Евдокимов А. «Не бойтесь Соловков. Там Христос близко»

«Северная страна» по отношению к России - не только географическая банальность, но и сущностная характеристика. Изобилие пространства в сочетании с дефицитом комфорта (то есть то, что отличает север) определило историческую судьбу и национальный характер. Жизнелюбие снисходительных к человеческим слабостям южан чуждо обитателям краев, где само существование всегда было нелегким делом. Где всегда было место подвигу, но не всегда - простым жизненным радостям. Где в равной степени умели и преодолевать трудности, и создавать их себе и другим. «Россия» для одних - это духовность, символизируемая крестами монастырей, для других - цепь исторических трагедий, символизируемых лагерной колючкой. И того, и другого полно на Русском Севере.

Не быть пусту

Безлюдье, избыток неприрученного пространства влек сюда всех, кто осваивал эти земли: от средневековых монахов до советской власти в лице НКВД и армии зэков. Отшельники искали в северных лесах убежища от мирской суеты, государство стремилось закрепить за собой бесхозные территории.

Оттого именно в вологодской и поморской глухомани выросло столько больших знаменитых обителей. Святым становилось место, которому иначе - быть пусту. Маленькие деревянные скиты со временем превращались в каменные крепости. Как раз в эпоху роста и укрепления Московской Руси, в конце XIV века, накануне и вскоре после Куликовской битвы, ученики и сподвижники Сергия Радонежского заложили самые крупные и известные монастыри нынешней Вологодской области: Спасо-Прилуцкий в Прилуках (окраина Вологды), Кирилло-Белозерский на Сиверском озере, Ферапонтов между Бородаевским и Паским.

Две последние обители - от силы в 20 километрах друг от друга. Основаны обе были в одном и том же 1397 году, причем друзьями: монахами Кириллом Белозерским и Ферапонтом. Обе связаны с именами царей и патриархов. Упразднили их тоже одновременно - в 1924-м.

Обе (что, впрочем, относится к любому монастырю Севера) стоят у воды и лучше всего смотрятся с нее. Но все это лишь подчеркивает контраст: Кирилло-Белозерский монастырь размашист, мощен, тяжел, защищен, Ферапонтов - легок, невелик, лапидарен, открыт. В XVIII веке, когда Кириллов владел 16 уездами, полузабытый Ферапонтов хирел и в конце концов закрылся в 1798-м (в начале XX века был открыт как женский - на 20 лет). Именно благодаря многовековому прозябанию Ферапонтов, обновлять и перестраивать который никто не хотел, остался одним из самых сохранных ансамблей XV-XVI веков и единственным местом, где сохранились фрески Дионисия (в соборе Рождества Богородицы).

Места тут и сейчас глухие: от райцентра Кириллов (выросшего из подворья Кирилло-Белозерского монастыря) до ближайшего вокзала в Череповце - больше сотни километров. Клиенты речных круизов ездят сюда от Гориц (где тоже есть большая обитель), что на Волго-Балтийском морском пути. Теплоходы ходят по Волго-Балту между Москвой и Питером или дальше - по Беломорканалу до Соловков. Вся эта система каналов в ее нынешнем виде создана в 1930-х руками зэков, построивших и помпезные серые арки шлюзов с имперской символикой, и до сих пор стоящие по берегам серые деревянные бараки. В Спасо-Прилуцком монастыре на берегу реки Вологды в 30-х была пересыльная тюрьма для раскулаченных. В Александро-Свирском, основанном в XV веке севернее Лодейного Поля в нынешней Ленинградской области, - Свирьлаг.

Маршрут Беломорско-Балтийского канала, гордости первой пятилетки, вырытого лагерниками, проложен по паломническому пути на Соловки. Считается, что слово «зэк» родилось именно тут: от з/к - «заключенный каналоармеец». Почти 12 500 человек погибло за три года строительства в 1931-1933 годах. 120 писателей, включая Алексея Толстого, Всеволода Иванова, Шкловского, Зощенко, Ильфа и Петрова, ездили сюда смотреть, как куется из бракованного материала новый человек. Вряд ли кто из строителей, охранников или певцов великой советской стройки думал, что в светлом будущем по каналу вновь поплывут богомольцы на Соловки.

Родина СЛОНов

Сейчас туда добираются по-разному: и по воздуху из Архангельска, и катером из Кеми. Оба эти пути не слишком надежны: маленькие самолеты, что принимает островной аэропорт, боятся сильного ветра, катера - волнения свыше четырех баллов. Лететь, конечно, быстрее (полчаса), к тому же можно оценить общий вид этого поразительного архипелага, где частая россыпь мелких островков в море (общим числом более ста) почти незаметно сменяется столь же густо теснящимися озерами на Большом Соловецком острове: их тут все пять сотен. «Остров как решето», - сказал Михаил Пришвин, поднявшийся на Секирную гору, высочайшую точку Большого (73 метра).

Но только морской путь, в пять-шесть раз более длинный, позволяет увидеть то, о чем в песне «Соловки» пел Макаревич: «Монастырь неумолимо рос, как город - прямо из воды». «Кто был - не забудет»: стоит полный штиль, на берег нет и намека - лишь всплывающим Китежем медленно растут над зеркальной гладью приземистые силуэты толстенных башен, сложенных из огромных (до пяти метров), рыжеватых от лишайника валунов, стройный - кажущийся выше из-за чуть скошенных внутрь стен и граней центрального барабана - Преображенский собор, трехглавый Успенский, классицистская колокольня. Последняя, построенная во второй половине XVIII века, выделяется на фоне обоих соборов, что были возведены двумя столетиями раньше, при игумене Филиппе (Колычеве), будущем митрополите, дерзнувшем обличать Ивана Грозного и задушенном лично Малютой Скуратовым.

Основанная в 1436-м монахами Зосимой и Германом обитель расцвела как раз при Филиппе. Именно благодаря его хозяйственным талантам монастырь стал крупнейшим в России солеваренным предприятием, разбогател, обзавелся «инфраструктурой»: полсотни здешних озер соединили каналами, поставили на тех мельницы, завели железный промысел. Соловки были и религиозным, и культурным, и ремесленным центром Русского Севера, святыней и промпредприятием, средоточием и надмирной духовности, и земного богатства. Великолепие церковных интерьеров впечатляет даже на дореволюционных черно-белых фотографиях - правда, других шансов впечатлиться нет: ничего, кроме голых стен, не осталось внутри после советских лагеря, тюрьмы, военно-морского училища, музея.

СЛОН, Соловецкий лагерь особого назначения, одна из первых и самых знаменитых советских зон, был организован в 1923-м, через три года после закрытия монастыря. В 1929-м сюда наведался Горький, написавший по результатам визита восторженный очерк «Соловки» и тем заколотивший один из гвоздей в гроб своей постсоветской репутации. В 1930-м, на пике «населенности», в лагере содержалось почти 72 000 человек. Не менее 7500 тысячи (единой и точной статистики, как водится, нет) умерли здесь или были убиты, часто зверски и изощренно. В СЛОНе сидели Павел Флоренский, Дмитрий Лихачев, Олег Волков, Борис Ширяев. Главная книга последнего, «Неугасимая лампада», описывает соловецкое заключение и посвящена «светлой памяти художника Михаила Васильевича Нестерова, сказавшего мне в день получения приговора: «Не бойтесь Соловков. Там Христос близко».

Это сочетание несочетаемого, святости и зверства, благости и ужаса, поражающее повсюду на Русском Севере, доходит до предельной, катарсической концентрации на Соловках, чья топонимика - сплошь метафорика. Бухтой Благополучия зовется место, куда приходили пароходы с зэками. Гору на острове Анзер нарекли Голгофой в память о евангельских событиях, но кажется - в предвидении будущего, когда название одной из самых тяжелых и страшных командировок (на лесоповал) времен СЛОНа так и будет звучать: командировка «Голгофа». На этой Голгофе, как и положено, крест - даже не деревянный, а древесный: береза в форме креста. Одни видят тут Божье чудо, другие утверждают: кто-то из зэков некогда подрезал молодое дерево, чтобы когда вырастет, оно стало живым памятником замученным здесь.

Восторг и ужас

Рукотворное и нерукотворное на Соловках почти сливаются - такая гармония отличает места, где принято искать просветления и душевного успокоения. Здешняя природа - низкий приполярный лес, неяркие северные краски, плоский морской берег - одухотворенно-меланхолична, здешний ландшафт - минималистичный, с преобладанием горизонталей - склоняет к созерцанию и умиротворению. Все построенное человеком (особенно до 1923-го) не вторгается в пейзаж, а вырастает из него: от могучего монастыря до маленькой деревянной Андреевской церкви, поставленной на берегу Заяцкой гавани велением Петра I.

Однако история здешних святынь - история не миролюбия и всепрощения, а беспощадности и непримиримости, идущих от осознания собственной моральной правоты. Даже в легенде об основании обители (предполагающей, вроде бы, сусальность) избивают невинных: жена соловецкого рыбака была высечена ангелами, велевшими мирянке убираться с места, где монахам должно славить Господа. В 1668-1675 годах уверенность в собственной высшей правоте заставила противников никоновской реформы выдержать в монастыре восьмилетнюю осаду - и она же позволила никонианам после штурма перебить противников и бросить их трупы в море. На Анзере с равной свирепостью скитники уязвляли собственную плоть и лагерные надзиратели - чужую.

«Разобраться в себе» - так не без пафоса говорят о собственных мотивах иные из нынешних визитеров и паломников. Но никакой ясности Соловки (как и Север вообще) не дают - только запутывают. В исключительной крепости коктейль смешиваются восторг от того, что видишь, и ужас от того, что знаешь (так Горький восхищался открывающимися с Секирной горы видами, а Олег Волков писал, как оттуда по обледенелой высоченной лестнице спускали связанных зэков). Природное мирное благолепие здесь испокон веку соседствовало с кровавыми человеческими страстями, святость со скотством, рачительная хозяйственность сменялась мерзостью запустения - и уже не разобрать, что испытываешь тут сам: сопричастность или отчуждение, гордость или стыд. Впрочем, эта смесь эмоций русскому человеку знакома не только на Севере. Подозреваю, что она и называется - чувство Родины.