Коскелло А. «Я часто себя чувствовал «золушкой» в золотой карете»

2 августа (20 июля ст.ст.) Русская Православная Церковь чтит память священномученика Иоанна Стеблин-Каменского. Потомственный петербургский аристократ, морской офицер, он принял священный сан в годы гонений, в 1923 году. Спустя семь лет, в 1930-м, он был расстрелян.

«Слабый человек, несущий высокое служение»

На момент гибели ему было 42 года. Худощавый, слабого здоровья человек, с кротким выражением лица. Кто бы мог подумать, что когда-то он носил не рясу, а офицерский мундир, что ходил в заграничные походы на военных кораблях?

В разговорах с паствой он не только не допускал высокомерия и начальственного тона, но постоянно подчеркивал свое недостоинство. Словно бы рассматривал собственный священный сан как своеобразный «аванс», данный ему Господом. «Меня же… прошу простить и поминать в молитвах своих не как служителя Христова, каким я вам представляюсь, а как слабого человека, несущего высокое служение, на каждом шагу спотыкающегося и нуждающегося в постоянной помощи», – писал он во время первого своего заключения на Соловках прихожанам в Ленинград.

Отец Иоанн, Иван Георгиевич Стеблин-Каменский, успел прослужить священником всего семь лет. В последний год перед гибелью он был епархиальным благочинным в Воронежской епархии, был одним из самых авторитетных священнослужителей в округе, но, кажется, стеснялся того уважения, которым был окружен. «В Воронеже вообще меня ценили не по заслугам. Я часто себя чувствовал «золушкой» в золотой карете», — писал он незадолго до смерти, в 1930 году, своему прихожанину из Соловецкого концлагеря.

Слова его оказались в чем-то пророческими. «Золотая карета» и в самом деле вскоре рассыпалась. Вместо нее отец Иоанн оказался в арестантской машине ОГПУ. 2 августа его вместе с другими десятью мучениками вывезли в окрестности Воронежа и расстреляли.

«Коммунисты – антихристы»

2 августа 1930 года под Воронежем было расстреляно одиннадцать православных священнослужителей и мирян. Из них десять человек сегодня причислены к лику новомучеников и исповедников Российских: архимандрит Тихон (Кречков), протоиереи Иоанн Стеблин-Каменский и Александр Архангельский, иеромонахи Косма (Вязников) и Георгий (Пожаров), священники Сергий Гортинский, Феодор Яковлев, Георгий Никитин, миряне Ефим Гребенщиков и Петр Вязников.

Как это ни удивительно, но совершенное злодеяние было не просто актом ненависти большевиков к Богу и Церкви. На рубеже 1920-х-30-х годов для советского режима подобные коллективные расстрелы были одной из форм самосохранения. За всем происходящим стояла не просто злая воля, но конкретный политический рассчет.

Репрессии против Церкви этого периода в СССР были тесно связаны с принудительной коллективизацией на селе. Крестьянское сопротивление коллективизации вылилось в крупнейшее со времен Гражданской войны выступление против советской власти. В 1929 году в официальных документах зафиксировано более 1300 антисоветских бунтов на селе, в 1930 году – уже более 13 000. Участниками выступлений стали около 2 млн человек. Чекисты искали виновных, и зачастую находили их среди «монархистов-церковников» (главным образом из числа так называемых «непоминающих»).

В том, что сельских священников и приходских активистов обвиняли в агитации против колхозов, было не только самодурство советских начальников, но и конкретное социологическое наблюдение. Лозунги вроде «Коммунисты – антихристы!» и в самом деле имели широкое хождение. Хотя связь между верой в Бога и отказом вступать в колхозы и не была однозначной, но де-факто сохранение церковных институтов на селе препятствовало коллективизации. Православные приходы вплоть до 1928–1929 гг. оставались активными центрами самоорганизации деревенского населения. Они ослабляли политическую и административную власть коммунистов над деревней и тем самым тормозили колхозное строительство.

Смычка между православием и антисоветскими выступлениями на селе особенно ощутимой выглядела как раз там, где коллективизация (точнее, беспрепятственная выкачка материальных и человеческих ресурсов из деревни) была особенно нужна большевикам – в самой «зажиточной» в этом плане Центрально-черноземной области. Причем наиболее активно сопротивлялись большевикам верующие Воронежской области.

Заметное присутствие верующих в Воронеже и окрестностях во многом это было связано с тем, что в регионе со второй половины 1920-х годов было много ссыльного духовенства, отправленного сюда из Москвы и Ленинграда за свою «оппозиционность». Среди ссыльных священнослужителей было много «харизматичных» фигур. В середине 1920-х годов ощутимый импульс религиозному пробуждению в Воронеже задал архиепископ Воронежский Петр (Зверев, священномученик), непримиримый борец с обновленческим расколом и «советизацией» Церкви.

28 ноября 1926 года архиепископ Петр с группой клириков и мирян был арестован, а 26 марта 1927-го – отправлен на Соловки. Но надежды большевиков на ослабление церковного влияния в области не оправдались – на посту воронежского архиерея владыку Петра сменил епископ Козловский Алексий (Буй). Новый владыка, хотя и был всего 35-летним по возрасту и недавно поставленным епископом, оказался не менее решительным в вопросах отстаивания церковной свободы.

После издания Декларации митрополита Сергия (Страгородского) с выражением лояльности советскому режиму, епископ Алексий выразил готовность активно противостоять контролю безбожников над Церковью. 22 января 1928 года по приходам Воронежской епархии было распространено послание епископа Алексия, в котором владыка отказывался признать незаконную Декларацию. «Вполне разделяя мнения и настроения верных православных иерархов и своей паствы, отныне отмежевываюсь от митрополита Сергия, его неканонического Синода и деяний их», – гласил текст послания.

В течение весны 1928 года вслед за епископом Алексием значительная часть клириков и мирян Воронежской епархии (около 80 приходов) заявили о своем разрыве с митрополитом Сергием и перешли в подчинение митрополита Иосифа (Петровых). О своем единстве с епископом Алексием заявили общины Дона, Кубани, Харьковской области и Северного Кавказа. Потом они все проходили в следственных делах как «буевцы». Алексеевский Акатов монастырь в Воронеже, где проживал епископ Алексий, стал центром притяжения «непоминающих» со всего юга России. По данным историка М.В. Шкаровского, общая численность буевского духовенства достигала 400 человек.

После ареста епископа Алексия (7 марта 1929 года) и высылки его на Соловки (июнь 1929 года) духовное руководство его паствой осуществляли приходские священники. Одним из самых авторитетных среди них был священник Иоанн Стеблин-Каменский. Незадолго до ареста епископ Алексий назначил его епархиальным благочинным. Фактически с весны 1929-го он возглавлял Воронежскую епархию.

С корабля – в алтарь

Отец Иоанн Стеблин-Каменский на фоне воронежского духовенства выглядел человеком нетипичным. В отличие от большинства местных батюшек, он не был выходцем из «поповской» среды. По происхождению он был петербургский аристократ. Отец его, Георгий Георгиевич, был видным чиновником, перед революцией служил сенатором. Дед по отцовской линии, Георгий Павлович, в последние годы жизни был Виленским губернатором. Мать, Ольга Александровна, урожденная Жандра, была дочерью вице-адмирала.

До того, как стать священником, Иван Георгиевич был флотским офицером. Он окончил петербургский Морской кадетский корпус, служил на Балтийском флоте, имел награды и ордена (святой Анны III степени и святого Станислава III cтепени).

Незадолго до революции, в июне 17-го, он уволился из флота по состоянию здоровья. В годы Гражданской войны жил в Петрограде, служил в береговых ведомствах (в 1919-21 был помощником директора маяков на Балтфлоте). Тогда же принял решение посвятить жизнь Богу, стал нести послушание псаломщика в Свято-Троицком храме на Стремянной улице в Петрограде. Священный сан он принял в то время, когда многие люди в России стремились вообще скрыть свою принадлежность к Церкви – в 1923 году.

Отец Иоанн не имел собственной семьи, все время и силы он отдавал прихожанам. Уже в следующем 1924 году он оказался в заключении. Осужден он был по «Делу православных братств» (на допросе отец Иоанн признал, что служил молебны на квартирах у некоторых своих прихожан, после которых имели место чаепития и беседы на религиозные темы). Последовал трехлетний лагерный срок, который отец Иоанн отбывал на Соловках.

В ноябре 1927-го, по завершении срока, власти не позволили священнику вернуться к своей пастве в Ленинград и отправили его в административную ссылку в Воронеж. Епископ Воронежский Алексий дал ему назначение – в Алексиевский храм бывшего (ликвидированного большевиками) Покровского Девичьего монастыря.

«Музыка колоколов – это музыка контрреволюции»

Покровский Девичий монастырь был основан в 1623 году по благословению патриарха Филарета (Романова), отца первого царя из династии Романовых. Первоначально обитель располагалась непосредственно рядом с Воронежским острогом, но с началом строительства верфей и флота в Воронеже была перенесена за город, в урочище Терновая поляна. До революции это был целый женский городок, с каменными храмами, жилыми корпусами, налаженным хозяйством…

Большевики уничтожали его поэтапно. В 1922 году у сестер изъяли большинство монастырских ценностей, включая драгоценный оклад старинной Казанской иконы Божией Матери. Осенью 1924 года в монастыре была закрыта Печерская церковь - в ней устроили в ней «клуб имени Калинина». Газета «Коммуна» писала: «Войдя в него, не верится, что здесь когда-то была церковь. Вместо икон по стенам висят портреты вождей, а высоко-высоко, под самым куполом, где стоял крест, теперь ярко горит красная пятиконечная звезда…». Жалобы священников и монахинь на имя самого Калинина были безрезультатны…

В следующем, 1925 году обитель ждало «уплотнение». На момент прибытия отца Иоанна монастырский комплекс представлял из себя своего рода общежитие. В корпусах обители было устроено 275 квартир, куда вселили представителей пролетариата. Вместе с оставшимися в келиях сестрами в монастыре теперь проживало более 800 человек.

Несмотря на это, Алексеевский храм в монастыре продолжал действовать, и по мере закрытия церквей в Воронеже в него стекалось все больше верующих, в том числе последователей арестованного епископа Петра (Зверева). Остатки церковной жизни в стенах обители и заметная концентрация «зверевцев» в монастыре раздражали большевиков. В 1928 году власти приняли решение покончить с «гнездом контрреволюции» и очистить бывший монастырь от «антисоветских элементов» и «зверевщины».

2 сентября в рабочем поселке, где находился монастырь, было устроено собрание жителей. Представители пролетариата читали заранее заготовленные речи о том, как опасно для них соседство с церковниками:

«500 рабочих должны жить сами и воспитывать своих детей в культурных условиях, а мы видим, что антисоветские элементы здесь в монастыре берут под свое влияние подрастающее поколение…»

«…Или рабочий поселок, или монастырь! Если дорога нам советская власть, нам нужно бороться с контрреволюцией. В монастыре имеется поп, ставленник Зверева. Зверевщина погубила и некоторых из наших товарищей рабочих. Есть и сейчас помогающие зверевщине. Со зверевщиной нужно покончить».

«Всем уже ясно, что музыка колоколов – это музыка контрреволюции. До тех пор, пока будет существовать здесь контрреволюционное гнездо, рабочего поселка фактически существовать не будет…»

Один из выступавших упомянул и отца Иоанна: «В 31-й келье живет поп Иоанн, ставленник Зверева. Я живу в келье 89 и вижу, как этого попа посещают жены контрреволюционеров Нечаева и Пушкина (бывший ктитор Терновой церкви). Монашки учат детей рабочих подходить к этому священнику за благословением…»

С тех пор в коммунистической прессе регулярно упоминалось имя отца Иоанна как врага советской власти. Одновременно чекисты установили за ним слежку. 4 марта 1929 года помощник начальника милиции отправил в ОГПУ сообщение: «По имеющимся непроверенным сведениям в доме 4 по Введенской улице проживающий там священник Иван, ставленник архиерея Зверева, ведет ожесточенную агитацию против советской власти, и вообще в этом доме замечается какая-то группировка, о чем сообщается для сведения».

Весной 1929 года власти приняли решение снять кресты с монастырских храмов. «2 мая был торжественно снят крест с церкви бывшего Девичьего монастыря, – сообщала газета «Коммуна», — Несмотря на то, что монашки и попы распускали бессмысленные слухи и угрожали «божьим гневом», снятие креста привлекло многотысячную толпу. Водружение над куполом красного знамени было встречено дружными аплодисментами».

В 5 часов утра, в то самое время, когда рабочие пришли ломать крест на куполе храма, скончалась игумения Девичьего монастыря. 4 мая состоялись похороны игумении, отпевание совершал отец Иоанн. После погребения он благословил всех присутствующих и посоветовал оставшимся монахиням и прихожанам монастыря держаться вместе. В дальнейшем при аресте ему, помимо прочего, было предъявлено обвинение в том, что смерть матушки он «использовал для разжигания религиозного фанатизма»…

«Антисовэлемент»

19 мая 1929 года отец Иоанн был арестован. Обвинительное заключение по делу отца Иоанна (№1678) гласит, что священник «сгруппировал около себя монашек и антисовэлемент гор. Воронежа и используя религиозные предрассудки масс, распускал через своих приближенных разные антисоветские провокационные слухи, сеющие панику среди населения и подрывающие авторитет и мощь Соввласти». В деле содержатся показания четырех свидетелей, подтвердивших, что священник занимался антисоветской деятельностью – делал «всевозможные предсказания о скорой гибели Соввласти, а также о том, что скоро будет голод», «держит тесную связь с административно высланными попами и бывшими активными «Зверевцами»»…

Во время первого допроса 21 мая 1929 года отец Иоанн добился разрешения собственноручно записать свои ответы на вопросы следователя. Он, в частности, написал: «Я по отношению к советской власти лоялен, но не сочувствую мероприятиям, направленным против религии. Считаю неправильным обучение детей в школах в противорелигиозном направлении и тому подобное. Поскольку я другого оружия не знаю, кроме креста, то как в прошлое время, так и в настоящее я нахожу единственно правильным действовать на массы умиротворяюще».

Священник открыто исповедовал свою веру и осудил безбожие: «Для меня нет сомнения, что вера в распятого Христа непобедима, что кажущееся торжество материализма есть временное явление».

Он также отрицал наличие непосредственной связи между снятием креста с монастырского храма и смертью игумении: «После смерти игумении ни лично, ни через кого-либо другого никаких слухов по городу не распускал. Что смерть игумении, последовавшая во время снятия креста с церкви бывшего Девичьего монастыря, вызвана этим снятием, не мог говорить, так как ее поразил, если не ошибаюсь, третий по счету удар за два дня до смерти, и с тех пор она не приходила в сознание, так что я даже не мог ее причастить перед смертью. […] С могилы игумении я ушел до ее закрытия, но действительно благословлял подходивших ко мне…»

29 мая во время повторного допроса отцу Иоанну было предъявлено обвинение в антисоветской деятельности. Священник отвечал: «Виновным себя в предъявленном мне обвинении не признаю ни в малейшей степени. За все время своего пребывания в Воронеже как на духу, так и с амвона, и в частных беседах, не столько по страху наказания, сколько по своему миросозерцанию, всегда учил кротости, терпению и покорности гражданским законам. Никого около себя не группировал и, оставшись случайно временно исполняющим должность епархиального благочинного, с марта сего года с духовенством епархии имел лишь официальные сношения справочного характера. Распускать какие бы то ни было слухи считаю ниже своего достоинства как служителя духа…». Показания священника были проигнорированы.

Дело в отношении отца Иоанна, как и в отношении большинства безвинно пострадавших тех лет, было решено во внесудебном порядке. 16 августа 1929 года постановлением Особого Совещания при Коллегии ОГПУ отец Иоанн был приговорен к заключению в Соловецкий концлагерь сроком на три года. Так отец Иоанн отправился на Соловки во второй раз. Но пробыл он там недолго. Уже в мае 1930-го он был вновь арестован и переправлен в знакомую ему Воронежскую тюрьму чтобы стать обвиняемым по делу «буевцев».

«Буевцы»

В архивно-следственном деле № 24705 «Церковно-монархической организации «Буевцы» в Центрально-Черноземной области (февраль – июль 1930 года) – последнем, по которому проходил священномученик Иоанн, – семь томов. Всего по делу было привлечено 492 человека, из них 134 были арестованы. Обвинительное заключение составлено на 38 человек. 12 человек, включая епископа Алексея (Буя), были приговорены к расстрелу (впрочем, епископа Алексия расстреляли позже, в 1937-м), 14 человек – к 10 годам лагерей, 10 – к 5 годам, один был выслан на 5 лет в Северный край и один приговорен к 3 годам лагерей условно.

По версии следствия, «буевцы» – то есть, окружение воронежского архиерея епископа Козловского Алексия (Буя), – «под прикрытием религиозной пропаганды» готовили «восстановление монархии путем вооруженного восстания крестьянства против Советской власти». Основными пунктами обвинения «буевцев» были агитация против создания колхозов, антицерковной политики властей и распространение соответствующих воззваний.

Исходя из материалов дела, отец Иоанн Стеблин-Каменский осуществлял руководство «буевским» движением в Воронеже – возглавлял тайную коллегию по управлению Воронежским епархиальным центром Истинно-Православной Церкви из пяти человек. Кроме него, членами «коллегии» были названы священники Сергий Гортинский, Евгений Марчевский, Иоанн Житяев и епархиальный духовник архимандрит Игнатий (Бирюков).

Принадлежность Стеблин-Каменского к «буевцам» ОГПУ доказало при помощи своего осведомителя из рядов духовенства. Так, вместе с отцом Иоанном был арестован и вывезен с Соловков священник Николай Дулов – бывший подполковник Генштаба царской армии, помещик и князь, принявший священный сан в 1920 году. Отец Николай, по-видимому, был сломлен пытками и согласился сотрудничать со следствием. Он дал требуемые следователем показания в отношении «антисоветской деятельности» отца Иоанна.

Отец Иоанн отрицал близкое знакомство с Дуловым: «Оба раза мы виделись с ним в храме, причем первый раз он служил в соборе с причтом бывшего Девичьего монастыря, а второй раз лишь присутствовал на службе. После первой службы я пригласил его со мной пообедать. Никаких совещаний священников с участием Дулова не устраивалось. Никаких брошюр священник Дулов мне не привозил…» Однако следствие к этим показаниям не прислушалось. Так отец Иоанн стал обвиняемым по делу «буевцев».

20 мая 1930 года отцу Иоанну было предъявлено обвинение в том, что он «распространял церковно-монархические листовки и брошюры, и разного рода антисоветские провокационные слухи; вел агитацию против всех мероприятий советской власти в области коллективизации, индустриализации СССР. Имея конечной целью подготовить верующую массу к выступлению против советской власти, свержению ее и восстановлению монархии. В результате вышеизложенного во многих районах Центральной Черноземной области были массовые выступления населения против советской власти и ее мероприятий».

Священник потребовал, чтобы ему дали возможность ответить на предъявленное обвинение. Через два дня следователь разрешил ему написать объяснительную записку. Отец Иоанн написал: «В предъявленном мне обвинении виновным себя категорически не признаю. В монархической церковной организации я не состоял… Ко мне приезжали по церковным делам крестьяне, члены общин и духовенство, и из ближних сел чернички… Никаких бесед организационных, политических я не вел ни с кем».

Суда не было, дело опять решила Коллегия ОГПУ. 2 августа 1930 года отцу Иоанну объявили приговор – высшая мера наказания. В десять часов вечера в окрестностях Воронежа он был расстрелян. Вместе с ним были расстреляны еще десять священнослужителей и мирян.

«Истинное православие»

Разгром «непоминающих» в отдельных областях страны, в том числе в Воронежской области, жертвой которого стал священномученик Иоанн, стал прелюдией к ликвидации их во всесоюзном масштабе. В 1930-31 гг. властями было инспирировано новое дело – о всесоюзной организации «Истинно-Православная Церковь» (другое название – «Всесоюзный центр Истинное Православие»). В связи с этим лидеров иосифлян со всей страны стали свозить в Москву, в Бутырскую тюрьму.

Священник Николай Дулов, давший показания на «буевцев» в Воронеже, в 1930 году был перемещен из Воронежской тюрьмы в Бутырскую, где участвовал в процессе «Всесоюзного центра Истинное Православие». По результатам следствия он был осужден условно, освобожден и в дальнейшем служил в Благовещенском храме села Федосьина Кунцевского района Московской области вплоть до его закрытия в 1941 году. Дальнейшая его судьба неизвестна.

Епископ Козловский Алексий (Буй) был в заключении на Соловках с июня 1929 по февраль 1930 года. Там он был арестован по делу «буевцев» и этапирован в Воронеж. После заключения в воронежской тюрьме (май-июль 1930 года) перемещен в Бутырскую тюрьму. Там в течение года (сентябрь 1930-сентябрь 1931) он проходил по делу «Всесоюзного центра Истинное Православие», был приговорен к 10 годам ИТЛ. Был в заключении в Свирьлаге (с октября 1931), оттуда в 1932 году был доставлен в Воронежскую тюрьму на следствие по второму делу «буевцев».

Под давлением следствия владыка Алексий подписал письмо-раскаяние на имя И. В. Сталина («Жизнь в исправительно-трудовых лагерях и постоянные размышления о взятой мною неправильной позиции привели меня к тому, что у меня изменились отношения к Советской власти и что я теперь, с нынешнего часа, решительно отметаю от себя всякую контрреволюционность и отмежевываюсь от всякой контрреволюции…»). Однако вскоре сообщил соседу-заключенному (на самом деле – осведомителю по кличке Мартов), что покаялся «неискренне». В дальнейшем епископ Алексий был заключенным на Соловках (с апреля 1933). В 1937 году был переведен на тюремный режим. 8 декабря 1937 года расстрелян под Медвежьегорском в урочище Сандормох. Русской Православной Церковью За Рубежом причислен к лику новомучеников и исповедников Российских.

«Не отходите от Креста…»

Священномученик Иоанн Стеблин-Каменский в своих злоключениях никого не винил. Более того, он не считал годы, проведенные на Соловках и в тюрьмах, вычеркнутыми из жизни. Будучи безвинно осужденным, он продолжал благодарить Бога за все, что с ним происходило. Называл скорби «естественными спутниками христианина». При каждой возможности он посылал письма на волю, чтобы поддержать своих «овец», призывал их «не отходить от Креста».

Из писем священномученика Иоанна к пастве:

«…Меня же столько скорби вам всем принесшего и невниманием своим её усиливающего, прошу простить и поминать в молитвах своих не как служителя Христова, каким я вам представляюсь, а как слабого человека, несущего высокое служение, на каждом шагу спотыкающегося и нуждающегося в постоянной помощи, по вашим молитвам могущей мне быть поданной в изобилии».

«Мне представляется, что всё человечество в целом, отдельный народ, братство или семья, иначе говоря, всякое объединение отдельных лиц не иначе воспринимает или источает из себя добро и зло, как именно через составляющих его людей. Всякий человек, не сумевший оградить своё сердце от вторжения в него злобы, тем самым впускает этот яд в свою семью, в братство, в народ, во всё человечество; наоборот, христианин, возгревающий в своём сердце любовь, отверзающий двери сердца своего Господу, как бы впускает Его в семью, братство, народ, человечество. Пусть скорбь твоя о злобе мира и недостатке в нём любви не попустит тебе самому запачкаться этой злобой и утеснить ею любовь и в твоем сердце. Каждый смотри за той дверью, которая тебе вверена».

«Горе человеку, который считает свою судьбу зависящей от злой воли или случайных ошибок людей. Воистину верующему человеку всё содействует на пользу. Благополучные обстоятельства вызывают в нём беспредельную благодарность Господу, подающему нам, грешным, Свои милости, в то время как Сам Он взял на Себя наши язвы и тяготы; испытания же, при всей их тяжести являются для несущих их источником радостного сознания себя соработниками и верными воинами Христовыми. Неверующим, наоборот, и благополучие и испытания чаще всего бывают гибельными: первое развращает, а последние доводят до отчаяния».

«Интересно, что человек, по греховной немощи своей всё-таки слишком отдающийся впечатлениям переживаемого момента, вместе с тем ощущает неудовлетворяющую его неполноту своих переживаний, интуитивно чувствуя временность их. В детстве мы говорим «когда я буду большой», в зрелом возрасте мы тоже всё считаем временно неполноценным и говорим «когда я кончу то или иное дело» или «достигну того или иного положения», «когда я женюсь», «когда я выйду на свободу» и так далее. Ведь это тоже ошибка. Жизнь наша в теле на земле (подобно утробной жизни младенца по отношению к жизни в теле) является подготовительным процессом к вечной жизни, но все этапы этой подготовительной жизни равно полноценны как части общего процесса. Не прав тот, кто вычеркивает из своей жизни отдельные её периоды: болезнь, усиленную работу, заключение… Ты вычёркиваешь, а жизнь идёт непрерывно и неизменно запечатлевает в душе твоей непрерывную кривую твоего делания, твоего духовного напряжения. Ты вычёркиваешь потому, что хочешь оправдать свою леность: ты вычёркиваешь и не отдаёшь себе отчёта в том, что каждый отдельный период твоей жизни открывает тебе особые возможности духовного возрастания и что ожидание желаемых тобой условий не должно способствовать пренебрежению возможностями уже не имеющего повториться переживаемого момента…»

«За время своего пребывания на Соловках я почти ничего не читал, ничему не научился, многое забыл, во многом опустился, но Господь утешил меня именно тем, что мне, быть может, теперь особенно нужно. Я приобрёл полную покорность Его Воле и твёрдую уверенность в благой целесообразности всего совершающегося с нами. Это не значит, что мне не хочется домой и что я мало чувствую скорбь длительной разлуки со всеми мною любимыми, нет — мне просто стало понятно, что скорби не только могут сопутствовать христианину на его земном пути, но прямо являются естественными его спутниками».

Из писем к пастве в Ленинград из Соловецкого лагеря (м. 1924 и 1927)

«Если за время моего служения в Воронеже и пребывания среди вас, вы, вверенные мне Господом, не чувствовали, что ваша верность Ему для меня дороже собственной жизни, то увы, ни это письмо, ни какое-либо другое вам этого не откроют… Ныне мне хочется в последний раз со слезами на глазах просить вас… Не отходите от Креста и мы будем близкими друг другу во время нашей разлуки, как долго бы она не тянулась…»

Письмо к пастве, тайно переданное из Воронежской тюрьмы (11 сентября 1929 года)

«В Воронеже вообще меня ценили не по заслугам. Я часто себя чувствовал «золушкой» в золотой карете. Кому как не мне известно, что я действительно знаю, что я действительно читал, как я действительно трудился, как я в действительности сам по себе заслуживаю того, что мне воздавали как служителю Вседержителя. Сам по себе я действительно золушка, но силою Божиею я действительно, как это мне самому ни удивительно, имею не только одежду, но и внутренний облик служителя Духа».

«Меня страшит не крестный путь, а наоборот, когда мне живется слишком хорошо, я все боюсь, уж не свернул ли я с тесного пути, ведущего к Жизни, и не попал ли на широкую дорогу, заманчивую лишь до времени».

«Я готов сам терпеть побольше, лишь бы Он излил обильно Свою милость на тех, кого мне временно вверил».

Письмо прихожанину из Соловецкого концлагеря (23 января 1930 года).

***

Троицкая церковь в Петрограде-Ленинграде, где служил священномученик Иоанн, до наших дней не сохранилась. В 1938 году в здании из красного кирпича, построенном по проекту архитектора Н. Никонова, разместили районный совет по физкультуре. В 1966 году церковь снесли. В 1977–2007 гг на месте храма располагалось здание «Невских бань». В 2007 году его также снесли, в 2010 году на его месте построили новый торговый центр.

Покровский Девичий монастырь в Воронеже, последнее место служения священномученика Иоанна, в 1930-е годы был уничтожен. Сейчас на его месте – улица Рабочий городок. Часть домов по улице являются перестроенными монастырскими корпусами.

БИБЛИОГРАФИЯ

1. Акиньшин А. Н. Церковь и власть в Воронеже в 1920-1930-е годы (процессы Петра Зверева и Алексия Буя). Церковь и ее деятели в истории России. Воронеж, 1993.

2. Виола Л. Крестьянский бунт в эпоху Сталина: Коллективизация и культура крестьянского сопротивления. М., 2010.

3. Дамаскин (Орловский), игумен. Соловецкие новомученики. Соловецкий монастырь, 2009.

4. Коротенко В. В., Стеблин-Каменский И. М., Шумков А. А. Стеблин-Каменские (Стеблинские, Стеблин-Каминские): опыт историко-генеалогического исследования. СПб, 2005.

5. Санкт-Петербургский мартиролог. СПб, 2002. С. 13.

6. Сапелкин Н. С. Буевский раскол в Воронежской епархии в 1927-1937 гг // Из истории Воронежского края. Вып.17/ Отв. редактор А. Н. Акиньшин. Воронеж, 2002. С. 170–192.

7. Cапелкин Н. С. Несокрушимая твердыня. Воронежская епархия в 1917–1942 гг. // Подъем, 2000, № 8. С. 201–222.

8. Стеблин-Каменский Иоанн, священномученик. Не отходите от Креста. Письма с Соловков близким и пастве. Под ред. игум. Дамаскина (Орловского). М., 2009.

9. Шкаровский М. В. Иосифлянство: течение в Русской Православной Церкви. СПб, 1999. С. 331–332.

10. Шкаровский М. В. Истинно православные в Воронежской епархии. СПб, 1996. Вып. 19. С. 320–356.