Дебежев С.Г. Я – последовательный традиционалист

Часто можно услышать, что отечественное документальное кино «находится в загоне», особенно по сравнению с советским временем, когда оно широко демонстрировалось в кинотеатрах. Фильм Сергея Дебижева «Святой архипелаг», посвященный Соловецкому монастырю, переламывает эту ситуацию: он вышел в широкий прокат, демонстрируется в крупнейших кинотеатрах России. Более того, впервые за много лет отечественная документальная картина была удостоена главного приза на Московском международном кинофестивале. Режиссер уверен, что нашу культуру ждут перемены и от того, какими они будут, во многом, если не во всем, зависит будущее нашей страны.

Открыть сокровенные двери

– Сергей Геннадьевич, бывали ли вы на Соловках до съемок? Когда впервые там оказались?

– До съемок на Соловках я не был, хотя, конечно, образ этого монастыря возникал в различных контекстах. Надо сказать, что у меня Соловецкий монастырь никогда не ассоциировался исключительно с лагерной тематикой. Более значимой для меня была древняя история, святая и таинственная. Сейчас у большинства, когда произносят «Соловки», сразу же возникает тема лагеря, смерти, страдания, Сталина и всего, что с этим связано. Мне кажется, что наш фильм эту ситуацию переломит. Лагерь – это один из эпизодов в огромной, полной духовных подвигов, драматизма и святости истории Соловецкой обители. Первый раз мы поехали туда зимой 2020 года, и нас застала весть о начавшейся пандемии. Поначалу мы пришли в расстройство, нам показалось, что это помешает осуществить наш замысел. А потом, как это обычно на Соловках и происходит, минус обратился в плюс: два года обитель была закрыта, и поэтому нам удалось снять Соловки именно такими, какими мы хотели бы, чтобы их увидели: без туристических групп, которым рассказывают исключительно лагерную историю, пугая людей и вводя их в депрессивное состояние. Так что изоляция пошла фильму только на пользу.

– Туда тяжело добираться?

– Да, особенно зимой: летает только маленький самолет из Архангельска, на который обычно нет билетов. Летом тоже непросто – нужно приехать на поезде в Кемь, а оттуда плыть до острова два часа. Но мне кажется, что сложность логистики как раз помогает «правильно» попасть туда. Это духовное путешествие, и те трудности, которые паломник преодолевает, помогают должным образом настроиться.

– Как съемочную группу встретили на острове?

– Мы получили благословение Святейшего Патриарха. Оно открыло для нас двери монастыря в буквальном смысле, но не открыло тайные, сокровенные двери. И только когда наместник владыка Порфирий и братия поняли, что мы приехали не как обычная киногруппа, которая снимает очередной фильм о Соловках, они стали нам помогать. После нескольких встреч стало ясно, что мы люди вдумчивые, деликатные и пытаемся создать некое произведение, которое будет проникновенным и внутренне наполненным. Да и сами мы преобразились: поначалу ты приезжаешь туда как профессионал, а потом превращаешься в паломника и понимаешь, что тут нужно «подключаться» к вечности, бесконечности, Божественному Провидению. И как только это случается, дальше всё происходит само собой.

– Как снимали беседы с насельниками обители? Им задавали вопросы, из которых потом вычленили монологи?

– Это было, наверное, самым сложным – подвести постепенно разговор к тому, чтобы он перестал быть ответами на вопросы, а начались достаточно глубокие рассуждения, затрагивающие местами таинственные, местами острые темы. Я строил эти беседы, начиная издалека. Когда задаешь вопросы, есть опасность, что ответы будут односложными. Люди, которые будут это слышать, должны не просто на бытовом уровне получить ответы на свои вопросы, нужно, чтобы у зрителя душа работала, а не только интеллект.

– Показывали ли насельникам отснятый материал? Проходил ли в монастыре показ фильма?

– Отснятый материал не показывали, мало того – фильма целиком они не видели. Мы специально прилетели, чтобы показать фильм владыке Порфирию и тем, кто в нем непосредственно снимался, чтобы получить благословение. Мы не могли отправить фильм в широкий доступ без согласия на это монахов, а главное, владыки. В фильме немало эпизодов, не связанных с монастырем: съемки дикой природы, животных, эпизод сбора ламинарии. Мы предложили владыке сделать специальную версию исключительно для монастыря, в которой будут только монастырские съемки. Владыка сказал на это: «У вас такое цельное произведение, зачем с ним еще что-то делать? Оно в этой цельности и должно существовать!» Меня это, конечно, очень порадовало. После премьеры в Архангельске мы отправляемся на Соловки. Купили монастырю в подарок экран и проектор, будем показывать фильм всей братии, кроме того, школьникам и жителям поселка.

– В фильме есть эпизоды, когда монахи молятся в кадре. Как они сами к этому относились?

– «На камеру» они не молились, это точно. Если монах произносит молитву, он её произносит искренне. Они знали, что их снимают, но это настолько углубленные, молитвенные люди, что им это совершенно не важно, они не замечают камеру, ведут себя как обычно. Молитва, которая звучит в фильме, была записана в монастыре, причем не нами, мы её просто вставили в фильм. Так что всё, что видит зритель, – стопроцентная правда.

Наступило новое время

– Какой видите зрительскую аудиторию фильма? На ваш взгляд, интересен ли он людям, далеким от Церкви, или им будет многое непонятно?

– Мне кажется, что наша страна нуждается в серьезном лечении – и психологическом, и физическом, некоем духовно-медицинском воздействии. Появление фильма пришлось как нельзя кстати в наше непростое время, когда каждый должен понять, на какой он стороне. Кто ты? Каковы твои взаимоотношения с ближними? Готов ли ты перейти «на темную сторону» ради каких-то материальных благ или у тебя другие приоритеты? Честно говоря, я не думал прицельно о том, на кого рассчитан фильм. Это же не бизнес-проект, рассчитанный на конкретную аудиторию. Если в чью-то душу наш фильм войдет, согреет её, растопит чье-то сердце – очень хорошо. Я понимаю, что многие к этому готовы. Общество долго пребывало в анабиозе, за это время случилось множество утрат и потерь, и сейчас есть время для его выздоровления, обновления. Пора создавать новую картину будущего, не навязанную извне. Процессы, которые начались сейчас, лежат не в военно-политической, а в метафизической области. Мне кажется, что Божественное Провидение потеряло всякое терпение и решило вмешаться в нашу жизнь. До этого нам говорили, что наступил конец истории, что все будут одинаковые: ходить в одинаковой одежде, есть одну и ту же пищу, думать одни и те же мысли. Многие с этим смирились, решили, что прогресс – он такой. И тут вдруг история начинается заново, и мы не можем остаться в стороне. Не использовать этот шанс – просто преступление. Мы должны им воспользоваться, построить собственное будущее.

– Сталкивались ли вы с критическими отзывами на фильм? Какие вообще были отзывы?

– Отзывы в основном восторженные – сила воздействия велика, но я отношу её не на свой счет. Но наряду с абсолютными восторгами от некоторых приходилось слышать, что им было тяжело смотреть. Наш фильм в каком-то смысле экзорцистский, так что кому-то может быть и тяжело, они «вибрируют», они в недоумении, и я это понимаю. Конечно, основная аудитория картины – православные, но это совсем не обязательно, нужно понимать, что наступило новое время, концепция происхождения жизни из мертвой материи даже с научной точки зрения сейчас выглядит смехотворно. Современная наука признает, что без Творца ничего не могло произойти.

– Ну, где наука, а где простой обыватель! В нашей стране немало людей, которые по советской традиции относятся к вере и Церкви крайне негативно…

– Что касается людей, ругающих Церковь, они просто заметны, но на самом деле их немного. Есть статистика: из восьми миллиардов человек, которые составляют население нашей планеты, всего процентов пятнадцать – атеисты и агностики, а остальные восемьдесят пять – так или иначе верующие. «Чистых» атеистов – всего-то два процента. Большинство людей так или иначе понимают, что существуют какие-то высшие силы. Они могут не быть воцерковленными, истово верующими, могут даже в храмы не ходить, но всё равно находятся в русле церковной традиции: крестят детей, отмечают религиозные праздники. Люди, пусть не на интеллектуальном, а на каком-то глубинном уровне понимают, что традиция – это не прошлое, а вечное. Конечно, за последнее столетие в нашем обществе произошли серьезные мутации. Люди жили в отсутствие чего-то главного, общество лишилось элиты, которую уничтожили или выдворили из страны, их мучили советской идеологией, в которую давно никто не верил. Потом они пережили чудовищный период «перестройки». В XXI веке вроде бы появились предпосылки перемен, но вот уже на дворе 2023 год, а ничего пока не произошло: не появилась цельная, мощная национальная культура, нет толком сформулированной национальной идеи. Указ № 809 (указ президента РФ от 9 ноября 2022 года «Об утверждении Основ государственной политики по сохранению и укреплению традиционных российских духовно-нравственных ценностей». – Прим. ред.) хотя бы расставил точки над «i». Обществу явлены скрижали! Теперь просто-напросто нужно начинать это воплощать. А то, что фильм вдруг стал актуален именно сегодня – это тоже Божественное Провидение, потому что именно сегодня вдруг заговорили о том, не вспомнить ли о наших корнях, не понять ли, зачем мы на этом свете живем. Может быть, по поводу нас есть какой-то божественный план? Кто знает… В нашем фильме звучит пророчество, его озвучивает отец Севастьян, что Россия может стать тем ковчегом, в котором в результате спасется человечество. Может, так оно и есть. Вопросы эти сложные, болезненные, но решать их придется, никуда мы от этого не денемся. Без формирования мощного образа будущего, без создания настоящей национальной культуры никакой русской цивилизации не построить.

Синергия трех составляющих

– Как случился переход от авангардного режиссера Сергея Дебижева к режиссеру – автору православного кино?

– Я никогда не был авангардным режиссером, слово «авангардный» мне всегда претило. У меня углубленное художественное образование, при этом профессиональным режиссером я не являюсь. Считаю это своей сильной стороной. Обычные режиссеры действуют по схеме, это может быть голливудская схема или какая-то другая. Я же всегда действую вразрез с устоявшимися кинодогмами, да и в кинематографической тусовке не нахожусь. Ни один из моих фильмов не похож на другой, делать одно и то же мне скучно. Если вы имеете в виду фильм «Два капитана 2», то его даже нельзя назвать фильмом – это манифестация, определенная декларация идей. Это псевдодокументальное психоделическое повествование, пророчество, облеченное в непривычную форму. Этот фильм в какой-то степени изменил сознание людей, у него до сих пор полно поклонников, до сих пор сбываются многие вещи, которые там были сказаны, что для меня самого крайне удивительно. В этом фильме снималась фактически элита того культурного периода – Сергей Курехин, Борис Гребенщиков и многие другие, но сам по себе авангардизм мне чужд, я скорее традиционалист – и всегда им был.

– На презентации фильма вы говорили, что кино – не совсем искусство, объясняя это тем, что большинство кинопродукции от искусства далеко. Но то же самое можно сказать о любом виде творчества: в литературе, театре, живописи, музыке лишь единичным произведениям суждено пережить свою эпоху и остаться в веках.

– Существуют высокие искусства, мы их знаем, у них есть фундамент, есть история, глубинная традиция. Их творцы за прошедшие тысячелетия создали огромное количество произведений, которые можно и нужно изучать, без них никуда. Кинематограф стал в каком-то смысле могильщиком этого искусства, потому что он эффектный, агрессивный и еще появился на этапе, когда человечество было не готово к появлению подобного. Человеческий мозг не приспособлен к восприятию иллюзорных изображений, он всё принимает за чистую монету. Это же касается компьютерных игр. Как Черниговская (Татьяна Черниговская (род. в 1947 году) – доктор биологических наук, доктор философских наук, специалист в области психолингвистики, нейропсихологии и нейрофизиологии, а также теории сознания. – Прим. ред.) часто говорит: «Если ты кого-то убиваешь в компьютерной игре, то твой мозг убивает кого-то». И кинематограф тоже воспринимается как реальность, и в этом его опасность и отличие от настоящего искусства. Если идти в этом рассуждении дальше, можно сказать, что кинематограф намеренно выдают за искусство, а на самом деле это оружие массового поражения. Важно, в чьих он руках, и кинематограф чаще всего в руках интеллектуальных наглецов или дельцов, которые пытаются или переформатировать человеческую психику, или вынуть из зрителя материальные ресурсы. Поэтому, когда каким-то творцам удается сделать что-то, в чем есть элементы искусства, – это большая редкость, чудо какое-то. В отличие от живописи, литературы и музыки, чтобы перечислить шедевры кинематографа, достаточно будет пальцев на одной руке. А если сопоставить количество этих шедевров с общим валом кинопродукции, то эти несчастные цифры в математике отбрасываются как шум. Так что никак нельзя сказать, что кинематограф является полноценным искусством. Да, это явление культуры, с этим невозможно спорить. Но чтобы заслужить высокое звание искусства, нужно постараться. И в кино еще очень много технологии. Между творцом традиционного искусства и его произведением нет никаких препятствий, только его талант и мастерство. А между замыслом и результатом в кино стоит огромная технологическая цепочка, она зависит от множества людей. Дотянуть до результата, сохранив свежесть восприятия, очень-очень сложно. Само же высокое искусство с появлением кинематографа сильно пострадало, он перетянул на себя всю энергию, общественное внимание, кроме того, по наглости своей объявил, что сейчас всех научит, как жить, как любить, как ходить и говорить, что думать, – и не справился с этим. Но коль скоро он имеет такое серьезное общественное значение и интерес, через кинематограф доносить идеи до большого количества людей удобно и, я думаю, правильно, поскольку современный мир перешел от осмысления философских идей и созерцания прекрасного к бесконечному потреблению изображений. Миссия нашего фильма еще и в том, что мы создаем художественные образы на очень высокой технологической планке, он задает тон будущей документалистике. К изображению сейчас очень высокие требования, поэтому через изображение приходится и действовать, пока идет переформатирование сознания. Надеюсь, оно будет ускоряться, и мы еще на нашем веку увидим возвращение глобальных смыслов, возвращение триады: сильного государства, фундаментальной религии и мощной культуры. Когда синергия этих трех составляющих присутствует, начинается нормальная, спокойная, осмысленная жизнь.

Авто интервью Татьяна Кириллина