Куликов С. Соловки: о чем молчат чиновники и реставраторы

Сергей Куликов, главный архитектор Центральных научно-реставрационных проектных мастерских Минкульта РФ, автор проектов реставрации Кирилло-Белозерского, Ферапонтова, Соловецкого, Ново-Иерусалимского монастырей, лауреат премии правительства РФ в области культуры, рассказал ИА REGNUM о реставрации памятников истории и культуры на Соловках, отсутствии там «руководящей и направляющей», трагической судьбе деревянных церквей Русского Севера, коррупции в реставрационной отрасли и о многом другом.

– Есть Валаам, а есть Соловки. На Валааме тихо и благолепно, а на Соловках совещание за совещанием. Почему?

– Ситуации у Валаама и Соловков разные. Людей с Валаама переселили, и он стал больше церковным, чем музеем или общественным пространством. А Соловки – агломерат: есть наследие, монастырь, поселок, есть природа, есть общественное внимание. Притирание музея и монастыря было на первом этапе сложное, но достаточно эффективное. И поселку место в том раскладе находилось. Была разработана стратегия развития в начале 2010 года, которая долго рассматривалась, обсуждалась, и параллельно с ней концепция сохранения культурного наследия, которую приняла коллегия Министерства культуры РФ в 2013 году. Но для архипелага вопрос в подчинении-неподчинении, управлении, он по-прежнему самый сложный. Да на Руси всегда так, как в боярской думе – кто сидит выше… Ни к какому согласию дело пока не пришло, идет процесс…

– В чем основная проблема на Соловках?

– Это отсутствие «руководящей и направляющей». В концепции 2013 года все было описано – есть природный компонент, историко-архитектурный компонент и социальный, и социально-экономический. Нужно один раз сказать – всё ребята, хватит бесконечно изучать, «многие знания – многие печали». Надо действовать и признать или главенство Русской православной церкви, со всеми возможными издержками для наследия, или какой-то другой вариант, включающий интересы всех сторон. По моим сведениям, все ещё идет проработка вариантов…

– Может, все на архипелаге отдать Церкви?

– Я не знаю, насколько готова Церковь, возникает вопрос ответственности. Все памятники у нас передаются в долгосрочное пользование, а тут еще и природный комплекс, который далек от ее интересов, и поселок, который вряд ли Церковь на себя готова взять. Я не вижу препятствий в создании попечительского совета, куда войдут все, и Церковь, и гражданская власть, и Министерство культуры, тот же музей. Но что-то должно всех объединить.

– «Фонд по сохранению и развитию Соловецкого архипелага» во главе с Фрадковым и его попечительский совет не может стать такой управляющей компанией?

– Фонд задумывался для этого, но пока я не вижу реальной отдачи. Может, я не в курсе, так как сейчас далёк от этой темы. Единственное, что я вижу, так это доработка ранее сделанного, порой даже без упоминания первоисточников. Да и у фонда нет полномочий заменить исполнительную власть на территории, он ведь создавался в целях содействия возрождению Соловков.

– Что правильно делается в реставрации на Соловках, а что неправильно?

– Парадигма проекта реставрации и приспособления монастырского ансамбля была заложена в советское время, в 1986 году, его сделала так называемая «соловецкая бригада» под руководством Веры Владимирской. С того времени идут коррективы тех проектных решений в связи с естественной деградацией или заменой функционального назначения тех или иных объектов. Если ты ничего не делаешь и бросаешь памятники, то они неизбежно деградируют. Например, будучи федеральным архитектором в конце 1990-х – начале 2000-х годов я писал обращения, ходил в министерство и выбивал деньги на исследования и на проектные решения по монастырскому гидроузлу. При всей необходимости воссоздания внешней красоты монастырских зданий и стен, куполов и крестов, проблема каналов никак не решается. Но суффозия по территории идет, Святое озеро наполняется, набережная ветшает, каналы не работают, и эта реальная проблема влияет на техническое состояние большей половины комплекса, особенно его южной части.

– Сильный всплеск эмоций вызывало строительство соловецкого музея по несогласованному с ЮНЕСКО проекту, спиливание болгарками лишайников с монастырских стен и заливка бетона меж валунов. Что это было?

– Вопрос носит характер не профессиональный, а скорее эмоционально-художественный. Стены с лишайниками, меняющими цвет от сезона, очень красивы. Но лишайники – симбиоз водорослей и грибов, и, по оценке минералогов, потихонечку ведут процесс превращения камня в грунт. И в советское время стены чистили от лишайников, и в более позднее. Проблема возникла из-за небрежности нынешних реставраторов, которые не умеют аккуратно работать и даже протирать потеки раствора на камнях, отсутствует культура производства. После их работы остались пятна раствора, камни стали седыми, лишайников не стало, и привычный облик поверхности был утрачен. Ничего эстетически хорошего не получилось.

А укрепление кладки раствором необходимо при любом её характере. В Ново-Иерусалимском монастыре в 1723 году рухнула западная часть и шатер ротонды собора. У него стены были так же сложены из валунов и пролиты раствором, но некий подьячий Матвейка снял ранее кровельное железо и дел неизвестно куда, накрыто всё было желобьем, и раствор вымылся, западная стена собора рухнула. Переход количества в качество происходит незаметно.

– В 2019 году патриарх очень резко высказался о реставрации Соловков, когда осваивается всего 10% от выделенных средств. В этом году, по разным причинам, на Соловки он не приехал вовсе.

– Я не присутствовал при этих заявлениях и реальную картину не знаю, но догадываюсь, зная патриарха достаточно давно. Видимо он почувствовал, что нельзя быть соучастником этого процесса своим присутствием. Нужно иметь хозяйственное чутье, чтобы реализовать то, что наработано, а не постоянно пытаться дезавуировать или корректировать. Корректировка идет до бесконечности. Здесь вопрос про то, что на повестке дня должны быть реальные процессы, а не бесконечная проверка запятых.

– Как правительство Архангельской области, в состав которой входят Соловки, участвует в процессе?

– В 2000–2010 годы активность правительства Архангельской области была очень высока. Мы были в еженедельном контакте с главным архитектором области Дмитрием Яскорским, когда писали стратегию. Сейчас все как будто успокоились, дескать, есть фонд, он назначен по указу государеву, он все решит. Комплексность и интенсивность работы начала 2000–2010-х годов, на мой взгляд, не прослеживается.

– Деревянные церкви Русского Севера гибнут – на единицы выделяются огромные деньги, а 95% не получают даже противоаварийных работ. Что делать?

– Пять или шесть лет прошло, как начала разрабатываться концепция восстановления деревянного зодчества, в соответствии с поручениями президента. Волею судеб я был составителем технического задания на её разработку. В 1980-е годы создавались резерваты, музеи деревянного зодчества – Малые Корелы, Шушенское, Витославицы и еще ряд музеев. Они создавались историко-архитектурные и этнографические, но в большей части сохранили этнографический характер. Во многих нет квалифицированных плотницких бригад, нет архитектурной службы, но в штате они имеют сторожей, закрепленных за отдельными памятниками не в границах музея. Такие сторожа траву окашивали, двери закрывали, пугали туристов, которые костры разжигают, и это очень много значит.

Есть уникальные памятники, которые стоят одиноко на территории, – проведем реставрацию на месте, вложим большие деньги, а дальше что? Кто будет хозяином? Без сторожей их вряд ли можно сохранить. Надо, на мой взгляд, административно подчинять памятники какому-то музею или кому-то еще, сохраняя на месте, или перевозить в музей деревянного зодчества. Другое вряд ли получится, хотя есть проблема пейзажа и сохранения шедевров народного зодчества на месте. Кстати, появились подвижки в финансировании противоаварийных работ, пилотные проекты запущены.

– Как вы относитесь к волонтерским организациям, таким как «Общее Дело»?

– С уважением и с настороженностью одновременно. С уважением, когда в «Общем Деле» присутствуют такие известнейшие реставраторы, как Андрей Боде, Воеводин Илья, которые реализуют свой профессиональный заряд вместе с волонтерами.

Волонтеры есть во всем мире, но там университетские кампусы, где обучаются специалисты высшего класса и проходят курсы волонтеры. Это залог качества. А когда памятники отдаются на откуп, на «ура!», что-то поскребли, покрасили… А дальше что? Если мы государство, то отношения с наследием должно строиться через закон, ибо он гарантирует сохранность памятников каждому гражданину страны. А волонтеров, общественность нужно поддерживать, встраивая в процесс сохранения.

– Что происходит в музеях деревянного зодчества Кижи и Малые Корелы?

– В Кижах закончена Преображенская церковь, сейчас наша организация взялась за проект Покровской церкви. В Кижах родилась школа плотницкого мастерства, мастерская имени В. Рахманова, которая решает вопросы по консервации, инженерному обеспечению и т. д. Опыт Кижей положительный при том, что коллектив там сложный, но заинтересованный. Вот в Малых Корелах остро не хватает профессионального подхода.

У меня полно знакомых плотников-реставраторов. Они чем угодно занимаются в Архангельске, корабли строят, кружки ваяют, уходят на другие территории. Но почему-то в Малых Корелах я не слышал, чтобы что-то происходило по привлечению поморских плотников с их богатым опытом.

Много информации в прессе об архангельских Малых Корелах? Немного. Кижи звучат постоянно, Витославицы в Великом Новгороде – конференции, мастер-классы, сюжеты в «Вестях культуры». Даже музей за Уралом, и то в СМИ постоянно. А Малые Корелы, которые достойны внимания, где собраны великолепные памятники, как научный центр не звучат. Вопрос не только к музею, но и к местному министерству культуры – почему музей не подается как особый культурный феномен области.

– Пример Кирилло-Белозерского и Ферапонтова музеев-монастырей лучший на Русском Севере?

– Вложения в Кириллов несопоставимые с другими территориями. За последний год сделано то, о чем я не мечтал, – башни Нового города сделаны, приспособлены под музейные нужды, сейчас идёт реставрация стен. Территория развивается, живет. С другой стороны, туристический поток в музей на грани возможной антропогенной нагрузки. Нужно его дифференцировать, чтобы он шел в город, в область. Когда я начинал свою карьеру, например, в Ферапонтове было 1,5–2 тысячи туристов, сейчас там их 25 000 в год, это максимум, что можно вместить. Это результат внимания федерального центра, но и область тоже прикладывает усилия – дорога от Вологды до Кириллова – Ферапонтово идеальна.

– Как вы оцениваете реставрацию памятников культуры в Москве и Петербурге?

– Москва живет по своим законам, мы относимся к федеральному министерству, и участие в московских проектах небольшое. Наши объекты – Кремль, Музей имени Пушкина, крупные усадебные комплексы. С одной стороны, в Москве вроде как бы все выстроено хорошо – административно, финансово. Фактически качество реставрационных работ желает лучшего – порой они направлены на внешнюю сторону, чтобы было чистенько и в короткое время. В Питере посложнее, в городе мало чего происходит, преображаются точечные, крупные объекты, как правило, федеральные. Это Эрмитаж, Петропавловская крепость, Александро-Невская лавра, форты Кронштадта. В 2003 году к юбилею города там было много сделано в части фасадной реставрации, и профессиональный потенциал есть, хотя он сильно раздроблен, и когда был разрушен Санкт-Петербурский филиал института «Спецпроектреставрации» – опытный коллектив рассыпался на отдельные фирмы. Недопустимо не иметь в таком городе сильного научно-реставрационного центра!

Беседу вел Владимир Станулевич