Прокопий (Пащенко), иером. «ИСКРА ЖИЗНИ: Свет, сумерки, тьма» – комментарии к циклу лекций (беседы о развитии творческих сил (в широком смысле этого слова) и об их угасании)

РАЗДЕЛ 1: Кратко о цикле лекций «ИСКРА ЖИЗНИ: Свет, сумерки, тьма»

Преамбула. Жизнетворчество – дело не только «людей искусства»

Вопрос о развитии творческих способностей можно поставить не только в отношении «людей искусства», но и в отношении людей, которые, на первый взгляд, искусство и не рассматривают как дело своей жизни. Какой-нибудь человек, возможно, и не пишет музыку, но и ему нужно научиться вплетать мелодию своей жизни в великую симфонию мироздания. Кто-то, может быть, и не создает картин, но и ему нужно определиться, гармонично ли смотрится мазок какого-либо поступка на полотне его жизни.

Бывает, что процесс жизнетворчества пресекается и человек сталкивается с невозможностью генерировать идеи, с апатией. «Искра жизни: Свет, сумерки, тьма» – о комплексе причин, на основании которых человек развивается в жизнетворчестве, и о комплексе причин, на основании которых процесс жизнетворчества пресекается. («Искра жизни…» – продолжение цикла «Горение сердца», о котором вкратце – в начале данного текста).

Полотно жизни пишется на ткани мироздания и сличается с полотнами авторов, наиболее полно выразивших в своем жизнетворчестве идеалы, актуальные для человечества вообще. И сличает конкретный человек полотно своей жизни с их полотнами в галерее истории. Вопрос об уместности того или иного мазка или вопрос о поиске художественной формы для выражения какой-либо идеи можно уподобить вопросу о поиске ориентации в сложной, стремительно меняющейся ситуации.

Человек, рассматривающий свою жизнь как жизнетворчество, ищет идеи, которые при всех трудностях и стремительно меняющихся обстоятельствах могли бы ему помочь сохранить себя как личность. Смуты, бедствия и трагические обстоятельства по мысли Ивана Ильина даются нам для того, чтобы мы могли вспомнить о творческой свободе и отыскать в самих себе «нашу собственную духовную глубину, с тем чтобы из нее повести наше обновление, – свободно, мужественно и активно».

Беседы «Горение сердца» и «Искра жизни»

Проблема поиска идеи, которая позволила бы обновить строение жизненных актов и изменить жизнь в лучшую сторону, разве не близка к проблеме поиска идеи, могущей стать ядром художественного произведения? Как вообще проходит поиск идеи? Благодаря каким принципам не угасает развивающееся творчество? Ведь известно, что многие люди к 40 годам «исписываются». Им становится тошно жить. Они попадают в кольцо безысходной скуки, а как вырваться из него – не знают.

Отчасти указанные темы (как и многие другие) разбирались в цикле бесед «Горение сердца». В цикле «Горение сердца» реальные проблемы реальных людей анализировались главным образом с богословских позиций. То есть идеи богословского порядка являлись критериями проверки суждений, высказанных по тем или иным вопросам. В беседах же цикла «Искра жизни» упор сделан на источники, которые могли бы свидетельствовать сами за себя. То есть беседы цикла «Искра жизни» были построены таким образом, чтобы с помощью них упомянутые вопросы могли бы быть донесены и до тех людей, которые не считают аргументы богословского порядка для себя авторитетным. Для людей светских предложены аргументы, заимствованные из светской жизни.

Утрата способности генерировать идеи

Даже для светских людей очевидной является мысль, что человека, оставившего без внимания свою внутреннюю жизнь, настигает кризис. Кризис на начальных этапах своего развития может проявиться как неспособность написать, например, дипломную работу. Некоторое время назад были у человека какие-то созидательные, творческие мысли, а теперь их нет. И ничего с их отсутствием он поделать не может. Кризис мысли может также выражаться в угасании способности взглянуть творчески на имеющуюся в наличии информацию. А также – в угасании способности понять – чего именно в этой информации недостает для построения полной картины и как образовавшийся пробел может быть устранен (некоторые проявления кризиса могут быть сопоставлены с описанием так называемой функциональной неграмотности, которая выражается в неспособности человека понять прочитанный текст).

Человек, попавший в стадию угасания творческой активности, способен, в основном пересказывать только чужие мысли, но целостно их охватить, творчески осмыслить и применить к своей работе – уже не может. Он перечисляет даты, факты, но не видит объединяющих их связей. Кризис личности проявляет свое разрушительное воздействие и на другие сферы человеческой активности.

Человек не может понять, как выстраивать отношения, например, с родителями, с коллегами. Он не может вчувствоваться в социальную ситуацию. А ведь жизнь становится все более и более непредсказуемой, и потому способность творчески вчувствоваться в ситуацию является тем качеством, без которого трудно найти ориентацию. Изменчивость жизни и ее непредсказуемость ставят человека, умеющего действовать только по заранее заданному алгоритму, в крайне затруднительное положение.

Об утрате способности генерировать идеи см. подробнее в главе «Вместо постскриптума» в статье «Горение сердца», подготовленной на основе одноименных лекций (в статье расширена 8 часть, добавлены разделы «Вместо постскриптума», «Талант: Благословение или проклятие?».

Частная ситуация может быть прочувствована тогда, когда у человека выстроена картина мира. В имеющуюся картину мира он вписывает ситуацию, в который на данный моменты находится, и видит каким образом она соотносится со всей жизнь в целом. Этот принцип, возможно, уместен и тогда, когда речь идет о способность прочувствовать красоту. Жених, воспринимая свою невесту в целом, видит её прекрасной.

Но вот её целостный образ распадается в его сознании, и он начинает видеть лишь сумму элементов, к каждому из которых можно придраться. «Глядя на любимейшую из любимых, – описывает такое положение дел Антуан де Сент Экзюпери, – ты вдруг думаешь: “Вот, оказывается, какое у нее лицо… Как я мог полюбить его? И какой тонкий голос. Какую страшную глупость она сейчас сказала. Как нелепо поступила…” Твоя любимая распылилась на досадные частности, она больше не вдохновляет тебя, и тебе кажется – ты ее ненавидишь».

Нечто подобное может произойти и с верующим человеком в отношении веры. Он помнит, что когда-то верил и что было ему радостно жить. Но вот теперь он сознает себя утратившим что-то, и эта утрата как-то связана с его неспособностью верить. Вера была потеряна на каком-то из поворотов жизни, как и любовь к невесте.

Утрата желания жить

Как описать механизм возникновения такой ситуации и какой выход из нее можно предложить? Этот вопрос ставится в первой беседе беседа цикла «Искра жизни».

Описанное положение дел может возникнуть не только по отношению к возлюбленной, но и по отношению к жизни вообще. Жил человек, творил, занимался чем-то и чувствовал, как интересно было ему жизнь. Но потом что-то оборвалось в его груди, причем – почти внезапно, и не хочется ему уже более ни жить, ни творить, ни что-либо делать.

И подобный кризис может настигнуть человека столь неожиданно, что скажи ему о том раньше – не поверил бы. Человеку, увлеченному любимой деятельностью, кажется, что «так будет всегда»: что жизнь его сердца всегда будет напоминать непрестанно наполняемую чашу, от полноты своей переливающую содержимое вовне (во внешнюю деятельность). Но сердце в своем беге имеет свойство спотыкаться и напоминает порой человека, в которого был произведен неожиданный выстрел из-за угла. Споткнулось сердце в своем беге – и человек сражен, как трава – косой косаря.

«И сердце споткнулось в груди,
И не зачем жить, бороться, идти».

Когда речь заходит о такого рода кризисе, стоит обратить внимание на два жизненных рубежа (конечно, даты имеют весьма условный характер, так как в каждом отдельном случае время наступления кризиса зависит от личностных характеристик и особенностей развития человека; числа приводятся исходя из предположения, что некоторые процессы, ведущие человека к кризису, к определенному времени входят в свою полноту).

См. также цикл лекций «Доминанта жизни и самоубийство» и статью, подготовленную на основе лекций.

27–30 лет

27–30 лет. О многочисленности людей, входящих в эту группу, свидетельствует факт образования устойчивого выражения «Клуб 27». За наименованием «Клуб 27» стоят имена молодых людей, ушедших из жизни в 27 лет. Можно, конечно, дебатировать вопросы, справедливо ли с точки зрения статистики выделять данную группу или нет, существует ли она в реальности или нет и пр. и пр.. Как бы ни дебатировались данные вопросы, действительность свидетельствует, что человеку в связи с определенными обстоятельствами к 30 годам может стать тошно жить. В этом смысле заслуживает внимание мысль, вложенная Ф.М. Достоевским в уста одного из персонажей романа «Братья Карамазовы» – Ивана Карамазова.

Иван говорил своему брату Алёше, что даже, если бы он, Иван, не верил бы в жизнь, разуверился бы в дорогой женщине и в порядке вещей, если бы его поразили бы все ужасы человеческого разочарования, то все-таки он захочет жить. «И уж как припал к этому кубку [жизни], – воскликнул Иван, – то не оторвусь от него, пока его весь не осилю! Впрочем, к тридцати годам, наверно, брошу кубок, хоть и не допью всего и отойду… не знаю куда. Но до тридцати моих лет, знаю это твердо, все победит моя молодость – всякое разочарование, всякое отвращение к жизни». Иван спрашивал себя много раз: есть ли в мире такое отчаяние, чтобы победило в нем его жажду жизни, и решил, что нет такого. Но сделав такое заявление, он сопроводил его поправкой: «то есть опять-таки до тридцати этих лет, а там уж сам не захочу, мне так кажется».

Жизнь людей, входящих в указанную условную группу, можно предположить, что не чужда искаженных активностей. Каких – например? Речь идет в том числе и о нецеломудренном поведении (здесь очень мягко сказано о такого рода поведении) и отношении к другим людям как к инструментам, с помощью которых достигается самоудовлетворение. Речь идет о гордости ума, вследствие которой человек отвергает здоровые основы жизни и говорит, что люди, призывающие к ним, для него – не указ. Речь идет о эксцентричных выходках, издевательствах над другими людьми и о прочем, и о прочем, и о прочем.

Причем, к активностям такого рода люди из указанной группы, возможно, стали стремиться не с самого начала своего творческого пути. Первые успехи, сделанные на поприще творчества, могли сопровождаться поступками, совершаемыми в русле потворства различного рода страстям. Действие страстей оказало опаляющий эффект на глубинное ядро личности. Вследствие этой опаленности, людьми стала ощущаться какая-то утрата. Что-то очень значимое, то, что ранее давало им возможность творить, стало угасать. Возможно, эти люди не знали, что ядро личности развивается на основании определенных законов. Жизнь же вопреки этим законам приводит человека к конфликту с ядром, находящимся в глубине его существа.

Что пытается предпринять вступивший в полосу само-конфликта человек? Не имея достаточного знания о характере действия этих законов и не понимая, что сердце стало угасать вследствие того, что он перешагнул через черту, через которую не следовало бы переступать, он пытается реанимировать свое сердце. И – как?

Он вовлекается в обжигающие совесть, «перекошенные», с точки зрения нравственности, отношения. В любые формы деятельности, которые, с его точки зрения, могли бы вызвать в нем максимально-возможно сильные эмоции. Но вместо реанимации сердца человек сталкивается с его добиванием. Сердце глохнет, так как указанная деятельность вступает в противоречие с его сокровенной жизнью, развивающейся на основании законов, положенных в основании мира Творцом. Человек с заглохшим сердцем вступает в полосу тяжелейшего кризиса.

Характер жизни человека, находящегося в подобном состоянии, можно приблизительно представить, исходя из слов одного спортсмена: «Живешь – словно ешь и не чувствуешь вкуса еды» (его историю см. в главе «История спортсмена» в части 2-ой статьи «Преодолеть отчуждение (в том числе, – и о депрессии)».

Суть происшедшего со спортсменом можно выразить словами одного молодого человека, также испытавшего глубокий кризис в свои молодые годы. «Они украли моё моджо», – такими словами, заимстовованными из фильма «Остин Пауэрс» (1999). Конечно, нельзя не отметить, что словом «моджо» обозначается магический талисман, а в контексте фильма этим словом обозначалась сексуальная энергия, помогающая добиваться успеха у женщин.

Молодой человек, хотя и повторил фразу из фильма, но вложил в неё иной смысл. Он утратил жизненную силы, стал пустым футляром без содержимого. Его руки опустились, и сам он почувствовал к самому себе чувство невыразимого омерзения.

О том, как молодой человек выходил из «зоны минуса» см. в главе «”Конец игры”: Рассказ студента» в части 4-ой статьи «ОБРАЩЕНИЕ К ПОЛНОТЕ. Становление личности как путь преодоления зависимого поведения».
А также – в части 4.3 статьи «Родители и дети», в главе «Постскриптум» (см. ответ на вопрос «Возможно ли исправление подростка, прожившего многие годы в деструктивном ключе?»).

Человек вступивший в полосу само-конфликта начинает страдать. В некоторых случаях человек начинает ощущать себя так, словно он – отрезанных ломоть. Он ощущает будто стена отделяет его от мироздания, словно он окутан «ватным коконом», сквозь который звуки пробиваются с трудом.

Находясь в подобном состоянии, человек, бывает, что, стремится к различного рода экстремальным активностям максимально-возможного накала. С помощью такого рода активностей, болезненных, вводящих в ненормальные, «перекошенные» отношения с мирозданием и с другими людьми, он как бы пытается пробиться сквозь стену «ватного кокона», отделяющего его от мира. Он как бы принудительно желает вызвать максимально-возможное по силе переживание, так как сердце его давно уже перестало добровольно эмоционально откликаться на происходящее с ним (то есть с самим человеком). Он как бы пытается доказать самому себе, что он еще жив.

На этот счет можно привести два свидетельства. Первое заимствовано из фильма «Прерванная жизнь» (1999), поставленного по книге девушки, два года проведшей в психиатрической клинике. Эта девушка общалась с пациенткой по имени Ли`са. Ли`са время от времени сбегала из клиники, но вновь и вновь оказывалась в ней. Однажды в приступе возбуждения Ли`са стала кричать главной героине о горечи своего положения. Ли`су до чрезвычайности интересовал извечный вопрос «Почему?» На этот вопрос главная героиня ответила следующим образом: «Потому, что ты умерла, Лиса. Никто не расстроится, если ты умрешь. Потому что ты уже мертва. У тебя бесчувственное сердце. Поэтому ты всегда сюда возвращаешься. Ты не свободна. Тебе необходимо быть здесь, чтобы чувствовать себя еще живой».

Вторым свидетельством дополняется первое. Хотя в приведенной мысли речь идет о людях, находящихся в пограничном состоянии, что-то, сказанное в отношении них, возможно, уместно сказать и в отношении тех, кто, вроде бы, к категории «пограничников» не относится. Ведь сложная это штука – классификация. Сложность читается в описании самой «пограничной повреждающей психической организации» (ПППО): «эти лица часто испытывают необъясняемое никакими причинами состояние психического дискомфорта». То есть науке трудно понять причину возникновения у этих лиц состояния дискомфорта.

Среди лиц с ПППО встречается группа 20–30-летних людей, «основной жалобой которых является невозможность устанавливать и поддерживать сколько-нибудь стойкие, теплые эмоциональные отношения с другими людьми». «Не имея способности к установлению приносящих удовлетворение эмоциональных контактов, эти лица могут испытывать чувство безжизненности, мертвой апатии». Чтобы изменить свое психическое состояние они использует как химические средства [наркотики, например], так и нехимические. «К числу последних относятся промискуитет, сексуальные извращения, причинение себе физической боли (с целью хотя бы на время освободиться от тяжелых психических переживаний)»[1].

См. также главы «Забвение как попытка обрести душевный покой. Опыт героя автобиографического романа “Шантарам”», «Развлечения “на грани” как форма забвения, попытка вернуть вкус к жизни» из части 5.1 статьи «Преодоление игрового механизма».

37–40 лет

Второй рубеж условно относится к 37–40 годам. Здесь речь идет о людях, которые не совершали активно зла, но и не совершали активно добра, а жили, как говорится «в свое удовольствие». И вот вокруг их «шеи» удавкой затягиваются процессы, которые в юности не ощущались как опасные.

В годы юности, человек обращенный к Небу и другим людям, вследствие этой обращенности черпал материал для вдохновения и для своей творческой жизне-активности. Но по мере влюбляемости в самого себя, он стал потихоньку разворачивать свои системы восприятия на самого себя. В результате творческий контакт с миром пресекается, и приток содержаний, которые ранее включались в творческий процесс останавливается.

Конечно, дело не в том, чтобы быть только во вне. И уметь переключаться в жизнь другого человека нужно. Но обращаться вовне, к другому, можно лишь, исходя из сердца, укорененного в Истине. Если внутри человека есть некий центр, тогда восприятие человека из внешних источников соберет то, что согласуется с жизнью центра. Если же центр не сформирован, то обращенность вовне грозит человеку распылением, усваиванием того, что может потушить и без того, еле теплящиеся искры внутренней жизни.

Обращение внутрь может и не быть сопоставлено с эгоистическими тенденциями, если человек стремится победить живущий внутри грех. Ведь грех, самость, эгоизм, – все это препятствия, стоящие между человеком и Другим (Богом, миром, другими людьми). То есть обращаясь к внимательной внутренней жизни, человек может, в том числе, ставить перед собой и такую задачу как преодоление того, что стоит между ним и Другим (Богом, миром, людьми).

Внутренняя и внешняя жизнь могут гармонично сочетаться, если человек понимает, что и для чего он делает. Подобно певцу, который в пении гармонично сочетает работу в верхнем (высокие ноты) и нижнем (бас, грудные звуки) регистрах. Он «не уходит в ноту», скажем, в высокую, забыв об опоре на грудь (фальшиво и неприятно звучащая высокая нота). Не уходит в звериное рычание, когда пытается петь басом (беря низкую ноту, не забывает о том, что нужно контролировать звукоизвлечение – поднятие нёба). В высоких нотах нет визжания, ибо они уравновешиваются глубиной, а низкие ноты не расплываются, ибо их направление конкретизировано.

В данном случае с катастрофой ассоциируется ситуация, при которой человек активно стремится к реализации собственных моделей, без оглядки на законы мироздания. Полагая в реализации своих моделей причину своего счастья, он на определенном этапе теряет способность усваивать иной опыт, чтобы с его помощь пересмотреть свои представления. В итоге, нарастает количество усвоенных и закрепленных ошибок.

Человек обносит себя стеной из своих представлений о мире и людях. Но эти представления часто слишком отличаются от того, каковы и мир, и люди – на самом деле. Человек не может к ним пробиться, утрачивает основу для внутреннего обогащения, оскудевает, остается наедине со своей падшей природой. Если сказать не богословским языком, – со своими «загонами», «тараканами». Сквозь призму своих «загонов» смотрит на мир и то, что ему видится ужасает его. Сквозь призму своих «тараканов» он смотрит на мир и людей и «тараканы» мерещутся ему везде.

Данную ситуацию можно проиллюстрировать один анекдотичным случаем, когда на снимках звездного неба исследователи стали замечать «космического червя». Стали возникать гипотезы на тему его появления. Как выяснилось со временем причина появления на снимках загадочного чудовища была в следующем. На линзе телескопа оказалась ниточка, и эта, ниточка, будучи увеличена и наложена на звездное небо, стала восприниматься как гигантское извивающееся тело, несущееся в звездном пространстве.

Итак, активно стремясь лишь к себе и «к своему», люди, о которых идет речь, получают то, что искали. Стремясь к себе и «к своему» они и не думали, что в итоге столкнутся с падшей, непреображенной природой. И от созерцания её они не могут отвлечься так как за прожитую жизнь приучили себя не отвлекаться от себя и «своего» ни ради кого и ни ради чего. Природу же свою так и не успели возделать, так как заняты был другим – делом, от которого получали удовлетворение (бизнес, спорт, коллекционирование и пр.; понятно, что не спорт вреден сам по себе, разрушается человек, когда из спорта и прочих занятий творит себе идолов).

Человек активно стремится исключить из своей жизни всё, что мешает ему заниматься любимым делом. С годами дело перестает быть любимым, чувства удовлетворения от выбранной активности человек уже не получает, но жизнь, настроенная «под себя» продолжает катиться по проложенным рельсам. Жить становится реально тошно.

На что можно обратить внимание, чтобы предупредить трагедии такого рода, если они еще не произошли, и преодолеть их, если они уже случились? Вопросы, поднятые в цикле «Искра жизни», отчасти разбирались в циклах «Преодолеть отчуждение»: лекции об унынии, депрессии, об уходе в игру и в экстремальные активности», «Остаться человеком (жизнь сердца): офисы, мегаполисы, концлагеря». В цикле «Искра жизни: Свет, сумерки, тьма», можно сказать, подводится некий промежуточный итог и дается лишь новая ступень, с которой открываются новые горизонты.

К ответам на поставленные выше вопросы ведет своих читателей Иван Ильин в книге, в которую вложил опыт своей жизни» – «Путь к очевидности». В частности, он пишет, что судьба человека зависит от того, что он «излучает в мир». Человек должен встать на путь очищения, оживления, на путь творческой работы в отношении своего сердца. «Потому что заглохшее и омертвевшее сердце бессильно и слепо; и когда оно обращается к жизни, то оно не может вложить в нее ничего хорошего. Человеческая культура может быть обновлена только живым, излучающим сердцем, ибо только в нем зарождаются новые творческие идеи, только ему дается очевидность» (см. «Послесловие. О духовном излучении» из книги Ивана Ильина «Путь к очевидности»).

Начав борьбу за очищение и обновление, нужно знать, что речь идет о борьбе «великого напряжения и долгого дыхания». «Мы должны вернуть себе цельную веру, в которой сердце и разум, созерцание и воля – сольются в единый гимн, в такой гимн, чтобы на него отозвалась сущая духовность нашего инстинкта; чтобы он, обуздавши своего «волка», обновился в своем духовном зраке и приступил бы к новой жизни. Тогда будут найдены новые творческие идеи и начнутся новые творческие дела, завещанные нам Евангелием. И сложится новая христианская культура» (там же, см. главу «О пастырском призвании»).

Тип восприятия, при котором бытие перемалывается в труху. О романах Джека Лондона «Джон – Ячменное Зерно» и «Мартин Иден».

К 40-ка годам ушел из жизни известный писатель Джек Лондон. В своем автобиографическом произведении «Джон – Ячменное зерно» (таким именем называлось виски, Джек Лондон описывал как спивался) он рассказывал, что на определенном этапе жизнь стала восприниматься сквозь призму Белой Логики (при всем том, отравленный пессимизмом, он продолжал писать бодрые и оптимистичные произведения, в которых, впрочем, заметна одна ужасающая подробность: они написаны так, словно духовной глубины ни в человеке, ни в мироздании нет; только – куда-то ехать, что-то делать, что-то кушать, на что-то тратить деньги, но для чего? к чему? – не объясняется).

Сквозь призму Белой Логики женщины виделись самками, во всем виделся грубый биологизм, идея бессмертия человеческой души воспринималась как выдумка. Путешествуя по своем роскошному поместью, Лондон видел жизнь как бы с черной изнанки. Ему представлялось, сколько противоправных действий совершил прежние владельцы этой земли, чтобы ею завладеть. Они умерли, умрет и он – Лондон. То есть остановить своем внимание на красоте бытия ему было сложно (возможно ли?). Доминирующими тегами, с помощью которых он просеивал данные, полученные при сканировании реальности, были: распад и смерть.

О преодолении состояния, находясь в котором человек смотрит на мироздания лишь с позиции распада и тления, см. в части 4.1 статьи «Преодоление травматического опыта: Христианские и психологические аспекты». Отдельное название части 4.1 – «О посттравматическом росте – девушке, пережившей психологическое насилие и не могущей после пережитого прийти в себя».

Конечно, и православные авторы призывают помнить о смерти. Но памятование о смерти, воспринимаемое как духовное делание, направлено к иной цели. Помни о смерти, чтобы попусту не растратить свою жизнь.

Иван Ильин в своем произведениях объяснял: Что недостойно смерти, недостойно и жизни. Живи ради того, ради чего ты можешь умереть. Только перед лицом смерти ты сможешь понять, стоит ли вкладывать свою жизнь в данное дело. Только перед лицом смерти можно понять, стоящее ли это дело, не легковесно ли оно[2].

Иными словами, жизнь становится полноценной и насыщенной, когда мы отсеиваем легковесное и ненужное, помня о смерти. Когда не откладываем то, что должны сделать на бесконечное «потом», помня, что этого «потом» может и не быть. Когда не тратим драгоценных минут на тупую спячку апатии, на бесконечный просмотр «всего-подряд-по-ТВ». Когда спешим сказать своим близким то доброе, что имеем сказать, помня, что завтра их может и не быть. Когда ценим то время, которое можем провести с ними.

«Смерть, мысль о ней, память о ней – единствен­ное, что придает жизни высший смысл», – говорил митрополит Антоний Сурожский. «…когда говорится, что мы должны помнить смерть, это говорится не для того, чтобы мы боялись жизни; это говорится для того, чтобы мы жили со всей напряженностью, какая могла бы у нас быть, если бы мы сознавали, что каждый миг – единственный для нас … имею в виду внутреннее становление, возрастание, спо­собность быть в совершенстве и в полноте всем, что мы есть в данный момент». Эти слова приводит духовная дочь владыки – Фредерика де Граф в своей книге «Разлуки не будет. Как пережить смерть и страдание близких».

В предисловии к книге Борис Братусь отмечает, что страх смерти завладевает человеком, если у него нет веры в то, что жизнь не кончается, что смерть является вратами в вечность. Воспринятая под таким углом мысль о смерти «не отнимет улыбки и смеха, восторга от созерцания Божьего мира, радости от милых мелочей нашего повседневного быта. Это просто придаст им истинную цену, взвесит однажды нашу жизнь, предостерегая впредь от легковесности».

Но Джек Лондон не под таким углом воспринимал мысль о смерти. Белая Логика говорила ему, что бессмертия нет (людям иногда кажется, что они столь начитаны и умны, что для них «не камильфо» – всерьез воспринимать мысль о бессмертии).

Уйти от невеселых дум он пытался с помощью общества, которое собирал в своем вместительном доме. Для увеселения собравшихся и хозяина, хозяином заказывались в массовом количестве алкогольные коктейли. Пока пилось и смеялось, давление Белой Логики приглушалось. Но как только Лондон оставался один, его мозг вновь попадал по ее обстрел.

А на каком-то этапе и здоровье стало рассыпаться. А при рассыпающемся здоровье, пить по-прежнему, залихвастски и в почти неограниченных количествах, уже вряд ли получится.

О связи между употреблением алкоголя и мыслью о смерти, а также, о опытно переживаемом вследствие реализации заповедей Евангелия бессмертии см. в статье «Тирания мысли и алкоголь: О выходе из состояния “тирании мысли” и преодолении того, что толкает человека к алкоголю», в главах «История бывшего рецидивиста», «Непреображенная природа и ее восстановление во Христе», «Возможные проявления “тирании мозга” в жизни ученого».

Статья является дополнением к одноименному циклу бесед, в котором также рассматривалась тема в пунктах:
1. «Принцип бесед. Подход к проблеме. Стремление забыться. Смерть»
2. «Принцип бесед. Смерть. Смерть близких. Отсутствие перспективы».

Есть версия, согласно которой Лондон ушел из жизни через суицид. Да, конечно, эту версию пытаются опровергнуть с помощью различных аргументов. Но тот, кто прочитает автобиографический роман Лондона «Джон – Ячменное Зерно», в котором Лондон приводит свои суицидальные размышления, поймет, что у версии есть право на существование.

В частности, он пишет: «Длительные приступы пессимизма хорошо знакомы большинству людей, и о них не стоит здесь распространяться. Достаточно сказать, что я тяжко страдал. Я думал о самоубийстве с хладнокровием греческого философа и жалел, что не могу уйти из жизни, у меня на руках была целая семья. Но то был вопрос чисто моральный. Спасла же меня единственная уцелевшая вера – вера в народ.

То, за что я боролся, ради чего просиживал бессонные ночи, обмануло меня. Успех я презирал. Слава казалась мне мертвым пеплом. Люди, принадлежавшие к более высоким слоям общества, чем портовые пьяницы и баковые матросы, оказались ужасающе убогими в умственном отношении. Женская любовь стоила не больше всего прочего. Оставались деньги, – но ведь спать-то можно лишь в одной постели, а сотню бифштексов не съешь зараз, хоть ты на них и заработал! Искусство и культура в свете незыблемых фактов биологии казались мне смешными, а те, кто их представлял, – и того потешнее».

В романе он упоминает, помимо прочего, о своем произведении «Мартин Иден», восклицая: «Мартин Иден – это я!». Мартин Иден в считанные годы прошел путь от моряка до известного писателя. Мартин воплотил в своей жизни все, о чем мечтают многие: самореализация (понимаемая в секулярных терминах тренингов так называемого личностного роста), успех финансовый, успех социальный (известность, признание). Но жизнь не радовала Мартина. Ему стало больно жить. Люди стали его раздражать.

В попытке скрыться от жизни он отправился в плавание, надеясь достичь острова, на котором он спрятался бы от всех. Но по пути решился на иное: выпрыгнул в иллюминатор и утопился.

История Джека Лондона и Мартина Идена приводится в первой части статьи «Доминанта жизни и самоубийство» (пока не опубликована). Конечно, состояние, сделавшее жизнь Лондона невыносимой, отчасти может быть связано и с алкогольной деградацией. Но в отношении этого состоянием возможно также обсуждение и такой причины, как гордость. Заточенность ума только на свои трактовки и интерпретации, исключительно на свое видение ситуации.

Такой человек становится заложником собственного мнения, ошибочность которого он с течением времени все менее и менее становится способным распознавать. Замкнувшись исключительно на свои мысли (которые он, возможно, считает гениальными и исключительными по своей глубине и степени проникновения в реальность, но которые – увы! – могут быть ошибочными) он утрачивает возможности к развитию и обогащению внутреннего мира.

А если человек не развивает свои представления (которые на физиологическом уровни могут ассоциироваться с функциональными системами), значит, те представления, которые уже были сформированы, начинают распадаться (один из принципов работы мозга: что не используется – погибает). Утрачиваются инструменты ума, с помощью которых человек мог бы охватить мир в его полноте и многогранности.

И вот в своей нарастающей ограниченности, человек начинает фиксироваться на какой-то грани бытия, не имея возможности охватить прочие. И ведь эту свою ограниченность некоторые ассоциируют с особой проницательностью (вот он-то, дескать, и познал всю лживость отношений, всю фальшь обещаний, он-то, мол, воочию убедился, что верности – нет, веры – нет, ничего – нет). В итоге человек остается ни с чем, с одним своим «умствованием».

Такова цена гордости и осуждения. Беда наша, что мы воспринимаем наименования этих процессов, как указание на какое-то «грешки-из-богословских-книжек» (некоторые люди, почитающие себя образованными, произносят слово «грех», чуть ли не со смешком и, мало понимая, что это слово значит; а слово «грех» с греческого языка дословно переводится как «мимо цели», то есть речь идет о таком искажении направленности жизни, при котором человек живет «мимо цели»). На самом деле – гордость и осуждение – не абстрактные символы «чего-то там», а страсти. Процессы, которые становятся типом реакции человека на импульсы, получаемые из внешнего мира, а также – на импульсы, улавливаемые из пространства мира внутреннего.

Под воздействием страсти мощно и полномасштабно происходит перестройка системы восприятия. Человек с переформатированной этими страстями системой восприятия может только расщеплять, разлагать, осмеивать и опровергать, но он становится бессильным сопоставлять, стоить, развивать, преображать.

Его сносит на отмель нищеты смыслов, наткнувшись на которую, его корабль прочно вязнет. Его сознание, пораженное гордостью и осуждением, перерабатывает бытие в труху. Жить, созерцая мироздание таким, словно оно изъедено червями, – невыносимо.

То, что ранее происходило на уровне отдельного взятого сознания, происходит на уровне социума. Ранее человек мог полагать себя новатором, бросающим вызов обществу, если расшатывал в своем сознании критерии, на основе которых реализуется построение адекватной (то есть соответствующее реальному положению дел) картины действительности. Естественно, он сталкивался с последствиями, но нередко почитался героем, «павшим в борьбе роковой».

В эпоху же постмодерна разрушение системы восприятия (ранее считавшееся достоянием отдельных умов и, возможно, ассоциировавшееся в чьих-то произведениях с достижением) стало одной их характеристик социального фона.

Мир в постмодернистскую эпоху воспринимается человеком, как непостоянный, условный и случайный. То, что вчера считалось «правильным», завтра может оказаться «неправильным». «Постмодернистской культуре свойственны онтологическая неуверенность, исчезновение критериев правильности общепринятых систем ценностей, положений, мнений, стратегий поведения, принятия решений». Психологическое содержание положений и правил формулируемых под воздействием постмодернистской культуры, «оказывается неполным, незавершенным, двойственным». Существование в таких условиях приводит человека «к отчуждению, изоляции, возникновению экзистенциального страха аннигиляции, отсутствия существования, состояния, названного известным польским писателем Гомбровичем “паникой на фоне обломков”».

Чтобы почувствовать себя хоть в какой-то степени целостным и спаянным в плане идентичности, человек стремится испытать возбуждение, став частью толпы. Временно насыщая свое слабо «фрагментированное эго» энергией толпы, человек переживает психический подъем, ощущение обладания необычными возможностями и силой, ощущение единения с другими членами толпы. Пытаясь обрести уверенность, человек стремится к идентификации себя с группой, с командой, с какой-то темой или интересом. В группе он ищет тепла, уверенности, возможности приобщиться к гуманистическим ценностям. Но тяга к единению с другими носит кратковременный характер, не имеет под собой глубокий корней (кроме первоначального стремления к объединению). При таком положении дел, в случае наличия у членов группы экстремистских идей и фанатичных установок, возможно возникновение социально опасных активностей[3].

Иными словами, люди описанного склада, легко могут стать жертвами сект, деструктивных культов. Прошло время, когда члены сект базировались в подвалах и носили странные одежды. Современные секты нередко позиционирую себя в качестве, например, программы управленческого успеха, программы по развитию личностного роста. Они привлекаются в свои ряды людей, ищущих ответы на сложные вопросы бытия, но утративших критерии по распознавания добра и зла.

Таким людям секты под видом метода развития роста личности дают сектантские критерии, основанные на неологизмах – словах, с помощью которых описывается учение секты. Паталогическая деятельность, будучи описанной на языке секты, каким-то человеком может начать восприниматься как норма. В итоге, поиски свободы, роста и успеха приводят такого человека к глубокому психологическому (да, и физическому тоже) рабству, что прекрасно было показано в сериале «Клятва».

Сериал основан на реальных событиях и отражает деятельность глобальной компании «Нексиам», привлекавшей в свои ряды людей, не искавших зла напрямую, а стремившихся к тому, чтобы сделать мир лучше. Это стремление тренерами компании перехватывалось, переформулировалось на языке программы и канализировалось в нужном для компании направлении. В итоге, люди, которые изначально пытались сделать мир лучше, но, находясь вне системы координат открытой в Слове Божием, сталкивались с реформированием собственного мышления. В результате реформирования мышления они в каком-то смысле утрачивали способность к адекватному восприятию жизни во всей ее многогранности.

Истоки духовного заболевания, поражающего человека настолько, что он начинает испытывать «панику на фоне обломков» пытался проследить в своей книге «Цитадель» Антуан де Сент Экзюпери. В виде метафоры он обозначал описанные выше социальный процесс как разрушение замка отца, в котором каждый шаг был исполнен смысла. Человек переходил из комнаты в комнату (у каждой комнаты было свое значение), он шел праздника к празднику, организуя пространство и время.

Но вот люди захотели разрушить этот замок, им показалось нелепым, что в этой комнате делается это, а в той – то. Им показалось, что, разрушив замок, они освободятся от условностей и станут великими, что, уничтожив лишние лестницы, они станут свободными.

Но эмоции питали их лишь до тех пор, пока шел процесс разрушения замка. Святотатство радовало пока было, что попирать. Когда же замок был разрушен, они ощутили себя как овцы, стоявшие на открытом месте, продуваемом ветрами. Они сбились в стадо [выше приводились мысли, что люди c «слабо фрагментированным эго» пытаются укрепить свою идентичность, связывая себя с группой] с тоски понапридумывали игр с жестокими правилами. «Что порадует людей, затерявшихся в мелькании недель, в слепых годах без праздников? Людей, позабывших благородную иерархию, ненавидящих успех соседа и желающих одного, чтобы все вокруг были одинаково несчастны? Люди эти создали смрадное болото, так откуда придет к ним радость?»

Неверы, пишет Экзюпери, смеются на теми, кто ведает о Царстве Божием. Смеясь, они предпочитают осязаемые замки, но радует только неосязаемое. Те, кто перебирают лишь то, что есть в царстве земном [осязаемого], никогда не дойдут до сути. У них есть горы, жилища, ячмень «и что еще кроме этого?» Кроме этого у них ничего нет, они чувствуют себя несчастными, им холодно, они – «прозекторы в мертвецкой».

Они говорят, что жизнь – это кости, кровь и мускулы, ничего больше. Но в мертвом прахе нет света (которым могли бы засветиться глаза). Царство – это не поля и дома, оно является тем, что объединяет все вещественное, превращая его в единое целое. Оно является тем, что питает любовь в человеке. Те, кто любят такое царство, счастливы и живут в одном доме.

Царь, от имени которого Экзюпери ведет свои размышления, торит дороги, восстанавливает силовые линии, стрит плотины в горах, чтобы удерживать воды. Он восстанавливает иерархию там, «где люди стали похожи, как капли воды, и растеклись болотом». Царь знал, что вместе со скрепами люди утратят ощущение целостности царства и перестанут его любить, а не любя ничего больше, они потеряют сами себя.

Подробнее о идеях Экзюпери в отношении депрессии и утраты способности воспринимать мир в его многогранности см. в главе в первой части статьи «Преодолеть отчуждение (в том числе, – и о депрессии)», в главе «Депрессия и распад картины мира».

Некоторые люди считают веру «внутренним» делом (этим людям кажется, что «внутренне» не влияет на внешнюю деятельность), чем-то вроде чтения газет во время кофе. Можно, мол, пить кофе и читать одновременно газеты, а можно, мол, просто пить и ничего при том не читать, – мол, дело вкуса.

Но мы иногда забываем, что вера – это не просто мысль, а мысль, формирующая отношение к миру (по аналогии из Евангелия: закваска, взбраживающая тесто). И на основе этого отношения разрастается целая сеть поступков. Эти поступки анализируются человеком, порождая разветвленные нейронные сети, сквозь призму которых человек смотрит на мир.

Вера – активна, если ты поступил вопреки совести и чувствуешь, что связь с Творцом нарушена вследствие твоего поступка, то рождается побуждение, призывающее к изменению поведения и к покаянию. Покаяние дает возможность взойти на одну из начальных ступеней духовного ведения, то есть познания (своими словами здесь указывается на учение преподобного Иоанна Дамаскина о духовных ведениях; см. его книгу «Краткое изложение священного трезвения», главу «О восьми мысленных ведениях» и далее).

По мере обретения навыка видеть свои грехи (о слове «грех» см. комментарий чуть ниже) у человека формируется как бы внутреннее око, с помощью которого человека начинает видеть действие в себе страстей и действие исцеляющий от греховных ран благодати (посещающей во время участия в Таинствах, вследствие реализации Евангельских заповедей). Этим внутренним оком человек начинает видеть следы Промысла Божия в мироздании, в истории, как всего человечества, так и в своей собственной. Он начинает понимать причинно-следственные связи между явлениями.

Он становится способным усваивать благодать, и она начинает просвещать его изнутри. Человеку многое, происходящее в его внутреннем мире становится понятным (в частности, преподобный Исаак Сирин пишет, что благодать обучает человека «в рассуждении сокровенного, открывает пред ним хитросплетение мыслей и помыслов трудных, непостижимых. И легко сыскивается человеком значение их, взаимная между ними связь…» (см. подробнее слово 49 из книги преподобного Исаака Сирина «Слова подвижнические)).

(Комментарий к слову «грех»: «грех» – с греческого языка переводится как «мимо цели». У некоторых людей слово «грех» рождает чувство протеста в связи с ошибочной мыслью, что кто-то волевым решением определил, что называть грехом. А они, протестующие, теперь против желания, мол, должны соответствовать тому «стандарту», в обсуждении которого, мол, не принимали участия. На самом деле, дело выглядит совсем не так. Совершая «грех», человек идет «мимо цели», вступает в противоречие с теми духовными законами, на основании которых возможно достижение блаженства как состояния души.

См. подробнее о «грехе» как о поступке или образе жизни, которые – «мимо цели», в первой части статьи «Преодоление игрового механизма», в главе «Скука и нарушение законов мироздания»

К тому, в ком начало раскрываться духовное ведение, можно отчасти применить слова Эзюпери о человеке, который начал видеть картину сквозь хаос дробных вещей. Такой человек как бы держится за Божественный узел, который связывает отдельные дробные элементы (элементы пейзажа, домашних животных) в царство.

Выражая мысль Экзюпери своими словами, можно сказать, что человек может чувствовать свою приобщенность к царству, находясь на клочке земли, который защищает. И хотя он видит несколько камней и небольшую полосу деревьев, он понимает, что видит не просто деревья и лес, а видит Родину. Тот же, для кого этот узел развязался, перестает ощущать себя причастником царства. Он видит только изгороди, холмы, деревья, и за этими дробными элементами не видит ничего, что воспламенило бы его любовь и усердие – вспомним приведенные в начале главы слова Джека Лондона.

Его слова ассоциируются с теми описаниями, в которых Эзюпери рассказывает о последствиях развязывания связывающего все Божественного узла. «Если Бог отдалился, Он подает о Себе весть ощущением пустоты. Море для моряка исполнено смысла. Для мужа исполнена смысла любовь. Но приходит минута, и моряк спрашивает: “Зачем оно мне, это море?” Спрашивает муж: “Что она, эта любовь?” Как им тоскливо, уныло. Все при них по-прежнему, нет Божественного узла, связующего все воедино. И у них нет больше ничего».

Божественный узел связывает воедино разноликую дробность мира, превращая эту дробность в царство. Когда же этот узел выскользает из рук и развязывается, то царство «распадается будто само по себе». И вот, вокруг человека опять – лишь хаос разноликих вещей. Но от вещей, которыми человек пользуется, счастье отстоит далеко. «Счастье не от подарков, не от телесных ласк, не от полученных привилегий – оно от Божественного узла, связавшего все воедино».

Некую аналогию на тему последствий развязывания узла можно усмотреть об одном описании, заимствованном из книги Бориса Ширяева «Неугасимая лампада». Борис Ширяев в своей книге, помимо прочего, рассказывал о Глубоковском, который был арестован в годы послереволюционных репрессий начала 20 века [в те годы массовых репрессий люди арестовывались и отправлялись в концентрационные лагеря не за реальные преступления, а за то, что что-то «не то» сказали и пр.]. Попав в концлагерь, он был освобожден от работ и закреплен в качестве актера лагерного театра и лектора. Лектором он был своеобразным. Ярко и забористо он мог «разделать под орех», когда угодно и что угодно. «Разделывать под орех» было его специальностью. «Его мозг, – как пишет Борис Ширяев, – прекрасно работал в аналитическом и критическом направлениях, но был абсолютно бессилен при синтезе и еще более – в области конструктивной, со­зидательной работы мысли».

Отличительной чертой Глубоковского, такова была фамилия этого человека, была фиксация внимания на грязных и кровавых сторонах лагерного быта (по крайней мере, эта черта рельефно выступает в описании этого человека). Конечно, быт страшнейшего Соловецкого концлагеря изобиловал самыми ужасными фактами. Но все же можно сказать, что не все узники фиксировали на них свое внимание. Сам Борис Ширяев более склонялся к тому, чтобы подмечать в людях те проявления духа, которые помогали им не ломаться и оставаться людьми.

О своих наблюдениях Глубоковский хотел написать книгу, но его желание не осуществилось. «В половине тридцатых годов он умер, отравившись, в психиатри­ческой больнице». Отравился он морфием, случайно или намеренно – Борис Ширяев не знал. Несколько подробностей в этом описании обращают на себя внимание: осуждение, психиатрическая клиника, морфий.

Конечно, пример Глубоковского приводится не с целью осуждения или насмешки, а с целью показать пример трагедии. Пример немощи человеческой, помноженной на силу искушений (проистекающих от мира, от страстей и от врага рода человеческого), – предупреждение всем нам.

В поисках выхода царь, от имени которого Экзюпери ведет свои размышления, торит дороги, восстанавливает силовые линии, строит плотины в горах, чтобы удерживать воды. Он восстанавливает иерархию там, «где люди стали похожи, как капли воды, и растеклись болотом». Царь знает, что вместе со скрепами люди утратят ощущение целостности царства и перестанут его любить, а не любя ничего больше, они потеряют сами себя.

Царство – это не поля и дома, оно является тем, что объединяет все вещественное, превращая его в единое целое. Оно является тем, что питает любовь в человеке. Те, кто любят такое царство, счастливы и живут в одном доме.

Когда ставится вопрос о любви, нужно отметить, что для людей «скорбных душой» пытаться проявить к кому-то внимание – нередко – непосильная задача. По поводу следующего далее раздела о любви (раздел 2), понимаемой как деятельное внимание к ближнему, один человек, упавший почти на самое дно депрессии и суицидальных настроений (про него тоже, отчасти, можно сказать, что для него развязался связывающий все узел) написал следующее: «Я только не очень понимаю, особенно на практике, как вслушиваясь и пробивая свою обособленность, можно пробиться к ближнему, каким образом мир оживает? Для меня пока немного оживает мир после Причастия, чуть-чуть он постигается от исповеди (где, кажется, есть шанс идти к собственной искренности о самом себе). Часто, вслушиваясь в людей и пытаясь им как-то помочь или, как минимум, их – не обидеть, мне лично становиться только тяжелее жить, ну, а в депрессивном состоянии это вообще крайне сложно (душа в такие моменты выжата и измучена, внимание к ближнему зачастую в такие моменты воспринимается как непосильный груз)».

В тот-то и дело, что, когда «узел завязывается» интерес к миру, внимание к ближнему рождаются как бы сами собой. Не про это ли состояние говорят: «душа поет»? Если же искра не канула в сердце, то, действительно, при «развязанном узле» соприкосновение с миром другого человека может восприниматься как изматывающая, бессмысленная работа.

Сердце открывается Божиим лучом. Когда сердце оживает, человека не «нагружает» соприкосновением с миром ближнего. Мир ближнего, мир вокруг – изумляют. А сердце открывается, да, после исповеди и причастия.

Через внутреннюю работу над собой человек приходит к способности обратить внимание на ближнего. А вследствие соприкосновения с ближних на тех основаниях, о которых рассказывает Евангелие, человек обретает способность обогатить свой внутренний мир, преодолеть страсти (в ближнем моей спасение – говорят духовные авторы).

Тема связи внутреннего и внешнего была озвучена в одной проповеди, выдержка из которой станет переходом к разделу второму: «…Один духовный автор указывал, что люди, зараженные любовью к самим себе, постоянно находятся в страхе и сомнениях. Они ни с кем не могут ужиться, постоянно конфликтуют. Тот, кто влюблён в себя – тот ненавидит ближних. Когда человек занят собой, все его мысли – о себе.

…Только тогда, когда духовная жизнь человека выстроена, когда любовь исходит из его внутренней связи со Христом, то и внешняя деятельность становится естественным выражением той любви, которую он обрёл в соединении с Богом. Тогда внешняя жизнь такого человека гармонична. Такая любовь не навязывает никому своих требований. Главное – такая внешняя деятельность приносит человеку глубокое удовлетворение. Когда человек бросается во внешнюю деятельность без внутренней жизни, то складывается впечатление, что это не естественная склонность его природы, а просто некая эмоция, которая его захватила.

…Для нас как христиан очень важно иметь периоды духовного восполнения. Если мы связаны с какой-то социальной деятельностью, то надо обязательно иметь время, когда мы можем уединиться, разобрать как идёт наша жизнь, не отклонились ли мы от исходного пути. Потому что, если периода восполнения не будет, если не будет аккумулирования внутренних сил, то внешняя жизнь, жизнь вовне, нас очень быстро истощит и сломает…» (фрагменты проповеди на слова «Возлюби ближнего как самого себя» (Мф. 19. 19).

Мысль насчет «прозекторов в мертвецкой», говорящих, что жизнь это – лишь кровь, кости, мускулы и ничего более, можно прокомментировать с помощью образа одного человека, описанного в книге Бориса Ширяева «Неугасимая лампада». Этот человек был арестован в годы послереволюционных репрессий начала 20 века. Попав в концлагерь, он был освобожден от работ и закреплен в качестве актера лагерного театра и лектора. Лектором он был своеобразным. Ярко и забористо он мог «разделать под орех», когда угодно и что угодно. «Разделывать под орех» было его специальностью. «Его мозг, – как пишет Борис Ширяев, – прекрасно работал в аналитическом и критическом направлениях, но был абсолютно бессилен при синтезе и еще более – в области конструктивной, со­зидательной работы мысли».

Отличительной чертой Глубоковского, такова была фамилия этого человека, была фиксация внимания на грязных и кровавых сторонах лагерного быта (по крайней мере, эта черта рельефно выступает в описании этого человека). Конечно, быт страшнейшего Соловецкого концлагеря изобиловал самыми ужасными фактами. Но все же можно сказать, что не все узники фиксировали на них свое внимание. Сам Борис Ширяев более склонялся к тому, чтобы подмечать в людях те проявления духа, которые помогали им не ломаться и оставаться людьми.

О своих наблюдениях Глубоковский хотел написать книгу, но его желание не осуществилось. «В половине тридцатых годов он умер, отравившись, в психиатри­ческой больнице». Отравился он морфием, случайно или намеренно – Борис Ширяев не знал. Несколько подробностей в этом описании обращают на себя внимание: осуждение, психиатрическая клиника, морфий.

РАЗДЕЛ 2: Некоторые мысли из цикла лекций «Искра жизни: Свет, сумерки, тьма».

Юность и старость по Ухтомскому и Зощенко

Отчуждаясь от здоровых основ жизни, человек идёт вопреки своей совести – и конечно, его организм будет свидетельствовать, что эта дорога неверна. Чем дальше от основ, тем – тем сильнее остывает человек к жизни, к людям, становится совсем «ледышкой». Как в игре «тепло-холодно» – чем дальше от, тем «холоднее». В игре слово «ледышка» означает, что человек ушел от цели совсем далеко. В реальной жизни человеку говорит о том, что он далеко ушел от здоровых основ жизни чувство депрессии.

Сейчас много говорят о нехватке серотонина (один из основных нейромедиаторов, часто называемый «гормоном радости») и списывают на это многие проблемы людей, так как помимо прочего, от него зависит настроение. Когда жизнь становится неинтересной, некоторые люди стараются разогреть в себе охладевшее восприятие: экстремалы выбирают опасные для жизни увлечения, так как действительно испытывают нехватку серотонина. Хотят почувствовать эйфорию, поэтому ищут острых ощущений.

Но человеческий организм – не простая система. С помощью гормонов, которые отвечают за настроение, закрепляются положительные реакции. Например, после уборки дома чувства приятные, и это фиксируется в виде положительных переживаний, так же как и то, что когда вокруг грязно, ощущения тягостные.

Чтобы разобраться, как возникает зависимость у большинства людей, нужно понять, как именно происходит угасание сферы восприятия. Вовлекаясь в погоню за острыми ощущениями, человек пытается пробудить в себе пропавший интерес к жизни. Когда он вновь появляется, исправляется и взгляд на мир, который становится реальным, а не придуманным.

Эти два процесса – появление интереса к жизни и его угасание можно объяснить с помощью идей двух авторов: академика Ухтомского – верующего православного ученого, и писателя Михаила Зощенко, который большую часть жизни прожил в атеистическом государстве.

В контексте исследований академика А. А. Ухтомского, главная доминанта называется доминантой на «лицо другого»: это интерес к жизни помимо своей, который пробуждает жажду познаний. Часто с людьми происходит так, что с годами бескорыстная тяга к познанию мира у них пропадает.

Кроме доминанты «лица другого», учёный отмечал доминанту юности – это свойственные детям интерес к миру и жажда узнать его. Если они присущи человеку, тот усваивает огромное количество информации без всякого труда и быстро поглощает ответы на свои вопросы. Радостно принимает действительность такой, какая она есть. Сквозь призму этого настроения мир видится с лучшей, приятной стороны. И процесс его познания запускается именно такой направленностью – интересом. Но зачастую это не встречается у взрослых, которым Спаситель сказал: «Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царствие Небесное» (Мф 18.3).

Доминанта юности обычно иссякает к старости и как тяжело тогда пожилым людям становится усваивать что-либо и радоваться жизни! Человеку в молодости кажется всё приятным: видит на улице людей ― и хорошо, что они именно так стоят, что жизнь проходит таким образом. А в старости уже наоборот, человеку неприятно, что люди такие именно так стоят и т.п.. По мысли учёного, старость связывается с процессом угасания восприятия, утратой человеком, который всем недоволен, брюзжит, интереса к миру (подробнее см. цикл лекций «Искра жизни: Свет, сумерки, тьма»).

Действительность же такова, что появляется всё больше молодых «стариков», в 18–25 лет они уже пресытились жизнью, ничего не радует, ничем не хочется заниматься. Когда замирает доминанта юности, в каком-то смысле прекращается процесс познания мира. Если доминанта является очагом нервного возбуждения, то к нему притягиваются импульсы, поступающие в сознание: когда есть интерес к окружающему миру и людям, система восприятия человека настроена улавливать эти сигналы и выстраивать их в целостную картину. Если очаг возбуждения пропадает, процесс усвоения импульсов тоже прекращается. И отсюда становится понятно, что люди могут искать в экстриме. Через игровую деятельность, яркую и насыщенную сильными эмоциями, они стимулируют в себе очаг возбуждения, чтобы хотя бы на время растормошить восприятие, чтобы хоть что-то проснулось. Но созидающее ли это восприятие?

Педагог Рачинский о заинтересованном внимании. Писатель Зощенко о неврозах.

Иной путь, созидательный, может быть представлен в образе дореволюционного педагога Рачинского. Он был крупным ученым, учился за границей, преподавал в Петербурге. Ближе к 40 годам ушел из университета и переехал на жительство в Татево. «Наполняя длинные деревенские досуги чтением и со страстью предаваясь цветоводству, он, однако, не находил в этом удовлетворения и подчас сильно хандрил». Возможно, этот период был самым тяжелым периодом его жизни.

 «Но выход нашелся – неожиданный, но счастливый и неизмеримо важный как для самого Рачинского, так и для целого русского народа». Однажды, посетив местную сельскую школу, он попал на урок арифметики. Урок показался ему скучным и «попробовал сам дать урок, стараясь сделать его более интересным и жизненным, – и этим определилась вся его дальнейшая судьба». Он построил прекрасное здание школы, в которой сделался учителем. Со временем он стал основателем Обществ трезвости по всей России.

Примечательны данные о продолжительности уроков в школе Рачинского. Он отмечал в своих статьях, что его ученики готовы и способны учиться целый день. Чтобы понять, как выносили школьные учителя и ученики такие продолжительные занятия, надо иметь в виду постоянную «жизнь в духе и для духа, известный возвышенный строй всех интересов, всех отношений, известное вдохновение. Уроки теряли в Татеве значение отдельных уроков, а являлись составными частями общего целого, шагами на одном, ясном и для всех понятном пути к совершенствованию духовному».
Вследствие высоты духовного строя школы такого рода занятия могут происходит с легкостью. Если педагоги сумеют поддержать настроение духовной жажды – дело выиграно. «Если нет – то занятия, обращенные только на ум, оказываются непосильными удержать в своей власти детей» [4].

***

В сочинении Михаила Зощенко «Возвращённая молодость» рассматриваются те же вопросы: идея юности, радость жизни и угасание. Писатель жил в атеистическом государстве и это повлияло на его мировоззрение. Поэтому нам интересна та часть произведения, где описана проблема, приводятся имена великих людей, которые к 40 годам утратили способность творить и стали испытывать хандру. И не интересны его рецепты борьбы с этим состоянием. Писатель уверяет, что действия святых – только самовнушение. Весьма примитивная точка зрения, ведь можно привести массу фактов, которые говорят об обратном. Зощенко же совершенно отрицает наличие духовного мира и сводит всё к простому неврозу. Попытка такого банального объяснения обречена.

Некоторые мысли из работы М. Зощенко «Возращенная молодость» рассматриваются в части 4.2 статьи «Остаться человеком: Офисы, мегаполисы, концлагеря» применительно к теме «трех Д» – Депрессия, Деперсонализации, Дереализации.
См. главы: «”Три Д”, “снятие человека” и отказ совести»; «Расчеловечивание и попытка защититься от “Трех Д” с помощью метафор и психологических конструкций».

Чувство, когда тошно жить, знакомо не только выдающимся личностям. Есть огромное количество простых людей, которые ничего не открыли, не написали книг, но сходились друг с другом в ощущении тошнотворности бытия.

Зощенко рассказывал об одной девушке, на письмо которой отвечал. В гражданскую войну она бросила гранату в четырёх белогвардейцев, убивших мирного жителя, отомстив смертью за смерть. Она страдала, ощущала себя как механический человек. Говорила, что вся страна живёт: строит, проводит соцсоревнования, но она не может принять в этом участие, потому что внутри – полная апатия, отсутствие каких-либо движений души (деперсонализация). Много раз думала о самоубийстве, но в последний момент что-то её останавливало. Рекомендация писателя была простой: изменить обстановку, угол зрения на происшедшее и съездить отдохнуть.

В годы репрессий уничтожалось огромное количество невиновных людей. Расстрельные списки кто-то подписывал. Об исполнителях смертной казни есть свидетельства, что они мертвецки напивались после казни. Известно, что в послереволюционные годы 90% партийного руководства страдало неврозами – уничтожение тысяч людей не проходит бесследно для психики. Заклинд, которого называли «врачом партии», утверждал, что эти неврозы возникают в результате несоблюдения правил гигиены. Но неверующие в Бога люди, например, психиатр Антон Кемпински, отмечали о том, что когда в истории случались попытки переступить через совесть (хотя Кемпиниски не знал, как объяснить её наличие), они заканчивались психическими расстройствами (точные цитаты см. с четвертой части статьи «Обращение к полноте», в главе «Целостный взгляд на человека».

Подобное объяснение даёт и Зощенко там, где речь идёт о возвращённой молодости. Наблюдения М. Зощенко констатируют, что обычно к 37-40 годам бурная деятельность учёных прекращается, они перестают творить, жизнь становится неприятна – хандра, внутренняя тоска и неустроенность начинают довлеть над человеком. В качестве примера можно привести выдержки из писем немецкого химика Либиха: «…Я почти устал от своей жизни и могу представить себе, что в иных случаях выстрел или веревка являются прохладительными средствами». В 35-летнем возрасте ученый писал: «…Не будь я женат и не имей я троих детей – порция синильной кислоты была бы мне приятнее, чем жизнь…»

[Разными способами люди пытаются ослабить переживания негативного самоощущения]. Чтобы дать отдых мозгу, измученному постоянной интеллектуальной деятельностью и сочинением стихов, Владимир Маяковский играл в карты, но полностью отвлечься от напряжения в мозге не мог. «Даже гуляя по улицам, Маяковский бормотал стихи. Даже играя в карты, чтоб перебить инерцию работы, Маяковский …, продолжал додумывать». Ничто – ни увлечения, ни поездка заграницу, не давали отдых его голове. А если иной раз ему и удавалось выключиться из работы, он вскоре снова брался за нее, «чтоб создать ту повышенную нервную инерцию, при которой он чувствовал, что живет».

Зощенко объясняет раннюю смерть писателей угасанием их творчества, неправильной деятельностью мозга. Переутомлённый изнуряющей работой, он неправильно управляет органами – происходит общий сбой в организме, который он называет неврастенией. Но писатель уловил только некоторые аспекты проблемы, а не полную картину. Поэтому решение проблемы, предложенное писателем, неудовлетворительно: отдых, лечение, смена обстановки. Как до Зощенко, так и после него многие люди пытались так поступать. Но преуспели мало.

Чтобы увидеть проблему в её полноте, на работу Михаила Зощенко нужно посмотреть сквозь призму статьи священника Александра Ельчанинова «Демонская твердыня. О гордости». В ней он описывает молодого талантливого человека, которого собственная гордость со временем превращает в злобного, одинокого, отделившего себя от мира и людей и в конце концов, от Бога.

Что приводит к зависимости? Инерция. Помрачение души. Тошнотворность. Недочеловечество.

Живя, как эгоист, человек подбирает под себя желания и цели, и со временем получает, что хотел – самого себя, но какого? С внутренней не преображённой природой. Будучи ещё как-то обращенным к миру, он может уравновешивать собственные мысли, в том числе неприятные, желанием красоты Божьего творения. Но, устремляясь только в себя, желая только для себя, только себя и получает вместе со всем внутренним разладом, который ничем не скрасить. Чем дольше это длится, тем сильнее становится инерция.

Когда человек сосредотачивается на проблеме и напряженно о ней думает, деятельность его нервной системы приобретает такое направление и инерцию, что когда он пытается отвлечься от этой деятельности, его мозг продолжает ещё какое-то время работать в заданном направлении. Если движущемуся локомотиву пустить навстречу лёгкую дрезину, это его не остановит: на мгновение замедлившись, он сомнёт дрезину и по инерции будет двигаться дальше. Так и человек: отчаянные попытки что-то изменить предпринимает, но ощущение тошнотворности только растет. Экстремальные или азартные увлечения для многих людей – это всего лишь попытки найти какую-то силу, способную оторвать их от кошмарного состояния. К сожалению, вместо здорового выбора предпочтение отдаётся ошибочным, разрушительным сценариям: любовники, любовницы, игры и прочее. Всё это противоречит самой сущности человека, внутреннему ядру личности с евангельскими заповедями в основе, созданной Творцом с учётом высших духовных законов.

Да и что такое острые ощущения? Они – всего лишь секундная вспышка, которая призвана противостоять инерции, разгонявшей человека десятки лет. На время это может сработать, но мира в душе не будет. Также как не получится полюбить, сблизиться с людьми и заинтересоваться ими – чуда не будет. Если есть интерес к миру, то становится интересно жить, если же этот интерес пропадает, то и жизнь ни к чему.

В результате таких неправых действий возникают и усугубляются противоречия с самим собой, усиливается ощущение тошнотворности, на каком-то этапе пропадают даже чувства. И если сначала человек понимает, что ему тошно, но помнит, что есть иное, радостное состояние, то потом пропадает и это осознание. Наступает бесчувственность, полный мрак внутри – смерть души, которая начинается с депрессии. Страшно впасть в бесчувственность. Даже что-то из ряда вон выходящее тогда не поможет вернуть восприятие чувствам: ни болезнь близких, ни расставание с ними – всё становится безразлично.

Мы разбираем только один момент и основная особенность его в том, что в результате определённой деятельности человеком начинает овладевать состояние непрекращающейся внутренней тошнотворности, от которого невозможно избавиться.

«Человек при этом вышел из себя, как бы из смердящего трупа, и зрит, какая часть его источает страстную вонь, и против воли обоняет иногда, до омрачения ума, весь смрад, издаваемый собою»^[5], – пишет святитель Феофан о тех людях, что стараются с Божией помощью преодолевать это ужасное состояние. Но такого зрения себя ещё надо достичь. Ведь воспринимается эта тошнотворность как нечто чуждое. Человек будто говорит себе: «Да я вовсе не таков, это не могу быть я, всё это слишком отвратительно, чтобы быть мной, это несправедливо, какой-то обман». Следовательно, не отдавая себе отчёта в том, что происходит, а может и сознательно нежелая это видеть, человек пытается отрешиться: может играть в карты с друзьями, смотреть телевизор, заниматься чем-либо ещё, но тем не менее, доминирующее ощущение внутреннего неблагополучия никуда не пропадает и побуждает искать нечто более сильное, что могло бы победить эту тошноту или помочь забыть о ней.

Когда в лесу случается пожар и идет волна огня, пожарные пускают ей навстречу искусственно созданную ими другую волну, чтобы столкнувшись, они погасили друг друга. Но эта схема не сработает для человека «в огне», потому что его пожар начинается начинается из-за эгоизма. И пытаясь бороться, потушить своё состояние какой-то страстной деятельностью, он действует, также исходя из собственного эгоизма. Страсть, выбраннная в надежде стать оружием победы, на самом деле присоединяется к той, с которой призвана бороться и усиливает её. Потому что обе – страсти. Которые, как и добродетели, притягивают и укрепляют друг друга. Может быть, на время человек отвлекается от одной, но вторая продолжает разрушать его!

Когда появляется внутренняя тревога, какой-то импульс страсти, человек себя не понимает и может не контролировать. Есть риск, что не имея внутренней целостности, он просто не сможет себя сдержать, позволит страсти возобладать над собой и переступит черту, после которой всё полетит под откос. Но если внутри мир о Духе Святом, то он почувствует момент, когда нужно остановиться, постарается восстановить внутреннюю тишину как можно скорее. Также на это могут повлиять и услышанный голос совести, и внушение Ангела-хранителя. В гармонии с Богом, миром и самим собой это происходит естественно.

Угасание восприятия. Юность и старость. А.А. Ухтомский и М.М. Зощенко. Попытки всё объяснить

Ухтомский писал, что будущее счастье человечества возможно только тогда, когда все станут ценны для каждого и каждый станет ценен для всех. Когда у человека развита доминанта внимания к другому, тогда его опыт постоянно обогащается новыми понятиями, сведениями, которые раскрывают реальность с разных сторон. Тот, кто отвергает ближнего, зацикливаясь на себе, пресекает это живое пополнение опыта и огромные пласты реальности проходят мимо. Даже наблюдая какие-то явления, ничего не увидит, так как будет ослеплен собственной теорией. Поэтому человеку следует пробить скорлупу в собственной обособленности, а это возможно только при обращении к другому: когда другой человек представляет ценность, воспринимается как личность, которой никогда больше не будет – только тогда возможно полноценное развитие самого человека.

Обращением к собеседнику названо обращение к ближнему в попытке понять и принять его. Не истолковать поступки, исходя из своего понимания, а постараться встать на место ближнего, понять его мотивацию. Только при таком подходе окружающая реальность начнёт отвечать взаимностью. Человек получит приток нового опыта, жизнь его станет чрезвычайно интересной. Он познает действительность с разных сторон и ощутит глубину мира и других людей. Станет способным воспринимать красоту. Стремление понять суть явления, книги или человека делает жизнь полноводной рекой.

Для академика Ухтомского действие доминанты юности и ее угасание было связано со способностью человека проявить внимание к ближнему, войти в его положение. Учёный называет это проявлением доминанты на лицо другого. Проявление доминанты юности не зависит от возраста – есть люди, которые до конца жизни сохраняют способность живого восприятия.

Академик описал христианскую любовь в терминах нейрофизиологии. В советские годы академику Ухтомскому давали работать и не репрессировали только потому, что он был ученым мировой величины. Некоторые его творения, в которых раскрывается связь между работой мозга и Евангельскими принципами в советские годы не издавались.

В своих работах Ухтомский цитирует Священное Писание, приводит изречения святых отцов. Подробнее см. упомянутую третью часть статьи «ОБРАЩЕНИЕ К ПОЛНОТЕ: Становление личности как путь преодоления зависимого поведения»; третья часть называется «Обращение к полноте и доминанта на лицо другого».
Также – статью «О развитии монашества, о теории «созависимости» и о прочих психологических подходах к решению личностных проблем», главы «Нейрофизилогия и любовь», «Услышать голос другого».

[1] Короленко Ц.П., Дмитриева Н.В. Номо Postmodernus. Психологические и психические нарушения в постмодернистском мире: Монография / Ц.П.Короленко Ц.П., Н.В.Дмитриева. Новосибирск: Изд. НГПУ, 2009.

[2] См. главы «О смерти. Письмо первое», «О бессмертии. Письмо второе» из книги Ивана Ильина «Поющее сердце. Книга тихих созерцаний».

[3] Основные характеристики постмодернистского общества и его отличия от традиционного и современного общества // Короленко Ц.П., Дмитриева Н.В. Номо Postmodernus. Психологические и психические нарушения в постмодернистском мире. Новосибирск: Изд. НГПУ, 2009.

[4] Гусев Г.В. История обучения и воспитания трезвости в православном образовании. Диссертация на соискание ученой степени кандидата педагогических наук. М., 2007.

[5] Святитель Феофан Затворник. «Путь ко спасению».