Прокопий (Пащенко), иером. ОБРАЩЕНИЕ К ПОЛНОТЕ. Становление личности как путь преодоления зависимого поведения. Ч. 2: Образ жизни, противостоящий зависимому поведению. Через любовь вырваться из замкнутости

«Один афонский подвижник сказал: “Запомни, грядут времена, когда только любовь спасет нас. Учись в себе растить ее, всё остальное грех, смерть, только она жизнь”. Истинная любовь не существует замкнуто, а живет: ее свойство – изливаться, приносить радость другим.
Когда любовь замыкается в своих интересах, она становится самолюбием, эгоизмом»[1].

Протоиерей Валериан Кречетов

«…при аддиктивных реализациях отношение к людям носит инструментальный, манипулятивный характер».
Аддиктам «несвойственна глубокая привязанность, проявление участия и сопереживания. По существу, аддикты очень одинокие люди». Они могут быть «остроумными, склонными к развлечениям, посещению театров, ресторанов, но в их поведении, юморе выступают элементы скрытой враждебности и стремление унизить кого-либо из отсутствующих».
У аддиктов «появляется идея о возможности не считаться с людьми, относиться к ним “инструментально” … стремление к установлению близких контактов с Другими людьми все более ослабевает. Нарастание изоляции от межличностных контактов является основной проблемой любой аддикции».

Из книги Ц.П. Короленко, Н.В. Дмитриевой «Психосоциальная аддиктология» («Олсиб», 2001)].

Через христианскую любовь человек вырывается из эгоистической и наркотической замкнутости на самого себя и освобождается от болезненной привязанности к порабощающим его образам. На этих путях для него решаются вопросы смысла жизни, счастья и преодоления одиночества.

Какой образ жизни противостоит образу жизни наркоманическому? Чтобы ответить на этот вопрос, можно сперва попытаться уловить, в чем заключена основа наркоманического образ жизни. А заключена она в зацикленности человека на себе самом, на своих чувствах и переживаниях. Если у такого человека возникла идея пойти в русле своего желания употребить ПАВ, это идея становится сверхценной идеей, идеей «фикс». Если такой человек страдает вследствие невозможности (по какой-то причине) употребить ПАВ, то это страдание для него приобретает поистине вселенский масштаб.

Во второй части упоминаются мысли, приводимые в прочих текстах и беседах, напрямую и относящих к теме зависимого поведения. Ведь, когда вопрос ставится о эгоизме и том, что ему противостоит, мы выходим за рамки темы ПАВ. Во второй части не упоминаются некоторые мысли, которые стоило бы здесь упомянуть. Ведь когда вопрос ставится о эгоизме и том, что ему противостоит, мы сталкиваемся с бездонной темой, которую не исчерпать в одном тексте, возникает нужда обратиться к иным материалам.

Примечание в отношении упоминаемых ПАВ

В тексте упоминаются некоторые данные, относящиеся к последствиям употреблениям героина. Хотя данный наркотик в определенным момент времени в определенном месте может и не иметь распространения, эффекты, возникающие при его употреблении (например, гиперфиксация на себе) носят универсальный характер. То есть эти эффекты могут наблюдаться и при употреблении иных ПАВ.

Некоторые люди, употребляющие иные ПАВ или алкоголь, морщатся при упоминании о героине. Их вид как бы говорит: «Зачем при нас упоминаете об этом “дне”, мы не такие, как те – с ”днища”».

В этом – вся суть лжи, в которую погружается зависимый: находиться самому на дне, но морщить нос подобно аристократу, отчаянно пытаясь поверить в то, что:

1) ты не такой как все.

2) ты просто балуешься, но как только захочешь «спрыгнуть» «спрыгнешь», просто именно сейчас тебе не хочется.

3) ты не такой, как эти «торчащие» и неблагообразные, ты – белая кость, голубая кровь, ты – особенный, ты – это твоё – «всё».

Лорды, аристократы и аристократки, леди в манто, дамы с попугаем…

 «Мир наркоманов, – делится впечатлениями одна наркозависимая, – это сплошная ложь, этот мир весь состоит из вранья. Там выживает тот, кто подлее. Но они себя считают очень важными, чуть ли не избранными, очень высокого мнения о себе. Я видеть и слышать их разговоров не могла, находиться там, знать, что и я среди них, такая же… Но меня держал страх ломок»[2].

Дополнительные источники

Разворачиваться данная тема начнется с выдержек из статьи «Кто любит, тот любим», в которой суть наркоманического мировосприятия представлена как гиперфиксация на собственной персоне. Если на поверхности сознания человека, зацикленного на себе, рождается желание употребить ПАВ, то понятно, что он данное желание склонен воспринимать как руководство к действию. Ведь отказывать себе в реализации своих желаний (ради кого-то или ради чего-то) он не привык.

В качестве иллюстрации можно привести историю одного молодого человека, который по приговору суда (статья 228; условный срок) попал в центр социальной адаптации для прохождения реабилитации. В числе мероприятий, к которым привлекались воспитанники центра, было и посещение тяжело больных в клинике, в которой проходили лечение, в том числе, бездомные. Повреждения и обморожения, с которыми они попадали в клинику, были поистине ужасны.

И вот, молодой человек, возвращаясь в центр после посещения этих пораженных в телесном отношении людей, стал говорить, что он – в шоке. То есть, столкнувшись с реальным горем других людей, он говорит не об этом горе, не о людях, а лишь о своей реакции на их состояние – «я – в шоке».

Раскладывая перед слушателем спектр своих эмоций, наркозависимый человек побывавший в больнице, расскажет о том, какие глубокие переживания им были прожиты в больнице при виде страдания людей. В описательной части по отношению к самим людям он может оказаться скуп, и такой подход отсылает нас к статье Александра Ельчанинова «Демонская твердыня. О гордости». В этой статье, написанной на всей времена, краткой, но ёмкой в описании страсти гордости, мы узнаем механизм развития аддикции (если смотреть на аддикцию как на замурованность в своей модели, как на движение по закупоренному со всех сторон коридору). В частности, узнаем черты, напоминающие черты зависимого от ПАВ человека. «Говоря о чужом горе, [охваченные гордостью] бессознательно говорят о себе: “Я так была потрясена, до сих пор не могу прийти в себя”». Если гордый человек переживает горе, то он настолько «поглощен» им, что окружающий мир тускнет и меркнет для его. «Он ни о чем не может ни думать, ни говорить, кроме как о своем горе».

Статья «Кто любит, тот любим», выдержки из которой приводятся ниже, дополняется иными материалами, в которых рассматривается тема выхода из состояния гиперфиксации на собственной персоне (и из порождаемых этой гиперфикацией одиночества, скуки и ощущения несчастья).

Речь идет о главах «Нейрофизиология и любовь», «Услышать голос другого» из текста «О развитии монашества, о теории “созависимости” и о прочих психологических подходах к решению личностных проблем».

Работа «О развитии монашества» была написана по частному поводу. В ней разбирался, в том числе, и вопрос, о том, как человек формирует восприятие действительности. Любовь помогает познать действительность. Содержание этой работы не полностью относится к данному тексту, но существенно его дополняет. В частности, помимо прочего, рассказывается о так называемой созависимости, о том, что суть ее состоит в фиксации на собственной модели. То есть родственники зависимого иногда формируют некую модель восприятия действительности, двигаются в этой модели, страдают, не всегда понимая, как посмотреть на реальность иначе.

Почему к термину «созависимость» прибавлена приставка – «так называемая»? Потому что, как можно предположить, данная концепция является ложной и, скорее, только затемняет понимание вопроса.

Подробнее см. в тексте «Родственникам зависимых (справедлива ли концепция “созависимости”?) Лекции и тексты иеромонаха Прокопия (Пащенко)».
Главы «Сара и Фильм “Реквием по мечте”», «Роберт и принц Фредерик» из текста (и весь текст, в целом) «ОДИНОЧЕСТВО, ИЗОЛЯЦИЯ – беседы и тексты иеромонаха Прокопия (Пащенко)».

В главе «Реквием по мечте», рассказывается про альтернативный путь для Сары, которая ощущала свою жизнь никчемной. Сын, принимающий наркотики, ставит ее ни во что, соседкам она не интересна. И вот, у нее появляется идея-фикс – попасть на ТВ-шоу и рассказать всем, какой замечательный у нее сын, каким замечательным у него был отец (возвращаемся к статье отца Александра). Но вот проблема – она хочет показаться на шоу не иначе как в своем красном платье, в которое не влезает по причине своей появившейся за последнее время полноты. Чтобы похудеть, она начинает принимать препараты, прописанные ей одним сомнительным человеком в белом халате. При том, – не зная, что эти препараты являются ничем иным как метамфетамином. Данное ПАВ отбивает аппетит, вводит человека в состояние возбуждения, и за этой состояние возбуждения потом приходится расплачиваться истощением.

Вот что википедия пишет об одной из марок метамфитамина – первитине. Данное ПАВ использовалось немецкими солдатами во время Второй Мировой Войны, «чтобы вызвать длительное бодрствование». Вследствие побочных эффектов его применение было сокращено, военным не рекомендовалось применять таблетки первитина в бою. По словами одного историка, «солдат, отправлявшийся в бой на Первитине, обычно обнаруживал, что не может эффективно действовать в течение следующих дней или двух. Страдая от наркотического похмелья и больше походя на зомби, чем на великого воина, он должен был оправиться от побочных эффектов…» Некоторые солдаты стали очень агрессивными, совершив военные преступления против мирных жителей; другие напали на своих офицеров.
Метамфетамин 

Сын Сары предупредил ее, что вследствие разворачивания действия на организм данного ПАВ она умрет раньше, чем попадет на шоу. Но Сара не видела для себя альтернативного пути в жизни и потому продолжила употребление (о том, каким мог бы быть для нее альтернативный путь, рассказывается в тексте).

В главе про Роберта и принца Фредерика, рассказывается о молодом человеке, употреблявшем экстази во время посещения клуба. Рассказывается и о его проблеме (если она была понятна верно), и ее решении также.

О скуке см. разделах «Скука и нарушение законов мироздания», «Приложение 2» из текста «Преодоление игрового механизма (о игре в широком смысле слова)».

В разделе про скуку, помимо прочего, приводятся слова одного человека, активно и на «социальном виду» употреблявшем ПАВ: «Мне скучно. Именно в этом проблема зависимого – скучно. Постоянно чего-то не хватает. Хочется чего-то еще». В приложении 2 приводятся рассказы людей о снятии гиперфиксации на собственной персоне, вследствие чего многое начинает замечаться в окружающей жизни и в других людях. Мир словно начинает обретать глубину, жить становится интересно.

О тексте «Зависимость от психоактивных веществ и навыки, которые ей могут противостоять». В данном тексте рассказывается о навыках, суть которых проста для понимания. Их развитие помогать снять гипер-фиксацию на собственных ощущениях (у зависимого человека на поверхность сознания просачиваются ощущения и желания, связанные с ПАВ) и выйти из круга привязанности к ПАВ.

Выдержки из статьи «Кто любит, тот любим»

Итак, в статье «Кто любит, тот любим», приводятся мысли насчет того, что:

Два пути есть для человека. И два процесса в нем находятся в противоборстве. Открытость и устремленность навстречу Другому противостоит эгоистическому проваливанию вглубь себя.

Эгоист, если и живет трезво, очень напоминает наркомана, отличительная черта которого состоит в том, что он полностью сосредотачивается на собственных ощущениях. Он «зацикливается» на себе и говорит только о себе. Ведь наркотическое переживание приводит наркомана по выражения митрополита Антония лишь к себе самому. Окружающий мир для такого человека «не имеет собственной ценности»[3].

…Теряет свою самоценность все и для эгоиста, который в центр мироздания ставит свое «я». Бескорыстный интерес к Богу и к миру у него увядает, и «самозамкнувшаяся личность, – как писал епископ Александр, – все более опустошается»[4].

…Все более и более сосредотачиваясь на себе, трезвый или принимающий наркотики человек, начинает проваливаться вглубь свой личности. В процессе скольжения он сталкивается с большим количеством проблем, как во внутренней своей жизни, так и в жизни внешней, социальной. Связи с другими людьми рушатся, и он остается в состоянии изоляции. В итоге он падает в болото уныния. Здесь ничто не приносит радости. Здесь он беззащитен перед любой зависимостью. Любая болезненная привязанность будет принята им как огонек, как патологическая, но форма жизни в этом царстве смерти. Не имея сил оторвать себя от огонька блуда или наркотика, человек, как мотылек, будет кружиться вокруг пламени, пока, ринувшись в него, не сгорит.

Трагедия ситуации заключается в том, что человек никак не может отстать от образа, который привлек его внимания. Этим образом может стать эмоция приносящая подобие радости: наркотическая, эротическая, – какая угодно. А может стать и негативная, разрушающая сознание мысль.

От образа, подчинившего сознание, человек не может оторваться в силу того, что он привык считать свои мысли мерилом истины, а свои желания – непреложным законом. Эгоист добивается того, что ему нравится. А наркотики на первых порах обычно нравятся.

Разрушительный образ словно сращивается с эго человека. И человек начинает воспринимать его, как часть собственного «Я». А собственным «Я» он не привык жертвовать ни для кого и ни для чего.

Тот, кто привык, не смотря ни на что, отстаивать то, что ему нравится, очень рискует в жизни. Правильно или не правильно я поступил? Стоит ли вообще стремиться к тому, что мне нравится? Может быть, меня привлекло зло, а не истина? Ответы на этот вопросы даст только самокритика, которая, увы, задушена эгоистом. Он рано пристращается к вкусной еде. Он рано начинает мучиться от неразделенной любви. Его любви люди не принимают, потому-что чувствуют – он любит не их, а самого себя. Он любит ту эмоцию, которую другие в нем разбудили. Наподобие того, как человек любит фрукты, обладающие «кислинкой». «Она моя, она моя», – словно заклинание твердит гордый мужчина, когда, устав от его самовлюбленности, женщина прекращает с ним общение. Ей хочется быть собой, такой, какая она есть, ей хочется никем не притворяться. А ее принуждают к тому, чтобы постоянно лгать и быть кем-то, кем она не является на самом деле. Только играя роль, она становится для гордого мужчины «хорошей».

Ей же хочется не лгать, а осуществиться. И здесь уместны те предупреждения, которые митрополит Антоний высказал духовнику. Эти слова актуальные не только для священников. Они актуальны для всех. «Ломать человека, чтобы его сделать подобным себе, нельзя», – говорил митрополит. «Человека не строят, не делают, а ему помогают вырасти в меру его собственного призвания». Как и цветку, ему помогают «развиться так, как ему свойственно по его собственной природе». Чтобы помочь цветку развиться, необходимо узнать его природу и те условия, в которые он поставлен[5].

Но гордый способен ли терпеливо всматриваться в человека, пытаясь прочувствовать его сердцевину? Часто в своей избраннице он видит лишь фабрику по выработке «кислинок». Слова о неповторимости личности, о ее самобытности он может пропустить мимо ушей. Он может не принять в расчет того, что другие люди мыслят иначе, чем он, и смотрят на жизнь иначе, чем он. Ведь «в окружающих, – по замечанию священника Александра, – он видит только те свойства, которые он сам им навязал»[6].

Полная версия текста «Кто любит, тот любим».
На данную тему см. беседы:
«Через любовь вырваться из замкнутости (о потере ориентиров, утрате “главного” и о выходе из тупика через любовь)».
«Кто любит, тот любим», часть 1; часть 2.

О эгоистической и нарко-эгоистической замкнутости на себя, потере ориентиров и утрате «главного»

Утрата главного влечет за собой распад личности, как-то показано в работе «”Я [Господь] утвержу столпы”[7] земли: Мировоззренческий сдвиг – детонатор наркотического бума (о определяющем влиянии идеи на характер внешней деятельности человека)» http://solovki-monastyr.ru/abba-page/narcomania/939. «Главное» является тем стержнем, на которое человек в своем сознании нанизывает полученную информацию, свои поступки, свои цели. Если «главное» исчезает, то человек уже не может собрать себя воедино. Он рассыпается, и этот процесс отчасти напоминает «шизофреническую диссоциацию личности»[8]. Для рассыпающегося человека возникает опасность того, что он выберет за мировоззренческую точку отсчета какую-то ложную ценность. Например, - наркоманический уклад жизни. В рамках этого уклада и цели четко определены и образ действия предельно понятен. Окружающая действительность словно обмеряется эталоном наркотического переживания, которое становится «мировоззренческой точкой отсчета». Все что способствует оживлению наркотического переживания, принимается. Все что, способствует его угасанию, отвергается.

«Кто что любит, тот то и объять всячески желает; и все препятствующее ему в этом, отстраняет, дабы сего не лишиться»[9], – эти слова, сказанные преподобным Максимом Исповедником о любви к Богу, вполне уместны здесь. Человек, любящий Бога, извергает из себя всякую «препону», мешающую этой любви. И человек, «влюбившийся» в наркотическое переживание, поступает точно также в отношении переживания. Ведь оно стало «главным» в его жизни.

Иногда неким «главным», на которое человек нанизывает свою жизнь, становится горе. Вокруг него человек группирует и свои цели, и свою активность. Отныне он живет для того, чтобы скорбеть. Кто-то по мысли священника Александра Ельчанинова настолько поглощается своим горем, что «окружающий мир тускнеет и меркнет в его глазах». И ни о чем другом, кроме как о своем горе, человек не может ни думать, ни говорить. Он держится за горе «как за единственное, что у него осталось, как за единственный смысл своей жизни»[10]. С потрясения души «большим горем», как и вследствие, например, успеха, у человека может начаться «болезнь гордости»[11].

О гордости один человек сказал интересные слова: «Мне как человеку невозможно было жить, не веря ни во что. И за отправную точку бытия я выбрал собственное «я». И после этого во мне поселился неусыпающий червь, который грыз меня, принося страдания. Моя гордость чувствовала малейший ветерок, от любого дуновения становилось больно. Слышишь, что кому-то повезло – терзаешься: почему не мне. Слышишь, что кто-то вырвался вперед – терзаешься: почему не я. Иногда нереализованные амбиция просто душили меня, вплоть до того, что я не мог спать».

Чем еще кроме удушения амбициями опасен такой вариант развития? В качестве ответа на этот вопрос можно привести слова одного психиатра., сказанные им в отношении детей. Если ребенок «не имеет мировоззренческой “точки отсчета” … то единственное, на что ребенок сможет опереться… это он сам». Он будет совершать выбор, ориентируясь на такие критерии как «нравится – не нравится», «приятно – неприятно», «мое – не мое»[12]. Эти слова вполне применимы и к ситуации, столь часто встречающейся в жизни взрослых людей.

И здесь опять можно вспомнить отца Александра, сказавшего, что у гордого человека «помрачается ум, различение добра и зла делается спутанным, так как оно заменяется различением «моего» и «не моего»[13]. Гордый находится в опасности запутаться. Что будет с ним, если через свой критерий «приятно – неприятно» он «пропустит» наркотическое переживание, посетившее его впервые?

Возникает риск того, что он втянется в зависимость, ведь наркотики на первых порах обычно нравятся. Да, уже довольно скоро он с удивлением обнаружит, что манившая его приятность исчезает. И вместо нее, как цветы из под снега, покажутся вспышки страдания. Исколов о них свои ноги, человек, возможно, что и пересмотрит свою жизненную позицию. Но пересмотр будет происходить уже после того, как человек увязнет.

За ему что хвататься, чтобы выбраться из болота? Из болота реального человек выбирается, если хватается за веревку, которую бросили люди, стоящие на твердой поверхности. А, если человек попал в болото метафизическое, то он выбирается, если выстраивает свою жизнь в соответствии с верными ориентирами.

Обрати он внимание на них раньше, его жизнь не сложилась бы так трагично. Ведь верные ориентиры помогают личности сформировать себя и направить свою жизнь в созидательное русло.

А в условиях потери ориентиров личность человека распыляется. Человек теряется по жизни, лишается возможности понять, осмыслить, «взвесить» какое-либо явление и в том числе – самого себя. И выход из этого тупика видится в принятии «мировоззренческой сетки» христианства. Эту сетку человек может наложить на окружающую его действительность и посмотреть, где находится интересующее его явление: справа или слева. Ему становится понятным, что есть добро и что есть зло. А жизнь по Евангелию становится тем «главным», вокруг которого группируются, уже почти было распавшиеся, частицы личности человека.

Следование евангельским заповедям открывает человеку дверь в окружающий мир. Ведь суть заповедей заключается в деятельной любови, на которую ближние откликаются ответной любовью. И этот ответный поток воспринимается человеком как «незаслуженное земное блаженство», в котором сердце его, по выражению Ивана Ильина, «будет цвести и радоваться»[14]. На этих путях человек преодолевает те проблемы, которые казались ему неразрешимыми: уныние и чувство тотального одиночества. На этих путях человек вырывается из собственной эгоистической самозамкнутости. А она, если не будет преодолена, то со временем она «сжирает» человека, как то прекрасно показал отец Александр в своей статье «Демонская твердыня (о гордости)»[15]. Он описал поэтапно, как человек, не преодолевший собственного эгоизма, приходит к глубокому жизненному кризису. Со временем он разрушает отношения с окружающими его людьми и превращается в злобного, всеми покинутого индивида.

Эгоистическая замкнутость на себя

Действительно, странный феномен: вот талантливый, интересный молодой человек. Проходит несколько лет, и он превращается в оставленного всеми, озлобленного индивида, который считает, что его никто не понимает. Что происходит? Его «сожрала» собственная страсть – гордость.

Как не вспомнить здесь академика Ухтомского, который писал, что индивидуальная человеческая жизнь может быть рассмотрена как временное соединение разнообразных сил природы. Оно крутится в ее вихре, пытаясь сопротивляться внешним силам, «горит собственною своею минутного жизнью и именно в силу своей самозамкнутости, наконец, сгорает и самопожирается»[16]. По данной теме самопожирания уместными видятся слова игумена Анатолия (Берестова) – профессора, доктора медицинских наук. Он писал, что процессы, совершаемы в душе под воздействием греха, имеют зримые последствия. Так добрый и мягкий человек, если заразится гневливостью и раздражительностью, «становится злобным, вредным, придирчивым, ворчливым, вечно чем-то недовольным в коллективе и дома. Изменяется даже его внешний облик. А затем мы видим его разные болезни: стенокардия, головные боли, боли в желудке и т. д.»[17].

Итак, отец Александр Ельчанинов описал путь, идя по которому молодой, талантливый, веселый, жизнерадостный человек становиться злобным, ожесточенным, одиноким. Он объяснил, каким именно образом «в начале своего жизненного пути гордость развивается с легкого самодовольства до крайнего душевного помрачения и полной гибели».

Гордость поражает часто именно талантливого человека. Такой человек ничего не видит кроме своего таланта. Он сконцентрирован на своем горении. И от этого горения, и от своего таланта он «получает полное счастье и удовлетворение». Он напоминает «извергающийся гейзер», который настолько активен, что мешает и Богу, и людям подойти к нему. «В этом опасность всякой одаренности, всякого таланта. Эти качества должны быть уравновешены полной, глубокой духовностью».

Иногда к поглощению собой человека приводит не талант, а горе. В состоянии горя окружающий мир тускнеет для человека. «Он ни о чем не может ни думать, ни говорить, кроме как о своем горе».

С этих двух стартовых точек и начинает зачастую свое развитие страсть гордости, суть которой состоит в том, что человек предпочитает созерцать более себя, чем Бога. Бог перестает быть для человека центром бытия и предметом вожделения. И человек, отвернувшийся от Бога, впадает по выражению святителя Афанасия Великого «в самовожделение».

Вначале это «самовожделение» проявляется как почти нормальная занятость самим собой. Человек пребывает в хорошем настроением, которое переходит в легкомыслие. Он «доволен собой, часто хохочет, посвистывает, напевает, прищелкивает пальцами. Любит казаться оригинальным, поражать парадоксами, острить; проявляет особые вкусы, капризен в еде».

Такие люди могут по-дружески вмешиваться в чужие дела, они охотно дают советы. Их интерес к самим себе проявляется в следующих фразах. Перебивая чужую речь, кто-то из них может сказать: «Нет, что я вам расскажу», или «нет, я знаю лучше случай». Когда такой человек говорит о чужом горе, то как-то бессознательно он переводит разговор на самого себя. Можно услышать примерно такие слова: «Я так была потрясена, до сих пор не могу прийти в себя».

Характерной чертой зарождающейся гордости является зависимость от чужого одобрения. Если оно есть, то человек расцветает. А нет одобрения, – он и «скисает». На этой стадии развития эгоцентризма настроение человека остается светлым.

«Счастье человеку, если на этой стадии встретят его серьезные заботы, особенно о других (женитьба, семья), работа, труд. Или пленит его религиозный путь, и он, привлеченный красотой духовного подвига, увидит свою нищету и убожество и возжелает благодатной помощи. Если этого не случится, болезнь развивается дальше».

Настроение его начинает портиться. У человека появляется уверенность в собственном превосходстве над другими, которая часто «выражается в неудержимом многословии». Уверенность «быстро переходит в страсть командования». Гордый считает свое дело важным, а чужое – пустяком. Посягая на чужую волю, он в то же время не терпит ни малейшего посягательства на свою.

В своей агрессивности он встречает противодействие и отпор других людей. Конфликт с окружающим миром обостряется и человек приходит к установке: «”я” против людей, но еще не против Бога». Человек убежден, что его никто не понимает, даже духовник.

Когда он спорит, то он или не слышит то, что ему говорят или слышит только то, что совпадает с его убеждениями. Когда ему говорят что-то несовпадающее с ними, то «он злится, как от личной обиды, издевается и яростно отрицает».

Со временем он доходит до помрачения ума. Он не способен различать добро и зло, так как это различение «заменяется различением “моего” и “не моего”». «Душа становиться темной и холодной, в ней поселяется надменность, презрение, злоба, ненависть». Он становится невыносимым в общении, что приводит к полному одиночеству.

Он искренно убежден в своей правоте, «в то время как черные крылья мчат его к гибели. Собственно говоря, такое состояние мало чем отличается от помешательства». Тоска, «нервная и душевная болезнь», ад еще при жизни, мрак и злоба – таковы последствия гордости. Но последней ступеньке ее «человек разрывает и с Богом».

На этих путях человек, бывает, что приходит и к алкоголизму. Кризис подобного финала рассматривается в статье «Семь нечистых духов». Прошедший по адским кругам гордости человек, в итоге приходит к разрыву отношений с близкими ему людьми, с теми, кто пытался ему помочь бросить пить. Разрушив отношения примерно тем способом, о котором было сказано выше, он наблюдает вокруг себя обломки собственной души и «прежних добрых отношений». В случившемся он, конечно же, винит других, в себе же видит одно добросердечие. Но при это как-то неладно становится на душе у него. И от этой неладности ему неизвестно как и освободиться. «И тогда-то вползает и распространяется, как кисель, по всему пространству души седьмой страшнейший дух нечистый – дух уныния. <…> самая пора начать запить»[18].

Процесс порабощения человека собственному эгоизму удивительным образом напоминает процесс порабощения человека наркотическому переживанию. Настолько напоминает, что возникает ощущение того, что читаешь историю об одном и том же процессе. Конец истории и там и там почти один. Применительно к гордости, он описан отцом Александром так следующим образом. «Гордый терпит поражение на всех фронтах». На фронте психологическом он сталкивается с тоской, мраком, бесплодием. В моральном отношении пожинает одиночество, испытывает злобу и иссякновение любви. С богословской точки зрения такое состояние характеризуется как «смерть души, предваряющая смерть телесную, геенна еще при жизни». Физиологически и патологически такое состояние проявляется как «нервная и душевная болезнь».

То, что отец Александр написал о конце гордого человека, практически идентично тому, с чем сталкивается человек, выстроивший свою личность вокруг наркотического переживания.

Нарко-эгоистическая замкнутость на себя

Как и в случае с гордостью, наркомания вначале это «занятость» собой. И точно также наркомания, как и гордость, «развивается с легкого самодовольства до крайнего душевного помрачения и полной гибели».

Человек, употребляющий психоактивное вещество, испытывает вначале своей наркоманической «карьеры» радужное чувство. Ему хочется общаться с людьми. Он доволен с собой и наслаждается каждой минутой жизни. Последнее очень заметно на примере кокаинового наркомана. К нему приложим эпитет «вкусный». Ему на начальном этапе нравится жизнь. Обыденная действительность после употребления вещества воспринимается «как весна».

Если вначале человек видит в наркотике новый способ существования и хочет творить, то со временем все меняется. Творческие взлеты прекращаются, вдохновение иссякает. Также, как и в случае с гордостью, человек начинает терять друзей, становится нетерпим во всяком обществе. Он сосредотачивается исключительно и только на себе самом. Внешний мир меркнет для него и теряет свою самоценность. И эти слова можно прокомментировать с помощью следующих данных.

Так один нарколог, писал, что на первом этапе юноша, употребляющий героин, «чувствует себя выше окружающих его людей». Юноше кажется, что «что он нашёл высший источник удовольствия, и за счёт этого, знает и понимает больше, чем его друзья и родные»[19].

Подобное происходит и с любителями анаши. Вот что один спортсмен поведал о своих ощущениях, возникших после того, как он стал курить анашу. «Каждый раз перед тренировкой мы [с товарищем] заходили в душевую, забивали косяк, закуривали и уходили на ковер [бороться]. И мне казалось, что я в каком-то особенном мире, я знаю то, что не знают другие»[20].

Со временем он стал втянулся в зависимость, стал употреблять героин. Образ его жизни еще более изменился, когда он поступил в бандитскую «бригаду». Круг его общения стал состоять лишь из наркозависимых, чья судьба была копией его судьбы. «Сначала они курили анашу, и считали себя особенными, … но потом как-то само собой получалось, что они все оказывались на игле». «Я не видел, – делится своими жизненными наблюдениями герой истории, – ни одного человека, который, начав употреблять анашу, не окончил бы героином»[21].

Примечательно, как он относился к своей девушке. «Я считал, – рассказывал он, – что она МОЯ девушка, что она должна делать все так, как я хочу. Я к ней постоянно придирался. Мне не нравилось, если она чуть-чуть задержится на работе, хотя я сам приходил домой поздно и постоянно обкуренный». И девушка от него ушла, что было для него большим ударом. По его признанию, в том, что они расстались была и его вина. Но все же он «винил во всем ее и считал ее последней сволочью и стервой». После ее ухода он втянулся в потребление героина.

У человека, начавшего потреблять героин, появляется «обидчивость», которая, не всегда понятна другим. Объясняется она тем, что с точки зрения молодого человека окружающие люди должны выполнять его прихоти. В то время как он так считает, окружающие не хотят «играть» по его правилам. Вот и кажется ему, что они «не правы». Они его «не понимают», «не любят», «не доверяют», «притесняют». Он «искренне считает, что все окружающие ему чем-то обязаны. … а он, взамен, может не делать ничего. У него нет обязанностей, есть одни только права»[22].

Незаметно для самого себя он превращается в законченного эгоиста с тотальным чувством «собственной правоты». «Окружающие его люди становятся для него средством, инструментом, нахождения денег для покупки очередной дозы героина. Все остальные стороны их жизни перестают его интересовать».

Данная тема эгоизма и тема трансформации человека, вследствие прорастания эгоизма в сознание о образ жизни, рассматривались также в 3-ей части текста «Преодоление игрового механизма». http://solovki-monastyr.ru/abba-page/solovki_page/2016/

В частности, в главе «Эгоизм и порабощение инфернальным силам» приводятся мысли из романа «Шантарам». Автор, имевший опыт употребления героина, вот что рассказывал о процессе демоноуподобления. «Героин, – писал он, – лишает душу чувствительности, это сосуд, который её поглощает. Тот, кто плывёт по мёртвому морю наркотического забвения, не испытывает ни боли, ни сожаления, ни стыда, ни горя, ни чувства вины». «За это достигаемое химическим путём освобождение, как и за всё во Вселенной, приходится расплачиваться светом. … когда уходит всё, что освещает жизнь, последним гаснет свет любви. Чуть раньше, чуть позже, когда наркоман доходит до последней точки, он бросает любимую женщину, без которой прежде не мыслил своего существования. Раньше или позже каждый человек, пристрастившийся к героину, становится дьяволом в клетке»[23].

Нечто подобно написал и Булгаков в своем произведении «Морфий». Врач, от имени которого шло повествование, начав употреблять морфий, вот какую запись сделал в своем дневнике: «Смерть медленная овладевает морфинистом, лишь только вы на час или два лишите его морфия. Воздух не сытный, его глотать нельзя… в теле нет клеточки, которая бы не жаждала… Чего? Этого нельзя ни определить, ни объяснить. Словом, человека нет. Он выключен. Движется, тоскует, страдает труп. Он ничего не хочет, ни о чем не мыслит, кроме морфия. Морфия!»

Через некоторое время после начала употребления морфия, врач внутривенно употребил кокаин. О инъекции он оставил такую заметку в дневнике: «Кокаин – черт в склянке». … кокаин в крови по какому-то таинственному закону, не описанному ни в какой из фармакологий, превращается во что-то новое. Я знаю: это смесь дьявола с моей кровью».

Чувство абсолютной уверенности в себе развивается и в связи с употреблением кокаина. Во время опьянения человек не сомневается в правильности своих действий. «Ему кажется, что все, что он делает, говорит или пишет, является правильным и единственно верным». Нарколог рассказывал о одной из своих пациенток, которая, находясь под воздействием кокаина, слегка обмыла тарелки холодной водой и поставила их в сушилку. На тот момент ей казалось, что она вымыла посуду идеальным образом.

Такое состояние «очень близко к бреду – бреду собственного величия, в котором человек так же абсолютно не критичен к собственным действиям и высказываниям». Человек в состоянии бреда собственного величия убежден в том, «что его поступки и мнения абсолютно верны»[24] [То, как это отсутствие критичности выглядит со стороны, каждый желающий может увидеть в документальном фильме Discovery «Вопросы мироздания – как действуют наркотики». В фильме представлены съемки экспериментов, которые происходили с участием лиц, употреблявших наркотики. Один из участников эксперимента был потребителем кокаина].

Это исключительное мнение о собственной персоне слишком бросается в глаза для того, чтобы оставаться незамеченным. На этот счет уже приводились строки, написанные одной наркозависимой: «Мир наркоманов, – писала она, – это сплошная ложь, этот мир весь состоит из вранья. Там выживает тот, кто подлее. Но они себя считают очень важными, чуть ли не избранными, очень высокого мнения о себе. Я видеть и слышать их разговоров не могла, находиться там, знать, что и я среди них, такая же…»[25] Две мысли здесь на себя обращают внимание: ложь и «считают себя важными, чуть ли не избранными».

Ложь действительно составляет одну из характерных черт условного портрета наркозависимого человека. Так, один нарколог писал в отношении героина (но эта мысль применима и к потребителям иных ПАВ), что на определенном этапе употребления нарастает неспособность понять, что прием наркотика нужно прекращать навсегда. Происходит перешагивание через грань, главная характеристика которой – «ложь самому себе». «Человек начинает систематически врать самому себе, он теряет последнюю нить, связывающую его с действительностью. Это начало “дороги смерти”»[26].

Примерно о том же поется в одной из песен группы «Кирпичи».

«Наркоман всегда врет такова его природа,
Он врет вообще всем, кому только можно врать,
Себе в основном по поводу и без повода,
Все – в последний раз и опять, и опять».

Теперь о – «считают себя важными, чуть ли не избранными».

Посмотрите на наркозависимого. Он постоянно акцентирует внимание на себе самом. Послушайте, о чем он говорит. Он говорит исключительно о себе. Иных тем для разговора для него как будто бы не существует. Причем, рассказывает он о себе не то, что могло бы быть полезным для других. Нет, он говорит обычно о бытовых вопросах ежедневного существования: о том, как однажды он что-то увидел, о том, что он испугался или не испугался, хватило ему сигарет или нет. Слушать это банальное перечисление событий скучным делом кажется для собеседников. Но, если они меняют тему разговора, то наркозависимый их перебивает и возвращается к своему повествованию. Для него важно высказаться самому, а, что другие думают или говорят, ему неинтересно.

Один зависимый, например, длительное время рассказывал соседу по даче о своей машине. Она представляла из себя довольно простую модель марки «Рено». Сосед же являлся владельцем дорогостоящего современного авто. Уж с кем-кем, а с ним-то точно не стоило наркозависимому говорить о своей машине. Сосед из вежливости молчал, слушая вдохновенные рассказы о том, как красился капот или менялось колесо. Делясь воспоминаниями о своих баталией с любимой грудой металла, зависимый не понимал всю неуместность выбранной темы.

Здесь вспоминаются слова Александра, сказанные им о гордом человеке: «Свое дело – важно, чужое – пустяки»[27]. Священник отмечал, что люди, пораженные гордостью, даже рассказ о чужом горе, склонны переводить на себя: «Я так была потрясена, до сих пор не могу прийти в себя»[28].

А как еще иначе может быть, если для человека важны лишь собственные переживания? Подобным образом, как также было отмечено выше, высказывался один потребитель гашиша. Он был послан на трудовую терапию в отделение городской больницы, где находились тяжелобольные люди. Кто-то был парализован, у кого-то не было конечностей. У некоторых были пролежни.

Увиденное потрясло юношу. О чем же он рассказывал после возвращения из больницы? Он говорил о своих переживаниях, о том, что он чувствовал, глядя на этих людей. Ему тяжело было смотреть на них.

Если описать последствия порабощения человека наркотическому переживанию предельно кратко, то можно остановиться на следующем, повторив отчасти сказанное ранее. «Наркотическое переживание, – по мысли митрополита Антония Сурожского, – приводит жертву лишь к себе самой». Она снова и снова возвращается к опыту, из которого исключен «другой», «и неважно, кто этот ближний – Бог или у него есть человеческое имя». Плодом наркотического переживания является специфическое отношение к окружающему миру. Он перестает иметь собственную ценность, «становится все более нереальным и далеким»[29]. В русло этого высказывания попадает и уже упомянутое замечание нарколога. Человек, начавший принимать героин, начинает воспринимать окружающих людей лишь как инструмент для нахождения денег. «Все остальные стороны их жизни перестают его интересовать». «Незаметно для самого себя он превращается в законченного эгоиста»[30].

Самозамкнутость и личное горе

Если убрать из этого описания слова, относящиеся к теме наркотиков, то станет понятным, что сказанное может быть отнесено и к тем, кто вовсе не употребляет наркотические вещества. И для внешне трезвых людей, как и в случаях с наркотической зависимостью, бывает, что окружающий мир меркнет, а собственная личность, ее переживания, ставятся в центр мироздания.

К такому состоянию человек, бывает, что приходит и в результате потрясения, вызванного горем. И с потрясения горем, как писал отец Александр, может начать свое развитие болезнь гордости. Ослабленный ею человек, «ни о чем не может ни думать, ни говорить, кроме как о своем горе; он живет им, он держится за него, в конце концов, как за единственное, что у него осталось, как за единственный смысл своей жизни»[31].

Горе становится для человека «мировоззренческой точкой отсчета». Отныне он знает, для чего живет. Живет он для того, чтобы скорбеть. Если речь идет о горе, вызванном смертью близкого человека, то он живет еще и для того, чтобы поставить почившему памятник. Будет поставлен памятник – он продолжает жить мыслью о необходимости издания книги, в которой излагались бы мысли почившего.

Человек полностью уходит в себя, в свое переживание. Знаменательные слова на этот счет прозвучали в фильме «Голодные игры» (2012). Их произнесла главная героиня перед тем как отправиться, как многим думалось, почти что на верную смерть. Обращаясь к своем матери, потрясенной мыслью о том, что ее дочери может нет стать, она сказала: «Не смей замыкаться в себе. Не имеешь права. Как после смерти папы. Меня больше не будет. У нее [у сестры] кроме тебя никого [нет]. Чтобы бы ты там ни чувствовала, ты должна быть с ней».

Конечно, самозамыкание в горе, особенно, при потере ребенка – не единственный вариант развития ситуации. В цикле «Преодоление травматического опыта», в беседах про переживание опыта смерти, приводятся различные примеры, показывающие различные реакции на контакт с горем. Помня, что вариант, при котором мать, тоскующая после смерти ребенка, тоскует вследствие эгоистического самоупора, не единственный, можно привести по данному вопросу слова протоирея Андрея Ткачева. В своей статье «5 вопросов о смерти накануне Троицкой родительской субботы» он объясняет, что «приходится отпускать от себя и детство, и повзрослевших детей…» «Если мы не хотим примириться со смертью кого-то или смириться с отъездом кого-то навсегда, то мы тоже поступаем эгоистично: мы хотим, чтобы он/она/оно светило нам, и мы им пользовались. Он как бы безразличен сам по себе, нам интересна лишь его функция по отношению к нам, чтобы нам было хорошо рядом с ним/с ней/с ними. Нужно этот эгоизм обличить и вскрыть его»[32].

«Мировоззренческая точка отсчета» может стать путеводной звездой для человека. А ее отсутствие может обернуться для личности распадом. Ведь под напором внешних впечатлений человек имеет свойство терять себя, размываться как личность. Окруженный со всех сторон хаосом, он теряет возможность взвешивать наблюдаемые им явления и собственные поступки. Наличие же опоры, наличие «главного» (компаса) в душе позволяет ему отделять важное от неважного, а значит, – совершить осмысленный выбор.

Но страшно, если кто-то решается на место «главного» поместить смерть собственного ребенка. Что, как это ни прискорбно говорить, бывает.

Ни в коем случае не в осуждение, а из желания помочь, здесь можно упомянуть о тех родителях, которые все свое внимание сосредотачивают на почивших детях. Если о чем и поднимаются разговоры, то, в основном, – о них. О том, какими они были, о том, как они учились, о том, кем бы они хотели стать.

Утешить материнское сердце в тяжкой печали решила однажды одна девушка – знакомая почившего юноши. Она приехала в гости к маме, а та попросила ее одеться в одежду юноши. Запись о том дне процарапала болезненную дорожку в архивах памяти у девушки. Она считает, что смотреть постоянно видео с образами почивших и жить только памятью о них – «это ужасно».

В таком походе к жизни читаются два признака, которые митрополит Антоний Сурожский отнес к наркотическому переживанию. Оно, как отмечал митрополит, «приводит жертву лишь к себе самой». Человек снова и снова возвращается к себе. А окружающий мир «становится все более нереальным и далеким».

Самозамкнутость и ложный мистицизм

Митрополит Антоний предупреждает, что к такому же результату приводит и увлечение ложной мистикой. Нередко она становится «наркотиком, опьянением». Это предупреждение относится к тем христианам, «”мистическая жизнь” которых выражается в одурманенности музыкой, церковной обрядовостью или другими внешними проявлениями». Такой мистицизм обладает признаками токсимании. Он не приносит духовных плодов и не меняет человека. Такой мистицизм оставляет после себя «голод, жажду, потребность». И человек начинает все с большей жадностью ждать религиозного переживания. Человек становится «все более эгоцентричным, вместо того чтобы открыться другому». Здесь Бог и религия становятся лишь поводами для того, чтобы «замкнуться на себе, питаться только собой, заниматься «самоедством»[33].

Устремленность к «Другому»

Отличие наркотического переживания от подлинного религиозного опыта состоит в том, что последний «перерождает человека». Этот опыт может стать началом апостольского служения, подвижнической или молитвенной жизни. Этот опыт всегда направляет человека к «”другому” – к ближнему, и неважно, кто этот ближний – Бог или у него есть человеческое имя»[34].

Подробнее о словах митрополита Антония, в которых описываются отличия подлинного опыта от опыта, вызванного действием ПАВ, см. в главе «Ложный опыт и подлинный опыт» из части 2-ой текста «Преодолеть отчуждение (в том числе, – и о депрессии)».

Через призму этих слов можно посмотреть и на творчество. Оно возможно лишь тогда, когда есть Другой. Через творчество, как писал один психиатр, человек стремится «расширить возможности своего делания. Творчество возможно только ради другого человека – и никогда для самого себя». Ощущение того, что творческий акт состоялся, появляется тогда, когда происходит «обогащение опытом другой личности» вследствие «моего творчества»[35].

Ведь личность, по замечанию протоиерея Вадима Леонова, «раскрывается, изменяется и обогащается в диалоге». В связи с этим она нуждается в общении. Она «жаждет слышать и быть услышанной». Все личности неповторимы и поэтому их общение открывает что-то новое в «другом» и вместе с тем помогает осознать особенности собственного «я», которое отличается от личного «я» другого человека. И «наибольшее развитие тварная личность получает от общения с абсолютной личностью – Богом»[36].

Суть эгоизма и голод на образы

Для общения с Богом и друг с другом были созданы и люди, и ангелы. Включенные в общение личности епископу Александру (Семенову-Тян-Шанскому) напоминают сообщающиеся сосуды, что постоянно наполняясь, передают свое содержание друг другу. Сама жизнь, если рассматривается в таком ключе, становится общением в любви.

И из этого общения, разорвав связь с Богом, выпал некогда высший Ангел – Денница. Этот первоангел многим людям известен под именем Люцифера. Однажды он залюбовался собой и «захотел иметь все лишь для себя, ничего никому не отдавая». В таком повороте на себя и видна суть эгоизма. Она выражается «в своекорыстном повороте внимания на самого себя». В результате пробуждения исключительного интереса к самому себе, «собственное “я” ставится в центре мироздания». Денница становится кумиром для самого себя, а все прочее теряет для него свою самоценность и становится средством к самоублажанию. По этой причине интерес к Богу и к миру увядает, «и самозамкнувшаяся личность все более опустошается». Но пустоты она терпеть не может и потому начинает наполняться плодами своего воображения – суррогатами. Отсюда рождаются страсти – влечения к разным идолам. «Потеряв связь с Богом, падший дух ищет способ забыться в чем попало»[37]. Не имея возможности реализовать в любви неистребимое стремление к единству, падших дух пытается реализовать его во всеобщем разрушении.

Примечательно, описание, которое описание Генрих Сенкевич приложил в своем романе «Камо Грядеши» к Виницию. Виниций был представителем римской военной знати. Однажды он возжелал обладать Лигией – девушкой христианкой, но христиане отбили ее, и он потерял ее следы. Со временем внутреннее зло перегрело в Виниции, и его душа, переплавившись, потянулась ко Христу. Ну, а пока «Он ощущал ее [Лигию] рядом, на своей груди, в своих объятьях, и тогда желание, как пламя, возгоралось в нем. Он любил ее, призывал ее. А при мысли, что он был любим и что она могла бы по доброй воле исполнить все, чего он от нее желал, его охватывала глубокая, неодолимая печаль, и беспредельная нежность волнами затопляла сердце. Но бывали также минуты, когда, бледнея от бешенства, он упивался мечтами о том, какие унижения и муки причинит Лигии, когда ее найдет. Ему хотелось не только владеть ею, но видеть ее униженной, покорной рабыней, и вместе с тем он сознавал, что, если бы у него был выбор — стать ее рабом или никогда в жизни больше ее не увидеть, — он бы предпочел быть ее рабом. А в иные дни он с наслаждением представлял себе следы, какие оставила бы на ее розовом теле плеть, и то, как он целовал бы эти следы. И часто ему приходило на ум, что он был бы счастлив, если бы мог ее убить.

…От таких терзаний, грез, сомнений и тоски он совсем извелся и даже подурнел лицом. И с челядью своей стал обращаться сурово и жестоко. Его рабы, даже вольноотпущенники, приближались к нему с трепетом, а так как немилосердные и несправедливые наказания сыпались без всякой причины, в их сердцах пробудилась тайная ненависть. Виниций же, чувствуя это и сознавая свое одиночество, мстил им с удвоенной яростью.

…И вдруг он почувствовал, что ему мало иметь ее в своем доме и насильно заключить в объятия, что любовь его жаждет чего-то большего — ее согласия, ее любви и ее души. Благословен будет этот кров, если она войдет под него добровольно, благословен будет тот час, тот день, благословенна будет жизнь. Тогда счастье обоих будет как море бескрайнее, будет как солнце. Но взять ее силой означало бы навеки убить это счастье, а также попрать, запятнать, осквернить самое дорогое, самое любимое в жизни».

Эта психологическая модель вполне применима и к разговору о личности человека. Ведь человеку при некоторых состояниях его психики, как считает Тихомиров Л.А., может быть понятна психология злого духа. «Психологическое настроение противника Бога становится близким человеку каждый раз, когда он отступает от Бога». Сатана в этих случаях становится высшим представителем психического состояния человека, который в акте противобожия усваивает настроение, характерное для Божия противника. По мнению Тихомирова Л.А. «в чувстве, и в мысли человека» есть все данные для того, чтобы возможную психологию «злого духа» объяснить через психологию человеческую[38].

К этой реконструкции падения падшего духа и дальнейшего его стремления забыться приложимы и комментарии, данные в отношении человека. Так протоиерей Иоанн (Мейендорф) пишет, что «наше младшее поколение не склонно к секуляризму, оно отчаянно пытается удовлетворить свою естественную жажду “другого”, трансцендентного, Единого Истинного, прибегая к таким двусмысленным средствам, как восточные религии, наркотики или психоделические лозунги… Это неизбежно потому, что человек — существо теоцентричное: когда его лишают истинного Бога, он создает ложных богов» («Живое Предание»).

Мысли высказанные Тихомировым Л.А, епископом Александром и митрополитом Антонием сливаются в высказывание священника Алексия Мороза, который дал наркомании следующее определение. «По своей сути, наркомания, – писал он, – является демоническим суррогатом богообщения. Душа созданная по образу и подобию Божию, стремится к своему Творцу. И если нет настоящей духовной жизни, то человек тоскуя по неизвестному для него Богу, ищет, чем заполнить мучающее его чувство»[39].

Здесь можно привести также размышления одного автора, писавшего, что лишенный райского блаженства человек, испытывал страдания и величайший голод. Им были изобретены музыкальные инструменты, из «которых можно было извлекать звуки, способные услаждать чувства человека и в какой-то степени восполнять утрату райского блаженства». Инструментальная музыка сопровождала жизнь на всех уровнях во времена язычества.

Языческие культы были связаны с музыкальными инструментами. Звуки, извлекаемые из них, могут не только услаждать чувства, но могут также и «приводить всего человека в некоторое сверхсостояние, в экстаз. Эти экстатические состояния, подкрепляемые иногда приемом специальных наркотиков и ритуальным опьянением, как бы выводили человека за пределы повседневной действительности, в которой он оказался после грехопадения, и представляли нечто подменяющее утраченное райское блаженство и Богообщение, что создавало видимость восстановления разорванной связи с Богом» [40].

Нечто подобное писал и схиархимандрит Авраам (Рейдман). Он отмечал, что, согласно библейскому повествованию, первые музыкальные инструменты были изобретены потомками Каина, человека, который противился Богу. С помощью музыки люди хотели компенсировать потерю райского блаженства, они пытались изобрести нечто, что заменило бы им Рай, заставило бы забыть о нем (что удаляло их от покаяния). «Поэтому нужно сказать, что музыка, как вообще все искусство и значительная часть человеческой культуры, действительно происходит от уныния и тоски» [41].

Мысль священника Алексия Мороза дополняется размышлениями профессора С. Г. Кара-Мурза. В своей книге «Манипуляция сознанием», в разделе «Урбанизация и голод на образы» он рассматривает последствия стрессовой ситуации, возникшей в результате отрыва человека от крестьянского труда и переселения в условия города. Чтобы механизм возникновения стрессовой ситуации был понятен, профессор объясняет, чем крестьянская жизнь отличается от городской.

Крестьянская жизнь религиозна. Простые и естественные потребности крестьянина «дополнены интенсивным “потреблением” духовных образов». Речь идет даже не столько о посещении церкви, сколько о «способности видеть высший смысл во всех проявлениях Природы и человеческих отношений»[42]. Все, что относится к жизни крестьянина, имеет «литургическое значение. Его жизнь полна этим смыслом». Потребности крестьянина велики, но они удовлетворяются малыми средствами.

Городской же житель не может удовлетворить свои потребности естественными средствами. Он живет в состоянии стресса, который возникает вследствие того, городская жизнь «противоречит его природным ритмам». Это давление стрессовой ситуации человек стремится каким-то образом компенсировать.

Профессор отмечает, что помимо биологических потребностей, у человека существует потребность в потреблении образов. И эта потребность не менее фундаментальна, чем биологическая. Потребность в потреблении образов удовлетворялась у крестьянина «как бы сама собой – связью с природой и людьми, типом труда».

У городского же жителя эта потребность покрывается с помощью вещей-знаков, то есть с помощью так называемых «ненужных вещей». Многие предметы, которыми мы пользуемся, не несут на себе функциональной нагрузки. Например, старая чашка или модное платье являются образами, воплощенными в предметах. И эти предметы дороги тем, что они рассказывают нам, например, о человеческих отношениях.

Подобными вещами наполнилось, ставшее безрелигиозным западное общество. В виду того, что вещи являлись по большей частью образами, можно было наращивать их потребление «с относительно малым увеличением материальной основы». Люди пошли «по пути создания «виртуальной (несуществующей) реальности».

Характерным примером является потребление образов витрин. Многие люди, идя в магазин, не собираются ничего покупать. Им нравится разглядывать витрины. «Кстати, пока Запад к этому не пришел, целых полтораста лет начальной индустриализации рабочие массы создавали себе “виртуальную реальность” сами – беспробудно пили».

Потребление образов иллюзорной действительности, в которой живет Запад, ведет человека к опустошению. Человек утрачивает связь с миром и другими людьми. Можно говорить о появление особого человека, которого породило западное «пространство фетишей». Так, создавая изобилие суррогатов, Запад ответил на появление новых потребностей человека. И на этом пути он зашел в тупик [43].

Одной из характеристик человека, оказавшегося в таком тупике, является то, что протоиерей Вадим Леонов обозначил как «творческий паралич». Отпадая от Бога, «человек утрачивает смысл жизни, не видит присутствия Бога ни в себе, ни в окружающем мире». Он становится творчески парализованным, что выражается в неспособности «порождать творческие идеи». Находясь в таком состоянии человек «предпочитает «питаться» массовой культурной и другими подобными суррогатами». Через употребление суррогатов услаждаются чувства и заглушаются высшие потребности; человек перестает стремиться к большему[44].

И эта богословская мысль дополняется размышлениями все того же профессора. В своей, уже упомянутой выше книге, он помимо прочего ставит вопрос о поглощении человеком телевизионных образов. По мысли профессора, человек жадно глотает их, «чтобы защититься от тоски», которая является платой «за лишение миpа его святости и благодати». «Как и в случае наpкотиков», человек начинает потреблять все большее количество «все более сильных и гpубых» образов. Ведь ощущения имеют свойство притупляться. Поэтому приевшееся развлечение заменяется на более острое, а острое – на острейшее. Когда человеку наскучивает одно, он переходит «к дpугому способу отвлечения»[45]. И на этих путях он как личность разрушается.

«Лишение миpа его святости и благодати» оборачивается для человека не только голодом на образы, тоской и творческим параличом. Человек постхристианской эпохи «живет под непрестанным давлением стресса». Его душа, как пишет игумен N., спрессована страхами. А страхи влекут за собой депрессию, от которой человек пытается защититься с помощью антидепрессантов и транквилизаторов. Страхи, давящие на человека, весьма разнообразны. И среди них есть один очень древний страх. И он начал набирать силу. Пришествие Христа на землю заставило этот страх затаиться. Но теперь этот страх «колдовского воздействия, страх порчи и сглаза» возвращается.

Причина его возвращения заключается в том «народы, когда-то исповедовавшие христианство, в подавляющем своем большинстве практически отвергли его. Теперь они живут вполне языческой жизнью». Если же человек отвергает Христа, явившегося «разрушить дела диавола» (1 Ин. 3, 8), то сети дьявольские остаются для такого человека реальной угрозой. Такой человек «не может рассчитывать и на помощь Божию» [46].

История древнего мира, как свидетельствуют историки, двигалась нечеловеческим, «тоталитарным», темным страхом. И от рабства этому страху людей освободил страх, который архиепископ Иоанн Сан-Францисский (Шаховский) назвал «высоким страхом святого закона». Ужас трепетания перед роком был исцелен благоговением перед Творцом и страхом не сохранить те дары истины и любви, которыми облагодетельствовал человека Творец[47] (Такое благоговение и такой страх некоторые дети испытывают и перед отцом. Но этот страх не похож на ужас ожидания, что папа придет пьяным и начнет бить. Нет, речь идет о страхе огорчить горячо-любимого человека, который очень многое для тебя сделал. Один мужчина не ругал своих шаливших детей. Он просто плакал. И детям было больно видеть эти слезы. Настолько больно, что они, если им случалось нашалить, говорили друг другу: Не говорите ничего отцу, а то он опять будет плакать).

Отпадая же от Творца, человек вновь возвращается к страху темному. Чувство страха сделалось более глубоким по свидетельству профессора Кара-Мурза в эпоху Просвещения (XVII–XVIII в.). Хотя, «казалось бы, весь пафос этого культурного движения, “преодолевающего” религию (недаром его назвали нео-язычеством) был направлен на освобождение человека от страха посредством возвышения разума, рационального мышления».

Просвещение рассматривало страх перед природой как нездоровое чувство. Но самом же деле, в «космическом мироощущении» этот страх являлся страхом перед Богом. Перед Богом человек отвечал за все. Но вот, с появлением научной картины мира Церковь заместили наукой. И «Бог исчез из природы».

Освобожденный от ответственности перед Богом за природу, человек стал ее господином. Но культ рациональности обострил в человеке страх перед иррациональным. И «утрата страха перед внешней природой породила исторически новую форму страха перед природой внутренней», «непобежденной природой». По этому поводу профессор пишет, что «никакой социальный слой в истории так не жаловался на неблагополучие своего душевного состояния, как буржуазия эпохи Просвещения», эпохи, которая «страдала от омрачения души»[48].

В связи со сказанным необходимо вспомнить о Алане Уоттсе. Алан Уоттс «бывший священник-христианин»[49] завершил свой религиозный путь попыткой сознательного отвержения христианских принципов. Они, хотя и в крайне усеченном виде, но все еще присутствовали в жизни американцев второй половины ХХ в. Проповедник новой морали вместе с подобными ему людьми обратился к восточным религиям, выборочно черпая из них то, что ему нравилось. Такой подход привел к вседозволенности, бесчинствам и оргиям. Защищая «новоявленную свободу», Уоттс утверждал, что сознание греховности ограничивает личность, «а потому сознание это нужно искоренить»[50].

Увлекаясь Востоком «бывший англиканский священник хотел удобной для себя религии», которая сулила бы духовные блага и при этом позволяла бы ему жить так, как вздумается. Свой незаурядный ум Уоттс употребил на создание такой «безхребетной» религии. Для основы он избрал дзен, который отвергал «любые догмы»[51].

Занимаясь по выражению иеромонаха Серафима (Роуза) оправданием «естественных радостей жизни», Уоттс, то брал на вооружение различные религии, то отвергал их, если они не подходили к его меркам «жизни ради удовольствий». «Произвольно выдергивая удобные ему цитаты, – писал отец Серафим о Уоттсе, – он лишь обнаруживает неуважение к источникам: они для него лишь забава, ведь божество – он сам».

Когда в 60-е годы у западной молодежи возрос интерес к восточным религиям, Уоттс «преобразился в хиппи, прославился на всю страну и сделался кумиром юношества». Как писал один из его биографов, Уоттс стал проповедовать свободную любовь, вино и жизнь сегодняшним днем. Книги Уотсса раскупались, и сам он считался за гуру «новой культуры».

Но уже к 70-м годам от стал пожинать плоды своей деятельности. «Еще тысячи и тысячи видели в Уоттсе духовного наставника, гуру Востока, сам же «учитель» был опустошен, разочарован и кончил свою жизнь в пьянстве. «Не нравлюсь я себе трезвым», – признавался он»[52].

Столкновение с собственной непреображенной природой

Чтобы понять суть подобных трагедий, стоит прислушаться к голосу Блеза Паскаля, французского ученого XVII в. Он проявил себя не только как математик и физик, но и как мыслитель, отчасти даже, как богослов.

Согласно его взглядам, человек ищет множество занятий потому, что имеет представление о потерянном им счастье. Но «счастье это не в нас, не в тварях, а, только в одном Боге» (нельзя не отметить, что митрополит Викентий (Морарь) во время посещения одного реабилитационного центр для наркозависимых сказал, что человек создан для радости; но некоторые эту радость ищут в наркотике)[53].

Множество занятий человек ищет еще и связи с тяжелыми реалиями человеческого существования. Душа человека стремится к самозабвению, потому что ей невыносимо тяжко «жить с собою и думать о себе». Ведь стоит только остановиться мыслью на себе, как ощущается «естественное злополучие» смертной природы. А это «состояние настолько жалкое, что решительно нет средств утешить себя, коль скоро о том подумаешь». Если человек сосредоточит размышление на себе самом, так сразу возникает горечь. Взгляд внутрь ее приносит. Поэтому душа так ищет утешенья вне себя. «Радость ее в этом самозабвении, и, чтобы сделаться несчастной, достаточно ей очутиться наедине с собою». И здесь ясна природа развлечений. Цель развлечений – жить, не чувствуя себя[54].

И молодежь, лишившись развлечения, встречает скуку. Ничтожество свое так ощутимо, когда сосредоточишь мысли на себе самом. Несовершенство, немощь, пустота – тогда перед глазами. Отчаяние, мрак, печаль, досада, горесть, скука – немедленно из глубины души идут наверх. Отсюда – поиск женщин, стремление к должностям. Не потому, что это все приносит счастье. Охотнику не заяц нужен, а охота. И игроку не выигрыш нужен, а игра.

Если игроку давать каждое утро деньги, которые он мог бы выиграть, и при этом поставить условие, чтобы он не играл, то он станет несчастным. Ведь «ему необходимо возбуждение, самообман от мысли, что он будет счастлив, выиграв».

И прочим людям нужна суета, которая бы развлекла и лишала возможности предаваться неприятным мыслям. Так и «король без развлечений вполне жалкий человек». Останься он наедине с собой, и в ум займется мыслями о восстаниях, болезни, смерти.

И к выводу приходит Блез Паскаль, что человек бывает счастлив пока продолжается забава, которой он увлекся. И это – несмотря на то, что сердце его переполнено горечью. И здесь парадокс. При всем возможном счастье человек «впадает в грусть и становится несчастным», если нет у него развлечения, если он «не поглощен какою-либо страстью или забавой мешающею скуке овладеть им». Вот и получается, что «без забавы нет радости, как за забавою нет печали»[55].

Чтобы проверить справедливость сказанного достаточно, посмотреть на то, как ведет себя человек лишившийся развлечения. Вот в машине едет человек, который в связи с своим поведением добился того, что его семья начала разрушаться. Разные мысли теребят ему голову. Иногда настолько сильно, что он как-то сказал: «Я хотел бы оторвать свою голову и выбросить ее». Но так как голову оторвать невозможно, то он стал отключаться от своей головы с помощью алкоголя. Но постоянно находиться в состоянии опьянения и при этом работать на ответственной должности тоже невозможно. И поэтому он временами был трезвым. В один из таких моментов он, сидя в машине, напевал песенку, несущуюся из динамика. Вдруг музыка стихла. И у человека началась настоящая паника. Он стал судорожно искать диски. И такая реакция понятна, ведь он остался наедине с самим собой, с мыслями о разрушающейся семье, о проблемах на работе, о загубленной карьере. «Заведя шарманку» он добрался до дома и начал ходить в состояние самозабвения более активным образом, то есть начал пить.

Но через алкоголь пытаются уйти от созерцания внутренней разбитости не все. Кто-то начинает искать самозабвения в работе. Причем, не просто в работе, а работе до изнеможения.

Пресловутая «гиперактивность», которая приводит человека к психо-эмоциональному выгоранию, по мнению некоторых исследователей коренится в уныния. От уныния «и стремится убежать человек путем предельного насыщения своей жизни работой и обязанностями». Указывая на этот факт, протоиерей Павел Великанов пишет, что за периодом чрезмерной активности следует психоэмоциональный надлом, который приводит не только к нарушению здоровья, но и к развитию «алкогольной, наркотической, игровой» и других зависимостей. И «дном, на которое опускается окончательно «выгоревший», является «экзистенциальное отчаяние», всепоглощающее чувство беспомощности и бессмысленности жизни, которое иногда может закончиться суицидом».

Для этого кризиса характерно стремление замкнуться на себя. Когда человек вкладывается во что-то без остатка, но при этом не получает того, что надеялся получить, он испытывает кризис веры. Эта вера может быть и нерелигиозной. Речь может идти о вере в какие-то ценности. И лишившись опоры на них, человек оказывается, словно в невесомости. Он «от испуга съеживается, сжимается внутрь себя»[56].

Примеры такого рода кризиса у всех на виду. Вот девушка, которая весело проводила время вместе со своим молодым человеком и своей подругой. Девушка строила на подругу «большие планы», а та взяла, да и «закрутила» роман с женихом девушки, чем принесла ей боль разочарования.

А вот юноша, который уже видел одну даму своей женой. Он стоил в мечтах их общее «прекрасное будущее», а та взяла, да и ушла от него. «Мы с ней выкинули на помойку такое будущее!» – говорил он, опрокидывая себе в горло стакан «огненной воды».

Но самое, пожалуй, яркое свидетельство из трех принадлежит одному священнику. Приход, на котором он служил, готовился к одному очень важному для прихода юбилею. Настолько важному, что подготовка к торжествам шла целый год. Специально в связи с этими торжествами был снят фильм и написана книга. А день праздника ожидалось прибытие архиерея. Батюшке казалось, что когда настанет долгожданный день, счастье хлынет ему в сердце нескончаемым потоком. И день праздника все-таки настал. И, как это обычно и бывает, все пошло не так как предполагалось. Прибывшего архиерея пригласили на встречу в администрацию населенного пункта. Что-то не получилось там, что-то не вышло здесь. В результате, все, что запомнил священник в связи с торжествами – это чувство огромной усталости и больше ничего. Радость, которая, казалось, должна была залить все сердце, так и не пришла. Этот случай принес батюшке понимание того, что подлинную радость можно найти только в Боге. Батюшка осмыслил совершееся с духовной точки зрения и избежал уныния.

Чувство уныния, согласно статье протоиерея Павла «Кризис пастырского служения», производит в душе как бы «короткое замыкание». Необходимые человеку силы души меняют свою направленность и обрушиваются на замкнувшегося в себе человека. Покаянное чувство, направленное к Богу, и чувство ярости, данное человеку для отвращения от греха, обращаются внутрь и делают человека «самопоедателем». Чтобы выйти из этого состояния, человек должен обрести веру. «Причем эта вера должна уже быть качественно иного уровня, нежели чем была до кризиса». «Выгорание» свидетельствует человеку, что его душа не может насытиться ничем кроме как Творцом[57].

Спускаясь ниже по этажам осмысления феномена выгорания, приходим к пониманию, что у него есть не только рукотворные корни. Кому-то может показаться, что весь успех решения проблемы зависит от тренинга или правильной психологической установки. Стоит, мол, исключить все неправильные действия из перечня поступков, и феномен выгорания рассеется как сон при пробуждении.

Такие мысли не слишком вяжутся с реалиями, на которые указывает христианство. В свете христианского учения феномены выгорания и накатывающего уныния осмысливаются не только как следствия череды неправильных поступков.

Христианство учит, что в результате грехопадения первых людей и разрыва связи с Богом человеческая природа была искажена. Цельная человеческая природа, как объясняет один профессор А. И. Осипов, распалась на ум, тело и сердце (здесь под сердцем понимается орган чувств и переживаний). Последствия распада вполне описываются через образы, данные Крыловым в его басне о щуке, раке и лебеде [они «вести с поклажей воз взялись», но стали тянуть его в разных направлениях: лебедь – в небо, щука – в воду, рак – назад]. Троих героев басни стали напоминать ум, сердце и тело[58].

Эти три части приобрели автономию, свою волю, стали противоборствующими друг другу. Ум говорит: вот что правильно; сердце говорит: а я хочу вот этого; а тело им ответствует, что нет ему дела до них обоих. Личность человека, его самосознание присоединяется то к одной части, то к другой. Разрозненные части, бывает, что соединяются в условиях господства страсти[59].

О последствиях катастрофы святитель Игнатий (Брянчанинов) как представитель человечества написал следующие строки: «Разнородные части, составляющие существо мое, – ум, сердце и тело – рассечены, разъединены, действуют разногласно, противодействуют одна другой; тогда только действуют в минутном, богопротивном согласии, когда работают греху»[60].

Это повреждение стало подобно мутации передаваться всем потомкам Адама по наследству. С этой наследственностью стали приходить на свет все, кто рождался от Адама и Евы[61] [выражая эту мысль, профессор проводит аналогию с «губой Габсбургов»; представители этой династии передавали друг другу по наследству отличительный признак – выдающуюся вперед губу].

Переживание внутреннего распада – весьма тягостное чувство. И на фоне этого переживания увлеченность страстью выглядит порой весьма заманчиво. Ведь в рывке к предмету страсти человек на некоторое время становится как бы исцеляется свой раскол. Он как бы становится цельным, группируя части своего распадающегося естества вокруг пленившего его образа страсти.

Страсть по выражению протоиерея Сергия Белькова и Владимира Вишнева становится как бы второй природой человека, «основным ядром его чувств и хотений». В своей работе «Наркозависимость и опыт исцеления» авторы сравнивают те описания феномена страсти, которые даются в аскетической литературе, с теми описаниями, которые даются современной психологией. И приходят к выводу, что в описаниях есть сходство. Ссылаясь на Белоусова С.А., они отметили, что страсть является «захватывающей и определяющей мотивационную сферу личности». Не лишним будет привести и мысль Рубинштейна С.Л. писавшего, что «страсть всегда выражается в сосредоточенности, собранности помыслов и сил, их направленности на единую цель»[62].

На некоторое время человек в каком-то смысле собирает себя вокруг предмета страсти. Чтобы войти в состояние обладания им, он соединяет все части самого себя в едином рывке. Кто-то объединяет себя вокруг наркотического переживания, кто-то – вокруг образа эротического. А кто-то – вокруг поклонения собственному «я» или вокруг чего-либо другого.

Но замыкая себя на образ страсти и на эмоцию переживания ее, человек неизбежно запускает процесс саморазрушения. Таково уж свойство страсти – она иссушает предавшегося ей человека. Как коварная любовница она обирает до нитки своего поклонника и, доведя до нищеты, бросает.

Этот захват души в кольцо образа, это устремленность к нему, отрывающая от созерцания распадающейся природы, воспринимается как некое подобие жизни. Об этом уже говорилось в главе «Вступление и основная мысль». Сказанное можно дополнить примером из фильма «Повторяющие реальность» (2010). Один из главных героев фильма, наркозависимый по имени Кайл, в первый раз некоторое время покидает реабилитационный центра, в котором он некоторое время находился без права выхода. В начале фильма он безуспешно пытается примириться с сестрой, которая устала от его выходок, типичных для большинства людей, увязших в зависимости. В результате некоторых событий, снимающих с Кайла возможность быть наказанным за совершения преступления, он дает волю своим желаниями. Вместе с товарищем он крадет спиртное из магазина, едет на угнанном автомобиле в квартиру психолога, работающего в центре, и громит ее. И после всего этого он произносит: «Как странно: было страшно, но я вдруг почувствовал себя живым».

Но оживление такого рода не способно воскресить человека. Оно лишь на время отвлекает его от созерцания собственной непреображенной природы. Подобно тому, как быстрая игра в шахматы на время отвлекает человека от уныния. Быстро-быстро передвигая фигуры, человек не дает себе возможности сосредоточиться и прочувствовать себя. И некоторое время ему кажется, что уныние отступило. Но вот игра заканчивается, и оно как проголодавшийся зверь с двойной энергией начинает грызть человека. Кто-то пытается рассеять свое истерзанное унынием вниманием через «Интернет». Открывая все новые и новые страницы, перебегая с одной на другую, человек делает то, на что указывал Блез Паскаль в словах: жить, не чувствуя себя.

Но скоро шум развлечений прискучивает, предавшегося рассеянности человеку. «И он, как нестяжавший, – по выражении святителя Игнатия, – никаких основательных познаний и впечатлений, предается томительному, бесконечному унынию»[63] (опять уныние!).

Так развлечение лишь временно скрывает зло скуки. Но исцелить его оно бессильно. И в то же время, внутренне зло по странному стечению обстоятельств может стать виновником благих плодов. Ведь скука, как писал Блез Паскаль, больше чем что-либо способна «заставить человека подумать об истинном врачевании»[64].

О врачевании человеческой природы, конечно же, надо говорить подробно. Но не здесь. Ведь нынешняя тема – прорыв из самозамкнутости через любовь. И, значит, прочие темы поднимаются лишь постольку, поскольку ей помогают войти в полноту. Такое предупреждение отклоняет возможный упрек в не слишком подробном разговоре о воссозидании поврежденного человеческого естества. За кадром, сказанного ниже останутся многие важные аспекты проблемы. Войдут в текст лишь те, которые встроятся в следующую схему.

Отвернувшийся от Бога и испытывающий голод на образы, эгоист нигде не может найти иной опоры, кроме как в самом себе. Все более и более зацикливаясь на себе, все более и более проваливаясь в глубины своей личности, он сталкивается с собственной непреображенной природой. Он видит ее быстро приближающиеся руины подобно человеку, который, выпав из самолета, сталкивается с образом быстро приближающейся земли. Тягчайшее уныние мало заметно в молодости, но сильно бьет по нервам в годы зрелости. Ведь в годы зрелости человек усугубляет внутренний раскол собственными поступками. Идя против совести и самого себя, он усугубляет то состояние, что ему досталось по наследству от Адама.

«В итоге, – как сказано в вступлении, – он падает в болото уныния. Здесь ничто не приносит радости. Здесь он беззащитен перед любой зависимостью. Любая болезненная привязанность будет принята им как огонек, как патологическая, но форма жизни в этом царстве смерти. Не имея сил оторвать себя от огонька блуда или наркотика, человек, как мотылек, будет кружиться вокруг пламени, пока, ринувшись в него, не сгорит».

Чтобы лишить страстный образ тираническую власти над собой, человек должен проделать обратный путь. Поменять жизненную направленность в сторону Другого и тем заложить основу для избавления из пут уныния. Храня в чистоте свою совесть, принять евангельские заповеди как путь для каждого жизненного шага и через это восстановить свою цельность. Соединением со Христов уврачевать свою природу и тем самым получить возможность этой жизни руководствоваться любовью.

Несколько слов о восстановлении поврежденной человеческой природы

См. подробнее текст «Тирания мысли и алкоголь: О выходе из состояния “тирании мысли” и преодолении того, что толкает человека к алкоголю». Главы: «Непреображенная природа человека», «Непреображенная природа и ее восстановление во Христе», «Непреображенная природа и учение святого священномученика Илариона (Троицкого)».

Человеческая природа была восстановлена и уврачевана Христом. Его с людьми Священное Писание знакомит посредством разных образов. Один из них образ «врача человеческой природы, пораженной грехом»[65].

В самом себе Христос, как объясняет профессор Осипов А.И., восстановил расколотую природу человека и стал Родоначальником нового человечества. Семя новой наследственности человек получает в Таинстве Крещения, свободно избирая Христа и принимая Его как Истину и как Спасителя[66].

В том и состояла цель его пришествия, «чтобы, – как говорил преподобный Исаак Сирин, – очистить душу от повреждения, произведенного первым преступлением, и восстановить ее в первобытное ее состояние» [то в том состоянии, в котором пребывал Адам до грехопадения]. Для уврачевания души Христом были даны заповеди человека. Они пресекают действия страстей и являются для души тем, чем являются лекарства для тела[67].

«Заповедь новую даю вам, да любите друг, друга; как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга. Потому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин 13. 34–35; см.: 15. 12).

Но для вступления людей в такой союз, для соединения их в Церковь, необходимо было «было пересоздание самой природы человеческой, зараженной грехом, который всегда противится всякому единению людей». Говоря об этом священномученик Иларион (Троицкий) отмечал, что христианство есть не столько учение, сколько жизнь «жизнь, в которой отдельные личности настолько объединятся между собою, что их единение можно уподобить существенному единству Лиц Святой Троицы». И сущность Церкви по мнению Владыки выражена в словах «да будут все едино» (См. Ин 17. 11, 20–21). Возрожденные Богочеловеком люди, объединяются в союз любви. И это «сверхъестественное благодатное соединение» и является Церковью. Вступившие в нее люди, должные препобедедить свое греховное естество при помощи Святого Духа. Дух Святой дает члену Церкви силы «в жизни своей руководиться любовью»[68].

К заповеди о любви сводятся все заповеди, составляющие базис христианского мировоззрения. Все заповеди, как говорил преподобный Максим Исповедник, «совмещаются в одном слове, – следующем: возлюбиши Господа Бога твоего… всею крепостию твоею, всем помышлением твоим; и ближняго своего, яко сам себе (Лк 10. 27). Подвизающийся соблюдать сие слово, исправляет все зараз заповеди»[69]. «Какая наибольшая заповедь в законе?» – спросил Христа законник и услышал: «возлюби Господа Бога твоего», «возлюби ближнего твоего» (Мф 22. 36–39).

Любовь к ближнему, как объясняет святитель Игнатий, «бывает двух родов: естественная и евангельская». Естественная любовь присутствует в каждом человеке. В виду того, что человеческое естество повреждено, повреждена и она. В ней наряду с мечтательным, несуществующим наслаждением присутствует жестокое убийственное мучение. Исцеляется эта поврежденная любовь любовью евангельской[70].

Чтобы научиться Евангелие понимать правильно, святитель советовал изучать творения святых отцов православно-восточной Церкви. Помимо изучения Евангелия необходимо также и рассматривание себя. Вникая в себя, человек постигает разнообразное действие своих страстей и средства борьбы с ними. Чем более человек вникает в себя, тему более он стремится к тому, чтобы «истребить в себе свойства греховные, привитые падением, и стяжать свойства, указанные Евангелием»[71].

К изучению Евангелия нужно приложить и рассматривание самого себя. Тот, кто вникает в себя, тот познает свои страсти и их разнообразное действие. Познает средства борьбы со страстями и свое бессилие. Чем больше человек вникает в себя, тем более он стремится к тому, чтобы стяжать свойства, «указанные в Евангелии».

В Евангелии изображена обновленная природа человека. Созерцая ее и созерцая свою, поврежденную и разбитую, инок, как пишет святитель Игнатий, «должен при свете Евангелия вступить в борьбу с самим собою, с мыслями своими, с сердечными чувствованиями, с ощущениями и пожеланиями тела». «Всесильная Истина освобождает его»[72] (Ин 8. 32).

Войти в себя, увидеть свою распадающуюся природу, конечно, очень тягостно. Но с другой стороны от недостатков можно избавиться только тогда, когда их увидишь и изучишь. Созерцания внутреннего разлада не имеет привкуса отчаяния, когда человеку есть куда стремиться, когда перед глазами находится образ обновленной природы, воплощенной в образе Христа.

Здесь можно провести аналогию из области космических явлений. Спутник, вращаясь вокруг планеты, меняет траекторию лишь только, если чувствует притяжение планеты более великой. К ней устремляясь, он вырывается из затянувшего его кольца вращений.

Сознание человека, находящегося в падении, захвачено его собственной непреображенной природой. Человек вращается вокруг своего «я». Эта мысль может быть дополнена глубокомысленным замечанием отца Серафима (Роуза): «”я” – это единственное, чему может поклоняться человек, отвергнувший истинного Бога»[73].

Начав идти путем исполнения евангельских заповедей, человек выходит из тупика полярности двух состояний, о которых было сказано выше. Теперь, видя свою внутреннюю неустроенность, он получает возможность обратиться не только к прошлому. Человек получает возможность обратиться к будущему. К тому идеалу, к которому призывает Евангелие. В этом смысле слова Христа о любви к Богу и к ближнему представляются необыкновенно глубокими по содержанию. Ведь они описывают процесс, который словно «вшит» в матрицу человеческого мозга.

Заповеди о любви и нейрофизиология

К осмыслению этого процесса подошел некогда ученый-нейрофизиолог академик А.А. Ухтомский в своем учении о доминантах. Это учение по мысли одного психиатра отвечает на два интересующие нас вопроса: Преодолим ли процесс проваливания личности в собственные глубины? «Существует ли выход из этого тупика человеческой замкнутости на самого себя?»

В чем суть учения академика Ухтомского о доминантах? Согласно этому учению нервная деятельность человека подлежит тренировке. Если человек постоянно фиксирует свое внимание на определенной области нервной деятельности, то эта область становится доминирующей[74]. «Доминанта – это стойкий очаг возбуждения», который организует деятельность коры головного мозга. Если вовремя не овладеть зачатками доминант, то они завладевают человеком.

«Суровая истина о нашей природе, – отмечает Ухтомский, – [выражается в том] что в ней ничто не проходит бесследно и что природа наша делаема, как выразился один древний мудрый человек». Из того, что было совершено в прошлом, вырастают побуждения, которые влияют на поведение человека[75].

То, в чем выражается это влияние, наблюдали многие из нас. Так, человек, столкнувшийся с семейным несчастьем, некоторое время будет считать, что все окружающее его имеет отношение к происшедшему. Человек, считающий, что вокруг него находятся «обжоры, эгоисты и подлецы» найдет подтверждения своим догадкам даже того, когда увидит Сократа. Обманщик везде будет подозревать обман, а вор везде будет примечать воровство. «Чтобы этого не было, – пишет Ухтомский, – нужна трудная самодисциплина – перевоспитание доминант в себе»[76].

Слова Ухтомского о человеке, который видит следы покорившей его страсти повсюду, приводят на ум выражения, ставшие крылатыми: «У кого, что болит, тот о том и говорит»; «Кто о чем, а лысый – о расческе»; «Каждый думает в меру своей испорченности». А мысль о том, что вор везде будет примечать воровство отсылает нас к учения древнего святого – преподобного аввы Дорофея о страстях.

Преподобный авва, рассказывая о страстях, приводил следующий пример. Один человек стоял в некоем месте в ночное время. И мимо этого господина один за другим проходит трое людей. И каждый из них, видя одно и того же человека, думает разное. «Один думает о нем, что он ждёт кого-нибудь, дабы пойти и соделать блуд; другой думает, что он вор». А третий думает, что он дожидаться своего друга, чтобы вместе с другом пойти в церковь. Вот, все трое видели одного и того же человека, но подумали разное. Очевидно, что каждый думал сообразно с своим внутренним устроением. Комментируя этот пример, преподобный Дорофей, говорил, что, люди, имеющие злой навык, то есть злую привычку, получают вред от всякой вещи, «хотя бы вещь сия была полезная»[77].

К худому навыку человек приходит тогда, когда начинает пренебрегать малым. То есть начинает говорить себе такие слова: «Что за важность, если я скажу это слово? что за важность, если я съем эту безделицу?» Преподобный неоднократно отмечал, что «добродетели и грехи начинаются от малого и приходят к великому добру и злу»[78]. Следовательно, страсти нужно отсекать, пока они молоды и пока они не успели окрепнуть. Если же человек даст им окрепнуть, то отсечь их от себя становится для него делом очень затруднительным. Показывая эту мысль наглядно, некий старец просил одного из учеников вырвать небольшой кипарис. Когда дерево было вырвано, старец попросил вырвать кипарис размер больше первого. Когда вырван был и он, то старец указал на кипарис еще большего размера. Пятое по счету дерево ученик вырвать уже не смог, настолько оно вросло корнями в землю[79].

К этим примерам древней аскетической письменности можно приложить и некоторые данные из современной жизни. В свете учения Ухтомского о «доминанте» объясняет технологию «порабощения личности» игровому автомату монах Иоанн (Адливанкин) – ведущим специалистом Душепопечительского православного центра святого праведного Иоанна Кронштадтского[80].

См. подробнее главу «Игровая зависимость и доминанта на лицо другого» в 3-ей части данной статьи.

Любовь исцеляющая

Если это действительно так, то в словах святых отцов открывается некий новый оттенок. Не все любят читать творения святых отцов. Где-то в подсознании у некоторых современных людей сидит мысль: «Что могут они сказать нам, людям XXI в.?» А, между тем, святые отцы сказать нам могут очень многое. Они писали о том, что вечно и том, что никогда не устареет. Ведь один из центров их исследования – человек. Все, что держит человека в плену и выводит из плена, святыми отцами тщательнейшим образом разбиралось. И, идя вслед за ними, находим поистине поразительные находки.

Разрабатывая тему о отрыве от паталогической формы «себя»-созерцания через устремленность к Другому приходит к творениям преподобного Максима Исповедника, помещенным в третьем томе книги «Добротолюбие». Примечательно, что свои сотницы (блоки по 100 краткий изречения в каждом), написанные применительно «к слову о подвижнической жизни»[81], преподобный Максим назвал не иначе как «Сотницы о любви». Из многочисленных мыслей преподобного, которые могли бы быть включены сюда, для краткости можно указать хотя бы вот на эти три: Тот, кто искренно отрекся от мирских вещей и нелицемерно служит ближнему, тот «скорее освобождается от всякой страсти»[82].

Те страсти, которые принадлежат к раздражительной силе души [ненависть] преодолеть труднее, чем страсти, принадлежащие к силе вожделевательной [похоть]. Поэтому-то против первых «от Господа и врачевство дано сильнейшее – заповедь о любви»[83] (к делам любви помимо прочего относятся: «усердное благодетельство ближнему», великодушие и терпение)[84].

И надо сказать, что в этих своих воззрениях преподобный Максим не одинок. Близок ему преподобный Исаак Сирин в своих словах о милостивом человеке. Милостивый человек является врачом для своей души, «потому что как бы сильным ветром из внутренности своей разгоняет он омрачение страстей» (а тот, кто имеет сердце жестокое и немилостивое, «никогда не очистится»)[85].

«Поверьте, – убеждал преподобный авва Дорофей, – что кто разумно служит больным, тот освобождается и от страстей, и от браней». Преподобный Дорофей рассказывал о некоем брате, который освободился от нечистых помыслов через служение больному. Еще преподобный рассказывал о некоем старце, который человеку, смущаемому ночными мечтаниями, дал совет «поститься и служить больным». Старец говорил, что страсти эти «ничем так не погашаются, как состраданием»[86].

О каких именно страстях поведал преподобный авва Дорофей, упоминая наименования «нечистые помыслы»? Об этот не сказано прямо. Но известно, что словосочетание «нечистые помыслы» в духовной литературе употребляется при описании страсти блудной.

«Нечистые и постыдные помышления обыкновенно рождаются в сердце от беса блуда»[87], – пишет авторитетнейший аскетический автор – преподобный Иоанн Лествичник. Характерно и упоминание о чистоте, которое сделано им в названии 15 главы его знаменитой книге «Лествица». 15 глава, посвященная проблемам достижения добродетели целомудрия, называется «О нетленной чистоте и целомудрии, которое тленные приобретают трудами и потами». А в житии преподобного Иоанна Прозорливого[88] приводятся следующие данные о некоем о иноке, которому «пришла в голову мысль, что он достойнее других пред Богом». После того, как инок открыл себя для помыслов высокоумия, его стали обуревать нечистые помыслы. Однажды, когда он лег спать «нечистые мысли смущали его все более и более, и он был настолько смущен похотью любодеяния, что представлял себя лежащим около женщины».

Необходимо отметить и то, что в творениях духовных авторов упоминания о блудной страсти и нечистых помыслах соседствует с упоминанием о страсти гордости (или высокоумия). Так преподобный Исаак Сирин писал, что «покоя не дающее ощущение в себе блудной мысли» рождается у гордых[89]. Он же полагал, что самыми сильными средствами в избавлении «от беса гордыни» являются посещения больных, «лежащих на ложах своих и одержимых скорбию плоти». Эти же средства «при разжжении блудной страсти»[90] помогают сохранить целомудрие.

Подобные мысли высказывал и преподобный Марк Подвижник. «Имеющий какое-либо дарование духовное, – писал он, – и состраждущий неимущим — сим состраданием хранит свой дар; а кичливый потеряет его, бием будучи помыслами кичения»[91]. То есть сострадание помогает преодолеть гиперфиксацию на себе, на основе которой выстраиваются различные паталогические процессы.

На данную тему Предание донесло до нас эпизод из жизни афонского старца Хаджи Георгия. Однажды он был охвачен сильной сексуальной тягой (а он, как монах, давал обет безбрачия). Чтобы победить ее, он стал поститься, 12 суток не ел и не пил. Но тяга при том не проходила, тогда он решил поститься еще 40 дней. И было ему откровение: «Если и дважды сорок дней будешь поститься, брань не пройдет, если не смиришься!». Надо сказать, что в это время он имел нечто против старцев. Тотчас он пошел к старцу, сделал поклон и попросил прощения. «И когда тот благословил его и положил свою руку на главу его, брань прошла тут же»[92].

Смысл духовного закона, проявившего себя в данном эпизоде, объясняется преподобным Силуаном Афонским. Он призывал наблюдать за собой вот в каком отношении. Если душа превознесется над ближним, то вслед за этим приходит плохая мысль, она неугодна Бога, и через это искушение душа смиряется. Если человек далее не смиряется, то приходит некое малое искушение. Если и далее не смиряется, то открывается блудная брань. Если и далее не смиряется, что впадает в некий малых грех, если и потом не смирится, то впадет в большой грех. «И так до тех пор будет грешить, покамест не смирится. Но как только покается, так Милостивый Господь даст душе мир и умиление, и тогда пройдет все плохое, и уйдут все помыслы. Но после держи смирение всеми силами, иначе опять впадешь в грех»[93].

См. «Как отличить истинное смирение от низкой самооценки?»

[1] Кречетов В., прот. Учись растить в себе любовь: беседы и интервью 2008–2011 гг. [Храм Покрова Божией Матери села Акулова], 2012. С. 245–246.

[2] Баймухаметов С.Т. Сны золотые. Исповеди наркоманов. М.: Изд-во ИКАР, 2000. С. 124.

[3] Антоний (Сурожский), митр. Труды. М.: «Практика», 2002. С. 121.

^[4] Александр (Семенов-Тян-Шанский), еп. Православный катехизис. М.: [Московская Патриархия], 1990. C. 21.

[5] «Духовность и духовничество». Из бесед митрополита Антония Сурожского.

[6] Путь покаяния: Беседы перед исповедию. С. 537.

[7] Псалом 74 стих 4.

[8] «Существует ли зависимость от LSD?» из книги Данилина А.Г. «LSD. Галлюциногены, психоделия и феномен зависимости». М.: ЗАО Изд-во Центрполиграф, 2001.

[9] «Кто что любит, тот то и объять всячески желает; и все препятствующее ему в этом, отстраняет, дабы сего не лишиться. Так и Бога любящий печется о чистой молитве, и всякую страсть, полагающую ему в том препону, из себя извергает» [См. вторую сотницу о любви, параграф 7 среди творений преподобного Максима Исповедника, помещенных в третьем томе книги «Добротолюбие»].

[10] Путь покаяния: Беседы перед исповедию. М.: Даниловский благовестник, 2005. С. 534.

[11] Там же. С. 533.

[12] Данилин А.Г. «LSD. Галлюциногены, психоделия и феномен зависимости». См. «Неуверенность на протяжении человеческой жизни».

[13] Путь покаяния. С. 536.

[14] См. «Рождественское письмо» из книги Ивана Ильина «Книга раздумий и тихих созерцаний».

[15] Ельчанинов А., свящ. Демонская твердыня (о гордости) // Путь покаяния: Беседы перед исповедию. М.: Даниловский благовестник, 2005. С. 530–538.

[16] См. «Об инстинктах» из книги Ухтомского А.А. «Доминанта. Статьи разных лет. 1887–1939».

[17] См. беседу 9 из книги игумена Анатолия (Берестова) «Грех, болезнь, исцеление».

[18] См. «Семь нечистых духов» из книги «Настольная книга для монашествующих и мирян» [cоставитель архимандрит Иоанн (Крестьянкин)]. 

[19] См. «Как приём героина изменяет психику молодого человека?» из книги Данилина А. «Героин» (М., 2000).

[20] Достигнув дна, вернуться к свету. Надежда «Муравейника». М.: Издательство Душепопечительского Православного Центра св. прав. Иоанна Кронштадтского, 2007. С. 11–13.

[21] Там же. С. 14.

[22] См. «Как приём героина изменяет психику молодого человека?» из книги Данилина А. «Героин» (М., 2000).

[23] Из книги Грегори Дэвида Робертса «Шантарам».

[24] См. «Как кокаин действует на человеческую психику или острые эффекты его действия» из книге Данилина А. «Кокаин. Первитин» (М., 2000).

[25] Баймухаметов С.Т. Сны золотые. Исповеди наркоманов. М.: Изд-во ИКАР, 2000. С. 124.

[26] Из книги Данилина А. «Героин» (М., 2000).

[27] Ельчанинов А., свящ. Указ соч. С. 536.

[28] Там же. С. 535.

[29] Антоний Сурожский, митр. Труды. М.: «Практика», 2002. С. 121.

[30] См. «Как приём героина изменяет психику молодого человека?» из книги Данилина А. «Героин» (М., 2000).

[31] Ельчанинов А., свящ. Указ соч. С. 534.

[32] Ткачев А., прот. «Пять вопросов о смерти накануне Троицкой родительской субботы».

[33] Антоний Сурожский, митр. Труды. М.: «Практика», 2002. С. 121.

[34] Там же. С. 120–121.

[35] Глава «Неуверенность на протяжении человеческой жизни» из книги А.Г. Данилина «LSD. Галлюциногены, психоделия и феномен зависимости». М.: ЗАО Изд-во Центрполиграф, 2001.

[36] Леонов В., протоиерей. Основы православной антропологии: Учебное пособие. – М.: Издательство Московской Патриархии Русской Православной Церкви, 2013. С. 116.

[37] Александр (Семенов-Тян-Шанский), еп. Православный катехизис. М.: [Московская Патриархия], 1990. C. 21.

[38] См. «Эволюционные потенции идеи язычества» из книги Л.А. Тихомирова «Религиозно-Философские основы Истории».

[39] Мороз А, свящ. Исповедаю грех, батюшка. СПб., 2005. С. 90.

[40] О музыке дохристианской, христианской и послехристианской. Православное чтение. Издание Московской патриархии. 1990

[41] См. беседу 2 «О борьбе с унынием» из книги схиархимандрита Авраам (Рейдмана) «Благая часть. Беседы с монашествующими».

[42] См. главу 15, параграф 1 из книги профессора Кара-Мурза С.Г. «Манипуляция сознанием».

[43] Там же.

[44] Леонов В., прот. Указ. соч. С. 145.

[45] См. раздел 3, главу 13, параграф 3 в книге Кара-Мурза С.Г. «Манипуляция сознанием».

[46] См. «Постхристианский синдром» из книги игумена N. «Об одном древнем страхе. Кого и как «портят» колдуны».

[47] Иоанн Сан-Францисский (Шаховской), архиеп. Агония одиночества (пневматология страха), параграф 1.

[48] Кара-Мурза С.Г. Указ. соч. См. главу 7, параграф 2.

[49] Дамаскин (Христенсен), иером. Не от мира сего: Жизнь и учение иеромонаха Серафима (Роуза) Платинского / Иеромон. Дамаскин (Христенсен); Пер. с англ. М. и др.: Рос. Отд-ние Валаам. о-ва Америки: «Русский паломник», 1995. С. 56.

[50] Там же. С. 54.

[51] Там же. С. 68.

[52] Там же. С. 69–70.

[53] Из фильма «Жизнь без наркотиков». ООО «Студия Рада». Екатеринбург, 2002.

[54] См. статью 5 в книге Блеза Паскаля «Мысли о религии».

[55] Там же.

[56] Великанов П., прот. Кризис пастырского служения

[57] Там же.

[58] Лекция «Крест и свобода» // Курс лекций, прочитанный А.И. Осиповым на 4 курсе МДС в 2000 г.

[59] Там же. Лекция «Догмат о Спасении» (в курсе лекций, прочитанных А.И. Осиповым на 4 курсе МДС в 2000 году, есть 2 лекции с таким названием).

[60] См. «Зрение греха своего» из книги святителя Игнатия (Брянчанинова) «Аскетические опыты. Том 2».

[61] Осипов А.И., проф. Лекция «Догмат о Спасении» (в курсе лекций, прочитанных А.И. Осиповым на 4 курсе МДС в 2000 году, есть 2 лекции с таким названием).

[62] Бельков С., Вишнев В. Наркозависимость и опыт исцеления. СПб.: Издательская группа «Питер-Медиа», 2011. С. 24.

[63] См. «О рассеянной и внимательной жизни» в книге святителя Игнатия (Брянчанинова) «Аскетические опыты. Том 1».

[64] Паскаль Б. Указ. соч.

[65] См. статью Лосского В.Н. «Искупление и обожение».

[66] Лекция проф. Осипова А.И. «Крест и свобода»

[67] См. слово 55 из книги преподобного Исаака Сирина «Слова подвижнические».

[68] Новозаветное учение о Церкви // Священномученик Иларион (Троицкий). Творения в 3 тт. Т. 1. М.: Изд. Сретенского м-ря, 2004. С. 65–94.

[69] См. творения преподобного Максима Исповедника, «Подвижническое слово в вопросах ученика (брата) и ответах старца», параграф 6 в третьем томе книги «Добротолюбие».

[70] См. письмо «К некоторой инокине, изменившей свое правило молитвенное большее на меньшее, но внимательное, и ощутившей от этого пользу душевную» (творения святителя Игнатия (Брянчанинова), том 7).

[71] См. «Слово о молитве умной, сердечной и душевной» из книги святителя Игнатия (Брянчанинова) «Аскетические опыты. Том 2».

[72] См. «Плач мой» из книги «Святителя Игнатия (Брянчанинова) «Аскетические опыты. Том 1».

[73] См. «Недочеловечество» из книги иеромонаха Серафима (Роуза) «Человек против Бога».

[74] Данилин А.Г. Указ. соч. См. «Исходы Российской психоделии».

[75] См. «Психология и религия».

[76] См. «Исходы Российской психоделии».

[77] См. поучение шестнадцатое из книги преподобного аввы Дорофея «Душеполезные поучения».

[78] Там же. Поучение третье.

[79] Там же. Поучение одиннадцатое.

[80] См. статью монаха Иоанна (Адливанкина) «Игровые автоматы: развлечение или стратегическое оружие?».

[81] См. «Четыре сотни глав о любви», «Предисловие к Элпидию» среди творений преподобного Максима Исповедника, помещенных в третьем томе книги «Добротолюбие».

[82] Там же. Первая сотница о любви, параграф 27.

[83] Там же, параграф 66.

[84] Там же, параграф 40.

[85] См. слово 41 из книги преподобного Исаака Сирина «Слова подвижнические».

[86] См. поучение четырнадцатое из книги преподобного аввы Дорофея «Душеполезные поучения».

[87] См. слово 15, параграф 85 из книги преподобного Иоанна Лествичника «Лествица».

[88] См. жития святителя Димитрия Ростовского, месяц марта, 27 день (9 апреля по новому стилю).

[89] См. «Подвижническия наставления Св. Исаака Сирианина», параграф 249 в первом томе книги «Добротолюбие».

[90] См. слово 55 из книги преподобного Исаака Сирина «Слова подвижнические».

[91] См. «200 глав о духовном законе», параграф 8 из наставлений Марка подвижника о духовной жизни представленных в первом томе книги «Добротолюбие».

[92] Антоний (Святогорец), иером. Жизнеописания Афонских подвижников благочестия 19 века. М.: Афонское подворье. С.111.

[93] Старец Силуан. М.: Изд. Сретенского монастыря, 1999. С.569