Рябцев А. В труде спасаемся

– Есть такая притча. Один человек захотел испытать старца-пророка. Поймал бабочку, спрятал между ладонями. Пришел и говорит: «Отче, ты все знаешь. Вот скажи, мертвая она или живая?» А сам подумал так: если скажет, что мертвая, отпущу; скажет, что живая, прихлопну и убью ее. Но старец отвечает: «Все в твоих руках, брат». Вот так: все в наших руках, братцы! – констатирует отец Георгий, привычным движением подбирает подрясник и заводит мотоцикл. Кроссовый! По острову Анзер, да еще и после дождя, только на таком и ездить.

– Завтра утром жду вас. Будем колоть дрова, – батюшка «шлифует», разворачиваясь почти на месте, и «топит» в сторону храма. Полы подрясника надуваются, как паруса. Мы застываем в восторге. Кто-то уважительно выдыхает: «Кру-у-у-то!»…

Я пытаюсь понять притчу. И не получается. А как же смирение, которому учит Библия, как же «все в руках Господа»?..

Да тут вообще все с ног на голову! У «неграмотного монаха» (с самоиронией у отца Георгия все в порядке) в кармане смартфон. «Скинь фото на имейл», говорит! Священник-байкер летом гоняет на мотоцикле, зимой – на снегоходе. Признается: «люблю скорость». Солнечные батареи возле храма, ветрогенератор…

Биография у отца Георгия – вообще неожиданная, как история современной России. 

Отче

Петр Васильевич Курдогло приехал в Москву в 90-е на заработки. В родной Гагаузии – это такое крошечное автономное образование на юге Молдавии – многие так делали. Да и сейчас продолжают.

Строил гостиницу «Балчуг». Начал ходить в храм. И однажды на стройку не вернулся.

– Я очень быстро понял, что мое призвание – быть монахом, – вспоминает отец Георгий. – Вообще ни дня не сомневался.

Вскоре оказался в Спасо-Преображенском Соловецком ставропигиальном (это значит, что обитель подчиняется напрямую Патриарху) монастыре. Это на Большом Соловецком – главном из шести островов архипелага.

Подвизался послушником. Через три года постригли в монахи. Еще через три стал иеромонахом, то есть священником, который может крестить, исповедовать, причащать, отпевать… Карьера стремительная. Многие ходят в послушниках по десять лет. А некоторые так и вообще всю жизнь!

– А кто и как решает, что послушник готов стать монахом? Он должен досконально изучить церковные тексты? Или как-то особо усердно поститься и молиться?

– Нет критериев, – говорит отец Георгий. – Настоятель видит тех, кто готов. Кто не поддается на искушения, не пытается вернуться в мир.

– А вы сами искушения испытываете?

– Еще какие! У монахов искушений в десятки раз больше, чем у мирских…

Я видел, как исповедуются монахи: по десять минут перед распятием и Евангелием на коленях, на ухо строгому настоятелю. Это после многочасового стояния во время службы. И тягучего, совершенно неземного пения, от которого заходится сердце. Монахи, как тени, изможденные, с прозрачно-белой кожей на фоне черных ряс, чуть не падают, выходя на рассвете из храма. 

Для чего так истязать себя? Говорят, чтобы умертвить плоть. Она немощна. Но дух силен. Когда постоянно молишься и постишься, не до мирских забот и соблазнов… Это какой-то другой уровень восприятия мира. Нам, грешным, до него далеко.

Отец Георгий изможденным не выглядит. Правда, у него, помимо дел духовных, полно мирских хозяйственных забот. Недавно по ветхости строения колокольня рухнула. Слава Богу, никого не зашибло.

Скоро батюшка едет по делам в Архангельск (час на катере до Большого Соловецкого, потом два часа теплоходом до Кеми, потом еще полдня на поезде). Затем в Москву.

– По столице соскучились?

– Нет. Пару дней там в суете выдерживаю и потом на остров обратно тянет.

– А если предложат солидную должность в столице?

– Мне здесь хорошо.

Сюда, восстанавливать Свято-Троицкий Анзерский скит, отца Георгия назначил семь лет назад сам Патриарх Кирилл. Приметил молодого энергичного иеромонаха во время своего визита на Анзер. Будущему скитоначальнику было всего-то чуть больше тридцати.

Братья

Как же меня, циничного журналиста, занесло в эти святые места? Фонд Андрея Первозванного ежегодно возит на Анзер трудников, которые помогают восстанавливать скит. Меня пригласили. Я давно мечтал побывать на Соловках.

Правда, к понятию «трудник» относился настороженно. Мое профессионально-обостренное воображение рисовало мне что-то типа православных хоругвеносцев, но только с лопатами. «Православнутых», которые мечтают запеленать всех женщин с ног до головы в павлопосадские платки, заставить без остановки рожать детей и варить щи, а самим тем временем патрулировать с плетками улицы в поисках всяких там басурман и прочих «либералов-содомитов».

– Привет, братья! – жал всем руки парень с очень открытым лицом. – Я Дима, будем знакомы!

Менеджер в строительной фирме. Есть ребенок. Недавно развелся, о чем очень переживает. Теперь ищет жену, желательно, воцерковленную. «Чтобы быть честными по отношению друг к другу».

Еще один парень – Стас. Молчаливый, спокойный. Двое детей. Занимается поставками запчастей. «Жена узнала в интернете, что можно поехать».

Подходит Владимир. Его жена даже провожает на поезд. Так трогательно… Работает режиссером монтажа на канале RT. Ездит на Соловки регулярно.

Саша, эколог из Одесской области. Уже через пару минут после знакомства, естественно, всплывает украинская тема. Во «вражескую» Россию Саша ездить не боится. Год назад тоже был на Анзере. «Те, кто во власти, скоро уйдут, они уже надоели украинцам. Лет через десять даже самые одержимые перестанут считать Россию врагом», – устало, как дежурный врач в конце смены, ставит диагноз Александр.

Есть еще Володя, улыбчивый звукорежиссер в детском театре; общительный переводчик и маркетолог Антон; мечтательный писатель Александр; неугомонный и громкий массажист Сергей; упертый и энергичный менеджер Александр; еще один Саша, застенчивый инженер из Сарова; глубоко воцерковленный (но без нездорового фанатизма) менеджер Евгений из Белоруссии… Всего нас в группе двенадцать человек. Молодые, 25–40 лет, приветливые ребята.

Сутки в плацкарте пьем только чай и воду – о том, чтобы «взять пивка» на станции, никто даже не думает. Нам и так весело. Кто-то травит анекдоты, кто-то подшучивает над соседом. Все по-доброму, никакой злобы. Уныние – грех! В этой компании мне как-то очень спокойно. Я не жду никакого подвоха. Мне не нужно быть готовым отразить очередное хамство, как это бывает там, в Москве. В миру, как говорят монахи. Мне кажется, я знаю всех их очень давно. Им так просто сказать даже по самому малейшему пустяку: «Прости, брат».

Мы так и будем делать каждый день после чтения вечернего правила (это такой набор молитв). Монастырский обычай – просить прощения за все, что мы сделали или помыслили по отношению друг к другу за прожитый день. Это очень сильная вещь! Из храма мы выходим с улыбками на лицах. И с улыбками мы засыпаем. Нам не нужен психиатр, как большинству человечества. Нам хорошо и мы верим: завтра будет день, и будет работа, и светлые мысли о всепрощении перед сном. 

Мы живем, как солдаты, в тесноватом, но зато теплом кубрике – избушке с печкой. Спим на двухярусных кроватях. Едим, помолясь, в соседней избушке. Звукорежиссер Володя оказался еще и опытным туристом, поэтому назначен поваром – самая, пожалуй, сложная должность.

Мы же, «пехота», выполняем послушания, которые нам дает отец Георгий.

Заготавливаем дрова. Зима здесь длинная и холодная.

Возим на «анзероходе” (внедорожнике-самоделке на базе «УАЗика») воду из источника – его освятил еще сам преподобный Елеазар, основатель скита.

Разбираем хлам в старинных амбарах.

Дух перехватывает, когда прикасаешься к кованым гвоздям, массивным и еще крепким бревнам, оструганным послушниками более века назад. Мы достаем на свет Божий обломки монастырской жизни начала прошлого века. А рядом, в келейном корпусе, где жила братия, строители восстанавливают рассыпающуюся кирпичную кладку. Когда-нибудь туда вернутся иноки – «числом двенадцать», как указывал в 1621 году царь Михаил Федорович.

Святые острова

С XVI века Соловецкий монастырь был центром цивилизации всего побережья Белого моря. И это не фигура речи. Особенно монахи проявили себя как выдающиеся инженеры и торговцы при настоятеле Филиппе (он потом стал митрополитом, повздорил с Иваном Грозным из-за опричнины и в итоге был задушен Малютой Скуратовым). Иноки и трудники соединили озера каналами так, что вся пресная вода острова самотеком поступала прямо в монастырь. Да еще и крутила мельницу, искусно устроенную в подземелье. И до сих пор крутит! Выложили дамбу, построили садки для ловли рыбы во время отлива, возвели неприступный кремль со стенами толще, чем Кремлевские в Москве. И все это из многотонных, ничем не обработанных, но мастерски подогнанных валунов. «В труде спасаемся!» – говорили монахи.

Выпаривали и продавали соль, построили железноделательный завод, собрали огромную по тем временам библиотеку в несколько тысяч томов, в том числе на иностранных языках. В общем, прогрессивный монастырь сильно выделялся на фоне остальной матушки-Руси.

Петр I превратил Соловки в важный военный форпост на Белом море. Монастырь выдержал морскую осаду англичан – они в итоге поняли, что такую глыбу им не осилить. Ушли и больше сюда не совались.

Много и мрачного в истории Соловков. Несколько веков, до конца XIX, в монастыре была тюрьма – в ней содержались как ссыльные политические, так и проштрафившиеся служители церкви.

Труднее всего писать о том, во что превратили Соловки большевики. В 1923 году был создан СЛОН – Соловецкий лагерь особого назначения. Революционный шторм поднял самую зловонную грязь с человеческого дна. Охрана, «власть не советская, а соловецкая», по воспоминаниям узников, почти все время была пьяна – уснуть на трезвую голову после трудового дня в этом аду было невозможно.

На остров свозили белых офицеров, городскую интеллигенцию и прочую «контру» вперемешку с криминальной «шпаной». Голгофо-Распятский скит на Анзере превратили в тифозный изолятор, куда отправляли умирать – медикаментов не было.

Монахов, которые не успели или не захотели уйти на остров Валаам (он перешел независимой Финляндии), согнали в отдельную роту. Богослужения запретили. Нарушителей вместе с другими проштрафившимися отправляли на Секирную гору, самую высокую точку на Большом Соловецком, – в оскверненном храме-маяке Вознесения Господня устроили изолятор. Там людей изощренно истязали холодом и голодом. Каждое утро из неотапливаемого, продуваемого ледяным ветром помещения выносили по несколько тел. Были и показательные казни – привязывали проволокой к бревнам и бросали катиться с крутой горы. Человеческая мясорубка. 

У подножия уже в наше время обнаружили братские могилы. «26 человек», «12 человек» – такие таблички вместо имен висят теперь на крестах.

Имена большинства замученных в СЛОНе неизвестны. Их семьи разорила послереволюционная буря, потомков раскидало по всему миру.

А на анзерской горе Голгофе стоит теперь высокая береза-крест.

Она начала расти как раз в те годы, когда большевики обезглавливали храмы и рубили поклонные кресты. СЛОН просуществовал 14 лет. Все его руководство и самые отпетые негодяи из охраны были расстреляны за злоупотребления – кто-то прямо здесь, на Соловках, кто-то в других лагерях молодой советской республики.

Спасение

Сегодня Большой Соловецкий исхожен туристами. Его полюбили иностранцы. Цены в гостиницах – как в Москве. А вот Анзер все так же малообитаем. Недавно восстановили Голгофо-Распятский скит, там постоянно живут семеро монахов, около десяти трудников. Остановиться на ночлег туристам негде, гостиниц нет. Но и здесь весь день по дороге, пересекающей остров с востока на запад, одна за другой идут группы во главе с экскурсоводами.

Заходят в храмы, оставляют пожертвования. Набирают святой воды, ставят свечи, покупают иконки. Причем в Троицкой церкви, например, все это разложено на стеллажах – бери сам, сколько нужно. Примерный размер пожертвований указан. Деньги – в ящичек. Нету? Можно вообще не платить, никто не неволит. Все на добром слове.

…Пестрая толпа тянется через луг к храму. А ведь многие из них, наверняка, думают о том, что могли бы чаще ходить в храмы, меньше грешить. И многие хотели бы быть ближе к Богу, а не вспоминать о нем только когда уже становится невмоготу. Просто им никто не объясняет, что происходит во время богослужения. Что такое – жить по-христиански. А сами спросить они стесняются, да и особо не у кого. Не у бабушек же церковных – они такого натолкуют!

– Может, Церкви пора уже вводить хотя бы одну службу в неделю на современном русском, а не церковно-славянском языке? – говорю отцу Георгию.

– Человек для работы и путешествий учит другие языки – английский, французский, даже китайский. А тут он не может выучить церковно-славянские слова? Их штук двадцать всего, – парирует батюшка. – Значит, человек не очень-то и хочет ходить в храм. Он читает романы на английском, а Евангелие за всю жизнь так ни разу и не прочтет… 

Господь направляет нас, иногда дает знаки. Некоторые называют это интуицией, некоторые толкуют сны. Но решения в итоге принимаем мы сами. Кто-то слепо идет за вождями, грабит храмы и пляшет на гробах праведников. А кто-то спасается в труде. Кто-то ждет момента, чтобы прихлопнуть бабочку и высмеять пророка. Кто-то остается честен перед собой и перед Богом. А согрешив, находит смелость покаяться.

Добрый отец не будет неволить ребенка, но всегда даст хороший совет. Прислушаемся – и услышим. А дальше все в наших руках, как сказал тот старец из притчи.