ВОСПОМИНАНИЯ СОЛОВЕЦКИХ УЗНИКОВ
ТОМ V
1927–1933
(ISBN 978-5-91942-041-5, ИС Р17-708-0299)

Настоящая книга продолжает публикацию воспоминаний соловецких узников и включает в себя мемуары заключенных, которые отбывали наказание в период с 1927 по 1933 гг.

Несмотря на идейное разнообразие взглядов авторов и их различный социальный статус, принадлежащие им произведения схожи в описании событий лагерной жизни и заостряют внимание на самых важных вопросах личного и общественного бытия.

Последнее приобретает особое значение в нынешнем году, который стал временем подведения итогов и символическим началом нового исторического цикла для нашей страны. Этой теме посвящена статья ответственного редактора книжной серии священника Вячеслава Умнягина «Отношение соловецких мемуаристов к событиям 1917 г.». Февральская и Октябрьская революции, последовавшие за ними Гражданская война и политические репрессии оказались переломными в судьбах лагерных летописцев и выступают отправной точкой их повествования о пребывании в неволе. Обращение к литературному наследию бывших заключенных дает возможность современному читателю погрузиться в культурный и исторический контекст минувшей эпохи и посмотреть на события глазами очевидцев. К тому же живые свидетельства помогают оценить реальные человеческие переживания, теряющиеся в тех случаях, когда исследование прошлого сводится к изучению статистических данных или нивелируется в ходе отвлеченных размышлений о расстановке внутриполитических сил, влиянии экономических факторов или борьбы за мировую гегемонию.

Следующий аналитический материал знакомит с деятельностью Соловецкого общества краеведения (СОК), которое отразило всплеск русской естественнонаучной и гуманитарной мысли 1920–1930-х гг., направленной на сохранение всего того, что связывает человека с родной землей и наследием предков. Не продолжительная по времени, но важная по своему значению и результатам работа лагерных краеведов выявила характерную черту отечественной интеллигенции, нацеленной на изучение и преображение окружающего географического и социокультурного пространства порой в самых затруднительных условиях. «Для многих эта деятельность стала возможностью сохранить человеческое достоинство в кошмарной лагерной реальности, хотя не всем удалось остаться живыми, несмотря на все достижения», – пишет М. А. Смирнова, объясняя мотивацию научного подвига и подчеркивая те объективные и психологические трудности, с которыми заключенным энтузиастам пришлось столкнуться на Соловках.

Одним из способов сохранения человеческого достоинства, достижения внутренней независимости и определенной свободы самовыражения выступило поэтическое творчество узников. По мнению исследовательницы К. Пьералли, в написанных в лагере стихах «страдание обычно не скрывается и не выставляется напоказ в полемическом тоне, а присутствует в подтексте и терпеливо сносится благодаря христианской вере и сопутствующему ей чувству искупления грехов».

Завершает аналитическую часть сборника история Кемского пересыльно-распределительного пункта. В статье сотрудницы Соловецкого музея-заповедника О. В. Бочкарёвой показано, как развитие этого лагерного отделения отразило генезис соловецких пенитенциарных учреждений, а также глобальные изменения в системе исполнения наказаний в СССР.

Переходя к чтению мемуаров, необходимо иметь в виду еще несколько общих тем, которые нашли свое отражение практически во всех воспоминаниях заключенных. К ним относятся массовый расстрел в ночь с 28 на 29 октября 1929 г. и тифозная эпидемия 1929–1930 гг.

Первое событие подробно описано А. А. Сошиной в одном из выпусков историко-литературного альманаха «Соловецкое море» [1]. Опираясь на дело из архива ФСБ, она исходила из реального существования т.н. «Кремлевского заговора», организованного заключенными с целью массового побега за границу. При этом историк признавала, что встречающиеся упоминания данного события «очень различные и расплывчатые», а число жертв у разных мемуаристов расходится от нескольких десятков до нескольких сотен человек. Добавим, что в ряде случаев заключенные косвенно или напрямую указывали на фальсифицированный характер расследования, нацеленного, по их мнению, на сознательное уничтожение неугодных лагерной администрации людей из числа дворян и кадровых офицеров.

Базируясь на словах очевидцев, которые находят подтверждение и у других узников, О. В. Волков так описал это трагическое событие:

«…Разные отклонения от привычной рутины указывали заключенным: в лагере что-то готовится. У начальника шли непрерывные сверхсекретные совещания, командиры гоняли своих обленившихся вохровцев, свидания с родственниками отменялись, тех, кто уже был допущен на остров, спешно вывозили на материк. Особенно строго следили, чтобы после вечерней поверки на улице никого не оставалось. Немые монастырские стены патрулировали вооруженные охранники. Дневаливших на радиостанции уборщиков и курьеров из блатных заменили вольнонаемными… Тягостно и неотвратно надвигались на остров неведомые перемены. Это осязалось всеми, хотя и нельзя было догадаться, что за угрозу они таят…

Аресты в лагере начались, когда еще не все родственники были отправлены с острова. Оставалась и Лина Голицына, жена Георгия Михайловича Осоргина, с которой он не прожил и двух лет. Что произошло – вряд ли когда узнается доподлинно. Одно достоверно – арестованного Георгия отпустили из-под ареста на время, и он пришел к заждавшейся, встревоженной Лине, успокаивал ее, проводил на корабль, говорил о следующей встрече, твердо зная, что жить ему осталось несколько часов. Рассказывали, что Осоргин честью ручался начальнику ИСО (Информационно-следственный отдел): при прощании ни словом не обмолвиться об аресте…

Александр Александрович Сиверс был схвачен с утра и отвезен в изолятор. Наталья Михайловна знала это. Она стояла, как прикованная, у окна, обращенного к монастырю, не смела себе признаться, чего ждет. В наступившей темноте было пусто и тихо. Потом замелькали фонари, стали доноситься команды, окрики. И тишину заполнили сухие, не оставлявшие надежды щелчки выстрелов, протяжные крики, хриплые вопли, беспорядочные очереди… И дикие крики, улюлюканье пьяных от крови убийц. Как ни много нагнали штатных и добровольных палачей, они не справлялись. В потемках часто промахивались и раненых тут же добивали, у мертвых молотком выбивали зубы с золотыми коронками!

На казнь приводили партиями. Всего, как утверждали лагерники, было расстреляно шестьсот человек…

В ту ночь Наталья Михайловна поседела… Ее первый муж Путилов был расстрелян в Петрограде, его друг и одноделец Сиверс, уцелевший тогда и ставший ее мужем, нашел смерть здесь, в двухстах метрах от нее. Чуть ли не у нее на глазах: видеть мешали ночь и деревья. И все равно, она словно бы видела, как ведут его со связанными руками, ставят у края ямы, наводят дуло нагана…

Потом, с великим для себя риском, она откопала его тело и похоронила на лесной поляне. На могиле был поставлен крест и все знали: там лежит Сиверс. Сама Наталья Михайловна погибла в 1937 году в трюме судна, переполненного заключенными. Она задохнулась в спертом зловонии. Тело ее сбросили в море…

Все это я узнал в один из предзимних дней 1930 года, когда отбывал второй срок на Соловках и вместе с большой партией зэка был наряжен рыть могилы. Несколько дней подряд мы копали у южной стены монастыря огромные ямы и еще не закончили работы, как туда стали сбрасывать трупы, привезенные на дрогах во вместительных ларях-гробах. Один из возчиков, с которым я поделился щепоткой махорки, разговорившись, указал мне на возвышавшуюся невдалеке, под самой оградой, высокую земляную насыпь: под ней тела заключенных, убитых здесь в октябре двадцать девятого года. Так впервые услышал я подтверждение смутных слухов о массовых расстрелах на Соловках» [2].

В случае с тифозной эпидемией ситуация выглядит несколько иначе. Несмотря на отсутствие архивных документов, детали ее описания во многом совпадают, а общее число жертв смертоносной болезни большинством мемуаристов согласно оценивается примерно в 20 000 человек. Наиболее определенно об этом писал М. З. Никонов-Смородин, который утверждал, что «к весне, по официальным данным, погибло от тифа 7500 человек. Кемперпункт и его командировки дали 11 500 умерших от тифа», и объяснил, каким образом простые заключенные могли черпать подобную информацию. «Тиф начал свирепствовать по-настоящему, и официальные лагерные приказы сопровождались длинными списками умерших от тифа, исключаемых по этому случаю с довольствия. Эти лагерные приказы рассылались по всем командировкам острова, в том числе и в наше звероводное хозяйство. Попадали они обычно в руки начальников охраны и являлись документами секретными. Но у нас не было охранника и потому приказы попадали в контору, то есть к нам в руки. Благодаря этому мы могли следить за лагерной жизнью по документам, а не по слухам».

С ощутимыми человеческими потерями многие мемуаристы связывали прибытие на Соловки комиссии Коллегии ОГПУ под руководством бессменного секретаря и заместителя начальника Административно-организационного управления ОГПУ А. М. Шанина. Решение об образовании этого контролирующего органа «для всестороннего обследования деятельности существующих лагерей с обязательным выездом для ознакомления с постановкой работы в Соловецкие лагеря» [3] было принято 3 апреля 1930 г.

Среди основных причин создания комиссии можно выделить: изучение лагеря, ставшего опытным полигоном для советской системы исполнения наказаний, осуществление контроля над его деятельностью, а также подготовка к строительству Беломорско-Балтийского канала, осуществление которого было невозможным без привлечения ресурсов СЛОНа.

Проработав с 14 по 28 апреля, сотрудники ОГПУ вернулись в Москву. Спустя неделю ими был представлен многостраничный доклад, обнародованный лишь в конце 1980-х гг. Ценность документа заключается в том, что «слова, прозвучавшие перед членами Коллегии ОГПУ из уст одного из высокопоставленных чекистов, полностью подтверждают практически всё то, что писалось о произволе и жестокости лагерной администрации и охранников в воспоминаниях соловецких узников» [4].

Подобный вывод снимает обвинения в тотальной недостоверности, нередко звучащие в адрес мемуаристов, которые, как и знающие их люди, прекрасно понимали, что их произведения представляют собой примеры художественного воспроизведения прошлого. Сын писателя О. В. Волкова сообщает, что известная книга «Погружение во тьму» – «это произведение художественное, в котором избранный жанр предполагает не только отклонения от некоторых фактов, но и допускает прямой художественный вымысел» [5].

Между тем, признавая, что «мемуары без отдельных ошибок – крайняя редкость», Д. С. Лихачев был уверен и в том, что «в очень большом числе случаев мемуаристы рассказывают то, что не получило и не могло получить отражения ни в каком другом виде исторических источников» [6].

Такая уверенность вытекает из понимания того, что документально-художественный жанр позволяет не просто описать то или иное событие, но проникнуть в суть вещей и через глубоко личные, экзистенциальные переживания авторов ставит вопрос о духовно-нравственном измерении истории. Так, по словам того же В. О. Волкова, «решающим при оценке книги “Погружение во тьму”, хотелось бы думать, остается главная линия книги – борьба свободной личности против бесчеловечной репрессивной государственной машины, – а эта борьба передана в книге, по общему мнению, совершенно правдиво. И тогда уже не столь существенно, все ли излагаемые частные факты соответствуют реальности в этом художественном произведении» [7].

Упомянутая сверхзадача этого и большинства других памятников лагерной прозы не отменяет необходимости научного подхода к изучению прошлого, сопоставления известных данных и анализа доступных источников. Но вместе с тем внутренний пафос произведений указывает на некое, лежащее поверх фактов единство, которое базируется на общих духовно-нравственных ценностях лагерных летописцев. Такое единство представляет собой важнейший признак соловецкой мемуаристики, оно задает общий тон их повествованию и формирует подход к осмыслению прошлого.

В очередной том вошли мемуары баптиста Алексея Петровича Петрова, организатора крестьянского восстания Михаила Захарьевича Никонова-Смородина, участника молодежной антикоммунистической организации Кубани Виктора Канева, профессора ихтиологии Владимира Вячеславовича Чернавина и его супруги – искусствоведа Татьяны Владимировны Чернавиной, белорусского театрального и общественного деятеля Франца Карловича Олехновича, писателя Олега Васильевича Волкова, дважды отбывавшего наказание на Соловках.

Как и в случае с предыдущими выпусками книжной серии, сопоставление жизненного опыта мемуаристов позволяет составить портрет эпохи и заставляет задуматься о смысле и ценности человеческой жизни, которые проявляются в моменты ее высшего напряжения. В этом читателю помогают вступительные статьи к отдельным воспоминаниям, авторами которых стали кандидат филологических наук М. Е. Бабичева, доктор филологических наук В. П. Крейд, доктор филологических наук Е. Г. Сойни, кандидат педагогических наук А. Е. Тарас.

Заключительную часть сборника занимают библиография, которая на этот раз посвящена деятельности СОК, а также Топографический и Именной указатели, Глоссарий и список аббревиатур.

[1] Сошина А. А. Мутный призрак свободы: о побегах с Соловков в 1923–1939 гг. // Соловецкое море: ист.-лит. альманах. 2007. №6. С. 127–135.

[2] Из воспоминаний старого соловчанина. К 50-летию массового расстрела на Соловках 29 октября 1929 г. // Русская мысль. 1979. 22 нояб.

[3] ЦА ФСБ России. Ф. 2. Оп. 8. Д. 118. Л. 14.

[4] Волков О. Г. Соловки времени Д. С. Лихачева (1928–1931) // Воспоминания соловецких узников. Соловецкий монастырь, 2016. Т. 4. С. 38–40.

[5] Волков В. О. Письма Д. С. Лихачева О. В. Волкову и его семье. Наше наследие. 2008. №87 [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.nasledie-rus.ru/podshivka/8709.php

[6] Лихачев Д. С. Воспоминания. СПб: Logos, 1995. С. 7.

[7] Волков В. О. Указ. соч.

СОДЕРЖАНИЕ

От редакции

Вячеслав Умнягин, иер. Отношение соловецких мемуаристов к событиям 1917 г.

М. А. Смирнова, к.и.н. Соловецкие краеведы

К. Пьералли, д.филол.н. Поэзия узников соловецких лагерей: несколько замечаний к теме

О. В. Бочкарёва Кемский пересыльно-распределительный пункт (КПП) Соловецких лагерей и тюрьмы (1920–1939 гг.)

Вячеслав Умнягин, иер. В защиту гонимых христиан

А. П. Петров Воспоминания изгнанника за веру

А. В. Амфитеатров С. В. Смородин (М. З. Никонов) и его записки

М. З. Никонов-Смородин Красная каторга

В. Крейд, д.филол.н. Слово о «Сатаниаде»

В. Канев Сатаниада (Соловецкие этюды)

Е. Г. Сойни, д.филол.н. Побег учёных

В. В. Чернавин Записки «вредителя»

Т. В. Чернавина Побег из ГУЛАГа

А. Е. Тарас, к.п.н. Франц Олехнович и его история

Ф. К. Олехнович В когтях ГПУ

М. Е. Бабичева, к.филол.н. Ровесник жестокого века

О. В. Волков Погружение во тьму

Топографический указатель

Именной указатель

Глоссарий и список аббревиатур

М. А. Смирнова, к.и.н. Соловецкое отделение Архангельского общества краеведения. Соловецкое общество краеведения. Библиографический список 

Рецензенты:
д.г-м.н., профессор РГУ нефти и газа им. И. М. Губкина, академик РАЕН П. В. Флоренский;
к.филол.н., руководитель историко-просветительского общества «Ингушский мемориал» М. Д. Яндиева.

Научный консультант:
д.филол.н., заместитель директора ИМЛИ РАН, заведующая Отделом рукописей Д. С. Московская.

ВОСПОМИНАНИЯ СОЛОВЕЦКИХ УЗНИКОВ
ТОМ VI
1923–1933
(ISBN 978-5-91942-044-6, ИС Р18-807-0283)

В отличие от предыдущих выпусков книжной серии «Воспоминания соловецких узников», в которых в хронологическом порядке публиковались тексты различных мемуаристов, шестой том представляет наследие одного единственного автора. Вместе с тем книга включает в себя анализ полутора десятков воспоминаний других соловчан и подводит итог всего периода существования Соловецкого лагеря особого назначения, который действовал как самостоятельное учреждение с 1923 по 1933 г., когда с потерей своей автономности стал одним из отделений Беломорско-Балтийского комбината.

Имя единственного автора этого тома – Михаил Михайлович Розанов, чья судьба отразила многие перипетии минувшего века и представляет не меньший интерес, чем мемуарное наследие этого бывшего заключённого.

По разным сведениям, родился он либо в 1902, либо в 1905 г. в д. Саюкино Тамбовской губернии. В 1926 г. работал в Москве корреспондентом ТАСС, а во второй половине 1920-х гг. перебрался на Дальний Восток, где стал сотрудником владивостокской газеты «Красное знамя». В 1928 г. молодой человек нелегально перешёл границу с Китаем, где нанялся на лесозаготовки и в течение года служил таксатором в районе станции Хайлар Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД), которая в то время находилась в совместном советско-китайском управлении.

На приграничной территории периодически происходили стычки с участием регулярных воинских частей, переросшие в 1929 г. в военный «конфликт на КВЖД». В ходе Хайларской наступательной операции Особая дальневосточная армия под командованием В. К. Блюхера вторглась на 200 км на территорию Китая, где было произведено несколько сотен арестов неблагонадёжных, с точки зрения советской власти, представителей русской эмиграции.

М. М. Розанова задержали 4 декабря 1929 г., по его собственному признанию – «за дело». «Бежал из СССР, при допросе там не скрывал правды о нём, о побеге писала харбинская монархическая газета <…>, вступил в тамошнее “ЦОПЭ”, даже несколько пунктов программы новой партии изложил на бумаге», – писал он позднее в своих воспоминаниях, рассказывая о причинах собственного ареста. 25 марта следующего года «тройка» при ПП ОГПУ по Дальневосточному краю приговорила незадачливого политика по нескольким пунктам ст. 58 к 10 годам лишения свободы с последующей отправкой в распоряжение Соловецкого лагеря.

Об этом этапе своей жизни, который начался 11 мая 1930 г., писатель сообщает следующее: «Первый год провёл на материковых командировках: до зимы – на постройке тракта Лоухи-Кестеньга землекопом, десятником и молотобойцем, а зиму – счетоводом лесозаготовок для экспорта на одном из островов на озере Выг. Как “склонный к побегу” по формуляру, весной 1931 г. отправлен на Соловки, где и пробыл табельщиком и счетоводом дровозаготовок и лесобиржи и лесотаксатором лесничества до осени 1932 г., попутно, за проценты в “книжке ударника”, оформляя выпуск печатной лагерной газеты как технический редактор. Осенью 1932 г. добровольно с этапом в основном уголовников-рецидивистов выбрался с острова в Ухтпечлаг».

В мае 1937 г., когда по местам лишения свободы прокатилась волна репрессий, М. М. Розанов, к тому времени уже несколько лет числившийся экономистом, подвергся повторному аресту. На этот раз по обвинению во вредительстве.

В феврале 1938 г. мемуарист получил дополнительный – 15-летний – срок, отбывать который был отправлен в лесозаготовительное отделение Воркутлага.

Весной 1941 г., благодаря поданной апелляции, новый приговор был отменён.

10 июня, спустя 11 лет пребывания в тюрьмах и лагерях, мемуарист вышел на свободу и приехал к родным в Тамбовскую область. Через несколько дней началась Великая Отечественная война. Бывший заключённый получил повестку на фронт и какое-то время служил в Оборонстрое НКВД. Затем попал в плен. После окончания боевых действий он остался в Германии, а позже переехал в США.

В 1951 г. в лимбургском издательстве «Посев», которое в 1949 г. печатало воспоминания мемуариста на страницах своей газеты, вышла его отдельная книга «Завоеватели белых пятен» «с вводной главой о социально-экономическом и политическом значении лагерей для большевизма». СЛОНу, где автор провёл менее трёх лет и всего лишь половину этого срока непосредственно на Соловках, посвящена первая глава упомянутого произведения, которая и открывает мемуарную часть настоящего тома книжной серии.

По замыслу писателя, книга рассказывает «не о том, как умирали – об этом другие ещё раньше постарались, – а “как, несмотря на сатанизм системы, рабы умудряются выживать и порой даже издавать звуки, похожие на смех”». Впрочем, обращаясь к читателям, автор вносит важное дополнение: «улыбаясь отдельным отрадным или забавным фактам, не впадайте в ошибку и не относите их на счёт режима. И в концлагерях встречаются хорошие люди, которые, даже служа большевизму, пытаются как-то облегчить участь заключённых. Режим и люди – не одно и то же. Режим страшнее людей, самых свирепых. Я обвиняю режим».

Обвинительный тон и политизированный характер творчества сохранились и в последующие годы, хотя бывший заключённый неоднократно подчёркивал то, что он «не приверженец ещё более чернить и без того чёрное» и настаивал на объективности мемуарно-автобиографической прозы. «Сравнения и выводы читателю не навязывались, кроме редких случаев, когда составителя прямо-таки подмывало ввернуть и своё словцо или дать необходимое пояснение. Эти выдержки и сравнения уже сами по себе достаточны для особой работы и для размышлений на тему, насколько и в чём схожи и разнятся арестанты, каторга и понятие преступности в прошлом и настоящем, и есть ли и в этих областях основание ставить знак равенства между Россией и СССР, между русскими и советскими, между самодержавием и большевизмом, между царскими завоеваниями и советскими».

В 1979 г. на собственные средства М. М. Розанов выпустил в США двухтомник «Соловецкий концлагерь в монастыре», в котором проанализировал собранные «с большим трудом и немалыми <…> затратами времени и денег <…> книги соловчан, на русском – почти полностью, на английском – чаще в фотоснимках страниц».

Несмотря на профессиональный журналистский опыт и многолетнюю публицистическую деятельность, писатель настаивал на любительском характере своей работы, и прямо говорил о том, что принадлежащие ему сочинения не претендуют «называться трудом историка или историческим исследованием». И это соответствует действительности. Несмотря на то, что автор использовал достаточно широкий круг источников, включая доступные ему советские научные и популярные издания, он не имел доступа к архивам, в результате чего многие его выводы с точки зрения фактов носят субъективный и гадательный характер.

Формально многостраничный труд «Соловецкий концлагерь в монастыре» стал реакцией на главу «Архипелаг возникает из моря» из книги «Архипелаг ГУЛАГ» А. И. Солженицына, посвящённую становлению «первой ласточки» лагерной системы СССР. С заметной долей самоиронии М. М. Розанов задавался вопросом: «зачем мне, одной ногой в могиле, браться за своё ржавое и тупое перо и ворошить им давно ушедшее, когда есть такой капитальный, талантливо и художественно изложенный труд о лагерях за полвека А. И. Солженицына?»

«Дерзаю лишь кое-что из опубликованного о Соловках подправить, очистить от неумеренных искажений, приблизить к истине, как я её представляю себе по личному опыту и по рассказам соловчан на самих Соловках», – отвечал он на поставленный вопрос. Однако при знакомстве с исследованием становится очевидным, что оно не ограничивается спором с А. И. Солженицыным, но является продолжением осмысления лагерного опыта автора и отражает многолетнюю его полемику с соотечественниками из числа социалистов, гуманистов, либералов и атеистов.

М. М. Розанов не уточняет собственные политико-мировоззренческие взгляды, ограничиваясь лишь тем, что называет себя не слишком «лицеприятным для правого и левого крыла всех наших трёх – вынужденных или добровольных – эмигрантских волн», не говорит о религиозных предпочтениях. Вместе с тем свою литературную деятельность он рассматривает в качестве духовного завещания: «Не всё для тела. Надо что-то сделать и для души, чтобы умирать не краснея, с чистой совестью», и допускает религиозные оценки наблюдаемых им явлений и процессов, что определённым образом характеризует идиостиль и жизненную позицию писателя: «…чекисты тоже выросли в православных семьях, они в начале 1920-х гг. ещё лучше нашего нынешнего потомства могли повторить и Десять Заповедей, и Верую, и Отче Наш. За пять-семь лет большевизма не у каждого из них бесследно исчезло в винном угаре, половой распущенности или утопло в крови то, что воспитывалось с детства <…> То, что здесь сказано о некоторых чекистах, в равной степени относится и к уголовникам с “родимыми пятнами капитализма”. Они не отравляли жизнь каэрам…»

В 1987 г. в издательстве «Посев» вышло продолжение книги «Соловецкий концлагерь в монастыре». Причины появления третьего тома объясняются во вступительной статье. «В первых двух книгах о Соловках я смог с помощью тоже старого соловчанина, покойного Г. А. Хомякова (Г. Андреева, Н. Отрадина) дать обзор лишь тех материалов, которые тогда удалось отыскать. С той поры – за шесть лет – нашлись и другие публикации – как старые, так и новые, да кое-что узнал лично от доживающих в Америке соловчан. Одни дают дополнительные веские подтверждения моим ранее недостаточно обоснованным утверждениям, у других – местами видно отсутствие охоты или способности задуматься: да могло ли быть такое, не подводит ли память, не “парашу” ли передаю за достоверное?

Кое-когда и кое в чём стал жертвой таких соловчан и сам прославленный создатель трёхтомной эпопеи о ГУЛАГе – в главе “Архипелаг возникает из моря”.

Из-за неё-то и взялся я за перо, а попутно пришлось остановиться и на других ошибках и умолчаниях летописцев.

“Дополнения” рассчитаны на тех, кто имеет особый интерес к обстановке на Соловках в годы НЭПа и первой пятилетки, т. е. ещё при детстве большевизма, чтобы сопоставить её с обстановкой в лагерях 1960–1980 гг. – по публикациям новых сидельцев – для серьёзных и далеко ведущих отсюда размышлений. К сожалению, такие люди теперь редко встречаются. С учётом “отмирания” интереса к первым концлагерям, эти “Дополнения” изданы крайне малым тиражом.

Как на первые две книги, так и на эту откликов в печати не ожидаю. Впрочем, краем уха слыхал, будто кто-то хочет пропеть мне здравицу, так её заглушит хор с другого клироса.

Говорить о прибыльности моего “самиздата” смешно, а могут при случае посудачить – и посудачат! – о том, чего ради занялся я столь опасным пересмотром темы, профессионально уже разжёванной для “мудрых пескарей”, и убыточным для самого автора.

Повторю и тем закончу: для будущих историков оставляю эту книгу, для истории её писал как современник, чтобы совесть моя была чиста».

Для удобства чтения комментарии из дополнительного тома «Соловецкий концлагерь в монастыре» размещены в указанных автором местах и выделены курсивом. Все цитаты и парафразы из мемуаров соловчан, встречающиеся у М. М. Розанова, приводятся по текстам, которые ранее уже были опубликованы на страницах нашей книжной серии.

Помимо воспоминаний соловецких узников, очередной том включает в себя несколько тематических материалов.

К ним относится публикация кандидата филологических наук М. Е. Бабичевой «Соловецкий лагерь особого назначения в прозе второй волны русской эмиграции». Статья посвящена Б. Н. Ширяеву и Г. А. Андрееву, которые наиболее ча-сто цитируются М. М. Розановым и наряду с ним внесли сравнительно «небольшой по объёму, но значимый вклад в создание письменной истории СЛОНа».

Доктору исторических наук П. Н. Базанову принадлежит материал, посвящённый ещё одному узнику СЛОНа – Н. И. Ульянову. Имея все возможности для мемуарного творчества, этот профессиональный историк не оставил воспоминаний о пребывании на Соловках, считая данный сюжет «захватанным и заляпанным». Однако рассуждения учёного о роли русской интеллигенции в событиях столетней давности помогают лучше понять происходившие в стране социальные процессы, которые в конечном счёте привели к появлению ГУЛАГа и прочих атрибутов тоталитаризма.

Тайным и официальным праздникам в СЛОНе, о которых известно по воспоминаниям заключённых и публикациям лагерной прессы, посвящена статья кандидата исторических наук М. А. Смирновой. Она же является составителем библиографии авторов второй волны русской эмиграции. Библиография расположена вместе с тематическими указателями в конце настоящей книги.

СОДЕРЖАНИЕ

От редакции

М. Е. Бабичева, к.филол.н. Соловецкий лагерь особого назначения (СЛОН) в прозе второй волны русской эмиграции

П. Н. Базанов, д.и.н. Историк Николай Иванович Ульянов – узник Соловецкого лагеря

М. А. Смирнова, к.и.н. Праздники в соловецком лагере

М. М. Розанов Соловецкие фактории

М. М. Розанов Соловецкий лагерь в монастыре 1922 – 1939. Факты – домыслы – «параши». Обзор воспоминаний соловчан соловчанами

Топографический указатель

Именной указатель

Глоссарий и список аббревиатур

М. А. Смирнова, к.и.н. Библиографический список 

Рецензенты:
д.филол.н., ведущий научный сотрудник Института языка, литературы и истории КарНЦ РАН Е. Г. Сойни;
д.г-м.н., профессор РГУ нефти и газа им. И. М. Губкина, академик РАЕН П. В. Флоренский;
к.филол.н., руководитель историко-просветительского общества «Ингушский мемориал» М. Д. Яндиева.

Научный консультант:
д.филол.н., заместитель директора ИМЛИ РАН, заведующая Отделом рукописей Д. С. Московская.

ВОСПОМИНАНИЯ СОЛОВЕЦКИХ УЗНИКОВ
ТОМ VII
1927–1935
(ISBN 978-5-91942-045-3, ИС Р19-908-0299)

Седьмой том «Воспоминаний соловецких узников» продолжает знакомить читателей с литературным наследием заключённых Соловецкого лагеря особого назначения и их родственников, которые, побывав в местах лишения свободы, оставили письменные свидетельства об условиях содержания и жизни арестантов в конце 1920 – середине 1930-х гг.

Открывают книгу воспоминания Ю. Н. Данзас – дворянки из древнего царского рода, которая в годы революции стала правой рукой Апостольского экзарха католиков византийского обряда в России. В лагерь она была доставлена в 1928 г. и находилась на Соловках до 1932 г. Позднее, благодаря стараниям родственников, Юлия Николаевна смогла вырваться за границу, где в 1935 г. была опубликована её документальная повесть «Красная каторга». В настоящем издании это произведение предваряет глава из воспоминаний Д. С. Лихачёва, который дал развернутый и, надо полагать, точный психологический и духовный портрет мемуаристки.

Схожая судьба, хотя и совсем иной жизненный и религиозный опыт, отличают автора художественного очерка «Десять месяцев и девятнадцать дней». Он принадлежит перу Е. Р. Редлих, которая происходила из двух семей московских миллионеров и, подобно Ю. Н. Данзас, была представительницей потомственного дворянства. Мать семерых детей, в 1929 г. Евгения Романовна пережила арест мужа, который был приговорён к трём годам лишения свободы и отбывал наказание в карельских командировках УСЛОН. Самоотверженная женщина несколько раз приезжала на свидания с близким человеком. Эти поездки запомнились многочисленными встречами с самыми разными людьми, диалоги с которыми и составляют основу её воспоминаний. После освобождения супруга семье Редлих, за крупную сумму денег, удалось выехать в Берлин, о чём мы узнаём из вступительной статьи, написанной проживающими в Германии родственниками мемуаристки. Здесь в 1934–1936 гг. была записана опубликованная нами рукопись, представляющая многоуровневый социальный срез постреволюционного российского общества.

Отдельным блоком в настоящей книге выступают газетные статьи, фельетоны и свидетельские показания, которые на рубеже 1920–1930-х гг. увидели свет в парижском «Возрождении». Появление в западной прессе подобных публикаций, наряду с книгами бывших советских заключённых, свидетельствует о естественном, как реакция на происходящее, росте интереса к лагерной тематике у представителей русской эмиграции и жителей иностранных государств. При этом время выхода печатных материалов совпадает с моментом, когда «после расширения системы лагерей в Англии и США возросли опасения по поводу советского демпинга», а «факт использования лагерного контингента на лесозаготовках стал на Западе предлогом для эмбарго на поставку древесины из СССР»[1]. Всё это указывает на политический оттенок статей и необходимость изучения исторического контекста их появления.

За газетными публикациями следуют воспоминания о ГУМЗАКе и ГУЛАГе В. В. Марковского, которые вышли в 1977 г. в Америке на личные средства автора и стали его литературно-историческим откликом на появление «Архипелага ГУЛАГа» А. И. Солженицына. Дополнительный интерес к этим мемуарам возникает из-за того, что шесть из восьми лет, проведённых в местах лишения свободы, автор числился сотрудником учётно-распределительных частей, в результате чего получил прекрасное представление об организации труда заключённых Северных лагерей.

Одним из мест пребывания этого бытописателя ГУЛАГа стал Беломорско-Балтийский канал (ББК), которому посвящена заключительная часть настоящей книги. Открывают её статья «Беломорско-Балтийский канал в публицистике Ивана Солоневича и Бориса Солоневича» доктора филологических наук Е. Г. Сойни и публикация «Беломорканал: Уроки из прошлого» заслуженного работника культуры РФ К. В. Гнетнева. Разные по тематике и исследовательскому материалу тексты нацелены на знакомство читателя с основными веха-ми первой стройки, выполненной силами советских заключённых, а также реакцией на эту стройку века непосредственных участников событий.

Завершает блок о Беломорско-Балтийском канале публикация заслуженного работника образования Республики Карелия, кандидата педагогических наук и директора Национального музея Республики Карелия М. Л. Гольденберга «Беломорско-Балтийский канал: негативы и позитивы». Статья М. Л. Гольденберга представляет собой подробнейший комментарий к представленной в настоящем издании подборке фотоматериалов из архива Национального музея Республики Карелия, одного из старейших на Северо-Западе России музейных учреждений.

Среди тех, кто оставил нам воспоминания о ББК: инженер-гидротехник С. В. Крякушин («Я строил канал смерти»), экономист Я. Куперман («Пятьдесят лет»), несостоявшийся, по причине преждевременной смерти, редактор «Архипелага ГУЛАГа» Д. П. Витковский («Полжизни»).

Свидетельства этих мемуаристов предваряют вступительные статьи док-тора экономических наук В. О. Волкова («Несколько слов об “экономике ГУЛАГа”») и доктора культурологии М. М. Лоевской («Воспоминания Д. П. Витковского»), которые раскрывают особенности самих произведений, описанных в них реалий российской истории и бытующее ныне восприятие событий недавнего прошлого.

Очередной том книжной серии завершают справочные указатели и библиографический список «Беломорско-Балтийский канал: история строительства», подготовленный кандидатом исторических наук М. А. Смирновой для тех, кто стремится составить собственное мнение по целому ряду вопросов, которые поднимаются на страницах настоящего издания.

[1] Шульгина М. В. История Соловецких лагерей ОГПУ: экономическая деятельность и трудоиспользование заключённых (1923–1933 годы): автореф. дис. … канд. ист. наук: 07.00.02. Архангельск, 2013. С. 18–19.

СОДЕРЖАНИЕ

От редакции

Д. С. Лихачёв Юлия Николаевна Данзас

Ю. Н. Данзас Красная каторга

Протоирей Николай Артёмов, Е. А. Жданова (Артёмова), А. Р. Редлих «То, что никогда нельзя забыть»

Е. Р. Редлих Десять месяцев и девятнадцать дней. Быль 1929–1930 годов

Из парижской газеты «Возрождение»
А. Яблонский Очная ставка
И. Зеньковский Под угрозой пыток и расстрелов
На каторжных работах в Соловках. Клятвенные показания
И. Никаноров Соловецкое эхо
Т. М. Удел ГПУ
И. Зеньковский Рассказ беглеца-агронома

Иерей Вячеслав Умнягин, к.филол.н. Воспоминания о ГУМзаке и ГУЛаге (на фоне солженицынского «Архипелага ГУЛага»)

В. В. Марковский Мои воспоминания о ГУМзаке и ГУЛаге (на фоне солженицынского «Архипелага ГУЛага»)

Е. Г. Сойни, д.филол.н. Беломорско-Балтийский канал в публицистике Ивана Солоневича и Бориса Солоневича

И. Л. Солоневич Карелия уходит

Б. Л. Солоневич Очерк

К. В. Гнетнев, заслуженный работник культуры РФ Беломорканал: уроки из прошлого

С. В. Крякушин «Я строил канал смерти»

В. О. Волков, д.э.н. Несколько слов об «экономике ГУЛага» в свете воспоминаний Я. Купермана

Я. Куперман Пятьдесят лет (1927–1977)

М. М. Лоевская, доктор культурологии Воспоминания Д. П. Витковского

Д. П. Витковский Полжизни

М. Л. Гольденберг, к.п.н. Беломорско-Балтийский канал: негативы и позитивы

Топографический указатель

Именной указатель

Глоссарий и список аббревиатур

М. А. Смирнова, к.и.н. Беломорско-Балтийский канал: история строительства. Библиографический список

Рецензенты: 
д.г-м.н., профессор РГУ нефти и газа им. И. М. Губкина, академик РАЕН П. В. Флоренский;
к.филол.н., руководитель историко-просветительского общества «Ингушский мемориал» М. Д. Яндиева.

Научный консультант:
д.филол.н., заместитель директора ИМЛИ РАН, заведующая Отделом рукописей Д. С. Московская.

ВОСПОМИНАНИЯ СОЛОВЕЦКИХ УЗНИКОВ
ТОМ VIII
1929–1936
(ISBN 978-5-91942-049-1, ИС Р20-010-0297)

Восьмой том книжной серии «Воспоминания соловецких узников» включает в себя ранее не публиковавшиеся воспоминания В. В. Яковлева (1905–1980).

В феврале 1929 г. в числе десятков других людей он совсем молодым человеком был арестован по делу Демократического союза, приговорён к 10 годам лишения свободы и отправлен на Соловки.

Здесь мемуарист находился до середины 1933 г., после чего он был переведён на материк, где отбывал наказание до своего досрочного освобождения летом 1936 г.

За время пребывания в лагере В.В. Яковлев прошёл путь от простого заключённого до руководителя энергетических предприятий.

Подобный опыт позволил ему познакомиться с системой управления и экономикой ГУЛАГа, особенности которых описаны в представленных воспоминаниях.

Книга ориентирована на самый широкий круг читателей и специалистов, интересующихся отечественной историей.

СОДЕРЖАНИЕ

А. М. Смолич. «Каждый гражданин несёт долг перед историей, перед будущими поколениями…» (Биография Владимира Всеволодовича Яковлева)

М. А. Смирнова, к.и.н. «Культурное животноводство – пушное»

В. В. Яковлев. Так было

Топографический указатель

Именной указатель

Глоссарий и список аббревиатур

Соловецкий Пушхоз. Библиографический список

Рецензенты: 
д.г-м.н., профессор РГУ нефти и газа им. И. М. Губкина, академик РАЕН П. В. Флоренский;
к.филол.н., руководитель историко-просветительского общества «Ингушский мемориал» М. Д. Яндиева.

Научный консультант:
д.филол.н., заместитель директора ИМЛИ РАН, заведующая Отделом рукописей Д. С. Московская.

ВОСПОМИНАНИЯ СОЛОВЕЦКИХ УЗНИКОВ
ТОМ IХ
1923–1926
(ISBN 978-5-91942-050-7, ИС ИС Р21-109-0207)

Уже не в первый раз в рамках книжной серии «Воспоминания соловецких узников» выходят издания, содержащие мемуары одного автора. Такими были шестой и восьмой выпуски нашего проекта, авторским сборником является и настоящий – девятый – том. В нём представлены романы Анны Сергеевны Арсеньевой «Из страны безмолвия» и «У Белого моря», которые под псевдонимом Александры Анзеровой увидели свет на немецком языке «Aus dem Land der Stummen» (1936) и «Am Weißen Meer» (1938)[1] и ранее на русский язык не переводились.

Дочь русского дипломата, большую часть своего детства А. С. Арсеньева провела за границей. Здесь будущая мемуаристка получила европейское образование, тогда как нравственное воспитание, любовь к Отечеству и чёткие религиозные принципы ей преподали в семье. В 1916 г. вместе с родителями А. С. Арсеньева вернулась в Россию, а спустя 17 лет с оставшимися в живых родственниками эмигрировала в Германию, где умерла в 1942 г. в возрасте 45 лет. Ранняя кончина не в последнюю очередь объясняется тем, что жизнь на Родине совпала с эпохой революционных потрясений и вместила в себя многочисленные аресты, тюремные заключения, пребывание в СЛОНе, многолетнюю северную ссылку. Всё это подорвало здоровье, но не сломило дух мужественной женщины.

Её романы относятся к жанру мемуаров и, по мнению доктора филологических наук, доцента Института образования Балтийского федерального университета им. И. Канта Л. М. Бондаревой, «представляют собой некую хронику реконструируемых событий, носящую, скорее, описательный, предметно-констатирующий характер. Деловой, подчас умышленно беспристрастный тон повествования перемежается отдельными эмоциональными “всплесками”, неизбежными при восстановлении в памяти и повторном переживании автором страшных и неизмеримо тяжёлых событий, выпавших на его долю»[2].

Воспоминания А. С. Арсеньевой во многом схожи с аналогичными произведениями довоенного периода, которые писались преимущественно для западной аудитории и могут быть названы религиозно-политическими памфлетами. В них вчерашние узники апеллировали к общечеловеческим ценностям[3] и призывали к борьбе с богоборческим режимом, в долговечность которого они не верили и надеялись на его скорое падение[4].

В творчестве мемуаристов в тот момент доминировало фактическое, несколько отстранённое, претендующее на объективность описание происходящего, нацеленное на то, чтобы привлечь внимание международной общественности к событиям русской жизни, повлиять на судьбу России и населявших её народов.

Не имея доступа к полноценной информации, писатели из числа бывших заключённых нередко допускали фактические ошибки или сознательно опускали известные им подробности, опасаясь нанести вред тем, кто находился в местах лишения свободы и мог пострадать от излишней публичности.

Заметное место в воспоминаниях людей, сознание которых сформировалось в дореволюционный период, занимало осмысление выпавших на их долю испытаний как части религиозного опыта. «Да, дорогие вы мои сподвижники, святые мученики! Даст Бог силы, донесу всему миру вашу боль! Я поведаю о ваших страданиях, о вашем терпении, о ваших скорбно молчащих могилах», – писала А. С. Арсеньева, кратко формулируя цель своего литературного творчества и отношение к происходящему.

Всё это ставит автора воспоминаний как свидетеля эпохи, носителя определённой гражданской и религиозной позиции в смысловой ряд соловецких женщин-мемуаристок, идейные установки которых рассматриваются в статье кандидата филологических наук, ответственного редактора книжной серии «Воспоминания соловецких узников» иерея Вячеслава Умнягина[5].

Для лучшего понимания исторической обстановки и особенностей драматической местности, на фоне которой происходили описанные в романах события, вниманию читателя предлагается статья кандидата исторических наук М. А. Смирновой «Северный край» (1929–1936). Масштабный в географическом и историческом планах регион показан в ней как место великих свершений и великих скорбей, территория тайн и загадок, требующих своего раскрытия и изучения.

Биография А. С. Арсеньевой, стилистические особенности её книг, формирующие черты индивидуального стиля, документализм фактуальности произведений подробно разобраны в статье, написанной доцентом, кандидатом филологических наук Е. В. Поликарповой[6] в соавторстве с заведующим кафедрой перевода и прикладной лингвистики Высшей школы социально-гуманитарных наук и межкультурной коммуникации Северного (Арктического) федерального университета имени М. В. Ломоносова доктором филологических наук А. М. Поликарповым.

Помимо этого, перу Е. В. Поликарповой принадлежит публикация, раскрывающая значение понятия «бывших» в литературных произведениях, посвящённых событиям в России начала прошлого века[7], и приведённый ниже комментарий к процессу перевода опубликованных нами романов А. С. Арсеньевой.

В своей работе Е. В. Поликарпова опиралась на труды студентов III и IV курсов кафедры перевода и прикладной лингвистики ВШСГНиМК САФУ. В рамках переводческой практики они получили прикладное задание «двойного» перевода, который и без дополнительной нагрузки, подобно любому языковому посредничеству, «имеет глубокий духовный смысл, потому что способствует преобразованию различных этносов в единую цивилизацию, включающую в себя языки и культуры разнообразных народов»[8].

В данном случае учащимся предстояло переложить содержание романов с витиеватого, не использующегося сегодня шрифта Зюттерлина (SütterlinSchrift) на современный шрифт, а затем осуществить перевод полученных таким образом текстов с немецкого на русский язык. Перед студентами стояла многопрофильная задача: сделать романы доступными для прочтения и познакомить немецко- и русскоговорящих читателей с событиями российской истории, детали которых в наши дни воссоздаются по крупицам, в т. ч. за счёт обращения к иноязычной мемуарной литературе.

Как уже было сказано, романы А. С. Арсеньевой изначально были напечатаны шрифтом, названным так по фамилии его создателя Людвига Зюттерлина. Этот художник-график в 1911 г. по заказу прусского министерства культуры подготовил особый шрифт на основе готического письма. Данный шрифт в обязательном порядке использовался при обучении письму во всех школах Германии с 1935 по 1941 гг., т. к. готический шрифт, ошибочно приписывавшийся национал-социалистами представителям еврейского народа, был в то время запрещён. Следует заметить, что во времена правления Гитлера все книги на территории Третьего Рейха также печатались с использованием шрифта Зюттерлина.

Под руководством Е. В. Поликарповой архангелогородские студенты изучили алфавит устаревшего шрифта и перенабрали оригиналы романов современным шрифтом. Всё это создало предпосылки для осуществления лингвокультуроло-гического и лингвостилистического анализа текстов, который был оформлен кафедрой в качестве научного проекта № 17-14-29002 при финансовой поддержке РФФИ и Правительства Архангельской области.

В рамках упомянутого начинания в течение трёх лет на кафедре были на-писаны курсовые по стилистике, дипломные работы бакалавров, которые проясняли самые разные вопросы, касающиеся фактов, документальности, стиля автора. Комментировались в научном формате лингвостилистические особенности романов, и, конечно, учитывая, что работы выполняются на кафедре перевода и прикладной лингвистики, вопросы адекватности перевода, решения трансляционных проблем.

Ниже приведены примеры научных работ по романам А. С. Арсеньевой, темы курсовых работ, выполненных студентами-переводчиками под руководством доцентов Е. В. Поликарповой и Н. В. Амосовой:

1. Лексические проблемы перевода романа Александры Анзеровой «Am weißen Meer».

2. Особенности употребления реалий в романе Александры Анзеровой «Am weißen Meer» и проблемы перевода.

3. Синтаксические особенности построения романа Александры Анзеровой «Am weißen Meer» и особенности их воспроизведения при пере-воде на русский язык.

4. Эмоционально коннотированная лексика в романе Александры Анзеровой «Am weißen Meer» и способы её передачи на русский язык.

5. Описание Русского Севера в романе Александры Анзеровой «Am weißen Meer» и проблемы перевода на русских язык.

6. Жанрово-стилистическое своеобразие романа Александры Анзеровой «Am weißen Meer» и способы его воспроизведения в тексте перевода на русский язык.

7. Языковые средства описания природы в романе Александры Анзеровой «Am weißen Meer» и их отражение в переводе на русский язык.

8. Лексические средства передачи сцен лагерной жизни в романе Александры Анзеровой «Am weißen Meer» и их воспроизведение при переводе на русский язык.

9. Роль имён собственных в нарративе на примере романа Александры Анзеровой «Am weißen Meer» как проблема перевода.

10. Особенности перевода обращений как части вербальной интеракции (на примере романа Александры Анзеровой «Am weißen Meer»).

11. Глагольные средства передачи событийности в романе и особенности их перевода на русский язык.

Необходимо указать, что перевод текстов, написанных русскоязычным автором на иностранном языке, так или иначе представляет собой репатриацию произведения, что неминуемо уготовило переводу массу сложностей с вводом фактуальности и оформлением романа. Научное постижение литературных достоинств романов «Из страны безмолвия» и «У Белого моря» и их переложение на русский язык были не лишены трудностей, а само выполнение перевода группой соавторов имело свои плюсы и минусы. Собственно, положительным было только снижение нагрузки на каждого из участников проекта вследствие распределения общего объёма переводимых страниц. Отрицательных моментов оказалось гораздо больше: у каждого переводчика свой стиль, своя степень навыков и умения, выработанной или не выработанной выносливости, усидчивости, а значит, и качественности перевода. Эти различия пришлось сглаживать в масштабах романов, подгонять под «общий знаменатель» «головному» переводчику доценту Е. В. Поликарповой.

Многие моменты по объективным причинам были неизвестны студентам-переводчикам. В этой связи уместной оказалась помощь иерея Вячеслава Умнягина, а также корректора и технического редактора книжной серии «Воспоминания соловецких узников» В. И. Брагиной, которые отмечали как фактологические ошибки самой А. С. Арсеньевой, так и огрехи, связанные с адаптацией многочисленных церковных терминов и советизмов.

Так, в оригинале произведений вместо имеющих хождение наименований духовных санов и иерархических должностей в Русской Православной Церкви использовались католические названия. В результате слово «аббат» было заменено на слово «настоятель», «капелла» – на «часовня», «изображение» – на «фреска», «икона», «образ» и проч., в зависимости от контекста употребляемых слов.

Встречающиеся на страницах романа богослужебные тексты были приведены в соответствие с церковно-славянскими оригиналами. Даты церковных праздников, которые автор продолжала указывать по старому стилю (Юлианскому календарю), были продублированы по новому стилю – Григорианскому кален-дарю, введённому в советской России в 1918 г.

Слово «департамент», которым А. С. Арсеньева обозначала структурное подразделение советских правоохранительных органов, заменено словом «отдел», словосочетание «красный офицер» – «красный командир» и проч.

Среди корректирующих нюансов перевода было немало моментов, касающихся локальной соловецкой истории и связанных с ней личностей. В одном из эпизодов напрашивалась замена слова «монах» на «иеромонах», а имя Антонио, даже не на Антоний, а на Никифор, т. к. речь шла об иеромонахе Никифоре (Кучине) – келейнике архимандрита Вениамина (Кононова), который вме-сте с последним дореволюционным настоятелем Соловецкой обители погиб на Волкозере. Причём произошло это не в 1930-м, как следует из текста романа, а в 1928 г. Однако, учитывая, что даже неточности могут нести важную информацию как об отдельном авторе, так и об общем восприятии современниками того или иного исторического факта, было принято решение избежать прямого указания на ошибку в постраничных комментариях и скорректировать её в Именном указателе (Антоний, монах, см. Никифор (Кучин), преподобномученик), указав в краткой справке об этом святом правильное имя и годы жизни.

Важное значение при переводе играют ссылки, предметом которых, например, стали слова Пресвятой Богородицы, обращённые к преподобному Елеазару, основателю Свято-Троицкого скита на острове Анзер, и ставшие своеобразным девизом соловецкого монашества («Христос с нами уставися», т. е. «встал и пребывает»), которые братия писала на дверях своих келий.

Другие ссылки касались перевода иноязычных фраз, выступающих в романах фрагментами речи иностранцев (Я не боюсь. Стреляй! Voilà! / названия мело-дии «C’est la lutte finale avec l’Internationale» / украшающий элемент сравнения (Ленин как «La Belle au Bois Dormant» (Ленин – спящая красавица)).

К трудностям перевода относится, например, передача речи самоеда – малограмотного, но добродушного жителя Севера. Особенности его разговора и «ломаный русский» было решено передать короткими отрывистыми предложениями, нетипичным для русского языка порядком слов, не всегда точным видом глаголов и предельно простой лексикой.

Отдельного внимания при подготовке издания потребовала выверка то-понимов. Так, выходцам из Пинеги очень хотелось при переводе в качестве эквивалента поставить быстро возникающий по аналогии с родными названиями Пинежский лагерь, который действительно существовал в тех местах, но речь шла о Пинюгском лагере, расположенном в местности, входящей сегодня в состав Кировской области.

Мы выражаем искреннюю благодарность доктору Ханнесу Краусу из Эссена (Германия) за приобретённые на собственные финансовые средства и за любезно предоставленные первоисточники. Х. Краус, неоднократно приезжавший в Архангельск, проникся устремлениями переводческой команды, нашёл в немецких антикварных букинистических магазинах один из послед-них уцелевших экземпляров книги «Aus dem Land der Stummen». Роман «Am Weißen Meer» он смог найти только в библиотеке, сделал полную копию книги и переслал в Россию этот спасительный оригинал.

Организаторы перевода выражают благодарность студентам, впервые выступившим переводчиками романов ангажированной литературы, вольно-невольно совершавшим ошибки именно потому, что перевод мемуарной литературы – особо трудный перевод. Ну а благодаря тому, что пробовали они себя как переводчики именно литературы свидетельствования, они помогли прояснить страницы отечественной истории, выступая патриотами края. В переводе, осуществив переложение текста романа из шрифта Зюттерлина на современный немецкий язык и переводя с немецкого языка на русский язык отдельные главы, приняли участие: С. Б. Анискович, А. А. Галстян, Ю. А. Замальдинова, А. К. Зайцева, М. И. Крехалева, Д. А. Кузнецова, Ю. С. Митина, О. В. Михайлянц, М. А. Пестова, В. А. Соломатин, М. В. Троцюк, К. С. Уржумова. Самые яркие пере-воды среди студентов сделаны Ксенией Уржумовой, не в последнюю очередь благодаря тому, что она написала диплом по переводу иконописной лексики под началом научного руководителя Е. В. Поликарповой и, посетив Соловки, прониклась событийностью романов.

Особая благодарность выражается А. М. Поликарпову, заведующему кафедрой перевода и прикладной лингвистики ВШСГНиМК, за идею и руководство данным переводческим проектом в целом. Немало способствовали переводу романа поездка участников переводческого проекта на Соловки, непосредственно на остров Анзер, по следам мытарств главной героини романа А. С. Арсеньевой.

[1] Anzerowa A. Aus dem Lande der Stummen. Breslau: Bergstadtverlag, 1936. 292 S.; Anzerowa A. Am weißen Meer. Paderborn: Verlag Ferdinand Schöningh, 1938. 361 S.

[2] Бондарева Л.М. Узница Севера: жанровые и языковые особенности воспоминаний Анны Арсеньевой // Наст. издание. С. 19.

[3] «Я – мусульманин, не имею ничего общего с христианством, но по-человечески не могу не возмущаться подобным обращением со стариками. С мольбой обращаюсь к священникам всех религий: встрепенитесь, взывайте к вашей пастве, помогите, чем только можете, этим мученикам и вырвите их из рук озверелых палачей!» // Курейши С. Пять лет в Советских тюрьмах и лагерях // Воспоминания соловецких узников. Соловецкий монастырь, 2014. Т. 2. С. 148.

[4] «Мы, русские люди, зажатые в тиски тёмными силами, вели этот разговор до самой смены молодого красноармейца, и, несмотря на отделяющую меня решётку, я был им близок, и мы вместе выражали твёрдое убеждение в недолговечности власти коммунистического интернационала, угнетающей нашу Родину» // Никонов-Смородин М.З. Красная каторга // Воспоминания соловецких узников. Соловецкий монастырь, 2017. Т. 5. С. 123.

[5] Умнягин В., иер. Соловецкие мемуаристки // Наст. издание. С. 24–43.

[6] Поликарпов А.М., Поликарпова Е.В. Стилистика и документализм романов А. С. Арсеньевой (под псевдонимом А. Анзеровой) «Aus dem Land der Stummen» и «Am Weißen Meer» // Наст. издание. С. 60–95.

[7] Поликарпова Е.В. Стилистические приёмы представления так называемых «бывших» в литературных произведе-ниях, посвящённых событиям в России начала прошлого века (на примере рассказа E. Гaгарина “Die alte Dame”» // Там же. С. 96–103.

[8] Рикёр П. Интерпретируя историю // История и истина / Пер. с фр. СПб.: Алетейя, 2002. С. 11.

СОДЕРЖАНИЕ

От редакции

Л. М. Бондарева. Узница севера: жанровые и языковые особенности воспоминаний Анны Арсеньевой

Иерей Вячеслав Умнягин. Соловецкие мемуаристки

М. А. Смирнова. Северный край (1929–1936)

А. М. Поликарпов, Е. В. Поликарпова. Стилистика и документализм романов А. С. Арсеньевой (под псевдонимом А. Анзеровой) «Aus dem Land der Stummen» и «Am Weißen Meer»

Е. В. Поликарпова. Стилистические приемы представления так называемых «бывших» в литературных произведениях, посвященных событиям в России начала прошлого века (на примере рассказа Е. Гaгарина «Die alte Dame»)

А. Анзерова. Из страны Безмолвия

У Белого моря

Топографический указатель

Именной указатель

Глоссарий и список аббревиатур

Библиографический список

Рецензенты: д.г-м.н., профессор РГУ нефти и газа им. И. М. Губкина, академик РАЕН П. В. Флоренский;к.филол.н., руководитель историко-просветительского общества «Ингушский мемориал» М. Д. Яндиева.

Научный консультант:д.филол.н., заместитель директора ИМЛИ РАН, заведующая Отделом рукописей Д. С. Московская.

ВОСПОМИНАНИЯ СОЛОВЕЦКИХ УЗНИКОВ
ТОМ Х. Ч. 1
1925–1936
(ISBN 978-5-91942-053-8, ИС Р22-209-0210)

Десятый том книжной серии «Воспоминания соловецких узников» отличается от предыдущих выпусков хронологической широтой и обилием представленных в нём авторов. В книгу вошли мемуары заключённых, которые отбывали наказание как в середине 1920-х, когда на Соловках действовал лагерь особого назначения (СЛОН), так и в конце следующего десятилетия, когда монастырские строения были приспособлены для нужд тюрьмы Главного Управления государственной безопасности (ГУГБ) НКВД.

Указанное разнообразие вполне отвечает задачам издательского проекта, который нацелен на освещение новейшей истории Соловецкого архипелага.

Во-первых, хронологическая широта даёт возможность в очередной раз проследить генезис соловецкой пенитенциарии и рассмотреть его в контексте становления Государственного управления исправительно-трудовых лагерей (ГУЛАГ). Во-вторых, она же позволяет посмотреть на прошлое России с точки зрения весьма не похожих друг на друга людей, которые оставили разнящиеся по стилю и объёму тексты, отражающие основы индивидуального и общественного мировоззрения.

Основную часть книги предваряют две тематические статьи. Первая из них – «Он жил с пулей в груди…» – принадлежит П.М. Леонову и рассказывает о биографии и творческом пути реформатора украинского театра Л. Курбаса. На примере конкретной личности раскрываются особенности эпохи, революционность которой не ограничивалась областью политики, но пронизывала все сферы человеческой жизни. Причём в основе социальных потрясений и культурных новаций не в последнюю очередь стояла трансформация нравственных и религиозных установок современников, на чём в публикации делается особый акцент.

Статья «СЛОН. СТОН. ГУЛАГ. Далее везде…» М.А. Смирновой посвящена хозяйственной деятельности, осуществляемой на Соловецком архипелаге в период 1920–1930-х гг. Тому же автору принадлежит тематическая библиография «Начало лагерной системы», которая помещена в самом конце тома.

Для удобства он разделён на две части. Та, которую держит в руках читатель, включает в себя воспоминания заключённых, которые отбывали наказание на лагерном режиме, вторая часть посвящена мемуарам тюремных сидельцев.

Особенностью настоящей книги является то, что наряду с воспоминаниями самих заключённых, в качестве приложения к ним, публикуются записки проштра-фившегося сотрудника ОГПУ Н. И. Киселёва-Громова, который в лагере «на-ходился как бы на наблюдательной вышке», а также произведения М. Горького, М.М. Пришвина и Я.А. Бухбанда. За этими текстами следует послесловие ответственного редактора книжной серии иерея Вячеслава Умнягина  – «Соловки в творчестве советских и несоветских писателей».

***

Места лишения свободы в СССР – один из символов политического строя, имевшего целью создание «нового человека» и соответствующего ему типа псевдорелигиозного общества, ценности которого входили в открытый конфликт с естественными потребностями людей, общепринятыми правовыми нормами, привычным укладом жизни и теистическими вероучениями.

Ответом на пребывание в местах лишения свободы с их жестокостями и многочисленными предпосылками для морального разложения становилось внутреннее противостояние человека. Оппозиция выражалась в соблюдении религиозных, этических, эстетических и даже элементарных физиологических норм.

Вместе и по отдельности всё это позволяло заключённым оставаться людьми и сохранять своё достоинство, о чём можно судить по мемуарам бывших заключённых, которые помогают восстановить картину прошлого.

Наряду с официальными документами лагерные воспоминания, по словам Д.С. Лихачёва, «не только сообщают нам сведения о прошлом, но дают нам и точки зрения современников событий, живое ощущение современников. Конечно, бывает и так, что мемуаристам изменяет память (мемуары без отдельных ошибок – крайняя редкость) или освещается прошлое чересчур субъективно. Но зато в очень большом числе случаев мемуаристы рассказывают то, что не получило и не могло получить отражения ни в каком другом виде исторических источников» [1].

Прежде чем перейти к краткому рассказу об авторах настоящего издания, необходимо сказать, что в отличие от заключённых 1920 – начала 1930-х гг., части которых вследствие побега, помощи родственников или дипломатов удалось вырваться заграницу, Соловки были далеко не единственным местом заключения. Соловецкий лагерь и особенно тюрьма в воспоминаниях этих людей чаще всего рассматриваются не отдельно, а в контексте всей истории ХХ в. и личной судьбы писателей, почему многие сочинения носят обобщающий и сравнительный характер.

Литературные памятники, созданные спустя десятилетия после освобождения, отличает взвешенный подход, а место религиозной оценки событий, характерной для авторов предыдущих годов, занимает этический анализ прошлого.

Это объясняется тем, что многие мемуаристы духовно формировались уже в атеистическую эпоху, а некоторые, несмотря на выпавшие испытания, до конца жизни сохраняли приверженность идеям коммунизма.

***

Арпад Сабадош – юрист по образованию, организатор и руководитель военных трибуналов, действующих на территории Венгрии в годы существования там Советской республики (1919). После падения власти пролетариата в этой стране он был арестован и приговорён к 13 годам тюремного заключения. По инициативе советского правительства в 1921 г. А. Сабадош эмигрировал в Россию, где в 1922–1925 гг. работал в Москве дешифровщиком радиоперехватов. В 1925 г. венгерского революционера без предъявления обвинений приговорили к пяти годам лишения свободы и сослали на Соловки. В заключении он занимал должность статиста, затем возглавил отдел нормирования на деревообрабатывающем предприятии, входящем в состав треста «Кареллес». После освобождения А. Сабадош жил в Петрозаводске и Москве, работал в качестве юрисконсульта и экономиста. В 1940-е гг. он стал учётчиком тракторной бригады в колхозе в Казахстане. В феврале 1947 г. бывший заключённый вернулся на Родину, где посвятил себя общественной деятельности и работе над воспоминаниями «Двадцать пять лет в СССР (1922–1947)». Помимо описания быта и категорий заключённых, значительное место в воспоминаниях автора занимает рассказ о встречах с венгерскими коммунистами, которые на воле служили в Красной Армии или ГПУ, а оказавшись на Соловках, привлекались в качестве сотрудников в лагерную администрацию.

Алексей Самойлович Яроцкий родился в Москве, здесь окончил институт инженеров транспорта, в котором впоследствии преподавал. Весной 1935 г. он перешёл на должность начальника сектора Центрального управления вагонного хозяйства НКПС. В ноябре того же года этот железнодорожник был подвергнут аресту, приговорён к пяти годам ИТЛ и отправлен в Магадан. На Крайнем Севере инженер-путеец провёл без малого 20 лет и вернулся в Москву в середине 1950-х гг. Позднее А.С. Яроцкий переехал в Кишинёв, где служил в Академии наук Молдавской ССР. В автобиографической книге «Золотая Колыма» (работу над ней писатель вёл в 1965–1976 гг.) есть глава о пребывании в Бутырской тюрьме, где автор передаёт рассказы одного из сидельцев о жизни на Соловках в конце 1920-х гг.

Рабочий Андрей Антонович Зинковщук находился на Соловецком архипелаге в 1929–1932 гг., что составляло совсем небольшую часть его лагерного срока. За полгода до окончания первого приговора он получил ещё 10 лет и, таким образом, провёл в ИТЛ почти 20 лет жизни. В 1993 г. в небольшой по объёму книге «Узники Соловецких лагерей» А.А. Зинковщук рассказал о годах лишения свободы, делая акцент на стремлении окружающих его людей к свободе и их следованию нравственным принципам. Отвечая на вопрос, как можно было выжить в условиях заключения два десятка лет, автор воспоминаний подчёркивал, что лагерные мытарства не обязательно растлевали, а, наоборот, подчас закаляли человека и позволяли судить о стойкости его духа и внутренних качествах. «Выжили те, кто был не только сильный физически, но и духом. К тому же с самого детства занят физическим трудом, кому работа была не страшна любой тяжести и в любых условиях. Если человек просидел 10 лет в лагерях особого назначения, его не нужно спрашивать, какой он был: слабый или сильный. Слабый человек в этих лагерях не выживал, а двадцать лет пробыть в такой мясорубке – особую стойкость надо. Пал духом – считай мертвец. Каждый заключённый должен жить заботой о сегодняшнем дне, как его лучше прожить, и надеждой на будущее: авось скоро будет лучше, меньше будут нормы выработки, амнистия, как в 1927 году. А выжить я мечтал: ждал того дня, когда смогу доказать свою невиновность. Смыть позорное пятно “врага народа”. Всё, о чём я мечтал, сейчас есть: много детей, крепкое здоровье, обеспеченная старость. Это то, чем может быть человек доволен, если он не алчный. Алчный же не доволен даже тогда, когда у него будут миллионы денег и полный дом добра» [2].

Биолог и педагог, академик Борис Евгеньевич Райков прошёл заключение и ссылку ещё в годы обучения в дореволюционном университете. В 1930 г., будучи состоявшимся учёным, он вновь подвергся преследованиям, но уже со стороны советской власти. Несколько лет Б.Е. Райков провёл в Кеми (Морсплав, Вегеракша) и на строительстве ББК, где работал в санитарном взводе, занимался организацией биологической лаборатории. Отметим подтверждающуюся во многих других воспоминаниях деталь отношений, которые складывались между политическими заключёнными. Оказавшись в лагерном отделении, автор пишет, что застал там «довольно многолюдное общество, которое встретило меня очень приветливо, как вообще встречают в лагерях вновь прибывших товарищей по несчастью» [3].

В книге «Пути больших этапов» актёр и режиссёр Вацлав Янович Дворжецкий наряду с другими местами лишения свободы описывает своё пребывание в распоряжении УСЛОН, куда он был отправлен 20-летним юношей в 1930 г. по обвинению в участии в молодёжной организации. В течение 16 лет В. Я. Дворжеский отбывал наказание на Соловках, о. Вайгач, на Кольском полуострове, в Сибири, где в самых сложных жизненных ситуациях его выручало следование нравственным и творческим принципам. Описанное в воспоминаниях отношение к свободе противоречит представлениям о рабской психологии русских людей: «Конечно, я прекрасно знал и помнил, что нахожусь в заключении, но это не было главным! Удивительно: в то время я не стремился на свободу. Свобода была всегда внутри меня. Я мог внушать себе чувство независимости и свободы». Неутешительным, но от этого, быть может, ещё более важным выглядит вывод В.Я. Дворжецкого о последствиях проводимого в России социального эксперимента: «Удивительно успешно разрушили мы до основанья старый, традиционный уклад жизни, а построили лагерную систему. И лагерный жаргон, и взаимное недоверие, и нравственный принцип: “Бери всё, что плохо лежит” и “Настучи на другого, пока он не успел на тебя настучать”. И ещё – скотское иждивенчество: “Скажут, что надо; дадут, что надо; пошлют, куда надо; решат, как надо… Молчи! Жди! В крайнем случае проси. И будь благодарен!”» [4].

Константин Петрович Гурский родился в семье актёра, который после 1917 г. эмигрировал в США. В 1928 г., в 17 лет от роду, будущий мемуарист приехал к отцу. В Америке он некоторое время учился в с/х институте при Нью-Йоркском университете, но был исключён из учебного заведения за прокоммунистическую пропаганду. Окончив авиационное училище, осенью 1930 г. К.П. Гурский вернулся в Россию, а спустя два с половиной года был арестован и отправлен на Кольский полуостров. Неудачный побег закончился водворением на Соловки и последующей отправкой в лагерь «Вайгачская экспедиция ОГПУ», где мемуарист находился до 1936 г., получив к концу своего пребывания дополнительный 10-летний срок. Работая над книгами «Мой Вайгач» и «Константин Петрович Гурский», автор фокусирует внимание читателей на истории освоения Севера силами советских заключённых, участие которых в этом процессе, по мнению писателя, было и остаётся весьма недооценённым. «Хочется оставить будущему поколению, да и нашим современникам, воспоминания о том, как осваивался Север. А открывали суровую Арктику не только прославленные полярники: учёные, зимовщики, моряки, радисты, лётчики, но и другая безвестная категория людей, отдавшая свой подневольный рабский труд этой земле. Многие, очень многие так и не увидели свободу и навечно остались на Севере. Взять хотя бы Новую Землю, сведения о возвращении оттуда освободившихся не подтверждаются… А сколько замечательных людей потеряла Арктика в застенках ОГПУ-НКВД. Людей, преданных Родине, науке!» [5].

Пять лет провёл на Соловках выпускник ФЗУ, слесарь-инструментальщик Сергей Васильевич Щегольков, который в 1933 г. получил 10 лет ИТЛ за под-готовку покушения на И. В. Сталина. В лагере он работал на механическом заводе, электростанции, строительстве тюрьмы. «Переседев» свой срок на восемь месяцев, заключённый получил освобождение с поражением в правах и вернулся в родную Мордовию. В 1999 г. было опубликовано его «Небольшое повествование о том, как советская власть и партия ВКП(б) сделали меня “государственным преступником-террористом”, который готовил покушение на жизнь товарища Сталина». В книге автор раскрывает внутренние переживания и страхи человека, живущего на протяжении многих лет с клеймом «врага народа», у которого «на всю жизнь осталась горечь обиды, неверие ни во что…» [6].

Уроженец Осетии Рустем Георгиевич Валаев учился во Владикавказском реальном училище, а по его окончании, до 1924 г., получал образование в ленинградском институте «Живое слово». Уже тогда увидели свет его первые литературные опыты, а некоторые драматургические произведения были поставлены на известных театральных сценах. Позднее писатель сотрудничал с ведущими издательствами и журналами, где публиковалась его проза и стихи. Р.Г. Валаев был арестован в 1934 г. после убийства С. М. Кирова и отправлен на Соловки.

Небольшая новелла «За кремлёвской стеной» (1961) посвящена украинскому режиссёру Лесю Курбасу, о жизни и смерти которого рассказывает отдельная статья нашего сборника.

Представитель древнего священнического рода протоиерей Анатолий Правдолюбов подвергался сословной дискриминации задолго до своего ареста в 1935 г., когда вместе со своим отцом и дядей – священниками Сергием и Николаем Правдолюбовыми – он был отправлен на Соловки. Несмотря «на несвободу и тяжкий принудительный труд», лагерные впечатления будущий священник относил к числу самых отраднейших в своей жизни. Соловецкие воспоминания были записаны им на магнитофон в середине 1970-х гг. и опубликованы под названием «Соловецкие рассказы» родственниками узника спустя 20 лет после его смерти.

Художник-оформитель Николай Николаевич Рацен оказался на Соловках в 1935 г. Причиной ареста послужило знакомство с сыном начальника Юридического отдела ГПУ В.Д. Фельдмана, с которым мемуарист учился в одной школе. В своих воспоминаниях Н. Н. Рацен рассказывает о работе над книгой польского коммуниста Б. М. Краузе о революционных событиях в Польше.

Неизменным для всех поколений соловецких узников остаётся антропоцентричное начало воспоминаний. На первый план в них выдвигается человек: оставшиеся в живых и погибшие в неволе соузники, родственники и знакомые заключённых, сотрудники лагерной и тюремной администрации, которые могли проявлять не только жестокость, но и лучшие человеческие чувства, что очень поддерживало и даже воодушевляло лишённых свободы людей.

От редакции

П.М. Леонов «Он жил с пулей в груди»: судьба Леся Курбаса – реформатора украинского театра

М.А. Смирнова СЛОН. СТОН. ГУЛАГ. Далее везде

А. Сабадош Двадцать пять лет в СССР (1922–1947 гг.).

А.С. Яроцкий Опять в тюрьме (из книги «Золотая Колыма»)

А.А. Зинковщук Узники Соловецких лагерей

Б.Е. Райков На жизненном пути

В.Я. Дворжецкий Пути больших этапов

К.П. Гурский Мой Вайгач

С.В. Щегольков Небольшое повествование о том, как советская власть и партия ВКП(б) сделали меня «государственным преступником-террористом», который готовил покушение на жизнь товарища Сталина

Р.Г. Валаев За кремлёвской стеной

Сергий Правдолюбов, протоиерей Благодать исповедничества

Анатолий Правдолюбов, протоиерей Соловецкие рассказы

Н.Н. Рацен Краузе – лагерный писатель

С. Маслов Предисловие к воспоминаниям Н. Киселёва-Громова «Лагери смерти в СССР»

Н.И. Киселёв-Громов ЛАГЕРИ СМЕРТИ В СССР. Великая братская могила жертв коммунистического террора

А.М. Горький Соловки

М.М. Пришвин Соловки (Письма к другу)

Я.А. Бухбанд Соловки (отрывок)

Вячеслав Умнягин, иерей. Соловки в творчестве советских и несоветских писателей

Топографический указатель

Именной указатель

Глоссарий и список аббревиатур

М.А. Смирнова Начало лагерной системы. (Библиографический список)

[1] Лихачёв Д.С. Воспоминания. СПб.: Logos, 1995. С. 7.

[2] Зинковщук А.А. Узники соловецких лагерей // Наст. изд. С. 114.

[3] Райков Б.Е. На жизненном пути // Наст. изд. С. 156.11

[4] Дворжецкий В.Я. Пути больших этапов: Записки актёра. М.: Возвращение, 1994. С. 118.

[5] Гурский К.П. Мой Вайгач: записки заключённого. Нарьян-Мар: Ненецкий окружной краеведческий музей, 1999. С. 3–4.

[6] Щегольков С.В. «Небольшое повествование о том, как советская власть и партия ВКП (б) сделали меня “государственным преступником-террористом”, который готовил покушение на жизнь товарища Сталина» // Наст. изд. С. 338.