Прокопий (Пащенко), иером. Преодоление боевой травмы и выход из посттравматического стрессового расстройства: теория, практика, подходы

Данная статья в рамках одного текста собирает те идеи, которые в отношении заявленной темы более подробно рассматриваются в различных материалах, подготовленных иеромонахом Прокопием. Эти материалы упоминаются в разделе «Список литературы» вместе с названиями цитируемых книг. Среди материалов – основные:
– Книга «Щит веры. Воину-защитнику в помощь»
– Материалы по теме – «Боевые действия. Осмысление. Преодоление тревоги, ПТСР. Чувство вины»
– Материалы про выживание и преодоление ПТСР (пост-травматического стрессового расстройства)

В статье рассматриваются некоторые психологические подходы, которые практикуются светскими специалистами в области преодоления травматического опыта. Поскольку данные подходы видятся недостаточными, предлагается другой фундаментальный подход, основанный на учении нейрофизиолога академика А.А. Ухтомского о доминанте. Доминанта – это очаг в коре головного мозга, способный аккумулировать возбуждение. Он влияет на восприятие окружающего мира и, в том числе, возбуждается при посттравматическом стрессовом расстройстве – ПТСР (например, праздничный фейерверк может запустить паническую атаку у человека с травматической доминантой, поскольку напомнит тому о взрывах на поле боя). Поскольку более сильная доминанта побеждает более слабую, представляется возможным переинтерпретировать травматический опыт в русле более конструктивной доминанты с помощью осознанной духовной жизни. В таком случае травма перестает быть для человека мучением, а становится точкой духовного роста, от которой возможно выстраивать исцеление. Учение академика Ухтомского подкрепляется Святоотеческим аскетическим опытом, а также примерами людей, переживших травматический (в том числе военный) опыт, но успешно преодолевших ПТСР или вовсе не подвергшихся его развитию. В статье также рассматривается разница возможностей психолога и духовника, помогающих человеку, который пережил травматический опыт. Предлагаются рекомендации по преодолению ПТСР, которые будут полезны людям, пережившим подобный опыт, их близким, а также священникам, окормляющим тех и других. Дается список рекомендованной литературы с краткими аннотациями.

Статья подготовлена на основе двух эфиров, на которые был приглашен иеромонах Прокопий, – «Курсы для священников по помощи вернувшимся с фронта и их семьям». Курсы состоят их множества частей, иеромонах Прокопий был приглашен только на части 4 и части 5.

1. Психологические техники преодоления травматического опыта: техника реконструкции, техника свидетельства. Сложность вопроса об интеграции травматического опыта в жизнь человека

Современные психологические подходы в области переживания травматического опыта, основанные на реконструкции травмы и интеграции ее в жизнь человека, представляются недостаточными. Если нет высшего этажа личности, с которого человек оценивает происшедшее и встраивает его в определенный контекст, то говорить об интеграции травмы в личную жизнь не представляется возможным. Парадокс современной психологии, которая занимается переживанием травматического опыта, состоит в том, что человеку предлагается через реконструкцию травмы каким-то образом осмыслить прошлое, выработать к нему отношение, но при этом не даются позиции, с которых он может это сделать.

С одной стороны, предполагается, что реконструкция травмы, подробный рассказ о ней помогает ослабить симптомы гипервозбудимости[1], отторжения и так далее. Есть так называемая техника наводнения, разработанная для ветеранов в Соединенных Штатах Америки, она подразумевает реконструкцию боевого опыта и рассказ о нем в мельчайших деталях, и подобная ей техника свидетельства, разработанная для людей, переживших политические преследования и пытки. В частности, подобная техника практиковалась в Чили: человек с психологом в мельчайших подробностях восстанавливал весь свой травмирующий опыт. По одной из гипотез, которая видится справедливой, вторжение травматического опыта в психику может происходить тогда, когда опыт прошлого находится в оперативной памяти человека, но до сих пор не был интегрирован в его жизнь, и потому постоянно человеку напоминается[2]. Таким образом, если человек заглянет правде в глаза и признает, например, что он убил кого-то, может быть, этот опыт, то есть воспоминание об этом событии, действительно перестанет агрессивно вторгаться в его психику, потому что человек это воспоминание впустит в себя. Однако такой реконструкции недостаточно для исцеления от этого травматического опыта.

Русский человек ищет смысл, а многие современные тренинги построены на неправде: человек становится зависимым от специалиста-психолога, как будто Господь не дал человеку механизмов, помогающих ему в саморегуляции. В частности, американский психиатр Джудит Герман, изучающая последствия травматического опыта, в книге «Травма и исцеление»[3] напрямую не говорит о своем отрицательном отношении к религии, но складывается ощущение, что это отношение либо негативное, либо она размышляет о религии только как об увлечении своих пациентов: мол, если человек хочет молиться, пусть молится, если молитва помогает ему отвлечься от проживания травмирующего переживания. С одной стороны, психологи пытаются каким-то образом найти эту точку, находясь на которой можно достичь интеграции травмы в жизнь человека. Но с другой стороны, они отрицают то духовно-культурное богатство, которое человеку дает христианство и на основании которого человек мог бы травмирующие переживания осмыслить, интегрировать в свою жизнь хотя бы сперва на уровне того, чтобы осознать произошедшее, дать ему оценку и принести в нем покаяние. И тогда Господь уже человека принимает и снимает с его души тяжесть, родившуюся после содеянного.

Парадокс современной психологии можно дополнить в тем фактом, что сейчас подвергаются редактуре памятники письменности, которые считались культурологическим наследием, которые являются памятниками мировой литературы. Понятно, что не все они описывают православное мировоззрение, но на своем уровне они все равно дают хоть какие-то представления о добре и зле, пусть и неполные. Итак, с одной стороны, психологи говорят об интеграции травмы, но с другой стороны, на основе чего это травматическое переживание будет интегрировано? Здесь возникает опасность того, что эта не замкнувшаяся в сознании человека цепочка будет в итоге замкнута на какой-то ложной идее. Для травмированного человека на основании ложных идей создастся некая концепция, которая, в принципе, даст человеку объяснение того, что произошло, и степени его участия в происшедшем, но это будет бредовая идея.

Такой путь был хорошо показан фильме Ф.Ф. Копполы «Апокалипсис сегодня». Герой фильма, полковник Курц, сходит с ума, обретая бредовую идею после того, как увидел страшные картины войны. Он видел, как военнослужащие отрубили руки детям. Полковник от увиденного испытал настолько сильную боль, что, по собственному признанию, хотел выдать себе зубы и плакать, как старуха. Но затем в его мозг вошла как бы «алмазная пуля». Ему пришло на ум, что люди, которые сделали эти зверства, не были извергами, они были любящими отцами и людьми с сердцем, тем не менее они были способны совершить такой поступок. И полковник решил, что если бы у него было определенное количество дивизий с такими же людьми, которые обладали бы моралью, но тем не менее способны были бы убивать на уровне первобытных рефлексов, то он решил проблему во Вьетнаме. Для полковника Курца интеграция травматического материала завершилась бредовой конструкцией. И здесь мы видим два пути. Первый – путь волка, попытка преодолеть травматическое переживание, полученное на войне, путем некоего слияния с ним или путем включения его в некую концепцию сверхчеловека: дескать, тот, кто убивает, находится на более высокой эволюционной ступени развития, и при этом есть некоторые народы, которые должны быть уничтожены и так далее. И второй путь – концепция воина-христианина, который, даже участвуя в боевых действиях, все равно старается не пропитаться злом, ненавистью, и в этой концепции травматическое переживание побеждается.

Для того чтобы действительно интегрировать травматический опыт в каком-то здоровом контексте, необходимо выйти за рамки психологии, потому что ответы на такие вопросы лежат на стыке философии, религии, этики. Психология иногда пытается сакрализовать себя, выявить внутри себя некую касту «жрецов» – «специалистов», которые решают, что такое добро, что такое зло. Не осуждая огульно всех психологов, надо сказать, что иногда подобный подход кажется похожим на устройство секты. Лидер секты считает себя вправе отменить общечеловеческую этику – не говорим сейчас о православии, о религии, а имеем в виду просто человеческую базовую этику – и своим адептам он дает другую этику. Сейчас мы видим, что происходит процесс отмены человеческой этики. То есть некоторые психологические концепции берут на себя право отменять общечеловеческие нормы, которые человечество выковало в течение своей социальной жизни. Мы знаем, что не все нормы совпадают с вечными принципами, есть некоторые социальные нормы, от которых нужно бежать, но мы знаем так же, что есть и некоторые принципы, являющиеся выражением фундаментальных законов, на основании которых развивается мироздание. Если человек идет против этих принципов, он разрушается.

Писатель Нассим Талеб в своей книге «Антихрупкость»[4] указывал, что есть принципы, которые изначально существуют, просто они были сформулированы кем-то, но это не значит, что они этим кем-то выдуманы. Если человек соблюдает эти принципы, он выживает, становится способным развиваться. И то, что называется сейчас терапией – опять же, не говоря огульно обо всех психологах, – пытается изменить отношение человека к каким-то базовым принципам бытия, оправдывает то, чему нет оправдания. Конечно, при таких подходах человек, может быть, в какой-то степени успокоится, но такая форма успокоения является ложной, потому что она вводит человека в измененное состояние сознания. В отношении определенных событий человек успокаивается и начинает считать, например, совершенное убийство несущественным. В фильме «Последователи» – фильм о секте, лидер которой пропагандировал убийство – было показано, как к лидеру секты пришел ветеран войны во Вьетнаме, на счету которого были убийства даже нескольких гражданских лиц. Лидер секты дал ему понять, дескать, не надо по этому поводу печалиться: тот, кто совершает убийство, находится на более высокой эволюционной ступени. И травматический опыт этого ветерана был включен в ложную, патологическую конструкцию, которая мотивировала его на дальнейшие убийства.

Таким образом, поднимая вопрос о преодолении травматического переживания, нужно ставить вопросы и об этической добросовестности специалистов, которые пытаются работать с травмой, потому что те, кто называет тебя специалистами, могут предлагать человеку техники блокировки воспоминаний, не задумываясь о том, что в дальнейшем будет делать этот человек. Ведь на войне человек не только столкнулся с травматическим опытом, но еще прошел через определенную трансформацию мышления, то есть у него, возможно, сформировалась психология убийцы. То, что он расскажет о своем опыте, реконструирует его, еще не значит, что человек будет способен исцелиться и вернуться в русло конструктивной жизни. Даже Джудит Герман, помимо прочего, отмечает, что техники реконструкции и свидетельства могут человека избавить от симптомов гипервозбудимости и вторжения, но они не освобождают его от социальной изоляции. То есть человек, прошедший через определенную трансформацию мышления наподобие той, через которую прошел полковник Курц, становится оторванным от каких-то здоровых основ бытия. И сама по себе реконструкция не освобождает человека от этого поражения психики. Поэтому надо ставить вопрос еще о том, могут ли современные люди, называющие себя специалистами, быть арбитрами в деле решения вопросов о травматическом опыте. То есть пока есть такая тенденция, что психологи воспринимаются как новые жрецы, их слова часто не ставятся под сомнение. Более того – об этом также упоминает Джудит Герман – некоторые специалисты считают показателем отрицания человеком собственного травматического опыта, если человек ставит под сомнение слова психолога.

2. Учение академика А.А. Ухтомского о доминанте. Три характеристики доминанты. Травматическая и «бодрая» доминанты. Святитель Игнатий (Брянчанинов), психолог Джудит Герман

В эфирах и текстах на тему преодоления травматического опыта предлагается концепция преодоления психологической травмы, основанная на идеях академика А.А. Ухтомского. Ухтомский был старостой единоверческой церкви в Петербурге[5], при этом его авторитет в мире науки был настолько высок, что он не был репрессирован в советские годы, органы силового давления лишь провели с ним беседу, чтобы он хотя бы во время лекций не рассказывал студентам о Боге[6]. Его труды по нейрофизиологии являются базовыми для мировой науки. Не все они печатались в советские годы, потому что где-то он напрямую ссылался на Евангелие, упоминал преподобного Исаака Сирина и т.д. В целом, его научные работы идеально ложатся на православное мышление[7]. Основная концепция Ухтомского – учение о доминанте. Симптомы ПТСР – гипервозбудимость, вторжение травматических воспоминаний, социальная изоляция – укладываются в рамки этой идеи. Эта концепция не придумана им с нуля, целая физиологическая школа работала в этом направлении. В свете концепции о доминанте даже Евангелие и аскетическая святоотеческая письменность становятся более понятными. Если мы понимаем идею доминанты, мы, соответственно, понимаем механизм работы страстей и добродетелей, а помня еще о действии Божественной силы и о силах инфернальных, мы сможем сложить явление ПТСР в цельную картину. Также, зная концепцию Ухтомского о доминанте, мы будем иметь критерий для отбора информации при чтении научных работ и светских книг по психологии, посвященных феномену ПТСР.

Доминанта, по учению Ухтомского, – это очаг в коре головного мозга, способный аккумулировать возбуждение. Если человек, находясь, например, на футбольном поле, попереживал, то в следующий раз, попав на футбольное поле, он начнет переживать не с нуля. Текущий импульс возбуждения приплюсуется к импульсу, который осел в нервных центрах в прошлый раз, и постепенно аккумулирование этого сигнала приведет к тому, что человек, только попав на футбольное поле, уже будет испытывать фанатский экстаз. Таким образом сформируется условный рефлекс. Доминанта, по идее Ухтомского, мгновенно предоставляет человеку память о прошлом. Например, боксер только что играл со своим ребенком и бойцовские навыки не были ему нужны, но как только он перелез через канаты и попал на ринг, у него возникнут определенные ассоциации и включится доминанта, мгновенно превращающая его в боевую машину. Обо всем остальном боксер в этот момент забудет. Со временем, когда доминанта начнет подключать все больше и больше отделов головного мозга, в процесс станет включаться выброс определенных гормонов, то есть с какого-то момента доминанта начнет влиять и на физиологию.

Доминанта, по мысли Ухтомского, обладает несколькими характеристиками. Во-первых, когда доминанта приходит в движение, импульсы, поступающие в сознание, притягиваются к текущему очагу возбуждения[8]. В практическом смысле это означает, что человек толкует происходящее вокруг исходя из своего текущего очага возбуждения. Авва Дорофей рассказывал такую историю. В сумерках стоял человек, мимо него шли трое других. Первый прохожий подумал, что это блудник ждет другого блудника, с которым они вместе пойдут блудить. Второй подумал, что это вор ждет подельника, чтобы пойти воровать. Третий подумал, что этот человек встал пораньше, чтобы пойти на богослужение. Таким образом, каждый воспринял ситуацию исходя из того багажа, который у него был сформирован. То есть мы переинтерпретируем встречающиеся сигналы исходя из текущей доминанты. При ПТСР, например, человек, столкнувшийся со смертью, видя маму с детской коляской, подумает, мол, зачем они рожают детей, ведь мы все равно все умрем.

Во-вторых, когда доминанта приходит в движение и притягивает к себе все импульсы, поступающие в сознание, в других отделах коры головного мозга параллельно развивается процесс торможения. Понятно, что человек, испытывающий возбуждение по какому-то поводу, слеп и глух ко всему, что не относится сейчас к текущему возбуждению. Например, борец, который выходит на ринг, забывает о том, что у него сломан холодильник. В качестве примера этого свойства доминанты можно привести фильм «Схватка» Майкла Манна с Аль Пачино и Робертом Де Ниро в главных ролях. Аль Пачино играет детектива, преследующего главаря банды грабителей. Преследование в финале фильма идет на стройке. На стройке масса шумов, но доминанта детектива в этот момент фиксирует не все звуки, а лишь те, которые относятся к преследованию. То есть звук бетономешалки в данный момент ему неинтересен. Можно также вспомнить кошку, которая слышит, как скребется мышь. Даже если секунду назад она ластилась к хозяину, откликалась на его поглаживания, то, когда скребется мышка, поглаживания хозяина перестают ее интересовать. На этом же принципе основаны и ситуации вполне конструктивные: когда человек приходит на рабочее место, даже если он устал, как только он приступит к работе, тут же само собой вспомнится то воодушевление, которое он испытывает обычно во время работы. Соответственно, человек, столкнувшийся с сильным возбуждением, испытает воспроизведение той доминанты, которая была выработана в подобных условиях ранее. Сейчас в психологии также введен в оборот диагноз «комплексное ПТСР». Оно формируется в результате длительного нахождения в состоянии психического давления: например, в результате длительного плена, многолетней травли в школе, продолжительных проблем в семье и т.д.

Третье свойство доминанты состоит в том, что картина мира, которая формируется в сознании человека с определенной доминантой, также определяется текущим очагом возбуждения. То есть человек, который был избит, или девушка, которая была изнасилована, во всех людях начинают подозревать хулиганов и насильников, они боятся выходить из дома, весь колорит, в котором рисуется мир, теперь определяется для них этой травматической доминантой. Святитель Игнатий (Брянчанинов) в статье «О навыках»[9] пишет, что все то, что мы когда-либо помыслили и сделали, кладет на нас печать. То есть эти импульсы никуда не уходят: если мы о ком-то грубо сказали или даже подумали, это не пройдет бесследно, завтра этот гнев и осуждение мы испытаем уже не с нуля, а с какого-то процента. Так, постепенно мы накапливаем какие-то заряды, которые формируют наше восприятие мира, и наши линзы, через которые мы смотрим на мир, становятся искаженными. Человек, который видел отрезанные головы, сам участвовал в зверствах, будет видеть мир соответственно.

Гипервозбуждение, которое переживает человек во время травматического опыта, оседает в нервных центрах, и, когда человек окажется в похожей ситуации в будущем, у него включится весь комплекс механизмов, сформированных во время переживания травматического опыта (например, на фронте). В научной литературе был описан такой случай. Девушка была изнасилована в помещении, где висели красные занавески. Через несколько лет она пошла на свидание с молодым человеком в ресторан, и там на столе стояла бутылка кетчупа. Один взгляд на эту бутылку запустил тот механизм, который был сформирован у девушки во время травматического опыта, и у нее началась паническая атака. В упомянутой книге «Травма и исцеление» Джудит Герман описывает тот же принцип доминанты (правда, конкретно этот термин не употребляется), рассказывая историю о ветеране Вьетнамской войны, который уже в мирное время реагировал на взрыв фейерверков так, как будто вокруг взрывались бомбы: бежал к машине, чтобы найти пистолет и защищаться.

Однако надо понимать, что Ухтомский дает нам надежду. Доминанта хранится в архивах памяти[10] таким образом, что те нейроны, которые задействованы во время возбуждения психики, могут быть переконфигурированы нами в более конструктивном направлении. Известный современный миссионер монах Иоанн (Адливанкин), анализируя опыт игровой зависимости, также приводит учение Ухтомского и рассказывает об исследованиях мозга жонглера. Когда жонглер жонглирует кеглями, ему нужно внимательно за ними наблюдать. Удивительно, но при сканировании мозга жонглера было обнаружено появление нового функционального тела. То есть группа нейронов в мозге перестроилась в какую-то новую конфигурацию, чтобы отслеживать именно этот процесс жонглирования. Это похоже на новый желудок, который требует пищи. И применительно к военнослужащим можно привести подобный пример. Один офицер спецназа, который участвовал в Чеченской кампании, рассказывал, что привык всегда считать шаги: если в окно залетит граната, тебе полезно знать, сколько шагов нужно сделать до угла и т.д. Но эта привычка осталась у него и в послевоенное время: он везде ходил, считая шаги. И даже когда его жена жарила на кухне блины и разворачивалась к нему со сковородкой в руках, его тело воспринимало это как боевую ситуацию. Жена удивлялась, видя со стороны, что он как-то странно реагирует: скачет и т.д. Но офицер понимал, что это остаточные явления, которые только со временем были переработаны.

3. Возможность исцеления и преодоления травматического опыта через переинтерпретацию травматической доминанты. Преп. Макарий Оптинский, Псалтирь

Итак, общее исцеление – каким оно представляется в свете этого учения и в согласии со Святоотеческой мыслью – возможно, когда человек осознанно переинтерпретирует свою травматическую доминанту и направляет рефлексы, которые она запускает, в конструктивное русло. У преп. Макария Оптинского есть толкование строчки псалма «Внегда прозябоша грешницы яко трава, и проникоша вси делающии беззаконие» (Пс. 91:8), очень похожее на описание действия доминанты. По мысли преп. Макария, пока страсть себя не проявила, нам трудно с ней бороться, трудно ее подцепить. Но, когда в человеке вспыхнул гнев, если он начнет молиться за обидчика, он начнет эту страсть в себе искоренять. Вообще идея Ухтомского, совпадающая с мыслью свт. Игнатия (Брянчанинова), состоит в том, что, когда доминанта приходит в движение, все, что мы сделаем в момент возбуждения, запомнится, «запишется» и воспроизведется автоматически в следующий раз. Между доминантой и страстью в данном контексте можно поставить знак равенства, так же как между доминантой и добродетелью, ведь механизм может быть и благим. То есть, если мы, испытывая гнев на кого-то, помолились за обидчика, в следующий раз, когда мы его увидим, нам будет даже несколько приятно на него смотреть, потому что вспомнится и то, что мы за него помолились. Соответственно, здесь и обнаруживается надежда: мы понимаем, что травматический опыт может быть перестроен, переинтегрирован.

Приведем конкретный пример того, каким образом может происходить постепенное исцеление человека через переинтерпретацию доминанты. У одного человека было ПТСР, развитое не в результате боевых действий. Он находился в самолете, который упал в воздушную яму, и это ощущение близкой смерти наложило такой отпечаток на психику человека, что впоследствии он приходил в состояние ужаса не только при виде самолетов, но и при виде какого-нибудь огонька машины. Он работал с самым лучшим психологом одного крупного мегаполиса, и за несколько лет терапии – никаких результатов. Но исцеление возможно, если этот человек при приближающемся состоянии ужаса просто возьмет и начнет читать Псалтирь. В Псалтири есть важные смыслы. Можно сказать, что царь Давид тоже был на грани ПТСР: несколько лет он был в бегах, за ним охотился вооруженный отряд царя Саула, его хотели убить. И многие псалмы об этом говорят: он на краю гибели, со всех сторон его обложили, нет никакого выхода, но Господь – его прибежище и сила. Таким образом, в Псалмах есть элемент отчаяния: «Объяли меня муки смертные, и потоки беззакония устрашили меня; цепи ада облегли меня, и сети смерти опутали меня (Пс 17. 5–6). Но в то же время есть и отдушина – вера. Есть элемент отчаяния и есть элемент надежды. То есть, если человек в момент действия травматической доминанты начнет метаться, в следующий раз ему будет только хуже, потому что эти метания организмом будут запомнены. Но если он – даже через силу – откроет Псалтирь и начнет читать, в следующий раз, когда у него будет состояние ужаса перед падением в «воздушную яму», эти слова псалмов автоматически всплывут в его сознании и переадресуют его уже к другой доминанте.

Согласно учению Ухтомского, мы можем переконструировать доминанту, внеся в нее новые смыслы. Поэтому нужно дать травмированному человеку возможность в каких-то новых ракурсах посмотреть на происшедшее – на скорби, потери. Святые Отцы говорят, что, если ты что-то потерял или у тебя что-то украли и ты добродушно это примешь, Бог вменит тебе это в акт милосердия. На основе Истины мы даже в такие ситуации вносим новые смыслы, которые меняют характер травматического возбуждения. Ухтомский также считает, что с сильной доминантой бесперспективно бороться «в лоб». Это касается не только ПТСР, но и наркомании, и всех страстей, потому что в момент возбуждения импульсы, попадающие в сознание, переадресуются к текущему очагу. Подобно – с наркоманом или человеком, пережившим какую-то катастрофическую ситуацию: если мы начнем говорить о наркотиках или об этой ситуации – возникает риск, того, что мы только усилим текущее возбуждение. И поэтому Ухтомский считает, что перспективней создавать новую конструктивную, бодрую доминанту, которая, усилившись, притормозит патологическую. И здесь не надо бояться никакого вытеснения. Когда Зигмунд Фрейд говорил о вытеснении, в чем-то он был, конечно, не прав. Все эти вытеснения, неврозы случаются только тогда, когда человек испытывает чувство ненависти и пытается усилием воли его заглушить, продолжая при этом ненавидеть. Но если человек начинает, например, молиться за обидчика, то, если сказать кратко, те самые нейроны, те самые отделы коры головного мозга, которые участвовали в ненависти, – они перевоспитываются. Мы знаем, что великие грешники, великие разбойники, такие как Моисей Мурин, например, становились великими святыми. Кстати, среди монахов очень много воинов. Дисциплина, которой они приучились на войне, помогает им приучиться к дисциплине монастырской. Таким образом, преодоление ПТСР видится в обогащении человека смыслами, в появлении у человека высшего, духовно-культурного этажа личности, когда он начинает с новых углов смотреть на тот опыт, который был с ним раньше. И, обогащая человека, мы даем ему основу для того, чтобы этот опыт был перестроен.

4. Человек как субъект. Война и любовь. Два пути на войне: путь зверя и путь православного воина. Психолог А.В. Брушлинский, епископ Митрофан (Баданин), книга «Путь Архистратига. Преодоление зверя»

Известный русский психолог А.В. Брушлинский, в свое время занимавший должность директора Института психологии РАН, в перестроечные годы издал книжку о психологии субъекта[11]. Субъект – это человек, находящийся на высших этажах своего творческого развития, тот, кто решает. Нормальная психологическая практика предполагает выведение человека из состояния объекта, когда человек воспринимает себя жертвой обстоятельств, в состояние субъекта, когда человек что-то может решать. Надо сказать, что некоторые виды психологической помощи до сих пор продолжают бесперспективно работать с человеком как с объектом. Например, человек, которой был в плену, которым манипулировали, помыкали, попадает в кабинет психотерапевта, где ему точно так же назначают препараты и так далее – сам человек в процессе не участвует – получается, он оказывается в этом же подчиненном состоянии. Брушлинский говорил, что тоталитаризм – это не дубинка, а отношение к человеку как к вещи. Он на большом массиве данных показывает, что импульсы окружающей среды проникают в нас не напрямую, а проходя сквозь барьер наших внутренних условий. Иными словами, если два солдата окажутся в одной и той же обстановке, у одного будет ПТСР, а у другого не будет, потому что у них разный внутренний багаж, разный внутренний опыт, разные взгляды на мир. И вот этот травматический импульс, проходящий через внутренний багаж человека, на выходе дает разное значение. Словами апостола Павла, «любящим Бога все содействует ко благу» (Рим. 8:28). Можно вспомнить историю одного из первых мучеников. Когда отец узнал, что он верующий, он его посадил в подвал, чтобы тот голодал. А у того не было ПТСР, он радовался, что наконец может в безмолвной молитве в строжайшем посте угодить Богу. Соответственно, человек этот импульс воспринимал иначе.

Обогащая воина, прививая ему такое качество как любовь, можно вывести его из состояния ПТСР. Трудно сразу понять, как это – война и любовь. Есть замечательная книжечка у епископа Митрофана (Баданина), которая называется «Война и любовь»[12]. Он описывает своего отца, у которого было ПТСР, и он ушел в алкоголь, а также описывает своего тестя, у которого было несколько Орденов Красного Знамени. Вроде, тесть даже не был верующим человеком, но большая любовь его к супруге и супруги к нему помогла ему не войти в состояние ПТСР. То есть у человека была как раз та вторая доминанта, которая помогает переинтерпретировать события. Одно дело, когда ты просто убиваешь как зверь, другое дело – когда ты защищаешь любимых людей. Отсюда можно перейти к концепции двух воинов. Есть замечательная книжка протоиерея Димитрия Василенкова, участника взаимодействия Церкви с Вооруженными силами, и протодиакона Владимира Василика «Путь Архистратига. Преодоление зверя»[13]. В этой книге описываются две концепции воина. Одна концепция, популярная сейчас в США, – это путь волка: стать «волком», чтобы выжить, то есть адаптироваться к театру боевых действий, но со знаком минус. Отбросить в себе все человеческое путем негативных практик и действовать на уровне рефлексов. Но христианскому взгляду очевидно, что если человек однажды стал волком, открыл себя навстречу злу, то стать человеком обратно крайне тяжело. Возможно, поэтому такой процент самоубийств. Второй путь – это путь православного воина – того, кто должен остановить зло, с оружием в руках, там, где требуется, но не пропитаться этим злом самому. Епископ Митрофан (Баданин) говорит, что там, где у человека нет веры, почти неизбежно он скатывается в какие-то зверства, отвечает на них еще большими зверствами. Можно добавить – если у человека нет веры и этики, потому что у советских офицеров веры не было, но была какая-то этика, а сейчас это давно стало растворяться. Если у человека нет той положительной доминанты, с помощью которой он может переинтерпретировать события, видя отрезанные головы, он неизбежно скатится. Если у наших воинов не будет той самой положительной доминанты, то, с большей или меньшей степенью вероятности, сталкиваясь с бесчеловечным отношением к людям в лице противников, наши воины также пропитаются этим духом, потому что трудно, борясь со злом, не пропитаться злом. Это хорошо было показано в упомянутом фильме «Апокалипсис сегодня». У наших военнослужащих тоже популярны идеи нацизма, тоже популярна свастика, поэтому идея денацификации – это тема, требующая уточнения, потому что даже в России это популярно. Это как раз и есть путь волка: стать сильным, стать зверем…

Конкретный пример воинов, избежавших ПТСР, приводит Джудит Герман в книге «Травма и исцеление». Она рассматривает данные исследования, в котором участвовало 10 ветеранов Вьетнама, у которых не развилось ПТСР, то есть прошли войну, но никакого посттравматического стрессового расстройства у них не было. Если перевести на понятный язык, обнаружилось, что всех этих ветеранов на войне объединяло четыре фактора. Во-первых, эти солдаты не участвовали в зверствах ни по отношению к живым, ни по отношению к умершим, не было расчеловечивания противника. Во-вторых, они не ощущали себя песчинкой в адском котле, у них была какая-то точка зрения сверху, они понимали, что не могут остановить войну, но могут быть ответственными в своей ближайшей зоне – сохранять человеческие отношения в своем окопе, в своем отряде и т.д. В-третьих, они понимали меру своей ответственности, у них была совесть, они понимали, что если сейчас ситуация аномальная, то это не значит, что я сам должен вести себя аномально и орать на своих подчиненных. И, в-четвертых, у них была забота друг о друге. Все это очень важно, потому что человек, ощущающий себя объектом, песчинкой, видя катастрофические изменения вокруг, начинает ужасаться, потому что у него нет никакой осмысленной позиции, взгляда «сверху». Другое дело, если человеку привить мысль: хоть ты и не можешь остановить эту войну, но в зоне твоей ответственности хотя бы – не терроризировать своих детей, свою жену, и этот фактор заботы о ком-то другом поможет тебе самому справиться с критической ситуацией.

5. Психологические техники преодоления травматического опыта: техника дебрифинга, техника затопления. Сектантские подходы к преодолению ПТСР. Парадокс психологов

В современных светских психологических техниках, которые направлены на борьбу с ПТСР, видится много недостатков. Есть такая светская техника как дебрифинг. Суть дебрифинга состоит в том, чтобы дать человеку высказаться. Травма имеет свойство бессловесности, это некое застывшее переживание, когда человек даже не может высказать, что с ним произошло, и очень важно помочь ему в этом. Когда мы и делали книжку «Щит веры»[14], я хотел не включать туда стихи и рассказ «Отец Арсений», но меня попросили его оставить как раз потому, что травма имеет свойство бессловесности, и человек не может высказаться. А если у человека есть какие-то литературные описания людей, переживших травматический опыт, какие-то поэтические образы, он уже может через них свое переживание осмыслить и его высказать. Но дебрифинг предполагает просто высказывание. Человеку действительно может отчасти стать легче, когда он выскажется, но не факт, что после этого он не покончит собой. Если человек сказал, что он кого-то убил, может быть, ему на данный момент стало немножко легче, но эта рана никуда не ушла. И психологический принцип, предполагающий, что психолог – это просто наблюдатель, который не должен высказывать никаких оценочных суждений, – этот принцип работает здесь против пользы дела. Соответственно, во время дебрифинга человек не получает какой-то точки, с помощью которой он мог бы осмыслить произошедшее с ним.

Уже упоминалось, что некоторые специалисты отмечают: многие вопросы, которые встают перед людьми, выходят за рамки психологии и становятся на стыке религии, этики, философии. Например, проблему жизни и смерти человек не может самостоятельно решить никогда. И здесь позиция священника более выгодна, чем позиция психолога, потому что священник может показать человеку значение истории, значение личности в истории, что человек – не песчинка в жерновах истории. Не обвиняя огульно всех психологов подряд, стоит еще раз упомянуть, что некоторые психологические техники очень напоминают сектантские. Проговаривание проблемы, например, в чем-то напоминает саентологический подход. Если человек пережил какую-то катастрофу, потерял близкого, был на войне, ему предлагается эту историю бесконечное число раз рассказывать, и в это время определенный приборчик измеряет уровень его возбуждения. И когда человек на приеме рассказывает свою историю в 530-й раз, стрелка приборчика не дергается, и, с точки зрения саентологии, вопрос считается закрытым, но на самом деле он не закрыт. Если у человека кусок души был выгрызен, поврежден, что-то внутри него было повреждено, и он не может рассказывать о том, что он был изнасилован или что его товарищу отрезали голову, он не может от слез это рассказывать. Но тут через многократное повторение он натренировался именно этот эпизод рассказывать без слез. Но если он натренировался рассказывать эти мысли, это не значит, что рана в его душе заросла. Эта рана потом себя проявит в другом. Одна женщина, которая прошла несколько тысяч часов саентологических тренингов, рассказывала, что потом, придя на саентологическую встречу, увидела, что люди там тазиками едят салаты. Она поняла, что если люди так много едят, то у них не все в порядке, и что у нее тоже травма. Тогда она ушла из этой организации. Нацеливание специалистов на проговаривание иногда даже напоминает насилие: человек может не хотеть этого делать, но его заставляют говорить о своем опыте. Но где гарантия, что он это проговорит, а потом не покончит с собой? Что с этим проговоренным опытом ему потом делать?

Джудит Герман, в частности, описывает одну из популярных в Соединенных Штатах психологических техник борьбы с ПТСР, которая называется техникой затопления. В ситуации безопасности ветерану предлагается до мельчайших подробностей изложить воспоминания о событиях, повлекших травматический опыт. Много раз повторяя эту ситуацию, ветеран наконец сделает ее частью своей личности и уже сможет более-менее успокоиться – идея такая. Также применяется «техника свидетельства» для людей, прошедших политические репрессии и пытки, – они тоже рассказывают о своем опыте в мельчайших подробностях. В обоих случаях видна интуитивная попытка эту доминанту, лежащую в глубинах памяти, подковырнуть, вывести на поверхность. Но того, что ее вывели на поверхность, недостаточно – выводя на поверхность, ее нужно переинтерпретировать, внести в нее новые смыслы, новые ростки, иначе ситуация не изменится.

Еще один важный момент – это упомянутый в начале парадокс психологов. У современного английского психолога Стивена Джозефа есть книга «Что нас не убивает. Новая психология посттравматического роста»[15]. Она не только о ветеранах-военнослужащих, но еще и о людях, переживших авиакатастрофы, рождение больных детей и так далее. В этой книге есть парадокс, характерный для многих психологов. Автор справедливо отмечает, что проблема такого явления как ПТСР в том, что на определенном этапе развития психологии это явление стали рассматривать с помощью терминологии, которую выработал Зигмунд Фрейд. То есть ПТСР стали рассматривать как болезнь в то время, как более правильно было бы – и эта позиция согласуется со словами Святых Отцов – все-таки найти какие-то ресурсы в человеке, помочь ему развиваться в правильном направлении, и тогда пережитый опыт сможет стать источником мудрости. Каким образом это происходит? В качестве иллюстрации можно привести историю, которая рассказана в фильме с Робертом де Ниро «Охотник на оленей». Роберт де Ниро там играет православного христианина. В фильме показана православная община на Аляске, члены которой время от времени своей мужской компанией выезжают в лес на охоту. В одной из сцен герой Роберта де Ниро выслеживает оленя и убивает его одним выстрелом. Затем героев фильма призывают на Вьетнамскую войну. Главный герой теряет своих друзей, по-христиански пытаясь их спасти ценой собственной жизни, но безуспешно. Потеряв друзей и вернувшись домой, чтобы как-то свою идентичность восстановить, он снова идет на охоту, как в старые добрые времена, выслеживает оленя и, когда берет его на прицел, опускает винтовку, потому что понимает: хватит, итак было много смертей. Он отпускает оленя. В каком-то смысле этот шаг – это символическое изображение того, что человек меняет что-то очень глубоко в своей жизни и благодаря этому изменению у него будет полный шанс освободиться от своего травматического опыта. В терминологии Стивена Джозефа такое изменение личности названо посттравматическим ростом.

6. «Побег из лагеря смерти» – свидетельство сбежавшего узника Северокорейского концлагеря как пример неудачной попытки преодолеть травматический опыт

Еще один пример посттравматического расстройства, которое невозможно излечить, не выведя человека на уровень высших смыслов, – это книга «Побег из лагеря смерти»[16], рассказывающая о побеге заключенного северокорейского концлагеря[17]. Мальчик Шин, герой книги, живет в трудовом концентрационном лагере Северной Кореи, где рожденные в нем дети рождались потому, что охранники давали какому-то отличившемуся мужчине право на сексуальные контакты с женщинами. Подобные контакты без разрешения каралась расстрелам. Дети, рожденные в лагере, должны были там умереть. Условия труда были очень суровыми, люди долго там не жили, и, когда Шин родился, у него уже была ненависть к родителям: зная, что он должен умереть в этом лагере, он ненавидел их за то, что они дали ему родиться здесь. Детей в лагере даже не обучали и даже не промывали им мозги в отношении пропаганды, потому что считали, что они там умрут. Кормили очень скудно, ребенка могли забить до смерти за украденные зернышки кукурузы. И если кто-то из членов семьи совершал побег, остальные члены расстреливались. В документальном фильме, который дополняет эту книгу (он есть только на английском языке) «Зона особого контроля» охранник концентрационного лагеря рассказывает, что человек даже не может покончить с собой, потому что тогда из-за него расстреливаются оставшиеся в живых члены его семьи. Этот мальчик Шин рос зверем, потому что, когда детей наказывали, это были коллективные избиения, в которых он тоже участвовал и даже не испытывал эмоций по этому поводу. Когда он узнал, что его брат собирается бежать из лагеря, он донес на мать и на брата, потому что его бы тоже расстреляли, если бы их побег удался. Мать и брата расстреляли на глазах у Шина, и у него ничего не шелохнулось внутри, потому что он не знал, что мальчик должен беспокоиться, когда на его глазах убивают мать. Он воспринимал мать только как конкурента в еде: он воровал еду у матери, она его избивала, он снова воровал. Но потихоньку у Шина стала рождаться вторая доминанта. Мы говорили о том, что выход из ПТСР – это не бесконечное проговаривание травматического опыта, а подъем на уровень каких-то более высоких смыслов. Итак, Шина поставили «стучать» на одного репрессированного партийного руководителя, и последний научил мальчика песням о дружбе, рассказал, что в мире есть что-то, помимо риса и кукурузы, и тогда Шину захотелось жареной курицы. Его культурный уровень начал развиваться так. Он совершил побег вместе с тем мужчиной, но мужчина при побеге погиб. У Шина развилось классическое ПТСР, он всего боялся, у него была паранойя. Такие беженцы пугаются звука стиральной машины, и, если начальник на работе делает аккуратное замечание, они начинают очень остро воспринимать его, считая, что начальник имеет какие-то замыслы против них. И когда Шин попадает в Соединенные Штаты Америки, он знакомится с людьми, которые занимаются общественной работой в комитете по Северной Корее, у него даже появляется девушка, на которой он хочет жениться. Но потом он расстается с девушкой и делает ужасное заявление: он говорит, что, если откроют границы, он будет первым, кто вернется в Северную Корею. То есть он хотел вернуться в свой концлагерь, потому что там у него было «чистое сердце». Но «чистое сердце» не в смысле евангельского понимания – «блаженны чистые сердцем, потому что они Бога узрят» – имеется в виду, что у него не было там морального выбора. В лагере он мог избить, убить, при этом ничего не чувствовал, и это отсутствие выбора было ему комфортно. Воин, который оказывается в состоянии патологической доминанты, подавляющей все человеческое в нем, – нельзя сказать, что он счастлив, но в каком-то смысле ему хорошо, потому что у него нет морального выбора, а моральный выбор – это нагрузка для психики. В Штатах Шин увидел семью, где мать была не конкурентам за еду, а внимательной и любящей своих детей. И тогда он стал осознавать, что же он совершил. Но в чем беда? Возможно, Шин имел общение с представителем протестантской деноминации, видимо, ему пытались рассказать, что Бог его любит и так далее, но он не мог понять концепцию любящего Бога, потому что он видел, как детей убивают за украденные зернышки кукурузы. И, соответственно, ему протестантская идея не помогла. Но как можно было его вывести из такого состояния?

В начале уже упоминались слова митрополита Антония Сурожского о том, что Господь может давать человеку снова и снова пережить какой-то важный опыт прошлого, который не был до конца человеком осмыслен. Например, если человек делал аборты или если чувствует вину перед ушедшими родителями, которых уже не вернуть, и постоянно помнит об этом. Может быть, он сделал что-то против совести под воздействием страха или каких-то обстоятельств. Что можно посоветовать человеку в таких ситуациях? Прощение – это, по сути, воспитание в человеке навыков, противоположных совершенным поступкам. Человек должен измениться. Если чувствует вину перед ушедшими родителями – поработать какое-то время волонтером в доме престарелых и т.д. В книге «Православное учение о спасении»[18] архимандрита (будущего Патриарха) Сергия (Страгородского) есть также слова о том, что прощение – это не значит, что Бог вычеркивает какую-то строчку из нашего прошлого. Прощение, исцеление, с точки зрения православия, происходит, когда человек внутренне меняется. Через это изменение он разрывает связь с тем, кем он был в прошлом, он становится другим. Мы знаем, что исповедь – это и есть та самая возможность вернуться в прошлое: стоя у аналоя, человек может Божиим мановением вдруг оказаться в той ситуации, где он совершил ошибку. И если бы Шину предложили такую возможность вернуться в прошлое и задали бы ему вопрос: теперь, из нынешнего твоего состояния, когда тебе ничего не угрожает, – как бы ты поступил в ситуации с матерью и братом? По словам Ухтомского, доминанта человека оживает, если человек говорит, что он постарался бы никогда так не сделать, не повторить такую ошибку, – тогда в эту минуту в него вбрасывается росток Божественной жизни, и тогда человек выздоравливает. Через пророка Иезекииля Бог говорит: «не хочу смерти грешника, но чтобы грешник обратился от пути своего и жив был» (Иез. 33:11). Но с Шином этого не произошло, поэтому он не смог жить в Штатах, он остался травмированным и больным.

В научной литературе был описан случай ветерана Вьетнама, который не мог успокоиться после войны. При общении с ним выяснилось, что ему на войне нравилось убивать и насиловать, ему нравилось ощущение безнаказанности. Применительно к нашему мировоззрению это – страсти, то есть некие навыки души, которые через многократное повторение стали качествами личности человека. Соответственно, человек в своей жизни гражданской найти себя не сможет. Даже если такому человеку исповедоваться, для него не будет достаточно только разрешительную молитву получить на исповеди, потому что навыки остались. В таком случае нужна епитимья, понимаемая не как наказание, а направленная на исцеление тех недугов в душе, которые были сформированы раньше. То есть если человек обесценивал жизнь, он должен понять, что жизнь другого человека драгоценна. Как это сопоставимо с войной? Протоиерей Димитрий Василенков с протодиаконом Владимиром Василиком в упомянутой книжечке «Путь Архистратига. Преодоление зверя» отвечают, что православный воин, совершая устранение противника и пытаясь остановить его, даже вынужденно нажимая на курок, все равно не старается себя превратить в зверя, не пытается уйти от мук совести, как это сделал Шин, через отупение и снижение порога восприятия. Православный воин не пытается, как это было в немецкой армии, представить противника в виде недочеловека, которого можно уничтожить, как клопа. Даже стоя перед лицом горькой правды, что ты убил человека, православный воин не будет подвержен ПТСР, если будет понимать, для чего он это сделал – для того, чтобы остановить зло. Ты не пытаешься обесценить факт совершенного в своем сознании. Даже советуют молиться за того, кто погиб по твоей вине. Конечно, у Бога нет локального наклонения, в истории нет слова «если», но в этой книжке советуется поставить вопрос: возможно, если бы не война, этот человек занялся бы, например, наукой. Кстати, такие случаи были, есть свидетельство одного советского снайпера, который во время Второй мировой войны держал на мушке одного немецкого солдата, но последний был таким юным, что снайпер просто пожалел его. После войны этот снайпер занялся наукой, и на одной научной конференции он увидел этого немца с характерным шрамом, который он разглядел в снайперский прицел. Он спросил его, не был ли он в такие-то годы на такой-то позиции. Оказалось, что это тот самый юный немецкий солдат, и они потом подружились. То есть если бы не война, люди могли бы заняться другим, и нужно об этом помнить. Есть также свидетельство об одной женщине-снайпере в Архангельской области – во время Второй мировой войны потомственные охотники Архангельской области становились хорошими снайперами. После войны Архангелогородцы помнили женщину, которая ставила в храме огромное количество свечей. Ее спрашивали, неужели у нее столько людей погибло во время войны, но она отвечала, что была снайпером, и эти свечи – это количество людей, которых она убила. Очень велика вероятность, что у этой женщины не было ПТСР, через этот некий высший этаж духовной культуры, может быть, даже благодатный уровень, она иначе взглянула на факт совершенного, и он для нее был осмыслен.

7. Как интегрировать травматический опыт в жизнь человека и сделать его точкой духовного роста. Возможности психолога и возможности духовника

В понимании травматического опыта мы можем сойтись со светскими специалистами. Травму можно считать преодоленной, когда она интегрирована в психику человека, то есть когда опыт прошлого вошел на полноценных правах в нашу личность. Но есть один нюанс. Мысль хорошая, но, как стало понятно из теории Ухтомского, интегрировать травматический опыт в психику можно только тогда, когда у нас есть некая система взглядов, позволяющая осмыслить происшедшее с неких высших этажей личности. И снова – в чем здесь парадокс психологов. Наблюдая за своими пациентами, которые вышли из посттравматического расстройства (ветеранами или жертвами изнасилования и т. д.), сами психологи не могут предложить тех инструментов, с помощью которых эти пациенты излечились. Думается даже, что эти пациенты в какой-то степени выходят из ПТСР не благодаря психологическим практикам, а вопреки им, скорее, благодаря тем здоровым механизмам психики, которые в людях заложены Богом.

Профессор Ф.Е. Василюк, православный христианин, доктор психологических наук, автор книги «Психология переживания»[19], описал четыре уровня переживания критической ситуации. Переживание в его терминологии – это не эмоция, а термин от слова «пережить» – смерть близкого, боевые действия, в которых ты участвовал и так далее. Когда человек попадает в критическую ситуацию, первым, самым примитивным уровнем ее переживания становится отрицание. Этот уровень переживания хорошо показал современный писатель Евгений Водолазкин в художественном романе «Лавр». Главный герой романа – врач – принимает роды у своей возлюбленной, но его профессионализма не хватает, и она умирает при родах вместе с ребенком. Долгое время герой пытается отрицать факт ее смерти: общается с ней как с живой даже тогда, когда тело уже начинает разлагаться.

Второй уровень переживания кризисной ситуации – уровень реалистический. К сожалению, на этом уровне останавливаются некоторые психологи. Например, девушка была изнасилована или парень с кем-то образовал бизнес, а его кинули. Естественно, в такие моменты у человека рушится картина мира: он больше не может доверять миру и близким людям. Похожее ощущение описано в псалме Давида: «И ближнии мои отдалече мене сташа» (Пс. 37:13). Из такой ситуации есть два выхода, первый – тупиковый, тем не менее он иногда пропагандируется психологами. Человеку внушается мысль: «не было никакой картины мира, не беспокойся, не было никаких чести и достоинства, никакой дружбы и, следовательно, если не сложились твои идеалистические представления о мире – не беспокойся, это тупик, полюби себя в тупике». Но есть другой выход – выход в посттравматический рост, обретение новых смыслов через переживание критической ситуации, рост личности.

Возвращаясь к парадоксу психологов, приходится констатировать, что Стивен Джозеф, описывающий пациентов, которые вышли в посттравматический рост (то есть травма стала для них источником мудрости), сам как специалист не поднялся выше этого второго уровня переживания. Он советует людям страшные вещи: люди столкнулись с насилием, их картина мира и справедливости рухнула, а он предлагает отказаться от этой картины мира и считать, что раньше им только казалось, что мир справедлив, но станет легче, если признать, что люди смертны, что они просто зверюшки, которые скоро умрут. Но ведь можно человеку объяснить, что, если его картина мира рухнула, это не значит, что справедливости в мире вообще нет. Может быть, просто картина мира у него была наивная. Бывает, и избранникам Бог попускает испытания, но, если Богу будет угодно, все в итоге будет хорошо.

Третий уровень переживания – уровень идеалистический. На этом уровне человек, столкнувшийся с кризисной ситуацией, не знает, что делать, но у него есть некий идеал, к которому он устремляется, и здесь создаются основы для проявления героизма. То есть тебе страшно и больно, но маячит какая-то звезда, которая тебя зовет, и ты понимаешь, что предать ее ты не можешь.

Четвертый уровень переживания – творческий. По сути, это тот уровень, к которому нас призывают духовные наставники. Когда человек сталкивается с ситуацией невозможности, когда он не может реализовывать свои ведущие мотивы, без которых он себя не мыслит человеком, находясь на своем наличном уровне, он не сможет никак ситуацию преодолеть. Чтобы не сойти с ума, человек начинает творчески перестраивать жизнь вокруг себя и себя самого. И происходит метанойя, изменение ума. При внимательном духовном наставничестве, постепенно обогащая человека, уча его бороться с гневом, собственной злостью, его раны можно исцелить. Но это – духовническая работа, которая в корне отличается от всех тех психологических приемов, которые сейчас практикуются.

Важно добавить, что работать над преодолением гнева нужно с православных позиций. С точки зрения светской психологии, идея гнева не решена: светские психологи не могут разобраться, полезен гнев или нет, потому что, с одной стороны, гнев дает энергию, с другой стороны, – разрушает. Православная позиция по этому вопросу такая: гнев был дан Богом человеку как сила напряжения для преодоления препятствий и достижения какой-то цели. Но в результате греховной зараженности человек за благо стал почитать что-то другое, какую-то свою страсть: например, славу. И человек начал силой своего гнева испепелять тех, у кого больше просмотров на ютубе. Путь исцеления от гнева в том, что по-гречески называется апатией, но не в том смысле, когда человек пьет водку, лежа на диване. Апатия на аскетическом языке означает бесстрастие: когда ты начальник, перед тобой подчиненный, которого нужно взбодрить, ты это делаешь, указывая ему на его ошибку, но при этом тебя не трясет от гнева. То есть сила напряжения остается, активность остается, но при этом ты не заражаешься личной ненавистью. В том числе это проявляется на поле боя: необходимо решить задачу, но при этом ты не испытываешь личной ненависти к противнику.

В книге «Кавказские подвижницы»[20] о двух схимонахинях, которые жили в советские годы и совершали реальные чудеса, рассказывается о высокопоставленном командире, с которым одна из этих схимонахинь была знакома. Этот командир когда-то участвовал в подавлении восстаний во время Гражданской войны, и впоследствии его стали мучить кошмары, в которых он бежал по подземелью, а за ним гнались озверевшие люди, готовые его растерзать. В одном из снов он добежал до некоего старца, который укрыл его мантией, и таким образом он спасся. Потом он понял, что это был преподобный Сергий. Этот командир стал ездить в Троице-Сергиеву Лавру, пришел к вере, потом принял постриг. Уже после Второй мировой войны он участвовал в разработках оружия, курировал действия в отношении ракет. Он заранее предвидел свою кончину, перед кончиной оделся в схимническое облачение, и, когда дверь взломали, его нашли в схиме. В руках его была записка, в которой он говорил, что нет противоречия между религией и наукой. Его история – пример того, что человек не просто реконструировал свою травму, но принял решение о деятельном покаянии. Если он в прошлом участвовал в несении смерти – то теперь он стал нести жизнь. Он тайно (поскольку религия еще была под запретом) переводил средства на восстановление храмов и помогал людям. Когда он пришел к вере, он вспомнил, что в детстве верил в Богу, но потом, под воздействием пропаганды большевиков о ненаучности религии, эту веру утратил. Уже после своего покаяния он стал изучать историю революции и понял, что в ней были задействованы определенные силы, целью которых было сеяние хаоса. То есть в итоге на свой травматический опыт он стал смотреть с высшей точки – с точки зрения личности, вечных смыслов.

У Ставрогина, героя романа Достоевского «Бесы» тоже отчасти было ПТСР – он участвовал в дуэлях, по его вине погибали люди, и он даже видел оскаленную морду демона. Епископ Тихон сказал ему провести 5–7 лет в послушании, чтобы исцелиться от опыта прошлого. Это великие слова. Потому что, если у человека есть развернутая психотравма, психологи предлагают только до бесконечности говорить об этой психотравме в надежде, что она как-то интегрируется в личность, но у них нет инструментов для этой интеграции. И здесь у духовника больше возможностей – он может начать человеку помогать выстраивать то, как он общается с людьми, например, со своими детьми в семье. Это все важно. Какой-то военнослужащий крикнул ребенка – ссора в семье, у него начались переживания, он не может с ними справиться и уходит в запой. В момент ослабления разума доминанта всегда будет всплывать, поэтому духовник, работая вместе с самим человеком, учит его не только анализировать опыт боевых действий или других травм, а может вместе с человеком обсудить, например, что тот будет делать, когда поссорился с супругой. Потому что, если человек не будет знать, что с этим делать, он уйдет в запой, у него всплывет какой-то механизм разрушения.

Мы не даем человеку техники забвения, практикующиеся также в светской психологии, – эти техники очень опасны. Мы не боимся на исповеди вытащить тот травматический опыт, который был пережит в прошлом. Если было, например, совершено убийство, даже на войне, и было совершено покаяние в нем, то и очищение, помимо самой исповеди, здесь тоже требуется, потому что трудно быть полностью бесстрастным после того, как твои товарищи погибли. Если духовник настраивает человека на встречу с Богом, где Господь помогает человеку эту рану зарастить, и если духовник одновременно учит человека бороться со своим гневом и другими страстями, то у человека происходит выход в посттравматический рост, и опыт травмы становится для него источником духовного возрастания. Также важно, чтобы духовник помогал человеку преодолевать ложные установки. Например, один спецназовец, который учился в суворовском училище, рассказывал, что знал ребят, которые еще в училище поклялись друг другу в верности своему боевому братству и пообещали, что за каждого убитого из «наших» убьют по 40 врагов. И что в итоге? Спецназовец сказал, что из этого братства осталось три человека, и получается, что каждому из них нужно убить несколько сотен. Здесь надо работать с человеком, надо говорить, что сам такой подход неверен. И у духовника здесь гораздо больше инструментов, чем у психолога, который не дает советов, а лишь отстраненно «наблюдает» пациента.

8. Духовная жизнь и ПТСР

Говоря о психологии, следует разделять популистику и серьезную науку, а также обращать внимание на личность конкретного специалиста. Если психолог как человек сам о чем-то размышляет, двигается, то он подходит к профессиональным задачам совершенно иначе по сравнению со специалистом, который живет в парадигме секулярного мира, то есть мира, который отказался от традиции, культуры, построенной на христианском базисе. Если этот базис потерян – акцент делается, в основном, на силе переживания: если было сильное переживание, то оно формирует ПТСР. Но если вопрос разбирают специалисты, которые базируются на какой-то духовности, то они больше склонны говорить, что психологическая травма является следствием утраты духовного иммунитета или вовсе его несформированности. Если у человека есть высший духовно-смысловой уровень, который позволяет интерпретировать происходящее с точки зрения высших смыслов, человек не чувствует себя щепкой в адском котле, понимает смысл истории, свою включенность в нее, осознает, что он делает каждую минуту своего времени – тогда, конечно, у него есть мощный иммунитет, позволяющий противостоять агрессивным разрушительным воздействиям.

В недавно вышедшей книге «Депрессия и травма: как преодолеть»[21] есть два материала: «Преодоление травматического опыта: христианские и психологические аспекты»[22] и «”Три Д” – Депрессия, Деперсонализация, Дереализация. Преодолеть отчуждение: в том числе, и о депрессии»[23]. В этих текстах, в том числе, анализируется травматический опыт Виктора Франкла, австрийского психиатра, пережившего заключение в нацистском концлагере, автора книги «Сказать жизни “Да!”: психолог в концлагере»[24]. Опытом Франкла гордится западная культура, однако за 4 года жизни в концлагере он, по собственным словам, близко подошел к апатии, то есть к той черте, за которой возможно психологическое разрушение. Но если мы посмотрим на наших православных священников и мирян, чьих свидетельств у нас бесчисленное множество – сроки их заключений в советских концлагерях во время гонений XX века исчислялись десятилетиями. Кто-то был гоним всю жизнь, кто-то находился в лагерях, направленных, подобно нацистским, на уничтожение людей. Их примеры и свидетельства показывают, что наличие духовного мировоззрения, веры позволяло человеку не только преодолевать ПТСР, но и вовсе не «заболевать» им.

Один знакомый священник, прошедший в прошлом Чеченскую войну, рассказывал, что те его сослуживцы, у которых не было духовного мировоззрения, во время или после войны сходили с ума. У него также были все шансы сойти с ума: в роте, где он служил, – а это была спецрота из спортсменов-разрядников, – осталось в живых три человека. Он вспоминал, что те зверства, которые творили противники с русскими солдатами, вызывали у последних чувство негодования и желание мести. По его словам, все, кто поддавался соблазну выместить месть на пленных или раненых чеченцах, в итоге сходили с ума. Несмотря на то, что сам он был свирепым сержантом – мог ударить подчиненного и т.д. – все изменилось в плену. Раньше он был уверен, что в плену не сломается, но, когда зашли противники и стали его бить, через полчаса он понял, что от его прежней основы ничего не осталось – как человек он был раздавлен. Но в то же время в этот момент как бы родился феникс: этот сержант был человеком думающим, и в плену он понял, что все, на чем строилась его жизнь раньше – свирепость, бицепсы – оно не работает. Как христианин он родился на этом стуле, связанный, в крови, и в итоге благодаря этому перерождению не получил ПТСР. Сейчас он жизнерадостный, веселый человек, он полностью адаптировался к полноценной гражданской жизни.

Другой знакомый спецназовец из очень элитного подразделения краповых беретов тоже рассказывает, что все его сослуживцы живут плохо. Он говорит, что в его жизни было одно сплошное кровавое пятно – Суворовское училище, 90-е, развал армии, многие знакомые военные ушли в организованные преступные группировки, были пьянки, тусовки – все это скребло совесть, не было покоя в душе. Но, когда он обрел веру, исповедь и духовная жизнь избавили его от ПТСР. Он сожалеет, что не может донести мысль о необходимости духовной жизни до своих друзей-сослуживцев, несмотря на то, что они поддерживают общение. Почти все его товарищи страдают ПТСР. Когда человек живет только войной, он неизбежно деградирует. Через какое-то время нужно людей выводить из боевых действий, чтобы они пришли в себя, переформатировались. Однако те, с кем служил этот спецназовец, из-за больших зарплат не выходили из боевых действий и некоторые сходили с ума. Он вспоминает, как сидел в бронетранспортере, и один человек рядом без конца рассказывал одну и ту же историю. Примечательно, что в фильме «Призраки»[25] – о гражданских, которые с оружием в руках стали защищать свою независимость, – один из бойцов говорит, что сначала не понимал, зачем их водят на концерты, в театры. А потом он понял – чтобы они не застряли в этой войне. Понятно, что на войне есть много срочных дел, но и переключаться тоже нужно. И вот, этот человек себя не потерял, не подвергся ПТСР, он может вернуться домой, снять форму и снова стать семьянином, оставив войну за порогом. Ухтомский называл это переключением доминант.

9. Ненависть и прощение

У людей, которые пережили насилие – на войне, в семье, в детстве – очень остро стоит вопрос о прощении. Иногда люди отказываются прощать, но без прощения невозможен полноценный выход из ПТСР. Психолог Эдит Ева Эгер, автор книги «Выбор» (эту книгу нельзя рекомендовать к прочтению, потому что некоторые техники «выхода» из ПТСР, описанные в ней, неприемлемы для христианского мировоззрения), в юности была заключенной Освенцима. Она тоже некоторое время мучилась вопросом: простить ли Гитлера. Иногда люди, пережившие большую травму, думают, что прощение означает, что зло победило. Но надо понимать, что, когда мы совершаем акт прощения, это не значит, что мы допускаем, что черное стало белым. Мы не оправдываем Гитлера или тех, кто совершает насилие. Акт прощения означает, что мы не обязаны рушить свою жизнь только потому, что Гитлер жил на земле. Митрополит Антоний Сурожский говорил парадоксальную вещь: человек ненавидящий заперт с насильником в своей голове. Вроде бы он хочет через ненависть освободиться от влияния насильника, но не может. Евагрий Понтийский называл гневливого человека идолопоклонником, потому что, когда гневливый человек пытается молиться Богу, в его голове присутствует образ обидчика.

Образ преодоления этой ненависти продемонстрировал известный боксер Василий Ломаченко. Он рассказывал, что первый его бой за звание Чемпиона мира был проигран: хотя зрители были на стороне Ломаченко, и его противник пользовался запрещенными приемами, судья все равно присудил победу не Василию. После поражения Василий был охвачен жаждой реванша (по-нашему – мести), он тренировался, непрестанно думая о том, как встретится со своим соперником и уложит его. Но потом, по мере развития Василия, противник перестал его интересовать по всем параметрам: карьерно, финансово. То есть Василий перерос эту ситуацию благодаря внутреннему развитию.

Опасность ненависти хорошо показана в рассказе Варлама Шаламова «Термометр Гришки Логуна». Заключенному, герою рассказа, нужно было написать жалостливое письмо администрации, но он не мог этого сделать, потому что ненависть сожгла его мозг. Ненависть убьет человека. Мозг у тебя один, сердце – одно, и, если ты будешь ненавидеть человека, который тебя пытал, если не сможешь его простить, – ты искалечишь себя и эту искалеченную модель поведения понесешь своим детям.

Известный старец архимандрит Павел (Груздев), которого арестовали и пытали в тюрьме в начале 40-х годов, вспоминает: «Во время допросов следователь кричал: “Ты, Груздев, если не подохнешь здесь в тюрьме, то потом мою фамилию со страхом вспоминать будешь! Хорошо ее запомнишь – Спасский моя фамилия, следователь Спасский!” Отец Павел об этом рассказывал: “Прозорливый был, зараза, страха, правда не имею, но фамилию его не забыл, до смерти помнить буду. Все зубы мне повыбил, вот только один на развод оставил”»[26]. Если бы архимандрит Павел ненавидел этого Спасского, он не смог бы выжить, не смог бы сохранить чувства оптимизма, которое позволяло ему ориентироваться в ситуации.

10. ПТСР как навык души. Интеграция травматического переживания в жизнь человека

ПТСР можно рассматривать как любой другой навык души. Нейронные сети формируют у нас ту самую доминанту (сам термин может быть разным у разных специалистов, но суть одна). Эта тема очень хорошо разработана в аддиктологии[27], хотя самого понятия ПТСР там нет, но механизм его развития представлен. У человека формируется определенная модель поведения, и все, что не вписывается в эту модель, отбрасывается. Эти навыки могут быть как хорошими, ведущими к благу, так и разрушительными. Известный старец Иерофей Дидаскал, житие которого на Афоне считается одним из образцов, старался помочь своим духовным чадам преодолеть именно тип реагирования на реальность. Гневливый человек на все реагирует гневом, унылый – унынием, человек с ПТСР на все может реагировать ненавистью. И изменить этот тип реакции на реальность – это шаг к исцелению.

Неким мостиком в понимании вопроса о формировании и преодолении навыков может служить книга профессора Марка Льюиса «Биология желания. Зависимость – не болезнь»[28], которая практически полностью ложится на православное мировоззрение. В этой книге хорошо показан механизм работы мозга при формировании навыков. Например, если человек всю жизнь любил Лондон, а потом стал ездить в Париж и полюбил этот город, то у него образовались новые нейронные сети, которые отвечают за то, что теперь человек отдает предпочтение Парижу. Льюис описывает, что тяга к наркотикам, например, строится на тех же основах, на которых строится любой другой навык человека. Если этого не понимать, мы снова упремся в бесконечные популистские разговоры.

Православные источники, которые так же хорошо описывают идею навыков, но уже в согласии со Святоотеческим опытом – это работы современного православного французского богослова Жан-Клода Ларше. Одна из важнейших его книг на эту тему – «Исцеление духовных болезней. Введение в аскетическую традицию Православной Церкви»[29]. В ней говорится, что когда мы боремся со страстью – а страсть – это тоже тип реакции на происходящее – то важно не только бороться с этой страстью, но и воспитывать противоположную ей добродетель. Святые Отцы, авторы Добротолюбия, тоже писали, что страсть побеждается в том числе через понимание. То есть, иными словами, чтобы победить сформированную модель поведения, нужно не только бороться с ней бесконечно и проговаривать ее, но и формировать в человеке новый конструктивный навык, формировать связь с конструктивными сторонами жизни, с новыми людьми, погружать человека в культурный, смысловой контекст. Во всем этом человеку может помогать духовник. И тогда, через понимание жизни, человек перестроит свой навык, свою патологическую доминанту.

Духовник может помочь человеку не столько разрушить симптомы его ПТСР, сколько включить этот симптом в целостное мировоззрение, в котором симптом тонет и теряет свое жало, десенсибилизируется. Виктор Франкл в своей книге «Доктор и душа: Логотерапия и экзистенциальный анализ»[30] упоминал, ссылаясь и на других специалистов, что никогда никакими психологическими средствами не удается разрушить симптом, но этот симптом можно включить в целостное мировоззрение, в котором он утонет.

Некоторые авторы, изучающие ПТСР, пишут, что необходимо провести интеграцию травматического опыта в последующую жизнь человека, чтобы то, что случилось в прошлом, стало частью жизненного опыта. Но если нет смысловой вертикали, если человек не разобрался в том, кто он, к чему он призван и для чего вообще живет, то вопрос интеграции становится проблематичным. Например, женщина, претерпевшая изнасилование, пошла в проституцию – она тоже по-своему интегрировала опыт насилия в свою жизнь. Военнослужащий, который видел отрезанные головы, – стал язычником, фанатом идеи Вальгаллы, или стал, как эсэсовцы, поклоняться культу смерти[31]. Он ведь тоже по-своему интегрировал опыт прошлого в свою жизнь…

Стивен Джозеф высказывает справедливую идею о том, что какие-то образы в сознании человека с ПТСР остались необработанными, и поэтому они вторгаются в его психику снова и снова, видимо, пытаясь быть обработанными. Есть данные, что во время депрессии активируется зона мозга, ответственная за принятие решений – то есть человек что-то недодумал. Следовательно, мы приходим к выводу, что нельзя заглушать в себе травматический опыт. Большинство светских техник по заглушению этого опыта, о которых мы говорили в начале, вызывают опасения. У человека есть потребность обретения, осознания правды, даже если это касается травматического опыта. Другой вопрос – что он будет дальше с этой правдой делать, если у него не выстроен высший уровень личности, как он ее осмыслит?

11. Адаптация к гражданской жизни после перенесенного травматического опыта

Идею ПТСР можно понять как адаптацию со знаком минус. Некоторые врачи считают, что раковые клетки появляются, когда организм отравляется фармацевтикой, химией – возникает токсичная среда, и клетка мутирует, чтобы выжить. Потом эта клетка не принимает участия в работе организма. Так же молодой человек, который попадает на фронт, видит безумие, жестокость – он начинает адаптироваться со знаком минус, чтобы его психика не так страдала. Он начинает ругаться матом, отрезать врагам уши и так далее. То есть он пытается «спастись» через расчеловечивание, через снижение порога сознания. Но очень важно помнить, что, когда гаснет деятельность разума, человек – не мгновенно, но достаточно быстро – переформатируется исходя из характера тех импульсов, которые до него доносятся из среды вокруг. То есть он катастрофически меняется, и главная проблема в том, что с этим багажом он возвращается в гражданскую жизнь. И адаптироваться к ней он не может, потому что у него сформировался другой взгляд на людей, на проблему. И слава Богу, если у него были хоть какие-то интересы до фронта или хотя бы способность дружить, – тогда он, обогащаясь лучшим, что может замечать в людях, становится способным переключиться со своей травматической доминанты на что-то более конструктивное. Если же он обладает гордостью и навязывает всем вокруг свое поведение, то он начинает конфликтовать с другими и найти себя может только на войне, что хорошо было показано в фильме «Апокалипсис сегодня», о котором упоминалось в первой главе данной работы: герой фильма чувствовал себя на войне, как рыба в воде, но в гражданской жизни оказался совершенно деморализован.

Адаптация со знаком минус – это катастрофа. Очень хорошо это было показано американским психиатром Бруно Беттельхеймом в книге «Просвещенное сердце»[32], где он рассматривает поведение узников концлагерей. Сама книга тяжелая – не столько потому, что там описаны зверства, сколько из-за факта, что впоследствии сам Беттельхейм покончил с собой: он пережил концлагерь, но не смог пережить смерть жены. Эта книга – свидетельство психиатра о том, что, когда он оказался в концлагере, он понял, что все, что он знал о психоанализе, перестало работать. Он не мог объяснить поведение людей – как заключенных, так и надзирателей – с позиций психоанализа. Бруно Беттельхейм описал стратегии выживания людей, но стратегии, оторванные от духовности, от мировоззрения, от Бога – сам автор бы неверующим и негативно относился к вере[33]. Бруно Беттельхейм приходит к выводу, что все стратегии выживания, которые он наблюдал вокруг во время заключения, привели к краху. Мы понимаем, что причина краха в том, что у людей не было высшего уровня, с которого можно было бы по-другому посмотреть на ситуацию, но Бруно, видимо, об этом уровне ничего не знал. Например, одна из описанных им стратегий – это эмоциональное очерствение. То же самое описано в повети Б.Л. Васильева «А зори здесь тихие» – командир обучает девушек тому, что на войне нужно зачерстветь. То есть у человека на душе образуется некая мозоль, которая, может быть, и поможет ему меньше чувствовать боль и страдания на войне, но как он вернется потом обратно с этой мозолью? То есть он помогает себе выжить на войне, но в то же время теряет основу для взаимодействия с людьми, которое могло бы напитать его надеждой, информацией, важной для выживания и т.д.

Также запрещенным приемом адаптации является расчеловечивание противника. Чтобы преодолеть порог убийства, противника начинают представлять как недочеловека. Нашим воинам важно сохранить в себе человека, не опускаться до мысли, что мы убиваем не людей, а клопов и тараканов. Может быть, проще воевать, когда ты думаешь, что твой враг – недочеловек, но как ты потом с этой мыслью вернешься домой, как будешь воспитывать своих детей? Если ты привык к тому, что люди – это тараканы и клопы, ты вед можешь ударить и своего ребенка, когда он что-то скажет тебе поперек.

Адаптация же со знаком плюс – это идея воина-христианина. Есть замечательная беседа Марии Шукшиной с иеромонахом Троицкой Лавры Нектарием, где рассказывается о зарождении нового этноса на территории Украины, высказывается мысль о том, что мы воюем не с самой Украиной, а с новым искусственным формированием, которое построено на неоязыческих паттернах. И очень важно остаться при этом человеком. Во-первых, не закрывать глаза на то, что происходит, но при этом иметь такую систему взглядов, основанных на истине, чтобы у тебя была основа для осмысления происходящего – тогда условный рефлекс не сформируется.

12. Условный рефлекс и вторая сигнальная система. Эрик Ломакс, «Шантарам», преподобная Мария Египетская

Условный рефлекс изучал академик Павлов в своих знаменитых экспериментах с собаками. Павлов включал лампочку, давал собаке еду – и у животного вырабатывалась слюна. Через какое-то время при включении лампочки еду уже не давали, но слюна все равно вырабатывалась.

Этот условный рефлекс в контексте боевых действий был хорошо описан в книге Эрика Ломакса «Возмездие»[34]. Во время Второй мировой войны он, будучи британским солдатом, попал в японский плен. Как военнопленный он работал на строительстве железной дороги, и у него обнаружили зарисовки и радиоприемник, по которому он слушал новости с фронта. Японцы посчитали, что Эрик является агентом шпионской сети и его задача – передать планы железной дороги. Эрик не смог объяснить, что радиоприемник нацелен только на прием данных, но не на передачу. Его пытали. Во время допросов он привык собираться в комок: мол, я никому ничего не скажу. Когда он вернулся домой, у него остался этот рефлекс: если жена его спрашивала о каких-то бытовых вещах, он по привычке сжимался в комок. Ему никто не мог помочь, и он очень хорошо описал ощущение стыда: мол, я взрослый мужик, зачем я кому-то сейчас буду рассказывать о своих переживаниях? Единственной, кто смог ему помочь, была женщина, член организации помощи ветеранам, и смысл ее помощи состоял вовсе не в каких-то умных словах, – она просто его слушала. Она слушала Эрика не с профессиональным спокойствием психотерапевта, а по-настоящему. И глядя на эту женщину, он понял, что его история имеет шанс не утонуть в бесконечном потоке подобных историй, он почувствовал, что он – личность, а не просто статистическая единица в практике этой женщины. Через 30 лет жена Эрика узнала, что японец, который его пытал, жив – он написал в газете, что молится – по-своему, по-буддистски, за английских офицеров и отдельно упомянул Эрика, которого пытал. Жена Ломакса написала этому японцу письмо: как вы смеете, мол, писать о том, что вы чувствуете, что англичане вас простили, если мой муж жив и вспоминает вас? А у Эрика как раз была ненависть, он постоянно вспоминал плен. Но постоянные воспоминания не освобождает человека от последствий ПТСР. И тогда Эрик с оружием приехал в Японию, желая убить своего бывшего мучителя. Но оказалось, что японец был готов смиренно принять смерть как некое искупление своего участия в этих пытках. И у Эрика при виде смирения этого японца что-то дрогнуло в душе, и он его простил. И эта глыба ПТСР растворилась.

Джудит Герман – человек, живущий в постмодернистском мире, – в книге «Травма и исцеление» проговаривает, что месть, по ее мнению, не освобождает от ПТСР, но что и прощение тоже от него не освобождает. В последнем она ошибается. Об этом и есть история Эрика Ломакса – о прощении и о том, как выглядит травма. Это по сути и есть сформированный условный рефлекс.

К теме прощения есть еще одна иллюстрация из художественного произведения, известного романа «Шантарам». Художественные произведения на тему ПТСР тоже важно знать, потому что они дают некую форму, с помощью которой можно помочь человеку, пережившему травму, описать свои чувства. По доносу одной женщины, содержавшей публичный дом, Шантарам, герой романа, оказался в тюрьме и чуть не погиб. Он поклялся, что, когда вернется с войны в Афганистане, он убьет эту женщину. Вместе со своим товарищем он нашел ее, побил ее охранников и наставил на нее пистолет. Но в этот момент он увидел, что она пьяная, уже деградировавшая женщина, и он понял, что, если он нажмет на курок, он станет таким же, как она. И для него этот момент отказа от мести был вопросом его выживания, – чтобы он не опустился до такого же уровня.

Также последствия ПТСР очень хорошо описаны в уже упомянутой книге «Выбор» психолога Эдит Евы Эгер. Несмотря на то, что выхода там не показано, – скорее приводится либеральная повестка и предлагаются очень опасные психотерапевтические методы – но то, как выглядит ПТСР, описано хорошо. Побывав в Освенциме, автор после войны перебралась в США, и однажды у нее началась паническая атака в автобусе из-за того, что кондуктор спросил у нее билетик. Из-за повелительного голоса кондуктора у Эгер включилась травматическая доминанта, она вспомнила, как немец в концлагере наставил на нее дуло автомата и что-то спрашивал таким же повелительным тоном. И она от ужаса упала на пол автобуса и думала, что лежит под дулом автомата.

В аскетике очень хорошо знакомо подобное явление, оно называется «предприятие». Предприятие – это не завод, а то ощущение, что примерно испытывала преподобная Мария Египетская. В ее житии сказано, что в пустыне в ней восстанавливались ощущения из прошлого: ей хотелось блуда, вина, мяса. То есть предприятие – это когда в человеке внезапно возникает память о грехе вместе с теми физиологическими процессами и ощущениями, которые были у человека тогда, многие годы назад. Как будто из небытия это все вдруг восстанавливается. Один духовник советовал при возникновении таких ощущений действовать по принципу Марии Египетской: лечь на пол и читать 10-ю молитву, ко Пресвятой Богородице, из утренних молитв. В ней есть такие слова: «…избави мя от многих и лютых воспоминаний и предприятий» – это как раз про то, что было у Евы Эгер и Эрика Ломакса.

В теме ПТСР важно еще одно понятие – вторая сигнальная система. Это деятельность разума, некие семантические сети. Частично вторую сигнальную систему можно сопоставить с неким логосом, о котором говорят духовные авторы. Деятельность второй сигнальной системы может препятствовать выработке условного рефлекса. Например, есть такая китайская пытка каплями воды, которые медленно капают на голову, и человек от этого постепенно сходит с ума. Когда человек сосредотачивается на этой капле целиком, он не может ни о чем больше думать, когда капля падает в миллионный раз, кажется, что сотрясается вселенная. Но человек может с помощью разума переинтерпретировать этот мучительный сигнал. Например, он может с каждой каплей читать слово Иисусовой молитвы. И тогда капли будут его не уничтожать, а возводить на высшие духовные степени.

В работе «Три силы»[35] рассматривается действие трех сил в человеке: вожделевательной, раздражительной и мыслительной. Мыслительную силу, хотя она активируется Богом, благодатью Святого Духа, можно отчасти сопоставить со второй сигнальной системой. В этой работе описывается рефлекс, по Попову, и сравнивается опыт языческого воина с опытом Александра Невского, воина-христианина. Это непревзойденный воин на поле боя и мудрый любящий правитель, когда нужно что-то решать в отношении мирных граждан.

Здесь также можно вспомнить пример Романа Брага, священника, опыт которого очень хорошо иллюстрирует тему плена. В коммунистической Румынии о. Роман был подвергнут заключению, его посадили в камеру сенсорной депривации, где не было света, чтобы человек сошел с ума. И он, будучи священником и написав даже книги об Иисусовой молитве, вспоминал потом, что, находясь в этой камере, он встретился с Богом. Эта камера, которая должна была стать источником безумия, послужила для него купелью, в которой он приобщился к глубине богообщения. Если сознание подавлено ужасом и ненавистью, внешняя реальность начинает накладывать на него уродливые отпечатки. Но если у человека есть понимание происходящего, собственное мировоззрение, то уродливый отпечаток не формируется. Подробнее об этом можно почитать в работе «Интеллектуальная деятельность как стратегия выживания в условиях тотального давления»[36]. В ней описывается опыт узников концлагерей, но он применим и к теме плена, – как люди могли выжить тогда, когда все было против них. Основная идея работы в том, что в условиях ужаса плена вторая сигнальная система человека подавляется, формируется условный рефлекс. Но любящим Бога все содействует ко благу (Рим. 8:28). Когда человек постоянно пытается поддерживать связь со Христом, он понимает, что, отклонившись от этой связи, например, через ненависть, он разовьет в себе это деструктивное чувство, а потом с ним он войдет в вечность. Даже Виктор Франкл говорил: главным, что помогает человеку выжить в условиях концлагеря, является точка опоры на будущее. Очень важно, что эта точка опоры – не встреча с любимыми людьми, потому что они могут погибнуть, пока ты находишься в плену, и тогда у тебя не будет мотивации жить после возвращения. Для нас точка опоры состоит в том, что свое внутреннее состояние мы унесем с собой в вечность. Если я сейчас деградирую – я войду в вечность в таком состоянии и не смогу в вечности быть со Христом. Когда человек постоянно думает, как эту ситуацию исправить, он все время развивается в хорошую сторону. За счет того, что его сознание работает в конструктивном ключе, травматический опыт у него не формируется. Это похоже на образ ручейка, который течет постоянно, поэтому зимой вода в нем не замерзает.

13. Крах и надежда: еще раз о техниках выхода из состояния ПТСР

Еще одна работа на тему ПТСР – «Посттравматический рост и опыт христиан, переживших гонения. Между памятью и забвением»[37]. В ней анализируется опыт узников и тех людей, которые прошли войну. В частности, упоминается книга Ишмаэля Биха «Завтра я иду убивать»[38]. Это воспоминания мальчика-солдата, который с оружием в руках участвовал в вооруженном конфликте в Африке, жестоко убивал людей. Каким образом возможен выход из таких психологических состояний? Техники забвения, которые предлагает западная психология, как уже говорилось, для нас неприемлемы. Если смысловой контекст разрушен, люди живут в эпохе постмодерна, то ничего не остается, кроме как забвение и бегство. Ишмаэль Бих в 15 лет смог выйти из военного конфликта и сознательно вернуться к нормальной жизни потому, что в детстве у него была сформирована внутренняя опора. У него была дружба, был контакт с родителями, и за счет этого опыта он не сломался внутренне.

При некоторых видах реабилитации военнослужащих используется экстази. Но, если мы понимаем, что ПТСР – это перевозбуждение мозга, никто не может дать никакой гарантии, что военнослужащий, который примет психостимулятор, затем не покончит с собой. И самое главное, что у человека при таком способе реабилитации не сформируется внутри основа воина-христианина. Если он погасил воспоминания, – что ему остается дальше – идти убивать снова? Мальчики-солдаты, которые описываются в книге Ишмаэля Биха, проходили вместе с ним реабилитацию, девиз который был «Ты ни в чем не виноват». И мало кто из них смог вернуться к нормальной жизни, потому что они не осмыслили ситуацию, не включили пережитый опыт в свою личность, и если снова начнется какой-то конфликт, они будут в него втягиваться, потому что у них не сформировалось никакого противоречия.

Один спецназовец из элитного подразделения рассказывал, что с ними много занимались, потому что для выращивания бойца такого уровня нужно много сил. Но помогло ему даже не это – помогли ему Соловки. И – самое главное – конструктивный процесс начался тогда, когда он стал понимать: это в моей жизни было правильно, а это – неправильно. Такое честное и мужественное признание себе в том, что что-то было неправильным, помогает избавиться от психологических и духовных последствий. Западно-ориентированные техники часто отрицают этот момент. Даже Ева Эгер, которая вышла читать лекцию ветеранам Афганистана из подразделений, где было огромное количество самоубийств, начала говорить им о том, что они должны себя принять и простить. Но принцип «принять и простить» не работает. Джудит Герман в своей книге «Травма и исцеление» говорит, что не работает и обвинение себя во всем, то есть попытка уйти от ПТСР через самообвинение, но одновременно не работает и принцип «ты ни в чем не виноват». Люди с ПТСР, которым говорят, что они ни в чем не виноваты, скорее будут видеть в этом попытку обесценить их тяжелый опыт. Поэтому каждый раз нужно конкретно исследовать, что произошло. Джудит Герман приводит ситуацию, когда один офицер ехал со своими подчиненными в джипе, а джип подорвался на мине, люди погибли. У этого офицера остались самообвинения в русле того, что это он должен был сидеть за рулем. Это абсурд – офицер не должен сидеть за рулем, но при детальном исследовании ситуации стало понятно, что, когда был получен приказ, у него возникли сомнения, но этими сомнениями он с командованием не поделился. Соответственно, если бы дальше была история покаяния в том, что он струсил или по другим причинам помолчал, покаяние помогло бы ему исцелиться от ПТСР.

Для военнослужащих характерны повторяющиеся тематические сны на тему убийств. Причем даже если встать ночью, например, в туалет, этот сон как будто ставится на паузу, а потом продолжается. Один духовник считает, что это – инфернальное воздействие, свидетельство того, что, значит, за человеком что-то осталось. Может быть, он даже исповедовался, но еще не принес плоды покаяния, которые проявляются в том, что нужно преодолеть сам разрушительный навык. Один человек изменил жене, поисповедался, исполнил епитимью, но не успокоился – при детальном рассмотрении ситуации оказалось, что он изменял жене из-за того, что жена была очень безэмоциональна, и ему казалось, что она его не любит. Получается, что он изменил из-за собственной гордости, вследствие которой он считал только свои взгляды правильными. Неумение в других людях видеть их положительные качества и являлось тем, что нужно было ему в себе менять, чтобы успокоиться. Например, конкретно в данном случае нужно было для начала признать, что жена, хотя и неэмоциональна, но она такова, – возможно, именно так она и проявляет любовь, как может. Соответственно, каждый раз нужно детальное исследование ситуации.

Итак, обобщая все, что было сказано, можно сделать вывод о том, какие возможности выхода из ПТСР у нас есть. Один духовник, отвечая на вопрос, как выйти из психоза[39], заметил, что у монахов, конечно, в монастыре есть хорошая основа для того, чтобы работать над собой. У мирян такой возможности часто нет: они работают, вечером приходят домой, может быть, выпьют таблетку и т.д. Но возможность справиться с психозом, ПТСР и травматическим опытом появляется и у мирян, когда, например, на приходе организуются еженедельные встречи. Имеются в виду не психотерапевтические встречи, не общества анонимных алкоголиков, но совместное общение под руководством опытного духовника, когда обсуждаются вопросы, которые касаются каждого: например, как развиваться, как бороться с гневом, как воспитывать детей. Такие встречи дают очень хорошие результаты. Например, в Православном центре во имя святого праведного Иоанна Кронштадтского[40] реализуется подобная практика, называется она парадигмальным подходом – когда у человека в процессе реабилитации меняется парадигма. Самые тяжелые люди, от которых отказались психиатры, которые прошли какие-то немыслимые вещи, раз в неделю собираются в этой общине, начинают высказываться, образуется какая-то общая тема, а ведущий этих встреч монах Иоанн (Адливанкин) в конце подводит какой-то итог. И если представить, что у человека есть 300 вопросов, на которые он не знает ответ, то после подобной встречи 2-3 пункта у него уже закрыты. Когда человек общается с духовником 3-4 года, а если духовника нет, то ходит на такие встречи, он формирует в себе новые навыки, которые помогают исцелиться от последствий ПТСР.

Концепция нашей отечественной психиатрии, в частности, Льва Выготского, гласит: чем дальше программа реабилитации отстает от симптома, тем эффективнее реабилитация. Поэтому реабилитацию нельзя строить только вокруг симптомов или причин ПТСР. Если человеку постоянно напоминать тему войны, мы рискуем углубить проблему. Ведь проблема вернувшихся с фронта – в общении с женой, с детьми: тебе сын что-то сказал, ты его ударил, потом ты сам ушел напился или тебе кажется, что все вокруг плохие. В таких ситуациях духовник может с человеком прорабатывать не конкретно то, что произошло на войне, а начать последовательно разбирать общение с женой, с детьми, проводить родительские собрания. И постепенно у человека появляется система взглядов, которая позволяет ему воспринимать мир, система смыслов, которая помогает ему переинтерпретировать травматическую доминанту.

Психотерапевтические группы, которые описаны в научной литературе, видятся не совсем нашей историей. Все-таки общество США – это общество атомизированное, 80% людей там принимает Прозак – жесткий антидепрессант. Если бы психотерапия работала, зачем бы они принимали Прозак? Также стоит учесть, что книги, которые издаются в США и вообще на Западе, нацелены на продажу – на продажу самих книг и курсов вокруг этих книг. Для людей, которые живут в этом атомизированном обществе, где связи между людьми разрушены, психологическая группа – может быть, единственное место, где тебя услышат. Но в России, хотя люди сейчас тоже несколько атомизированы, это все еще не так. У нас дух более общинный. Также у нас есть возможность приобщиться к Преданию Церкви самостоятельно, в Штатах же это Предание разрушено, поскольку христианство раскололось на тысячи деноминаций, и психологическая группа там, может быть, – единственное место, где человек может услышать хоть какую-то обратную связь от людей, какую-то иную точку зрения на свою проблему. У нас, слава Богу, человек может самостоятельно двигаться в этом вопросе. А если на приходе делать общины – не по подобию того, как они понимаются на Западе, а просто собираться на приходе и разбирать, например, опыт удачного выхода из ПТСР – такие встречи будут давать свои плоды.

14. Проблематика современной психологической научной литературы в области ПТСР

Многие современные научные работы на тему ПТСР написаны в русле постмодернистской концепции. Постмодерн делает человека «свободным» перед лицом культуры, любых смыслов и любых взглядов. Поэтому эти работы очень противоречивы. С одной стороны, прежде чем приступить к терапии, нужно создать обстановку безопасности, чтобы, например, родные помогли человеку. Но если люди отказываются от религии, трудно им объяснить, почему они должны любить другого, тратить на него свое время, помогать. Тогда возникает вопрос, почему родные этого человека должны терпеть его психоз. Они могут терпеть его только тогда, когда понимают, что «нет больше той любви, аще кто положит душу свою за други своя» (Ин. 15:13). Соответственно, без духовного подкрепления многие психологические концепции висят воздухе.

Джудит Герман в книге «Травма и исцеление» предлагает способ исцеления от ПТСР через обретение власти над реальностью. Она говорит о том, что изнасилованная женщина должна обрести власть над реальностью, но в то же время Герман не понимает, что тот насильник, который травмировал эту женщину, возможно, через насилие тоже пытался обрести власть над реальностью. Возможно, у него были какие-то проблемы, он считал себя никчемным и так далее – и повысил свой статус в собственных глазах через насилие над этой девушкой. Поэтому власть над реальностью тоже может быть патологическим вариантом компенсации. Одна верующая профессор сказала, что в таких ситуациях нужно опираться не на власть над реальностью, а на попытку включить человека в социум, но не как ожидающего чего-то от социума (мол, любите меня, помогайте мне избавиться от ПТСР), а как одного из членов этого социума.

У русского религиозного философа Ивана Ильина есть замечательное сочинение «Рождественское письмо»[41] – пример переживания на творческом, четвертом уровне. Это всего одна страница, но она гениальна. Герой, будучи на чужбине, испытывает очень большое чувство одиночества, роется в старых письмах и находит мамино письмо, в котором она пишет, что человек чувствует себя одиноким, потому что требует от других любви, а когда ее не получает, еще больше ожесточается и, своей жесткостью еще более распугивая других, в итоге сидит печальный и несчастный. Но – говорит она – человек должен быть, как цветок: цветок, даря свой аромат, не спрашивает, принимают ли люди этот запах. Цветок дарит запах, даже когда его топчут. Невозможно других заставить себя любить. Но когда у человека появляется бескорыстная доброта, направленная к людям, тогда и он сам от них скоро почувствует обратный поток любви, и вместе они станут букетом цветов.

 

Мы уже упоминали об одном военнослужащем, который был во Вьетнаме, и потом вернулся с ПТСР. Выяснилось, что ему на войне нравилось насиловать, нравилось ощущение безнаказанности. Если просто ориентировать человека на обретение власти над реальностью, чем ему это поможет? Пока он не изменит свое отношение к людям, пока люди для него не перестанут быть букашками, он не сможет действительно обрести связь с другими людьми. Святые Отцы говорят: «В ближнем – мое спасение», и психологи говорят, в принципе, о том же: что тот объем данных, который помогает нам переинтегрировать свои проблемные ситуации, мы получаем именно через ближних. То есть вступая с ними в общение, слыша через них другую точку зрения, не согласную с нашей, но ради любви пытаясь простить ближнего, на него не прогневаться и понять, что он говорит, – мы начинаем развиваться в хорошем смысле слова.

Но – о чем не договаривают научные источники – в каком-то смысле исцеляет и сама жизнь. Часто современные психотерапевты описывают своих пациентов, не признавая, что исцеляет сама жизнь: здоровые отношения, конструктивный процесс, участие в каком-то общем деле. Именно на это нужно ориентировать человека, и тогда он через общение с людьми, участвуя в чем-то положительном и конструктивном, сможет приобрести тот необходимый объем данных, смыслов и информации, которые запустят его вторую сигнальную систему и помогут ему переинтегрировать этот опыт.

В западной литературе, при игнорировании культуры, терапия висит в воздухе. Субъективно это похоже на образ человека, который сидит в подземелье и которому говорят, что на самом деле солнца нет и нужно привыкнуть к этому подземелью. Часто курс психотерапии продолжается бесконечно. Мы же не имеем традиции зависимости пациента от наставника. В идеале, если духовное руководство ведется правильно, со временем человек перестает нуждаться даже в духовнике. Конечно, он будет время от времени корректировать какие-то моменты с духовником, но в целом духовник за 3-4 года помогает человеку выстроить систему представлений в какую-то единую картину мира, и человек осваивает ее дальше самостоятельно. В общении между духовником и чадом не ставится задача, как в обществе анонимных алкоголиков, пожизненно привязать человека к какой-то группе. Если человек пожизненно привязан к какой-то группе, то это скорее вопрос о том, что такая группа не помогает.

Напоследок хотелось бы сослаться на опыт белогвардейского офицера Юрия Бессонова, иллюстрирующий многое из того, о чем было сказано. Юрий Бессонов был белогвардейским офицером из элитных подразделений, он оказался в советском концлагере рядом с Соловками – в Кеми. Бессонову как бывшему кадровому военному в нечеловеческих условиях концлагеря предложили встать на сторону администрации, но так как он был христианином, он понимал, что для него этот вариант неприемлем. И тогда он принял решение бежать, чтобы оставить совесть чистой. Свой опыт он описал в работе «Двадцать шесть тюрем и побег с Соловков»[42], остается только поражаться, насколько это был невероятный по своему исполнению побег. Он с товарищами прошел по непроходимой территории. С ним вместе бежал ингуш Созерко Мальсагов, он был таким волком, воином, и даже для него этот переход был тяжелым. В своих записках Мальсагов потом писал, что, когда все они падали от усталости, Бессонов, который был старшим группы и чувствовал ответственность за спасение этих людей, поднял винтовку и сказал, мол, если вы сейчас не встанете, я вас расстреляю. Он заставлял их подняться под дулом винтовки и продолжать бежать. В каком-то смысле, благодаря такой жесткой мотивации они и спаслись. И, что удивительно, даже во время побега, когда за Бессоновым и его группой по пятам шли вооруженные убийцы – охранники лагеря – он спокойно спал по ночам. Он оставил часть своих заметок на полях Евангелия. Он был счастлив даже в это время, потому что сохранял свою связь со Христом, не был жесток даже к охранникам – не убивал, даже если мог.

Не нужно людей на войне провоцировать какими-то смыслами о смерти и войне, они и так уже спровоцированы. Смысл жизни в том, что, если есть связь со Христом, эта связь удовлетворяет все твои духовные потребности. Если этой связи не будет, не будет высшего духовно-личностного звена, то никакие поговорки Суворова не сработают. Есть такая книга «Пропавший без вести» – книга о Второй мировой войне. Это книга повествует, в том числе, и о том, как один человек, знающий немецкий язык, был заброшен в годы Великой Отечественной Войны в Крым, оккупированный немцами. И член партизанского отряда учил его поговоркам Суворова. Но поговорки Суворова работают, как говорил один священник, только если ты живешь, как Суворов. Если ты веришь, как Суворов. Но когда этой веры нет, когда нет этого уровня понимания вечной жизни, понимания «положить душу за други своя» – рифмованные идеи не дают человеку опоры.

15. Рекомендованные к прочтению книги

Рекомендуется к прочтению книга Вадима Бойко «После казни»[43]. Автор – наш военнослужащий, в юности прошедший нацистские концлагеря, – говорит о том, что самым главным в этом ужасе было как раз не зачахнуть, не отчаяться выйти из черноты через любовь к другому – любовь помогала не только выжить физически, но и сохранить самосознание, творческое отношение к реальности. Впоследствии Вадим Бойко пришел к вере.

Также рекомендуется упомянутая книга Юрия Бессонова «Двадцать шесть тюрем и побег с Соловков». Юрий Бессонов был верующим, он писал, что его спасла только любовь – то есть та самая вторая доминанта. Вывод, который можно сделать из его опыта, – важно не столько разрушать патологическую доминанту, сколько дать человеку вторую, более бодрую доминанту, которая затормозит патологическую.

Рекомендуется книга Дмитрия Быстролетова «Пир бессмертных»[44]. Это книга о разведчике в Чехословакии, законспирированном, глубокого залегания, который в 37-м году был вызван в Россию, награжден и – осужден на 25 лет лагерей. Он потерял свою семью. В книге описано, как он выживал, и его опыт как раз иллюстрирует все идеи на тему второй сигнальной системы.

Рекомендуется книга Даниила Гранина «Мой лейтенант»[45]. И, конечно, гениальная книга Евгения Невесского «Первый эшелон»[46]. Е.Н. Невесский в 1941 году попал в Первый эшелон. Перед началом войны к границам С ветского Союза были стянуты ударные силы Красной армии, но советское командование не наносило превентивный удар, вероятно, желая выглядеть политкорректно или пытаясь разрешить ситуацию дипломатическим путем. Советские танки, стоявшие на границе в качестве «ударного кулака», как потом оказалось, были вообще без танкистов. В результате такого ожидания немецкие войска атаковали первыми, разбомбили всю советскую авиацию, уничтожили передовые советские части, и волна эта дошла почти до Москвы. И только после этого нападения командование СССР, наконец, дало приказ первым российским армиям выдвинуться навстречу врагу. Но из-за того, что все происходило в спешке, не очень хорошо организовано, хотя при превентивном ударе все могло быть иначе, Первый эшелон полностью попал в немецкое окружение.

Невесский рассказывает: кругом горят деревни, их эшелон загоняют в окружение, у всех – ощущение полной паники и подавленности. Но примечательно, что в нем самом – какая-то искра, в обстановке общего отчаяния – отчаяние его не захлестывало. И вот однажды в плену расстреляли российского военнопленного, его вещи разобрали, кому что было нужно, а оставшийся вещмешок бросили к печке. Почему-то Невесский решил заглянуть в этот мешок. Видимо, в этом порыве был Божий промысел, потому что в вещмешке он нашел Библию.

Идеи и мысли из этих произведений приведены в книге «Щит веры»[47]. В ней собраны также главы из книги «”Победить свое прошлое”: Исповедь – начало новой жизни»[48]. Это книга о полной исповеди писалась в контексте опыта военнослужащих. В ней говорится о православной практике полной исповеди, на которой благодать Божия исцеляет человека.

Очень хороша серия книг Сергея Галицкого «Из смерти в жизнь», в которую входит книга «Записки военного священника»[49], написанная Сергеем Галицким на основе бесед с военным священником протоиереем Димитрием Василенковым. Это книга о помощи Божией, о которой свидетельствовали солдаты, участвовавшие в современных войнах на Северном Кавказе, в Чечне, Афганистане, Сирии. Там описан, в частности, один случай, когда в подразделении, где находился о. Димитрий, были большие потери, и тогда он стал на построении выносить икону, и люди стали к ней прикладываться. Потери прекратились, и все солдаты этого подразделения впоследствии живыми уехали домой. Также там описан один случай про обращение ко Христу – о том, какой смысл ты обретаешь при встрече с Ним, когда даже негативный опыт, пережитый тобой, становится положительным. Один военнослужащий играл с пулеметом (к сожалению, это частая история): он направил на сослуживца дуло и нажал на курок, думая пошутить. Оружие оказалось заряжено. Военная прокуратура стала вести дело, виновного вызвал командир, потому что был высок риск самоубийства этого парня. И когда о. Димитрий к нему приехал, он сказал, что, если он сейчас обратится ко Христу, Христос ему поможет. Он крестил его прямо там, в тюрьме, и действительно произошло чудо. Родственники убитого по письмам своего сына знали об этом сослуживце, который нажал на курок, знали, что у них не было вражды. Они поняли, что это был ненамеренный эпизод и ходатайствовали на суде о смягчении наказания. Таким образом, через обращение ко Христу, парень избежал самоубийства.

16. Некоторые препараты

К гомеопатии у разных людей существует разное отношение, и здесь не будем анализировать различные точки зрения на данный метод лечения. Кратко стоит отметить, что на ужас смерти в гомеопатии существуют следующие препараты: Аконит (200 и 1000), страмониум, Опиум (речь идет не опиуме как таковом, а о гомеопатическом препарате), Арсеникум альбум.

[1] Симптом гипервозбудимости – одно из проявлений ПТСР (посттравматического стрессового расстройства). Он характеризуется повышенной тревожностью, раздражительностью, агрессивностью, рискованным или деструктивным поведением, трудностями с концентрацией внимания, повышенной реакцией испуга и т.д. У человека с таким симптомом во время занятий обычными делами могут внезапно начать возникать в голове образы, отсылающие его к произошедшим в прошлом травмирующим событиям.

[2] Митрополит Антоний Сурожский говорил, что человеку дается пережить опыт прошлого, который вновь и вновь ставит перед ним какой-то вопрос об этом прошлом. Может быть, человек что-то сделал против совести, но отказывается это признать, и тогда раз за разом этот вопрос перед ним ставится.

[3] Герман Дж. Травма и исцеление. Последствия насилия – от абьюза до политического террора. М.: Бомбора, 2022. 400 с.

[4] Талеб Н.М. Антихрупкость. Как извлечь выгоду из хаоса. Азбука-Аттикус. 2013. 770 с.

[5] По преданию, Ухтомский был тайно рукоположен во епископы и по этой причине – поскольку не мог оставить свою паству – не покинул блокадный Ленинград, хотя как ученый считался достоянием нации и должен был эвакуироваться.

[6] Однако, по воспоминаниям студентов, только через одно общение с Ухтомским, многие из них все равно приходили к вере.

[7] За исключением некоторых особенностей. Например, он считал, что о. Иоанн Кронштадтский владел гипнозом. Но Ухтомскому это простительно, потому что дары Иоанна Кронштадтского были настолько высоки, что трудно было эту высоту воспринять, и только со временем стало понятно, что они действительно от Бога.

[8] В частности, Джудит Герман приводит пример, иллюстрирующий идею Ухтомского (хотя она не пишет о самой этой идее): когда один ветеран, уже вернувшись к мирной жизни, услышал звук фейерверка, он побежал к машине, ища в машине пистолет. То есть у него включился механизм, выработанный во время боевых действий и напомнивший ему о взрывах и выстрелах.

[9] Игнатий (Брянчининова), свт. Аскетические опыты. О навыках. Полное собрание творений и писем: в 8 т.

[10] Термин «бессознательное» не употребляется в данной работе намеренно, поскольку имеет слишком много различных смысловых оттенков. С православной точки зрения концепция бессознательного очень хорошо осмыслена современным православным богословом Жан-Клодом Ларше, который разобрал концепцию Фрейда и Юнга, показав, почему она для нас неприемлема. Жан-Клод Ларше считает, что бессознательное – это совесть, голос Божий, предрасположенность к добродетели, которая есть у каждого человека.

[11] Брушлинский А.В. Проблемы психологии субъекта. М.: Институт психологии РАН, 1994. 109 с.

[12] Митрофан (Баданин), еп. Война и любовь. М.: Отчий Дом, 2018. 112 с.

[13] Василенков Д., прот., Василик В., протодиак. Путь Архистратига. Преодоление зверя. 

[14] Щит веры. 

[15] Джозеф С. Что нас не убивает. Новая психология посттравматического роста. М.: Карьера-пресс, 2015. 352 с.

[16] Харден Б. Побег из лагеря смерти. М.: Бомбора, 2013. 250 с.

[17] Правительство Северной Кореи после выхода книги заявило, что эта история – обман и подлог, но так же реагировало и Советское правительство после, например, побега известных братьев Солоневичей из советского ГУЛАГа и публикации за рубежом их воспоминаний о лагере.

[18] Сергий (Страгородский), архиеп. Православное учение о спасении. [Репринт. изд. Казань. Тип. Унив. 1808]. М.: Моск. патриархат, 1991. 264 с.

[19] Василюк Ф.Е. Психология переживания (анализ преодоления критических ситуаций). М.: Изд-во Моск. ун-та, 1984. 200 с.

[20] Кавказские подвижницы. История жизни схимонахини Елены и сестры ее, монахини Нины. Игумен N. Изд-во: Благотворительный фонд «Миссионерское движение святых первоверховных апостолов Петра и Павла», 2019. 352 с.

[21] Прокопий (Пащенко), иером. Депрессия и травма: как преодолеть. Соловецкий монастырь, 2022. 752 с.

[22] Преодоление травматического опыта: христианские и психологические аспекты – тексты и беседы иеромонаха Прокопия (Пащенко)

[23] «Три Д» – Депрессия, Деперсонализация, Дереализация. Преодолеть отчуждение: в том числе, и о депрессии – лекции и тексты иеромонаха Прокопия (Пащенко)

[24] Франкл В. Сказать жизни «Да!»: психолог в концлагере. М.: Альпина Нон-фикшн, 2009. 239 с.

[25] «Призраки. Солдаты забытой войны» – документальный фильм Максима Фадеева и Сергея Белоуса о войне на Украине.

[26] Павел (Груздев), архим. Биография.

[27] Аддиктология – наука об аддиктивном (зависимом) поведении. Изучает причины возникновения аддикций (зависимостей), механизмы их развития, симптомы, способы коррекции и терапии.

[28] Льюис М. Биология желания. Зависимость – не болезнь. СПб.: Питер, 2016. 304 с.

[29] Ларше Ж.-К. Исцеление духовных болезней. Введение в аскетическую традицию Православной Церкви. Сергиев Посад: Московская духовная академия, 2018.

[30] Франкл В. Доктор и душа: Логотерапия и экзистенциальный анализ. М.: Альпина нон-фикшн, 2017. 390 с.

[31] В мистическом культе поклонения смерти эсэсовцы пытались обрести бесстрашие. Сейчас, когда мы боремся с нацизмом, следует иметь в виду, что и среди некоторых русских военных популярны нацистские настроения. Но в православной традиции нет идеи игнорирования смерти. Бесстрашие к смерти – это вообще масонская идея. В православии есть понимание того, что, если ты положил душу за други своя, то ты воскреснешь со Христом. Если ты обретаешь понимание вечной жизни, то это и есть правильное бесстрашие перед смертью.

[32] Беттельхейм Б. Просвещенное сердце. М.: Издательство редких книг, 2021. 398 с.

[33] Его можно понять, потому что католицизм в Германии того времени уже утратил связь с духовностью и порой пропагандировал идеи нацизма. Существовала даже премия за лучшую проповедь, сказанную о евгенике.

[34] Ломакс Э. Возмездие. М.: Эксмо, 2014. 352с.

[35] Три силы: цель жизни и развязавшееся стремление к игре (казино, гонки, игра по жизни) – лекции и тексты иеромонаха Прокопия (Пащенко)

[36] Интеллектуальная деятельность как стратегия выживания в условиях тотального давления – тексты и беседы иеромонаха Прокопия (Пащенко)

[37] Посттравматический рост и опыт христиан, переживших гонения. Между памятью и забвением – тексты и беседы иеромонаха Прокопия (Пащенко)

[38] Бих И. Завтра я иду убивать. Воспоминания мальчика-солдата. М.: Эксмо, 2014 г. 336 с.

[39] Психоз – это некое неуправляемое состояние перевозбуждения, при котором человек теряет понимание адекватности.

[40] Душепопечительский Православный Центр во имя святого праведного Иоанна Кронштадтского занимается реабилитацией жертв религиозных сект, экстремизма и оккультизма, консультированием и помощью в преодолении зависимостей (алкогольной, наркотической, игровой и т.д.). Центр находится в Москве.

[41] «Рождественское письмо» входит в книгу И.А. Ильина «Поющее сердце»

[42] Бессонов Ю. Двадцать шесть тюрем и побег с Соловков. М.: Директ-Медиа, 2020. 21 с.

[43] Бойко В.Я. После казни. Документальная повесть / Пер. с укр. Т. Стах. М.: Молодая гвардия, 1975.

[44] Быстролетов Ю.М. Пир бессмертных. Граница, 1993. 368 с.

[45] Гранин Д.М. Мой лейтенант. Азбука-классика, 2022. 288 с.

[46] Невесский Е. Первый эшелон (Воспоминания московского ополченца). М., 1994. 132 с.

[47] Щит веры.

[48] Прокопий (Пащенко), иером. «Победить свое прошлое»: Исповедь – начало новой жизни.

[49] Галицкий С.Г. Из смерти в жизнь. Записки военного священника. СПб., 2017. 224 с.