Прокопий (Пащенко), иером. Болезнь и ее смысл (в болезни, исцелении и Промысле Божием)

Вступление. Почему мы обращаемся в молитве ко святым, а не только к Богу?

На молебне мы читаем тропари святым, которые были избраны нашим народом, чтобы молиться о здоровье. Ещё раз повторю (как делаю это обычно перед началом молебна, на котором мы обращаемся ко многим святым), что у нас нет идолопоклонства. Не правы те, кто говорит, что в Православии идолопоклонство, и, мол, есть такой-то божок, которому принято молиться от того, а такому-то божку молиться о том-то. Для нас святые не божки – мы поклоняемся не им. Мы почитаем Божественную благодать, которую они обрели при жизни.

Почему во время болезни мы призываем святых? Некоторые святые в течение своей земной жизни так или иначе были связаны со здоровьем. Например, священномученик Антипа Пергамский принял мученическую кончину в языческом мире, не желая покланяться идолам – Зевсу, Артемиде… Ему вырывали зубы, а он терпел всё это за Христа, который один только может именоваться Богом. Понятно, какая это была страшная боль, – ведь вырывали не так, чтобы сделать это максимально безболезненно, а наоборот пытались сделать это максимально болезненно.

В Симферополе, у мощей святителя Луки (Войно-Ясенецкого), есть книга, где люди оставляют свидетельства о его помощи. Это нечто за гранью возможного. При этом люди оставляют свои контакты, каждый случай можно проверить, удостовериться. Эти случаи никак не укладываются в голове, иначе как чудо это не назовёшь.

Например, человека готовят к очень сложной операции, хирургическая бригада заходит в операционную, а человек лежит уже прооперированный, и в журнале операций в графе имя хирурга написано «архиепископ Лука».

Свидетельств таких случаев – за гранью возможного – очень много.

Причины болезней. Почему Бог допускает это?

Иногда нам даются тяжкие болезни. Некто из православных духовных авторов сказал: «Если ты не хочешь страдать – либо не греши; либо, согрешив, – кайся; либо всегда смиряйся».

Как понимается спасение в Православном мировоззрении? Патриарх Сергий (Страгородский) в своей работе «Православное учение о спасении» писал: спасение понимается как внутреннее состояние, которое мы формируем здесь, в течение земной жизни. Если человек полюбил добро, полюбил Бога, – то Царство Божие стало раскрываться как его внутреннее состояние. И тогда он с этим состоянием переходит в Вечность и становится способен к блаженной жизни с Богом. Но если человек ещё здесь скрипит зубами от ненависти, ещё здесь страдает от депрессии? Хотя есть виды депрессии, связанные с какими-то конкретными заболеваниями… Или даже у святого праведного Иоанна Кронштадтского есть слова: «Если стоит пасмурная погода – готовься к унынию». Научный факт, что длинная ночь и короткий световой день могут быть причиной подавленности, что хорошо подтверждается в жизни на Соловках. но сейчас речь не об этом.

У человека есть ведь не только некий мистический духовный центр. Об этом также писал свт. Лука Войно-Ясенецкий в своей работе «Дух, душа, тело». Человек не является и только физиологией.

Но даже если брать физиологию, то по учению академика Павлова мы знаем, у человека есть высшие регуляторные функции, когда он может, благодаря своему мировоззрению, встать над физиологией, преодолев, казалось бы, неразрешимые внутренние препятствия.

И речь сейчас не о той депрессии, которая имеет физиологический характер, а о той, которая возникает вследствие наполнения человека тяжёлыми мыслями.

Есть замечательный документальный фильм о старце Фаддее (Витовницком) «Каковы твои мысли, такова и жизнь твоя». Когда его спросили, что такое депрессия, он ответил, что это комбинация мыслей. Человек думает: будет это, будет то, а на самом-то деле – всё будет иначе, согласно Промыслу Божию [и человеку не стоит так уж переживать о том, что будет, хотя и разумное планирование некоторое необходимо].

Бывает депрессия другого плана. Даже светские авторы изучают проблему боевой психической травмы и разбирают такой термин как «моральное ранение».

Если человек, участник боевых действий, был свидетелем какого-то насилия, и он мог предотвратить, но не предотвратил, – то в нём остаётся некий шрам, который мучительно напоминает о себе. Поэтому нередко военнослужащие пьют, чтобы забыть об этом или о чём-то подобном.

Есть и на нашей памяти ситуации, где мы оступились. И либо мы не знаем, что такое покаяние, либо не хотим к нему прийти, либо хотим как-то похоронить это в себе, – и тогда неизбежно возникает депрессивное состояние. Оно не только развивается, но и усугубляется злостью.

Есть, например, девичий стыд, а есть стыд как негативное состояние, которое является признаком подавленной злости. Человек понимает, что в чём-то он не прав, но признаться в этом не хочет и, как результат его желания считать себя правым, у него возникает чувство злости ко всему живущему.

Злость – основа психического расстройства. И поэтому люди, которые хотят настоять на своей правоте, теряют внутренний покой, у них возникает озлобленность против всего. Вначале – против дальних: против патриарха, президента, например… Потом круг сужается: злят домашние, ближние, потом ты злишь сам себя. Потом тебя злит просто всё, например, что дверь прямоугольная.

Человек погружается в то, что называют аутоагрессией, когда он готов пожирать самого себя. Причём, на Земле у нас ещё есть тело, которое тормозит нас в разгоне страстей. [В вечности человек, привыкший злиться и не научившийся справляться с собой, со своими страстьми, будет ими поглощаться куда более сильно, учитывая, что тело его не будет тормозить действие страстей. Когда сильно гневаемся, нарушается сон, все внутри приходит в настолько в взбудораженное состояние, что на каком-то этапе понимаешь, что пора как-то примириться с человеком. Иначе ты просто не выдержишь той нагрузки, которая обрушивается на тебя с расстройством телесной жизни[1]].

Один знакомый нейрохирург как-то сказал, что люди духовные очень тонкие. Мирянину даёшь две таблетки филипсина – и ему ничего. А дашь четвертинку какому-нибудь монаху – и он в лёжку.

Я помню чувство, когда ты ненавидишь человека, когда твоей крови адреналин. Ты не можешь спать, только начинаешь засыпать – и чувствуешь, будто у тебя из-под рёбер бьёт волна, снова атакуют мысли: вокруг все гады, все сволочи. Когда это длится уже третьи сутки – ты не можешь ни есть, ни работать, ты не можешь ничего. И потом, хоть ты этого человека ненавидишь, но уже думаешь, что пора как-то мириться, потому что, если так будет и дальше, – ты просто рехнёшься. Помня это чувство, я не представляю, как люди живут в этом годами, в похороненной злобе, в подавленной ярости, в ненависти.

Подавленная злоба не значит, что, если человек выплеснет эту злобу, – то она исчезнет. Такое мнение возникает от непонимания не только духовных законов, но и физиологии.

Сейчас некоторые женщины, которые имеют пьющих мужей, ходят на курсы созависимых, где им выдают «гневки»: надо писать гневные листки на того, на кого ты гневаешься.

См. историю женщины, которая писала «гневки» и комментарии к ней в главе «Компульсивность, тревожность и травматический опыт» в тексте «КОНЦЕПЦИЯ материалов о преодолении ЗАВИСИМОГО ПОВЕДЕНИЯ, подготовленных иеромонахом Прокопием (Пащенко)», в части 3.1 «О близких и родственниках зависимого человека, о созависимости».

Простое знание физиологии даёт понимание, что когда человек пишет эти гневные листки, гнев никуда не уходит – он только усиливается. Человек подкрепляет эту доминанту – и всё это разбухает внутри. Одной женщине психолог сказал, чтобы та писала такие листки, гнев в ней начал только распухать. Надо вскрыть эту ситуацию, сказала психолог, это всё хорошо, через несколько лет гнев истощится. Но через несколько лет ты превратишься в чудовище [взращивая в себе доминанту гнева]!

Господь, чтобы остановить человека, который наработал в себе эти духовные опухоли, иногда даёт ему болезнь. Как хорошо сказала одна наша паломница, когда Господь хочет тебя исцелить, Он ставит тебя в такое положение, в котором у тебя нет другого выхода, кроме как идти против своей болячки. Ты оказываешься в густом ущелье, у тебя есть очень болезненный фурункул, и в этот фурункул упирается какой-то острый камень. Назад ты не можешь идти, остаётся только вперед, и этот фурункул просто срывается с живого тела. Тебе больно, но деваться некуда.

Грешить или смиряться?

У человека всегда есть выбор: можно грешить, но тогда ты должен понимать, что эта греховная ржавчина в итоге потребует какой-то наждачки. Если ты готов к этой наждачке – тогда обзывайся, объедайся, время от времени стискивая зубы. Лично я к такому не готов.

Другой вариант – смиряться. Лучше примириться с человеком ещё сегодня, потому что в ненависти пути нет.

Несколько раз в жизни я тоже пытался испытать, пойти в протест. Вначале – против человека. Если ты не успокаиваешься – потом тебе надо протестовать уже против системы (система в хорошем смысле), против монастыря, против братьев, против всех. На третий день тебе надо протестовать против Русской Православной Церкви, потом – против Вселенского Православия. И в итоге у тебя нет другого выхода, кроме как бросать вызов Богу. Но потом ты понимаешь, что следующий шаг – это либо самоубийство, либо безумие – если идти дальше, до конца.

Поначалу, когда уходишь в этот протест, кажется, что там впереди будет свет: «Я всем докажу!..» Но раз за разом проходя эту дорожку, начинаешь понимать, что там света нет.

Поэтому лучше на первые же сутки вспомнить все предыдущие попытки пройти этим путём, успокоиться, помириться. Если человек будет не готов примириться с совестью и с ближними, – стачивать нашу черноту придёт болезнь, как очищающее средство, как бережная наждачка.

Люди говорят: «Где же Бог, если есть болезнь?» Бог не забирает от нас болезнь, хотя бывает и так. Но даёт нам силы, терпение, мужество и опыт в болезни.

Один человек рассказывал, как испытал самый радостный период в своей жизни. У него была склонность к тромбозам, и, когда начался ковид, ему сказали, что если он заболеет, – то умрёт. Но когда он узнал, что заболел ковидом, у него началась эйфория, его, как говорят, «попёрло». Конечно, от ковида болела голова, в целом он переживал, что же будет. Но это был самый радостный период в его жизни.

Николай Блохин, верующий человек, в советские годы подпольно печатал молитвословы. За это ему дали срок, а тайным указом было поставлено, чтобы, как только его срок будет заканчиваться, ему давали новый. К тому же, ему сделали запрет на медицинскую помощь. Он должен был умереть в тюрьме.

Его посадили в карцер: температура – минус восемь градусов и он, одетый в пижаму. Там человек мог стать полным инвалидом.

Когда он был в этой камере, откуда невозможно выйти здоровым, он просто начал молиться, и вдруг у него начала подниматься температура тела, он чувствовал себя как в Ташкенте. «Я начинаю поминать всех святых, естественно, Господа нашего Иисуса Христа и Богородицу, отдельно – царя Николая. За час прочи­тал столько молитв, сколько за всю мою предыдущую! жизнь, наверное, не произнес. Верьте – не верьте: я начал ходить – через час почувствовал, что мне жарко. “Вертухай” глазок открывает, смотрит: ходит и поет. Ну, наверное, думает, чокнулся. А я пою: “Царице моя Пре­благая”. Мы ведь сами не знаем, почему в тот или иной момент нашей жизни в сознании вдруг вспыхивает одна молитва. В определенный момент жизни одному свя­тому начинаешь молиться, в другой – другому. А мо­литва “Царице моя Преблагая” тогда сама из меня шла».

Он ходил по камере и молился, потом уснул, проснулся от жгучего холода. Тогда он понял, что он будет бегать по камере, творить молитвы и петь. И в этом – его покров. Когда ложился спать, то сказал: «Царь Никола, ну, хуже тебе было в подвале. Дай еще час поспать». Проснулся через час полным сил.

Вертухаи ничего понять не могли, в глазок смотрели, они там в тулупах были и менялись, им было холодно, в он вот что чувствовал. «Я тогда перевел на бумагу явившийся эпизод из «Глубь-трясины», и пошло вдохновение. Я летал там! Вот чем была для меня камера убойного карцера»[2].

Священник Евгений Лищенюк рассказывал, как, болея ковидом, испытывал близкое ощущение смерти. Он говорит, что остро пережил это состояние, переоценил всю свою жизнь. Он много чем занимался, и помощью наркозависимым, людям в экстремальных ситуациях. Вроде бы, он человек богатый добрыми делами.

Как-то он лежал в палате, заходит врач и говорит: «Ты что, ещё жив что ли? Ты нас всех удивил!»

У врачей бывает такой чёрный юмор, за гранью. О подобном рассказывали братья, которые ездили на Донбасс – там шутят похоже. Когда люди остаются без рук, без ног, чтобы не сойти с ума, они начинают так шутить, за пределами. Одна знакомая-хирург рассказывала, как удалила человеку лёгкое, и после операции он говорит: «Так что, у меня теперь никогда не будет рака в правом лёгком? О, классно!»

И тогда отец Евгений стал вспоминать: а что в его жизни было? Было такое-то доброе дело, но, с другой стороны, за это его уже похвалили. И он понял, что единственное, что у тебя остаётся в момент смерти, – это молитвенная связь с Богом, которая либо была, либо её не было. А всё остальное даже не приходит на ум[3].

В книге преподобного Никодима Святогорца «Невидимая брань» описаны четыре искушения, которые настигают умирающего человека. Суть их в том, чтобы человек разуверился в своём спасении, отчаялся и потерялся в то мгновение, когда очень важен переход; чтобы он потерял молитвенную связь с Богом и утонул в бездне отчаяния.

Отец Евгений говорит, что он искал, за что бы он мог зацепиться, – и цепляться было не за что. Единственное, что его удержало и помогло  –  это Крест Христов. Он просто стал повторять «Крест Христов», и эта искупительная жертва Христа как-то давала утешение.

Один человек рассказывал, как он по своей наивности неофита отказался после операции от обезболивания. Он решил: «Я же христианин – должен терпеть». И когда наркоз стал отходить, весь его мир сузился до размера операционного шва. Нет никакой вселенной – только эта точка. Как он только ни ворочался, везде было больно, и только когда вспомнился Крест Христов, и то, что Христос на кресте поднял все наши скорби, – что-то такое на него пролилось, что принесло ему утешение, облегчение от боли.

Жертва Христова реальна. Те, кто говорит, что это аутотренинг, особо ничего не понимают. Если это 20-летние, то им ещё можно что-то говорить про аутотренинг. Но те, кто уже пожил, наверняка, когда им было больно, пробовали всякое. И только когда боль реально отступает, это ни с чем не спутаешь.

Вначале было сказано, что Господь нам даёт болезни, чтобы очиститься. Но это не всегда так. В Православии мы видим многообразие, способность взглянуть на всю картину целиком. Я не говорю, что вся психология плохая, но в современных психологических конструкциях мы часто видим взгляд только с какой-то одной стороны.

Мы знаем, что у некоторых святых тоже были болезни. Как говорил прп. Авва Дорофей, это не значит, что они терпели за грехи, но Господь им давал болезнь по каким-то своим причинам.

Одну из причин мы знаем по примеру апостола Павла. Ему было сверхъестественное откровение, он был в Раю. И, чтобы он не превозносился за такие великие откровения, ему была дана болезнь: «Дано мне жало в плоть, ангел сатаны, удручать меня, чтоб я не превозносился» (2Кор.12:7). Если ты действительно творишь чудеса – ты же об этом знаешь: платки, пропитанные его потом, исцеляли людей, он об этом знал. Трудно убеждать себя не видеть этого и не мнить о себе.

Но когда даются болезни  –  тебе не до тщеславия. По объяснению святителя Феофана Затворника, это была не только болезнь, хотя у апостола Павла, как известно, была очень тяжелая болезнь глаз. Та вспышка света, которую он видел по пути в Дамаск, возможно, как-то повлияла на него: у него постоянно слезились глаза и была нестерпимая боль. В своём послании к Галатам он писал: «Вы бы даже вырвали свои глаза и отдали бы их мне, если бы это было возможно» (Гал 4. 15). Говорят, что апостол Павел из-за своих слезящихся глаз, был немного уничиженного вида. В одном из своих посланий он говорил, что по-человечески непригляден. Господь давал ему это, чтобы дух его был в бодренном состоянии.

Управление временем во благо. Жизнь без греха. Помощь другим

Что-то подобное бывает и у нас. Но бывает так, что болезнь отступает, когда человек учится обращаться со временем. Бывает, когда люди только начинают выходить из своих зависимостей, из греховного образа жизни, начинают наваливаться болезни. И здесь болезнь является неким предохранителем: у человека просто не остаётся времени о чём-то думать, ему надо лечиться. Но по мере того, как человек учится управляться со временем, – дай ему свободных три часа – и он не будет заниматься ерундой, он будет делать что-то полезное. И болезнь начинает потихоньку отступать, потому что человек уже готов быть здоровым. Потому что быть здоровым – это тоже вопрос о времени, о том, чтобы уметь им управлять. У тебя есть свободное время, запас сил. Куда ты их потратишь?

Святитель Игнатий (Брянчанинов) говорил, что есть несколько вещей, которые не являются сами по себе греховными: это деньги, здоровье, телесные силы, женщины – у мужчин, и мужчины – у женщин. Но это может быть использовано и во вред, если человек неправильно распорядится.

Есть ещё очень важный фактор – это жизнь без греха. У преподобного аввы Дорофея были такие слова, что когда человек старается жить без греха – у него появляются силы переносить искушение. И поэтому, если совесть человека чиста, – ему легче переносить тяжелые обстоятельства.

Если в искушениях прибавляется ещё и, например, обида на кого-то, – эта тяжесть увеличивается. Это как если у человека межпозвоночная грыжа – то даже небольшая по весу сумка кажется ему невыносимой, потому что у него просто сплющиваются позвонки. И поэтому, когда вы болеете, если вы чувствуете, что страдания становятся запредельными, – посмотрите: не злитесь ли вы на кого-нибудь, нет ли у вас на душе пятна. И тогда распрощайтесь с этим. С чистой совестью станет гораздо легче.

Конечно, когда мы болеем, мы боимся – разберётся ли врач (мы знаем, как сейчас ставят диагнозы). В этом смысле очень помогает чтение мемуаров людей, которые прошли экстремальные обстоятельства, гонения. Из них видно, что промысел Божий сильно превышает нашу способность к его постижению. Если человек старается жить по-совести, по заповедям, то Господь строит его спасение от какой-то ситуации задолго до того, как человек может об этом помыслить.

Мы никогда не сможем просчитать всю свою жизнь. Но если будем стараться жить по совести – Господь через цепочку обстоятельств будет подсказывать нужный ответ. Когда смотришь на людей, прошедших экстремальные обстоятельства, складывается впечатление, что они знали, как нужно поступить. Но они не знали.

Это же касается и не христиан, которые тоже старались жить по совести. Один заключённый Освенцима рассказывал, что у него не было никакой зацепки, чтобы правильно поступить. Люди говорят: надо верить в себя, в свой интеллект. Но там ты ежедневно попадаешь в историю, где у тебя нет оснований для выбора, но неправильное решение может закончиться смертью.

Однажды надо было ехать в другой лагерь. Рядом стояло два грузовика: один с трупами, другой – с живыми. Он сел к трупам. Потом оказалось, что живых повезли в газовую камеру в крематорий. А трупов привезли в другой концлагерь. Его выгрузили, он устроился там на работу. Постоянная рулетка.

Этот человек отметил: когда ты стараешься жить по законам Всевышнего, тогда каким-то непостижимым образом тебе даётся знание, как поступить. Примечательно, что, когда ему предложили бежать, у него на руках был раненый товарищ, который ранее помог ему в трудное время. Сейчас бы психолог точно сказал: «сепарируйся». Когда ему предложили бежать, он сказал: «Я не могу бежать, у меня на руках больной товарищ». Вроде бы он поступил как дурак, упустил свою выгоду. Но цепочка дальнейших обстоятельств сложилась так, что он выжил. Когда после лагеря он приехал в США, он создал фирму с миллиардными оборотами.

Этот промысел Божий в отношении болезни был виден в истории Иосифа Якубовича. Хотя он не был христианином, но старался жить по-совести. Как говорил апостол Павел, закон Божий написан у них в сердцах.

Иосиф тоже был заключенным Освенцима, он знал, где евреи скидывали драгоценности: они знали, что их ждёт газовая камера и, чтобы драгоценности не достались немцам, – они скидывали их на землю. Он засёк это место, но старался использовать это не только для себя, но и максимально помочь другим.

Он мог бы купить себе место повара в концлагере – сытное, тёплое место, где тебя никто не трогает. Современные психологи так и говорят: сепарируйся, люби себя, выбирай себе место получше. Но если бы он поступил так, то, когда немцы отступали, этапировали людей из Освенцима, надеясь скрыть следы преступлений, будучи поваром, он бы попал в замес.

Он выбрал себе работу гораздо труднее – строителем. У него было право ходить по концлагерю с тачкой. В эту тачку он прятал еду и развозил всем. Сейчас бы ему сказали, что он созависимый. Чем он вообще занимается? Он весь в заботе о других.

Примечательно, что у него всё же начались необратимые процессы в организме. Многие, даже освобождаясь из концлагеря, всё равно умирали из-за этих процессов. По человеческим меркам ему уже нечем было помочь. Несмотря на то, что он мог что-то купить себе, у него уже было сильное истощение. Но одна незнакомая семья взялась за ним ухаживать. Вначале воду, потом чай, потом бульончик – длительный период привыкания к еде. Хотя никто не поручал им это. Просто почему-то они посмотрели на него и решили, что они должны ему помогать. Каким-то образом так Всевышний устроил, что если ты помог другому – то в своё время кто-то поможет и тебе.

Есть такой закон духовный. К сожалению, этот закон сейчас отменяется. Сейчас боятся созависимости, говорят о сепарации. Нельзя никому помогать, потому что это признак созависимости. Но если ты никому ни в чём не помог – то в чём ценность твоей жизни, в чём твоя перспектива? Понятно, что не надо устраивать алкоголикам комфортные условия для их алкоголизма. Но, к сожалению, в этой теории созависимости опровергается сам корень русской души – сострадание. Оно как бы обесценивается, объявляется болезнью.

И если человек всё-таки сохранит свою совесть, сумеет откликнуться на чужую нужду, – в критический момент, когда это будет нужно ему, кто-то придёт на помощь.

Действие промысла Божьего

Протоиерей Михаил Труханов рассказывал, как промысел Божий устроил его спасение, когда он тяжело болел в концлагере. У него была гангрена на пальцах ног, не было никаких лекарств, ему отрезали пальцы без наркоза электромонтажными ножницами, которыми режут провода. Он был очень плох. Во время обхода его бросили в какую-то каптёрку. И здесь кажется: где же Бог, когда человек так страдает?..

Но если рассматривать историю с конца, становится понятно, что таким образом Бог строил его спасение. В той каптёрке умирающего отца Михаила (тогда он ещё не был священником) нашёл знакомый бухгалтер, который, хотя тоже был заключённым, но выдавал зарплату надзирателям. А никто из надзирателей ссориться с бухгалтером не хотел. Он стал ходатайствовать за отца Михаила. Этот длинный путь к встрече отца Михаила с бухгалтером привёл его и к выздоровлению. Хотя, если не знать всей картины целиком, кажется, что это путь к гибели.

Очень трудно не потерять веру, но если на нашей памяти будет несколько эпизодов сверх обычного человеческого понимания ситуаций, если есть ощущение присутствия промысла Божьего, то страх исчезает.

Главная задача – сохранить свою совесть. Завет между Богом и человеком: ты хранишь заповеди – Господь хранит тебя.

Врачи, лекарства и Божьи лекарства: молитва, пост, смирение

Одна знакомая невролог говорила: в советское время можно было догадываться, чего ожидать от препаратов, они были проверенные. Но современные препараты вносятся на рынок, не пройдя полной линейки испытаний.

Божия помощь может выражаться в том, что Господь отведёт тебя от плохого врача и приведёт к нужному.

Один наш паломник, состоятельный человек, мог позволить себе любых врачей. У него был очень сложный режим питания в связи с его болезнью, которая сейчас уже отступила. Может быть, это было связано с нервами, потому что в своё время он был очень агрессивным. Я не сторонник сводить всё к психосоматике, но есть мнение, что желудочные болезни – как раз психосоматические.

В Москве можно было обеспечить его сложный режим питания, к тому же, при случае, ему была необходима экстренная медицинская помощь. Он приехал на Соловки, были длинные перелеты из Москвы в Архангельск, и из Архангельска на Соловки, были задержки рейсов. Ближе к ночи он заселился в гостиницу. Ночью он проснулся от жуткой рези, он понял, что умирает – случилось то самое, где нужна экстренная помощь. От боли он не мог даже дотянуться до телефона. Но даже если бы он достал телефон – с его проблемой на Соловках, где есть только маленькая больница, вряд ли бы кто-то помог.

Когда он понял, что умирает, он стал читать 90-ый псалом «Живый в помощи». Он не успел читать до конца, как резь прошла. Он успокоился и тихо заснул.

У этого человека есть ещё одно воспоминание периода неофитства, связанное с этим псалмом. Однажды ему позвонила его знакомая партнёр по бизнесу со словами: «Приезжай, мне страшно». Её брат уже неделю сидит на стуле, его руки дрожат от напряжения, а он только смотрит в одну точку. Он не встаёт в туалет, не ест, не разговаривает – только сидит, смотрит в одну точку, и всё его тело напряжено. Это реально страшно: мы понимаем, что перевозбуждение нервного волокна ведёт к торможению. Человек не может постоянно напрягаться, должен быть сброс. А если он уже такое продолжительное время находится в напряжении, ты ждёшь сброса, но не знаешь, каким он будет: может, он разобьёт голову или выпрыгнет в окно – на что только не способен человек в состоянии сильного напряжения.

Когда наш рассказчик приехал и увидел её брата, то понял, что несмотря на все ресурсы, хотя он мог пригласить лучших врачей, он бессилен. Он ничего не мог сделать. Он понял, что надо вызывать медицинскую бригаду, других вариантов нет. Потом ему объяснили, что из такого состояния человека выводят жесткими медикаментами в течение нескольких дней.

От этого ощущения бессилия он пошёл на кухню и стал читать «Живый в помощи» (тогда он ещё не знал псалом на память и читал по молитвослову). Прочитал раз, во время второго прочтения зашёл парень, с бессмысленным взглядом вырвал у него из рук молитвослов. Рассказчик обратился к нему: «Хочешь почитать? Давай вместе почитаем», – и парень ушёл. Тогда он дочитал второй раз, прочитал третий – и пошёл на кухню, а там парень уже спокойно сидел и пил чай, абсолютно нормальный. Хотя из таких состояний человека надо выводить длительно.

Поэтому очень важно не метаться, хотя порой очень тяжело вспомнить слова молитвы. Как говорил упомянутый выше отец Евгений, казалось бы, все мы молимся. Но когда встанешь один на один с неотвратимым, может сложиться так, что, если молитва у тебя не стала навыком, ты просто забудешь всё.

У преподобноисповедника Севастиана Карагандинского была духовная дочь, медсестра. Он говорил ей, что не надо бежать на вызов к человеку, сломя голову, лучше идти спокойно, читая «Богородице Дево, радуйся». И тогда она обнаружила, например, что если вызов был, потому что ребёнок пригласил кость, то она приезжала, а он кость уже выплюнул. Многие вопросы стали решаться сами собой, благодаря молитвенному обращению.

Если так сложилось, что будет операция, – в идеале нужно поисповедоваться и причаститься, если возможно – то и собороваться. Если придётся выходить в глубокий наркоз, надо помнить, что глубокий наркоз – это торможение коры головного мозга. В этом состоянии человек абсолютно беззащитен. Если у него есть какая-то накопленная благодать – его душа может сопротивляться этому состоянию открытости для духовного мира. По учению духовных авторов, наше тело является некой преградой между нашим миром и миром падших духов.

Слава Богу, если у кого-то не было негативного опыта наркоза. Но у некоторых людей было ужасное впечатление от наркоза, после которого они не хотят повторять опыт операции – это просто падение в бездну, это какой-то ужас и страх.

Если нет возможности собороваться – то хотя бы перед операцией перекреститься, может, почитать акафист вмч. Пантелеимону, или хотя бы просто читать Иисусову молитву до вхождения в наркоз. Сейчас вхождение в наркоз происходит быстро. Но один мой знакомый хирург рассказывал, насколько это потрясающе, когда кора головного мозга отключается, а самые нижние подкорковые структуры еще активны, и в человеке проявляется его нутро. Некоторые, когда до полного наркоза остаётся чуть-чуть, начинают говорить что-то ошеломляющее. Очень воспитанная дама может начать ругаться, какой-то респектабельный мужчина начинает вытворять полную дичь.

Однажды я видел, как одного академика оперировали в той Академии, где он работал. Операция была не очень сложная: у него был атеросклероз, удаляли большой палец. Говорят, что врачей привозят на скорой помощи тогда, когда уже ждать нечего. Врач до последнего пытается вылечить себя сам. И здесь скорую вызвали, когда уже началась гангрена. Раньше он не соглашался.

Его ввозят в операционную, он слаб. Есть риск, что он не выживет. По советской традиции ему кричат: «Ни пуха, ни пера!». Знаете ли вы, что такое «Ни пуха, ни пера»? Это сатанинское приветствие, пожелание, чтобы у тебя не было ангельского крыла, чтобы не было рядом Ангела-хранителя.

Этот человек, уезжая в операционную без уверенности, что он оттуда вернётся живым, кричит в ответ те самые слова, которые принято отвечать на это. О чём он думает?..

Тот самый рецидивист, который описан в книге «Победить своё прошлое», лежал в тюремном изоляторе. У него было несколько ножевых ранений, туберкулёз, стрептодермия. На него свалилось многое. Он буквально умирал. Многие смеются над Православием: «Вы с ума сошли со своими постами. Человеку нужны витамины». Конечно, нужны! Например, больные диабетом монахи где-то и мясо едят. Но надо понимать: ты человек, и человеку нельзя скатываться на уровень животного.

Рецидивист понял, что умирает. Его анализы были как анализы мертвеца. Ему передавали посылки с едой, вливали кровь, но она не приживалась. Тогда настал Великий Пост, и он решил: раз всё равно умирать – то умирать, хотя бы, как человек. Он стал поститься по уставу, со всей строгостью. Его раны стали затягиваться прямо на глазах.

Ещё когда он был при смерти, он обратился к Богу: «Господи, покажи мне будущую, вечную жизнь». И тогда он увидел свою жизнь как киноленту, эта кинолента скрутилась в кол, который воткнулся ему в гортань. Его, как лягушку на соломинке, подняли, и он висел над этой бездной вечности, понимая, что это не кончится никогда. От своего крика он пришёл в себя. Потихоньку он из этого состояния вышел.

Чудесное вмешательство

С академиком из истории выше у нас был небольшой спор на тему религии. Он написал учебник по основам безопасности.

Он рассказывал, что встречался с Богом. Он был молодой, красивый, настоящий советский герой. В одной экспедиции, то ли на Северном, то ли на Южном полюсе, у них загорелась лаборатория. Когда он понял, что сейчас заживо сгорит, он плечом ударил примёрзшую дверь. Дверь была обита войлоком толщиной сантиметра полтора. Удар был нанесён с такой силой, что этот войлок прорвался по всему периметру. Сколько тонн должно было упасть на эту дверь, чтобы войлок так прорвался?

Поэтому он говорил: «С Господь Богом я встречался, когда я понял, что было невозможно так ударить по двери, чтобы этот войлок прорвался».

Но потом – советская жизнь, наука. Зачем нужен Бог, если теперь «космические корабли бороздят просторы космоса»?

И вот он попадает в больницу с атеросклерозом. Ему удаляют большой палец. Он лежит на гнойном отделении и узнает, что у человека в другой палате аэробная инфекция. Он начинает просчитывать вероятность того, что эта аэроба через бинты, через марлю просочится, потом проникнет в коридор, который дважды в день моют каким-то ядом, и потом попадёт в него. Потом, кстати, лечащий врач сказал, что аэроба у него и так есть.

Он лежит, и эта мысль сводит его с ума. Весь его мощный интеллект, который был приспособлен к решению сложнейших задач, сконцентрировался на этом вопросе: заболеет он или нет. Его жена как только его не отвлекала, но он не мог остановить эту машину своего мозга и просто сходил с ума.

Потом я рассказал ему про молитву «Отче наш». У нас возник спор, он говорил: «Зачем Бог? Ты же знаешь, чтобы сосулька на тебя не упала, надо ходить в 30 сантиметрах от стены дома. И если ты будешь так ходить, то зачем тебе молитва, зачем тебе Бог?».

Наш спор разрешил сам Бог. После операции он оказался в реанимации. Это были корпуса Военно-медицинской академии, которые строились в годы Первой мировой войны как операционные. Ещё с тех времён там остались массивные стойки для капельниц фирмы «Opel» – это не современные вешалки.

И вот он лежит в стенах родной академии, в реанимации. За ширмой медсестра готовит ему раствор для капельницы. Любимая жена приносит ему бульон. И вдруг медсестра, разворачиваясь, задевает эту массивную стойку, и она падает прямо на него. Он никак не ожидал этого – рядом с ним ширма, и вдруг она падает, и на него летит стойка и бьёт его по голове.

Его быстро перевели в палату, сестру отправили в какой-то отпуск. А он только повторяет одно единственное: «Она могла меня убить». Его жена говорит: «Ну всё, всё, успокойся», – а он только: «Она могла меня убить».

Если тебе надо будет смириться – ты смиришься в любом месте. Потом он всё-таки понял, хотя мы не стали продолжать ту беседу: как бы ты ни был защищён – не стоит забывать о молитве. Молитва – это дыхание жизни.

Однажды я спросил одну знакомую, с которой мы обедали в одном заведении, –  читает ли она «Отче наш»? Она даже немного оскорбилась, хотя была верующая, но она считала, что мы читаем «Отче наш» по какому-то суеверию, – мало ли, пища отравлена. Она сказала: «Я не считаю, что пища отравлена».

Но мы читаем «Отче наш» не потому, что мы суеверны, или потому что боимся, что пища отравлена. Мы же не считаем позорным дышать? Дети не считают позорным обнять своих родителей. Значит, для нас не позорно и читать «Отче наш».

У одной нашей паломницы супруг работал в клинике для миллиардеров в США. Это клиника, где есть просто всё, о человеке заботятся «от» и «до». У него был один пациент, который попал в клинику, но так и не вышел оттуда. Перед выпиской у него случилось воспаление лёгких, когда прошло воспаление, снова перед выпиской он упал в своей палате, сломал шейку бедра. В итоге он так и умер в этой клинике. Хотя эта клиника была первоклассной

Если нужно будет – ты смиришься в любом случае, даже если будет лучшая клиника с лучшими врачами.

Даже есть такой феномен: во время наркоза у человека отключаются телесные механизмы, с помощью которых он может сказать, что ему больно, но болевой синдром остаётся. Его пилят, режут, он всё это чувствует, но он никак не может подать никакого сигнала, что ему больно. Это редкий случай, но так бывает.

Не будем как колобки: «Я от бабушки ушёл, от дедушки ушёл…» От лисы тебе не удастся уйти.

[1] «Итак в этом чудном мире дух человека, ничем не стесняемый, и силою своей духовной природы, и неодолимою силою притяжения сродного ей мира, летит, летит все далее и далее, до того места, или лучше сказать, – до той степени, до какой могут достигать его духовные силы, и весь поразительным для него образом перерождается. Тот ли это дух, который жил в человеке на земле, дух ограниченный и связанный плотью, едва заметный под массою тела, всецело ему служащий и порабощенный так, что без тела, по-видимому, и жить и развиваться не мог? Тот ли это дух немощный, с таким трудом развивавший здесь и не широкие свои идеи, и не глубокие чувства, и не сильные стремления, так часто и легко падавший под бременем чувственности и всех условий земной жизни? Тот ли, наконец, это дух, в котором и добро было большею частью только в семени, и зло скрывалось глубоко, так что он почти не сознавал сам в себе ни того, ни другого, и так было в нем все нетвердо и перемешано, что и добро побеждалось злом, и во зле проглядывало иногда добро, и нередко являлось одно под видом другого? Теперь что с ним сталось? Теперь все – и доброе, и худое быстро с неудержимою силою раскрывается; его мысли, чувства, нравственный характер, страсти и стремления воли – все это развивается в необъятных размерах; он сам их ни остановить, ни изменить, ни победить не может; беспредельность вечности увлекает и их до бесконечности; его недостатки и слабости обращаются в положительное зло; его зло делается бесконечным; его скорби и духовные болезни обращаются в беспредельные страдания. Представляете ли вы себе весь ужас такого состояния? Твоя душа теперь не добрая, но еще подавляющая и скрывающая в себе зло, там явится злою до бесконечности; твое худое чувство, здесь еще чем-нибудь сдержанное, если ты не искоренишь его здесь обратится там в бешенство. Если ты здесь владеешь собою, там ты уже ничего не можешь с собою сделать: все в тебе и с тобою перейдет туда и разовьется в бесконечность. Чем ты тогда сделаешься? Если ты сдесь не хорош, то там будешь темным, злым духом. О, тогда ты сам себя не узнаешь, или нет – ты тогда слишком хорошо узнаешь себя и еще гораздо лучше, чем здесь. Помощи никакой и ни откуда уже не будет, и понесет тебя твое зло собственным своим тяготением туда, где живет вечное, бесконечное зло, в сообществе темных, злых сил. Я на этом пути ты ни остановиться, ни возвратиться не можешь, и во веки веков ты будешь страдать – чем? Бешенством от твоего собственного зла, которое не подаст тебе уже никакой надежды к лучшему и не даст тебе покоя в самом себе, – и от этой злой среды, которая будет сильнее тебя, будет вечно окружать тебя и терзать тебя без конца» / Иоанна, еп. Смоленского, беседа в день Успения Божьей Матери (16 августа 1867 г.) // Тихомиров Е.А. Загробная жизнь или Последняя участь человека].

[2] «Наша жизнь – в руках Божиих» // Блохин Н.В. Повести и рассказы. Книга первая. М.: СофтИздат, 2009. 256 с.

[3] «Без Бога нет любви». Парсуна иерея Евгения Лищенюка.