Шатковская Е.Ф. Живая и жилая территория

– Перед тем, как возглавить создающийся Кенозерский национальный парк, вы работали в  Соловецком историко-архитектурном и природном музее-заповеднике. Как повлиял ваш опыт работы на Соловках на Кенозерский парк?

– Я –работала в Соловецком музее-заповеднике в то время, когда это было очень сильное научное учреждение. Там работали мои учителя – Татьяна Шилова, Татьяна Кольцова, Юрий Критский, Антонина Сошина, Сергей Синяговский… Из этой школы вышли будущие руководители других музеев. Там было, у кого учиться. Если бы в моей жизни не было Соловков, сейчас не было бы и Кенозерского национального парка в том виде, в котором он есть, по многим позициям первый и единственный. Это первый в России национальный парк, который взял на баланс памятники архитектуры.

– Мне казалось, что это нормально, когда в национальном парке охраняется не только природа, но и памятники культуры…

– Тогда, в 1990-е годы, я ничего кроме удивленных вопросов или выговоров от нашего руководства (а парк функционирует в системе министерства природных ресурсов) не получала за памятники. А ведь ландшафт – это родина памятников. В 1990-е годы на конференции по деревянному зодчеству известный архитектор и искусствовед из Санкт-Петербурга Михаил Исаевич Мильчик показывал два слайда с Ильинской часовней. На одном слайде эта маленькая часовня в своем ландшафте. Вроде бы она и стоит на небольшом холмике. Но она стоит над водой Кенозера, как монументальное сооружение. Гордая, красивая. И одновременно он показывал ту же часовню, вывезённую в музей в Малые Корелы. Она там в окружении осинок – мёртвая. Они же живые, эти памятники. Мало того. Дед, который ее хранил, Николай Филиппович Ножкин, он же не пережил и умер, когда её вывезли. Как говорила одна бабушка из деревни Семёново: «Умрёт часовня – вся деревня умрёт». Для этих людей часовня – не просто памятник или объект культа – это неотъемлемая часть их повседневной жизни.

Наш национальный парк в этом смысле живая и жилая территория. Мы были первыми, кто создал в своей структуре музейный фонд. По нашим следам никто не пошёл. Мы так и остались единственными во многих отношениях. Мы первые стали работать с местными жителями. Потому что это они – хозяева. Нам нужно было вернуть им это чувство ответственности, дать чувство хозяина своей земли.

– Первое, что я увидел в кенозерских деревнях – овцы и коровы, навоз на улицах после прогона деревенского стада. В наше время такого в Архангельской области почти что и не осталось. Видимо, парк как-то помогает местным жителям?

– Люди – носители культуры, не только материальной культуры, но и знаний и умений. Когда к нам ещё в 1990-е годы начали приезжать для проведения реставрационных работ норвежцы, их обязательным условием было участие местного населения. Местный мужик берёт в руки топор – и оказывается, что его руки обладают опытом и знаниями предков. Стоит начать плотничать – эти знания возвращаются, и приехавшие учить норвежские плотники сами начинали учиться у русских. Теперь, кстати, те мужики строят дома себе и на заказ, сотрудничают с национальным парком. То же и с животноводством. Мы, как только можем, привлекаем местных жителей к сотрудничеству с парком. До двух миллионов рублей ежегодно мы платим жителям Кенозерья за разнообразные услуги. Кроме того, мы внедрили для людей, живущих на территории национального парка, систему микрокредитования. Она оказалась очень востребованной, люди вкладывают эти средства в свои хозяйства, в предпринимательскую деятельность.

Мы уверены, что природа, ландшафт неотделимы не только от памятников культуры, но и от человека, уклада его жизни. Мы долго искали людей, готовых поселиться в деревне Филипповской. Там находится восстанавливаемый Почозерский храмовый комплекс. Он не должен стоять в заброшенной деревне.

– Должно быть, очень много желающих поселиться в таком прекрасном месте, да ещё с поддержкой национального парка!

– Желающих действительно очень много. Люди готовы переезжать из городов, за тысячи километров. Но, опять же, нам надо, чтобы это были местные, коренные жители. Со своей культурой, знаниями и умениями. Чтобы жизнь в деревне пошла так, как здесь давно заведено.

– Как в условиях особо охраняемой природной территории решаются вопросы, связанные с жилищным строительством, обеспечением населения дровами, стройматериалами?

– Мы предоставляем возможность заготавливать лес для собственных нужд гражданам, постоянно проживающим на территории национального парка или имеющим здесь собственные дома. Люди довольно много строят. Мы же стараемся уследить за тем, чтобы новостройки соответствовали традиционному облику северной деревни.

– Как на территории национального парка регулируется рыболовство?

– По новым поправкам в федеральное законодательство здесь запрещено промышленное рыболовство. Посетителям мы оформляем разрешение на любительскую рыбалку с крючковыми снастями. Но нельзя же запретить местным жителям промышлять рыбу на богатых ею озерах! Это традиционный промысел, рыба – важный продукт питания. Мы снова будем добиваться, чтобы люди, постоянно проживающие в населенных пунктах в пределах Кенозерского национального парка, имели право ловить рыбу промышленными орудиями лова. Я считаю, что рыбный промысел в Кенозерье – это важный элемент культурно-исторической среды.

– Елена Флегонтовна, мы начали разговор с Соловков. Сейчас обсуждается возможность создания там особо охраняемой природной территории. Президент ещё в 2012 году поручил правительству определить правовой статус архипелага. Что бы вы посоветовали?

– Проработав восемь лет в структуре Соловецкого музея-заповедника и работая в национальном парке, я могу абсолютно объективно, профессионально сказать, что национальный парк – идеальная форма организации охраняемой территории. Она предполагает комплексное сохранение наследия – и природного, и культурного, и материального, и нематериального, и человека как носителя наследия. В национальном парке применяется зонирование: есть зоны строгой охраны, есть заповедные зоны… Куда-то нельзя ходить, где-то нельзя что-то строить, а где-то – можно. Территория природного заповедника полностью изымается из хозяйственного использования. Заказник, в отличие от национального парка, предполагает охрану только природы, а национальный парк – всего наследия. Там могут жить люди. Они могут работать. Там может быть бизнес, но только экологически ориентированный, организованный на научной, неистощительной основе. Так, как жили раньше в деревне. Никто ведь не брал больше, чем он может употребить. Это все гармонично взаимодействовало между собой – и люди, и природа, и культура.

На Соловках есть ЖКХ, лесхоз, музей, памятники, люди – и все это плохо между собой взаимодействует. Всех их надо как-то объединить, и я убеждена, что для Соловецкого архипелага национальный парк – идеальная правовая форма.