться не нужно, а нужно «качать банки», то есть учиться драться, становиться злее. Как говорил Майк Тайсон, хороший боксер – тот, кто жил на помойке, рос беспризорником, потому что он будет зол на всех, будет рвать соперников в клочья. И возможно, часть нынешних наркоманов придет к этой модели. И они начнут «решать» вопросы, которые недорешало нынешнее поколение. 

Есть еще одна проблема: сейчас никто не хочет работать. Возможно, нынешняя ситуация также поможет изменить что-то, встряхнуть людей. Как в гомеопатии понимается лечение хронической болезни: если у человека был, например, гайморит, но его заткнули фармацевтикой, то болезнь уходит с острой фазы, но переходит в хроническую – начинается астма. И чтобы вылечить астму, с точки зрения гомеопатии, нужно отмотать назад – чтобы болезнь снова перешла в острую фазу, обострилась, и тогда уже лечить вернувшийся гайморит правильно. С точки зрения гомеопатии, если человека начали лечить и у него пошли нарывы – это хорошо, если температура – это вообще прекрасно. С помощью температуры организм перезаписывает неверно сформировавшиеся нейронные сети: мы много чего себе напридумывали, а вот случается лихорадка, нам больно – и мы начинаем что-то перестраивать. Кто-то перестает пить, курить. Сейчас наше общество лихорадит, и в этой лихорадке, может быть, родится что-то конструктивное.

Полагаю, что нейронные сети – это аналог человеческого сообщества. Хотя говорят, что у нас сто миллиардов нейронов, все равно можно их сравнить с восьмимиллиардным населением Земли. Если посмотреть на страны мира – у нас есть страны, которые напоминают чем-то лобные доли (Германия), есть страны, которые напоминают больше отделы, участвующие в проведении дофаминовых сигналов (Бразилия, Грузия), а отдельный человек – он похож на нейрон. Нейрон формирует несколько десятков связей, и мы так же формируем несколько десятков социальных связей. И эти неверные клубы по интересам, это всеобщее безразличие – их уже никак не расколотить никакими проповедями, потому что все уже опошлено, оболгано, над Церковью смеются, в том числе с помощью центральных каналов. Никто всерьез ее не воспринимает. Поэтому сейчас, чтобы спасти Россию, Господь, возможно, дает подняться этой температуре до 39, 40, 41, 42 градусов. И когда начнет лихорадить, когда от лихорадки у человека зуб на зуб попадать не будет, тогда, возможно, эти нейронные связи внутри нашего сообщества начнут перезаписываться.

Есть и другой путь – без лихорадки – это окситоцин[4]. То есть любовь. Некоторые исследователи считают, что задача окситоцина – это растворение шаблонных моделей. Например, была очень капризная девочка, которая не хотела мыть посуду, но потом она стала мамой, и теперь она души не чает в ребенке, все стирает, встает ночью, чтобы его покачать и т.д. Чтобы ребенок выжил, может быть, Господь так придумал, что у мамы выделяется окситоцин, и она меняется. Или какой-нибудь холостяк, который насквозь был пропитан своими привычками, становится способным что-то изменить, когда женится на любимой женщине. Но если мы не хотим окситоцин – придется меняться под воздействием лихорадки.

Хроническая болезнь русского общества – нелюбовь друг ко другу

Чтобы понять, какой хронической болезнью мы поражены, вернемся к книге «Лидер и племя». Ошибка американских психологов в том, что они думают, что менять корпоративную культуру можно через изменение языка. Но мы говорим слова любви, потому что друг друга любим. Если мы друг друга не любим и говорим слова любви, от этого ничего не изменится. В книге описана ситуация, при которой сообщество – там говорится о корпоративном сообществе – может подняться на более высокий уровень. Первый уровень – это уверенность в том, что «жизнь – дерьмо» (цитата из книги), когда во всех бедах обвиняют, например, правительство. На этом уровне невозможно построение чего-либо конструктивного, с него человек поднимается тогда, когда начинает говорить: «моя жизнь – дерьмо». На этом уровне человек берет ответственность за свою жизнь на себя, не обвиняя никого в своих проблемах. Человек пытается идти этим путем и приходит к уровню «я крутой». То есть у него что-то получается, какие-то курсы он прошел и т.д. И большинство психологических книг, тренингов – они об этом: сделать из человека звезду. Но это тоже бесперспективный путь. Человек, находясь на этом уровне, не способен достичь того, о чем мечтает, и получить то, о чем мечтает, в виде обратной связи от общества через любовь и уважение. Он может все это получить только тогда, когда приходит к уровню «мы крутые». Человек на этом уровне понимает, что, чтобы у нас что-то получилось, надо это делать вместе. Но этот уровень имеет недостаток: на нем нужен враг, чтобы с ним бороться – не обязательно физический враг, это может быть какая-то идея. Но на последнем, пятом уровне люди становятся способны делать прорывные вещи без врага: им настолько хорошо делать что-то вместе, они настолько понимают свою цель, словно слаженная футбольная команда, когда игрок не видит мяча, но предчувствует пас, потому что знает, что другой игрок думает о нем.

Один тренер рассказывал, что ребята во дворе попросили его подготовить их к какому-то соревнованию. Но каждый из них пытался мяч вести сам, в итоге каждый этот мяч терял, и они сказали, что виноват тренер, и он на время потерял у них авторитет. То есть они не умели работать в команде. А приведенная в «Лидере и племени» шкала удобна для того, чтобы примерно понять, на каком уровне мы находимся: наверное, от первого до второго. Причем непонятно, совершили мы переход на второй уровень. Автор пишет о тех моментах, когда решение начальства начинает саботироваться коллективом, и коллектив покидает эту компанию, не хочет в ней работать, потому что такие условия. На каком-то этапе это можно было делать: у нас было много специалистов, можно было разбрасываться: не хочешь – уходи. Ну вот люди и стали уходить – уезжать за границу. Сейчас их называют дезертирами. Не вставая здесь ни на чью сторону, можно сказать, что эта ситуация была создана определенными социальными механизмами, которые развивались в течение многих лет. Исходя из этой модели, мы живем в таких условиях, при которых для нас сделать что-то масштабное на совместном уровне почти невозможно. Дугин справедливо сказал, что мы либо победим, либо погибнем. Кто-то говорит, что надо сесть за стол переговоров. Но переговоров не будет. Кто хочет знать, что такое переговоры – может посмотреть документальный фильм «Дефолт», основанный на реальных событиях. Это фильм о том, как Южная Корея вошла в дефолт и каким образом шли переговоры: приехали представители крупных инвесторов, предложили Южной Корее какие-то условия, но переговоров не было – это были условия, то есть нужно было делать то, что скажут. Мы помним, чем закончились 90-е: были разрушены заводы, ни к чему хорошему это не привело.

Что же делать? Я расскажу про одну образовательную школу, чтобы проиллюстрировать мысли о том, что нужно делать, чтобы наша страна могла победить. В реально существующей школе, о которой идет речь, могут работать только учителя-энтузиасты: зарплата маленькая, условия жизни непростые. Но на Соловках хорошо воспитывать собственных детей, потому что нет криминогенной обстановки, поэтому некоторые учителя едут сюда. Несмотря на то что это школа сельского типа, многие из нее поступают в вузы без блата (люди здесь не богаты), потому что классы маленькие и есть возможность всем уделить внимание. Но при этом часть родителей пишут на учителей в прокуратуру! Я поражаюсь этому. Учителя не сыскать днем с огнем, потому что жить на Соловках не все хотят: не факт, что тебе здесь понравится. У нас, например, был преподаватель по вокалу – братию учил петь – ему предлагали очень большие деньги, чтобы он остался, но он уехал, потому что для него было невыносимо здесь жить: возможно, он привык к столичной жизни. И чего добиваются родители, которые пишут в прокуратуру на какого-нибудь учителя, когда у нас все учителя хотят делать только хорошие вещи? Понятно, что никто не совершенен, у всех есть свои проблемы, но вот ушел учитель – разве на его место сто новых придет? Это же не московский лицей. У нас даже была одна учительница, которая согласилась работать на Соловках, потому что здесь удобно своих детей растить. Но у нее было условие, что она будет работать, только если в школе будет полный комплект учителей; если кто-то будет выпадать, она сразу уезжает. А родители этого не понимают: минус один учитель, минус другой и т.д. Был директор, который днем и ночью что-то делал для школы. Приехали – сняли, очень некрасиво сняли. Если уж хотели уволить, дали бы хотя бы какую-то грамоту, приехали бы, поблагодарили на общей линейке за то, что многие годы был гордостью нашей школы, а теперь – всех благ и на пенсию… Нет – уволили очень обидно, и с прошлым директором то же самое было, соответственно, третьим директором уже никто не хочет быть, теперь только исполняющие обязанности. Это все к тому, что на Соловках, как в капле, отражается все наше общество.

Много лет назад воспитатель в садике поставил мальчика в угол, и на него на самом высшем уровне завели уголовное дело. Не знаю, чем закончилось, но какой посыл дальше учителям? Учителя, мол, не вмешивайтесь, пусть мальчики бьют девочек и так далее, а вы не вмешивайтесь? Этот посыл сейчас – на всех уровнях общества: не вмешивайся ни во что – будет хуже. Получается, что создавать те социальные связи, когда общество может сообща решать какие-то задачи – выйти хотя бы на четвертый уровень, пусть уж будет какой-то враг – мы и то не способны. Пока эта ситуация не будет решена с низов, мы не сможем никуда подняться.

Пути исцеления: «Двурукая машина» Генри Каттнера

То, что сейчас происходит, социологи окрестили молекулярной гражданской войной – насилие всех слоев общества в отношении друг друга. Это насилие невозможно остановить, потому что оно не придерживается никакой парадигмы. Я надеюсь, что эта война несет некий смысл, что русский народ как носитель православия сможет очиститься от всего наносного. Почему говорится именно про русский народ? Так сложилось, что мы, русские, друг друга не любим. Невозможно представить, чтобы за границей армянин прошел мимо другого армянина – только русские, встретив других русских, могут сделать вид, что они друг друга не заметили, и даже не поздороваться. Возможно, те события, которые сейчас происходят, дадут нам понять, что мы друг без друга не можем – и что-то начнет меняться.

Также большую роль в нынешнем состоянии общества играет очень много разных психологических моделей, которые накачивают сознание людей определенной парадигмой мышления, и человек становится неспособным понять других ни на каком уровне. Никого не хочется обидеть, но с людьми, которые прошли двенадцатишаговую программу, крайне тяжело говорить не только на тему реабилитации, но и на любую жизненную тему, потому что у них мышление перепахано. Возможно, та лихорадка, в которой нас сейчас трясет, – сбросит все эти коды.

Приведу еще два примера: один из литературы, другой – из истории. Замечательный пример – рассказ американского писателя Генри Каттнера «Двурукая машина». Смысл рассказа в том, что цивилизация шагнула в техногенном прорыве, но люди стали деградировать, стали играть. Машины делали для людей все, они могли создать ландшафт для игры под любой ваш запрос. Но что необходимо для того, чтобы понимать реальность? Медиальная префронтальная кора, которая формируется, когда у человека прокачивается саморефлексия и эмпатия. А эти две вещи люди утратили. И тогда искусственный интеллект решил спасти хозяина, и роботы обрубили людям все благополучие. И чтобы вырастить картошку, людям было необходимо очень тяжело работать, но все было подстроено так, что ты не мог работать один: картошку можно было вырастить, только если работать с кем-то сообща. И вот так потихоньку у людей стала просыпаться эмпатия. А чтобы пробудить совесть, придумали двурукую машину. Люди до этого очень легко друг друга убивали, но если убить убийцу – что изменится? Поэтому, чтобы у людей появилась саморефлексия, к убийце приставляли робота-убийцу, который за ним ходил. Самое главное, что все это видели, и идея была в том, что никто не знает, когда этот робот нанесет смертельный удар. То есть человек должен был в каком-то смысле дрожать, чтобы у него и у всех, кто это видел, вырабатывалось какое-то ощущение совести.

Пути исцеления: «Бог в русской истории» В.Н. Тростникова. религиозный индифферентизм

Можно предположить, что нынешняя ситуация не закончится еще долго. Как писал Иван Ильин, функция страданий – это преображение жизни, и страдание не отступит, пока не выполнит свою задачу. Если человек не захочет этого понять, он просто умрет непреображенным. Причем его страдания будут тупыми, потому что он будет мучиться, не понимая смысла своих страданий. Важный для нашей темы автор – В.Н. Тростников, написавший книгу «Бог в русской истории». У него также есть шесть лекций, которые не совсем повторяют эту книжку, но дополняют ее. Концепт Тростникова строится вокруг взгляда на исторический процесс. Автор не согласен с теми, кто считает, что история – это точная наука. Сейчас есть множество камер, которые позволяют оценить, что произошло на месте преступления. Раньше камер не было. Люди писали очень скупо. Среднестатистический писатель Средневековья напишет во много раз меньше, чем среднестатистический современный блогер. Но даже этих заметок, достаточно взвешенных и немногословных, столько, что человеку не хватит всей жизни, чтобы изучить все в отношении какой-либо эпохи. Поэтому историк, изучая какую-нибудь эпоху, фокусируется на определенной группе фактов. Но на какой группе фактов фокусироваться – это выбор субъективный. На международных документах? на мемуарах? Некоторые историки, например, с презрением относятся к мемуарам, считая, что они недостойны изучения. Но это тоже субъективная точка зрения, которую ты доказать не можешь. То есть человек уже совершает первое предпочтение на основании выбора, к какой группе фактов он обратился, и соответственно здесь уже не может быть объективности. Тростников же говорит, что история – это концепция. Невозможно миллиарды фактов рассматривать в отрыве друг от друга, не объединив их в концепцию. Головная боль Наполеона во время Бородинского сражения – имела ли она значение или нет? Смотря с точки зрения какой концепции мы рассуждаем. Если мы смотрим с концепции исторической целесообразности – что экономика Франции была такова, в России экономика была такова – то мы понимаем, что, если бы не Наполеон, пришел бы какой-нибудь Жюль, и он точно так же проиграл бы Бородино, потому что пушек было столько-то и так далее. Но если мы рассмотрим эту ситуацию с точки зрения концепта, что историю делают личности, которые обладают каким-то потенциалом, то, конечно, головная боль имела бесспорное значение, потому что Наполеон из-за нее хуже соображал, хуже отдавал приказы, может быть, что-то упустил из виду.

Еще один момент – говорит автор – несмотря на то, что история очень сложная, чтобы ее понять, мы все-таки надеемся, что есть идеальная версия истории, максимально приближенная к истине. И эта история находится у Бога. И мы к этому взгляду на историю можем приобщиться через Священное Писание. Приобщаясь через него, мы можем в этот исторический процесс включиться, что и дает человеку осмыслить жизнь, понять, что он – не песчинка в жерновах истории. И Тростников с этой позиции начинает рассматривать историю России. Он пишет, что исторической задачей России было сохранение православия. И когда русский народ с этой задачей не справлялся и готов был вот-вот эту чашу, полную до краев, выронить из рук, происходило что-то, что возвращало народ к этой задаче. Например, было очарование перед Германией, перед протестантизмом, но, чтобы исцелить народ от этого очарования, было попущено правление Анны Иоанновны, которая из Германии вызвала даже не лучших людей страны, а каких-то часовщиков, мелких ремесленников, которым дала самые высокие статусы в государстве и которые стали просто мучить русский народ. И за 10 лет ее правления ненависть ко всему немецкому и протестантскому настолько в народе выросла, что, когда время правления Анны Иоанновны закончилось, русский народ просто выкинул все немецкое.

Такие же мысли высказывал архиепископ Иларион (Троицкий). Он описывал, что перед Первой мировой войной Германия была культурным идолом для России. И божество, которому поклонялись как идолу, пришло в таком виде – в виде войны. Франция до 1812 г. тоже была культурным эталоном для России, и, чтобы очистить Россию от этого морока, была попущена война. Самая страшная болезнь людей поразила перед революцией. Была замечательная статья в книжке прот. Георгия Флоровского «Пути русского богословия» – глава «Накануне революции», где он описывал, в каком состоянии была наша интеллигенция. Очень похоже на нынешнее состояние. Павших было больше, чем выживших. Павших – то есть людей, которые хотели войти в Церковь, но не могли, потому что несли свой багаж замороченных идей. Человеку, который пропитан замороченными идеями, очень трудно принять какой-то иной взгляд на вещи. Тростников пишет как раз об этом пропитавшем общество религиозном индифферентизме, безразличии.

Этот же момент был описан Достоевским в романе «Бесы». Ставрогина, главного героя романа, который в конце повесился, революционное движение хотело сделать своим репрезентативным образом. Он был красив, умел говорить и привлекал взоры людей. И революционеры хотели сделать его ретранслятором идей революции. Причем он ездил на Афон, выстаивал многочасовые бдения, знал христианскую культуру, он читал Апокалипсис. То есть человек в курсе всего, но настолько чувство священного у него отбито, что любого уголовника последнего гораздо проще обратить в христианство, чем такого христианина. Потому что уголовник, который людей убивал пачками, конечно, глуп и жесток, но, если он почувствует истину, он может свою неукротимую натуру направить в вектор истины, как князь Владимир, например. А человек безразличный – уже никуда ничего не направит. В ненапечатанной главе «Бесов» читаются строки из апокалипсиса: «Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих». Сейчас Россия – вроде бы не языческая страна, но язычники, может быть, даже ближе к Богу, чем люди, с детства крещенные, но религиозно безразличные. Если человек ест мясо сырым, бьет в бубен и все такое, его душа еще способна почувствовать что-то высшее. И когда стало невозможно ни проповедями, ни нравоучениями, ни внушениями изменить ситуацию, пришла революция, которая стрела через боль и кровь все наносное, что к нам прилипло. Если люди сейчас думают отсидеться дальше со своим наносным, то надо понимать, что к вам тоже постучатся, постучатся ко всем. И поэтому этот урок лучше воспринять сразу. Только тогда закончится эта молекулярная гражданская война, когда мы поймем, что в ближнем – мое спасение, что ближний – мой брат. Только тогда наша страна сможет мобилизироваться и создать какую-то великую культуру, которая якобы у нас сейчас есть, но на самом деле ее нет.

Становление мировоззрения и психопатический тип мышления

Чтобы об этом с людьми говорить от лица духовенства, надо говорить не только о церковных праздниках, не только стандартные, всем понятные вещи. Нужно научить людей мыслить, научить их думать, а это большой труд. Гораздо проще в видеообращении какую-нибудь черную тему взять. А работать с народом – это то, что происходит методично, без каких-то скачков, постоянно – только такая работа даст плоды. У человека вырабатывается определенный путь на протяжении нескольких лет, вырабатывается способность формировать свои суждения, учитывая в том числе и мнение окружающих, но при этом понимая, что из этих мнений наиболее адекватно. И даже чтобы понимать Священное Писание, про «подставить другую щеку», например – мысль, которая всех смущает – необходимо не на каком-то примитивном уровне что-то излагать.

Формированию агентов сети нужно противопоставить нечто большее, чем есть сейчас, иначе то, что происходит на Украине, не закончится Украиной. Те, кто считает, что раз 300 000 мобилизовано, то не нужно беспокоиться, должны увидеть, что на самом деле мы идем на дно. Это не паника, это реальность: с каждым годом все больше людей будут становиться агентами сети. Если человек не включен в какие-то конструктивные смыслы, сеть начинает им управлять. Отобьемся с Украиной – через несколько лет то же самое можно будет сделать через внутренние условия, через ту армию, которая сейчас не включена ни в образовательные, ни в производственные, ни в культурные процессы. Плюс – проиграна битва за таланты: они покидают Россию.

Современный человек, хотя и обладающий множеством фактов, на том уровне, на котором находится сейчас – не может эти факты объединить в концепцию. Для современных блогеров характерно психопатическое мышление. Роберт Хаэр в своей книге «Лишенные совести. Пугающий мир психопатов» говорил, что психопаты могут в рамках одного рассказа сделать взаимоисключающие утверждения, при этом это не обман, у людей реально так мозг работает. Недавно с одним из слушателей мы обсуждали ролик, который набрал несколько миллионов просмотров, где человек великолепно излагает факты, видно, что целая команда работала над этим роликом. Но в конце выводы совершенно непонятные. Вроде человек топит за рабочий класс, против олигархов, а в конце такой вывод, что культура может быть сформирована только там, где есть продажа нефти. Где нефть не продается – там никакой культуры. И не очень понятно, для чего человек делал этот фильм – чтобы оправдать олигархов? Война – это плохо, он с ней не согласен, но если он так считает, то получается, что те люди, которые начали войну – они правы? Но культура рождалась не там, где была нефть. Что люди делали до того, как нефть стала продаваться? Как бедуины, когда не было нефти, писали свои стихи? То есть человек, великолепно вооруженный какими-то фактами, в долгосрочной перспективе на уровне здоровой концепции не может эти факты объединить. Он даже в какой-то степени физиологически к этому предрасположен. Если он каким-то образом не развивался на протяжении нескольких лет, если не прокачивал навыки, которые развивают медиальную префронтальную кору, то найти какой-то объективный анализ найти крайне сложно. Потому что нынешнее поколение вроде бы может нарыть кучу фактов, пересмотреть кучу роликов и более-менее в рамках одного года описывать ситуацию, но, когда нужно сделать шаг в будущее, в прогнозирование, в анализ ситуации, выйти куда-то дальше, за рамки битвы олигархов за нефть, у людей это не очень получается. Нам нужно просто принять к сведению, что у многих людей нет опции, которая помогла бы им делать какие-то конструктивные выводы.

О соотношении собственного мнения и транслируемого

Муж одной женщины служил еще на Чеченской войне и говорил ей: главное – не смотреть телевизор. Потому что то, что происходит, и то, что показывают, – это два разных мира. И у женщины возникал протест. В романе Оруэлла «1984» были такие пятиминутки ненависти, когда рабочий день прерывался и все люди должны были смотреть на экран, а на экране показывали врага. У людей вырабатывался рефлекс, как у собаки – ненависть к врагу. Кстати, охрана немецких концлагерей тоже так делала: собаку не кормили, помещали в крайне некомфортные условия и время от времени давали понюхать робу арестанта – она имеет такой специфический запах, пропитанный потом, потому что узник не моется. Не знаю, что происходит в мозгах у собаки, но, возможно, она считает, что то, что она голодна и несчастна по своим собачьим параметрам, связано с запахом, который идет от этой ткани. Потом, когда тренировка заканчивалась, как только она видела людей в робе, она просто приходила в состояние ярости и готова была их порвать. Существует огромная разница между патриотизмом, который воспитан на любви к своей родине, и это ненавистью к врагам. Ненависть к врагам нельзя приравнять к патриотизму. Можно ее выдрессировать, но мы помним, чем отличается секта от религии. Секта не создает культуры. Секта всегда основана на противопоставлении какой-то доминирующей религии, а то, что построено на противопоставлении, не может создавать собственную культуру. Человек попадает в ловушку: вроде бы слышит какие-то речи про «патриотизм» с экрана телевизора, он с ними не согласен, но в душе он понимает, что патриотизм существует, и он себя корит в душе за свое несогласие. Это все к тому, что, если наше мнение вдруг совпадает с тем мнением, за которое все топят, это еще не значит, что от своего мнения нужно отказываться. Например, если по телевизору говорят что-то, совпадающее с вашим мнением, а у вас уже есть рефлекс, мол, если об этом говорят по телевизору, значит это неправда, то надо понимать, что это только рефлекс. Не всегда стоит сразу начинать сомневаться в своем мнении.

Надо также понимать, что есть люди, которые используют религию своих целях. До сих пор не очень понятно, товарищ Сталин использовал религиозный фактор потому, что понял Истину, или только как инструмент. Если кто-то использует факторы религии, это еще не значит, что сама религия – плоха. То есть надо сделать вывод не о том, что религия плоха, а о том, что просто есть люди, которые ее могут использовать для своих целей.

О практике самоукорения

Есть такая аскетическая практика самоукорения, ее задача – не дать маятнику измененного состояния сознания раскачаться. Когда возникает чувство протеста, надо понимать, что адекватно можно понять ситуацию только тогда, когда вы из этой волны эмоций выйдете, поэтому первая задача этот процесс в себе погасить. Но когда людям начинаешь об этом говорить, они отвечают, что из них хотят сделать зомби. Это самая главная проблема, потому что понять ситуацию можно только тогда, когда твое сознание успокоится. Мы знаем, что ум обладает созерцательной способностью. Первая задача – выйти из этого состояния взбудораженности, а потом – будет видно. Поэтому, когда вскипает «праведный гнев», надо понимать, что, идя путем гнева, мы теряем возможность что-то вообще понять, разобраться. И необходимо укорять себя – не обязательно именно такими словами, но подразумевая их, читая Иисусову молитву – Господи, прости меня, что я довел себя до такого состояния, что во мне сейчас кипят такие мысли, чувства и дела! И только когда человек победит эмоции, заснет в нормальном состоянии, переспит, немного отключится от информационного потока, – тогда он сумеет какие-то точки навести. А бывает, когда человека захватит какая-то эмоция и тащит его.

О правоте и неправоте

Часто в экстремальной ситуации человек пытается убедить себя, что он во всем прав. Но мы не можем быть во всем правы. И человек не соглашается, когда говорят, что он ни в чем не прав, потому что человек в чем-то все равно прав. Когда человек испытывает тревожность, он пытается из-за этой тревожности прекратить процесс осмысления реальности, убедив себя в том, что у него есть стопроцентно верная модель. Но и тот, и другой примеры не ведут к истине.

Приведем пример, который, может быть, не относится к сути дела напрямую, но косвенно относится. Это история одного офицера, джип которого с солдатами подорвался на мине – все, кроме него, погибли. У офицера после этого была идея, что он виноват в том, что он не погиб, потому что он должен был быть за рулем. Это была параноидальная идея, ведь офицер не может быть за рулем. Автор, который описывает эту историю, говорит, что в таких ситуациях не помогает психотерапевтическая установка «ты ни в чем не виноват». С другой стороны, человек пытается выйти из этого чувства вины, обвинив себя во всем: да, я во всем виноват, виноват, что солдаты погибли, а я не был за рулем. И это тоже не помогает. Необходимо очень кропотливо восстановить то, что произошло на самом деле, и только тогда можно найти тот испорченный сегмент, в котором можно покаяться своими словами. При более детальном разговоре с этим офицером было выяснено, что, когда он получал этот приказ от командования выдвинуться на ту позицию, у него возникли сомнения, и, возможно, он мог ими поделиться с командованием, но по какой-то причине не стал этого делать. И у него в душе засела мысль, что какой-то минимальный шанс эту ситуацию изменить был. И в этом как раз можно было покаяться: в том, что он не сообщил командиру свои сомнения. Людям, которые сейчас постоянно находятся в просмотре телевизора, иногда нужно иметь какой-то санитарный день, соблюдать информационную гигиену, чтобы, как этот офицер, разобрать, что именно тебя смутило. Потому что, если ты не разберешься, это будет как больной зуб, который отдает радиацию на всю челюсть.

О способности человека повлиять на ситуацию, в которой он оказался

Одна женщина говорила, что у нее вызывала чувство ярости невозможность изменить нынешнюю ситуацию, и в какой-то момент она решила, что она хотя бы будет собирать деньги для солдат, что-то такое делать. Она спрашивает: правильно это или нет? Это правильная позиция. Мы уже разбирали опыт заключенных в концлагерях: эсэсовцы тем, которых хотели видеть выжившими, говорили, что они что-то могут изменить в жизни, а тем, которых хотели уничтожить побыстрее, говорили, мол, ничего из того, что вы делаете, не будет способствовать вашему выживанию. Поэтому люди, когда хотели выжить, хотя бы в минимальной степени хотели проявить свою свободу: хотя бы чистить зубы не в то время, в которое полагалось. Одна женщина, которая упала в концлагере, выбирала: смотреть ей на эту травинку или на другую, чтобы сознание хоть как-то работало.

С одной стороны, надо понимать, что ты можешь что-то изменить на своем уровне, но, с другой стороны, надо понимать также, что нынешний процесс более масштабный, чем то, что можно изменить, выйдя с плакатом на улицу. У святителя Игнатия (Брянчанинова) в книге «Отечник» есть заключение, где он пишет, что это попущение Божие: не дерзни его остановить своей немощной рукой. То, что сейчас происходит, – это совокупный выбор миллионов людей. Миллионы людей жили как жили, просто они не понимали, что каждый человек – это как молекула H2O: испарение поднимается, молекулы друг с другом сталкиваются, формируется электрический заряд, который рождает молнию. Так же и люди: мы, когда друг с другом ссоримся, не всегда понимаем, что аккумуляция этих зарядов имеет накопительный характер. То есть мы отчасти тоже ответственны за то, что произошло. Соответственно, когда миллионы импульсов аккумулировались, остановить их, встав на пути этого водоворота, не получится: скорее он тебя сомнет. Что-то сделать, конечно, можно, но, чтобы что-то сделать, лучше прочитать книгу Тростникова. Когда человек понимает смысл духовных законов исторических процессов, тогда он может в эти процессы вписаться.

Уныние от бессилия и выход из него

Уныние, по учению Святых Отцов, рождается, когда наша сила напряжения, желание действовать наталкиваются на препятствия. Здесь крайне важно, если даже мы не можем делать то, что хочется, хотя бы не останавливать сам процесс деятельности. Даже если мы связаны по рукам и ногам, возьмем веник, будем убираться. Таким образом, кстати, в блокаду Ленинграда отбирали детей, которых можно было отправлять на большую землю. Были дети, которым еще можно было помочь, но, чтобы отправить их на большую землю по Ладожскому озеру, нужно было выбрать детей, у которых был максимально высокий иммунитет. Перед этими детьми клали веник. Кто из детей начинал подметать комнату, у того был потенциал к жизни. Хотя это бессмысленно, ведь идет война, бомбят, что ты здесь подметешь – но у кого-то из них срабатывала мысль: пусть весь этот хаос вокруг происходит, но я эту комнату подмету, хотя бы я это сделаю. Тогда понимали, что у этого ребенка есть силы для того, чтобы перенести этот трудный путь эвакуации. Поэтому, если вы способны в ситуациях, где вы ничего не можете изменить, просто взять веник и что-то подмести, значит вы, скорее всего, выживете. Если вы берете веник, вы уже не песчинка в жерновах истории.

В книге «Путь Архистратига», где разбирается вопрос плена, есть отрывок о том, что даже в ситуации плена, когда ты ничего не можешь изменить, ты можешь принять решение – молиться. «Без укрепления души – и тело не будет способно к твердости. Молитва к Богу и утверждение в вере помогут в плену не сломаться, не впасть в уныние, отчаяние. Осмысление своего долга даст ему [воину] силы сопротивляться как духовно, так и, по возможности, физически. Такой воин сможет стать инициатором не только мужественного претерпевания ситуации, но и поиска путей к изменению, к духовному и физическому сопротивлению противнику. Вся история нашего Отечества говорит о том, что в условиях нечеловеческого плена среди постоянных издевательств и унижений человек способен не только активно сопротивляться, но и побеждать противника как физически, так и духовно. Даже попав в плен, воин, имеющий веру, не капитулирует, он всегда готов к активному сопротивлению, как только позволят обстоятельства. Даже не имея возможности физически сопротивляться противнику, он борется с ним своим духовным оружием: молитвой за Отечество, за свой народ, за своих товарищей по оружию. Он укрепляет малодушных, помогает слабым, объединяет вокруг себя товарищей, верой в Бога делает из зайцев львов, а трусов превращает в отважных героев».

То есть хотя бы в чем-то нужно проявлять свою свободу, чтобы мозг не вошел в состояние регрессии, и тогда ты, может быть, начнешь видеть что-то большее, что-то сможешь изменить. Этим путем прошел Евгений Невесский, который прошел всю войну от начала до конца. У него были все шансы сломаться как психологически, так и физически, но внутренний настрой позволил ему не стать жертвой ПТСР и тревожности.

[1] «Хватит лгать! “Крысиное царство” в России должно быть уничтожено».

[2] АУЕ – «Арестантский уклад един», название российской криминальной субкультуры, состоящей из несовершеннолетних. Запрещена в России.

[3] Логан Дэйв, Фишер-Райт Хэли, Кинг Джо. Лидер и племя: пять уровней корпоративной культуры. М.: Манн, Иванов и Фербер, 2022 г. 304 с.

[4] Окситоцин – гормон, помогающий строить социальные связи.