Коскелло А. «Сопротивлялся наш "владычка" без озлобления»

«Вид имел сельского попика…»

В кабинете академика Д.С. Лихачева долгие годы на видном месте находился портрет одного священнослужителя. Портрет часто привлекал внимание посетителей, люди спрашивали – кто этот человек. Желающим Дмитрий Сергеевич охотно и подробно рассказывал, что это – епископ Виктор (Островидов). Человек, который спас ему жизнь на Соловках.

Из воспоминаний Д. С. Лихачева:

«Духовенство на Соловках делилось на «сергианское»… и «иосифлянское», поддерживавшее митрополита Иосифа, не признавшего декларации. Иосифлян было громадное большинство. Вся верующая молодежь была также с иосифлянами. И здесь дело было не только в обычном радикализме молодежи, но и в том, что во главе иосифлян на Соловках стоял удивительно привлекательный владыка Виктор Вятский… Он был очень образован, имел печатные богословские труды, но вид имел сельского попика… От него исходило какое-то сияние доброты и веселости. Всем стремился помочь и, главное, мог помочь, т.к. к нему все относились хорошо и его слову верили…».

В рассказе Дмитрия Сергеевича речь идет о 1929–1930 годах, когда в Соловецком концлагере одновременно отбывали срок несколько «иосифлянских» епископов – епископ Серпуховский Максим (Жижиленко), смоленский викарий Иларион (Бельский), а также два вятских викария – епископ Яранский Нектарий (Трезвинский) и епископ Глазовский Виктор (Островидов). Именно последнего Дмитрий Сергеевич упоминает как Виктора Вятского. В 1928–30 гг он был заключенным 4 отделения СЛОНа и работал там бухгалтером канатной фабрики.

Как известно, сам Дмитрий Сергеевич попал на Соловки 22-летним студентом, за участие в братстве преподобного Серафима Саровского.  О епископе Викторе заключенный Дмитрий Лихачев услышал еще перед отправлением в Соловецкий лагерь, в пересылочном пункте на Поповом острове. Тогда всех вновь прибывших заключенных загнали в переполненный сарай, где они отстояли всю ночь. Когда под утро Дмитрий уже почти терял сознание, и не мог стоять на отекших ногах, его подозвал старый священник и уступил свое место на нарах. Перед отправкой он шепнул ему: «Ищи на Соловках отца Николая Пискановского и владыку Виктора Вятского, они тебе помогут».

В первое же утро в камере тринадцатой роты Дмитрий увидел на широком подоконнике старичка-священника, штопавшего свою ряску. «Разговорившись со священником, – вспоминает Лихачев, – я задал ему, казалось, нелепейший вопрос, не знает ли он (в этой многотысячной толпе, обитавшей на Соловках) отца Николая Пискановского. Перетряхнув свою ряску, священник ответил: «Пискановский? Это я». Сам неустроенный, тихий, скромный, он устроил мою судьбу на Соловках наилучшим образом, познакомив с епископом Вятским Виктором».

В воспоминаниях Лихачева владыка Виктор упоминается не раз:

«Однажды я встретил владыку (между собой мы звали его «владычкой») каким-то особенно просветленным и радостным. Вышел приказ всех заключенных постричь и запретить ношение длинных одежд. Владыку Виктора, отказавшегося этот приказ выполнить, забрали в карцер, насильно обрили, сильно поранив лицо, и криво обрезали снизу его рясу. Он шел к нам с обмотанным полотенцем лицом и улыбался. Думаю, что сопротивлялся наш «владычка» без озлобления и страдание свое считал милостью Божией»

Впоследствии Д.С. Лихачев не раз говорил, что, находясь на Соловках, он понял отличительную черту «русской святости», открывшуюся ему в образе епископа Виктора, которая заключается в том, что «русский человек счастлив пострадать за Христа».

Жизнь и посмертная судьба святителя Виктора (в 2000 году Юбилейным Архиерейским собором Русской Православной Церкви он был причислен к лику новомучеников и исповедников Российских) – cвоеобразное зеркало трагедии Русской Церкви в  XX веке. Суть трагедии – прежде всего, в ее непонятости. «Иосифлянский епископ»… что это значит? И почему, как пишет Дмитрий Сергеевич, на Соловках «иосифлян» было большинство? Почему так боялась советская власть этих незлобивых, в сущности, людей «с видом сельского попика»? Ответ и в самом деле не очень прост.

Для основной массы православных людей в современной России конфликт между «иосифлянами» и «сергианами» – это, в лучшем случае, страница из учебника истории. Кажется, что никакого противостояния будто бы и не было. Формально конфликт урегулирован даже на уровне святцев – имена и тех, и других есть в соборе новомучеников Российских. А то, что духовенство когда-то «делилось» на какие-то группы, и то, что за принадлежность к «непоминающим» можно было оказаться на Соловках или лишиться жизни, словно бы признано ничего не значащим «преданьем старины глубокой». Мало ли кого и за что преследовала безбожная власть?..

И все же, рискнем предположить, что без понимания того, что происходило в Русской Церкви восемьдесят с лишним лет назад, мы едва ли можем в полной мере понимать день сегодняшний.

Виктор Вятский

При крещении его нарекли Константином. Потомственный священнослужитель, сын сельского псаломщика, он закончил семинарию в Саратове, Духовную академию в Казани. Когда-то способного и «пылкого» юношу заметил ректор КазДА, легендарный «уловитель студенческих душ в монашество» епископ Антоний (Храповицкий). Внимание «аввы Антония» дало молодому человеку путевку в жизнь – в 1903 году, уже после перевода владыки Антония из Казани на Волынскую кафедру, 25-летний выпускник Академии Константин Островидов был пострижен им в монашество с именем Виктор. Уже на следующий день после пострига состоялась хиротония Виктора в иеродиакона, а еще через день – в иеромонаха.

Начитанность иеромонаха Виктора, его способность к миссионерской деятельности были востребованы в дореволюционной Церкви. Уже в 25 лет он был настоятелем прихода, после двух лет настоятельства провел три года в составе Русской Духовной миссии в Иерусалиме, по возвращении на родину в возрасте 32 лет стал архимандритом и настоятелем Троицкого Зеленецкого монастыря под Петербургом.

Когда случился октябрьский переворот, архимандриту Виктору было 40 лет. Образованный, принципиальный, горячий проповедник – он стал одним из тех бесстрашных ревнителей веры, в которых так нуждались новопоставленный Патриарх Тихон и вся Церковь в годы «красного террора».  Когда русские епископы один за другим погибали от рук воинствующих безбожников, когда многие священнослужители стремились «залечь на дно» и всячески скрывали свою принадлежность к православию, архимандрит Виктор автоматически оказался на передовой: в кровавом 1919 году он был призван на архиерейское служение и сделан епископом Уржумским, викарием Вятской епархии. В дальнейшем вся его жизнь и служение были связаны с православными приходами Вятской земли.

Вскоре оказалось, что Виктор Вятский, обыкновенный русский епископ, с внешностью, как писал Д.С. Лихачев, «сельского попика», своей готовностью пострадать за Христа, представлял для советской власти угрозу большую, нежели сотни пропагандистов-антисоветчиков.

Епископ-контрреволюционер

Коммунисты начали преследовать новопоставленного епископа уже в 1920 году, вскоре после приезда владыки на место служения. Первый арест большевики мотивировали тем, что владыка «агитировал против медицины»(!), так как во время эпидемии тифа он призывал верующих усилить молитву об избавлении от болезни и чаще кропить свои жилища Крещенской водой. В результате по постановлению Вятского губревтрибунала пять месяцев епископа продержали в заключении.

Снова владыка оказался за решеткой в следующем 1921 году – как и многих архиереев, большевики арестовали его за осуждение обновленческого раскола. В связи с арестом вятского правящего архиерея епископа Павла, епископ Виктор (тогда он был епископом Глазовским, викарием Вятской епархии) временно исполнял обязанности управляющего епархии, и в этом качестве опубликовал и распространил по приходам свое воззвание к пастве. В тексте воззвания владыка убеждал верующих не уклоняться в обновленчество:

«..Умоляю вас, возлюбленные во Христе братья и сестры, а наипаче вас, пастыри и соработники на ниве Господней, отнюдь не следовать сему самозванному раскольническому соборищу, именующему себя “церковью живой”, а в действительности “трупу смердящему”, и не иметь какого-либо духовного общения со всеми безблагодатными лжеепископами и лжепресвитерами, от сих самозванцев поставленными…»

Наблюдая, как под влиянием воззвания владыки стремительно тают позиции «живоцерковников» в Вятской епархии, 25 августа 1922 года местные чекисты арестовали как епископа Виктора, так и недавно освободившегося епископа Павла, и переправили их из Вятки в Москву, в Бутырскую тюрьму. На вопрос следователя, как он относится к обновленцам, владыка ответил: «Признать ВЦУ я не могу по каноническим основаниям…»

По результатам «следствия» 23 февраля 1923 года епископы Павел и Виктор были приговорены к трем годам ссылки. Владыка Виктор был сослан в Нарымский край Томской области. Деревенька, где его поселили, стояла в глуши среди болот, дорог в округе не было, добраться туда можно было только по реке…

По окончании срока ссылки владыка Виктор вернулся в Вятку, но власти не позволили ему надолго задержаться у паствы. 14 мая 1926 года владыка был снова арестован, и снова отправлен в Бутырки. Теперь в вину ему вменялась «организация нелегальной епархиальной канцелярии». На этот раз ссылка не была столь далекой – владыка был принужден проживать в пределах собственной епархии, в городе Глазове Вотской АО.

1 октября 1926 года, освобожденный из Бутырской тюрьмы, владыка прибыл в Глазов. Вплоть до июля 1927 года он служил епископом Ижевским и Вотским, временно управляющим Вотской епархией.

«Викториане»

Крестный путь Виктора Вятского начался в 1927 году. 29 июля 1927 года заместитель местоблюстителя патриаршего престола митрополит Сергий (Страгородский) по требованию советских властей выпустил печально известную Декларацию о «лояльности». Мнения епархиальных архиеереев по поводу этого документа, как известно, были радикально противоположными. Владыка Виктор не счел для себя возможность зачитать этот текст своим прихожанам и… отослал Декларацию обратно митрополиту Сергию. С этого момента Виктор Вятский стал неугоден не только коммунистам, но и тем, кто раньше считался «своим».

Митрополит Сергий попытался переместить «нелояльного» владыку и назначил его епископом Шадринским, викарием Екатеринбургской епархии. Епископ Виктор, будучи к тому же административно ссыльным в Глазове, отказался от назначения. В октябре 1927 года он написал письмо митрополиту Сергию с осуждением Декларации. Не получив ответа, как и многие другие «несогласные» владыки тех лет, в декабре 1927 года епископ Виктор объявил о прекращении молитвенного общения с митрополитом Сергием и переходе своей епархии на самоуправление.

Дальше все развивалось по сценарию, запланированному Тучковым: спор между владыками привел к раздору между верующими. Раскол Церкви был налицо. Решение владыки Виктора об отделении поддержали православные приходы в Вятке, Ижевске, Воткинске, в Глазовском, Слободском, Котельническом и Яранском уездах. Сторонники митрополита Сергия назвали их раскольниками – «викторианами»…

В конце февраля 1928 года Преосвященный Виктор написал «Послание к пастырям», в котором подверг критике содержание Декларации митрополита Сергия:

«Иное дело – лояльность отдельных верующих по отношению к гражданской власти, и иное – внутренняя зависимость самой Церкви от гражданской власти. При первом положении Церковь сохраняет свою духовную свободу во Христе, а верующие делаются исповедниками при гонении на веру; при втором положении она (Церковь) лишь послушное орудие для осуществления политических идей гражданской власти, исповедники же веры здесь являются уже государственными преступниками…»

Эти слова скоро стали известны Секретному отделу ОГПУ, и 30 марта 1928 года поступило распоряжение: арестовать епископа Виктора и доставить в Москву во внутреннюю тюрьму ОГПУ. 4 апреля владыка был арестован и доставлен сначала в тюрьму в город Вятку. Там 6 апреля епископу было объявлено, что он находится под следствием, а затем под конвоем он был переправлен в Москву.

Чекисты закономерно расценили поведение «нелояльного» владыки как «антисоветскую пропаганду». Владыке было предъявлено обвинение в том, что он «занимался систематическим распространением антисоветских документов, им составляемых и отпечатываемых на пишущей машинке». По версии сотрудников ОГПУ, «наиболее антисоветским из них по содержанию являлся документ – послание к верующим с призывом не бояться и не подчиняться советской власти, как власти диавола, а претерпеть от нее мученичество, подобно тому, как терпели мученичество за веру в борьбе с государственной властью митрополит Филипп или Иван, так называемый “Креститель”».

18 мая того же года епископ Виктор был приговорен к трем годам концлагеря. В июле он был доставлен на Попов остров и стал ждать переправы на Соловки…

«Каждого человека надо чем-нибудь утешить»

Пребывание владыки на Соловках запечатлелось в памяти многих тогдашних политзаключенных. Молодой Дмитрий Лихачев был не единственным, кого епископ Виктор спас от духовной (да и физической) смерти. Профессор Иван Андреев, известный филолог и богослов, также из числа «непоминающих», впоследствии эмигрировавший, вспоминал:

«Владыка Виктор был небольшого роста, полный, пикнической конституции, всегда со всеми ласков и приветлив, с неизменной светлой всерадостной тонкой улыбкой и лучистыми светлыми глазами. «Каждого человека надо чем-нибудь утешить» – говорил он и умел утешать всех и каждого. Для каждого встречного у него было какое-нибудь приветливое слово, а часто даже и какой-нибудь подарочек. Когда, после полугодового перерыва, открывалась навигация и в Соловки приходил первый пароход, тогда, обычно, владыка Виктор получал сразу много вещевых и продовольственных посылок с материка. Все эти посылки через несколько дней владыка раздавал, не оставляя себе почти ничего. «Утешал» он очень многих, часто совершенно ему неизвестных заключённых, особенно жалуя так называемых «урок» (от слова «уголовный розыск»), т.е. мелких воришек, присланных как «социально вредных», «по изоляции», по 48 статье».

Дар утешения, которым, без сомнения, обладал святитель Виктор, на Соловках был востребован как нигде. Олег Волков, писатель дворянского происхождения, проведший на Соловках не один срок (в общей сложности 25 (!) лет), вспоминал, как владыка провожал его перед отправкой на материк:

«Проводить меня пришел из кремля Вятский епископ Виктор. Мы прохаживались с ним невдалеке от причала. Дорога тянулась вдоль моря. Было тихо, пустынно. За пеленою ровных, тонких облаков угадывалось яркое северное солнце. Преосвященный рассказывал, как некогда ездил сюда с родителями на богомолье из своей лесной деревеньки. В недлинном подряснике, стянутом широким монашеским поясом, и подобранными под теплую скуфью волосами, отец Виктор походил на великорусских крестьян со старинных иллюстраций. Простонародное, с крупными чертами лицо, кудловатая борода, окающий говор – пожалуй, и не догадаешься о его высоком сане. От народа же была и речь преосвященного – прямая, далекая свойственной духовенству мягкости выражений. Умнейший этот человек даже чуть подчеркивал свою слитность с крестьянством.

– Ты, сынок, вот тут с год потолкался, повидал все, в храме бок о бок с нами стоял. И должен все это сердцем запомнить. Понять, почему сюда власти попов да монахов согнали. Отчего это мир на них ополчился? Да нелюба ему правда Господня стала, вот дело в чем! Светлый лик Христовой Церкви – помеха, с нею темные да злые дела неспособно делать. Вот ты, сынок, об этом свете, об этой правде, что затаптывают, почаще вспоминай, чтобы самому от нее не отстать. Поглядывай в нашу сторону, в полунощный край небушка, не забывай, что тут хоть туго да жутко, а духу легко… Ведь верно?

Преосвященный старался укрепить во мне мужество перед новыми возможными испытаниями… …Обновляющее, очищающее душу воздействие соловецкой святыни…теперь овладело мною крепко. Именно тогда я полнее всего ощутил и уразумел значение веры».

«Храмы», в которых «бок о бок» стояли соловецкие «иосифляне», описаны в воспоминаниях профессора Андреева:

«В глубине леса… была полянка, окружённая берёзами. Эту полянку мы называли «Кафедральным собором» нашей Соловецкой Катакомбной Церкви, в честь Пресвятой Троицы. Куполом этого собора было небо, а стенами – берёзовый лес. Здесь изредка происходили наши тайные Богослужения. Чаще такие богослужения происходили в другом месте, тоже в лесу, в «церкви» имени св. Николая Чудотворца. На богослужения, кроме нас пятерых (имеются в виду сам И.Андреев, епископ Виктор (Островидов), епископ Максим (Жижиленко) и лагерные врачи Косинский и Петров – прим.ред.),приходили ещё и другие лица: священники о. Матфей, о. Митрофан, о. Александр; епископы Нектарий (Трезвинский), Иларион (викарий Смоленский), и наш общий духовник, замечательный духовный общий наш руководитель и старец – протоиерей о. Николай Пискуновский. Изредка бывали и другие заключённые, верные наши друзья. Господь хранил наши «катакомбы» и за все время с 1928 по 1930 г. включительно мы не были замечены».

Северный край

Даже после Соловков советская власть не оставляла святителя в покое. 4 апреля 1931 года кончился срок заключения, но епископ Виктор, как и многие другие «несогласные» архиереи, согласно обычной практике тех лет, не был освобожден. Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило его к ссылке в Северный край на три года, в Коми область. Местом последней ссылки владыки стала деревня Караванная, расположенная на окраине районного села Усть-Цильмы.

В Усть-Цильме епископу стали помогать монахиня Ангелина и послушница Александра, подвизавшиеся ранее в одном из монастырей Пермской епархии и сосланные сюда после закрытия обители. Именно они стали свидетельницами последних лет жизни святителя Виктора, именно они впоследствии схоронили его и сберегли его мощи от поругания. Духовные чада из разных концов страны поддерживали его посылками и письмами.

Жизнь в Усть-Цильме была тихой и, казалось бы, незаметной. Служил он только на дому в узком кругу ссыльных иосифлян. Но не прошло и двух лет, как о владыке снова вспомнили «строители светлого будущего» 13 декабря 1932 года владыка Виктор был снова арестован. На этот раз ему и еще ряду ссыльных было поставлено в вину получение посылок с воли. На основании этого чекисты надеялись доказать существование в Усть-Цильме «антисоветской группировки». Владыку допрашивали с небольшими перерывами восемь суток. Все это время ему не давали спать и не разрешали даже присесть. «Протокол с нелепыми обвинениями и лживыми показаниями был заготовлен заранее, – сообщается в житии святителя Виктора, – и сменяющие друг друга следователи сутками повторяли одно и то же, крича заключенному в уши – подпиши! подпиши! подпиши! Однако все усилия его были напрасны – святитель не согласился оговорить ни себя, ни других».

Не добившись от владыки признания в антисоветской деятельности, 10 мая 1933 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило епископа Виктора к трем годам ссылки в Северный край. Владыка этапом был отправлен в тот же самый Усть-Цильмский район, но только в еще более отдаленное и глухое село – Нерицу. Там его поселили в доме председателя сельсовета. Последние месяцы жизни владыки, как пишет автор жития епископа Виктора, игумен Дамаскин (Орловский), были уединенными и мирными:

«Поселившись в Нерице, владыка много молился, иногда для молитвы уходя далеко в лес – бесконечный, бескрайний сосновый бор, местами перемежавшийся глубокими топкими болотами. Работа епископа здесь заключалась в пилке и колке дров. Хозяева дома, где жил епископ Виктор, полюбили доброго, благожелательного и всегда внутренне радостного владыку, и хозяин часто приходил к нему в комнату поговорить о вере».

Опыт своего пребывания в Северном краю владыка запечатлел в стихах:

Наконец я нашел свой желанный покой

В непроходной глуши среди чащи лесной.

Веселится душа, нет мирской суеты,

Не пойдешь ли со мной, друг мой милый, и ты…

Нас молитвой святой вознесет до небес,

И архангельский хор к нам слетит в тихий лес.

В непроходной глуши мы воздвигнем собор,

Огласится мольбой зеленеющий бор…