Головкова Л.А. Воспоминания «Эсера»

Официально Соловецкий лагерь принудительных работ особого назначения начал функционировать в 1923 г., после выхода соответствующего постановления, подписанного тогдашним председателем Совнаркома А. И. Рыковым и управделами Совнаркома Н. П. Горбуновым. «…Все угодья, здания, живой и мертвый инвентарь, ранее принадлежавшие бывшему Соловецкому монастырю, а равно Пертоминскому лагерю и Архангельскому пересыльно-распределительному пункту, передать безвозмездно ОГПУ…», – гласил, не подлежавший опубликованию документ[1].

Но заключенные начали поступать на Соловки еще в 1920 г., сразу после закрытия монастыря. Их этапировали из Пертоминского и Холмогорского концлагерей, куда с 1918 г. свозили арестованных со всей страны. Это были белые офицеры, участники Кронштадтского восстания, члены социалистических партий – народ в основном молодой. Рассказывали, что расстрелы совершались там ежедневно, было погублено множество народа, почему Пертоминск с Холмогорами прозвали «могильщиками русской молодежи».

Не может быть, чтобы участникам «Соловецкой трагедии», рассказанной неким эсером, не было известно о беззакониях и жестокости, творимых Советской властью в северных концлагерях. И все же они попытались противостоять нарождающемуся монстру таким наивным и ненадежным способом. Противостояние анархистов, эсеров, меньшевиков власти, как ни горько это говорить, напоминало непослушание школьников. И вот шесть человек поплатились жизнью в неравной борьбе за сомнительную свободу: гуляние в пределах лагеря в любое время дня и ночи и наличие электрического света в течение суток. Так понимали обитатели бывшего Савватьевского скита «свое человеческое достоинство».

Невольно вспоминаются другие узники, отстаивавшие иную свободу – свободу духа, которая непобедима ни в узах, ни в любых других внешних утеснениях.

Преподобноисповедник Георгий (Лавров), вспоминая годы, проведенные в тюрьме, говорил: «Вот где я желал бы провести всю свою жизнь. Там так много скорбящих, болящих, заброшенных жизнью людей… Вот где я нужен!..»

Такие же слова могли бы принадлежать священноисповеднику Максиму (Жижиленко), тюремному доктору, впоследствии епископу, добровольно делившему с узниками все невзгоды тюремной жизни.

Те шестеро убитых заключенных были первыми, поименно названными жертвами Соловков. Но теперь мы знаем многое, о чем не догадывались узники лагеря 1920-х гг., например, что осенью и зимой 1937–1938 гг. были расстреляны в несколько приемов 1820 человек (три соловецких этапа), а по всей стране в те же годы было казнено свыше 700 тыс. человек.

Мы знаем и то, что почти все мучители соловецких узников также погибли в огне Большого террора. Первый начальник Соловецкого лагеря, бывший балтийский матрос А. П. Ногтев в 1938 г. был осужден на 15 лет, в 1947 г. освобожден по амнистии и вскоре умер, не успев даже прописаться в Москве. Куратор Соловков, начальник Ногтева Г. И. Бокий, чье имя носил пароход, перевозивший заключенных из Кеми в Соловки, расстрелян в 1937 г. Ф. И. Эйхманс, помощник Ногтева, заверявший заключенных Савватьевского скита, что не давал приказа стрелять (врал, конечно!), расстрелян в 1938 г. Были расстреляны своими же чекистами первый и второй начальники Соловецкой тюрьмы и многие другие мучители соловецких узников. Все они казнены в Москве или Ленинграде, их останки лежат в земле спецзон НКВД: в Москве – на территории бывшей дачи наркома госбезопасности Г. Г. Ягоды под названием «Коммунарка», на Бутовском полигоне, Донском кладбище; в Ленинграде – на Левашовском кладбище или Ржевском полигоне[2].

Были расстреляны и те, кто подписал в 1923 г. постановление об организации Соловецкого лагеря особого назначения – А. И. Рыков и Н. П. Горбунов; их останки также были привезены и сброшены в общие ямы на территории спец-объекта НКВД «Коммунарка»[3].

Немногим был доступен в те годы смысл принесенных жертв. Их понимали лишь те, кто жил не сиюминутным, земным, а высшим – небесным. Даже простые неграмотные монахини нередко говорили своим мучителям на допросах: «Что хотите с нами делайте, мы от Бога не отречемся». Или же: «Будем счастливы пострадать за Христа даже до крови». Многих из них РПЦ прославила в лике святых.

«Для нас настало настоящее христианское время, – писал свщмч. Фаддей (Успенский) о тех годах, – не печаль, а радость должна наполнять наши души. Сейчас наши души должны открыться для подвига и жертв. Не унывайте, Христос ведь с нами».

[1] См.: Постановление СНК СССР [Об организации Соловецкого лагеря принудительных работ особого назначения ОГПУ] // ГАРФ. ф. 5446. оп. 1. д. 2. л. 43; Опубл.: ГУЛАГ: Главное управление лагерей. 1918–1960 / Под ред. акад. А. Н. Яковлева; Сост. А. И. Кокурин, Н. В. Петров. М., 2000. С. 29–30. – Здесь и далее примеч. автора.

[2] См.: Расстрельные списки. Москва, 1937–1941. «Коммунарка», Бутово. Книга памяти жертв политических репрессий. М., 2000; Книга памяти жертв политических репрессий «Бутовский полигон»: В 8-ми т. М., 1997–2004; Расстрельные списки. Москва, 1935–1953. Донское кладбище (Донской крематорий) / Книга памяти жертв политических репрессий. М., 2005; Ленинградский мартиролог, 1937–1938. Книга памяти жертв политических репрессий: В 11-ти т. СПб. 1999–2011. Т. 3: Ноябрь 1937 года.

[3] Расстрельные списки. Москва, 1937–1941. «Коммунарка», Бутово.