Прокопий (Пащенко), иером. Боевые действия: осмысление ситуации. Ч. 6: Сохранить себя в тревожное время

Данный текст был подготовлен на основе 6-ой части серии эфиров «Боевые действия. Осмысление. Преодоление тревоги, ПТСР» (все эфиры). В шестой части (видео) речь шла о том, как наличие картины мира снижает интенсивность негативных эмоций, о том, как строится эта картина. О том, как культура и внимание к другому человеку предохраняют от засасывания в водоворот уныния. О том, как вера помогает сохранить равновесие в критических обстоятельствах, как помогает не провалиться с состояние «здесь и сейчас». Состояние «здесь и сейчас» рекламируется как некий психологический тренд, но человек привыкший жить «здесь и сейчас», возможно, не в курсе, что в критической ситуации ему придется погрузиться в кошмарное настоящее. То есть перед его глазами будет один негатив и будет казаться, что так будет всегда.

Некоторые данные, приводимые в тексе (опыт переживших блокаду Ленинграда (ныне – Санкт Петербург), комментарии на тему теории социальной турбулентности и пр.) см. в тексте «Преодоление травматического опыта: Христианские и психологические аспекты», в части Ч. 2.3: «Вера и любовь как иммунитет, защищающий от “сползания” в “воронку” паталогической доминанты».

Опыт выживших узников концлагерей как пример преодоления кризисных ситуаций

Недавно у меня была дискуссия с одним психологом из реабилитационного центра по поводу логотерапии. Логотерапия – это метод психотерапии, основанный на поиске смысла существования. Как известно, Виктор Франкл, разработавший этот метод, практиковал его еще в концлагере. Опыт выживших узников немецких концлагерей важен для нас, потому что те состояния, в которых они оказывались, похожи на кризисные ситуации любого времени. В концлагерях была специально создана обстановка абсурда – атмосфера, при которой с помощью заданных мероприятий в сознании человека достигались определенные трансформации. В принципе, в такой атмосфере человека не надо было расстреливать, он сам погибал. Эта обстановка абсурда была выстроена на несоизмеримости частей, когда человек не может правильно осмыслять реальность. Например, происходит пожар, всем ясно, что надо бежать его тушить, тебя зовут тушить, а потом, когда ты выбегаешь на порог, ты видишь, что тот, кто тебя звал тушить пожар, сидит и пьет кофе. И ты впадаешь в состояние ступора, потому что не можешь осмыслить происходящее. Если это происходит постоянно, ты постоянно встаешь на паузу, а когда ты постоянно стоишь на паузе, у тебя начинается внутренняя трансформация, потому что твое сознание постоянно выключено.

С этим психологом мы говорили о том, что уж если использовать психологию, то она должна вести человека к какой-то вертикали. Психология не должна быть горизонтальным хождением по кругу. Такие психологические мемы, как «взять на себя ответственность», «поднять самооценку», «быть здесь и сейчас» зачастую либо бессмысленны, либо опасны. Что такое быть здесь и сейчас? Применительно к концлагерю – это самая страшная ситуация. Люди в состоянии экстремальных переживаний забывали о прошлом, о своих корнях, о том, кем они были, кто они есть. У них терялась перспектива будущего, и они погружались в кошмар настоящего. То есть в такое постоянное страдание. Если нет опоры на прошлое, на будущее – человек погибает. А нам пропагандируют состояние «быть здесь и сейчас». Поэтому те люди, которые 5-7 лет читают такие психологические книжки про хождение по горизонтали, ни к чему не приходят.

Три типа мышления: традиционное, модернистское и постмодернистское

На основе учения Виктора Франкла один из его учеников предлагал «терапию смысла» для пожилых людей, которая заключалась в том, что, если ты не видишь смысла в целом в своей жизни, ты должен найти смысл в заправленной кровати. То есть – делай то, что тебе жизнь приносит, решай текущие вопросы, и они станут твоими микро-смыслами. Почему сейчас это не сработает? Мы говорили о том, что есть три типа мышления: традиционное, модернистское и постмодернистское. Люди, которые жили во времена Виктора Франкла, мыслили саму жизнь как ценность, и мысли о самоубийстве, например, не возникали у них так легко. И поэтому даже если они не видели глобального смысла жизни, все равно люди, у которых есть какие-то понятия о чести, о достоинстве, – они по крайней мере могли себе сказать: буду жить ради своих детей. В условиях современности, когда мировоззрение уже разрушено, когда нет никакого контекста, на основе которого человек вообще мог бы поставить сам вопрос о смысле, человек не может осмыслить даже происходящее в настоящий момент. Виктор Франкл упоминал образ животного, которое страдает, но не может понять, почему оно страдает. Конечно, все гипотезы насчет мышления животных – не более чем гипотезы, потому что мы не можем переспросить у животного, что оно чувствует. Но условно можно считать, что животное не понимает, откуда у него страдания, почему люди с ним так обращаются. Соответственно, чтобы человек мог сейчас видеть смысл в окружающей обстановке своей жизни, необходимо выстраивать контекст, понимание жизни. Этот процесс не быстрый, но очень интересный.

О вертикали мышления. Интервью актера Андрея Мерзликина: как рукола изменила его жизнь

Что такое вертикаль мышления, можно увидеть, посмотрев интервью актера Андрея Мерзликина, где он простыми словами рассказывает, как пришел к вертикали, которая позволяет осмыслить реальность. А когда ты осмысляешь реальность, ты успокаиваешься, потому что она становится тебе понятной. Он говорит, что одно из первых проявлений вертикали для него было, когда в этом загоне – съемная квартира, денег мало, постоянно ешь одни пельмени, все по накатанной – он купил себе журнал «Men’s Health» и прочитал, что надо есть руколу. Он пошел в магазин, купил себе руколу, которая стоила как три пачки пельменей, съел ее, не наелся, но – по его словам – он почувствовал огромное удовлетворение от жизни. То есть он совершил какой-то выбор, купив эту руколу. И в этот момент Андрей Мерзликин понял, что его жизнь начала меняться, потому что так можно поступать по отношению к книгам, которые ты читаешь, можно выбирать людей, с которыми ты хочешь общаться, выбирать социальные сети. Постепенно он стал расти, меняться, поменялся язык, тип мышления, начали отваливаться люди, которым он перестал быть интересен, одновременно притягивались другие люди, которые стали помогать ему воспитывать в себе какое-то содержание. Однажды после исповеди и причастия, когда он навел порядок в своей душе, он вспоминает, что испытал восхитительное чувство внутреннего мира. Но этот внутренний мир – это следствие того, что человек совершает какие-то шаги по изменению своей жизни. Здесь вспоминается фраза из Писания: «Верный в малом верен и во многом». Если человек не начал эту цепочку изменений в своей жизни на микро-уровне, то и на макро-уровне он вряд ли сможет что-то понять.

Возвращаясь к узникам концлагеря: осмыслить эту реальность могли только те из них, кто оставлял себе хоть какую-то возможность выбора. Именно когда появлялась вера, появлялась и вертикаль, потому что человек уже имел какую-то систему мировоззрения, в рамках которой он мог осмыслить страдания как нечто несуществующее по сравнению с какими-то другими, более высокими, переживаниями. Апостол Павел говорил, что страдания нынешнего времени не существенны по отношению к будущему. Опыт немецких концлагерей показал крах секулярного европейского мышления, когда было модно смеяться над верой, было модно быть интеллектуалом. И даже сам Виктор Франкл – при всем уважении к его страданиям – не продемонстрировал того духовного иммунитета, который принято ему приписывать. Соратники Виктора Франкла в концлагерях пытались проводить терапию, основанную на убеждении, что все происходящее нереально. Очень трудно ориентироваться в реальности, делать нужные шаги, когда тебя одновременно убеждают в том, что все происходящее – нереально.

Почему логотерапия Виктора Франкла не всегда актуальна в наше время

Сейчас обилие интереса к восточным практикам очень напоминает эту «терапию» в концлагерях. Попытка убедить себя, что все это – иллюзия. Вера давала человеку возможность осмыслить свои поступки, и даже когда казалось, что выбора нет – тебя послали на какие-то работы, и ты вынужден идти туда, куда ты не хочешь, – вера давала возможность поступить так, как поступил однажды авва одного пустынника. Они жили в пустыне, молились Богу, и на ученика начали нападать помыслы о том, что его жизнь бессмысленна. Тогда авва подвел его к стене и сказал: «А ты скажи этим помыслам, что ты охраняешь эту стену Бога ради». Внешне вроде бы все осталось по-прежнему, но у человека появился какой-то смысл, который ведет его. И те, у которых этот смысл был, могли выжить.

Применить метод логотерапии Виктора Франкла сейчас вряд ли получится, потому что у людей изменился сам контекст. Для них совершенно не очевидно, что нужно, например, избегать самоубийства, что нужно что-то делать друг для друга, поэтому, чтобы прийти к какому-то смыслу, нужно начать этот контекст выстраивать. В общем, надо понимать, что мышление сейчас у людей совсем другое, поэтому все эти методики не сработают.

Когда в Казахстане происходили беспорядки, туда выезжала группа специалистов, которая проводила терапию с пострадавшими людьми. Смысл терапии был в проговаривании переживаний: в момент аффекта человека затопляют переживания, и важно помочь ему избежать этого затопления и дать возможность проговорить свои переживания. Но минус этого метода состоит в том, что мы просто переключаем внимание человека на проговаривание, но при этом никакого структурирования этих переживаний не происходит. Не происходит никакого осмысления, потому что по разным причинам человеку не транслируются смыслы, которые бы позволили ему каким-то образом понять реальность. То есть терапия – это здорово, но ведь эта группа специалистов потом уехала. Может быть, в момент острого переживания эта терапия и помогла, но что будет дальше?

К вопросу о цикличности истории

В предыдущей главе мы говорили о том, как люди выживали в блокадном Ленинграде. Это актуально, потому что у нас тоже с промежуточным успехом было два года карантина. Хотя этот карантин был с вайфаем, с водой, теплом и туалетом – не как у жителей блокады, у которых не было никаких коммуникаций. Но тем не менее иногда важно увидеть какие-то аналогии в истории. Даже если ты не историк, то даже те ничтожные крохи, которые ты знаешь, помогают понимать реальность. Когда у тебя действует вторая сигнальная система, когда ты понимаешь реальность, ты уже не испуганное животное, которое бежит туда, куда его поведут.

К слову о вопросе – циклична ли история. Мы упоминали Тростникова, автора книги «Бог в русской истории», которая показывает, что интерпретация факта зависит от общей концепции. Если человек стоит на какой-то индуистской концепции, для него история циклична: вселенная разрушается и собирается по каким-то периодам. Другая концепция говорит по-другому. Наверное, каждый человек просто должен честно смотреть на свою жизнь и видеть: встречные факты – они подтверждают или опровергают концепцию, которой он придерживается? Но о цикличности можно сказать, что есть какие-то паттерны мышления, которые вызывают одну и ту же ситуацию. Недавно я присоединял к Церкви одну паломницу, которая занималась раньше космоэнергетикой, в том числе практиками влияния на реальность силой мысли, но, видимо, какие-то неизжитые паттерны мышления у нее оттуда остались. Например, у нее была типичная для эзотериков идея всех спасти, спасти невинных, спасти кошечек и собак. На этом пути, естественно, человек настолько переключается на собственную трактовку реальности, что он перестает замечать какие-то сигналы, и история повторяется раз за разом не потому, что история циклична сама по себе, а потому, что человек, как заезженная пластинка, на новую дорожку так и не перешел. Поэтому, если у человека есть какие-то заблуждения, та группа последствий, которые следуют за этими заблуждениями, приходит снова и снова. Можно сказать, что Книга Судей была циклична. Когда иудеи на Земле обетованной помнили о вечном Боге, сохраняли нормы поведения по отношению друг ко другу, – тогда были мир и благоденствие. Когда вера терялась, начинались междоусобные ссоры, приходили иноплеменники и порабощали еврейский народ. Следующий пункт цикла – это осознание: когда еврейский народ расправляет плечи, сбрасывает с себя иноплеменников. И так далее.

Дружеские связи как средство борьбы с тоталитаризмом и внешним давлением. Лихачев, Кара-Мурза, Дж. Герман

Один из основоположников медицины говорил, что, вместо того чтобы помогать пациентам, врачи часто тратят время, силы и таланты на попытку описать внутренние причины болезни, доказать наличие которых они не могут. Примечательно, что Гитлер говорил, что на завоеванных территориях не должно быть никакой истории. Только бодрая музыка из репродукторов, которая повышает настроение и работоспособность. И желательно, чтобы в каждой деревне была своя секта. Кстати, у нас, в принципе, это все исполнено: везде бодрая музыка. Профессор Кара-Мурза называл это демократией шума. Чтобы человек мог додумать какую-то важную мысль, ему нужна обстановка тишины. И то, что человек нигде не может оказаться в этой тишине, – это тоже одно из средств манипуляции, потому что наше мышление постоянно подавляется этим внешним шумом. Примечательно, что академик Лихачев, размышляя о средствах противостояния моноидее тоталитарного государства, говорит, что крайне важно было поддерживать общение друг с другом, не терять эту нить контактов. Потому что, когда на нас давит какая-то моноидея – тогда это было советское телевидение, советское радио – в одиночку этому противостоять очень трудно, это надо быть очень духовным человеком. Но мы можем противостоять сообща, поддерживая друг с другом контакт. Также он говорил, что очень помогает знание истории и литературы, оно позволяет нам понять нашу реальность, выстроить тот самый контекст, в рамках которого можно посмотреть на происходящее. Профессор Кара-Мурза не раз отмечал, что в условиях жесткого давления оказывается крайне важно сохранять любую человеческую связь. Даже то, что мы поругаемся с торговкой на рынке, даром не проходит – это уже какой-то факт человеческой связи. Поругаемся – это уже отношения. Но сейчас люди даже не ругаются, хотя, конечно, люди очень агрессивны, но сейчас, даже если кого-то заденешь и извинишься, человек не удостаивает тебя ответа, потому что ты для него как будто не существуешь. Даже твой толчок в его сторону тоже как будто не существует. И это, может быть, даже страшнее, чем если бы он тебя оскорбил в ответ. Соответственно, когда человеческие связи сохранены, очень трудно на человека влиять извне. Джудит Герман в своей книге «Травма и исцеление» говорит о плене, о попытке агрессора завладеть жертвой. Она пишет, что, пока у человека остается что-то свое – что или кого он любит, какая-то связь с чем-то, помимо себя, – тогда агрессор не может завладеть им полностью. Поэтому крайне важно сохранить социальные связи. В нынешних условиях, если спроецировать опыт истории на нас – если у кого-то есть родственники, с которыми вы поддерживать общение – не бросайте это общение, как бы ни было трудно найти друг друга в Москве, хотя бы на 15 минут где-то пересечься все равно можно, а эта встреча уже будет сильно поддерживать.

О пророчествах про будущее

В книге митрополита Вениамина (Федченкова) «На рубеже двух эпох» описывается, как зарождалась революция. Кстати, там очень много параллелей с нынешним временем, особенно на тему пророчеств. Автор сразу увидел, что Белая армия проиграет, потому что у нее не было программы. Хотя есть разные взгляды на Белую армию, но воевать только для того, что, мол, выиграем, а дальше посмотрим… У нас сейчас тоже нет социального проекта, который мы могли бы предложить себе и Украине и на основании которого мы могли бы построить какое-то пространство, куда можно было бы войти вдвоем и там начать новую совместную жизнь. Пока этот социальный проект не появится, очень трудно на свою сторону привлечь людей. У белых не было социального проекта. Автор считает, что немного преувеличены был взгляд на белых как на хранителей веры. Многие из них были достаточно индифферентны к вере, некоторые проявляли и вовсе хамское отношение. Может быть, не стоит идеализировать это движение. И среди них было очень много пророчеств, мол, красные скоро падут. То есть по всем признакам было понятно, что белые проигрывают, но люди верили в пророчества.

Сейчас тоже только ленивый не пророчествует в отношении будущего. Сколько пророчеств было во время ковида: мол, на Пасху, когда ковид только начался, Христос сойдет в ад и победит ковид. Только было не понятно, как связана Пасха, ад и ковид. Почему ковид именно в аду? И так же митрополит Вениамин (Федченков) писал, что то, что мы наблюдаем сейчас, – это какой-то давний процесс, который не начался только что. Это важно понимать. Он описывал, как в Киеве пытались организовать Собор в 1917 году, пока большевики еще не зашли в Киев. Он уже тогда считал, что «поляки и немцы будут властвовать над ними, и только при помощи здорового трезвого брата-великоросса» они сохранят свободу и самостоятельность. И он описывает, что, когда начался Собор, где нужно было принять какие-то важные решения, потому что все рушилось и начиналась гражданская война, «началась свистопляска “щирых”: как сорвавшиеся с цепей, они метались между соборянами, агитируя, возбуждая, навязывая решения. Конечно, против Москвы, москалей, кацапов». То есть повторялось все то же, что и сейчас, а Собору просто не дали состояться. Автор отмечает, что, когда большевики зашли в город, они казались избавителями, которые освободили людей от этих «щирых»: «Недаром даже враг их [большевиков], митрополит Антоний, за чаем среди архиереев и архимандритов при мне обмолвился крылатой фразой: “Совсем была бы беда, да вот, слава Богу, большевички выручили! “». Так и сказал: «большевички», а не большевики. «За спиной “щирых” и Директории стояли австрийцы и немцы, выговаривавшие себе фактическое управление лишь под прикрытием “свободной Украины”… И все эти Грушевские и иные пошли на соглашение с врагами славянства, как идут еще и сейчас многие галичане и украинцы в Америке, давно и неисцельно возненавидевшие Москву и “москалей”». То есть все это было еще сто лет назад, просто сейчас это вошло в какую-то полноту.

Теория «социальной турбулентности»

Продолжая дальше тему теории «социальной турбулентности»: в годы Второй мировой войны на основе социальных исследований было выяснено, что того же эффекта, которого достигают бомбардировки, можно достичь с помощью новостей. Самое главное было создать обстановку полной непредсказуемости, чтобы человек не мог спланировать какие-то свои действия, не мог видеть никакой перспективы. Тогда возникает ситуация, при которой многие люди просто опускают руки, уходят в алкоголь, игроманию и отказываются от попытки как-то повлиять на происходящее. Как раз к вопросу о меме «жить здесь и сейчас». Если разбирать манипулятивные стратегии, то как раз «здесь и сейчас» – это самая главная стратегия: лишить человека корней и лишить его перспективы, взгляда в будущее, перевести человека в область эмоционального состояния текущей секунды, переживание которой держится на эмоциях. Если у человека есть понимание, кто он, откуда он и куда он, то он актуализирует их в текущую секунду. Текущая секунда для него наполнена смыслом, потому что она втекает для него в вечность. Как говорил академик Лихачев, смысл данной ноты мы можем понять только тогда, когда помним предыдущую ноту и предвкушаем последующую – тогда это музыкальное произведение мы понимаем, оно для нас длится. Но когда мы читаем заметки людей, которые живут в состоянии «здесь и сейчас», они, не имея этого контекста, с помощью психотехник хотят создать искусственно эту включенность в текущее мгновение и не понимают, что эта включенность достигается как раз за счет связки с прошлым и будущим. И тогда возникает какая-то психотехника.

Один мой знакомый, ныне православный монах, который до воцерковления был хулиганом, рассказывал, что, когда они с товарищами шли в какой-то клуб, он употребил ЛСД и пережил следующее. Он говорит: «Я в своем родном городе стоял на перекрестке, очень сильно хотел есть, умирал с голода, но не знал, куда идти». Бывает, что психоактивные вещества как будто отключают весь наш прошлый опыт в мозге, и человек даже не может перепрыгнуть через лужу, потому что он не знает, как это делается. Вот он попал в состояние «здесь и сейчас»: стоя на перекрестке, не зная, куда ему идти, чтобы утолить чувство голода.

Согласно теории «социальной турбулентности», важно создавать непредсказуемую обстановку, при которой у человека была бы отключена возможность выбора. Кстати, вера дает нам возможность выбора. Как говорит историк Борис Якеменко в своей 18-ой лекции цикла по немецкие концлагеря, как раз эта непредсказуемая обстановка и абсурд концлагеря разрушали тех людей, которые перспективу своей жизни видели в обогащении, в стабильности, в преуспеянии. Соответственно, обстановка концлагеря не давала возможностей эти смыслы реализовать, а ничего другого не оставалось. Но когда ты верующий, ты всегда можешь взять в руки четки или начать помогать другим.

Австрийский психиатр Бруно Беттельхейм, переживший заключение в концлагерях, писал: «В условиях крайней изоляции влияние окружающей обстановки на личность может стать тотальным. Выживание человека тогда зависит от его способности сохранить за собой некоторую область свободного поведения, удержать контроль над какими-то важными аспектами жизни, несмотря на условия, которые кажутся непреодолимыми. Чтобы остаться человеком, не стать тенью СС, необходимо было выявить достаточно важные для вас жизненные ситуации, которыми вы могли бы управлять». Заключенные концлагеря, чтобы сохранить себе в свободу выбора, могли, например, чистить зубы не в то время, в которое положено. Или, если вспомнить историю Андрея Мерзликина про руколу, что ближе и понятнее нам – крайне важно не становиться животными, которые жрут постоянно одни пельмени. Иногда надо вспомнить и про руколу. И хотя мы живем в условиях загона, но иногда надо взять и кого-то навестить. Даже прочитать молитвенное правило какое-то – что тоже требует порой невероятного подвига, но именно этот подвиг и сохранит нам свободу мышления, и мы не войдем в поток, не переключимся на уровень биологических рефлексов.

Некоторые люди на вопрос, почему они не постятся, отвечают: мол, думать об этом надо, а я с работы пришла, в холодильник заглянула, съела, что есть. Здесь и важна эта фраза, что «думать об этом надо» – хотя, конечно, это иногда нас напрягает, но думать – это здорово, это хорошее напряжение, которое позволит нам оставаться людьми. Если этого здорового напряжения нет, свобода выбора угасает. Бруно Беттельхейм справедливо отмечал: если долго нет свободы выбора, она постепенно атрофируется; эта функциональная система угасает, и мы становимся щепкой, которая просто течет по информационному потоку и нас постепенно перепрошивает. «Многие заключенные, – пишет Беттельхейм, – просто переставали действовать. Но, переставая действовать, они вскоре переставали жить. По-видимому, имело принципиальное значение, допускала ли обстановка – при всей ее экстремальности – хотя бы малейший выбор, минимальную возможность как-то прореагировать, пусть объективно такая возможность и была незначительной по сравнению с огромными лишениями». В условиях плена, как бы человек ни был со всех сторон подчинен агрессорам, у него все равно есть возможность что-то сделать: например, ты можешь молиться, ты даже можешь простить агрессора, это тоже твой выбор. И пока твой выбор с тобой, тобой невозможно управлять.

«В условиях социальной турбулентности у человека нет свободного времени, потому что он всегда находится в положении, при котором он ничего не может планировать из-за постоянных и непредсказуемых перемен. И такая обстановка действовала разлагающе». Но человек всегда может сопровождать свои действия молитвой. Один епископ рассказывал, как заключенные погибали от бессмысленности ситуаций, которые их окружали. Больше всего погибало заключенных в тех группах, которые занимались бессмысленной работой. Например, носить землю с одного места на другое или сложить стену из кирпичей, а потом ее разобрать. Такая работа действует убивающе, но, если человек начинает молиться, он начинает расти духовно: прочитал Иисусову молитву – положил кирпич, разбираешь стену – прочитал Иисусову молитву – снял кирпич. Стена разрушается, а ты в своей молитве растешь. Так появляется вертикаль.

Также Бруно Беттельхейм описывал, как был уничтожен чехословацкий корпус в лагере. Корпус поместили в привилегированные условия, а потом – без объяснения причин – в самые неблагоприятные. Кстати, мы видим, что это и сейчас происходит: эта обстановка абсурда, когда невозможно спрогнозировать реальность, потому что это какой-то сюр. У человека нашли фотографию его приемного ребенка: ребенку два года, конечно, он без трусиков – все дети так бегают – и человека посадили за это фото. Эта обстановка сюра, постоянно человек находится на этой полосе. И Беттельхейм даже про себя вспоминал, как его психически раскачивали тем, что ему объявляли, что его отпустят, а у выхода из лагеря говорили, что произошла какая-то ошибка и ему нужно вернуться обратно в лагерь. Психика человека в таком случае расшатывается сильнее и сильнее, и на каком-то этапе он уходит в апатию.

Схиархимандрит Гавриил (Бунге) об унынии

У схиархимандрита Гавриила (Бунге) есть книга «Печаль, уныние, депрессия». Эта книга не совсем полная, потому что он разбирает тему только на основании одного автора – Евагрия Понтийского, но тем не менее книга стоит прочтения. Он говорит, что уныние возникает, когда мы очень сильно устремлены к какой-то цели, наша сила напряжения напрягается, но мы сталкиваемся с непреодолимой стеной, словно бетонной, и наша сила напряжения разбивается как бы об это препятствие, и человек погружается в уныние, которое выражается в параличе всех его духовных сил. Человек попадает в капсулу полного мрака и иногда из этой капсулы люди совершают бегство через самоубийство, потому что это слишком невыносимо: ты начинаешь пожирать сам себя. Из этой бездны мрака очень короткий путь выхода, но его трудно найти, потому что человек может пробить эту стену самозамкнутости либо в даре себя другому, либо в молитве. Например, если усугубить пример Мерзликина: ты отказываешь себе в трех пачках пельменей, вместо них покупаешь руколу и – отдаешь ее другому. Может быть, ты потеряешь сегодня в калориях, но ты совершишь нечто такое, что вернет тебе статус человека.

Борис Якеменко говорил, что в условиях постоянного лагерного абсурда люди уходили в грезы. Это отдельная интересная тема, как люди в экстремальных ситуациях, чтобы уберечь свою психику от этих потрясений и непредсказуемости, уходили в грезы, но это только усугубляло их положение, потому что еще больше разрывало связь с реальностью. Этот эффект ухода в грезы сопровождался таким интересным феноменом, что люди начинали напоминать одновременно инфантильных детей и – стариков, которых жизнь уже не интересует. Автор говорит, что противостоять этому очень трудно, только радикальным бунтом, радикальным восстанием даже без надежды победить. Например, поддержать своего соседа, даже зная, что ваша поддержка не исцелит его, что рукола, которой вы его накормите, не спасет его от голода. Но все равно это будете вы, ваше проявление свободы. Также эта стена отчуждения пробивается, когда мы в этом мраке обращаемся к Богу. О. Гавриил говорит, что этот путь выхода из капсулы очень короткий, но многие люди его не находят и выходят через самоубийство.

Недавно попалась одна статья про депрессию – не знаю, полезная или вредная – смысл ее был такой: когда невозможно реализовать свои цели, используйте гибкую стратегию – просто поставьте себе другую цель. Но иногда нельзя отказываться от нашей предыдущей цели. Вот мы потерпели неудачу, так, может быть, нужно выстроить какой-то новый контекст, накопить силы, пересмотреть свое отношение к реальности; может быть, выйти на какой-то новый уровень и с нового уровня пытаться вновь эту высоту штурмовать. Конечно, сейчас очень много упрощенных статей, которые пытаются решить ситуацию на горизонтальном уровне: ну, не получилось у тебя – ну, что-то другое сделай. Когда делают массаж, если человеку больно, у него инстинктивная реакция – собраться в комок, напрячь мышцы и задержать дыхание. А массажисты говорят, что нужно наоборот вырабатывать в себе другой навык: расслабить мышцы и глубоко дышать. И когда мы попадаем в эту капсулу и хочется махнуть на все рукой, уйти в алкоголизм, именно в этот момент нужно начать вырабатывать другой навык – от сердца молиться, и тогда навык молитвы выведет из этой капсулы.

Как вера помогает людям в экстремальных условиях. Борис Якеменко, митрополит Антоний Сурожский, пианистка, на которой отрабатывали пытки

Пример того, как вера помогала людям в экстремальных условиях, приводит Борис Якеменко в той же 18-ой лекции. Он говорит, что люди, которые оставались с одним интеллектом, терпели крах, потому что у них не было своей точки зрения на происходящее в виде этих абсурдных ситуаций: публичный дом рядом с крематорием и так далее. И когда не было веры – оставалось одно чистое страдание, бессмысленное страдание. Кстати, в этих словах – весь буддизм. Отсутствие какого-то взгляда сверху приводит к тому, что ты видишь только бойню каких-то живых существ друг с другом, одни бессмысленные страдания, и, естественно, у тебя появляется соблазн ухода в грезы. Только заключенные интуитивно уходили в попытку отключиться от реальности, погрузиться в какие-то грезы, а Будда создал уже целую стратегию для этого, психотехнически оформленную.

Митрополит Антоний Сурожский говорил о том, какие возможности дает вера даже в таких условиях. «После войны, – писал он, – в одном из концлагерей нашли молитву, написанную одним евреем на мятом листе бумаги. Я ее наизусть не помню, но ее могут найти в моей книге “Молитва и жизнь”, там она с точностью воспроизведена из одной газеты. Вот что в ней говорится: “Господи, когда Ты придешь судить землю, не смотри на жестокость, насилие, беспощадность людей, которые нас истязали с такой ненавистью, и не позволь, чтобы наши страдания стали для них приговором. Но посмотри на храбрость, смирение, дружбу и мужество, которые мы увидели друг в друге после всех этих ужасов, и пусть они будут искуплением за то, что сделали с нами эти люди”. Я могу привести слова и другого человека – моего старшего друга, который провел четыре года в концентрационном лагере. Когда он вернулся оттуда, я встретил его на улице и спросил, что он вынес из лагеря. И он ответил: душевную тревогу. Я спросил: вы потеряли веру? “Нет, – сказал он, – но пока я был жертвой жестокости, которая изливалась на нас, я знал, что имею право прощать. Я мог обращаться к Богу и говорить: “Господи, прости этих людей, потому что я простил их во имя Твое”. Теперь, на свободе, я не знаю, осознали ли эти люди, которые с такой жестокостью пытали нас, что они натворили и что наделали, покаялись ли они или изменились? И когда я сейчас обращаюсь к Богу и говорю: “Господи, спаси их”, – меня терзает тревога, потому что Бог как бы говорит мне: какое право ты имеешь молиться за них сейчас – ты не страдаешь, тебе легко говорить”». «Я могу продолжать примеры, – говорил Антоний Сурожский, – которые могут помочь нам, когда мы сталкиваемся с картинами ужаса». Кто-то может сказать, что это все – «терпилы» и что-то подобное, но важно понять, что именно такая позиция давала человеку осмысленный выбор посреди этого ужаса – выбор занять какую-то позицию. И такой человек переставал быть загнанным животным.

Была одна пианистка, которую тоже пытали в застенках, и один медик, Лео, разрабатывал на ней новый метод пытки. Смысл пытки был в том, чтобы, не разрушая тело, причинить человеку максимум страданий. По копчику были резиновой дубинкой. У нас тоже была подобная пытка, когда били резиновой дубинкой по седалищному нерву. История этой пианистки в том, что, конечно, ее карьера была разрушена, она не смогла после освобождения вернуться к фортепиано, но, когда ты смотришь на ее фотографию, ты не видишь сломленного человека, забитого и сморщенного. Например, Борис Якеменко рассказывал, что, когда разговаривал с одной женщиной и та спросила, сколько он даст ей лет, он сказал: «Шестьдесят». А ей было шестнадцать. То есть обстановка абсурда, в которой человек находился, приводила к тому, что человек преждевременно старел. Но эта пианистка после освобождения выглядела красивой, статной женщиной, светлой. Она пережила такое, но у нее не было даже тени травмированности, она даже молилась за этого Лео. Хотя он смеялся, когда слышал, как она в камере поддерживала других узниц, рассказывая им про Евангелие, но потом произошло какое-то чудо. Этот Лео избежал трибунала, но под конец жизни, умирая от рака, он ее вспомнил, приехал из Аргентины и нашел ее, вышел с ней на связь и сказал: знаете, уже под конец жизни я вспоминаю, что вы тогда говорили, я над этим смеялся, но сейчас я хочу быть похожим на вас. То есть, глядя на нее, он понял, что она говорила какую-то правду. И благодаря ей он внутренне преобразился.

Когда у человека есть ощущение, что существует Промысел, что мир не бессмыслен, – в этом состоянии социальной турбулентности он может каким-то образом существовать. Виктор Франкл одну из своих книг заканчивает словами пророка Аввакума. Песнь пророка Аввакума читается во дни Великого поста, если богослужение уставное. Там идет очень длинный перечень: если сгорят мои амбары, если все мои овцы падут, если пшеница на корню вымерзнет… то есть перечисляется длинный список бедствий – всех, какие только можно придумать, – и заканчивается он словами: «И тогда я воспою Господу Богу моему». И тогда человек не падет духом. Приводя конец песни пророка Аввакума, Виктор Франкл говорит, что, наверное, в этих словах содержится все то, что он пытался объяснить с помощью умных терминов. Такой человек в обстановке социальный турбулентности сможет каким-то образом существовать.

О необходимости всегда иметь свою точку зрения. Об изоляции

Почему всегда важно иметь свою точку зрения? Не в смысле агрессивной тупости или, как сейчас модно говорить, ассертивного мышления, когда ты прешь, игнорируя все остальное. Это скорее про то, что выковано, то, что Мерзликин говорил про руколу. Что ты жрешь и жрешь пельмени, в этой обстановке валяешься, потом вдруг думаешь, что вместо пельменей съешь руколу – хоть в этом моменте побудешь человеком. Одна знакомая девушка, очень интеллигентная наша паломница, недавно вышла замуж за парня-хулигана (конечно, он пытается исправляться). Он рассказывал, что, когда он с ней познакомился, он что-то нереальное испытал. До этого ему казалось, что ему в жизни уже все понятно, но ему было не очень понятно, о чем она говорит, потому что она образованная, культурная. И ему нравилось, что он с ней чувствовал что-то такое, чего никогда раньше не чувствовал, чего никогда не было в его жизни. И вот они как-то друг друга дополнили – хулиган и очень культурная начитанная девушка – и поженились.

Джудит Герман в книге «Травма и исцеление» говорила о ситуации, когда человека помещают в обстановку изоляции, в том числе информационной. Например, вы не можете купить, что вам нужно, встречаться с тем, с кем хотите, даже информация, которую вы слышите, не та, которую вы сами выбираете. Хотя мы смеемся над китайцами, которых, мол, зомбируют, но ведь если мы попадем в такую обстановку, неизвестно, как мы себя поведем. Были даже такие эксперименты, когда содержали в заключении одного убежденного коммуниста и одного убежденного нациста, и нацисту давали коммунистические газеты, а коммунисту – нацистские. Конечно, можно было не читать, но, когда у человека нет внутренней молитвы, в обстановке самоизоляции – ты либо с ума сходишь, либо начинаешь читать хоть что-то. И вот через некоторое время нацист стал коммунистом, а коммунист – нацистом. До нас дошли ролики, как в Китае людей перевоспитывали через то, что они выполняли алгоритмы каких-то движений, одновременно выкрикивая лозунги о том, что партия – это прекрасно. Казалось бы, какое-то примитивное зомбирование, но на самом деле, несколько тысяч раз прокричав эту фразу, человек придет к тому, что потихоньку эта фраза начнет становиться его сущностью. Как писал советский писатель, разведчик Дмитрий Быстролетов, многие люди, репрессированные в советские годы, оказавшись в лагерях, вроде бы должны были разочароваться в коммунистической системе, но за счет того, что у них никакого другого мировоззрения не было, а как-то выживать было нужно, нужно было иметь хоть какую-то точку отсчета – они возвращались уже по доброй воле вновь к коммунистической идеологии и вокруг нее строили свое выживание.

Джудит Герман писала, что «по мере изоляции жертва становится все более зависимой от преступника не только в плане выживания и телесных потребностей, но и в плане получения информации и эмоциональной поддержки. Чем больше она напугана, тем больше у нее соблазн цепляться за единственные разрешенные отношения – отношения с преступником. В отношении какой-либо другой человеческой связи она пытается найти человечность в своем похитителе, захватчике. И неизбежно в отсутствие какой-либо другой точки зрения жертва начнет смотреть на мир глазами этого преступника». Над христианской позицией кто-то может посмеяться, сказать, что христиане – «терпилы», но если человек живет только в потоке новостей, и он заражается ненавистью даже к собственному врагу, то его собственное мышление постепенно блокируется, и он сам не заметит того, как начнет смотреть на мир глазами тех людей, которые в него эти новости вложили.

Необходимость осознанной веры. Важность молитвы

Понравились слова одного современного автора, который говорил, что очень многое меняется, когда человек приходит к вере именно сознательно. Даже если на мобилизацию человек реагирует на уровне примитивного быта, что война – это убийство, то получается, что он идет и несет смерть и разрушение. Но если он понимает, что есть Господь, есть Промысел, что если Господь нас в Евангелии призывает в том числе положить душу за друзей своих, то происходит все совсем по-другому. Когда человек предается в руки Божии, Господь начинает его поддерживать, и тогда человек, даже идя на войну, идет уже не с целью убивать, а с целью спасать. Даже если ему придется нажать на курок, он не будет при этом испытывать личной ненависти к противнику. Андрей Кочергин говорил, чем отличается воин-христианин: он не испытывает сладострастия от убийства, в нем нет желания отрезания ушей и чего-то подобного. Я разговаривал с одним священником, который прошел чеченскую войну в составе ГРУ, много чего делал, но, видимо, Господь знал, что он будет священником, поэтому он напрямую не пролил крови. Также я знал одного инока, который был в спецподразделении в Афганистане. Тоже – чего они там только не делали, но впрямую он не пролил крови – уже потом он понял, что так Господь устроил. Хотя он выполнял все задания, ни от чего не бегал, был очень развитым специалистом по рукопашному бою. Кстати, он говорил, что в Афганистане старший группы научил их молиться. Когда нельзя было переговариваться, он мигал им глазами, и они понимали, что это знак, чтобы про себя прочитать «Отче наш», и все вместе молились. Их потом хотели репрессировать за молитву «Отче наш», но тот человек, который для этого приехал, у которого была возможность за эту молитву предать их всех суду, погиб.

Вера и любовь к другому. Дневники Юры Рябинкина и академика Лихачева

По поводу веры и любви. Когда у человека появляется вера и вертикаль, то у него появляется возможность не сломаться в текущей обстановке. Обратите внимание, какая нервозность сейчас началась, хотя еще нет голода. Новости нас нашпиговали, и эта нервозность приводит к тому, что люди ругаются; даже дома люди разделяются по разным признакам. По идее, мы должны цепляться за мир любой ценой, чтобы хотя бы здесь создать островки этого мира, но тем не менее происходит разрушение. Я уже много раз упоминал про ветеранов Вьетнама, у которых не было ПТСР. У них не было ПТСР, потому что они у них была точка зрения на происходящее, они не ощущали себя песчинкой в жерновах истории, они понимали, что они ответственны за ту обстановку, в которой находятся, и у них была забота друг о друге. То есть, грубо говоря, те усилия, которые мы употребим, чтобы дома был мир, – эти усилия нам дадут выгрести из этого потока ненависти и хаоса, который нас засасывает. Усилия по построению мира вокруг себя и в себе нам помогут избежать сползания в эту воронку.

Интересный пример для нашей темы – дневники Юры Рябинкина. Это мальчик, который погиб в блокаду. Дневники страшные, если смотреть на них с точки зрения деградации человека. У этого мальчика было все: он ходил на кружки, в дом пионера, но это ему не помогло, потому что в семье не было вертикали веры. В этой семье брат и сестра дрались за еду. Эти дневники можно противопоставить опыту семьи Лихачева, в которой был пример веры: когда дети садились за стол в условиях жесткой блокады и ели суп (теплую воду, которая немного настоялась и в которой теоретически появились какие-то микроорганизмы) и 125 граммов хлеба в сутки, дети никогда не ругались, только следили, чтобы всем было поровну.

В книге «Мученики Ленинградской блокады» есть история про одну слабенькую девочку, которая должна была умереть, но выжила, потому что у нее был братик, эвакуированный на большую землю, и она постоянно интересовалась, что с братиком. Соответственно, пока ты интересуешься другим человеком, у тебя есть какой-то стимул, чтобы жить. Но сейчас эта любовь, эмпатия, вера разрушаются вследствие наступления постмодернизма. Постмодернизм называют философией смерти, пятым всадником Апокалипсиса, потому что постмодернизм разлагает центр, смысл, веру. В одной книжке, объясняющей постмодернизм, автор пытается доказать, что христианство, борясь с капитализмом, придумало постмодернизм. Но автор не пытается объяснить, почему же постмодернизм – следствие христианства, тогда как постмодернизм отрицает христианство. Люди, которые сейчас живут в благоустроенных городах, с восторгом проводят конференции по поводу постмодернизма, метамодерна, трансмодерна… Но те, кто ездил по малым городам России, отмечают, что новое поколение живет на уровне грубой биологии: бицепсов и спаривания. Высших интересов особо не наблюдается. Постмодерн нацелен на отказ от всего, что мы сейчас с вами обсуждаем, – мол, все это не нужно. В постмодернизме никакая религия не может претендовать на истинность, истины нет. Возможно, скоро нам придется столкнуться с последствиями постмодернизма, потому что эта чума будет захватывать все больше и больше. Как было сказано в начале, логотерапия Виктора Франкла могла работать только на основе традиционного мышления, – когда у людей, может быть, и не было веры, но у них были какие-то представления о жизни, воспринятые изначально из взаимодействия с социумом. Сейчас таких представлений нет. Поэтому та бетонная стена, с которой мы сейчас сталкиваемся, либо поможет кому-то выработать новые подходы к жизни, либо кто-то уйдет со сцены.

Вера и совесть. «Сердце Пармы». Опыт узника Вадима Туманова

Один чешский профессор, анализируя кризисные ситуации, которые сейчас в мире есть, высказал мысль, которая применима к сегодняшней ситуации: «Нынешнее общество должно натолкнуться на бетонную стену – это слишком мягко – то есть на гранитную стену. Тогда начнется разделение на тех, кто думает об изменениях и хочет измениться, и на тех, кто меняться не хочет и будет жалеть». И эти изменения у нас уже положительно нарастают. У меня было очень положительное впечатление от недавно появившегося фильма «Легенда о Коловрате». Также некомично была показана вера в фильме «Сердце Пармы». Редко когда возникает желание посмотреть что-то второй раз, но тут возникло. Говорят, и сам роман тоже очень толковый, хотя и писал его человек неверующий, но он хотя бы не хулит веру. В фильме было показано две категории верующих людей: одни – фанатично настроенные, другие – те, у которых вера идет изнутри. Там нестандартный ломаный сюжет, но именно так все в жизни и бывает. В фильме показан русский князь, которого давят со всех сторон, которому нужно собирать дань с народов, которые этого не хотят, какие-то народы нужно привести в подчинение Москве. А потом он заключает союз с кем-то, и Москва требует идти против своего союзника на войну. Плюс ему с детства дали благословение пожениться, а жена оказалась неверной, и от него требуют от жены отречься. То есть со всех сторон на него давят, он не знает, что ему делать, но он молится, ищет выход, может быть, даже совсем не очевидный и нерациональный. Я упоминал про Вадима Туманова, которому предлагали очевидный выход – выйти из барака во время бунта по требованию администрации, и он пошел на риск, оставшись в бараке с другими заключенными, хотя он приобретал этим проблемы. Он просто не знал, что, если бы он вышел, другие заключенные его бы убили. Так же и здесь: главный герой не знает, что ему делать, но он делает хоть что-то, делает это с молитвой. И в итоге он выходит из этой ситуации. Это проблема выбора: ты не знаешь, куда идти, но ты точно знаешь, что все варианты, которые перед тобой – против совести, и поступаешь по единственному варианту, который не против совести. Он тяжелый, трудный, рискованный, но ты можешь поступить только так. Плюс эти киноуроки в школах России – это свидетельство того, что кто-то о чем-то думать стал.

Нельзя поддаваться ненависти к врагу. Роман «1984». Книга «Путь Архистратига»

Если человек в условиях кризисной ситуации сейчас поддастся пропаганде ненависти даже по отношению к врагу, то надо понимать, что шансы на выживание катастрофически уменьшаются. Потому что ненависть иссушает мозг, человек в состоянии ненависти не способен адекватно оценивать ситуацию. В романе «1984» хорошо показаны двухминутки ненависти: чтобы удержать людей в повиновении, у них вырабатывали условный рефлекс ненависти к врагу. Им показывали кадры с врагом во время работы в течение двух минут, когда они должны были кричать, входить в состояние ярости, чуть ли не рвать врага зубами. Речь идет о том, что, когда твой мозг находится в состоянии ненависти, ты не можешь в состоянии тишины осмыслить до конца ситуацию, в которой находишься, потому что твое мышление заблокировано. Еще раз вспомним слова апостола Павла о последних временах: «За то, что они не приняли любви истины для своего спасения … пошлет им Бог действие заблуждения, так что они будут верить лжи» (2 Фес. 2:10-12). Даже эта уния, которая была в прошлые века на территории Украины – хоть это и кажется мелочью – но есть свидетельство о том, что те люди, которые переходили в унию, становились какими-то «впертыми». Про раскол говорят, что это грех против любви. Ты отказываешься от любви, а катастрофические изменения происходят уже как следствие. Ты отступаешь от любви, у тебя появляется затуманенность, и ты начинаешь верить лжи. Может быть, что-то ты хорошо понимаешь в отношении житейском, но что-то ты перестаешь понимать в принципе.

Еще раз напомним слова из книги «Путь Архистратига», где говорится, что если воин-христианин даже нажимает на курок на войне, он не должен испытывать ненависть к врагам. Он понимает, что есть зло, и его нужно остановить, но надо также понимать, что, если ты заразишься ненавистью, ты вернешься больным человеком. Ты разрушаешь себя, разрушаешь связь с Богом. Чтобы сохранить психику бойца, в этой книге советуется молиться за тех, кого пришлось убить, если так сложилось. Это очень важный момент, потому что, когда происходит убийство, это внештатная ситуация, которую человек должен как-то себе объяснить. И у него есть два пути: либо войти в бредовую систему и расчеловечить для себя противника, мол, я его убил, потому что он был нелюдем. Но тогда ты должен принять концепцию, что другой человек – нелюдь, а как ты тогда вернешься домой к своим детям, какими глазами будешь смотреть на них? Еще один путь справиться с этой травмой – путь вхождения в состояние бесчувствия. Может, на фронте это где-то и помогает, но в долгосрочной перспективе это грозит человеку боевой психической травмой, ПТСР. Он возвращается бесчувственным бревном, уже не может любить жену и детей. Но есть еще одна, христианская позиция, которая не требует от человека бесчувствия, она дает ему объяснение происходящего, не уводя его в какие-то грезы. Воин-христианин говорит себе: да, я убил человека, он человек, все, что произошло, это неправильно, война – это следствие того, что наш мир находится в грехе, что мы люди падшие. Нужно было остановить зло, и я добровольно выбрал этот путь. Но тем не менее у такого человека есть решение: он признает, что жизнь другого человека оборвана его рукой, а ведь тот человек мог сделать что-то полезное в жизни, и – решает за него молиться. Я уже упоминал женщину-снайпера из Архангельска, которая ходила в храм с пучком свечей – за тех немцев, кого она убила во время Великой Отечественной войны. У нее было два выхода: либо получить ПТСР, либо осмыслить эту ситуацию с позиции веры и молиться за этих людей.

Митрополит Антоний Сурожский рассказывает, насколько такой подход может человеку помочь. Он рассказывает про одну женщину, которую допрашивали в годы репрессий. Нарастает дурман, когда человека изматывают допросами: вроде бы не бьют, но ночью не дают спать, а днем ты стоишь навытяжку в кабинете следователя. Спать не можешь, есть не можешь, на каком-то этапе усталость нарастает, и человек уже готов все, что угодно, подписать, лишь бы это закончилось. И вот когда такой морок нарастает в сознании, нужно его как-то рассеять. И эта женщина подняла взгляд на следователя с готовностью бросить ему вызов, чтобы этот туман расселся, но, когда она посмотрела на него, «она увидела серое от усталости лицо, глаза, полные тоски. И она поняла, что этот человек, так же как она, бесконечно часами сидел на этом допросе, он устал, изнемог так же, как она. И она поняла, что между ними нет никакой разницы, просто вихрь революции швырнул его по одну сторону стола, а ее – по другую. И оба они были заложниками ситуации. И она улыбнулась ему, а он улыбнулся ей в ответ. Допрос продолжился, но наваждение было разрушено, как только каждый из них увидел в другом человека».

Очень важно увидеть в другом человека, даже если ты сейчас противостоишь ему. Потому что информация в СМИ сейчас заряжена оценкой, и очень трудно отделить ту проблему, которая исторически сложилась, от живых людей. Как при воспитании очень важно отделить грех от ребенка. Если у человека не будет такой точки зрения, о которой говорил владыка Антоний и авторы, приведенные выше, то в какой-то момент собственная рефлексия погаснет, а если погаснет собственная рефлексия, то она заменится той точкой зрения, которая транслируется извне. То есть мы станем просто агентами сети, которые выполняют чужие указания, мы даже уже не будем общаться, а будем просто коммуницировать. Когда информация заряжает нас какой-то оценкой, мы дальше ее транслируем вовне. Чтобы иметь собственное мнение, нужна какая-то тишина, чтобы эту информацию переработать. Когда тебя несет поток, ты не ощущаешь движения воды. Понять движение можно только выйдя на берег. И каждый из нас должен подумать, в чем этот выход на берег для нас должен состоять. Мерзликин сказал, что для него это были, в первую очередь, исповедь и причастие – Таинства помогли ему свою жизнь разложить по полочкам. Для кого-то это может быть санитарный день в плане новостей. Я говорил с одним человеком, которому руководство Высшей школы экономики поручило создать памятку для информационной безопасности бизнесменов. Бизнесмены сходят с ума от переизбытка информации. Он приехал на Соловки и очень удивился, что, оказывается, в православии есть пост. Он тогда еще не был воцерковленным человеком. А он к посту пришел сам, интуитивно, потому что у него была зависимость: он каждые 15 секунд проверял почту. Когда он увидел, что это уже стало рефлексом, он понял, что ему нужна информационная гигиена, то есть какие-то дни или часы, когда он вообще не прикасается к телефону, когда его мозг восстанавливается в нормальном режиме.

О разумном ограничении информационного потока

Если человек не вовлекается в процесс, у него будет возможность сформулировать свою собственную точку зрения на происходящее. Нужно быть очень внимательным с подписками, потому что каждый канал транслирует определенную точку зрения. Конечно, есть люди, у которых развита культура мышления, они подписаны на разные каналы, чтобы видеть сумму мнений. Но все равно каждый канал несет свой заряд, и не всегда у нас хватает внутренний собранности, чтобы какую-то ложь распознать. Когда я только начинал писать статьи, мне духовник сказал такие слова, которые поначалу меня смутили: не лазить в интернете, ведь есть все равно помощь Божия. Я смутился: как это – не искать информацию? Но на самом деле, когда ты изначально настроен на Промысел Божий, количество источников, с которыми ты сталкиваешься, ничуть не меньше, чем те, с которыми ты сталкивался бы по своей воле, если бы сам искал. Но это источники другого качества. Действительно, иногда в момент вопроса, если ты уверен, что Господь тебя выведет, попадаются люди, которые определенную книжку советуют, что-то пересылают. Это не значит, что все подряд надо смотреть, но только то, что обращено лично к тебе. И уже когда мы научаемся эту помощь Божию слышать, тогда мы начинаем в каких-то событиях вкус Его Промысла чувствовать: что на одну или другую группу фактов сейчас нужно обратить внимание. Потому что, если человек живет вне Промысла, он попадает в ситуацию, которая хорошо была описана в романе «Братья Карамазовы», в сцене суда над Митей Карамазовым. Адвокат, имеющий данные, сгруппировал их в определенную сторону, обвинитель те же самые факты сгруппировал абсолютно в другую историю. Обе эти истории абсолютно логичны, цельны, выглядят очень достоверно, но и первая неправильна, и вторая неправильна.

Этот образ – что нельзя вовлекаться в информационный поток – хорошо был продемонстрирован в фильме по роману Стивена Кинга «Магазин нужных вещей». Идея этого магазина состояла в том, что для каждого человека в нем есть именно то, что он ищет. Например, человек всю жизнь собирал карточки бейсболистов, но не нашел какую-то одну. А в этом магазине именно эта карточка лежит, он хочет ее купить, но там все продается не за деньги. Ему говорят: возьми и сорви яблоки в соседнем саду. Вроде бы, ничего страшного – перелез через забор, сорвал яблоки. Но он не знает, что у соседей идет война из-за этих яблок, которые постоянно срывают, и что хозяин дома пообещал, что следующего вора он убьет. И человек, который просто хочет получить карточку бейсболиста, не знает, что он сейчас именно последнюю каплю бросит в этот котел. Весь город начинает ходить в этот магазин нужных вещей – это как разные каналы соцсетей, которые дают тебе разные возможности: хочешь быть патриотом – вот тебе патриотизм, но вместе с ним еще что-то в довесок. И в этот котел не попадает только один полицейский, потому что он не заходил в этот магазин нужных вещей, и он может видеть эту ситуацию со стороны. Он видит, что весь город пришел в состояние безумия, люди готовы друг друга убивать. Этот магазин всех перессорил, сейчас начнется бойня, и только один человек сохранил трезвость мышления. Только тот, у кого такая трезвость будет, сумеет разобраться, выйти из потока тревожности, которая нас несет.

В экстремальной ситуации важно не попасть в общий «табун»

Один специалист по выживанию, который раньше работал в МЧС, говорил, что очень важно, когда происходит какая-то экстренная ситуация, например, в торговом центре объявили о бомбе или о пожаре – не попасть в общий «табун». Что происходит в таких ситуациях: все ломятся к выходу. Естественно, людей передавят. Поэтому на первых порах крайне важно не попасть в этот людской поток. Нужно закатиться под какую-то скамейку, переждать, пока этот табун пронесется, и оглянуться, составить представление о том, что происходит и, может быть, протискиваться в противоположном направлении. Он говорит, что иногда в критических ситуациях очень важно прижаться к стене и потихоньку протискиваться в противоположном направлении от того, куда сейчас несется табун. Мы же не знаем, куда этот табун несется. Это тоже психология советского человека, который стоял в очередях: есть очередь – значит, надо встать, а вдруг что дают. Сейчас необходимо не столько дать человеку сию секунду все ответы, сколько повышать его духовный, культурный уровень – на это направлена эта книга. Чтобы вывести человека из положения объекта, из положения песчинки в жерновах истории, нужно вывести его в положение субъекта. Иногда человек не может изменить в обстоятельствах всего, но даже в крайне стесненных обстоятельствах хоть что-то он может сделать – на уровне себя, своей жизни, своей семьи. Съесть руколу вместо пельменей.

Роман Ремарка «Искра жизни»: опыт узника

И напоследок – несколько мыслей из романа Ремарка «Искра жизни». Речь идет о 509-м узнике, который единственный не имеет имени. Ремарк описывает внутренний мир этого узника – достаточно богатый внутренний мир, – а для окружающих он просто 509-й. В этом романе хорошо описаны те, кого в лагере называли стариками, мусульманами – это ничего общего с исламом не имеет. Стариками называли тех, у кого угасла рефлексия, кто слепо, автоматически улавливал все сигналы, которые идут извне, например, от эсэс, и, как роботы, их выполняли. У них подавлена вторая сигнальная система, разум. Мы говорили о том, что вера дает возможность человеку сохранить свободу выбора. Но соблазн стать таким стариком был очень велик. Там описано, что постоянно раздавались бормотания – это как раз бормотали те старики, и был огромный соблазн стать одним из них. Если ты становишься стариком, ты теряешь возможность совершить выбор, но ты получаешь некую компенсацию, которая заключается в том, что ситуация для тебя крайне упрощается. То есть когда ты деградируешь, для тебя нравственные вопросы отпадают. Это типа лоботомии: ты не мучаешься больше свободой выбора, ведь совершать выбор – это какая-то нагрузка: надо о чем-то думать, куда-то идти, мучиться, если ты что-то совершил неправильно.

Когда 509-му передали хлеб, он воспринял этот хлеб, как Святое Причастие, потому что это была не просто корка хлеба, это было то, что тебе передали твои товарищи, то, что они оторвали от себя – это драгоценность. И эта духовная поддержка, которую он получил через этот кусочек хлеба, была несомненно больше, чем та ценность, которая была в калориях. И для нас как для христиан очень важна идея поста. Михаил Труханов, когда попал в карцер, наложил на себя пост, хотя в карцере итак скудное питание. Как это можно объяснить? Тебя хотят столкнуть на животный уровень существования, чтобы ты жрал эти крохи, как испуганное загнанное животное, накидывался на них. Если ты на это купишься, ты потеряешь человеческий облик и потеряешь возможность понимать ситуацию и выжить в ней. Здесь крайне важно сохранить в себе человека. И путем поста – даже отказа от этих ничтожных благ, которые тебе дают, человек сохранял в себе эту вертикаль. Был один момент, когда у него был кусок хлеба и картофелина. Он уже «сожрал» картофелину и понимал, что сейчас накинется и сожрет и кусок хлеба. Но он осознавал, что если он сейчас накинется так же на кусок хлеба, то потеряет в себе человека и уже не сможет спастись. И он воет, ему очень тяжело, но он понимает, что во что бы то ни стало, он этот кусок должен сохранить до завтра. И впоследствии ему это помогло спасти другого человека, потому что, когда его товарища забрали для участия в живодерских экспериментах, по иронии судьбы нужно было подписать добровольное согласие. И он ухватился за эту фразу и сказал, что он не будет подписывать. Ему дали понять, что его все равно медленно сломают и заставят его на коленях приползти и просить, чтобы его приняли в эту живодерскую программу. Но если бы этот человек еще тогда накинулся на этот кусок хлеба, у него бы в этот момент недостало внутренних сил, чтобы рискнуть и пойти против агрессии со стороны надзирателей. Очень важно для того, чтобы сохранить свободу выбора, не только заботиться друг о друге, но и держать какой-то разумный пост.

«Когда была бомбежка, он пытался следить за развитием мелодии, которую проигрывал в уме. Он не хотел думать о бомбах, о смерти. Если он не потеряет мелодию в это время, значит, он будет спасен. Ему нужно было во что бы то ни стало удержать в сознании мелодию». Если во время бомбежки человек фиксирует свое внимание на звуке летящей бомбы, он постепенно отрывается от себя и теряет себя. Здесь важно сохранить свою мелодию. То, что Ремарк пытается нащупать методом культуры, у нас уже все в готовом виде дается в православном Предании. Это молитва. Я рассказывал про о. Зосиму (Сокура), которого поместили в «музыкальную шкатулку» и который признавал, что если бы не Иисусова молитва, то он бы рехнулся.

«Глядя на свое отражение, он подумал: это его рука, она может разрушить образ [в луже]. Разрушить – повторил он про себя – а строить? Ненависть. Смогу ли я еще что-нибудь, кроме этого. Одной ненависти мало. Для жизни необходимо что-то еще. Ведь лагерная жизнь была штилем, великим, страшным, адским вакуумом, в который не проникала ни одна молекула жизни. И он понимал, что речь идет о чем-то самом простом в человеке, о чем-то, без чего мир обречен на гибель и благодаря чему могло быть уничтожено абсолютное зло: антихрист, смертный грех, преступление против духа». Разрушить образ врага как отражение в луже – это несложно. Ненавидеть надзирателя – несложно. Но чтобы оставаться человеком, нужно что-то еще, нужно позволить себе подняться над ситуацией.

Ремарк не дает ответов напрямую, потому что у него нет, может быть, этой духовной, культурной основы более развернутой, но «искру жизни» можно понять – наша психофизическая полнота обретает вертикаль, доминанту и ядро, когда она нацелена на связь со Христом. Чтобы связь со Христом сохранить даже в текущей ситуации, нужно воспитать в себе множество навыков, нужно отбиваться от ненависти, нужно соблюдать пост, нужно молиться. И все эти действия, которые мы предпринимаем, чтобы сохранить связь со Христом, будут нас выводить из того потока, который нас засасывает.

Как сохранить в себе человека и преодолеть условный рефлекс

Об условном рефлексе, рождающемся в ответ на экстремальные обстоятельства, и о условиях, при которых человек не попадает под его прессинг, – в статье «Интеллектуальная деятельность как стратегия выживания в условиях тотального давления».

«Чтобы человека поработить, необходимо заставь его отказаться о деятельности ума и воли. Существуют приемы подавления ума и воли, введение человека в состояние апатии. Когда человек перестает давать оценку своим поступкам, когда он перестает думать, он сливается с текущим бытом, с тем регламентом, который ему навязывает внешняя жизнь». Он просто плывет по течению, как животное, реагируя на информационные посылы. «В экстремальных обстановках лагерей люди держались за музыку, за стихи, за лекции, за любое проявление творчества, потому что эти активности питали дух, будили волю, давали человеку вывести ум из этого депрессивного коридора, в который его загоняли внешние условия. Если воля ломалась, он попадал в этот коридор и начинал вращаться исключительно вокруг текущего выживания: где взять дополнительную порцию еды и так далее. И когда воля ломалась, человек переставал регулировать свое поведение, ум утрачивал активность», и возникала возможность для формирования автоматического рефлекса. Человек начинал кричать, жаловаться, притом он не испытывал даже чувства стыда по поводу того, что ведет себя как-то некорректно. Его просто начинало нести, и он не видел в этом ничего ужасного и шел путем деградации. «Преодолеть условный рефлекс может только слово как продукт деятельности второй сигнальной системы разума. И пока в человеке остается деятельность разума, сопряженная с волей, он способен противостоять тем приказам, которые он получает извне. Человек, когда превращается в старика, он близко к сердцу воспринимает идею, что изменить ничего не получится. Старики отличались тем, что переставали делать что-то по своему выбору, полностью переключились на слепое автоматическое выполнение приказов, которые выполняли без какой-либо рефлексии. Они двигались, как автоматы, давно лишились собственной воли, все погасло, кроме нескольких чисто телесных функций». Это не только концлагерь – это наша жизнь: сон, еда, работа.

Когда эсэс хотели, чтобы кто-то выжил, ему говорили, что он может повлиять на собственное выживание. Когда хотели, чтобы какой-то человек погиб побыстрее, ему говорили, что никакие его действия никак не повлияют на его выживаемость. Когда мы прибегаем к помощи психологии, нужно помнить, что психология на уровне профессора Василюка – это одно, но есть и психология, которая детерминирует человека, лишает его ситуации выбора. Дескать, ты родился с таким темпераментом: если ты блудник, что поделаешь – это твоя физиологическая потребность, которую надо реализовывать. И получается, что человеку с помощью наукообразных выражений объясняют, что он просто животное, у которого нет особого выбора, потому что он таким родился. Если человек на это клюет, он теряет возможность выбирать и попадает в такой замес. Чтобы обрести успокоение от тревожности, нужно строить контекст, вертикаль, повышать духовный и культурный уровень, не включаться в поток, сохранять за собой возможность выбора, сохранять за собой стремление заботиться о ком-то, не отступать от поста. И все, в чем мы можем хоть как-то проявить свою личность – использовать. Как говорил Виктор Франкл: медсестра может просто исполнять свой функционал, а может с любовью поправить подушку пациенту – все это будет нас поддерживать, не давать войти в поток тревоги.