Кондратенко А. Внутри купола. Соловки

160 км от Полярного круга есть Ботанический сад. Там растут розы, куст дуба и дерево принца Уэльского. Этим летом, в августе, мы были волонтёрами этого сада – на Соловках, в Белом море. Не спеша рассказываю, как там было.

Дорога

Поехать туда было непросто. Проведши несколько волонтёрских сезонов на Валааме (тоже северный (для москвичей) остров, на Ладоге) я думал, что это будет большое тоже самое. Был неправ.

Поезд из Москвы шел через Карелию и Архангельскую область почти сутки. Наконец, мы прибыли в Беломорск, небольшой город на реке Выг, венчающий тот самый Беломорканал. Основная группа волонтеров – около 20 человек, в основном женщины – приехала на день раньше и посетила петроглифы (доисторические наскальные рисунки), но мы были в числе догоняющих. Группа ночевала на турбазе. Нас предупредили, чтобы мы не выходили за ворота – на улицах ночью видели медведя. Привет, русский миф.

Здесь мы погрузились на катамараноподобный пароход «Сапфир». Как с волонтёров, с нас брали по 1200 рублей за проезд, на 300 меньше полной стоимости. Переход по Белому морю занял 4 часа.

Погода была хорошей, мы шли быстро и тихо. В середине пути свои спины нам показали несколько белух, больших северных дельфинов. Неподалёку виднелась живописная гряда пустынных островов, называемых Кузова, издалека похожих на надвинутый капюшон.

Сад

Наконец, показался Соловецкий архипелаг. Внушительный монастырь ещё времён Ивана Грозного был обнесён большим посёлком двух-трёхэтажных домов из дерева, кирпича, а кое-где и панелей – будто миниверсия городских многоподъездных «стен».

У причала буханки и пазики развозили туристов и грузы – главный транспорт на острове. Один такой автобус и доставил нас к Ботаническому саду, в 4 километрах от посёлка.

Нужно заметить, что поездка получалась очень дешевой для нас. Помимо дороги, нужно было заплатить по 200 рублей в день за еду (группа сама себя кормила). Заезд длится 2 недели.

Ботанический сад, он же Макарьевская пустынь, он же Хутор Горка (уловите здесь три основные эпохи соловецкой истории), расположился между живописных холмов. Пройдя за табличку «Не входить» в сосновый бор на склоне одного из них, мы оказались в волонтёрском лагере. Здесь были палатки, стоящие на ровных деревянных настилах, крытый «павильон» для принятия пищи, печка для готовки, лавочки, кострище. Мы поставили свою палатку; у кого не было – мог получить всё необходимое здесь же. Холм спускался к озеру Перт, где у нас был свой старенький причал.

Любезная заведующая садом Ольга Васильевна в тот же вечер провела для волонтеров экскурсию. Основная дорога сада огибает первых холм и взбирается на второй по длинной аллее лиственниц. Эти деревья обыкновенно не сажают в аллеи, но здесь она возникла в лагерные времена – когда то, что обыкновенно, было попрано. Дорога приводит к стоящей на холме «даче архимандрита», где в советскую эпоху жило лагерное начальство. Сама «дача» – трёхэтажный гармоничный дом, сложенный из карельских широких брёвен. За ним есть маленькая часовенка с сохранившейся наивной неканонической росписью – очеловеченные солнце, луна и другие небесные светила.

На третьем холме, куда можно перейти от дачи, находится часовня побольше, освященная во имя св. Александра Невского. Здесь есть смотровая площадка с просекой на юг, откуда виден монастырь. Ниже, на террасированном склоне, разбит аптекарский огород с большим количеством растений. На другом склоне, куда нет доступа туристам, можно найти заросшие каменные груды – первая келья монаха, который поселился в этой пустыни, колодец; видны и «террасы» на холме, следы его огорода. Здесь уединялся настоятель Соловков Макарий, по чьему имени и названа пустынь (валаамский привет – он сперва подвизался там).

На самом первом холме, у входа в сад, находится единственный сохранившийся соловецкий поклонный крест дореволюционных времён. Говорят, что раньше такого высокого леса вокруг не было, и крест служил навигационным ориентиром в Белом море – поэтому его и оставили. Тропа к нему закрыта, крест в аварийном состоянии: каменное основание, куда вставлено мощное древко, постепенно разваливается. Мне, как волонтёру, можно было сходить – по секрету.

Неподалёку от аллеи есть дерево, которое в 2003 посадил принц Уэльский Чарльз своими руками без перчаток. Оказалось, он любит ботанические сады. С тех пор, высокие гости – генерал-майоры, да директора разных «росгос», стали тоже что-то сажать. Грант вместе с саженцем, правда, привез только англичанин. Тогда купили минитрактор, издали буклет, а на сдачу – всё волонтёрское снаряжение.

Кремль

Уходя в посёлок из нашего лагеря, я шутил, что идём «в город». На Соловках живёт чуть меньше тысячи человек. Кроме туристического сектора, гостиниц, сувенирных и кафе, здесь есть больница, библиотека, школа, почта и сбербанк.

Но центром всего, конечно, является монастырь-крепость. Это 5-башенный кремль, сложенный из огромных валунов. Высота стен равна четвертому-пятому этажу. Главный храм и крепость строились при митрополите Филиппе Колычеве в XVI веке (том самом, который будет умучен Малютой Скуратовым в опричнину). Храм дышит старинной Русью, той, которую рисовали Билибин и Нестеров. Перерождение этого стиля можно найти в московской Марфо-Мариинской обители на Третьяковке, русском модерне начала ХХ века.

Монументальный, одновременно аскетичный и изящный, узнаваемо русский, космический дредноут и древний собор, храм-былинный бастион – я, в общем-то, и не пытаюсь скрывать своих пристрастий этому духу. Если бы кто-то попросил показать «русский дизайн», то пусть этот храм будет моим примером.

Возделывая

На пяти обрабатываемых гектаров в саду три работника, поэтому они придумали приглашать волонтёров. Волонтёры должны работать по четыре часа в день, с девяти до часу, либо можно работать целый день и затем иметь выходной. Мужская работа заключается в копке и выкорчёвывании больших камней; но большую часть времени мы, вместе с работником сада Олегом, обходили забор и меняли сгнившие столбы. За неимением лучшего, работали по оригинальной, нами же придуманной технологии – внутрь надломившегося пустотелого бетонного столба загоняли подходящее сосновое поленце. Некоторые столбы стояли прямо в болоте. Девушки, в основном, работали на прополке грядок и уборке травы.

Ещё была работа по обеспечению своего лагеря – наколоть дров, растопить печь, да носить питьевую воду из светло-серого столетнего колодца, приятно поскрипывающего древесным механизмом.

В такие минуты, особенно в утренней тишине, проходя с ведёрками по тропинкам сада, среди многоликой северной хвои, я думал – что движет человеком, созидающим ботанический сад? Он не приносит особого урожая, кроме цветущей гармонии, минут созерцания и нескольких вёдер яблок. Любовный союз руки и флоры, посередине между обжитым и диким. Может, это мечта и подкорное воспоминание об утраченном рае?

Рубцы

Лагерные раны и отметины на острове всюду. Бурая нитка колючей проволоки в высокой траве. Вырезанное имя и дата на оконном проёме старинной галереи. Бараки, где и теперь живут.

На второй день поездки мы отправились в один из скитов, километрах в 10 от Ботанического сада. Одна из особенностей Соловков – долгие дороги. Мы шли пешком.

На Секирной подвязались основатели монастыря, Савватий и Герман. По старой монастырской легенде, в древности ангел высек жену рыбака и сказал, что здесь, на этом холме, куда мы направлялись, место для монахов, а не для женского полу. Гору – самую высокую на острове – стали называть Секирной. Ангел не сказал, что в двадцатом столетии здесь будет штрафной изолятор лагеря; а название обретёт второй, болезненный смысл.

На горе стоит храм, увенчанный настоящим действующим маяком. Чуть поодаль от него – несколько стендов с рассказами тех, кто прошел это место. Дальше тропинка ведёт к найденному захоронению. Мы спустились туда.

Здесь не поют птицы и почти не шумит ветер. Среди леса, во мху – углубления, отмеченные крестами и подписями – «9 человек», «4 человека», «6… Их рыли впрок, по весне, чтобы хватило на весь год. На Секирной умирали много.

Я закрываю глаза, пытаясь на секунду забыть о том, где нахожусь. Снова смотрю вокруг. Природа – это чистый лист, на котором человек пишет свою душу. Она в равной мере отдаст тишину и монахам, и мученикам.

Зажегши чужие свечи в небольшом деревянном постаменте, мы обходим могилы. Здесь, воистину, чаешь воскресения мертвых.

До истории

Кроме монастыря и С.Л.О.На, на Соловках имеются и доисторические лабиринты. Это невысокие – по щиколотку – выложенные из камня хитроумные симметричные узоры, по которым можно пройти до центра и выйти назад. Монахи прозвали их «вавилонами» и не трогали, несмотря на древнеязыческое происхождение. Большинство из них находятся на Заяцком острове, где можно ходить только в составе группы по тропинкам. На побережье основного острова для туристов сделали пару доступных копий этих выкладок.

Бродя по ним, я всё думал, что древние хотели этим сказать. Человеческое высказывание всегда хранит зерно разума, в какую бы культуру облечено не было.

Историки относят эти лабиринты ко III–II тысячелетию до нашей эры, выкладывали их протосаамские рыбаки, посещавшие острова. По одной из версий (самой красивой, на мой взгляд), в центре лабиринта находился небольшой дольмен (каменная горка) с захоронением. Лабиринт «запутывал» душу, если бы та хотела выйти из своей могилы в мир живых.Затем захоронения делать перестали, а «форма» и «акт» создания лабиринта – сохранились дольше самого содержания.

Прямая речь

Олег, работник сада:

Погода сейчас (начало августа) совсем не та. Обычно в это время сильные ветра, а вечером резкий штиль. Тогда все ходят с налобными фонарками к берегу, чтобы палками ловить рыбу. Стоишь по щиколотку в море, она и подплывает.

Раньше печками топили. Для этого сараи и нужны, у каждого такой сарай есть – там дрова. Но теперь в поселке почти все электричеством топят. А бензин закупаем вперёд. Мне вот на квадроцикл и всё остальное нужно на зиму две бочки. Покупаешь, на корабле привозят.

Один из волонтёров:

Хоть и север, а жизнь тут южная – два-три месяца туристический сезон, а потом тишина, метель и полярная ночь. Хотя сейчас и на Новый год стали туристы приезжать.

Охранник сада:

Местные все работают кто в библиотеке, кто в музее, кто ещё где. В туристических ларьках – это из Архангельска приезжают. Это же сезонная работа, а людям надо постоянную работу.

Погода, природа, рыба

Соловецкая скоротечная погода – притча во языцех. В один из вечеров, солнце ярко садилось в густой желтизне, по небу шли мелкие облака, не закрывая синевы. Что-то начало накрапывать, но я несколько раз уверенно повторил – «Дождя не будет, совсем не похоже». В следующие семь минуты мы вымокли до нитки, перебегая до ближайшего укрытия. Яркие капли даже не стеснялись открытого садящегося солнца. А потом – всё кончилось.

Обычно же, небо здесь белое, звёзды видны редко. Ветра с моря пронизывающие, холодные. Часто приходят туманы, солнце становится похоже на растёкшийся желток в густой морской белизне. В начале августа температура держится между 12 и 18 градусами. Камни, мох и карликовые деревья составляют главную примечательность местного пейзажа.

Почти весь остров покрыт черникой, а на болотах растёт ярко-оранжевая морошка, настойку из которой наливают в местном кафе. Гуляя, мы несколько раз встречали ондатру в придорожной наводнённой канаве. Выходила на нас посмотреть и лиса из леса; она же любила нас попугать в пять утра своим скрипучим зовом, будто дерево долго надламывают.

Любителям рыбы стоит поехать сюда ради местных трапез. Палтус, треска, зубатка и главный бренд – селёдка, когда-то доставлявшаяся к царскому столу. Её здесь не только солят, но жарят и даже коптят. Всё это можно отведать за недорого в просторных и светлых монастырских трапезных палатах, если конечно, угадать время между жадными туристическими потоками.

Жизнь

Поздний вечер. В конференц-зале одной из гостиниц идёт концерт бардовского фестиваля, исполнители приехали из столиц и других городов. Люди сидят на скамеечках или на земле у открытого окна, откуда льются переборы и насвистывания – в самом зале уже слишком много народу. Мы слушаем пару куплетов, потом неспеша отправляемся домой, в палатку – тут привыкаешь много и долго ходить.

На Соловках много жизни. Я не знаю, как на самом деле, но меньше всего остров похож на типичную умирающую провинцию. Здесь большой поток туристов, бесчисленное количество семинаров, мастер-классов, школ, лекций. Кроме того, Соловки – мекка художников, здесь два или три специализированных магазина, много юных мольбертоносцев.

Ожидая увидеть бирюзовые стены и пыльные экспонаты краеведения под стеклом, мы посетили местный «Морской музей». Щеголеватый и современный музей посвящен северному мореходству и делает эстетику из сурового быта поморов и северного фольклора. Экспозиция размещена на балконах судостроительного дока, а внизу лежит дееспособная, воссозданная по старым технологиям поморская шняка – длинная лодка на четверых рыболовов. Музей работает бесплатно, бесплатны и экскурсии – участвуют меценаты. Здесь можно купить и местный литературно-исторический альманах, издаваемый «Товариществом северного мореходства».

На другом конце острова есть даже работающий промысел – посёлочек Ребалда. Туда можно добраться, если ехать по старой насыпи узкоколейки, которая действовала на острове несколько лагерных лет. Здесь добывают ламинарию, длинную глубинную водоросль. Добытчики уходят в открытое море на несколько километров и срезают морскую капусту короткими косами. Перерабатывает её завод в Архангельске.

Конечно, здесь есть и алкаши, скидывающиеся у магазина на чекушку, есть и покосившиеся сараи с гниющими лодками и живописные развалины каменных церквей и другие черты медленной смерти через время – но она не господствует здесь, застилая всё бледно-очаровательным покровом.

Жизнь жительствует – и это главное впечатление.