Кузьмина О. Тайна Дмитрия Лихачева

28 ноября 1906 года родился Дмитрий Лихачев. Для одних людей он стал символом интеллигентности и нравственным эталоном общества, другие откровенно недолюбливали академика. Но каким он был, не знал никто…

Какой это был спектакль по счету? Никто и не знал. Ложа третьего яруса Мариинки уже почти как родная. И Мите нравится балет… Интересно, каким станет, когда вырастет, этот задумчивый фантазер. Родители берут его с собой в театр с четырех лет.

– Сережа, а когда мы поедем в Куоккалу? – Вере Семеновне зябко.

– На дачу? Да как потеплеет, так и поедем. И Митя туда хочет. Не забыл за зиму.

Конечно, не забыл. Он помнил все – садик возле дома, парк. Мама Вера, украдкой показывая на гуляющих, объясняла ему, кто есть кто:

– Вон Шаляпин пошел, великий певец. А там Леонид Андреев, писатель, возле другого писателя – Горького. А вот Мейерхольд… Куоккала на краю Серебряного века была популярным местом отдыха. Спустя много лет Митя, став академиком, точно опишет особую атмосферу, в которой воспитывали его в общем-то небогатые родители, сделав великих людей – близкими.

«ЧЕЛОВЕКА СОЗДАЕТ СРЕДНЯЯ ШКОЛА»

Эту формулу Митя Лихачев выведет позже. А пока он с удовольствием бежит на учебу. Он стал первоклашкой в переломном 1914 году. Огонь Первой мировой уже полыхнул в Европе, но мир еще не охвачен хаосом. Он жадно учится, и даже после грянувшей революции, сидя в неотапливаемой школе имени Лентовской, будет получать от учебы наслаждение. Ему нравится философствовать, он даже попытается создать свою систему мира, но все же душа его будет стремиться к другому: он заворожен языком… – Боюсь, ты делаешь ошибку, – мама почти плакала. – Ну пошел бы ты на инженера – будешь всегда при деньгах.

Вот тут и оказалось, что Митя невероятно упрям. Он все равно подал документы на этнолого-лингвистическое отделение факультета общественных наук Петроградского университета.

Но тучи сгущались. Начались гонения на интеллигенцию. В коридорах университета тихонько перешептывались – говорят, арестован Б., а еще Д., С., Р.

… Он понимал, что происходит, но был слишком растворен в атмосфере университета, где каким-то чудом сохранялась блистательная профессура. Мир вокруг был так интересен, что хотелось познавать его «через край», да вот сутки были не бездонны. Но при этом он не жил вне того, что его окружало: он видел, как рушилась страна и уничтожалась церковь, понимал губительность этого пути и страдал от этого.

Впрочем, сила действия, как известно, равна противодействию… Церковь разрушали, а в храмы люди все равно шли. И литературно-философские кружки, которых в ту пору было множество, стали приобретать религиозно-философский или богословский характер. Митя Лихачев с удовольствием ходил в Хельфернак – Художественно-литературную, философскую и научную академию, вскоре переименованную в Братство святого Серафима Саровского.

А еще он стал завсегдатаем «Космической академии наук». Вот где было интересно, легко и… умно! Члены академии делали шутливые научные доклады, спорили, вместе гуляли в Царском Селе и подшучивали друг над другом. Но деятельность безвинной по сути академии привлекла внимание властей: ее члены, равно как и участники Братства святого Серафима Саровского, вскоре были арестованы.

Сценарий его жизни был изменен вмиг. Митя понял это уже в день ареста, 8 февраля 1928 года. Следствие шло полгода. Его приговорили к пяти годам лагерей и отправили на Соловки.

ВТОРОЙ УНИВЕРСИТЕТ

Кемь. Серая, пахнущая пылью и ледяным ветром, дующим с Белого моря. Сюда в основном везли «политических» и «контрреволюционеров». Колонна вновь прибывших неловко выстроилась на площади. Мордастый конвоир смотрит волком. «Повезут через несколько часов, околеем!» – зашелестело по колонне. Конвоир ткнул кого-то прикладом – молчать! У принимающего этап – красивая фамилия Белоозеров.

Первый приказ колонне – бегать вокруг столба, высоко вверх задирая ноги. Зрелище было настолько нереальным, что Митя вдруг рассмеялся.

– Смеяться потом будем, – заголосил Белоозеров.

– Как фамилия?!

– Лихачев.

– Запомню!

ЖИТЬ ЗА ДВОИХ

Как удивительно сочеталось теперь несочетаемое: суровость Соловецких островов и их изумительная красота, святость этих мест и беспредел, в них творящийся… Хруст барачных вшей, смерти от тифа – и ледяная, но прекрасная гладь равнодушного моря, изможденные тела людей – и волшебные, покрытые коричневым бархатом лишайников камни, рисунки на которых похожи на географическую карту.

Он думал об этом, когда работал пильщиком и грузчиком, учился быть электромонтером, когда сгребал навоз в коровнике и даже когда был «вридлом» – то есть временно исполняющим роль лошади зэком, впряженным в сани вместо нее…

Именно тут он неожиданно обрел духовных учителей – епископа Виктора (Островидова) и протоиерея Николая Пискановского.

Жизнь – невыносимая, страшная, безжалостная – заставляла его думать о том, кто он на этой земле и куда его ведет его путь. А потом произошел эпизод, изменивший его жизнь.

Стылым ноябрем 1928 года на Соловках массово истребляли зэков. А к Мите приехали родители. Свидание было теплым, но едва оно закончилось, ему стало известно, что за ним приходили… Он не стал возвращаться в барак, сидел до утра за поленницей. Выстрелы звучали один за одним.

Выстрел – минус жизнь.

Счет шел на сотни. Что он ощущал в ту ночь? Никто не узнает. Но когда над Соловками затеплился неверный рассвет, он осознал нечто особое, о чем напишет позже: «Я понял: каждый день – подарок Бога. (…) Было расстреляно ровное число: не то триста, не то четыреста человек. Ясно, что вместо меня был «взят» кто-то другой. И жить мне надо за двоих. Чтобы перед тем, которого взяли за меня, не было стыдно!» Многие так и не простят ему этой «отложенной смерти».

Но с тем рассветом в душе он прожил всю жизнь.

…Про жизнь Лихачева на Соловках можно было бы написать роман. Отвечая за детскую колонию, он спас сотни подростков от гибели.

Продолжал заниматься наукой, изучая то, что был под рукой – жаргонизмы зэков и их карточные игры (которые потом не переносил и запрещал в кругу семьи).

Соловки стали его главным университетом. В 1931 году Лихачева перевели на Беломоро-Балтийский канал.

8 августа 1932 года он был освобожден. Он вернулся в Ленинград.

ОТ БЛОКАДЫ ДО НАУКИ

Симпатичный парень. Правда, хлипкий и бледноватый. Да, у него язва. Кровотечение за кровотечением, он часто лежит в больнице. А когда не лежит – ищет работу. Но только брать его никто не спешит – как-никак, за его плечами судимость. Но в конце концов он устроился научным корректором в издательство Академии наук.

Возвращение к нормальной жизни было медленным. Он «пророс» Соловками.

Спутницей его жизни стала Зинаида Макарова. В 1937 году у них родились две дочки – близнецы Вера и Людмила. Вскоре он перешел на работу в Институт русской литературы (Пушкинский дом) АН СССР, а 11 июня 1941 года стал кандидатом филологических наук, защитившись по теме «Новгородские летописные своды XII века». Все это было счастьем.

И кандидатство, и Зина, и дочки… Но через 11 дней началась война. Он был так слаб, что на фронт его не взяли. Он остался в Ленинграде.

…Как хорошо горят в буржуйке обложки книг. Печка жадно съедает листы бумаги, лижет красным языком странички томов, и ей все время голодно. Почти как людям. Суп из столярного клея режет желудок. И все время холодно, несмотря на печь… А мысли все – только о еде. Которой нет… В этих условиях он нашел для себя спасение – науку. Первой книгой, вышедшей у Лихачева, стало исследование «Оборона древнерусских городов». Из Ленинграда его вывезли в 1942 году.

Его карьерный взлет начался после войны. После выхода еще нескольких книг он защитил докторскую диссертацию по теме «Очерки по истории литературных форм летописания XI–XVI веков».

Литература не существовала для него отдельно, он изучал ее в сплаве с просвещением, наукой, живописью, фольклором и эпосом. Именно поэтому подготовленные им к изданию важнейшие произведения древнерусской литературы – «Повесть временных лет» и «Слово о полку Игореве» – могут читать не только специалисты.

ПРЕДЕЛ ИСКРЕННОСТИ

Уже после смерти своего великого деда его яркая, талантливая внучка-журналистка Зинаида Курбатова рассказывала о нем в интервью и опубликовала воспоминания, которые не могут не потрясти своей хрустальной искренностью.

Писать так может лишь очень любящий человек, но не потерявший при этом объективного отношения к происходящему. Она видела Лихачева другим, не таким, каким видели его мы.

После прочтения воспоминаний образ академика становится более полным.

«И в три года, и в тридцать три я боялась своего дедушку, где-то в самой глубине зрачков его серо-голубых глаз отражались страшные испытания, которые ему пришлось пережить. Соловки, блокада, проработки сделали дедушку подозрительным, скрытным, и, главное, – приучили к тому, чтобы заранее рассматривать любое событие как негативное», – пишет Зинаида.

Когда-то предельно зажатый юноша, прозванный «тямтей-лямтей», с годами «показал всем – энкавэдэшникам и их потомкам, тем, кто занимался лженаукой, и тем, кто гноил рукописные шедевры в неотапливаемых помещениях». И правда – показал! В юности Лихачев не мог предположить, что когда-нибудь сможет лично звонить президенту (Ельцину), высказывать свое мнение… Но блистательная карьера изломанного Соловками академика, долго работавшего над стерильностью образа, не смогла уравнять дисбаланс на другом жизненном полюсе: «Дедушка заслужил славу великого ученого, патриарха русской культуры, заступника за обездоленных. И… заслужил недружную семью, распад которой особенно обозначился в последние годы его жизни. Дорогой дедушка, если бы ты был менее скован условностями, мог бы откровенно рассказать о своих страхах и сомнениях, мог бы признать свою неправоту. Может быть, тогда все сложилось бы иначе…»

Воспоминания Зинаиды Курбатовой меня потрясли.

Часто думаю, а что чувствовал он, сверхтонкий человек, на самом деле? Почему так тщательно следил, чтобы на его мундире не было ни пятнышка, из чести или из страха? Не терзался ли, вопреки всему, канонадой выстрелов в той соловецкой ночи или своей резкостью с домашними? Никто не узнает. Главную свою тайну – каким он был на самом деле, о чем думал наедине с самим собой, великий академик унес с собой навсегда.Ученый оставил более 500 научных работ. Начиная с середины 1980-х годов был известен как яркий публицист, выступавший за охрану памятников культуры. Академик Лихачев для многих превратился в нравственный эталон нации. Его уход 30 сентября 1999 года для многих стал символом ухода целой эпохи, которая не повторится.