Семушин А. «Не вижу смысла создавать заказник на Соловецком архипелаге»

Вместо того, чтобы «закрывать» Соловецкие острова границами заказника, надо развивать их экономический потенциал и осваивать богатства соловецкой природы, считает руководитель Северного филиала ПИНРО Андрей Семушин.

В пятничном номере «Правды Севера» мы опубликовали мнения представителей государства и Русской Православной Церкви о возможном создании федерального заказника на Соловецком архипелаге. Тогда высказались заместитель губернатора по развитию Соловецкого архипелага Роман Балашов, наместник Соловецкого Спасо-Преображенского ставропигиального мужского монастыря отец Порфирий и глава Приморского района Валентина Рудкина. 

Сегодня руководитель Северного филиала ПИНРО Андрей Семушин рассуждает о богатствах природы Соловков и необходимости их освоения для экономики Архангельской области. Северный филиал ПИНРО проводит оценку состояния запасов промышленных видов рыбы, морского зверя и водорослей в Белом море, разрабатывает рекомендации по ведению рыболовства и оценивает состояние среды обитания «жителей» моря. 

Полулегальная охрана природы

– Какое отношение ПИНРО имеет к проекту заказника на Соловках? 

– В нашей организации однажды появилась Надежда Черенкова с бумагой, в которой было написано, что Министерство природных ресурсов (МПР) РФ поручает ей разработку вопроса об обосновании организации особо охраняемой природной территории (ООПТ), предположительно в форме федерального заказника на Соловецком архипелаге. Надежда Николаевна очень давно живет на Соловках. Она работала и в музее-заповеднике, и на биостанции МГУ, и она знает там всю подноготную. 

В 1980–1990-х годах вопрос о формировании заповедника на Соловках уже ставился. И тогда он был не закончен потому, что не нашли оснований для создания заповедника. Именно тогда появился статус «историко-архитектурный и природный музей-заповедник». Не существует такого понятия «музей-заповедник». Бывает либо заповедник со всеми вытекающими нормативами, которые его регламентируют, либо музей со своей документацией. Они придумали такую не очень легальную форму «музей-заповедник» и в такой полулегальной форме просуществовали до сих пор. 

Конечно, те ограничения, связанные с посещением определенных территорий архипелага, которые они пытались вводить, оказывались зачастую нелегитимными. С некоторых пор вопрос снова поднялся. Видимо, это связано с интересом власти к Соловецкому архипелагу плюс растущий интерес церкви. Вдруг снова появляется неожиданная активность вокруг особо охраняемой природной территории. Как я понимаю, вариант национального парка не рассматривался из-за очень высокого уровня ограничений. И придумали заказник федерального значения. Надежда Николаевна Черенкова занималась разработкой эколого-экономического обоснования и проекта положения о заказнике. 

– Кто-то из ваших сотрудников участвовал в разработке проекта в качестве эксперта? 

– А нет группы экспертов. Все это происходило в виде диалогов Надежды Николаевны с заинтересованными хозяйственниками, теми, кто работает на данной территории. А потом со слов этих людей она записывала. Возник 150-страничный документ без списка экспертов. С единственной подписью Надежды Черенковой. Сразу появилось огромное количество вопросов. Какова его легитимность? Надежда Николаевна разослала его нам всем, чтобы мы вносили правки. Но мы высказали свою позицию, что нам не нравится сам подход к формированию данной ООПТ. Мы не видим смысла исправлять неправильные латинские названия, потому что сама идея создания заказника в предлагаемом формате нам не нравится. 

Соловецкий архипелаг – это уникальное место. С культурной точки зрения, с природной точки зрения… С этой же точки зрения он является объектом повышенной ресурсности. Именно экономическая целесообразность добычи возобновляемых биологических ресурсов там огромная. В другой стране Соловки давно бы сделали таким центром посреди моря с переработкой, с флотом, при этом сохранив его своеобразие. Когда там оказались монахи, чем они занялись? Они создали систему каналов, они развили там сельское хозяйство, они вывели на промышленный уровень рыболовство, судостроение. Они вели себя как хозяйственники. То, что это хозяйство в связи с историческими нашими событиями захирело, а не развилось в какую-то хозяйствующую агломерацию, это плохое стечение обстоятельств. Это не означает, что его там нельзя развить снова. 

Заказник предполагает отсутствие какой-то активности на озерной системе. Но очевидно, что вся озерная гидротехническая система, все эти каналы обветшали, и их надо восстанавливать. Для того, чтобы их восстановить, нужны серьезные инженерно-технические работы. 

– И они являются памятниками именно в качестве инженерно-технических сооружений. Там надо шлюзы чинить. 

– Да! Это огромная работа с применением техники. И это совсем не вписывается в понятие «заказник». Моя идея: давайте оконтурим те места, те акватории или территории, которые действительно нуждаются в охране. 

Когда я внимательно читал обоснования, я заметил простую вещь: кроме общих слов об уникальности архипелага, нет ничего конкретного. Там не перечислены виды, которые занесены в Красную книгу и являются редкими или особо охраняемыми. Там не оконтурены их популяции. Таким образом мы начинаем говорить о некой абстракции в границах предполагаемого заказника. 

Соловки – потенциальная промысловая база

Я, как человек, руководящий рыбохозяйственным институтом, сразу посмотрел на процентовку акватории и территории. Если смотреть по буферной зеленой зоне, то 78 процентов попадает под акваторию, и всего 22 процента – земля. То есть это водный заказник. 

По нашим данным, в этой зоне сконцентрированы запасы водорослей, запасы сельди Онежского залива сконцентрированы здесь на 50–60 процентов. Если мы все это дело оконтурим границами заказника, то однозначно создадим препятствия для их добычи. Сегодняшняя структура заказника федерального значения не подразумевает легко функционирующую систему промышленной добычи. Любительский лов – ради бога. Можно прописать в положении, что любители ловят на удочки в озерах или в прибрежных водах, это легко. Но мы говорим о промышленности. Здесь есть заготовительные участки водорослевого комбината. Есть траловый и прибрежный промысел сельди. 

Мы уже 10 лет пытаемся во все документы протащить адекватный и легко регулируемый траловый промысел на скоплениях сельди в Белом море. Он все время натыкается на кучу препон. В старых правилах рыболовства траловый промысел ограничивался только одним типом судов. И люди, имеющие другие типы судов, не могли работать. Более того, единственный тип судов был – «Ягры», всего один проект. Это было неудобно. В существующих правилах мы уже позволяем работать в Белом море не более чем двум большим траулерам и большому количеству «москитного флота»: МСТБ и другим пароходикам. В этом контексте идея заказника рубит на корню все наши усилия за 10 лет. Если людей не пускать в прибрежный лов, рентабельность этого промысла может оказаться низкой. Сельдь прижмется к берегу, и все – рыбачить нельзя: граница заказника. 

– Промышленная добыча водорослей, сельди – это тоже элементы бренда Соловков. 

– Конечно! Раньше существовал промысел сельди в Онежском заливе малыми судами. В 1990-е годы это было, конечно, браконьерство. Куда рыбаки везли сельдь? В два места. Или в Онегу, или, если было ближе, – на Соловки. И продавали тем же монахам. Малые суда имеют очень короткое время работы в море без захода в порт. Они должны утром выйти, половить, а вечером вернуться в порт на разгрузку. Вся сельдь, которая ловилась в пребрежных водах Соловков, сдавалась монахам и жителям поселка, которые ее прекрасно потребляли и были счастливы. Тогда никто не говорил, что можно нечаянно выловить всю сельдь. А ведь в те времена запасы сельди были хуже, чем сейчас. 

Сейчас сельди столько, что ее просто девать некуда. Имеющиеся ресурсы сельди не осваиваются. Мы даем рекомендацию на вылов около двух тысяч тонн беломорской сельди в этом году. Вылавливается очень мало, 140–200 тонн в год. Это минимальные выловы за последние 100 лет. Это связано с захирением прибрежного промысла, просто умирают старики, которые им занимались. Когда был нормальный промысел сельди, ее средний возраст был три-четыре года. Сейчас мы видим, что сельдь доживает до семи лет и, очевидно, умирает своей смертью. Это нонсенс для промыслового вида. Весь старший «остаток» популяции должен изыматься промыслом в научно обоснованных объемах. Это рациональное природопользование. 

Архангельская область, Карелия с радостью потребляли бы беломорскую сельдь. Сейчас сельдь не вылавливается, во-первых, по причине зарегулированности правил рыболовства, большие суда не могут взять сразу груз и уйти. «Москитного флота» почти не осталось. А во-вторых, нет береговой инфраструктуры. Предположим, я завтра покупаю пароходик, начинаю ловить в Онежском заливе и понимаю, что морозильников нет, нет никакой структуры закупки. Нет портов. Нет дорог. Нет обработки. Элементарно – нет холодильников. У свежей рыбы срок хранения трое суток. Потом – на корм свиньям либо за борт. 

Соловки в этом смысле очень удобны. Уникальное место посреди моря. Водоросли – на, возьми. Рыба – лови. Поставь небольшой перерабатывающий завод, холодильник и – работай. 

С моей точки зрения, с точки зрения человека, исследующего ресурсы, неиспользование этой возможности – экономическое преступление против Архангельской области. Мы, имеющие дотационный дефицитный бюджет, не используем такие вещи. Две тысячи тонн беломорской сельди – это 80 миллионов рублей годового оборота, как минимум. Терять их – экономически очень неправильно. Если этот уровень добычи – две тысячи тонн – будет когдалибо достигнут, мы можем его увеличить. Это нижняя граница запаса. Если промысловики выловят этот запас, мы можем дать как минимум еще одну тысячу тонн. У нас был великолепный опыт, когда траулер «Ягры» взял к северу от Соловков 200 тонн сельди за сутки. Это тот самый способ, когда можно быстро и рентабельно работать по беломорской сельди. 

Соловецкий заказник всю эту промышленность рубит. 

Я не вижу смысла в создании заказника на Соловецком архипелаге. Существующие меры по охране лесов, памятников культуры уже есть внутри законодательства. На Соловках леса и так защитные. Там ничего нельзя рубить без разрешения. При исполнении законодательства и должных мерах контроля заказник не нужен. 

Заказник и промысел несовместимы по закону

С точки зрения видов и биоразнообразия очень сложно подобрать обоснования для создания ООПТ. Вот белуха. Это не то что не охраняемый, это промысловый вид! 50 голов белухи на Белом море дается к вылову ежегодно. Другое дело, что ее никто не ловит, разве что в научных целях или для океанариумов, но это трудное дело. 

Если Надежда Черенкова очень сильно нажимает на крачку, которую беспокоят туристы, на белух этих прекрасных, – давайте оконтурим скопления этой крачки, скопление белухи, поставим флажки, что мы сюда не заходим, и осуществим контроль. 

– Тогда, возможно, стоит оконтурить территорию вокруг Белушьего мыса, чтобы люди зверей не пугали и в бинокли на них смотрели… 

– Здесь такой диссонанс: А). Белуха – промысловый вид. Существует квота. Любой человек может заявиться на эту квоту, пойти на Белуший мыс и отстрелить эти 50 голов в рамках закона. И мы, как ресурсный институт, это поддержим. Потому что для популяции белухи в Белом море не существует никаких проблем. Но! Б). Мы говорим, что это место является интересным с культурной, природной точки зрения. Люди приходят наблюдать белух. То есть мы хотим охранять белух, чтобы люди приходили наблюдать за ними, чтобы повысить туристическую привлекательность Соловков. А форма заказника разве благоволит туристической активности? Наоборот! Получается, мы создаем заказник, чтобы сохранить белуху, но в качестве чего? Как вид она не имеет проблем со своим существованием. Говоря об оконтуривании Белушьего мыса, идеологи заказника говорят о разных вещах – одни хотят охранять белуху как вид и не подпускать к ней туристов, другие – создать туристам условия для наблюдения за белухами, не беспокоя их. 

Тезис о том, что внутри заказника возможен промысел водорослей и рыболовство, имеет под собой законодательную проблему. На сегодняшний день эта акватория, будучи свободной, исследуется ресурсным институтом – ПИНРО – под руководством федерального агентства по рыболовству. Мы исследуем запас, даем прогноз, из этого получаются квоты, лимиты, рекомендуемый вылов… В случае, если акватория уходит в заказник, под Министерство природных ресурсов, федеральное агентство по рыболовству становится нелегитимным на этой акватории. Мы больше не проводим там исследований, потому что это больше не наше ведомство. Так же происходит и с заповедниками и нацпарками. Если заказник готов на своей территории продолжать промысел, значит, заказник берет на себя обязательства по оценке запасов, ежегодному исследованию этих запасов, выдаче каких-то лимитов на этот запас. Кто и как в заказнике будет все это исследовать?! Даже продекларировав допуск промышленников на акваторию заказника, он не сможет дать им возможность работать. Пример «Онежского Поморья» и приводить не стоит. Обещали, что всем будет хорошо. Теперь промысел, по сути, закрыт, любители бесконтрольно там шарахаются, без путевок, без ничего. Колхоз имени Калинина получил огромные проблемы с получением разрешения на наважьи тони. Им дали до конца 2013 года половить на тонях по берегу ближе к Архангельску, а на 2014 год они разрешения не получили. 

Налицо ухудшение экономической безопасности области. Это касается как создания национального парка «Онежское Поморье», так и планов по созданию заказника на Соловках. Для меня, человека, занимающегося ресурсами, это неразумное, абсолютно безнравственное положение дел. Имея дефицит денег, область занимается какими-то популистскими проектами защиты природы, которая не очень нуждается в защите. 

Богатства соловецкого моря 

Сколько рыбы, зверя и водорослей можно добывать в соловецких водах. Данные ПИНРО. 

Внутренние водоемы 

Окунь: максимальный объем возможного вылова 3–4 тонны. 

Плотва – среднегодовой вылов около 300 кг. 

Щука – среднегодовой вылов около 500 кг. 

Язь – среднегодовой вылов 100–200 кг. 

Налим – среднегодовой вылов 300–400 кг. 

Ряпушка, наиболее ценный вид рыбы в озерах Соловков, – среднегодовой вылов 1,5 тонны. 

Корюшка – среднегодовой вылов 300–400 кг. 

Прибрежные морские виды 

Сельдь – биомасса скоплений сельди в районе Восточной Сальмы около 6000 тонн, промысловый запас – около 2000 тонн. 

Навага – промысловый запас 1000–1500 тонн. 

Добыча водорослей 

Запасы ламинариевых и фукусовых водорослей оцениваются в 105 тысяч тонн сырца (что составляет порядка 16 процентов от всего запаса Белого моря). К основным объектам водорослевого промысла на Соловецком архипелаге относятся бурые водоросли: ламинарии сахаристая и пальчаторассеченная, а также фукус пузырчатый, аскофиллум узловатый и представитель отдела красных водорослей – анфельция складчатая. 

Зверобойный промысел 

Сырьевая база позволяет добывать более 10 000 голов гренландского тюленя и 50 голов белухи. При отсутствии промысла и регуляции численности морских млекопитающих в районе Соловецкого архипелага и всего Онежского залива существует проблема непреднамеренного вылова млекопитающих при прибрежном промысле морских рыб. Кольчатая нерпа и морской заяц гибнут, заходя в сельдяные и наважьи рюжи, при этом никакого учета таких животных не ведется.