Гудим-Левкович Г. «Не мир тесен, но прослойка тонкая…» (Светлой памяти Антонины Алексеевны Сошиной)

4 августа 2013 года ушла из жизни Антонина Сошина – необычайно добрый, сердечный и светлый человек. В 2012 году нам посчастливилось познакомиться с Антониной Алексеевной на Соловках и записать с ней большое интервью. Текст был вычитан, одобрен и даже сверстан для печати, но по независящим от автора причинам не вышел в свет. Эту публикацию мы посвящаем светлой памяти Антонины Алексеевны Сошиной.

Эту фразу в беседе с нами, состоявшейся на Соловках в апреле 2012 года, произнесла Антонина Алексеевна Сошина – человек, который более 25 лет собирал сведения обо всех заключенных Соловецкого лагеря особого назначения. В правоте утверждения этой замечательной женщины я убеждался вновь и вновь, размышляя о непростой лагерной теме, с которой причудливым образом соприкоснулась и судьба моей семьи.

В книге одного из заключенных Соловецкого лагеря архимандрита Феодосия (Алмазова) «Мои воспоминания», которую мне довелось прочесть еще в середине 1990-х гг., рассказывается, что в декабре 1927 г. автор был определен на работу в Соловецкое лагерное лесничество. Среди сотрудников лесничества, размещавшегося в бывшей часовне святой Варвары, упоминался и Евгений Александрович Гудим-Левкович, мой прадед. Уже потом, я узнал, что после Соловков он оказался на Дальнем Востоке, в 1929 г. был арестован и осужден по 58-й статье к 10 годам и погиб в лагерях. Реабилитирован в 1959 г. за отсутствием состава преступления.

Соловки – главный символ ГУЛАГа. Именно символ, ведь лагеря особого назначения со временем ровным слоем покрыли практически всю территорию бывшего СССР. Но с Соловецких островов все началось. В 1923 г. на островах организуется первый советский концлагерь – Соловецкие лагеря особого назначения (СЛОН). Позднее в 1937 г. они были преобразованы в Соловецкую тюрьму особого назначения (СТОН). До миллиона жертв террора прошли через соловецкую мясорубку, сгнив на материке – на Беломорканале и на самих островах без элементарного креста на могиле.

Одной из первых, кто начал поднимать тему существования СЛОНа, была Антонина Алексеевна Сошина. Она родилась в Каргополе, закончила исторический факультет Архангельского пединститута М.В. Ломоносова. С января 1969 г. – на Соловках. До 1994 г. работала научным сотрудником Соловецкого государственного историко-архитектурного и природного музея-заповедника. Затем до 2011 г. сотрудник Церковно-археологического кабинета Соловецкого монастыря.

Именно она, начиная с конца 1960-х годов, стала активно заниматься сбором и сохранением всех документов и артефактов, имеющих отношение к соловецкой истории 1923–1939 гг. В собранной Антониной Алексеевной картотеке – более 10 тысяч имен.

– Когда я сюда приехала, Соловки только начали открываться для большинства жителей страны. Стало приезжать много людей, в том числе бывшие заключенные СЛОНа, их родственники. А ведь тогда гостиниц еще не было, музей только был создан. Сотрудники жили в Новобратском корпусе, и было нас всего 5 человек. И конечно, мы всегда готовы были дать приют приезжим. У нас было много интересных гостей, встреч, знакомств. Да и первый состав сотрудников музея был, что называется из «неблагонадежных». И тема лагеря в разговорах появлялась неизбежно. Да и на острове было тогда множество следов лагеря: те же «глазки» практически в каждой двери, надписи лагерные. Я иногда думаю – вот я приехала, когда прошло только 30 лет, как закрылся лагерь. А теперь, я уже живу на Соловках значительно дольше.

– В советское время сложно было собирать сведения о лагерном периоде истории Соловков?

– Не то слово! В экскурсиях запрещалось об этом упоминать. Поэтому записывали отрывочные рассказы, воспоминания бывших заключенных. Мне посчастливилось, например, познакомиться с внуками отца Павла Флоренского. Были и другие знакомства. В конце 1980-х у меня уже был собран определенный материал, и возникла необходимость в его систематизации. Толчком стала первая в СССР выставка, посвященная Соловецкому лагерю, которую мы сделали в 1989 году вчетвером с Юрием Бродским, Александром Баженовым и Антониной Мельник. И меня из всей этой огромной темы больше всего интересовали люди, которые здесь оказались. Так родилась идея картотеки политических заключенных, отбывавших срок на Соловках.

– Известна ли сегодня точная численность заключенных, прошедших через застенки СЛОНа?

– Когда мы говорим «Соловецкий лагерь особого назначения», только до 1925 года это синоним с Соловецкими островами, в 1925-м он уже выходит на материк, и постепенно занимает огромную территорию от Кольского полуострова, выплескивается на всю Карелию, и Соловки становятся одним из 12 огромных отделений. Нужно четко различать заключенных Соловецких островов и всего Соловецкого лагеря. Например, в 1930 году есть точная, насколько это может быть, цифра 65 тысяч, но из них непосредственно на островах было 15 тысяч. Конечно, я думаю, что с точностью до сотен и десятков нам никто не назовет, потому что сроки были разные, у кого-то 10 лет, у кого-то три года, у кого-то год, тем более заключенных часто перемещали с материка на Соловки, с островов – на материк. Мы знаем немало случаев, когда человек по два раза был на Соловках. Сейчас мы практически точно знаем цифру по годам. Максимальная численность заключенных в конце 1920-х годов составила более 20 тысяч человек.

– Сколько имен зафиксировано в вашей картотеке?

– Думаю, более 10 тысяч, это те, кто был осужден по 58-й статье. Информация разная: про известных людей может быть достаточно большой объем сведений про кого-то только имя, отчество, фамилия и дата прибытия на Соловки. Много имен было открыто при работе в Государственном архиве Российской Федерации, в фонде Екатерины Пешковой, которая возглавляла до 1937 года организацию «Помощь политическим заключенным». Ей писали как в последнюю инстанцию, и иногда только в ее архиве сохранились сведения о человеке, безвестно сгинувшем в лагерях.

– А кто были эти люди?

– Каждый период репрессий наложил отпечаток на состав Соловецкого лагеря. Если брать первый период, 1923 год, то это политзаключенные, большая группа, около 300 человек, которые были привезены из Пертоминского лагеря: эсэры, меньшевики, эсдэки, те, кто вместе с большевиками делал революцию, но потом из союзников превратились в политических противников. Это была отдельная группа заключенных, содержавшихся на особом режиме. В конце 1920-х годов, когда началось раскулачивание, было много крестьян, сосланных на Соловки за сопротивление насильственной коллективизации. Кроме того, отдельные категории составляли участники белого движения, которые поверили обещаниям советской власти и из-за границы напрямую угодили на Соловки, священнослужители, творческая интеллигенция, или так называемые «националисты». Или осужденные «за происхождение», это в основном дворяне. Самое широкое толкование получало понятие «социально-вредный элемент» – в качестве таковых фигурировали как уголовники, так и просто лица в силу обстоятельств оказавшиеся без определенного места жительства. Мне больше всего жалко крестьян. Об известных людях немало написано, а крестьян ссылали чаще всего внесудебным порядком, и информации о них – минимум. По соловецким заключенным можно проследить, куда качался маховик репрессий. И каждая судьба – уникальная.

– Вы прослеживали судьбы тех, кто выжил после СЛОНа?

– Мы знаем о единицах. Например, академики Лихачев, Баев, еще несколько известных людей. Но у основной массы бывших заключенных, по воле случая выживших и освободившихся из лагеря судьба была незавидной. Ведь, как правило, все Соловками не заканчивалось, а наоборот только начиналось. Те, кто сюда попадал, например, на три года, получал потом 3 года ссылки в Сибирь, потом 3 года и 6 лет поражения в правах, потом запрет на проживание в больших городах, потом по второму кругу. Потом 1937 год, и большинство пошли повторно и были расстреляны. Выжили – единицы. И в итоге тот культурный слой, который и так в России был чрезвычайно тонок, истончился настолько, что плоды этого мы сегодня наблюдаем воочию.

– Антонина Алексеевна, как вы считаете, сможем ли мы когда-нибудь назвать поименно всех узников Соловков?

– Увы, никогда, к сожалению, мы поименно их не назовем. Не сохранилось этой информации. Нужно еще учитывать, что на Соловках сидели не только политические, сосланные по 58-й статье. 20% заключенных были уголовники. Поскольку лагерь был на самообслуживании, именно уголовники занимали лагерные должности нарядчиков, командиров рот и другие. Ведь они с точки зрения советской власти были «друзья народа», которых можно и нужно перевоспитать. Тогда как идеологические противники – «враги народа» подлежали беспощадному уничтожению. У нас говорят: в Соловках, как в капле воды отражается история России. Это не просто слова. Если проследить историю островов, на Соловках наша история проявляется в очень концентрированном виде. Начало коммунистической эпохи отразилось организацией на островах СЛОНа, где отрабатывались будущие методы воздействия на советский народ, в том числе здесь изобрели знаменитый принцип соцсоревнования и систему госплана, а также такое понятие как «перековка». Известный писатель Андрей Битов, который часто приезжал сюда как-то поднял тост: «За Соловки! Чтобы они стояли, но на них никогда не сидели!»

– Насколько сейчас востребована тема Соловков как русской Голгофы? В целом тема политических репрессий?

– Мы переживаем не простой период переосмысления прошлого. С одной стороны происходит закрытие архивов, работать в них становится сложнее. Широкий интерес к теме, который был в начале 1990-х годов, уже давно пошел на спад. Да, написано много, много опубликовано источников, но общая история репрессий по большому счету не написана. И самое главное – никто не покаялся за это, никто не взял на себя ответственности. Более того возникает целое направление в исторической науке, оправдывающее массовые репрессии. Только в фонде Пешковой – более 1700 дел и в каждом от 300 до 500 писем. За всеми письмами – человеческая судьба, читаешь и волосы встают дыбом, такие трагедии. Когда говорят, что пострадало мало людей, забывают, что если человека арестовывали, жену выгоняли с работы, детей – из ВУЗов, а то и как членов семей врагов народа тоже отправляли в лагеря. И потом на всю жизнь клеймо, в советской анкете до пятого колена нужно было указывать осужденных родственников. К сожалению как писал Высоцкий: «Пришла пора всезнающих невежд…» И то, что находятся те, кто это оправдывают – это печально…

Когда мы в еще по-зимнему холодном апреле 2012 года прощались с Антониной Алексеевной, то договорились, что обязательно встретимся, чтобы обстоятельно поговорить о трагедии СЛОНа. Не довелось…

На Соловках меня никак не оставляет ощущение, что на лагерную тему здесь многие говорят очень аккуратно, обязательно оговариваясь, что лагерному прошлому всего 16 лет, а истории островов пять веков. Да, это, безусловно, так, любому человеку, попавшему в этот удивительный уголок Русского Севера, есть на что посмотреть, даже если экскурсовод вообще не упомянет о периоде СЛОНа. Но если за пять предыдущих веков существования монастыря здесь перебывало более трехсот узников, то всего за 20 неполных лет существования Соловецкого лагеря (потом тюрьмы) особого назначения их было (вместе с материковыми отделениями) до миллиона, большинство из которых так и остались лежать в безымянных могилах.

Георгий Гудим-Левкович
Апрель 2012 – август 2013