Варвара (Пыльнева), мон. У Русской Голгофы (на Соловках в 2012 году)

Попасть на Соловки хотелось давно, но хотелось вообще, без конкретного устремления именно этим летом. Зная нашу нерасторопность, Господь подтолкнул: наша знакомая радостно сообщила, что оформила своё паломничество на Соловецком подворье и направляется туда внести деньги. Мы попросили узнать, когда ещё будет набираться группа, мы бы тоже, может быть, собрались. Она обещала выяснить и вскоре оттуда позвонила:

– Есть ещё два места, подумайте и скажите через несколько минут.

– Что, может быть рискнём?

– Давай.

В тот же день начали оформлять все необходимые бумаги, довезли деньги и вот, в ночь после Сергиева дня, мы должны сесть в вагон и ехать в Кемь. Все сутки и даже более шел дождь. Ночью в Кеми нас встретили, отвезли на подворье отдохнуть до семи утра, и катере отправиться на Соловки. Подробности можно опустить, хотя они ясно говорили, что паломничество – не прогулка на рассвете теплым июльским деньком. После столичной жары за +30, здесь – +8. На море ветер, качка. Одеваем на себя всё, что взяли с собой. С нами на катере (кстати, он назван – «Святитель Николай» и его образ укреплён на мачте, есть и другой – «Святитель Филипп», так же с его иконой) была группа из Румынии. Шумная во время посадки, она устроилась внизу и сразу же все запели Иисусову молитву. Через некоторое время дали знак молодому человеку, он вышел и стал читать утренние молитвы. Мы слышали немного звучание молитв на румынском языке и потому догадались, что это – утренние. Что читали они потом, не знаем. Чтение прерывалось общим пением. Думается, что пели «Верую» и «Отче наш».

Волны, казалось, готовы перевернуть суденышко, которое в безбрежном море среди сердитых волн теряло свой боевой вид. Многие старались выбраться на палубу, подышать и почувствовать облегчение. Вроде бы меньше качало наверху. Шли быстро, но два половиной часа качки всё-таки изнурили изрядно. Небо серое, тяжелые тучи сеют дождь, ветер гонит барашки… Кто-то заметил на горизонте полоску земли, сказал, что скоро увидим и Кремль. Монастырь, правда, показался, но довольно долго был виден и хорошо, но почему-то не приближался, Конечно, мы шли к нему не снижая скорости, просто хотелось скорее увидеть его во всей красе, хотелось, чтобы небо очистилось от туч, чтобы дождь перестал и ветер утих. Здесь свет очень нужен. Воды вокруг много и она усиливает и серость хмурого неба, и ясность чистой лазури.

Прибыли, слава Богу. Перед нами ансамбль – крепость. Соловки – острова, осиянные светом Преображения. Свет этот – присносущный, то есть, всегда светящий, но… не всем дано это почувствовать. Конечно, сознавая свою неподготовленность и духовную незрелость, трудно, вернее – не в совесть ждать себе: «да воссияет и нам, грешным, свет Твой присносущный…» но хотя бы мир и внутреннюю тишину дай Бог ощутить. Их тоже нигде не возьмёшь, если Бог не даст.

Нас везут в гостиницу. Её построили недавно, специально для тех, кто прибудет сюда через Соловецкое подворье в Москве. Гостиница двух этажное, довольно длинное деревянное строение, ещё совсем новое, свежее, «с иголочки». Номера довольно большие: по пять кроватей в два яруса, стол, шкаф, тумбочки. Всё необходимое есть. Стены отделаны золотистой вагонкой, чистенькие, уютные. Деревянный сруб, дерево – отделка, дышится легко. Всё хорошо. И, как ни странно, нет докучливых комаров. Говорят, что на исходе короткого северного лета сия тварь Божия старается не беспокоить паломников. Правда, было одно исключение, но об этом ниже.

Рядом Святое озеро, близко Никольская башня Кремля. Нам можно чуть-чуть отдохнуть, позавтракать и идти к Никольской башне. Тут не хочется повторять те сведения, которые можно прочитать во всех справочниках и путеводителях. Они известны всем, кто был уже здесь, и кто интересуется историей этого удивительного архипелага. А хотелось бы отметить то, что лично коснулось, что напомнило, как-то вошло в сознание ещё до того, как мы вступили на эту землю.

Мне довелось побывать здесь ещё в советские времена, была от работы организована экскурсия на выходные дни. До Архангельска летели на самолёте, затем добирались на теплоходе. На Соловках пробыли всего несколько часов. Впечатлила природа Соловков.

Когда-то одно слово «Соловки» пугало, здесь ведь были узниками многие, кто олицетворял цвет Русской Церкви, и не только Церкви, но и всей России. И, как ни странно, ни тогда, в первую поездку, ни теперь не было гнетущего впечатления. А оно тогда, казалось бы, должно быть: ни одного креста на храмах, Преображенский собор обезглавлен, кое-где пятиконечные звёзды венчали храмы, превращённые в камеры… Нам говорили о Соловках, указывая на могучие стены и башни, как об ансамбле северного зодчества. Правда, успели мы побывать в Ботаническом саду и даже позволили на лодках немного проплыть по каналам.

Поражает красота окружающих Кремль островов, заливов, скитов! Если видеть только Кремль с его храмами, то впечатления полного не будет. Жемчужине Севера не зря дано изумрудно-лазурное обрамление. Всё вместе не может не вызывать восторга и изумления. Это у нас, а тем, кто стремился сюда для молитвы и уединения красота была утешением, вдохновением и лестницей к над мирной красоте и величию. А те, кто не способен был к постижению и ощущению чувства прекрасного (бывают и такие, чистые и добрые души, но не стремящиеся к созерцанию и, тем более, не выражающие своих чувств), мог однако удовлетворяться укладом жизни, регулирующим труд и молитву, дающим возможность проявить практическую смекалку и трудолюбие, добиться успехов в налаживании хозяйственной жизни обители. Всем было место, для всех находилось дело по душе и способностям, и все старались подчинить второстепенное главному.

Но вернёмся к Никольской башне. Огромные валуны, покрытые разноцветными мхами. Между ними наши подмосковные маленькие лиловые колокольчики. Растущие свободно везде, где вкраплено хотя бы немного пригодной земли. Никто их, разумеется, не сажал. Цветут себе, поднимаясь выше и выше. Над входом образ святителя Николая. Слушаем, смотрим, стараясь как можно больше вместить… Главное – мы на земле, освященной видением небесным, когда преподобному Зосиме явился над этим местом «зело пречудный храм», как бы созданный из света.Что такое явление могло напомнить? Конечно – Фаворский свет. И препеподобный Зосима решил именно здесь строить первый храм, разумеется, деревянный, и посвятить его Преображению Господню. Сам он и иноки после него видели в этом не одно напоминание о когда-то бывшем видении, но и безмолвный призыв, обращенный к каждому – стараться самому и молиться о преображающем каждую душу СВЕТЕ ПРЕОБРАЖЕНИЯ. Можем ли мы сейчас этого хотеть и просить? Вопрос не из лёгких.

Проходим хоздвор. Ряд зданий включали многие «службы». Монахи всё для себя делали сами. Женщин допускали только в храм на богослужение, не позволяя оставаться на ночлег. Где же им тогда ночевать?

– Неподалёку был Бабий остров, там они и располагались до литургии.

Через арку входим в центральный двор монастыря. Слева огородик с несколькими грядками, зеленеющими луком, укропом, петрушкой, салатом. Всё очень свежее, молодое. Нельзя забывать, что здесь весна позже примерно на месяц. В цветнике, например, ещё цветут пионы, которые у нас до Троицы уже облетели. Нам рассказывают о том, как было организовано калориферное отопление, как провели пресную воду из Святого озера, как использовали перепады рельефа для облегчения стирки. Всё это – работа местных мастеров-умельцев из числа братии. Всё это – шестнадцатый и семнадцатый века.

Мы поднимаемся в Успенскую церковь. С неё здесь началось каменное строительство. Попадаем в Трапезную палату, в центре которой огромный столп. Очень похожа на Грановитую палату в Кремле. Пока она пуста. Один длинный стол стоит, за который сажают важных гостей (например, к празднику Преображения приезжал несколько раз Патриарх).

Рядом, в Келарской палате, стоит живой дух недавно испеченного хлеба. «Это ещё со времен святителя Филиппа он здесь», – образно говорит наш экскурсовод Валентина Борисовна. Здесь стоит остановиться, чтобы вспомнить об одном чудесном явлении послушнику Феодору Колычеву, (будущему митрополиту Московскому) Божией Матери. Как и почему из Москвы Колычев ушел на север, расскажет его житие, а вот почувствовать всю силу духовного присутствия святителя Филиппа можно, думается, только на Соловках. Здесь всё о нём напоминает. И начинается это как раз здесь. Здесь он трудился, здесь молился, здесь он переносил скорби, и здесь же был утешен явлением Богоматери. Как это было, он не рассказывал, указав лишь на обретение небольшой иконы Тихвинской .Богоматери. Оригинал со временем пропал, но с образа писали во множестве списки, добавляя справа и слева изображения преподобных Зосимы и Савватия, чтобы она отличалась от Тихвинской. Как обретенную за печкой, стали называть её «Запечною» или «Хлебенной». Местные охотно заказывали себе списки с чтимой иконы, уверенные в том, что с такой иконой «завсегда с хлебушком будешь».

Мы довольно долго осматривали башни и подклеты, поднимались и опускались, прошли много, даже, честно говоря, не всё сразу уложилось, но не могли не поразить умение и смекалка русских строителей.

Зашли мы и в Преображенский собор, где службы ещё не были. Собор готовили к летнему периоду, а пока служили в Филипповском храме. Туда мы и пойдём вечером, ведь завтра праздник Казанской иконы Богоматери.

В храме среди молящихся мы увидели московских священников-братьев о. Алексия, о. Николая и о. Иоанна Емельяновых. Местных отцов было немного. Все они вместе соборно служили Всенощную и Литургию. Вообще соловецкие отцы показались нам проще и спокойнее. Да и всё там, в их храме не так суетно, как у нас. Хор пел знакомое из знаменного распева тише, медленнее, но не тянули. Наверное, иначе и нельзя здесь. Народу было много (по их понятию), вышло несколько отцов на кафизмах исповедовать. Желающих исповедоваться было тоже много. Такое впечатление, что причащаться на Казанскую готовятся все.

Служба вечером и Литургия утром ничем не удивила, если только спокойствием служащих. А вот проповедь после Литургии обратила на себя внимание. Кто-то назвал имя священника: о. Ианнуарий. Он, улыбаясь одними глазами, сказал, что Матерь Божия радуется, видя стольких, пришедших на Ёе праздник. И тут же перешел к трём качествам любви христианской, высший пример которой – Она Сама. Конечно, я могу лишь вкратце сказать: первое качество – бескорыстие. Любая цель, которую кто-то хочет достичь, притворно являя любовь – только обман и своекорыстие. Второе – стремление отказаться от соблазна «любя» кого-то, добиваться, чтобы «любимый» был таким, каким я хочу его видеть и делал только то, что я считаю нужным. В любви надо дать место свободе. Третье – чистота души. Где этого нет, не может быть и любви. Нет тогда того «колодца», из которого только и можно черпать живую воду любви. Говорил он недолго, но проникновенно. Его слова запоминались сразу и входили в сознание.

После обеда нас ждал автобус. Впереди гора Секирная. Дорога среди леса. Красота! Жаль только, что она так разбита, автобус едва преодолевал выбоины, заполненные водой (говорят, что перед нашим приездом 10 суток шёл дождь) и готов был из нас душу вытрясти. Дороги там везде такие. В стародавние времена всё было на конной тяге, и дороги были гораздо ровнее.

Дорога эта расширила ту тропу, которую проложили в лесу преподобные основатели Соловецкой обители. Первоначально они жили недалеко от горы, издавна называвшейся Секирной. Здесь преподобные Савватий и Герман получили Божие определение о Соловках: «Благоволи Бог на пребывание иноческого чина устроену быти месту сему!» А Секиркой гору назвали потому, что семья рыбака решила потеснить монахов, и вот однажды преподобные слышат вопли жены рыбака. Вскоре стало известно, что явился ангел и высек её, чтобы она, да и муж её убедились, что им здесь не быть. Вероятно, она больше испугалась, чем от боли кричала, но, главное – это подействовало. Теперь у подножия горы стоит высокий крест, поставленный в память всех замученных здесь. Но о нём речь пойдёт позже.

Мы поднимаемся к храму Вознесения. Он венчал собой Свято-Вознесенский скит. Построили его в 60-х годах девятнадцатого столетия, а в 1862 году утроили под крестом маяк. И теперь он служит морякам, свет его виден за десятки миль.

Гора эта, храм, здания (когда-то братские корпуса) объединены были во время СЛОНа одним жутким словом – Секирка. Здесь был штрафной изолятор, где издевались над заключенными так, как кто мог придумать. Об этом можно почитать у О. Волкова («Погружение во тьму»), Б. Ширяева («Неугасимая лампада»), да и в других воспоминаниях. Теперь в храме идут службы. Теперь это Вознесенский скит, и поминают здесь всех соловецких мучеников. Здесь вся земля – кладбище, но установить какое-то определенное место захоронений невозможно. Нашли шесть отдельных могил, конечно, безымянных. Установили шесть деревянных крестов, отметили примерно места могил камушками и время от времени звучат над ними слова заупокойной литии. И мы пропели на этих могилах «Вечную память».

Ещё один крест здесь стоит большой, соловецкий (они отличаются от наших, московских уже тем, что по традиции не вырезают Распятия, а только буквы – символы, по форме напоминают наши «голубцы», и не укрепляют, закапывая в землю, а делают ограждение, заваливая основание креста камнями. Земля там каменистая, рыть её трудно). Чуть дальше стенд с некоторыми фотографиями заключённых, фрагменты их писем (сумку с письмами нашли на чердаке храма), фотокопия обследования комиссией мест заключения с подтверждением М. Горького «замечательного» их состояния.

Было такое «дело» связано с требованием владельцев иностранных фирм, покупавших в России лес. Несколько офицеров, знавших о происходящем в лагере, смогли убежать за рубеж и там написали о лагере, попиравшем все человеческие нормы содержания заключенных. Фирмы в знак протеста отказались покупать у нас лес. Страна теряла валюту. Решили организовать «проверку», чтобы всем доказать, что содержатся заключенные гуманно, все условия соблюдены и вообще всё «замечательно». Это и подтвердил Горький, тогда ещё авторитетный представитель советского государства и «неподкупный» буревестник революции.

Мы подошли к храму, вошли в него. Небольшой, вполне готовый к богослужению. Больше впечатляет даже не он сам, а лестница вниз с западной стороны горы. Нам сейчас предстоит спуститься, предварительно посмотрев на Савватиевский скит, видневшийся вдали. Он восстанавливается. Кажется, там тоже в храме служат. Полюбовавшись на лесные дали, идём к лестнице. Нам предстоит одолеть 296 ступеней. Конечно, подниматься тяжелее, но мне и спускаться… очень непросто. Как-то стерпят это мои больные коленки? Но миновать эту лестницу хотя и можно, лучше всё-таки в сосредоточенном молчании пройти путь, которым именно здесь, на такой же лестнице (сейчас новая повторила старую тех лет), оборвалась жизнь многих безвестных мучеников. Идём друг за другом, стараясь молчать… И, кто может, молиться. О чём? О тех, кого нет, кого и помянуть некому, о себе, чтобы Господь укрепил в вере, преданности, терпении, дал мужество всё принять, что Он попускает в нашей жизни.

День светлый, тихий. Здесь солнечные дни до восьми вечера длятся. Светает рано, темнеет поздно и очень ненадолго. Можно сказать – белые ночи. Спустились все. Идём в Макариеву пустынь по деревянному настилу в лесу. Там когда-то, ещё в прошлом веке (в 1822 г.) была построена «дача» - двух этажный дом на горе, откуда был виден весь монастырь. Здесь архимандрит Макарий был во время «отпуска», то есть старался хотя бы на время уединиться для молитвы, набраться сил для продолжения своего нелегкого послушания. По его имени и назвали этот уголок. Позже здесь стали выращивать лекарственные растения для обители, потом организовали воскобелильный заводик. Горячую воду использовали для обогрева земли, на которой выращивали даже виноград. Потом устроен был здесь Ботанический сад, где растут диковинные для здешних широт растения.

Мы слушаем экскурсовода и узнаём, что откуда привозилось, что дарилось почетными гостями, а мне думается больше о том, как даже здесь ценилась возможность организовать уединение для молитвы, столь необходимое всегда, даже в те времена, которые были далеки от нашей шумной и суетной жизни. Проходим часовенку, построенную на одном из окружающих горку холмов, и посвященную святому благоверному князю Александру Невскому (после нападения на монастырь англо-французского флота в 1854 году). Поставлен был и памятный крест по распоряжению архимандрита Александра. Рядом с часовней по сей день лежит плита с надписью: «Гора Александровская, 1854 г. Архимандрит Александр».

Теперь нас ждут Филипповские садки. Это – узкий морской залив, отделённый от моря двумя искусственными дамбами. Особенность их в том, что камни подобраны так, что удерживают друг друга, ведь связующего раствора здесь нет. Камни пропускают воду и планктон при отливах и приливах. Крупная рыба остаётся, корм для неё тоже. Вода не застаивается. Рыба живёт здесь, и монахам, особенно в непогоду, не надо выходить в море. Нас удивили и эта инженерная находка, и все разнообразные дарования Соловецкого игумена Филиппа, щедро и ярко проявившиеся при создании при создании и ведении хозяйства Соловецкого монастыря. Куда бы мы ни пришли, имя игумена Филиппа звучит прежде всего. Сколько веков прошло, сколько бурь пронеслось над Россией и над Соловецкими островами, но Русь жива, и вера на ней не иссякла, и на Соловках жизнь… Слава Богу! Нам остаётся учиться молиться и жить так, чтобы душа молитве уделяла больше времени и усердия.

Смотреть на воду, отражающую облака и зелень деревьев хорошо, особенно после серых дождливых дней, но сегодня субботняя всенощная, и надо возвращаться в гостиницу. Природу Соловецких островов нельзя воспринимать отдельно от самого монастыря. Она ему необходима как естественное оформление этой драгоценности, без монастыря много теряет её сияющая красота. Это сразу же ощущаешь, когда отходишь хотя бы на км от монастыря.

Скоро всенощная. Идём в Филипповскую церковь. Служат и Соловецкие отцы и приезжие (знакомые нам по Москве). Поют знаменным распевом, хорошо и проникновенно. Многое, если не всё, знакомо. Это о. Матфей (Мормыль) в Сергиевой Лавре старался. Собирал все распевы, стараясь сохранить особенности пения многих знаменитых обителей.

Утром не надо было рано идти. В храме читают утренние молитвы, потом часы и начинают Литургию. А мы эти молитвы прочитали уже. Но была возможность выйти пораньше, чем я и воспользовалась. Светает здесь рано. Тихо, почти безлюдно. Посёлок, конечно, трудно сочетается с великолепным ансамблем, приземляет его. Но так уж устроен мир людей: духовное и земное рядом.

Служат те же отцы. Несколько священников выходит исповедовать. Желающих много. Исповедь длится почти всю службу. Люди подходят не спеша. Никто никого не торопит, говори сколько кому нужно. Хочется отметить сказанное о. Петром в проповеди. Обращаясь ко всем, он просто делился своими мыслями по поводу прочитанного в Евангелии об исцелении двух слепых. О. Петр говорил о христианской любви. Её у нас нет. Нет и веры в то, что мы могли бы у Господа просить то, чего сами обрести не можем. Нет любви – это мы сознаём и с этим миримся. А ведь можно испросить у Господа, просить с верою в то, что Он может нам дать, и Он даст. Естественно, о. Петр закончил напоминанием: молиться, просить и верить, чтобы получить желаемое.

После литургии был крестный ход. На Соловках по воскресеньям он всегда бывает. Духовенство шло таким ускоренным шагом, что многие, спотыкаясь и обгоняя друг друга старались догнать священнослужителей. А дорога-то неровная, того гляди угодишь в яму или сползешь в ров. К тому же здешние коровы охотно пасутся здесь, и надо как-то уследить, чтобы обойти коровьи лепешки. Дорога достаточно длинная (по внешнему периметру вдоль стен) и очень неровная. Где-то впереди видны хоругви, а кругом беспорядочно бегущая толпа. Молитвенно ли это? Или это какая-то наша особенность: обязательно «поспеть»?

После трапезы отправились в Муксалму. Там всегда был хоздвор. И это очень продумано. Теперь коровы бродят по улицам, пасутся у стен монастыря, а раньше хозяйственные постройки, скотина, куры – всё было на Муксалме. Так был храм преподобного Сергия, теперь же там только руины. Над грудой камней – крест. Всё здесь ждет возрождения. Одно здание уцелело, но в аварийном состоянии. Живёт на первом этаже хранитель. Конечно, всё разметал СЛОН. Однако теплится надежда на возрождение порушенной здесь жизни.

Вечером, когда вернулись в гостиницу, решили найти Филиппову пустынь. Это не входило в наши планы. Мы о ней услышали только здесь и рискнули поискать, тем более, что идти надо всего два километра. Нам рассказали как эту пустынь найти, но или что-то нечетко объяснили, или мы не так поняли, но поплутали какое-то время. В конце концов, нашли верное направление и вступили, миновав посёлок, во владение тишины, красоты и… комаров. Почему-то нигде с таким ожесточением они не нападали, как здесь. Дорога замечательная. Нет таких глубоких и разбитых луж, какие мы уже встречали почти везде. Лес справа и слева. По обе стороны дороги канавы с водой. Много цветов. Грибы попадаются, кустики черники соблазняют сизыми ягодами. Указатель нас уверяет: правильно идём. Дошли до калитки. Тропинка вдоль зеленеющей рослой ботвой картошки велит взбираться выше и выше. Слева домик, о котором сказано на табличке: братский корпус.

Ещё раньше, до посещения Соловков, приходилось слышать, что оживают на Соловках скиты. Говорили, что в одном из них живёт один насельник. Оказалось, что именно в Филипповой пустыне живёт этот, пока единственный монах. Мы не видели его, не знаем в сане он или нет, но было вполне достаточно нам просто знать, что кто-то живой здесь есть.

Поднялись к колодцу, попили водички. Ещё выше установлен теперь поклонный крест. Когда-то была здесь церковочка. Её уничтожили. Почему это место было отмечено? Потому что здесь любил уединяться и молиться святитель Филипп и здесь же ему было видение Господа Страждущего, кажется, даже в темнице. Это было воспринято будущим святителем Филиппом (а его вызывал и Грозный в Москву для архиерейской хиротонии) как предзнаменование ожидающей его участи. Он принял митру митрополита как терновый венец и омофор святителя как болезнование о страждущих русских людях, чья кровь проливалась при взрывах монаршей подозрительности и мести, не разбирая виноватых и правых. Идти в Москву для скромного соловецкого игумена значило идти на крест. Он принял этот крест, уверовав, что такова воля Божия.

По времени должны были уже спуститься сумерки, но здесь долго светло как днём. Возвращаемся безлюдной лесной дорогой. Изредка попадается морошка. Она напоминает нашу костянику. Нашли несколько грибков. Пахнет таволгой и водой. Воды здесь много. Везде то озёра, то протоки, то болотца. Попадается северная орхидея – лиловая,напоминающая нашу ароматную любку, ещё называемую дремлик.

В понедельник идём к шести часам в храм. Там день начинают с утренних молитв. Потом полунощница, молебен преподобным Зосиме, Савватию и Герману, часы и литургия. Вернулся отец наместник. Заметно меньше служащих, а хор состоял из… одного монаха. Голос у него приятный, чистый. Пел правильно, знаменно-протяжно. Согласиться можно, что знаменное пение больше помогает молитвенному настроению, не развлекает, не рассеивает.

В этот же день нам предстояло посетить Зайчики. О них, этих островах (их два и оба – Заяцкие), не хочется распространяться, каждый может почитать о редкостной флоре, о неизведанных лабиринтах доисторических времён… Мы, вернувшись, поспешили ко всенощной. Завтра празднование святой равноапостольной княгине Ольги. Во многих храмах торжественная всенощная и литургия в самый день праздника. Здесь служит, как в будние дни, один иеромонах. Это ещё ничего, но когда с клироса доносится один голос, пусть и чистый, старательно выпевающий знаменную мелодию, нам кажется это недостаточностью для соборного прославления святой княгини, так много потрудившейся для утверждения на Руси Православия. Пусть бы и знаменный распев звучал, но был бы хор.

Конечно, мы привыкли к служению наших отцов с хором. Иногда в Кузнецах хорик из трёх душ, но звучит он всё-таки куда торжественнее (да и бывает такое не так часто, больше летом). Пожалели, что в самый день праздника не сможем быть на Литургии. Объяснили, что в шесть утра собираемся, идём на причал и отправляемся на о. Анзер.

Итак, впереди нас ждёт Анзер. Физически самый трудный участок пути: идти на катере часа полтора, а потом пешком девять километров. Это ещё наша В. Б. выхлопотала нам автобус до причала, сократив путь на три километра, а другие же группы прошли все 12 верст. Утро серое. Нам дали «сухой паёк» подкрепиться в пути и повезли ухабистой соловецкой дорогой на причал. Пройти лучше бы, если бы не надо было спешить, но нельзя и думать об этом, ведь надо уложиться в график, вернуться в намеченный час. Вечером отправляемся в Кемь, а ночью (вернее, ранним утром, в 4 часа 20 минут) – на поезд назад в Москву.

Серое небо над нами заплакало, пошёл мелкий дождь. На воде и вовсе неуютно – ветер. Надежд мало на то, что он скоро кончится, кругом только низкие тяжелые тучи. Добрались до острова. Никаких намёков на причал. На лодке доставили нас на каменистый берег. Экскурсовод Маша, которой предстояло нас вести, предупредила: нельзя растягиваться, нельзя соблазняться, рвать ягоды и собирать грибы, дорога длинная. Через три с половиной километра будет Троицкий скит, около него остановимся, передохнём и подкрепимся.

Идём по скользкой дороге. Постепенно она поднимается вверх. С неба капает, с деревьев капает. Стараемся идти в темпе. Наконец, впереди показались деревянные строения, слева храм Троицкого скита. Общее впечатление печальное: разруха. Но храм-то действует! Для кого?

– Есть настоятель, трудники живут здесь.

Уже какая-то надежда на ремонт, реставрацию и возобновление скитской жизни есть. Дай-то Бог, чтобы возродилась и здесь монашеская жизнь, затеплилась молитва.

Из-за дождя плохо было слышно то, что рассказывала Маша. Хотелось, если уж не слышно, то увидеть побольше. Скит окружён лесом, храм и ближайшие строения на открытой поляне. С северной стороны вода. У берега цветут кувшинки. Озеро, пруд или протока? Здесь всего много, уже не удивляешься сейчас серовато-серебристой, а в ясные дни голубой глади. На небе бледным пятнышком напомнило о себе солнце. Казалось, оно очень старается пробиться к нам, но это нелегко. Дождик вроде бы легче стучит по дождевику, но кончаться не собирается.

Нам показали просто сбитые простые деревянные столы у берега, предложили перекусить. В «сухом пайке» была и бутылочка воды, очень кстати. Непривычно: жуёшь бутерброд, политый дождиком, пьёшь воду, разбавленную им же. Пока мы осматривались, появились гости – целое стадо коз с бородатым козлом. Они хорошо поняли, что люди жуют и им что-то перепадёт. Маша увидела их и прогнала.

Пора продолжать путь. Ещё три километра – и Голгофо-Распятский скит. Там придётся подольше побыть. Маша не устаёт напоминать: не расслабляйтесь, не отвлекайтесь, не собирайте грибы. Дождик как-то незаметно кончился. Чем дальше идём, тем светлее и солнце наконец засияло в каждой капле, уцелевшей на траве и листве деревьев. И словно по волшебству стали показываться вдоль дороги, то там то здесь грибы. Да какие! Подосиновики, челыши, подберёзовики, лисички, совсем крохотные. Изредка – волнушки и сыроежки, которые мы не брали. Даже белый попался. И это презреть, пройти мимо, сделав вид, что не видим? Нет, мы собирали, успокаивая себя тем, что никого не задерживаем, не плетёмся в хвосте.

Паша потом говорила: «Люди молятся, ничего вокруг не замечая, а мы то и дело по сторонам смотрим». Да, смотрим, видим, собираем. Могу сказать, что вычитывать, считать количество молитв такое занятие, конечно, мешает. Но можно же смотреть на это как на благословение Божие и Его преподобных. Такое скорее запомнится, как и красота окружающей природы.

Даже погода решила порадовать нас на месте явления преподобному Иову Матери Божией. Более 300 лет пролетело со времени явления, всё исполнилось, что предрекла Пречистая. Нам, когда мы уже пришли к Голгофо – Распятскому скиту, рассказали и о препподобном Иове, и о храме Воскресения Христова, который стоит ниже величественного, как бы плывущего над этим местом храма Распятия. Храм теперь выглядит торжественным (он двухярусный, пятиглавый, отреставрированный), можно сказать, сияющим.

Храм Воскресения скромнее. Ищу глазами незабудки, о которых писала мать Вероника в своей «Повести о жизни» (издательство «Даниловский Благовестник», Москва, 1997). Цветут! Только здесь. Нигде мы не встречали их, хотя влажных мест предостаточно в любом уголке любого острова. Незабудки здесь как живая память Анзерского чуда, которому более 300 лет. Хочется не храмы описывать, а то впечатление, которое они оставляют. Оба храма и – Воскресения, и Распятия удивительно иллюстрируют незыблемое единство в жизни Церкви и в жизни каждого христианина креста и воскресения. Одно без другого не бывает.

Это подтвердили своим подвигом и многие новомученики соловецкие, здесь принявшие смерть. Здесь есть небольшое кладбище, здесь и знаменитая берёза, крестом раскинувшая свои ветви. Она стала как бы общим нерукотворным крестом всем новомученикам. Все кресты на Соловках были сожжены. СЛОН преуспел в увеличении числа мучеников и исповедников Российских. Их много, даже перечислить трудно, но одно имя особенно часто здесь вспоминается – это имя архиепископа Петра Воронежского. Его мощи здесь, как и мощи преподобного Иова.

Местечко это, где Голгофо-Распятский скит, исключительное. Сравнить его можно лишь с Секирной горой, где Вознесенский скит, но здесь, на Анзере, мне показалось, больше света, больше разлито вокруг уверенности в победе над злом мира. Когда после поездки спрашивали нас: «Не было ли там ощущения тяжести, ведь нельзя же забыть все зверства, там творившиеся?», – хотелось сказать – нет. Нет, не горечь потерь (сколько здесь, не только на Анзере, но и на всех Соловецких островах погибло людей, да каких!), а скорее реальность Воскресения не одних их душ, но и многих в России здесь ощутимее. Конечно, надо не просто думать об этом, а менять жизнь, освобождая её от всего лишнего, наносного, суетного…

Побыли в скиту, пора спускаться и идти последние три километра. Идём уже по дороге, залитой солнцем. Хочется тишины, не хочется разговоров. На острове то тихо, шумят только приходящие. Мы не отстаём, кланяясь то одному, то другому грибу. Тучи давно растаяли, будто их и не было. Красота! Небо высокое, деревья в потоках света, на воде и вовсе будет всё сиять. Знаешь ведь, что это местечко «на краю света» посетила Матерь Божия, но всё равно удивляешься этому. Дай Бог не просто удивляться и забыть, а что-то изменить в душе…

Пришли на берег. Нас так же перевезли на лодках к катеру, мы могли уже любоваться водой и небом, мысленно прощаясь и с Анзером, и вскоре с Соловками. Вечером домой. Слава Богу за то, что смогли побывать здесь, за всё увиденное и пережитое. Сохранить бы в памяти, удержать в душе образ святителю Филиппа, который здесь проступает во всем. Вся поездка – подарок от Бога. Теперь надо позаботиться, чтобы суета не поглотила все светлые и добрые впечатления, а как? Наверное, молитва нужна и умение не размениваться на постороннее: чьи-то слова, интерес к новостям, реакции на чьи-то поступки, обсуждение их хотя бы про себя и т.д.

Значит, Соловки учат собранности, вниманию, благодарности…

Уж вечер… ясный, теплый, красочный. Собираемся домой. Тот же катер «Святитель Николай» собирает нас всех, чтобы доставить в Кемь. Многие делают последние снимки, а мы сидим за столом и чистим грибы. Это для нас не трофей – это овеществлённое благословение земли преподобных Соловецких. Кто-то на память покупает сувениры, кто-то фотографирует, кто как старается сохранить побольше в памяти… но самое дорогое будет у тех, кому даст Бог увидеть как благ Господь к любящим Его.

Закат всё ярче. Золотые блики у пристани на воде. Мы в Кеми. Теперь автобус – коробочка доставит всех на вокзал. Несколько часов ожидания поезда, сутки в пути и в четыре часа утра мы в столице. Слава Богу.

Паломничество окончено. Мы дома. Конечно, ещё в глазах не столько сам монастырь, сколько его скиты, утопающие в зелени и осиянные преображенским светом. Упадёт ли хоть лучик его в душу? Преобразится ли душа, вспоминая, как украсил, просветил и освятил каждый уголок земли и души тех, кто смог этот свет воплотить в камне (здания), красках (иконы), звуках (пение) и примерах жизни – преподобной и мученической?

Помоги, Господи, молитвами святых Твоих!

СОЛОВЕЦКИЕ РАЗДУМЬЯ

«Когда душа находится в бесчувствии,

развращении и зависти,

тогда она не убеждается никаким чудом»

Святитель Иоанн Златоуст

– К богомолью надо готовиться. Подготовка начинается с понимания необходимости уметь молчать.

– Если стараешься молчать, а рядом разговаривают, смеются, шумят, придётся бороться с раздражением, которое нельзя показывать, и с осуждением мешающих. Удалось? Тогда с другой стороны подходит опасность – удастся ли не тщеславиться.

– «Только пример подлинной веры может привлечь людей – огонь может разгореться только от огня, а от тления он не вспыхнет», – сказал как-то наместник Соловков о. Порфирий. Значит – первая забота – в своей душе огонёк разжечь, а другим говорить хотя бы и очень верное или по просьбе, или по необходимости.

– Монахи жили созерцательной жизнью, но к ней не все способны. Кто по натуре деятель, тот получал в Соловках возможность реализовать свои данные. Главное – не во имя своё, а как свой вклад в общее дело, для братии и людей приходящих. В этом, видимо, успех дел. А исихасты? Они не чувствовали своего преимущества и не превозносились над другими, а деятели вдохновлялись их отношением.

– Внешняя мощь стен обители – сила или недостаток веры? Разве Господь не защитит рабов Своих в минуту опасности? – Господь даёт физические силы, разум, время – стараться всё данное использовать, а в остальном Он поможет. Только всему свой черёд. Не разбрасывайся, не суетись. Работа не для себя – для братии, настоящего времени и будущего, для строительства Царства Небесного здесь, на земле, и в душе… Не засияет в душе нигде – не засияет.

– Что хотелось бы увезти с Соловков? – Лучик Фаворского света. Он же, свет этот – присносущный. Он всегда есть, Он может в любой момент коснуться души. Коснётся ли? На Соловках это касание случается только по милости Божией.Коснулся лучик, а будет ли дальше ширится? Всё это в воле Божией.

– Да, прав А. Ромашко, написавший стихотворение, начинающееся словами: «Нет места на земле такого, где бы Христос не побывал». Казалось бы, Соловки чуть не у Полярного круга, а какая там жизнь кипела? Духовная жизнь привлекала и тех, кто мог сочетать молитву и деятельность. Даже именно деятельность была воплощенной молитвой. Вот чему надо учиться всем и везде. Тогда – умели, теперь ещё учиться и учиться на всяком месте, среди всех своих трудностей.

– В группе нашей народ образованный. Всё больше говорят правильные слова. Но хотелось бы в эти короткие дни пребывания на Святой земле больше вслушиваться в тишину монастырских стен, в голос монастырского колокола … наверное, каждому здесь «в научение»: будь скромнее, осторожнее, осмотрительнее, когда говоришь. Всем ли это надо, всем ли хочется слушать? Ведь мы общаемся не только словесно, но и касанием душ наших. Возможно, что моё не по душе другому, потому и не стоит спешить со словами.

Вот проходим удивительно живописными тропами и слышишь: «какая красота! Какие оттенки зелени! Какое небо! Вы только посмотрите!» Подобные восторги почему-то не вызывают ничего, кроме желания их не слышать. Как всё-таки серьезно и сдержанно надо вести себя, когда рядом другие. Восторгаться лучше про себя, сберегая в душе восхищение, не расплёскивая его на ходу. Может быть кто-то, рядом идя, молится, а ты ему мешаешь неумеренными эмоциями. Везде учиться надо думать о других и поменьше заявлять о себе.

– «Нет места на земле такого, где бы Христос не побывал». Эта стихотворная строчка на Соловках приобретает особую реальность. Везде на Соловках, говорил Михаил Нестеров «Христос близко». Здесь, среди осиянности этих островов, монахи, наверное, чувствовали особое благоговение. И не одни они. Тот же художник Нестеров написал ряд картин, которыми хотел удержать тишину и свет, помочь людям их ощутить и увидеть. Может быть поэтому таким диссонансом звучат здесь пустые разговоры и особенно смех. Уйти от этого некуда, надо держаться вместе. Выходит – терпи, оберегая свой мир, чтобы он не исчез за осуждение или превозношение.

– Конечно, на Соловках даже больше, как мне кажется, чем на Валааме, вспоминается не просто праздник Преображения, а именно СВЕТ ПРЕОБРАЖЕНИЯ. Кажется, что здесь понятие его присносущности реализуется. Кажется, что именно им пронизан воздух, водные дали, облака, все оттенки неба, каждая былинка. А душа? Что-то вспоминающая, какое-то, хотя бы смутное представление об этот имеющая… Да, слава Богу и за это. Другое дело – усердие, решимость, преодоление инертности, лени, самооправдания… Знать о свете хорошо, «видеть» его хотя бы на лицах других – очень хорошо, слава Богу, а вот самой трудиться… это уж помоги, Господи!

– Отец Павел Флоренский говорил, что на Соловках самое замечательное, самое живописное – небо. Это правда. Конечно, когда есть свет, солнцем даруемой. Не будь его, красота погаснет. И в жизни свет даёт жизнь цвету. Без света всё исчезает – и в душе, и в природе. Всё живое пропадает. Не потому ли и в душе силы истощаются, если не заботиться о том, чтобы воссиял нам, грешным, СВЕТ ПРИСНОСУЩНЫЙ.