Абызова Э.Б. Священноисповедник Виктор, епископ Глазовский, и академик Д. С. Лихачев: встречи в Соловецком лагере (1928–1931 гг.)

В публикациях, посвященных 95-летию со дня рождения академика Дмитрия Сергеевича Лихачева [1], нам встретилось упоминание о том, что в его кабинете на видном месте всегда был портрет епископа Глазовского Виктора (Островидова), которого он очень почитал [2]. Портрет сразу привлекал внимание посетителей, и интересующимся Дмитрий Сергеевич рассказывал, что епископ Виктор очень помогал ему в Соловецком концлагере, буквально спас от смерти.

Воспоминания ярко характеризуют облик священноисповедника Виктора. Надо сказать, что в работе над архивно-следственными делами репрессированных священнослужителей Марийского края мы очень часто встречаем упоминание о епископе Викторе, оказавшем в годы гонений на Церковь большое влияние на марийских священников и паству; многим он стал тогда духовной опорой. Прежде всего, нам хотелось бы коротко рассказать о епископе Викторе, воспользовавшись данными из его жития, составленного в Вятской епархии к его канонизации [3].

Епископ Виктор (в миру Константин Александрович Островидов) родился 20 мая 1875 года в семье псаломщика Троицкой церкви села Золотое Саратовской губернии. Константин был очень способным, закончил первым учеником Камышинское духовное училище, затем Саратовскую духовную семинарию и был принят в Казанскую духовную академию как стипендиат протоиерея Горизонтова. В студенческие годы ярко проявились гуманитарные дарования Константина Островидова, интерес к отечественной словесности, философии и психологии. В возрасте 28 лет он принял монашеский постриг с именем Виктор, вскоре был рукоположен в сан иеромонаха и определен в Саратовскую епархию противораскольническим миссионером. Помимо миссионерской работы молодой иеромонах Виктор активно участвовал в общественно-просветительской деятельности. Нам хотелось бы рассказать об одном событии Саратовского периода жизни, которое очень ярко характеризует его глубокий ум, образованность, незаурядный проповеднический талант. Речь идет о трех лекциях, которые он прочитал в Саратове в феврале 1904 года в зале музыкального училища. Они назывались: «Психология недовольных людей в произведениях Максима Горького», «Жизненные условия появления недовольных людей», «Возможность обновления недовольных людей и путь к нему». Иеромонах Виктор не случайно выбрал темы своих лекций. В канун революции 1905 года проблема «недовольных людей» в России была очень актуальна. Эти лекции привлекли массу слушателей, зал был переполнен. На лекциях присутствовали епископ Гермоген, Саратовский губернатор П.А. Столыпин, католический епископ, ректор Саратовской семинарии, директора, преподаватели и учащиеся гимназий [4].

С 1905 по 1908 годы отец Виктор – старший иеромонах Иерусалимской духовной миссии. После возвращения со Святой Земли он был принят в число братии Александро-Невской Лавры. В 1910–1918 годах архимандрит Виктор был настоятелем Зеленецкого Свято-Троицкого монастыря. Когда начались страшные годы гонений на Церковь, он был назначен наместником Александро-Невской лавры (1918). В декабре 1919 года архимандрит Виктор был хиротонисан во епископа Уржумского, викария Вятской епархии, в 1921 году назначен епископом Глазовским, викарием Вятской епархии, с местожительством в Вятском Трифоновом монастыре на правах его настоятеля. С 1919 года и до конца жизни владыка Виктор был неразрывно связан с Вятским краем и вятской паствой. В его житии мы читаем: «Своим самоотверженным служением Богу и Церкви, святостью жизни он поразил вятскую паству. Владыка Виктор стал для нее заботливым отцом и вождем в деле веры и противостояния надвигающейся тьме безбожия и мужественным исповедником Православия» [5]. В 1921 году владыка был в первый раз арестован, за этим арестом последовали годы уз и изгнания: арест в 1922 году, ссылка в Нарымский край в 1923–1926 гг., арест в 1926 году, ссылка в Соловецкий концлагерь (1928–1931 гг.), арест и полугодичное заключение в Сыктывкарской тюрьме (1932), ссылка в Усть-Цильмский район (1933-1934), где он и скончался. Возвращаясь из ссылок и тюрем в Вятку, владыка продолжал свое служение Богу и Церкви: боролся с обновленцами, окормлял духовных чад, рассылал послания, совершал богослужения, вдохновенно проповедовал. В житии приводятся его полные пастырской любви и заботы письма духовным чадам, которые они бережно хранили более полувека [6]. Во время своих арестов на всех допросах владыка Виктор держался мужественно. Последнее заключение в Сыктывкарской тюрьме было особенно тяжелым: во время одного из допросов ему в течение восьми суток не давали даже присесть – следователи менялись беспрерывно, требовали подписать протокол с обвинениями в политических преступлениях. На одном из допросов владыка перекрестил следователя – и тот начал подпрыгивать и трястись всем телом. Из сострадания владыка стал молиться о том, чтобы не вышло какого-либо вреда этому человеку. Через некоторое время следователь пришел в себя, но не вразумился и продолжал допрос [7]. Епископ Виктор выбрал путь исповедничества, не ждал от безбожной власти пощады и готов был пройти уготованный ему путь до конца [8].

Что касается второго участника соловецких встреч, академика Д. С .Лихачева, то это один из самых глубоких умов своей эпохи. Литературовед и историк культуры, он долгие годы руководил сектором в Институте русской литературы (Пушкинский дом). Работы Д. С. Лихачева отличаются пристальным вниманием к эстетическому своеобразию культуры Древней Руси. Многим известны его книги: «Национальное самосознание Древней Руси», «Культура Руси времен Андрея Рублева и Епифания Премудрого», «Человек в литературе Древней Руси», «Поэтика древнерусской литературы» и др.

«Он был своего рода Ноем русской культуры. Со страниц его книг, как из некоего ковчега, сходили святители, преподобные, благоверные князья и праведные жены» [9], – пишет о нем его ученик, профессор Е. Г. Водолазкин.

На Соловки двадцатидвухлетний студент университета Дмитрий Лихачев попал как член Братства прп. Серафима Саровского. Так назывался литературно-философский кружок петроградской студенческой молодежи, созданный педагогом и врачом Иваном Михайловичем Андреевским (Андреевым). Ко второй половине 20-х годов он стал приобретать все более религиозный характер. Перемена эта объяснялась, несомненно, гонениями, которым подвергалась в то время Церковь. Д. С. Лихачев вспоминает, что гонения на Церковь были у всех на виду: церкви закрывались и осквернялись, священников ссылали и расстреливали. Возмущение творившимся охватило интеллигентную молодежь, даже прежде далекую от Церкви. «Эти гонения были настолько невыносимы для любого русского, что многие неверующие начали посещать церковь, психологически отделяясь от гонителей» [10]. Он вспоминает также, что когда происходило судилище над митрополитом Вениамином, под окнами здания стояли сотни людей, певших: «Спаси, Господи, люди Твоя!» [11]

Члены Братства обращались к преподобному Серафиму за молитвенной помощью, надеясь спасти Россию путем личного духовного подвига. Примечательно, что члены Братства имели духовную связь с оптинским старцем Нектарием, вели с ним переписку, руководствовались его советами в своей духовной жизни. 8 февраля 1928 года все члены Братства были арестованы, полгода провели в тюрьме, затем были отправлены в Соловецкий лагерь особого назначения (СЛОН), где многие погибли.

О епископе Глазовском Викторе Дмитрий Лихачев услышал еще на Поповом острове перед отправлением в Соловецкий лагерь. Всех вновь прибывших заключенных загнали в переполненный сарай, где они отстояли всю ночь. Когда под утро Дмитрий уже почти терял сознание, и не мог стоять на отекших ногах, его подозвал старый священник и уступил свое место на нарах. Перед отправкой он шепнул ему: «Ищи на Соловках отца Николая Пискаковского и владыку Виктора Вятского, они тебе помогут». В камере тринадцатой роты Дмитрий в первое же утро увидел на широком подоконнике старичка-священника, штопавшего свою ряску. «Разговорившись со священником, – вспоминает Лихачев, – я задал ему, казалось, нелепейший вопрос, не знает ли он (в этой многотысячной толпе, обитавшей на Соловках) отца Николая Пискаковского. Перетряхнув свою ряску, священник ответил: «Пискаковский? Это я». Сам неустроенный, тихий, скромный, он устроил мою судьбу на Соловках наилучшим образом, познакомив с епископом Вятским Виктором» [12]. Отец Николай был духовником многих священников и мирян в лагере, погиб в ссылке, канонизирован как священномученик [13].

Тринадцатая рота, куда попал Дмитрий Лихачев, была одной из самых тяжелых. Она была размещена в наскоро приспособленных развалинах Преображенского собора, холодных, темных, грязных, с нарами в три яруса. Беспрерывный шум сбитых сюда двух-трех тысяч человек, полное господство уголовников, тяжелые работы в лесу, на торфяных болотах. Через эту роту в обязательном порядке проходили все новоприбывшие, в том числе ссыльное духовенство. Смертность превышала здесь пятьдесят процентов. Затем Дмитрия перевели в четырнадцатую роту, где места на нарах у него не было, он спал на грязном полу. Скоро у него открылась язва желудка, потом он заразился тифом. Перед этим он разыскал владыку Виктора, рассказал ему о своем положении. Владыка работал бухгалтером в сельхозе, имел пропуск для свободного хождения по лагерю. Его знали и любили многие ссыльные. Он начал хлопотать о переводе Дмитрия на работу в кримкабинет с переселением в более теплую и чистую седьмую роту. Дмитрий Лихачев в это время лежал в тифозном отделении больницы. Едва поправившись, он попал в так называемую «команду выздоравливающих», лежал в холодном, сыром полуподвале. Многие, спасшись от тифа, умирали здесь от голода и холода. Такая же участь ожидала, вероятно, и Дмитрия, если бы не владыка Виктор. Он вызволил его из подвала, поместил в чистую и теплую камеру седьмой роты, начал подкармливать; он приносил ему салат из зеленого лука со сметаной, считая что именно такая еда подкрепит больного, истощенного юношу. Владыка выменивал свои вещи и продукты, доставая с большим трудом зеленый лук и сметану. Дмитрий Сергеевич всегда с благодарностью вспоминал эти салаты и говорил, что владыка Виктор спас его от смерти. А салаты из зеленого лука со сметаной оставались его любимой едой, он называл их «царским блюдом».

Нельзя не сказать несколько слов о доброте владыки Виктора. Вот как вспоминает о нем И. М. Андреев, руководитель Братства прп. Серафима Саровского, сосланный вместе со своими братчиками на Соловки: «Владыка Виктор был всегда со всеми ласков и приветлив, с неизменно светлой, радостной и тонкой улыбкой и лучистыми светлыми глазами. «Каждого человека надо чем-нибудь утешить», – говорил он и умел утешить всех и каждого. Для каждого встречного у него было какое-нибудь приветливое слово, а часто даже какой-нибудь подарочек. Когда после полугодового перерыва открывалась навигация и в Соловки приходил первый пароход, владыка получал сразу несколько посылок с материка. Он сразу же все раздавал, не оставляя себе почти ничего» [14]. «От владыки Виктора исходило какое-то сияние доброты, – вспоминает Д. С. Лихачев. – Он всем стремился помочь и, главное, мог помочь, так как к нему все относились хорошо и слову его верили» [15].

Но ласковость и доброта характера сочетались в епископе Викторе с огненностью в делах веры. Он часто рассказывал друзьям о жизни Максима Исповедника, в котором видел образец и для собственного исповедничества истины во Христе. На молодого Дмитрия Лихачева он оказал огромное духовное влияние. Дмитрий Сергеевич не раз говорил, что, находясь на Соловках, он понял отличительную черту «русской святости», открывшуюся ему в образе епископа Виктора, которая заключается в том, что русский человек счастлив пострадать за Христа [16]. Характеризуя эту черту в облике епископа, Дмитрий Сергеевич приводит еще один эпизод из соловецкой жизни Владыки: «Однажды я встретил владыку каким-то особенно просветленным и радостным. Это было на площади у Преображенского собора. Вышел приказ всех заключенных постричь и запретить ношение длинных одежд. Владыку Виктора, отказавшегося этот приказ выполнить, забрали в карцер, насильно побрили, сильно поранив лицо, и криво обрезали снизу его рясу. Он шел к нам с обмотанным полотенцем лицом и улыбался. Думаю, что сопротивлялся владыка без озлобления и страдание свое считал милостью Божией» [17].

Дмитрий Сергеевич на всю оставшуюся жизнь сохранил память о своем соловецком наставнике, не скрывал этого в самые безбожные годы советской власти. В соловецких записях, которые он вел в лагере, приведенных в конце «Воспоминаний», много раз встречается упоминание о владыке Викторе: «ходил к владыке», «попросил владыку», «беседовал с владыченькой», «владыка запретил мне подписывать какие-либо документы» и т.д. [18]

Выше всего Лихачев ценил духовную свободу человека, свободу совести, независимость религиозной жизни от любых форм идеологии. Интересно, что выбор древнерусской литературы в качестве объекта исследования, как вспоминал он позже, был связан с гонением на Русскую Православную Церковь: «Чем шире развивались гонения на Церковь, тем острее и острее ощущалась всеми нами жалость к погибающей России. И с этим чувством жалости и печали я стал заниматься древнерусской литературой и древнерусским искусством. Я хотел удержать в памяти образ умирающей матери. Мои книги – это, в сущности, поминальные записочки, которые подают «за упокой»; всех не упомнишь, когда пишешь их, записываешь наиболее дорогие имена, а такие находились для меня именно в Древней Руси» [19].

Владыка Виктор скончался 2 мая 1934 года в селе Нырице. На маленьком деревенском кладбище он нашел последнее успокоение после 12 лет заключений и ссылок. В 1989 году дело епископа Виктора было пересмотрено, и признана его невиновность. Из опасения, что место захоронения его будет утеряно в глухом таежном селении, 1 июля 1997 года состоялось обретение честных его останков, которые были перенесены в Вятку, в Свято-Троицкий женский монастырь. В этом можно видеть особый знак Промысла Божия, так как Владыка почти всю свою жизнь служил в Троицких храмах, отстаивая дух и букву православной церковности. На Юбилейном Архиерейском соборе 2000 года епископ Глазовский Виктор был канонизирован как священноисповедник.

Примечания

1. Водолазкин Е. Г. Эпоха Лихачева // «Звезда», 2001, № 11. С. 183–189; Панченко О. В. Сокровенный сердца человек. Там же. С. 189–198. 

2. Лихачев Д. С. Воспоминания. СПб., 1997. 

3. Житие исповедника Виктора, епископа Глазовского, викария Вятской епархии. Издание Свято-Троицкого женского монастыря Вятской епархии. Люберцы, 2000. 

4. Там же. С. 5. 

5. Там же. С. 12. 

6. Там же. С. 20, 21, 22, 24. 

7. Там же. С. 39. 

8. Там же. С. 40. 

9. Там же. С. 183. 

10. Там же. С. 157. 

11. Там же. С. 158. 

12. Там же. С. 199. 

13. Умолкнувшие колокола. Новомученики Российские. М., 2002. С. 342–343. 

14. Житие. С. 34–35. 

15. Лихачев Д. С. Указ. соч. С. 356. 

16. Панченко О. В. Указ. соч. С. 191. 

17. Лихачев Д.С. Указ. соч. С. 358. 

18. Там же. С. 581–603. 

19. Там же. С. 158.