28 января 2015 года в Свято-Серафимовском храме посёлка Лоухи Костомукшской епархии в Карелии состоялось обретение мощей одного из самых почитаемых святых Русского Севера преподобного Варлаама Керетского.
Чин обретения и Божественную Литургию возглавил епископ Североморский и Умбский Митрофан. Ему сослужили благочинный Лоухского округа Костомукшской епархии иеромонах Алексий (Примакин), секретарь Епархиального управления Североморской епархии протоиерей Александр Козачук, настоятель Успенского прихода села Варзуга иеромонах Варлаам (Запорожан), иереи Александр Баруев, Сергий Чериченко, Виктор Островский и Андрей Крашенинников, иеромонах Никодим (Коливатов) и диакон Сергий Линков.
За богослужением молились прихожане Свято-Серафимовского храма и паломники из Карелии и Мурманской области. Пел сводный хор Лоухского благочиния и Североморской епархии под руководством Марины Витязевой.
Перед Божественной Литургией ковчег с мощами был изнесён из алтаря на центр храма под пение тропаря и кондака. В конце Литургии был совершён крестный ход вокруг храма. В своём слове к собравшимся епископ Митрофан рассказал историю обретения мощей преподобного.
Преподобный Варлаам Керетский: неизвестные страницы жития (комментарий в свете веры)
I
До недавнего времени среди исследователей агиографического наследия Севера полагалось бесспорным утверждение об авторской принадлежности соловецкому монаху Сергию (Шелонину) многих житий подвижников Севера Руси. Недавно обнаруженный сборник канонов письма «Сергия, смиренного инока и презвитера обители Пантократовы сущего Понта окияна на полунощной стране, иже на Соловецком отоце» [1], позволяет сделать принципиальный вывод о том, что первоначальные правдивые жития, написанные отцом Сергием в первой половине XVII века, в последующее время подвергались значительной корректуре в соответствии с «новыми веяниями времени».
Эту серьезную проблему так называемых «искусственных житий» мы подробно разбирали в книге «Преподобный Трифон Печенгский и его духовное наследие» [2], и вот теперь вновь открытые каноны Сергия (Шелонина) [3] убедительно свидетельствуют в пользу обоснованности многих наших утверждений. Об этом неблагополучии в нашей агиографии еще в конце XIX века писали видные церковные историки. «У наших писателей житий, – справедливо замечал академик Е.Е.Голубинский, – поставлялось главное достоинство их творений не в подробной и обстоятельной передаче сведений о святых, а в риторической благоукрашенности речи, так или иначе достигаемом многословии и затейном краснословии» [4].
Не секрет, что начиная с XVII века в российской агиографии стала прогрессировать некая сознательная отстраненность житий от фактического жизненного материала, когда важной становилась «не живая цельность характера, с его индивидуальными особенностями, а лишь та сторона его, которая подходит под известную норму, отражает на себе известный идеал» [5]. Для написания такого «условного» жития находилось и «благочестивое» оправдание: «Житие святого составляет принадлежность богослужения и, будучи обязательно прочитываемым в церкви на шестой песни канона, должно быть настроено на возвышенный хвалебный тон церковных песней, что требует от него не живых конкретных черт святого, а именно типических, отвлеченных, чтобы сделать эту прославляемую личность чистым олицетворением отвлеченного идеала» [6].
В книге «Преподобный Трифон Печенгский и его духовное наследие» мы допустили замечание, что «в известной мере этого влияния не избежал и автор Жития преподобного Трифона – соловецкий монах Сергий (Шелонин), хотя надо признать в иных его произведениях и очевидную самобытность, и яркий талант» [7]. Открытие подлинных канонов этого известного книжника конца XVI – начала XVII веков позволяет нам признаться в поспешности наших выводов в отношении принципиальности подхода Сергия (Шелонина) к правдивости своих «писаний». Известные ныне жития многих северных подвижников не могут более считаться подлинно «шелонинскими», поскольку очевидным образом подверглись в последствии значительному «идеологическому редактированию».
Православный люд Кольского края, призывая в помощь небесных покровителей Крайнего Севера – преподобных Трифона Печенгского и Варлаама Керетского, не разделяли в прошениях их святых имен, обращаясь к ним не иначе как: «О двоица присноблаженная, Трифане и Варлааме» [8]. Потому и мы, обращаясь к духовному наследию преподобного Варлаама Керетского, не можем разделить этих современников, игнорируя очевидную схожесть их непростых жизненных судеб, равно и последующих проблем в сфере церковного прославления.
Житие преподобного Трифона Печенгского ко второй половине XVII века было «приведено в соответствие» с требованиями, предъявляемыми к «идеальному святому». Разбойная юность атамана Митрофана решительно упразднялась; о том, что он «много крови пролил» [9] более не вспоминалось. Житие же Варлаама Керетского было столь вопиюще «не соответствующим», что «пригладить» его просто не представлялось возможным. Вся суть подвига Варлаама как раз и состояла в небывалой силе покаянии о содеянном страшном грехе убийства. Поэтому житие Варлаама сокращается до крайности, из него изымаются все подробности.
Надо признать, что в вопросе прославления преподобный отец наш Трифон имел относительно благополучную судьбу [10], в то время, как преподобный Варлаам Керетский так и не был официально канонизирован. И то очевидное местное почитание и прославление его памяти, одновременно и равночестно с Трифоном, что имелось на Севере к 1657 году, в последующее время в официальной Русской Церкви постепенно «свелось на нет». Православный люд всего северного поморья России в течение трех столетий обращался к нему в бедах и напастях, как к великому заступнику на море, почитая наравне с Николаем Чудотворцем. Все берега северных морей были уставлены обетными крестами, многие из которых сооружались в память о чудесных заступничествах преподобного Варлаама за попавших в беду поморов. Но прославлять чудотворца не спешили, соблазняясь тяжким грехом его юности. И только лишь в 1903 году, явно по промыслу Божьему, он оказался вписан в так называемый «Верный месяцеслов» и с тех пор имеет в календарях свой День памяти [11].
Святой Варлаам был реальным чудотворцем мореходов Северного океана, надежным заступником людей, что ежедневно вручали жизни свои в руки Божьи, доверяясь суровой стихии Белого и Баренцева морей. Именно там всем сердцем постигалась ими мудрость поморской поговорки: «Кто в море не хаживал, тот Богу не маливался».
Прежде, чем мы коснемся новых подробностей жития преподобного Варлаама Керетского, сохранившихся в древнем «Каноне», напомним вкратце суть непростой истории жизни этого удивительного святого XVI века.
II
«Повесть о преподобном Варлааме с Керети» [12] начинается со слов «в лета царя и великаго князя Иоанна Васильевича всея России самодержца…» И далее сообщается, что рождение и воспитание «имел Варлаам в Керецкой волости, что на море окияне» [13].
Позже, как упомянуто в Повести, Варлаам служил священником в храме святителя Николая Чудотворца «в Колском граде». Он был ревностным и одаренным пастырем: «добре подвизаяся на невидимого врага козни». Однажды, по диавольскому внушению, Варлаам, заподозрив свою жену в измене, убил ее. Глубоко раскаявшись, «и недостойна себя судив, еже священная действовати», он принял на себя особый покаянный подвиг. Уложив тело жены в карбас (большая гребная и парусная лодка), Варлаам отплыл в открытое море и, «псалмы Давидовы пояше», взирал на дело своих рук «без сна пребываше, моля Бога со слезами об отпущении греха», готовый принять кончину в штормовом «Ледоватом море».
Однако Господь судил иначе и не посылал погибели Варлааму. В то же время, куда бы ни направлял свою лодку Варлаам – ветер ему всегда был встречный и крепкий: «плаваши против зельного обуревания». Такое скитание Варлаама продолжалось немалое время: «доволно время потрудився». Рыбаки и промышленники, встречавшие этого одинокого скитальца в Баренцевом море, у Святого Носа, и в Белом море, в районе Керети, уже принимали его лодку за видение. По преданию, такой тяжкий, постоянный труд «весла из рук своих не выпускаше» привел Варлаама к горбатости.
Касаясь продолжительности его хождений, житие указывает: «дондеже оно, мертвое тело тлению предастся», то есть пока тело не истлело в прах. И поскольку он уже «довольно время потрудился», но Господь так и не дал ему смерти, Варлаам захотел «извещение приять» от Бога – не прощен ли он. В то время у побережья мыса Святой Нос обитали страшные черви – моллюски, так называемые «корабельные сверлила», «иже творяху многи пакости над лодиями мореходцев», то есть протачивали днища морских судов поморов. «Став на молитву и руце воздев на небо», Варлаам был услышан Господом, и «черви те без вести» исчезли. Так Варлаам «путь сотворил мореходцам около Святого Носа» чистым и поныне. Вскоре «преподобный оставляет мир и бывает инок, и в пустыню вселився, и Божию помощию бесовские полки победив, с миром ко Господу отиде».
Далее в «Повести» приводится «Поведание от чудес преподобного», то есть описывается несколько случаев его чудесного заступничества за попавших в беду северных «мореходцев».
Такова дошедшая до нас весьма краткая «Повесть о преподобном Варлааме с Керети» [14]. Известный российский агиограф святитель Димитрий Ростовский адаптировал текст жития к современному звучанию слов, но по сути ничего не изменял, разве еще более сократил.
III
Рассматриваемый нами «Канон преподобному Варлааму Керетьцкому чудотворцу», равно как и «Канон преподобному Трифану чудотворцу», был написан соловецким книжником Сергием (Шелониным), в то время уже архимандритом, в 1657 году. Тропари канона составлены акростихом: «Похвалу пою Варламу, новому чудотворцу Керетцкому». В начальных буквах тропарей девятой песни сокрыто имя автора («а по девятой песни имя списавшего») – Сергий. Канон входит в состав сборника канонов северным святым, который был пожертвован архимандритом Макарием «в поминовение родителей своих и во отпущение грехов своих» в «дом Живоначальныя Троицы и преподобного отца Никандра» в 1684 году.
Надо полагать, сборник этот был вывезен с Соловков упомянутым архимандритом Макарием, в свое время, в 1676 году, присланным из Тихвинского монастыря для наведения порядка в монастыре после известного Соловецкого бунта. В 1680 году архимандрит вновь вернулся в свой монастырь, а книгу вскоре, в 1684 году, пожертвовал в «Никандрову, что под Порховом, пустынь» [15].
IV
Самый главный, принципиальный вывод, который можно сделать в результате прочтения «Канона…» состоит в том, что Кольский край в XVI веке представлял собой единое, цельное духовное пространство. Пространство, пребывающее под сплоченным окормлением и молитвенным попечением великих единомышленников, коими ясно предстают пред нами выдающиеся подвижники Крайнего Севера – преподобные Трифон Печенгский, Феодорит Кольский и Варлаам Керетский. Ниже мы постараемся аргументировать строками «Канона…» это утверждение.
Теперь что касается новых подробностей жития преподобного Варлаама. В Каноне неоднократно проводится мысль о непрестанной брани, которую ведет с «князем тьмы» Преподобный. Находит подтверждение и предание о том, что тяжкое искушение, выпавшее на долю Варлаама, есть очевидное нападение бесовское, осуществленное путем духовного повреждения жены священника: «находит на твою супругу, вадя (обвиняя, клевеща – и. М.) насмешение странно» [16]. То есть матушка Варлаама внезапно стала вести себя неадекватно, соблазнительно, насмехаясь и допуская невероятную клевету на мужа.
Известная еще в начале XX века и певшаяся на архангельском береге Белого моря «Старина о Варлаамии Керетском» сохранила подлинные слова матушки:
«– Я одежды поповской боюсь,
Я твоей бороды не люблю.
Полюбила я молодчика молоденького…» [17].
«Лукавый змий, не терпяще тя зрети всегда Богу предстояща, и молитву о людях приносяща» [18], Божьим попущением ставит священника в невероятно сложное положение, наступившее, по преданию, ко времени начала Пасхального богослужения в церкви, где матушка должна была петь на клиросе. И эта тяжелейшая ситуация в Каноне трактуется именно как месть бесовская за ту непримиримую брань, которую Преподобный ревностно и рискованно вел с силами тьмы, безраздельно хозяйничавшими до того в этих «полночных землях» [19]. «Видев бо диавол свою окаянную и немощную силу, яко паучину от него раздираему, простер сеть во уловление праведного».
Как мы помним, Житие Варлаама утверждает, что преподобный служил в «в Колском граде». Канон, однако, свидетельствует об ином – убиение «жены иереевой» произошло во время службы в родном селе Варлаама, в Керети. И более того, «убийство совершивши», Варлаам хоронит тело жены: «и земле тело предав отходит во град Колу к тамошнему иерею». В последующих стихах Варлаам называет этого священника «отцом своим духовным» [20].
Там, в Коле, он «вествует об убийстве и прося прощения, слезами землю омакает, о содеянном в ярости и невоздержании». Кто же этот священник в Коле, что мог являться духовным отцом для иных священников края? Время описываемых событий, как станет понятно из дальнейшего, мы можем назвать весьма точно – это 1546 год. Именно в это время здесь находится преподобный Феодорит Кольский, просветитель лопарей, где «на устье предреченной Колы реки созидает он монастырь» [21].
О том, что тем «отцом духовным» очевидным образом мог быть лишь Феодорит Кольский, говорит невероятная дерзновенность, заложенная в самой сути той невероятной епитимии, что налагается им на Варлаама «обо всех содеянных им». Лишь подвижник такого масштаба святости, как преподобный Феодорит [22], мог взять на себя это право благословить Варлаама на страшный и великий путь, ведущий от тяжкого падения к великой славе.
О том и говорит Варлааму «его отец духовный», что «дает ему иго легкое: мертвого носить во гробе, дондеже изгниет тело умершее, самому же в посте и молитве пребывать, и таковое воздержание иметь, что рыбою только на Пасху единою причащатися» [23]. Варлаам «таковое запрещение приняв спешит радуяся и сие тело откопав, в судно вложив во гробе, сам же во второй гроб (так он воспринимает свое судно – и. М.) устремився, с мертвым шествуя по окияну морю, по непроходным местам». Подробности благословленного ему хождения раскрываются в словах: «шествуя летом дванадесять путей». Другими словами, в течение года Варлаам совершал двенадцать «путей». Слово «путь» в данном случае имеет толкование, как «продолжительное шествие в какое-то удаленное место» [24]. Такое «шествие», по преданию, Варлаам совершал от берегов Керети, что в Кандалакшском заливе Белого моря, далее по Баренцеву морю вокруг всего Кольского полуострова и по Кольскому заливу до Колы. На этот «путь» у него уходил месяц, после чего Варлаам отправлялся в обратную сторону.
В стихах седальна автор сравнивает горести, претерпеваемые Варлаамом от путешествия с мертвым телом, с аналогичной ситуацией, имевшей место со святителем Никифором, Патриархом Константинопольским (IX век). «Терпя смрад и всякую скорбь от мертвого тела, яко же Никифор, великий Патриарх от разбойника, умершего в вертепе». Надо заметить, что такого факта в современном издании жития патриарха-исповедника Никифора, редакции святителя Димитрия Ростовского, мы не обретаем [25]. Но это сравнение ценно для нас последующим замечанием, раскрывающим нам тайну продолжительности плавания преподобного Варлаама «дондеже оное мертвое тело тлению предастся». Оказывается, эту епитимию Преподобный нес в течение трех лет. «Но он [Никифор] убо три месяца, ты же три года, дондеже мертвое тело изгни до конца, и тако паки земле его предаде».
Итак, три года продолжался этот немыслимый подвиг покаянного скитания: «бурю и дождь, и всякую воздушную нужду терпя». В результате враг, введший ненавистного ему священника в тяжкий грех и уже торжествовавший победу, оказывался жестоко посрамленным. Господь не только принял покаяние грешника, сумевшего исполнить «заповедь отца своего духовного», но и даровал ему благодатнейшие дары Святого Духа, что неоднократно подчеркивается в Каноне, как, например: «и того ради приял от Вседержителя Бога венец победный на страсти и на бесы исцеление».
О том знаменитом великом чуде избавления берегов вокруг Святого Носа от «множества червия, иже остовы кораблей вертети навыкших» в Каноне говорится особенно подробно, и этому событию посвящена вся четвертая песнь. Люди получили «путь морской строен и благопоспешен, и благополучен», и корабли поморские отныне «с песней возвращаются, целы и невредимы, тебя, своего заступника воспевающе и Христа величающе».
Чудо это свидетельствует о прощении грешника и его очищении покаянием: «руце, иногда окровавленные убийственною женскою кровию, ныне ж чисты и святы, воздееши к Вышнему о нас моля, преподобне, и испрошая от Того благодать обрести, нам грехов оставление и будущих благ получить молитвами твоими» [26].
Конечно же враг не оставлял брани с Преподобным и не прекращал восставать на него. В Каноне повествуется о каком-то особо сильном нападении бесовском, произошедшем при перенесении останков жены в пустыню, на острове в губе Чупа, где, видимо, он предполагал эти останки захоронить. «Носиши мертвого, яко жива в пустыню, в Чупу с собою, и тамо молитвою на врага вооружаешься, нестерпимые его стрелы сокрушая постом и терпением, дондеже приял, преподобне, помощь от Вышнего».
V
Как известно из Жития, удостоверившись в прощении от Господа, Варлаам принимает монашеский постриг. Логичнее всего было бы предположить, что постриг этот совершает его духовный отец – преподобный Феодорит Кольский, который к этому времени уже несколько лет окормляет созданный им Кольский Свято-Троицкий монастырь. Однако надо учитывать, что к этой весне 1549 года самому блаженному старцу Феодориту пришлось пережить тяжкое искушение. Недовольная строгостью монастырского устава и не желающая придерживаться нестяжательного духа, исповедуемого своим настоятелем, братия монастыря учиняет бунт. Как позже рассказывал сам Феодорит: «не терпит древний супостат человеческого рода благочестие возрастаемое» и «шепчет невидимо в уши и глаголюще в сердце», что никто из людей не может вынести и претерпеть такой устав, – «тяжел он вам и неподъемен. Как можно без имений жить и лишь своими руками кормиться?» И «сложившись с диаволом», монахи, схватив Феодорита, «старца святого, бьют нещадно и не только из монастыря извлачают, но и из страны той изгоняют, как врага некоего» [27].
Буйная братия монастыря вскоре уходит из Колы на Печенгу к преподобному Трифону, где просит его возглавить строительство нового, обширного, «вотчинного» монастыря. Для Трифона складывается очень сложная ситуация, поскольку Феодорит Кольский был и его духовным отцом и учителем.
Об этом, согласно Канону, узнает преподобный Варлаам и направляется на своей ладье в Печенгу. Узнал «еси о зиждемой святым Трифаном обители на Печенге, за окияном морем, и туда устремился видеть того труды и подвиги». Однако увиденное им на Печенге повергает Варлаама в тяжкие размышления, и, несмотря на, видимо, давние добрые их отношения и молитвенное общение, Варлаам «пребыв немного время», вскоре покидает строящуюся обитель, оставляя на прощание Трифону свое пророчество о судьбе этого монастыря. «Пророчески тому о составлении (о составе, о собравшихся – и. М.) прорече: оставляю бо трифаново селение и возвращаюся вновь в Кереть – так тому изрек. О, Трифане! Сподобился еси обитель воздвигнути и братию собрати, но будут люди и села зло неукротимы, яко дикие звери, твоей ярости и острожелчию (гневливости – и. М.) подобящиеся».
Так что знал Варлаам о яростном и страшном во гневе атамане Митрофане, о том, кто ныне стал монахом Трифоном. В этом и суть пророчества его: грехи разбойной Митрофановой юности отзовутся в нынешнем его творении, и много скорбей выпадет на долю Трифона, как строителя монастыря сего.
Варлаам и Трифон, согласно Канону, предстают пред нами, как великие единомышленники и столпы православной веры на всем Крайнем Севере. И более того, в одном из тропарей восьмой песни упоминается о некоем их совместном молитвенном подвиге, когда они «в пустынном море вместе были заточены». Событие это, как можно понять, имело особое значение для укрепления сил Трифона, для внутреннего его духовного исправления и очищения от тяжкого наследия прошлой жизни. Скорее всего, так могут быть истолкованы следующие строки: «Естеством добродетелей любви сопрягся отцу Трифану в духовных ему исправлениях, в пусте море с ним оземъствуяся (пребывая в заточении, в ссылке – и. М.) с причастное (наследное – и. М.) души очищающи, воспевающее: пойте Господа и превозносите Его во веки» [28].
В завершающем тропаре Канона Сергий, подчеркивая самую, на его взгляд, важную мысль о единстве и равночестности этих двух великих святых Севера, восклицает: «О, двоица присноблаженная, равночестная отца, Трифане и Варлааме, яко едино блаженство имущих от Бога, версто (чета, мера – и. М.) предобрая, нас призывающих от всех лютых спасати я теплым предстательством вашим вас восхваляющих» [29].
Примечания:
[1] Знаменский П.В. Сергий Шелонин – один из малоизвестных писателей XVII века//Православное обозрение. М., 1882 г. Февраль. «Пантократор» – pantokrator (греч.) – Всевластитель, т.е. Христос; «понт» – море (церк.-сл.); «отток» – остров (церк.-сл.).
[2] Митрофан (Баданин), иеромонах. Преподобный Трифон Печенгский и его духовное наследие. Житие, предания, исторические документы. Опыт критического переосмысления. Мурманск, 2003.
[3] Канон преподобному Варлааму Керетьцкому, новому чюдотворцу. Рукописное собрание Псковского музея-заповедника. Ф. Никандровой пустыни. № 292. Л. 413 – 420 об. (В дальнейшем ссылки на этот документ будут обозначаться: «Канон…». – Прим. авт.)
[4] Голубинский Е.Е. История Русской Церкви. М., 1997. С. 262.
[5] Ключевский В.О. Древнерусские жития святых как исторический источник. М., 1871. С. 436.
[6] Знаменский П.В. Сергий Шелонин – один из малоизвестных писателей XVII века // Православное обозрение. М., 1882. Февраль. С. 300-301. Все же возразим: для «чтения после шестой песни канона» в Минеях находятся специально разработанные тексты кратких жизнеописаний – синаксарии. Они-то и должны иметь необходимый «возвышенный и хвалебный тон». Житие же должно быть исторически достоверным.
[7] Митрофан (Баданин), иеромонах. Преподобный Трифон Печенгский и его духовное наследие. Житие, предания, исторические документы. Опыт критического переосмысления. Мурманск, 2003. С. 25.
[8] «Канон…», л. 420 об.
[9] «Много народу ограбил и разорил он… и много крови пролил, в чем раскаялся и о чем горько сожалел» – подлинные слова Трифона из беседы с датским дипломатом. (Цит. по: Филиппов А.М. Русские в Лапландии в XVI веке. Сообщение Симона ван Салингена // Литературный вестник. СПб., 1901. Т. 1. Кн. 3. С. 302).
[10] «Судя по тому, что Преподобный рано прославлен как чудотворец, вероятно думать, что и местное празднование ему установлено более или менее вскоре после его кончины» (Голубинский Е. История канонизации святых в Русской Церкви. М., 1998 (Репринт.). С. 156).
[11] Аналогичная ситуация сложилась с преподобным Нилом Сорским. «Мы вообще не знаем, когда именно произошла его местная канонизация – в конце XVIII или в XIX веке. Она совершилась неприметно, в силу возросшего его почитания в новое время и санкционирована Синодом в «Верном месяцеслове» 1903 года» (Федотов Г. П. Святые Древней Руси. Т. 8. М., 2000. С. 152).
[12] Научное издание текстов «Повести» см. Дмитриев Л.А. Повесть о житии Варлаама Керетского // ТОДРЛ. М.-Л., 1970. Т. 25. С. 178 – 196. Здесь и далее по тексту раздела II курсивом выделены цитаты по указанному источнику. В некоторых случаях текст цитат адаптирован автором к современному звучанию слов. – Прим. авт.
[13] Село Кереть – древнее поморское поселение на южном берегу Кандалакшского залива Белого моря.
[14] Наиболее подробно о Житии преподобного Варлаама Керетского и истории его почитания, можно прочитать в статье Православной энциклопедии, том VI, С. 632 -633.
[15] Благовещенская Никандрова пустынь в Псковской епархии. Основана в начале XVI века преподобным Никандром Псковским чудотворцем (1507 – 1581 гг.).
[16] «Канон…», л. 414. Здесь и далее по тексту статьи курсивом выделены цитаты по указанному источнику. В некоторых случаях текст цитат адаптирован автором к современному звучанию слов. – Прим. авт.
[17] Шергин Б.В. Древние памяти. М., 1989. С. 231.
[18] «Канон…» л. 414.
[19] По преданию Варлаам «заклял беса», обитавшего на Абрам-мысе (южное колено Кольского залива) и требовавшего от выходящих в море рыбаков Колы языческих жертвоприношений. По заклинательным молитвам Варлаама бес покинул эти места, но пообещал отомстить Варлааму, поскольку тот не «чернец», а «белый поп».
[20] «Канон…» л. 415 об.
[21] Курбский Андрей. История о Великом князе Московском // Памятники литературы Древней Руси. 2 пол. XVI в. М., 1986. С. 331.
[22] О нем см. Иеромонах Митрофан (Баданин). Блаженный Феодорит Кольский, просветитель лопарей. Мурманск, 2002.
[23] «Канон…» л. 414.
[24] Дьяченко Григорий, протоиерей. Полный церковно-славянский словарь. М., 1993. С. 526.
[25] Димитрий Ростовский, святитель. Жития святых. М., 1906. Кн. 10. С. 31 -48.
[26] «Канон…» л. 415.
[27] Курбский Андрей. История о Великом князе Московском // Памятники литературы Древней Руси. 2 пол. XVI в. М., 1986. С. 333.
[28] «Канон…» л. 418 об.
[29] «Канон…» л. 420 об.
Иеромонах Митрофан (Баданин)
