Литвинцев Д. Соловецкие острова

На высокой паперти соловецкого Спасо-Преображенского собора древние камни, вытесанные вручную, контрастируют с геометрически правильными – до рези в глазах – прямоугольниками новых гранитных плит. Как и почти всюду в монастыре, здесь клубится строительная пыль, визжат бензорезы, стучат молотки реставраторов. Но стоит пройти сквозь высокие узкие врата, и на мгновение глохнешь от неожиданной тишины и слепнешь от яркого света, который льется откуда-то из-под купола, «парящего» на высоте 17 метров.

«Терпеть не могу эпитеты «уникальный», «неподражаемый», «выдающийся»… Но только так можно описать это творение», – искусствовед Лариса Петровская, заведующая отделом культурного и природного наследия Соловецкого музея-заповедника, почти переходит на шепот. Однако ее голос все равно отражается от белоснежных сводов и устремляется ввысь благодаря безупречной шумоизоляции толстых стен – шесть метров в основании – и потрясающей акустике. Той самой, что сводила с ума узников тринадцатой карантинной роты Соловецкого лагеря особого назначения (СЛОН), томившихся в 1920-х здесь, в соборе, на нарах в три яруса.

В 1992 году Спасо-Преображенский собор, как и большинство архитектурно-исторических памятников одноименного монастыря на Соловецких островах, пополнил Список всемирного наследия ЮНЕСКО в качестве «объекта выдающейся универсальной ценности». «Характеристика, которой Соловки соответствуют, возможно, как никакой другой памятник в мире», – говорит Лариса Петровская, выходя из собора. Наследие Соловецкого архипелага сегодня изучают историки, искусствоведы, архитекторы, гидрографы, геологи, экологи и еще десятки экспертов в других сферах. Потому что Соловки не охватить узким фокусом. Здесь архитектурные шедевры сочетаются с аскетичным монашеским бытом, гениальные инженерные новшества с богословским консерватизмом, лан­дшафтные преобразования с заботой об экологии, а духовные подвиги с мучениями каторжан. Целая вселенная, отделенная от остального мира морем, но имеющая точные географические координаты.

Неизвестно, был ли на лодке иноков Германа и Савватия компас, и имели ли они хоть какое-то представление о картографии, когда в 1429 году высадились на необитаемом острове в Белом море. Но часовня, которую они срубили на берегу, заложив одну из главных обителей православного мира, оказалась на том же меридиане, что и «святый град» Иерусалим, только значительно севернее – всего в 165 километрах от Полярного круга.

Как выглядели эти места тогда, можно представить, прогулявшись из нынешнего поселка Соловецкий по пахнущему водорослями берегу: холодные волны, бьющиеся о гладкие камни, лесотундра с изумрудными мхами и кривыми низкорослыми березами… А дальше, вглубь острова – леса, озера, болота, где нет ни крупных хищников, ни змей. Зато комаров – тридцать видов.

Всего через полвека после высадки монахов-первопоселенцев Соловками стали называть уже не дикие острова, а большую обитель с десятками насельников и отстроенными деревянными храмами, хозяйственными и жилыми постройками, обнесенными частоколом. В великий пост 1485 года в один из храмов попала молния, и монастырь сгорел. Братия отстраивает храмы заново, но в 1538 году они снова сгорают в пожаре. Тогда монахи принимают решение строить в камне. А через несколько лет на острове появляется человек, которому это решение удается воплотить в жизнь.

«Про игумена Филиппа говорили, что он дал монастырю кров, пищу и платье, – рассказывает девушка-экскурсовод, стоя на монастырском дворе в платке, куртке и длинной шерстяной юбке перед зябнущими на ветру туристами. – Однако мы практически ничего не знаем о домонастырской жизни этого человека».

В 1548 году соловецкая братия единодушно выбирает инока Филиппа настоятелем монастыря. В миру он звался Федором Колычевым и был из знатного боярского рода. Выросший при великокняжеском дворе и игравший в детстве с малолетним царем Иоанном, прозванным позже Грозным, в год своего 30-летия Федор Колычев тайно покидает Москву. Объявляется сначала на Онеге, где пасет у крестьян скот, а потом отправляется в Соловки. Там образованный сын славных родителей колет дрова, копает огороды, ходит на морской рыбный промысел и лишь через полтора года испытаний принимает монашеский постриг под именем Филипп. А в 1551 году, уже будучи игуменом, едет на Стоглавый собор в Москву. Представ в новой роли перед другом детства, молодым царем Иваном IV, Филипп договаривается о налоговых льготах для монастыря и получает государеву помощь на возведение в обители каменного храма в честь Успения Богородицы.

«за пять строительных сезонов, с 1552-го по 1557 год, была возведена Успенская церковь с обширными пристройками – огромный по тем временам комплекс зданий», – экскурсовод пытается перекричать шум перфораторов, несущийся из-за строительных лесов, скрывающих беленые стены. Туристы, запрокинув головы, жмутся к полосатой ленте, огораживающей стройку.

Реставрация одного из старейших каменных храмов Русского Севера в самом разгаре и уже заняла больше времени, чем в XVI веке потребовалось новгородскому мастеру Игнатию Салке для его возведения.

Лариса Петровская, чей морской загар на лице и припасенная даже в погожий день теплая курт­ка выдают давнюю жительницу Соловков, ныряет под ленту с надписью «проход запрещен» и прикасается к шершавой стене, от которой веет холодом. «Строили из кирпича, материала для тех времен нового, но при этом руководствовались принципами весьма старомодными, – говорит она. – Новгородские храмы того периода изобилуют узорной кладкой, цветными изразцами и прочими «украшательствами». Здесь всего этого нет. Предельно строгие, лаконичные формы, поразительная функциональность во всем и при этом… неподражаемая красота!»

В облике Успенской церкви бро­саются в глаза три главы, выстроенные в одну линию – необычное решение для русских средневековых храмов, имевших, как правило, одну либо четыре маленькие главки, окружавшие пятую – главную. Разглядеть эту особенность храма непросто, так как две его стены почти полностью скрыты келарской и невероятной по своим размерам трапезной палатами. Во времена расцвета обители в этой трапезной за длинными деревянными столами рассаживались более четырех сотен монашествующих и гостящих богомольцев. В полном соответствии с принципами монашеского общежительства, поборником которых слыл игумен Филипп.

482 квадратных метра – такова площадь Соловецкой трапезной (всего на 13 квадратных метров меньше Грановитой палаты Московского Кремля), перекрытие которой из четырех сводов опирается на единственный столп высотой с двухэтажный дом. Солнечный свет из двух рядов больших окон пробивает клубы белесой пыли и падает на обнаженную идеально ровную кирпичную кладку. Люди в синей спецодежде с респираторами заканчивают счищать грязную штукатурку. При Филиппе своды палаты были белыми, как того требовал строгий монастырский уклад. Но в XIX веке молодой монах Николай расписал стены и потолок яркими фресками с библейскими сюжетами.

«Все церкви монастыря донельзя перепорчены позднейшими переделками и украшениями безвкусного характера, – так описывал свои впечатления от посещения Соловков в 1890-х живописец Василий Верещагин. – Большие картины на стенах главной церкви – суть плохие копии с гравюр Рубенса, Штейбена и других – все пестро, кричаще, лубочно…» Впрочем, какими бы ни были эти росписи, они погибли в страшном пожаре 1923-го, когда вместо монастырского устава на островах уже действовали правила лагеря особого назначения.

Сегодня перед реставраторами стоит непростой вопрос: в каком виде восстанавливать пострадавшие здания, если на гравюрах и фотографиях разных времен изображения отличаются кардинально?

«Есть в реставрации такое понятие, как «оптимальная дата», – объясняет Лариса Петровская, проходя из трапезной в крытую галерею. Стук шагов по дощатому полу отражается от беленых потолков, сто лет назад пугавших паломников изображенными на них сценами Страшного суда. «Любое древнее строение на протяжении жизни проходит определенные этапы, – продолжает она. – Подлинный реставратор должен выбрать тот этап, который выявит красоту и значение памятника в полной мере».

Галерея выводит на паперть Спасо-Преображенского собора. По замыслу игумена Филиппа, который начал строить его в 1558 году, вскоре после освящения Успенской церкви, главный собор монастыря не должен был уступать ни размером, ни архитектурным совершенством самым знаменитым храмам Руси, включая соборы Московского Кремля. В результате через восемь лет на далеком северном острове безвестные сегодня зодчие возвели строение, подобного которому в истории русской архитектуры не было и вряд ли когда-нибудь будет.

И без того головокружительная высота 42-метрового храма визуально увеличивается благодаря сильно скошенным внутрь стенам – толщина их достигает шести метров в основании, а на уровне второго яруса приближается к четырем. Сужающийся кверху многогранный барабан венчает центральная глава, от которой довольно далеко отодвинуты четыре меньшие главы на отдельных башнях. Столь стремительный и смелый в своих пропорциях силуэт создает неповторимый образ храма-крепости, оплота веры.

Обширное каменное строительство требует фантастических затрат. Чтобы покрыть их, Филипп не только добивается от государства беспрецедентных льгот для монастыря, но и активно развивает и совершенствует монастырское хозяйство. Поняв выгоды солеварения, он делает монастырь крупнейшим поставщиком соли на российский рынок. Монахи ведут морской промысел сельди, наваги, семги, а для разведения трески в неволе устраивают гигантские садки. Строят между островами каменные дамбы, и даже первая в стране закрытая гавань с искусственным молом, наваленным из булыжников, – на соловецком острове Заяцкий.

Заложенная Филиппом хозяйственная рачительность к началу двадцатого века выводит Соловецкий монастырь в число успешнейших «предприятий» Русского Севера – с собственным флотом из построенных в Финляндии и Швеции пароходов, передовыми молочными фермами, садами и огородами, где выращивают не только лук и картофель, но и арбузы, дыни, виноград. Искусственные каналы объединяют в одну систему две сотни озер, работают водяные мельницы, лесопильный завод и гидроэлектростанция. А в куполе церкви на Секирной горе устроен маяк.

Верх функциональности – монастырская экономика, отдельный пласт наследия Соловецких островов. Знакомство с жалкими ее остатками рождает в головах нынешних паломников и туристов важный вопрос: «Отчего все здесь было устроено столь разумно и ладно?»

Глядя на стену Успенской церкви, в которую для обогрева были вделаны воздуховоды располагавшихся в подвале печей, Лариса Петровская отвечает: «Соединение духовной практики с материальным трудом дает потрясающие результаты. Одно без другого не так эффективно. И Соловки тому – яркий пример».