Прокопий (Пащенко), иером. Два подхода к ПТСР. Дух воина. Воспоминания преподобноисповедника Сергия (Сребрянского)

Данный текст был подготовлен на основе 30-ой части серии эфиров «Боевые действия. Осмысление. Преодоление тревоги, ПТСР» (все эфиры, эфиры проводились совместно с телеграм-каналом «Доброта на завтрак»).

В 30-м эфире (видео) речь шла о смысловых вертикалях, описанных в дневниках преподобноисповедника Сергия (Сребрянского). Два года он окормлял русских воинов во время Русско-Японской войны, причем, находился на «переднем крае». Примечательно, что он не наблюдал ПТСР ни у воинов ПТСР, ни в самом себе. Как такое могло произойти?

Продолжение разбора дневников см. в эфирах:

31. «Два подхода к ПТСР. Дух воина. “Война по принуждению” (х/ф) и дневник св. Сергия (Сребрянского)»;
32. «Два подхода к ПТСР. Духовная подготовка воина и укрепление веры как иммунитет и помощь в трудностях».

Понятие ПТСР в современной науке

С началом СВО нам пришлось оставить обсуждение многих насущных вопросов – о вере, воспитании и т.д. Мы переключились на тему ПТСР (посттравматического стрессового расстройства), потому что эта тема касается не только солдат, но и всех нас. Каждый из нас переживает происходящие события по-своему, и на каждого из нас эти переживания могут повлиять в дальнейшем.

В современной науке существует понятие комплексного ПТСР, которое развивается под воздействием длительного психологического насилия. Когда пишут о ПТСР, предполагают, что оно является следствием именно какого-то яркого травмирующего события. В то же время некоторые специалисты говорят, что речь не всегда идет о силе травмирующего переживания. Речь может идти о внутренней способности человека переносить внешнее событие. Для одного внешним травмирующим переживанием станет взрыв, для другого – какая-то, может быть, личная неудача. Редко встретишь людей настолько ослабленных, которые из-за какой-то небольшой неудачи могут прийти в состояние коллапса. Просто, бывает, так складывается, что и здесь у тебя не ладится, и там не ладится, и дождливая погода, и голова болит, – и все вместе, наслаиваясь, приводит к психологическим проблемам.

Российский психолог, академик Российской академии образования А.В. Брушлинский в своей книге «Психология субъекта»[1] писал, что внешние переживания действуют на человека не сами по себе, а проходя через систему его внутренних условий: совести, мировоззрения и т.д. На уровне физиологии эту же мысль выразил академик И.П. Павлов: если у человека активна вторая сигнальная система, то есть сила разума, он может с помощью этой второй сигнальной системы препятствовать выработке условного рефлекса. А ПТСР, по сути, и есть этот условный рефлекс, выработанный в ответ на травмирующую ситуацию. То есть, если человек был объектом насилия, у него, соответственно, вырабатывается некая модель поведения, согласно которой весь мир воспринимается им как угрожающий. Или у воина может сформироваться какая-то «адаптивная» модель поведения в окопах, мол, «грызи всех». Конечно, нельзя называть эту модель поведения адаптивной, потому что люди, принимающие ее, быстро сгорают. На войне или в заключении, в тяжелых условиях, человек может как-то попытаться адаптироваться к аномальной среде через модель «грызи всех», но если он возвращается потом в гражданское общество, то эта модель приводит к тому, что человек постоянно вступает в конфликты и не может адаптироваться к мирной жизни. Соответственно, у него развивается ПТСР, начинаются флешбэки, которые снова и снова возвращают его в переживание травматической ситуации. Концепцию посттравматического расстройства – а она идеально вписывается в теорию академика А.А. Ухтомского о доминанте – мы подробно рассматривали во многих материалах.

Например, см. текст «Преодоление травматического опыта: христианские и психологические аспекты. Ч. 2.1: Травматический опыт как некогда пережитая, воспроизводимая, изменяемая и преодолеваемая доминанта».

К этой концепции о доминанте мы вернемся еще не раз, потому что непонимание этой связи, то есть физиологической картины ПТСР, приводит к тому, что в современной психологии создается очень много различных терапевтических гипотез, в рамках которых человека не исцеляют, а просто мучают.

Воспоминания полкового священника преподобноисповедника Сергия (Сребрянского)

В этой главе мы поговорим о воспоминаниях преподобноисповедника архимандрита Сергия (Сребрянского), который был полковым священником, два года провел на русско-японской войне. По современным меркам у него, наверное, должно было развиться ПТСР, потому что он не просто служил где-то в храме, а был на самой передовой с полком казаков и даже ходил в рейды. Сам он никого не убивал, но, если рейд был направлен в тыл японцев, естественно, были очень большие потери среди казаков. Прп. Сергий этих умирающих раненых причащал, не только чужую смерть видя практически ежедневно, но и ощущая, как собственная смерть ходит за ним по пятам. Однако никакого ПТСР у о. Сергия не было, и нам важно понять, почему.

Читая его дневники, поначалу думаешь, что это пустая трата времени, потому что в них нет привычного нам «драйва». Мы ожидаем от книг какого-то надрыва, который сейчас очень популярен. От такого направления в литературе, как автофикшн (форма беллетризованной автобиографии), например, «Обители» Прилепина, обычно ожидаешь побольше грязищи: и здесь грязища, и там грязища, кровища, и ты во все это погружаешься. А тут смотришь – у человека мирно на душе, какие-то наблюдения, например, за природой, никакого драйва, а потом понимаешь, что в этом и есть вся суть: что-то такое было у человека, что позволяло ему оставаться неуязвимым психологически даже посреди крайне тяжелых ситуаций. И при этом эта неуязвимость была у него не на уровне буддийского отстранения – все эти буддийские методики в таких ситуациях перестают работать. Когда обстановка более-менее спокойна, с помощью этих методик еще как-то можно размышлять о том, что все, что происходит – нереально, но, когда ситуация становится крайне напряженной, думать о том, что она нереальная, все тяжелей и тяжелей. Св. Сергий (Сребрянский) же полностью сохранил свою личность, не отстраняясь от тяжести войны, не отрицая происходящее, а деятельно участвуя в судьбах ближних.

Обобщая мысли Брушлинского и академика Павлова, приведенные выше, можно сказать, что защита от неприемлемых внешних обстоятельств вырабатывается у нас по мере развития системы внутренних условий (мировоззрения, совести, опыта, мудрости). Становление этой системы внутренних условий помогает нам начать понимать какие-то закономерности жизни, что, в свою очередь, приводит к тому, что мы для себя эту ситуацию, крайне ужасную, травмирующую, интерпретируем иначе.

Примеры конструктивного переживания травматического опыта

Можно привести массу примеров конструктивного переживания травмирующего опыта, когда человек вышел из него без ПТСР. Более подробно эти примеры разобраны в работе про травматический опыт «Преодоление травматического опыта».

См. текст «Преодоление травматического опыта: христианские и психологические аспекты. Ч. 3: Вера (идеалы) и преодоление травматического опыта».

Вспомним, например, иеросхимонаха Феодосия Карульского, строжайшего аскета, который жил на Афоне. Карули – это афонский скит, который находится в очень суровом труднодоступном месте Святой горы, там живут в уединенной молитве, и чтобы туда добраться, нужно по сказам взбираться на цепях – пешком не дойти. И вот, в таком скиту, старец издалека слышит, как погонщик мулов ведет своих мулов. Они цокают копытами, а старец привык к полной тишине. Отец Феодосий не может молиться из-за этих звуков, у него начинается сильное раздражение, но однажды он вспоминает про преподобного Макария Великого, одного из глубоких православных мистиков. [Сам термин «мистицизм» изначально не имел негативных коннотаций, связанных с учением о слиянии всех религий, достижением некоего экстаза. В православном учении мистик – это тот, кто достиг понимания глубочайших духовных тайн с помощью молитвы, аскезы и глубокой духовной жизни]. О. Феодосий вспомнил, что прп. Макарий когда-то тоже был погонщиком мулов, и, соответственно, у него этот звук копыт мулов связался с образом преподобного Макария, а так как преподобный Макарий был молитвенником, то, соответственно, отныне цокот копыт о. Феодосия стал, наоборот, побуждать к молитве, и раздражение ушло. И если, например, к врачу, который окончил смену и уже собирается домой, вдруг пришел пациент с какой-то непонятной болезнью, у врача сперва возникает такое же раздражение, как у старца Феодосия – от цокота копыт. Но вдруг врача осеняет догадка, и он понимает, что, конечно, пациентов надо любить и что в этом конкретном пациенте открыто то, о чем он когда-то читал, и вдруг у него рождается некая теория, и тогда становится интересно, и раздражение тут же отступает.

Писатель Клаус Кеннет, известный христианин, который был учеником отца Софрония (Сахарова), а до обращения в православия прошел и через буддизм, и через ислам, и через многие другие религиозные течения, говорил, что раньше, когда он слышал какие-то устрашающие новости, он печалился, у него рождался страх, но, когда он стал православным христианином, он научился на все реагировать молитвой. Некоторые люди, когда видят что-то, что несет в себе какую-то угрозу, от этой информации стараются отстраняться и пытаются таким образом сохранить внутренним мир, но это невозможно: путь отстранения рано или поздно приведет человека в какую-то клетку. А Клаус Кеннет же стал реагировать на такие ситуации молитвой. Когда вы находитесь в благополучии и видите тяжелого инвалида, или солдата, или просто плакат о сборе пожертвований, на котором изображена фотография человека, искромсанного хирургами… вы только что, вроде, радовались, и вас эти образы начинают напрягать. Вы начинаете злиться из-за того, что вам кто-то рассказал об ужасных вещах. Но если вы просто помолились об этой ситуации, сказали: «Господи, помоги этому человеку!», или, как схиигумен Савва (Остапенко) из Псково-Печерского монастыря советовал: «Господи, меня спаси и спаси брата моего», и – если никого рядом нет – крестик поцеловали, то, получается, ваше направление ума уходит не в раздражительность, а – в милосердие, и вы ощущаете даже тепло к этому человеку, который вас расстроил. И, самое главное, страшные образы перестают действовать на вас травмирующе.

Один священник, который помогает военнослужащим, рассказывал: у них был доброволец, который плакал постоянно, потому что его работой было собирать тела с поля боя. Если бы этот военнослужащий был верующим, он бы понимал, что наши тела воскреснут. Когда знаешь об этом, тогда тот человек, которого мы любили и от которого осталась только нога, у нас не ассоциируется с этой оторванной ногой, потому что Господь воскресит нас. В Великую субботу в нашей Церкви читаются многочисленные свидетельства из Священного Писания о том, что «оживут кости» наши. И если мы помним об этом, глядя на оторванную ногу, мы в уме продолжаем носить все-таки образ нашего друга и понимаем, что встретимся с ним снова, и наша разлука – временна. И тогда эта оторванная нога никак не ассоциируется у нас с конечным выражением нашего друга. В уме мы помним его другим, и этот его красивый образ останется с нами. И когда мы, соответственно, такой багаж накапливаем – кто-то называет его мудростью, кто-то цельностью – тогда и начинает работать защита от неприемлемых внешних условий не путем бегства от них.

Существует огромное количество свидетельств воинов и узников лагерей, которые прошли немыслимые испытания. Мы уже говорили о Юрии Бессонове, за которым убийцы месяц гнались по лесам, а потом он писал, что он чувствовал себя счастливым человеком несмотря ни на что, то есть он не находился в состоянии отчаянья.

См. «Боевые действия: как справиться с тревогой. Часть 2», глава «История Юрия Бессонова – белогвардейского офицера, заключенного Соловецкого концлагеря».

Когда мы имеем какие-то примеры в лице Клауса Кеннета, о. Феодосия Карульского, Юрия Бессонова, мы можем их рационализировать, понять, что происходило с ними. Конечно, и Божественная благодать действует в таких ситуациях, наполняет человека, и тогда забывается все негативное. Об этом писал и прп. Исаак Сирин: человек, который приходит к живой вере, уже может идти и в самый огонь, может спокойно взирать на то, от чего другие содрогаются в ужасе. Но, помимо благодати, есть еще и человеческий аспект. И этот человеческий аспект хорошо виден на примере воспоминаний священника Сергия (Сребрянского).

Принципы воздействия на психику противника

Современные взгляды на сетевое воздействие предполагают, что одним из направлений войны является сознание человека. Некоторые авторы, например, рассматривают случаи массового дезертирства – перехода солдат на сторону противника – как последствие психологической операции, введения людей в состояние паники, деморализации. Поэтому если люди подготовлены физически, но не подготовлены умственно, то, конечно, они будут потеряны. Нынешняя ситуация показывает, что определенный дефицит внутренней подготовки ощущается. Это все равно что компьютер со слабой защитой безопасности: вроде, у вас есть автоматический танк, который стреляет, но противник просто вкладывает туда какой-то вирус, и все – этот танк начинает стрелять по своим. Некоторые мысли о подобном переформатировании сознания человека и о том, как совершается психологическая агрессия, приводятся в книге «Путь Архистратига. Преодоление зверя»[2].

Один знакомый ФСБшник рассказывал, что был такой эксперимент: в тюрьме в одну камеру посадили убежденного нациста и убежденного коммуниста. Нацисту давали читать коммунистические газеты, а коммунисту – нацистские. Можно было, конечно, ничего не читать, но если у человека нет внутренней молитвы, то в условиях изоляции он начинает сходить с ума, поэтому люди начинают читать, просто чтобы не рехнуться. И вот, коммунист стал читать нацистские газеты, а нацист – коммунистические. И через некоторое время нацист стал коммунистом, а коммунист – нацистом.

Главная задача противника, если речь идет о пленном, лишить пленного возможности сопротивляться, превратить его в пассивное безвольное существо, равнодушное к судьбе своей страны. Для этой цели происходит переформатирование человека, и его основные принципы сформулированы еще в 1928 году британским писателем и политиком лордом Артуром Понсонби в книге «Ложь во время войны» Эти принципы умещаются в 10 пунктов, и мы можем наблюдать в режиме реального времени, как сейчас эти пункты используются в новостях.

1. Мы не хотим войны, мы только защищаемся!
2. За все несет ответственность другая сторона.
3. Лидер противоборствующей стороны – сущий дьявол.
4. Мы боремся за благородные цели, а не преследуем свои интересы.
5. Враг использует запрещенное оружие.
6. Враг целенаправленно совершает злодеяния, мы – только случайно.
7. Наши потери незначительны, потери противника огромны.
8. Представители культуры, искусства и интеллектуалы поддерживают наше дело.
9. Наша миссия священна.
10. Предателем является любой, кто сомневается в правдивости сообщений наших СМИ.

Человек, который постоянно находится под массированным воздействием этих десяти пунктов, если у него не выстроено что-то глубоко внутри, в какой-то момент сломается. Поэтому мы разбираем мысли Брушлинского и академика Павлова, хоть это и не самый глубокий уровень духовности, но это уровень человеческий. Если хотя бы этого у человека внутри не выстроено, тогда человек становится живым пластилином в руках недоброжелателя.

Об эффективности пропаганды на войне говорят следующие данные. Во время войны в Корее под влиянием китайской пропаганды из армии США дезертировало более 46 тысяч солдат^[3]. А во время войны во Вьетнаме благодаря пропаганде американцев на сторону Сайгона перешло около 250 тысяч вьетнамцев. Благодаря психологическим операциям американской армии в войне против Ирака около 80 тысяч иракцев было захвачено в плен и 160 тысяч дезертировали^[4].

О тех, кто уехал за границу

Сложно однозначно говорить про отъезд людей из России в связи с происходящими событиями, про массовый переезд молодых людей в Армению и Грузию. Конечно, у всех могли быть разные причины, и нельзя из обобщать. Нужно помнить, что после Чеченской кампании парнями, которые вернулись с войны, не занимались, была даже некая резолюция – не брать таких парней на работу, потому что у них голова «свинтилась». Конечно, ветеранам современных войн надо как-то помогать, их нужно реабилитировать, включать в социальную жизнь. Поэтому нельзя осуждать и тех людей, которые сейчас уехали: если бы человек был уверен, что, если он получит инвалидность, он сумеет поступить потом в ВУЗ или на работу, – может быть, он бы остался здесь. Так происходило после Великой Отечественной войны: многие ветераны поступали, учились, но сейчас не до конца выстроена такая система помощи, и надо понимать, что человеку, который уже прошел мясорубку, после 1,5-2-х лет войны сразу взять и пойти учиться – тяжело. Причем мало того, что ты пучишься, у тебя должна быть еще какая-то дальнейшая перспектива. После ВОВ надо было восстанавливать страну, и с ветеранами договаривались, они шли учиться. Они знали, что их руки, знания будут востребованы.

Соответственно, и современных парней можно понять: как и после Чеченской войны, у них отсутствует какая-то перспектива, стабильность. Плюс все подогревались психологическим давлением, которое привело к панике, к бегству – это не лучший вариант, но, возможно, кто-то этого не понял или не учел последствий таких решений. Если у человека нет опоры, веры, то он проигрывает в сетевой войне, потому что в сетевой войне объект поражения – наше сознание. Соответственно, капитуляция, выход из войны, отъезд – могут рассматриваться как цель операции сетевой войны.

О пропаганде на войне

Конечно, наше общество под воздействием этого прессинга как-то начинает и консолидироваться, но тем не менее есть разные последствия. Знакомый военный священник, который окормляет десантников на линии соприкосновения, говорит: «Все, кто побывал на переднем крае, становятся верующими, спарывают черепа, вот этих всяких драконов и вот этот шеврон пришивают – это Нерукотворный образ Христа». Однако есть мнение и других священников о том, что верующих мало, что люди не понимают, за что они умирают. Но, комментируя такое мнение, этот священник говорит, что бойцы первому встречному батюшке просто не будут открывать свою душу. Чтобы тебе открылись, надо с бойцами пожить, они должны к тебе привыкнуть.

В общем, судя по разным наблюдениям, где-то мы видим боевое братство, где-то коммерцию, где люди друг друга сдают. Во всех войнах, наверное, такое было, что, когда какое-нибудь подразделение уходит в разведку, кто-то посылает смс с данными, куда ушли эти ребята… Ему на телефон приходит денежка, а ребят накрывает… То есть может быть всякое. Сложно представить, какая нагрузка на мозги здесь. Чтобы человеку выполнить боевую задачу тогда, когда ему постоянно полощут уши, что кругом все твое руководство – предатели… в этом и суть психологической спецоперации: мол, пока не поздно, спасай свою жизнь, просто дезертируй, выходи. И одновременно с этими мыслями ты видишь какие-то недостатки, которые тебя до глубины души возмущают, и ты не можешь никак о них сигнализировать. Один лейтенант рассказывал, что у них в армии просто не было хода «наверх», к начальству, то есть, если кто-то начинал беспредел, отказывался мыть пол, избивал сержанта, то командир просто отказывался принимать меры, потому что, если он примет меры, ему скажут: «Ты не проследил». Поэтому все такие ситуации скрывались, и в итоге обстановка в коллективе разлагалась, и получался не коллектив, не боевое братство, а стадо просто диких волков.

Дневники св. Сергия (Сребрянского): предварительные сведения о сложностях во время русско-японской войны

Соответственно, в таких условиях, когда ты очень много видишь недостатков, и психика ломается, и ты не знаешь, что делать, – нужна какая-то опора, и поэтому дневники преподобноисповедника Сергия (Сребрянского) могут такой опорой стать. Хотя их надо как-то расшифровать, потому что, если читать их просто, не зная про вторую сигнальную систему Павлова, мало что оттуда усвоится.

Во время русско-японской войны были непростые условия для всех. Во-первых, переброска наших войск туда, в русско-японскую войну, в Китай, где было китайское население. Именно там было столкновение с японцами, а переброска занимала месяц практически, то есть сложно даже представить, как должна была работать логистика, если солдату условно понадобятся патроны, нужно эти патроны выслать за месяц до того, как они понадобятся. Японцы же могли восполнять свои силы и запасы практически сразу. Во-вторых, несмотря на то, что у русских было представление, мол, всех «шапками закидаем», у японцев было понятие самураев, целая культура. Там было понятие о мотивированном воине, о доблести, о том, что воин будет идти до конца, и смерть его не остановит. К тому же, в Японии существовала культура поддержки: воины знали, что население всегда поддерживает своих.

У нас же, в России, в тот момент начинались предреволюционные брожения: читаешь – просто наши дни. И когда вот эта наша армия гибнет за свою страну за месяц, и надо ехать месяц на поезде, чтобы там погибнуть, все-таки доходят какие-то слухи, и в газетах эту армию поливают грязью. Каково сражаться за тех людей, которые тебя поносят? Несмотря на какие-то трудности, конечно, все были опечалены подписанием мира. Отец Сергий писал, что к моменту подписания мира наши войска уже даже адаптировались к климату – то холод, то жара невыносимая – постепенно уже привыкли и даже как-то обстрелялись, а японцы были истощены, и наши войска были настроены решительно, не хотели уезжать без победы. А сверху уже был приказ – подписать мир, хотя многие считают, что если война еще чуть-чуть продлилась бы, то победа была бы на нашей стороне, потому что у японцев было уже мало резервов: у них уже пошли воевать какие-то студенты, учителя, то есть профессиональные военные были уже выбиты.

Психические раны на войне

В одной статье про русско-японскую войну сказано, что повышение уровня артиллерийской техники врага повлекло за собой увеличение количества психически больных, и «российские психиатры настаивали на том, что пациенты с психическими расстройствами должны быть признаны больными, а не симулянтами, и по этой причине они имеют те же права, что и раненые. Кроме того, медики требовали, чтобы эти пациенты помещались в особые палаты, где они были бы избавлены от насмешек и издевательств со стороны остальных пациентов». Потому что до этого, возможно, считалось, что, если у человека есть психологическое ранение, то он просто придуривается, или он просто трус. «В газетах сообщалось также о прибытии психиатрических эвакуационных поездов в города европейской части России». Красный Крест создал комиссию из известных психиатров для разработки плана ухода за психически больными[5].

Нам сейчас трудно понять, почему уровень артиллерийской техники связывался с повышением количества психически больных, но один военный рассказывал, что визуально это сумел передать Стивен Спилберг в фильме о норвежской операции «Спасти рядового Райана» (1998). Также некоторое представление об этом дает фильм Мела Гибсона «По соображениям совести» (2016), основанный на реальных событиях. Один из персонажей фильма по кличке Голливуд, накачанный солдат, вроде бесшабашный, попадает под артобстрел и просто мгновенно деморализуется, и от него (внутренне) не остается ничего.

Один знакомый полковник рассказывал про современную войну в пустыне (кстати, этот полковник стал верующим, приезжал на Соловки). Конечно, на операции стараются набрать ребят из тех, кто уже прошел воинскую службу, но, если человек просто где-то служил и ни разу не попадал под артиллерийский обстрел, он еще не совсем понимает, с чем столкнется. Когда человек неопытный попадает под артобстрел, у него может возникнуть состояние шока, и, как говорит этот полковник, все тело его становится деревянным, оно даже не гнется, и его невозможно поднять. Даже если ты будешь бить его ногами, он не встанет. Единственное, что может помочь, – когда ты над таким человеком склоняешься и, как мамочка, гладишь его по щеке: «Ну, что ты? Ну, вставай, ладно тебе, ну, вставай». И тогда как-то солдат в себя еще может прийти. И полковник рассказывал, как вот эти только что набранные новички с ним во главе попали под обстрел, и просто впали в ступор массово, а он ничего не мог с этим сделать, и бросить их он не мог, а через мгновение их бы просто всех накрыло. И тогда, осознавая свое полное бессилие в этой ситуации, он встал в полный рост, прямо под обстрелом, и просто поднял руки к небу и сказал: «Господи, помоги мне их поднять!». И этот полковник говорит, что прямо на его глазах солдаты стали подниматься, стали выходить из этого ступора.

Переориентация критической ситуации и выработка стрессоустойчивости

Идея переинтерпретации, которую мы уже разбирали в прошлых главах, хорошо заметна в творениях св. Сергия (Сребрянского). Это переинтерпретация, которая в итоге может способствовать появлению такого качества, как стрессоустойчивость. Можно привести в пример китайскую пытку, которая отчасти, на физиологическом уровне, дает понимание, почему люди сходят с ума в стрессовых ситуациях. Капает капля рядом с вами, вы сидите в темном помещении, и если у вас нет внутренней молитвы, то вы по необходимости начинаете все внимание сосредотачивать на этом звуке падающей капли. Так постепенно формируется определенная доминанта, и доминанта как бы накапливается. Доминанта способна аккумулировать нервные импульсы. И ваше раздражение от сто первого звука капли является основой для будущего взрыва. Сто первая капля дает пятьдесят баллов раздражения, а потом пятьдесят один балл, и так будет идти по нарастающей, и какая-то капля, может быть, десятитысячная, будет восприниматься, как сотрясание вселенной. И человек в итоге сходит с ума. Как преодолеть сумасшествие в этой ситуации? Если бы человек рассчитал время падения капли и понял, например, что между каплями можно прочитать «Отче наш» или Иисусову молитву, то для него падение этой капли было бы не источником ужаса, а сигналом для начала новой молитвы. А молитва связывает нас с Богом, и мы получаем утешение.

Один епископ рассказал, что он общался с человеком, который в советские годы сидел за веру, и тогда его уничтожали бессмысленной работой. Заключенным говорили собрать стенку из кирпичей, а потом говорили разобрать ее. И заключенные тоже сходили с ума, потому что мы не можем бессмысленно работать. Но этот человек спасался Иисусовой молитвой. Ты говоришь: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя» – и кладешь кирпич. Тебе говорят: «Разбирай стенку», ты говоришь: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя» – и снимаешь кирпич. Стенка собирается-разбирается, а ты духовно растешь в любом случае.

Одна знакомая, которая услышала эти мысли о переориентации ситуации с помощью молитвы, рассказывала, что проверила эту практику на себе. У нее такое заболевание, что ей время от времени нужно проходить очень болезненную процедуру – обкалывать голову уколами. За раз – несколько десятков болезненных уколов в голову, когда голову протыкают иглой, а там же у нас нервные окончания, они очень чувствительные, а лекарство вводят долго, то это все это очень больно. Естественно, ты с ужасом ждешь каждого нового укола, и этот твой страх усиливает то чувство боли, и все это аккумулируется, и плюс ты еще ждешь, что через неделю опять нужны эти экзекуции. Но знакомая попробовала каждый новый прокол связать с Иисусовой молитвой, чтобы это стало не началом ужаса, а началом молитвы, и, говорит, в какой-то момент даже стала ждать этой процедуры с мыслью, мол, наконец-то помолюсь нормально! В Москве трудно помолиться, и она радовалась: «Вот наконец-таки помолюсь».

Что-то подобное было и со свт. Николаем (Сербским). Он прошел через концентрационный лагерь Дахау, был на грани между жизнью и смертью. И в связи с тем говорил: «Всю свою жизнь, какая мне еще отпущена, отдал бы за один час жизни в Дахау». Когда он молился в этих критических обстоятельствах, душа его возносилась к Богу[6].

А вот, что говорил старец Иоанн (Крестьянкин), прошедший через репрессии в годы гонений на веру. «Теперь уж какая молитва, – с оттенком горечи говаривал он, – молитве лучше всего учит суровая жизнь. Вот в заключении у меня была истинная молитва, и это потому, что каждый день был на краю гибели. Молитва была той непреодолимой преградой, за которую не проникали мерзости внешней жизни. Повторить теперь, во дни благоденствия, такую молитву невозможно. Хотя опыт молитвы и живой веры, приобретенный там, сохраняется на всю жизнь»[7].

Прп. Ефрем Сирин говорил на эту тему: «Если твоя душа прямо устремлена к Господу, то, что бы ты ни увидел, – все тебе принесет пользу. Если увидишь торговца, скажи себе: “Душа моя, он так много трудится и так много всего терпит ради удовлетворения временных желаний и достижения того, что не вечно. Почему же ты забываешь о нетленных вещах?” А когда увидишь спорящих, скажи себе: “Они, ни в чем не испытывая нужды, проявляют такое усердие и так стараются одолеть друг друга. Почему же ты, душа, задолжавшая Богу мириады талантов, [талант – это мера драгоценного металла – прим. автора], не припадаешь к Нему с мольбами, чтобы получить прощение”. Если увидишь строителей, скажи: “Душа моя, они, строя дома из брения [чего-то тленного – прим. автора], усердно стараются завершить намеченное дело, а ты презираешь вечные обители и не борешься за то, чтобы воздвигнуть в самом себе Божию обитель, соединив и подогнав друг ко другу добродетели?” … если увидим что-нибудь в жизни, то постараемся мирские и житейские помышления превратить в духовные, и тогда с помощью благодати непременно ото всего получим пользу»[8].

У свт. Тихона Воронежского есть книга «Сокровище духовное от мира собираемое», где он в похожем ключе переитепретирует действительность. Даже в житиях святых был случай, когда в храм зашла какая-то известная блудница, и священник так долго и пристально на нее смотрел, что люди соблазнились и сказали ему, дескать, батюшка, что вы на блудницу смотрите, на красивую? А он ответил: «Я поражаюсь, как Господь мог создать такую красоту». Другой священни к похожей истории сказал: «Она, чтобы удовлетворить своих любовников, столько времени проводит, делая прическу и всякую косметику, а мы, которые призваны к общению с Богом, ленимся какое-то время отдать на стяжание добродетелей». То есть они смотрели на блудницу, но вследствие того, что у них работала какая-то своя система восприятия, у них возникала не похоть, а какие-то иные умозаключения. Так же может, по аналогии, возникнуть не страх, а какие-то иные умозаключения, когда мы находимся в травмирующей ситуации.

Преподобный Варсонофий Оптинский рассказывал о том, как страдания могут стать основой для каких-то положительных изменений. Беда, когда человек тупо страдает и в своих страданиях не видит ничего, кроме страданий. Преподобный Варсонофий сам был полковником, и у него был такой высокий чин, что он, кажется, заведовал мобилизацией в какой-то большой части России, а стал монахом, поэтому генеральскую должность уже он не получил, хотя должен был. Итак, он рассказывал про схимонаха Николая, которого называли «турком»: «Это был генерал, паша, командующий турецкими войсками. Думал ли он, что будет покоиться здесь, в России, да еще в монастыре, в ангельском чине! Это современный великомученик. Во время войны турок с русскими он командовал турецкой армией. Турки были фанатики и мучили русских пленных. Паша смотрел на эти мучения и удивлялся стойкости христиан и расспрашивал солдат, почему они так радостно умирают. Он пожелал ближе познакомиться с христианской религией. Втайне призвал он православного священника и потом крестился, удалившись в Персию. Но турки, узнав о его измене мусульманству, схватили его и на груди и на спине вырезали кресты из кожи и поломали кости. … Думая, что он мертв, турки бросили его на растерзание собакам. Но Бог хранил его. … Русские купцы проезжали мимо и подняли его. Он рассказал им, что разбойники напали на него, ограбили и избили. Купцы из сострадания отвезли его в Россию, на Кавказ, и передали одной женщине, чтобы она выходила его. Он поправился и сделался неузнаваемым. Это был сгорбленный старик, опирающийся на палку, одетый бедно, но имеющий душу богатую, одаренную духовными способностями. … Во время болезни он принял монашество и потом выздоровел. Он поселился здесь, в Скиту. Однажды, гуляя со мной, он вдруг говорит: “Слышишь, батюшка, музыку ангельскую? Это великое блаженство – слушать ее”. … Он видел райские обители и слушал небесную музыку. Это была ему награда за его мучения. Через три месяца он снова заболел и умер в схиме. Только после его смерти братия увидела, как истерзано было его тело, что действительно [это] был святой мученик, и тайна его жизни была открыта. Его могила в Скиту не заросла травой».

Три мореплавателя в открытом океане и русское мужество в дневниках св. Сергия (Сребрянского)

Есть три истории трех разных мореплавателей, которые были в открытом океане в одиночестве: Ален Бомбар, атеист, 65 суток провел в океане и чуть с ума не сошел, Стивен Каллахэн, эзотерик 75 суток в открытом океане, тоже чуть с ума не сошел, и священник Федор Конюхов, 150 суток в Тихом океане – с Иисусовой молитвой. В океане самое тяжелое то, что ты не видишь континентов, нет даже птиц, и вот, о. Федор описывал свое пребывание в открытом океане, и благодаря этому описанию можно понять, как происходит эта работа второй сигнальной системы. Когда он греб, звон уключин напоминал ему звук церковного кадила, когда он греб, находясь в океане, он вспоминал Ноя, ковчег которого носился во время Великого потопа, и греб он с Иисусовой молитвой. Если же нет работы ума, с чем ассоциируются весла? Они потихоньку начинают ассоциироваться с усталостью. Это как с игроками, которые подходят к казино, и у них уже сам собой приходит в движение весь комплекс игрового психоза, который они испытывали во время игры, и поэтому человек, который гребет с проклятиями и нытьем, просто видит эти весла, и одновременно у него включается весь комплекс внутренних механизмов, которые были сформированы во время плаванья. Соответственно то, что о. Федор греб с Иисусовой молитвой, – препятствовало формированию у него травматического условного рефлекса.

Подробнее, см. в главе «Три (четыре?) мореплавателя и их отношение к травматическому опыту. Ч. 3: Преодоление травматического опыта: христианские и психологические аспекты».

Виктор Суворов – хотя, конечно, он официально считается предателем – в своей книге «Аквариум» писал, что служил в спецназе, и у них было очень много лыжных дел – тренировались, и он говорил, мол, сколько лет прошло после моей службы в спецназе, а на лыжи я до сих пор смотреть не могу. А о. Федор Конюхов –10 тысяч гребков в сутки на веслах – не пришел к тому, что весла у него стали ассоциироваться с чем-то тяжелым.

И вот, что пишет св. Сергий (Сребрянский) о переинтерпретации травматического опыта: «Условия для ведения войны были для нас невыразимо тяжелы. И только русское мужество и терпение сделали то, что мы больше года смогли воевать и не потеряли армии». Есть некоторые научные работы на тему мужества, но надо знать, что смысл мужества в том, что это все-таки духовная категория, и рождается мужество там, где у человека есть связь с какими-то смыслами. Конечно, есть некоторые народы-берсерки, кто просто безрассудно кидается в бой, но насколько такой человек будет полезен там, где нужно думать и выполнять задачу?

«Ведь каждое сражение – это Бородино, – пишет св. Сергий. – А потери японские всегда даже превышали наши, кроме Мукдена, где они равны. Россия не была готова к войне: на месте не было своевременно ни войска, ни снарядов». Что-то практически напоминает нашу ситуацию. «Японцы от своей базы были всего в 5-6 днях пути или, лучше сказать, путей, так как они несколькими путями подвозили все; а мы имели только один путь, связывающий нас с базой, до которой от театра войны 8-10 тысяч верст. Проехав дней 30-35 по железной дороге, наши эшелоны вступали на поля битвы уже усталыми, разбитыми от одной только дальней дороги и притом с состоянием духа, какое только возможно у человека, уехавшего далеко-далеко от Родины и попавшего чуть не в тридесятое царство». То есть вот эта усталость от дороги – насколько психологически тяжело было людям!

«Наконец, в Японии есть патриотизм, все время ободрявший войска благими вестями с родины. А у нас во время войны», прям как сегодняшний день, «завели беспорядки, разные стачки, что страшно все время угнетало дух армии. Здесь самый больной вопрос не о войне, а о том, что-то теперь в России.

Ну, пусть рассудят все Господь и история! А мы делали здесь, насколько хватало сил, все, что требовала от нас принятая нами присяга.»

Кто-то скажет, что автор этих строк – просто больной человек. Очень противники веры любят говорить про христиан, что у нас, дескать, «слепая» вера, но сами, конечно, копят на айфоны, потому что они очень осознанные люди.

Субъектность и мода на «осознанность»

Очень важно для преодоления стрессовых ситуаций выработать в себе такое качество как субъектность. Брушлинский определяет субъектность как деятельность человека на высших этажах его творческого развития. В одной из бесед мы разбирали исследование десяти ветеранов Вьетнама[9], которые не были искалечены войной, и, если комментировать этот факт в терминах нашей темы, – у них была развита субъектность. Выражение субъектности – это такое рассуждение человека, попавшего в тяжелую ситуацию (например, в условия военных действий): не мы выбирали, оказаться нам здесь или нет, мы здесь оказались по воле обстоятельств, но тем не менее мы не ощущаем себя пешками, и поэтому в рамках данных условий, в этой хижине или окопе, мы хотя бы попытаемся создать более-менее человеческие отношения. Вот такой образ мыслей и называется субъектностью. Когда в ситуации, где голодно и холодно, человек не превращается в зверя, но старается все равно следовать каким-то человеческим принципам. В этом надо видеть не просто какой-то бессмысленный оптимизм, как некоторые любят говорить. Те, кто озлобился, почему-то очень раздражаются из-за такого жизнелюбия других людей, считая, что последние – просто улыбчивые «песики». Нет, люди, носящие в себе субъектность – остаются творческими, активными, имеют собственные взгляды на ситуацию. Просто они выбирают не быть объектом страданий, а – по силам – влиять на ситуацию на своем месте.

В романе «Остров обреченных» Стига Дагермана семеро людей оказываются на острове. И они даже не предпринимают никаких попыток, чтобы выжить, хотя у них много пищи. Печально, что и сам автор романа потом покончил с собой. Он эту философию отчаянья возводит в ранг такого интеллектуального пиршества, как бы считая при этом, что нет ни добра, ни зла, а есть только мое «я», и это только я тут все решаю. В общем, парень разобрался в жизни, сейчас он вас научит жить… Для таких людей мы, христиане, – это какие-то мелкие сошки, а он-то наконец понял, что Бога нет. Или – как один мой знакомый писал, еще не будучи христианином: «Я сознавал, что Бога нет/ Есть лишь один великий сокровенный бред моих картин». Но такой человек ничего дельного не может предложить, единственное, что он может предложить – это «осознанность». Сейчас очень модна эта буддийская «осознанность», но на самом деле эта теория очень опасна, потому что человек отказывается от разумной переинтепретации происходящего, от вычленения из происходящего какого-то конструктивного смысла, и ему кажется (или так позиционируется), что смысл ситуации в том, что ты просто созерцаешь, ты просто «обтекаешь» ситуацию и осознаешь, что ты «обтекаешь». Стиг Дагерман заканчивает роман словами о том, что нет ни добра, ни зла, ни веры, ни всего остального, – есть только моя осознанность. В романе, вроде, вывод кажется логичным, но на самом деле мы видим просто семерых отчаявшихся людей, которые ничего не могут предложить; возможно, они компенсируют это свое отчаяние некой попыткой, желанием назвать свою «философию» чем-то великим. Но в итоге и автор этой философии кончает с собой.

Влияние прессы на людей

Св. Сергий (Сребрянский) пишет, в каких условиях они жили и трудились. Журналисты уничтожали дело – как и в наши дни. «Нынешние писаки-казнители не хотят отложить своих, иногда, может быть, и справедливых, обличений, а неистово вопя теперь, возмущают нас, тех, кто трудится здесь, и положительно терзают россиян, окончательно доколачивая несчастных наших оставшихся дома родных». Им итак тяжело, что их мужья, дети ушли на фронт, еще и журналисты начинают такое писать. «Бессовестные и безжалостные палачи наши! Будто вам мало времени будет после войны ругаться и писать всякие “правды” о России, верные и неверные? Почти в каждом письме с родины пишут нам такие вещи:

– Сердце разрывается, когда читаешь ужасные статьи Меньшикова и других. Бедные вы наши страдальцы! Теперь мы видим, что вы погибнете там. Мы и не знали, какие у вас непорядки».

Читаешь это и думаешь: прям наши дни. Хотя св. Сергий пишет, что, несмотря на все проблемы, снабжение все-таки было более или менее хорошим. Каждый солдат был одет, обут. Но разрушительны были вот такие толки. «Увидел и то, как разрушительно по последствиям и противно действительности описывают столичные газеты происходящее на фронте, как будто это пишет не русская пресса, а неприятельская, японская». Такое ощущение, будто эта «наша» пресса выполняла заказ по психологической войне.

И другие были трудности: «Российские события сразили меня. Не думал я, что теперь, когда нужно временно все отложить и думать единственно о спасении чести дорогого Отечества, нашлось так много изменников, фальшивых русских, устраивающих стачки, забастовки, требующих позорного мира и прочее».

Тем не менее наряду с этими трудностями вот как описывает св. Сергий быт простых солдат, несмотря на то, что в научной литературе русско-японская война – это уже та война, где стали набирать обороты посттравматические стрессовые расстройства. Можно предположить, что столичное население уже было заражено революционными идеями, либерализмом и проч., в то время как люди простые еще были достаточно крепки в каком-то конструктивном мировоззрении. Вот как вели себя простые солдаты: «И чего только не выделывают солдаты! Качаются на качелях, играют в городки, поют песни; а артиллеристы так и звон пасхальный устроили: между двумя деревьями повесили большой котел и три маленьких и отзванивают. Выходит довольно мелодично. Не может утерпеть русский человек, чтобы не позвонить».

В сравнении с этими записями видно, насколько мы стали другими. Разве кто-то сейчас поет песни? Звонит, словно в колокола? У нас сейчас бухают. Один философ писал про постмодернистскую эпоху, что у нас сейчас даже пьяницы не поют: раньше хотя бы можно было слышать, как люди выпьют и поют, а сейчас даже пьяницы, если выпьют, то сидят угрюмо молча.

Влияние мельчайших событий на наше духовное состояние

Св. Сергий справедливо отмечает, что даже малое событие может оказать огромное влияние на наше внутреннее состояние. Эта мысль похожа на историю о старце Феодосии Карульском, который не мог молиться, потому что слышал звук копыт, но мельчайшая деталь, мельчайшая мысль, когда он вспомнил, что преподобный Макарий Великий тоже был погонщиком мулов, – сразу изменила фон его настроения, изменила минус на плюс. И вот, св. Сергий (Сребрянский) пишет: «Часто записываю пустяки, но нужно помнить, что здесь наша жизнь течет совсем по-другому, и нередко маловажное событие оказывает весьма большое влияние на нашу духовную настроенность». Есть ощущение, что у нас уже утрачена культура подмечания вот этих «малых» событий. Мы мыслим большими мазками, нам нужны тренинги: семь шагов по преодолению стресса, какие-то технологии дыхания. Но мы забыли, что человек может изнутри самого себя настроиться таким образом, что ему уже не будут нужны эти технологии какого-то дыхания, чтобы снижать свою тревожность, потому что он изначально будет по-другому мыслить. И вот эта субъектность – она и является основой оптимизма даже несмотря на катастрофы, когда, например, русские войска отступают:

«Как ведь мы сражались! Как все смиренно терпели! А результат – отступаем.

А в России, в родной России, которая здесь нам иначе не представляется, как в образе матери, непорядки. Эта мать забыла нас, не поддерживает, обрекает на позор; мы, ее дети, после того как перенесли непосредственно столько и горя, и трудов, должны бросить все и явиться домой побежденными, то есть вернуться для нового горя, для проклятий».

Св. Сергий описывает, что некоторые казаки, даже когда стало ясно, что подпишут мир, все равно считали, что надо идти дальше напролом и закончить войну, потому что победа была уже близка. «И все-таки ехать назад сейчас опозоренным не хочу. Буду еще и еще трудиться здесь; благо Господь хранит мое здоровье». И ведь было еще важно не сломаться психологически, потому что война закончилась, а не все могли уехать на первых эшелонах, и возвращение было отложено, растянуто на месяцы и месяцы: уже и дел особо нет у солдат, и вернуться домой они не могут.

Об оптимизме

«Я сидел сзади, взобравшись … и смотрел на эту оригинально-красивую картину ночного военного совета (в беседе – смотрел на военный совет). Невольно припомнился (в беседе – вспоминая) такой же совет во время набега на Инкоу (ваш комментарий – был спец. рейд по тылам), и, … думалось:

– Быть может, завтра уже кого-либо из этих милых симпатичных людей не будет на сем свете.

И сейчас же моя мысль переменила свое направление:

– Нет, нехорошо теперь грустить, а вот поскорей закусить, попить чайку да прилечь – это следует. А то ведь по диспозиции завтра нужно подниматься в 3 часа утра».

И вот насколько были верующие солдаты, что, когда мы читаем про эту веру, становится понятно, почему отец Сергий не наблюдал массового ПТСР, вообще ни одного случая ПТСР он особо не описывает. «Семь человек я похоронил по-христиански. И как же радовались солдатики-товарищи! Зная, что есть священник, солдаты на седле везли ко мне мертвых, лишь бы они были отпеты: так дорожили они этим».

«За литургией приобщились Святых Таин 26 человек. Какие же хорошие есть солдаты!.. Отрадно еще и то, что почти у каждого есть Евангелие и они часто читают его. Я радовался, причащая их.

После литургии отслужил молебен святителю Митрофанию. Тут подошел ко мне один запасной солдат и благодарил за то, что я приехал к ним и “праздник сделал” им».

«Генерал Сахаров вызывает меня на всю пятую неделю поста в свой штаб служить в их штабной церкви: весь штаб будет говеть».

Мы сейчас не можем представить, что у нас какой-то штаб военного округа просто всем штабом говеет (постится), чтобы подготовиться к принятию Святых Христовых Таин. Но тогда – был сформирован такой настрой, и, конечно, у этих солдат не было ПСТСР. Конечно, ПТСР в редких случаях фиксировали, но, видимо, если полк казаков взял с собой священника, значит, этот полк был так сформирован, что все-таки большинство было верующим – раз они хотели, чтобы их сопровождал священник.

Некоторые мысли св. Сергия о выживании и внутренней жизни

«Я просил воинов вспомнить, что святой Георгий Победоносец в своей воинской службе и жизни руководствовался следующим словом Божиим: “Когда выходишь на войну, оставь злые дела твои”».

Старец Паисий рассказывал, что осколки быстро находят тех, кто жил против совести, а если человек все-таки старается жить по заповедям, это хранит его так, как если бы у него на груди была частица Животворящего Креста Христова. И в Великую Отечественную, и прежде, в других войнах, были случаи, когда солдаты давали обет не ругаться матом, и все выживали. В Великую Отечественную был артиллерийский расчет, в котором ребята дали обет – все вместе договорились, что они не будут материться, и одному из них однажды было некое внушение, что нужно срочно выходить из окопа, и он взял товарища, вывел из окопа, и туда тут же попал снаряд. Оба солдата спаслись.

В житиях святых описывается случай, когда еще в Римской империи один воин-христианин шел к месту своей дислокации, остановился в гостинице на ночь, и дочь хозяина гостиницы стучалась к нему, желая его соблазнить. Но он, оберегая честь своего тела, ей не открыл. И ему тоже было видение, что некий муж водит его по полю, усеянному трупами, и подводит к месту, а там – место пустое, и муж говорит: «Это было место для тебя, но то, что ты поступил по совести и не стал блудить, Господь тебя милует и дарует тебе жизнь».

«8 и 9 мая я обходил эскадроны всего отряда и везде служил обедницы и молебны, говорил проповеди о необходимости просить нам у Бога благодатной помощи, чтобы прежде всего победить нам самих себя, изгнать из себя все дурное и приобрести святость, а затем уже надеяться на победу над внешним врагом».

Святость, с точки зрения прп. Порфирия Кавсокаливита, – это не что-то запредельное, это смирение и любовь. Если перевести на язык более понятный, то святость – это состояние человека, когда он изгоняет все дурное, становится спокойным, а когда он становится спокойным, в нем перестают нажиматься кнопки, которые приводят его к панике.

Один мой знакомый занимается кикбоксингом, и он говорит, что побеждает тот, кто более спокоен. Он, кстати, сам недавно пришел к мысли, что пора двигаться к вере, потому что, видимо, он уперся в то, что есть какой-то предел, через который ты не можешь перешагнуть, не имея веры.

Об отношении к пленным и формировании бредовой системы

В одной из бесед мы разбирали, что основой ПТСР некоторые военные специалисты считают моральное ранение[10]. Человек, который получил ПТСР, до этого либо участвовал в пытках, либо их наблюдал, где-то была переступлена этическая грань, и в последствии это моральное ранение становится завязкой для развития посттравматического стрессового расстройства.

«Сначала я отслужил молебен и сказал воинам небольшое поучение о необходимости, сражаясь храбро с вооруженным противником, с любовью и участием, по-христиански относиться к нему безоружному, больному или раненому, а также к мирным жителям, китайцам».

В фильме Мартина Скорсезе «Остров проклятых» (2010) Леонардо Ди Каприо играет сошедшего с ума. В фильме два главных героя, федеральные маршалы, то есть детективы, по-нашему, оперативные работники, и у героя Ди Каприо – психическое расстройство. Оно начало развиваться, когда он годы назад участвовал в освобождении лагеря Дахау: кто-то из американцев выстрелил в побежавшего пленного немца, а так как нервы у всех были на взводе, один выстрел запустил пальбу, и этих пленных немцев просто покрошили. Но одно дело – убийство в бою, другое дело – убийство там, где это не было необходимостью. В одном случае тебя Господь покроет, защитит твою психику, в другом случае, если не было адекватного покаяния после, психика начинает распадаться, и, по всей видимости, с героем фильма это и произошло. Он возвращается с войны.

В беседах мы говорили, как формируется бредовая система: если у человека нет ответа на вопрос «почему это произошло?», он создает некую гипотезу, призванную объяснить, почему он так поступил.

Подробнее см.:
– Эфир 14-ый по теме «Боевые действия». Эфир представлен в виде текста – «Боевые действия. Часть 10»;
– Главу «Расчеловечение и попытка защититься от “Трех Д” с помощью метафор и психологических конструкций» из первой части книги «Щит веры. Воину-защитнику в помощь».

Если бы было покаяние, человек избежал бы формирования этой бредовой системы, сказал бы: «Господи, прости, да, я нажал на курок – это было неправильно, но, пожалуйста, прости меня!». Может быть, в качестве искупления, человек мог бы помочь какому-то пленному, передать ему еды и т.д., но, так как покаяния не было, формируется некая бредовая идея, в рамках которой ты думаешь, что ты прав. И в итоге герой убивает свою жену и детей, но у него в голове версия, что это жена сошла с ума, убила детей, а потом попросила, чтобы он убил ее, чтобы она не мучилась от своего безумия. На самом деле она не была больна, это была бредовая версия героя.

Один человек рассказывал, что он всю войну прошел без царапины, он чувствовал, что его хранила какая-то Божественная сила, он даже стрелял и занимался физическим уничтожением противника, но был случай, когда немец уже просто поднял руки, и не было прямой необходимости этого немца убивать. И когда этот человек нажал на курок, он почувствовал, что та Сила, которая была с ним всю войну, от него отступила, потому что этот поступок был уже против совести.

Некоторые мысли св. Сергия о стрессоустойчивости

И у св. Сергия, и у тех, кого он наблюдал на войне, было такое качество как стрессоустойчивость. Из этих наблюдений можно сделать вывод, с чем оно было связано.

«Отпраздновал. Верно, уж такая наша доля, что как большой праздник, нам поход или бой. Впрочем, слава Богу за все: Ему так угодно!».

Что такое смирение? Это не раболепство. Смирение – это способность отложить сейчас какое-то твое субъективное желание. У св. Сергия был настрой как у священника послужить, например, но тут надо выдвигаться. Опять же, у них там был, если так можно сказать, спецназ какой-то, а св. Сергий сопровождал казаков везде, потому что были большие потери, и он хотел причащать всех, чтобы никто не ушел без Причастия, и поэтому всегда был с ними. И вот, надо выдвигаться вместо службы – другой человек расстроился бы, мол, как так, вот я, дескать, настроился послужить… а смирение дает возможность человеку сохранить какую-то стабильность.

«Едем. Солнце ярко светит и так греет, что жарко в седле.

… Безветрие полное и тучи пыли.

– Вот так угощение нам на праздничек, – шутят солдаты, – наглотаемся пыли досыта.

Везде шутки, остроты. Все рады делу, бодры, будто едут не на труды раны и смерть, а на веселый пир».

Это к вопросу о том, как человек настраивается изнутри. Кто-то мог бы начать раздражаться, мол, пыль столбом, а мы тут едем, но звучали шутки, остроты – надо понимать, что они все были безобидные, это не было чем-то, что унижает других. Если смотреть на юмор с позиции физиологии, если не брать юмор унижающий, то юмор – и психиатр Виктор Франкл об этом писал – это то, что помогало людям не погружаться полностью в ужас той обстановки, а каким-то образом для себя его интерпретировать.

Мы уже вспоминали Татьяну Новоселову[11], у которой в детстве было ужасное пальто, которое просто выбросили в навоз, потому что оно было негодно, а она, так как у нее не было одежды, стала его носить, и когда двое мужчин над ней посмеялись, мол, вот какое чучело идет, она тоже посмеялась над собой. Потому что если над собой не посмеяться в такой ситуации, то что тебе остается? Только плакать о том, что у тебя нет одежды, что ты в таком униженном положении.

«– Умирать один раз в жизни,– говорит мой сосед Архипов, … – от могилы не уйдешь все равно, а умереть в бою – это действительно хорошо. Что ж? Дай, Господи!

– Да ты, чай, семейный? – спрашиваю я его. – Разве тебе не жаль родных?

– Что ж, батюшка, жалеть? Бог им даст силу: перетерпят; к тому же на каждого едока Государь теперь дает полтора рубля в месяц: прожить можно. Зато душе спасение».

«Слышу голос подполковника … – Вы благословили нас, с молитвой мы начали поход – так приятно! С благословением религии и сражаться, и страдать, и умирать легко!»

О Святых Таинствах

«На мое предложение приобщиться Святых Таин он [один военнослужащий] говорит:

– Да я, батюшка, еще не собираюсь умирать.

Вот как глубоко укоренился ложный взгляд на святое причащение больных!»

Обычно пожилые люди, когда им предлагаешь причаститься, говорят: «Нет, нет». Они почему-то считают, что Причастие и Соборование – это значит, что мы их на тот свет отправляем. Но Святое Причастие – это же «во исцеление души и тела», а смысл Соборования в том, что «болен ли кто из вас, пусть призовет пресвитеров Церкви, и пусть помолятся над ним, помазав его елеем во имя Господне. И молитва веры исцелит болящего, и восставит его Господь» (Иак. 5:14). То есть Таинства даны для исцеления души и тела, а некоторые люди панически боятся упоминания о Святых Таинствах и говорят: «Я еще не покойник».

«– Причастие, – говорю я ему, – не в могилу ведет, а соединяет с Богом и дает силы терпеливо перенести страдания, тем более что нам предстоит еще верст 200 пути.

– Благодарю вас. Согласен, – отвечает.

И офицер приобщился на арбе».

Другого причащает, и он «снял с груди Георгиевский крест, подал мне и говорит:

– Крест в эскадрон. Я чувствую: умру. Передайте всем мой поклон; скажите, что я счастлив, исполнивши до конца свой долг».

Другой, умирая, говорит:

«– Батюшка! Теперь я вполне счастлив: выполнил присягу и пролил свою кровь за Царя и Отечество». Там не сказано, что он умирает, но ранение тяжелое в правый бок навылет.

И св. Сергий записывал, что «страшно поразило именно спокойствие наших воинов. Ведь в версте или даже менее того шло уже сражение; мы подходили туда же; может быть, и нам сейчас грозили смерть, раны…

– Да, русский солдат в руках хорошего начальника – это золотой солдат, чудо-богатырь. Он никогда не унывает и покоен даже пред лицом смерти».

А вот они отступают: «Неужели до конца нас забудет Господь? Впрочем, не как мы хотим, а как Ты: Твоя воля да будет! Значит, беззакония наши так велики, что правосудие Божие определило еще наказать нас. Смиримся!». Но – «не будем унывать, а надеяться нужно нам, что Господь может и из горестных обстоятельств сделать радостные. Только смиримся, раскаемся и будем продолжать честно и усердно исполнять свой долг». То есть даже в таких обстоятельствах св. Сергий и воины не проваливаются в уныние.

Еще – о стрессоустойчивости и об отношении к смерти

«Хотел было я присесть, – пишет св. Сергий, – вздохнуть: в груди камень, горло сдавило, в мысли одно только: горе, горе! Ведь только и вырвется облегченный вздох, как внутренне скажешь:

– Слава Богу за все! Да будет Его воля!».

То есть, если мы не выбираем вектор в сторону благодарности, то внутренние процессы идут в сторону разрушения, в сторону сжатия. Даже опытные массажисты учат, что, когда находят какую-то мышцу, которая не проработана, болезненна, и начинают ее разминать, нужно не сжиматься инстинктивно в комок, не напрягаться и задерживать дыхание, – а, наоборот, надо вырабатывать другую реакцию, надо расслабить тело и глубоко дышать, несмотря даже на то, что тебе больно. Применяя этот пример к духовной жизни – нужно не уйти в горе, не зацикливаться на этом камне в груди, а начать дышать со словами молитвы.

Однажды полк, в котором был св. Сергий, попал в очень тяжелую обстановку. «Собрались начальники и решили умереть здесь, если придется. Куда же теперь идти? Все истомлены, да и тьма. Послали казачий разъезд узнать повернее.

Я вышел во двор. Целый рой мыслей. В сознании с полной ясностью представилось: быть может, сегодня последняя ночь. Ведь не такие наши молодцы-кавалеристы, чтобы сдаться с целью сохранения своей жизни». То есть никто сдаваться там не собирался.

«Я подошел к нему [к Михаилу], благословил его и сказал:

– Если меня убьют, а ты каким-нибудь чудом останешься жив, то передай тогда всем мое благословение и скажи, что мы с тобой были там, где нам нужно было быть, и что я не унывал».

«Помню, … я спрашивал одного:

– Что побудило вас идти на войну?

– Что? – возразил он. – Сознание, что я молод и русский. Хотя я окончил университет и мог бы, понятно, поступить на гражданскую службу, но, когда Отечество страдает, то, мне кажется, каждый, способный носить оружие, должен предложить свои услуги и силы Отечеству для его защиты. Примут или нет – это другой вопрос, но предложить должен. Я так и поступил. Приняли. Вот душа моя и покойна: исполняю свой долг».

«Принесли его на перевязочный пункт. С верою и благоговением приобщился он Святых Таин и, умирая, говорил мне:

– Скажите всем, что я счастлив, выполнив до конца свой долг.

… Разве это не герои? … Ведь теперь в России такое множество измельчавших душонок, которые готовы все критиковать, разбивать, кричать о долге, а при первой необходимости на самом деле совершить подвиг и тем исполнить свой долг тотчас прячутся куда-то или начинают изворачиваться. При множестве подобного сорта людей видеть перед собою действительных подвижников, своею кровью и смертью запечатлевших верность долгу и любовь к Царю и Родине, весьма и весьма отрадно».

«До чего покойны лица наших дорогих усопших! Недаром народ назвал мертвых покойниками. Да, молоды были они, наши герои, но честно доработали, сколько успели. И вот успокоились…»

«Поем погребение. Волнение мое скоро улеглось, и душа наполнилась тихим спокойствием. Я стал испытывать чувство, будто отпеваю чистых невинных младенцев».

Это пишет человек, который находится в самой мясорубке.

«Я сказал воинам, чтобы они не грустили об оставшихся далеко на поле брани павших в честном бою товарищах. Они умерли, свято исполняя свою присягу, и смерть их честна пред Богом. К тому же они не как-нибудь лежат в могиле; нет, я совершил там над ними христианское погребение».

Новый год на фронте

Новый год – это обычно у нас что? Бухалово полное. Все пьют, это вообще беспредел. А как они праздновали Новый год на русско-японской войне? «Денщики вскипятили чай и бульон из консервов, неизменная колбаса, сухари… Это новогодний ужин. В 12 часов встали все, перекрестились, поблагодарили Бога, что помог пережить страшный 1904 год, попросили благословения на наступающий, поздравили друг друга и в 1 час ночи улеглись».

Кто сейчас так будет праздновать Новый год?

«Начинаем вытягиваться в путь. Вдруг “бум, бум, бум”. Резко загудели по морозному утреннему воздуху артиллерийские залпы.

– Что за вежливый народ эти японцы, – шутят офицеры, – салютом приветствуют нас с Новым годом».

Важно поддерживать дух, а не ковырять раны

«Как стыдно мне было после читать русскую газетную руготню и критику! Есть еще истинно русские люди, для которых присяга не пустой звук и которые теперь, во время войны, когда нужно не ковырять старые раны, а поддерживать дух, не станут публично казнить прежде времени военачальников и Отечество. … Хватит времени после войны критиковать и ругать нас, исцелять непорядки. А теперь оставьте нас в покое: нам и так трудно. Вам ведь только писать, а нам нужно победить и тем спасти честь России как первоклассного государства. Не мешайте же, пожалуйста.

До чего надоели русские газеты с их руготней! Омерзительно невыносимо.

Эй, где вы, Минин и Пожарский? Слышите ли вы, что ваши пламенные речи об “алтаре Отечества” и “духе русском” теперь называют “избитыми фразами”?

А тогда тоже были непорядки. Русские военачальники, бояре, самые воины тоже не все были на высоте. Однако доблестный Минин, ставши на площади города Нижнего Новгорода, не начал публично критиковать то, что тогда происходило, а сказал одно, что каждый должен сказать во время войны, и призвал всех к защите Отечества».

Если мы понимаем смысл второй сигнальной системы, то даже одно приобщение к опыту и размышлениям св. Сергия (Сребрянского), наблюдение за тем, как он смотрит на события, может привести к тому, что подобным образом и мы начнем относиться к сложным ситуациям. А именно такое отношение – я убежден – приводит к более хорошим результатам, чем всякие практики дыхания, дебрифинга и прочее и прочее.

[1] Брушлинский А.В. Психология субъекта / Отв. ред. проф. В.В. Знаков. М.: Институт психологии РАН; СПб.: Алетейя, 2003 г. 272 с.

[2] Путь Архистратига. Преодоление зверя. Димитрий Василенков, протоиерей, Владимир Василик, протодиакон.

[3] Смыслов О.С. Плен. Жизнь и смерть в немецких лагерях. С. 429; Волковский Н.Л. История информационных войн: в 2 ч. Ч. 1. С. 461.

[4] Почепцов Г.Г. Психологические войны. С. 436.

[5] Википедия.

[6] Из книги Епископа Рашско-Призренского и Косовско-Метохийского Артемия «Краткое жизнеописание святого Владыки Николая».

[7] Жизнеописание. Заключение. Школа молитвы. 1950–1955 гг.

[8] Цит. по: Евергетин или Свод богоглаголивых речений и учений Богоносных и Святых Отцов.

[9] «Исследование десяти ветеранов Вьетнама, у которых не развилось посттравматическое стрессовое расстройство, несмотря на сильное воздействие боевой обстановки, вновь продемонстрировало характерную триаду — активные, ориентированные на задачу копинговые стратегии, выраженная общительность и внутренний локус контроля. Эти исключительные мужчины сознательно фокусировались на сохранении спокойствия и способности к суждению, контакте с другими, своих моральных ценностях и ощущении смысла даже в самых хаотических боевых условиях. Они видели в войне „опасное испытание, которое надо было преодолеть эффективно, стараясь остаться в живых“, а не ситуацию беспомощности и виктимизации или возможность доказать свою мужественность.

Эти люди старались придумать некую логичную цель для действий, в которые оказались вовлечены, и сообщить своё понимание другим. Они демонстрировали высокую степень ответственности за защиту других, равно как и самих себя, избегая ненужного риска, и временами не повиновались приказам, которые расценивали как ошибочные. Они с пониманием относились к страху, своему и чужому, но стремились преодолеть его, стараясь как можно лучше подготовиться к опасности. Они также избегали давать волю ярости, которую считали помехой для выживания. В деморализованной армии, где процветала жестокость, ни один из этих мужчин не выражал ненависти или жажды мести по отношению к противнику, ни один не участвовал в изнасилованиях, пытках, убийствах мирных граждан или пленников, глумлении над трупами» (Герман Дж. Травма и исцеление. Последствия насилия – от абьюза до политического террора. М.: Бомбора, 2022. 400 с.).

[10] О моральном ранении протоиерей Димитрий Василенков в своей книге «Путь Архистратига. Преодоления зрения» пишет: «По мнению психолога Департамента по де­лам ветеранов Ширы Магуэн (Shira Maguen) из Сан-Франциско и Бретта Литца (Brett Litz) из Бостона (оба они являются экспертами по воен­ным травмам), ключевой предпосылкой мораль­ного ранения является чувство совершения недостойного поступка (transgression), предательства по отношению к тому, что является правильным. “В контексте войны, – подчеркивают эти экс­перты, – моральные раны могут быть получены в результате непосредственного участия в бое­вых действиях, когда приходится убивать людей или причинять им вред, или вследствие таких косвенных действий, как быть свидетелем смер­ти или умирания, оказаться неспособным пре­дотвратить аморальные поступки других людей, отдать или получить приказы, которые воспри­нимаются как серьезные нарушения норм мо­рали. Такого рода действия могут совершаться отдельным лицом или группой людей, это могли быть решения, принятые человеком самостоя­тельно, или как ответ на полученные приказы командиров”. Именно нарушение тех моральных норм, на которых человек воспитывался, отличает мо­ральную рану от посттравматического синдрома. Моральная травма может существовать одновре­менно с таким синдромом.

[11] Эфир «Путь жизни и путь смерти: два подхода к преодолению трудностей / ПТСР / к воинскому служению. Часть 1» – в рамках цикла бесед «Боевые действия: осмысление ситуации», часть 15.