Прокопий (Пащенко), иером. Остаться человеком. Ч 4.1 Офисы, мегаполисы и лагеря: доминанта жизни и точка опоры

«Брат спросил авву Арсения, желая слышать от него слово.
И старец сказал ему: всею силою своею подвизайся так,
чтобы внутреннее делание было по Богу, и победишь внешние страсти».

Основная идея третьей части лекций «Остаться человеком: Офисы, мегаполисы, концлагеря. Часть 3»

Четвертая часть текстовой работы «Остаться человеком (часть 4): Офисы, мегаполисы и лагеря» основана на лекциях, объединенных под тем же названием. В цикле лекций есть несколько частей, материал изложенный в 4-ой части не повторяет полностью изложенного в 4-ой части статьи. Текст и лекции скорее можно назвать взаимодополняющими нежели взаимозаменяющими.

Как остаться собой в современном мире, выжить не только в качестве биологического объекта, а в качестве личности, имеющей свои идеалы, убеждения и путь в истории? В третьей части лекций «Остаться человеком: Офисы, мегаполисы, концлагеря» акцент делается на теме выживания. В четвертой части цикла тема выживания продолжает развиваться.

В основу лекций положен опыт людей, прошедших через экстремальные обстоятельства: катастрофы, кораблекрушения, революции, войны, концентрационные лагеря, голод, гонения, нищету, тюремное заключение, психологическое давление, принудительное заключение в психиатрических клиниках, изоляцию. Тема выживания в условиях изоляции и экстремальных обстоятельств была заявлена еще, начиная с 59 беседы второй части лекций «Остаться человеком». Представление о некоторых основных идеях лекций, как второй части (с 59 лекции) так и третьей части можно получить на основании ознакомления с лекцией «00_Ядро личности и доминанта души: Основная идея третьей части цикла – “Остаться человеком”» (Часть 1, часть 2).

Отправной точкой для всех частей цикла (в том числе и – первой части) является мысль о сходстве психологических характеристик, свойственных для заключенных концентрационных лагерей с психологическими характеристиками, свойственными для жителей мегаполисов и работников офисов (есть устойчивое выражение – «офисное рабство»). В сознании как тех, так и других, начинают развиваться процессы, ведущие к регрессии. Сознание человека сужается до вопросов, связанных исключительно с темой текущего выживания. В рамках суженного взгляда на реальность человек воспринимается не как личность, а лишь как биологический объект.

Выжить в качестве личности, а не только в качестве биологического объекта

Под выживанием в лекциях понимается не столько выживание биологическое. Ведь человек может выжить в смысле сохранения за собой возможности отправлять функции перемещения и пищеварения, но в то же время он может и умереть как личность. Под выживанием в лекциях понимается то, что несмотря на внешнее давление обстоятельств и условий, а также на внутреннее давление грубых инстинктов и соблазнов, человек остается личностью, имеющей свои убеждения и идеалы, которая выбирает траекторию развития, исходя не из выгоды и страха, а из того понимания Истины, которое открыто человечеству Христом в Евангелии.

Примечательно, что люди, оказавшиеся в экстремальных ситуациях и воспринимавшие проблему выживания в аспекте личностном, выживали и в аспекте биологическом. Человек, не переставший быть личностью, больше шансов имеет выжить и в биологическом отношении, так как у него сохраняется способность вчувствоваться в социальную ситуацию. Вследствие наличия веры и внутреннего ядра он не столь подвержен панике и страху, как человек, утративший собственное отношение к происходящему и начавший рефлекторно реагировать как на внешние условия, так и на внутренние импульсы. Тема выживания, таким образом, во многом сводится к вопросу: как остаться человеком вообще, и человеком, стремящимся к определенным смыслам и к реализации определенных ценностей, в частности.

Чтобы выжить в полном смысле этого слова, недостаточно выжить только в качестве биологического объекта. Речь должна идти именно о сохранении личности. Например, выживший Иван Иванович должен остаться именно Иван Ивановичем, имеющим определенные идеалы и путь в мире. Хотя, по правде сказать, столкнувшись с кризисом Иван Иванович должен не столько остаться собою прежним, сколько – перерасти и превзойти себя прежнего. Ведь по-настоящему и полноценно кризис преодолевается тогда, когда вследствие его преодоления человек приобретает новые знания и опыт, более трепетное отношение к ближним, более чуткое отношение к совести, большую убежденность в необходимости держаться идеалов и не отступать от ценностей, которые (то есть идеалы и ценности) в огне кризиса как раз и проверяются на предмет истинности, а прежнее желание следовать им – на предмет искренности. Иными словами, вхождение в кризис побуждает человека употребить духовное усилие для того, чтобы изложенные выше процессы были реализованы. Если же человек не употребляет духовного усилия, если он пребывает в духовной спячке, то он рискует потерять себя и превратиться в футляр, который СМИ и потенциальными манипуляторами может быть наполнен фальсифицированным содержанием.

Мэй Холланд и роман «Сфера» vs Ефросиния Керсновская и роман «Сколько стоит человек»

Тема превращении живого человека, имеющего личность и идеалы, в практически лишенный личностных содержаний футляр, применительно к теме офисов и мегаполисов поднимается в романе Эггерса Дэйва «Сфера». Автор романа не делает выводов за читателя, а описает происходящее с главной героиней по имени Мэй Холлад как бы из её головы, показывает окружающую её реальность и её реальность внутреннюю «её глазами».

Мэй поступает на работу в компанию своей мечты. Свой путь в компании она начинает как человек имеющий что-то личное. Она стремится заботиться о родителях, имеет досуг, в рамках которого соприкасается с природой и приобретает опыт преодоления себя – каякинг (каяк чем-то напоминает байдарку). Она имеет какие-то взгляды на жизнь, правда, – весьма условные (условность взглядов характерна для многих людей, живущих в эпоху постмодерна). В рамках деятельности, предпринимаемой во время рабочего процесса, она последовательно проходит через различные этапы подавления личности.

Со временем ограничивается её активность, связанная с помощью родителям, она лишается возможности реализовывать досуг по своему выбору. Ночное время она отдает работе в сети (подписки, рассылки, смайлики, посты). Деятельности в сети она отдается все свое свободное время, потому что компания приветствует сетевую активность своих работников, введен специальный показатель, регистрирующий уровень этой активности. Приходя на работу, она видит перед собой девять мониторов, за которыми должна следить одновременно. Работая и одновременно взаимодействуя с девятью мониторами, она отвечает на вопросы, задаваемые ей из наушников.

Жесткий контроль времени, жесткий контроль внимания – и всё происходит неявно, как бы ради более полной интеграции Мэй в сообщество компании, которое представлено в виде как бы счастливой семьи единомышленников. Со временем свое общение с людьми Мэй ограничивает лишь кругом «единомышленников», работающих в компании. Свою активность – лишь мероприятиями, имеющими отношение к деятельности компании. На процесс принятия ею решений, связанных с её жизнью, оказывает влияние только компания в лице своих ключевых сотрудников. Их мнению Мэй ничего не может противопоставить, потому что в своей жизни она утратила все, на основании чего могла бы сформироваться собственная позиция в отношении происходящего. Из её жизни уходит все, что могло бы создать хоть какой-то перевес и альтернативу тем идеям, которые компании внедряет в её открытое для внедрения сознание.

Её сознание было открыто. Она не имела времени, чтобы сформулировать свое отношение к происходящему и сопоставить явления, происходившие с ней и вокруг нее, с значимыми ориентирами (которых, в принципе, и не имела). Так как её внимание и деятельность ума были постоянно (практически ежесекундно) сосредоточены на активностях, связанных с деятельностью компании, она не анализировала свои действия, не фиксировала нарастающий процесс потери себя прежней.

Ее сознание сигнализировало ей о нарастающих изменениях катастрофического характера. В романе сигналы такого рода были представлены в виде криков, доносящих из провала, из-под воды – такое ощущение у Мэй по временам возникало.

Но на эти сигналы Мэй старалась внимание не обращать, а подавлять рождающуюся вследствие их появления тревожность усиленной работой и усиленной коммуникацией.

Однажды в груди Мэй собралась волна отчаяния. «Такое бывало по нескольку раз в неделю – черный провал, громко рвется ткань. Обычно проходило быстро, но, закрывая глаза, Мэй видела в черной ткани крошечный просвет, и из просвета кричали миллионы незримых душ. … Но что же это? Кто кричит из просвета? ... Внутри рвалась ткань, обуревала чернота. … Провал рос, распахивался, разверзалась бездонная чернота». В другой раз «в 01:11 накатила чернота. Во рту стало кисло. Мэй закрыла глаза и увидела провал – из него пробивался свет. Она открыла глаза. Глотнула воды, но от этого только сильнее запаниковала. … провал стал отчетливее, оглушительнее. Что такое она слышит? Крик под бездонной водою, пронзительный визг миллиона затопленных голосов. … провал внутри не закрывался, а его нужно срочно закрыть».

Усиленная работа и усиленная коммуникация, с помощью которых Мэй пыталась закрыть провал ассоциировались у неё с представлениями, которые она воспринимала как положительные. В рамках нового мировоззрения, сформировавшемся в результате слияния Мэй с философией компании, усиленная работа и усиленная коммуникация, стали ассоциироваться с такими представлениями как польза, ответственность, деятельность на благо сообщества. Мэй, приняв в свое сознание ложные модели, сама стала реализовывать деятельность, ведущую к подавлению собственной личности.

Современные технологии подавления личности ассоциируются с термином «диктатура без слёз». Этот термин означает, что при современных подходах к теме захвата личности, захват может произойти мягко и без видимого нажима. Процесс захвата не позиционируется как агрессивное действие, направленное на подавление человека. Человеку предлагается самому включиться в процесс деформации собственной личности. Человеку предлагается искушение начать реализовывать действия, вступающие в конфликт с глубинными основами собственной личности.

В качестве комментария к этой мысли можно привести заметку Олега Волкова – автора книги «Погружение во тьму», в которой он описывал свой опыт выживания в условиях тоталитарного строя. Попав в Соловецкий концентрационных лагерь он «старался как-то не потерять себя. Утвердиться на линии поведения, какая бы, насколько можно, ограждала от засасывающего и растлевающего воздействиия условий, толкавших на отказ от привычных понятий, норм».

«Классический узник» сознавал свое зависимое положение и нередко был способен видеть грань, за которой начиналось разложение личности. Сознавая свое зависимое положение, он думал, например, о том, как перепилить решетку (например, из хлебного мякиша делал клейкий состав и им пропитывал нить, затем нить протягивал через металлическую пыль, добытую в результате обработки деталей из определенного металла; пыль налипала на нить и нить становилась пилкой). Сознавая свое зависимое положение, он помнил о последних рубежах личности, через которые нельзя переступать. И потому, когда ему предлагали самому начать деятельность по деформации собственной личности, он сознавал, что включаться в процесс не следует.

Современный узник, живущий в парадигме «Диктатуры без слез», не всегда осознает свое зависимое положение и не всегда чувствует грань, перейдя за которую он начинает разлагаться как личность. Деятельность, связанная с деформацией личности, может преподноситься как деятельность, ведущая к прогрессу, расширению границ личности и развитию, что усиливает соблазн в нее включиться.

В качестве комментария к этой мысли можно привести один эпизод из романа-антиутопии Джорджа Оруэла «1984». Один из главных персонажей Уинстон, не согласный с политикой партии, арестовывается. К нему применяются различные формы воздействия, нацеленные на слом его убеждения. Но часть работы по подавлению собственной личности Уинстон должен выполнить сам.

Необходимо отметить, что манипуляция, описанная в романе, в реальной жизни редко удается, так как в человеке есть искра, сопротивляющаяся манипуляции. Несмотря на направленное действие различных технологий и, казалось бы, бесповоротно удавшуюся манипуляцию, эта искра может прийти в движение и сообщить человеку своей огонь. Почувствовавший действие искры в себе человек стряхивает с себя покров навязанных ему убеждений.

Итак, пройдя мучительные пытки и сессии планомерного и разрушительного воздействия Уинстон согласился привести свое мышление в соответствие с доктриной партии. В качестве учебной задачи он поставил перед собой цель поверить в ложное утверждение: «2 x 2 = 5». Ему нужно было как-то убедить себя согласиться с такой формулировкой. Проблема состояла в том, что истинный ответ (и он это знал), был – «4».

Уинстон вспомнил также, что он видел фотографию, доказывавшую невиновность обвиненных партией людей. Как он решил для себя проблему существования фотографии, доказывающей ложность знания, в которое он хотел поверить.

Он решил, что фотографии никогда не существовало, что ее выдумал. Как только внутри него созрело такое решение, на ум ему пришли воспоминания, которые свидетельствовали о том, что фотография все-таки существовала, что он её не выдумывал. Эти воспоминания и обманы Уинстон решил признать аберрацией памяти и самообманом. «Как все просто! Только сдайся — все остальное отсюда следует».

Он упражнялся в мысли: истиной может быть все, что угодно. Он пытался убедить себя, что законы природы (например, – закон тяготения являются вздором. Он подумал, как бы обосновал справедливость заявления партийного работник, если бы работник сказал, что взлетает от пола. Уинстон решил поставленную задачу, следующим образом. Он решил: «Если он [то есть партийный работник] думает, что взлетает с пола, и я одновременно думаю, что вижу это, значит, так оно и есть».

Вдруг Уинстон подумал, что его обоснование не имеет под собой основы, что он, Уинстон, лишь воображает возможность существования обоснования, а на самом деле никакого ответа нет. Но он немедленно отказался от этой мысли, признавая в ней наличие логической ошибки. Ошибка состояла в том, что данное утверждение указывало на существования «действительного» мира, в котором происходят «действительные» события. «Но откуда может взяться этот мир? О вещах мы знаем только то, что содержится в нашем сознании. Все происходящее происходит в сознании. То, что происходит в сознании у всех, происходит в действительности».

«Он понял, что ему и в голову не должна была прийти такая мысль. Как только появляется опасная мысль, в мозгу должно возникать слепое пятно. Этот процесс должен быть автоматическим, инстинктивным. Самостоп называют его на новоязе [язык, получивший хождение на территории, контролируемой тоталитарным государством]».

Уинстон стал упражняться в самостопе. Он предлагал себе в качестве учебных задач заведомо ложные утверждения: «партия говорит, что земля плоская», «партия говорит, что лед тяжелее воды». Приводя эти ложные утверждения, он и учился не видеть и не понимать опровергающих доводов. «Это было нелегко. Требовалась способность рассуждать и импровизация. Арифметические же проблемы, связанные, например, с таким утверждением, как «дважды два – пять», оказались ему не по силам. Тут нужен был еще некий умственный атлетизм, способность тончайшим образом применять логику, а в следующий миг не замечать грубейшей логической ошибки. Глупость была так же необходима, как ум, и так же трудно давалась».

К такого рода действиям ранее, при классическом тоталитаризме, человек подталкивался с помощью угроз и прочего подобного. При «диктатуре без слёз» к такого рода действиям подталкивается человек где-то в результате трансляции в его сторону ласк и обещания, где-то – с помощью премий и повышений, где-то – через внедрение в внутри-психическую жизнь ложных моделей поведения (или иным каким не всегда явным образом). Процесс захвата личности и процесс ее деформации позиционируются таким образом, что человек воспринимает их как интеграцию в собственную личность различных прогрессивных взглядов на реальность и различных прогрессивных механизмов взаимодействия с этой реальностью.

Если человек, подвергавшийся воздействию технологий, обкатывавшихся в концентрационных лагерях, знал, что его стремятся уничтожить как личность, то современный работник офисов не всегда о том может догадаться. К концу книги Мэй Холланд, хотя и восторгается ощущением принадлежности к компании и к сообществу её работников, предстает перед читателем, как адепт секты. Она предстает как утратившая то, что, раньше отличало её как личность. Индивидуальное было подменено на стадное. Примечательно, что по роману Мэй становится известнейшей медийной фигурой. И она представляется читателю утратившей саму себя именно в то время, когда миллионы зрителей с восхищением наблюдают за ней на экранах.

Образ Мэй соответствует современной концепции так называемого конформного служащего. На формирование такого типа служащих работает так называемая производственная психология, нацеленная на формирование человека с строго заданными параметрами. Такой человек не имеет собственного взвешенного суждения, принципов и жизненных целей (несмотря на то, что ему самому может казать, что все перечисленное у него имеется). Вместо жизненных целей он избирает стратегию компании, вместо мировоззрения – корпоративную этику.

Здесь не утверждается, что корпоративная этика – это всегда плохо. Есть разные подходы к корпоративной этике. В некоторых случаях речь идет о создании определенной среды, находясь в которые люди разных культур и мировоззрений могли бы понимать друг друга, чтобы сообща делать общее дело. Но в некоторых случаях речь идет о создании среды, в которой создаются условия для нивелирования индивидуальных особенностей работников. При втором варианте элементы корпоративной этике стремятся встроится на тот уровень иерархии сознания, на котором у человека находятся аксиомы, то есть те понятия, от которых он отталкивается при построении умозаключений. Человек, у которого на данном уровне вместо базовых представлений о реальности, вмонтированы элементы корпоративной этике, становится так называемым конформным служащим.

Конформного служащего отличает отсутствие устойчивых ценностей. Базовые представления о реальности с помощью многоступенчатого воздействия разрушаются и освободившееся пространство заполняется манипулятивными стереотипами.

Речь идет о «многоуровневой, многослойной манипуляции сознанием, замаскированной под сострадание, заботу о качестве жизни больных людей и борьбу цивилизованных людей с предрассудками». Цель манипуляции состоит в том, чтобы создать условия, при которых нравственные поступки людей способствовали бы достижению безнравственных целей манипуляторов. Жертвы манипуляции при таком подходе уверены, что совершают поступки, соответствующие нормам морали. А на деле они помогают достичь манипуляторам глубоко аморальных целей. Если смотреть на поступок с высоты служащего, поступок выглядит моральным. Но если смотреть на контекст, в которых включен поступок, становится понятным, что поступок в итоге служит достижению безнравственных целей. На достижение целей, закладываемых манипуляторами в производственных процесс, работает потребность людей в одобрении и принятии, потребность в чувстве безопасности, страх критики и неодобрения. Ложь искусно маскируется. Привычные понятия отрываются от своего исконного смысла [например, проявлением любви в условиях манипуляции может быть названо невмешательство в чужие дела]. «Если подменить смысл нравственных слов другим содержанием, то можно не беспокоиться, что жертвы манипуляции будут отстаивать приемлемость порока, называя его добродетелью. Как говорится, Оруэлл отдыхает (для тех, кто не понял, это отсылка к его книге «1984 г.», где описаны лингвистические манипуляции со смыслом и содержанием хороших, нравственных слов».

Отрыв слов от исконных смыслов, - лишь один из уровней манипуляции, нацеленный на воспитание конформного служащего. «Конформный человек – это идеальный обслуживающий персонал … Уступчивый, угождающий, нетребовательный к нравственным стандартам, не имеющий своего мнения и своих собственных целей. Конформный человек с размытой системой нравственных ценностей – удобный шаблон для воспитания так называемых “служебных людей”»[1].

Служащим такого типа стала и Мэй Холланд. Она была уверена, что ее деятельность служит благим целям развитию гласности и прозрачности. На деле, ее деятельность способствовала продвижению компании, стремящейся к установлению контроля над информацией, людьми и принятием политических решений.

Человек, с которым у Мэй были некогда близкие отношения, пытался предупредить ее: «Все, что вы нам толкаете, вроде красиво, вроде прогрессивно, но чем дальше, тем пристальнее и централизованнее контролируется все, что мы делаем. … Каждый из вас по отдельности не знает, чем вы заняты вместе».

Тотальный контроль над людьми и их деятельностью руководством компании обставлялся определенной риторикой, использующей слова, оторванные от их исконного содержания. Так один из руководителей компании говорил Мэй: «Если любишь людей – делишься с ними тем, что знаешь. Тем, что видишь. Отдаешь все, что можешь. Если сочувствуешь их тяготам, их мучениям, их любознательности, их праву учиться и познавать мир, ты с ними делишься. Тем, что у тебя есть, тем, что видишь и знаешь. Мне кажется, логика здесь неоспорима». За этими словами стояло установление контроля над каждым шагом человека. Человек, если любит других, должен делиться с ними всем, что есть в его жизни, он ничего не должен от других скрывать.

От такого рода прозрачности пытался уйти человек, пытавшийся предупредить Мэй. Он пытался организовать свою жизнь в удаленном, труднодоступном уголке страны. Когда возникла такая необходимость он был быстро найден и окружен беспилотниками. Из динамика одного из них, он услышал голос Мэй, приказывающий сдаться и подружиться с «ними». То ли пытаясь уйти от летевших за ним беспилотников и не справившись с управлением автомобиля, то ли – от отчаяния, порожденного пониманием, что никуда ему не скрыться, Мерсер – так звали человека упал на машине с обрыва. Мэй, сознавая свою вину, обратилась по поводу происшедшего к одному из руководителей компании. Он сказал ей, что для Мерсера катастрофа была неминуема, так как он отверг людей, которые хотели дружить, сопереживать и заключить его в объятия. «Этот юноша явно страдал тяжелой депрессией и отчуждением, он не умел выжить в нашем мире, в мире, который семимильными шагами движется к общности и единству». Подпав под очарование этого и подобных ему объяснений, Мэй со временем перестала видеть грань между нравственным и безнравственным. Нравственным стало то, что соответствовало целям компании, безнравственным – то, что им не соответствовало.

Подобным образом и в некоторых компаниях происходит размывание нравственных ценностей. Тотальное осуждение коллег называется открытостью, культивируется создание среды, в которой люди «затачиваются» под определенные стандарты. Проявление сострадания называется слабостью, от которой рекомендуется избавиться, чтобы стать «сильным». Стремясь стать «сильным» человек начинает ломать в себе человека, стирая и нивелируя те черты характера, которые могли бы помочь «удержаться ему на плаву» (в предыдущих частях статьи «Остаться человеком» показывалось, что способность проявить внимание к ближнему лежит в основе многих процессов, обеспечивающих выживание человека как личности).

Размыв системы нравственных ценностей приобретает всеобщий характер в связи с компьютеризацией и переходом общества к парадигме постмодерна. Постмодерн отрицает возможность существования таких категорий как центр, истина, смысл. Нравственные категории признаны несуществующими на самом деле, а существующими лишь в качестве языковых игр. То есть нравственные категории порождены в сознании людей, использующих определенный язык, но сами по себе они не существуют. Соответственно, нет нужды создавать условия, способствующие трансляции нравственных категорий. Постмодерн, отрицающий человека и человечность, включает человека в технологический процесс, подчиняя его процессу.

«Всё стало технологией, а технология в сфере знания – компьютерная. И если Вы внедряете в обучение компьютеры, пропагандируете e-learning, то будьте добры мыслить и говорить так, чтобы техника вас п(о)(ри)нимала, на её языке. … Это язык однозначности. Чтобы никакой амбивалентности, противоречивости, субъектности, историзма, чувств, мудрости, поэзии. Никакой «пресловутой» духовности. Никакой культуры … только Технос. В экономическом плане – глобальные транснациональные корпорации, которым требуются прагматически ориентированные исполнители и потребители»[2].

Запрос на технологии нивелирования личности существовал уже в послевоенные годы двадцатого века. Разрабатывались программы по внедрению «новой памяти и ментальных ощущений» в сознание человека. Деятельность подобного рода проектов была нацелена на развитие однородности людской массы и уничтожение человеческой индивидуальности. «Идея в том, чтобы создать толпу людей, поведение которых легко прогнозируется, массу, которая повинуется приказам без всяких возражений или вопросов, разрушить человеческую силу воли так, чтобы они не смогли сопротивляться»[3].

Описанные процессы в некотором смысле могут быть сопоставлены с процессами, протекающими в концентрационных лагерях. В лагерях «обкатывались» технологии, взятые после на вооружение сектами и крупными концернами. Так, один автор пишет, что «нацистская система в 1938-1939 годах … еще не была нацелена на тотальное истребление, хотя с жизнями тогда тоже не считались. Она была ориентирована на «воспитание» рабской силы: идеальной и послушной, не помышляющей ни о чем, кроме милости от хозяина, которую не жалко пустить в расход. Соответственно, необходимо было из сопротивляющейся взрослой личности сделать испуганного ребенка, силой инфантилизировать человека, добиться его регресса – до ребенка или вовсе до животного, живой биомассы без личности, воли и чувств. Биомассой легко управлять, она не вызывает сочувствия, ее легче презирать и она послушно пойдет на убой»[4].

Такого рода инфантилизация в условиях «открытого» общества может реализовываться с помощью «мягких», демократических методов. Их реализация способствует превращение личности в конформного служащего.

Образу конформного служащего противостоит образ Евросинии Керсновской, прошедшей через немыслимые с точки зрения выживания личности условия. Еще до того времени, как Евфросинию замотал в свое верчение вихрь репрессий, она вела образцовое хозяйство. Во время своего заключения в лагерях, там, где от неё требовалось ответственное выполнение работы (например, на угольной шахте) она вызывала к себе уважение даже со стороны мужского коллектива. Но когда речь шла об отказе от того, что составляло сердцевину её личности, Евфросиния на подобные шаги не шла. Вследствие того, что у нее было свое мировоззрение и свои взгляды на жизнь, ее позиция не смыкалась с тем регламентом, который ей навязывала внешняя среда.

Свой опыт выживания в условиях тотального давления и в условиях концентрационный лагерей Евфросиния Керсновская запечатлела в своей книге «Сколько стоит человек». Принципы выживания, описанные в книге, как в плане физическом, так и в плане психологическом (личностном), актуальны и поныне. Жизненные принципы, реализуемые Евфросинией Керсновской, изложены в третьей части статьи «Преодоление травматического опыта: христианские и психологические аспекты» в главе «Евфросиния Керсновская и ее книга “Сколько стоит человек”». Чтобы не повторяться, здесь дается лишь упоминание источнике, который находится в органическом сродстве с данным текстом.

Конечно, не все описанное в книге «Сколько стоит человек» переложимо на современные условия. В современных условиях не все так явно, как в условиях тотального внешнего воздействия. Человек, попавший в условиях тотального давления, понимал, что если сломается, то потеряет себя. И потому он стремился изо всех сил не шагнуть за черту, за которой начинается распад личности.

Но в современных условиях не всегда понятно, где эта черта пролегает. Да, и окружают человека не палачи, а коллеги. Если для Евфросинии образ действий был понятен, то для современного работника-христианина образ действия не так очевиден. Не всегда понятно, какая стратегия поведения наиболее приближена к Евангелию.

В этом смысле актуальными являются некоторые принципы выживания, описанные в книге И.Л. Солоневича «Россия в концлагере». Иван Солоневич, его сын Юрий и брат Борис совершили технически сложный побег из концентрационного лагеря. Примечательно, что, пытаясь выжить, как в лагере, так и вне его, они стремились помогать людям.

Нравственная позиция помогала Ивану установить живой контакт с людьми (они помогали другим и другие помогали ему). Понимание человеческой психологии, в частности, понимание психологии советских чиновников, помогала ему «как‑то лавировать между зубцами этого конвейера». Речь идет не том, что Солоневич вступал в сделки с совестью, как раз-таки стремление избежать этих сделок и мотивировала его предпринимать нестандартные шаги.

Выживая как в лагере, так и вне лагеря, он пришел к мысли, что «границы между лагерем и волей стираются все больше и больше. В лагере идет процесс относительного раскрепощения лагерников, на воле идет процесс абсолютного закрепощения масс. Лагерь вовсе не является изнанкой, некоим Unterwelt’ом воли, а просто отдельным и даже не очень своеобразным куском советской жизни».

«Ничем существенным лагерь от «воли» не отличается. … в лагере, происходит и на воле – и наоборот. Но только – в лагере все это нагляднее, проще, четче. … В лагере основы советской власти представлены с четкостью алгебраической формулы». Подставив в формулу вместо отвлеченных алгебраических величин «живых и конкретных носителей советской власти в лагере, живые и конкретные взаимоотношения власти и населения», Иван получил решение, обеспечивающее в исключительно трудных условиях реализацию сложного побега.

Параллели между узниками концлагеря и работниками офисов

Опыт людей, прошедших через концентрационные лагеря и оставшихся людьми, актуален для работников офисов и жителей мегаполисов. Люди, оставшиеся людьми в экстремальных условиях, в условиях колоссального давления, оказываемого на личность, могут научить, как остаться людьми и тех, чья жизнь, казалось бы, ничего общего не имеет с условиями жизни в концентрационном лагере.

Для современного человека концлагерь – всего лишь факт истории, на первый взгляд, не имеющий ничего схожего с жизнью «сего дня». Но если проанализировать психологические характеристики, свойственные для узников, и психологические характеристики, свойственные для работников офисов, то между ними можно найти много общего.

Со временен классических концентрационных лагерей середины 20 века технологии воздействия на сознание человека и на человека в целом ушли далеко вперед. Если раньше для того, чтобы воздействие на человека происходило более эффективно, его необходимо было помещать в закрытую группу, то теперь человек может быть подвержен воздействию и в то время, когда находится в группе открытой.

То есть человеку может казаться, что он свободен, раз он живет в собственном доме, отвозит детишек в детский сад и жарит барбекю для гостей на специальной установке, которая расположена на собственном участке. У него и мыслей нет таких, чтобы сравнить себя с узником концентрационного лагеря. Узник, с его точки зрения, лишен возможности передвижения, лишен возможности общения, ему постоянно пытаются «вдолбить» в сознание какие-то идеологические постулаты, одним словом – он полностью несвободен. Но ведь для того, чтобы стать несвободным, человеку необязательно попасть на длительное жительство в концлагерь.

Человека в психологическом плане к положению узника можно приблизить, если одеть его в костюм и галстук, дать ему дипломат с документами, заставить его взять страховку, кредит и ипотеку. И вот он уже не может сделать ни шага в сторону по собственному почину. Он понимает, что «случись» что, он не сможет лечиться, выплатить ипотеку и кредиты. Статусная ниша, в которой он оказался, связывает его с обязательством иметь машину такой-то марки, пользоваться такими-то телефонами, общаться с такими-то людьми.

Если также заставить получить его узко-специализированное образование, например, «крутить гайку вправо», то он становится еще более несвободным. Он понимает, что «случись что», он не сможет «крутить гайку влево», потому что на проведение подобной операции у него нет соответствующего сертификата. Страх потери рабочего места, связанного с проведением узко-специализированных операций, к какой может его привести мысли? К той мысли, чтобы по максиму соответствовать системе, в которую он попал и по-минимуму создавать трения между собственной персоной и отлаженным механизмом системы.

К подобной мысли подводили узников и концентрационных лагерях. Как писал Бруно Беттельхейм в своей книге «Просвещенное сердце» (см. раздел «Инициация в лагере»), узников при поступлении в лагерь уничижали до тех пор, пока не начинали в них видеть полного слияние с системой, спроектированной администрацией лагеря. «Охранники вынуждали заключенных оскорблять и избивать друг друга, богохульствовать, обливать грязью своих жен и т.п. … любое неисполнение приказа (скажем, ударить другого заключенного) или попытка оказать помощь раненому, карались смертью на месте. Цель такой начальной массовой травматизации – сломать сопротивление заключенных, изменить если не их личности, то хотя бы поведение. Пытки становились все менее и менее жестокими по мере того, как заключенные прекращали сопротивляться и немедленно подчинялись любому приказу эсэсовцев, каким бы изощренным он ни был».

Сетевое воздействие

Цель лагерной системы – изменение личности и поведения узника – может быть также реализована на улыбающемся бизнесмене, жарящем барбекю для приглашенных гостей. С появлением сетевых технологий, открываются возможности по формированию в сознании человека определенного мировоззрения и определенных моделей поведения. Человек как бы перехватывается в своих точках отправления. Ему кажется, что это решил сделать то-то и то-то. А ведь вполне может быть и так, что это желание и соответствующая ему модель поведения были сформированы в его сознании исподволь с помощью сетевых технологий.

Из человека, имеющего определенный взгляды на такие понятия как мораль и нравственность, он превращается в сегмент сети. Через сеть проходят не только информация и финансовые потоки, но также – и темные импульсы, реализовать которые человек никогда бы не решился, если бы сохранил шкалу ценностей. Не только отдельные люди, но и целые сообщества превращаются в «запрограммированные механизмы». Намерения человека, его мотивация – то, что является содержанием его сознания в рамках стратегии сетевого воздействия подлежит управлению. Через реализацию влияния на большую совокупность факторов достигается влияние на среду, охватывающую человека. Управляемая среда влияет на человека таким образом, что он начинает делать то, что желательно для сети. Но при том ему «ничего не навязывается прямым образом»[5].

То есть, чтобы внушить человеку мысль, например, съесть котлету не обязательно приковывать его наручниками к батарее и бить, приговаривая: «Съешь котлету». С помощью сетевых технология, условно говоря, сообщение разделяется на буквы, и каждая из букв транслируется через соответствующий канал сети. Например: «К» – через кабельное телевидение, «о» – по линии профсоюзов, «т» – вплетается в методические материалы, распределяемые на кафедре университета, «л» – приходит вместе с описанием детских игрушек, покупаемых для дочери и т.д. и т.п.. В итоге в сознании начинает формироваться образ котлеты. И если у человека нет шкалы ценностей, с которой он соотносит мысли, появляющиеся в сознании, то мысли начинают потихоньку подтягиваться к появившемуся образу котлеты. Начинает формироваться неосознанное желание её съесть.

Принципы сетевого воздействия, реализуемые с помощью современных технологий, напоминают принципы, описанные И.Л. Солоневичем. Вот что писал о процессе воспитания активистов, принимавших участие в массовых репрессиях: «Приказы, «директивы», «установки», «задания», инструкции мелькают, как ассоциации в голове сумасшедшего. Они сыплются на активиста со всех сторон, по всем «линиям»: партийной, административной, советской, профсоюзной, хозяйственной. Они создают атмосферу обалдения, окончательно преграждающего доступ каких бы то ни было мыслей и чувств в и без того нехитрую голову твердой души прохвостов…»

Снятие критического барьера восприятия информации и регрессия

То есть с помощью «мягких средств» достигается тот же результат, к которому в условиях закрытой группы человека могли склонять с помощью средств «жестких». В закрытой группе лагеря или секты человека лишали полноценной еды, ему не давали выспаться, его держали в условиях психоэмоционального стресса, его подвергали избиениям и унижениям. Одной их целей в данной случае являлось добровольное согласие человека на снятие критического барьера с своего разума. Если он отказывался от последних устоев, связь с которыми ему, собственно и давала ощущение себя как человека, открывалась возможность для того, что вложить в сознание человека «программу». Когда человек отказывался от последних рубежей того, что можно назвать «культурным человеком», он был готов принять предлагаемую ему точку зрения.

Многочисленные современные тренинги, обещающие человеку так называемый «личностный рост» и «раскрытие лидерский качеств» берут на вооружение практически ту же методику. Явные избиения во время посещения человека психотерапевтического сеанса могут быть заменены на выполнение заданий, во время которых человек должен переступить через значимые для него рубежи личности. Например, – столкнуть товарища с воображаемой лодки, подобравшей их после воображаемого кораблекрушения; раздеть при людях и при людях же выполнить действие ассоциирующееся с предельным чувством стыда и пр.. Людям, принимающим участие в подобных психотерапетических сеансах и проходящим подобные тренинги, участие преподноситься как шаг в сторону развития. Но на самом деле речь идет все о том же – о снятии с разума барьера критического восприятия информации. Как только, мол, оковы разума падут, так сразу руководитель тренинга вложит с раскрывшееся сознания адепта «харизму лидера».

Состояние недоумения, шока, вызванного участием в аморальном поступке, выполняет ту же функцию, что и террор в концентрационном лагере: подавить деятельность разума.

Руководитель тренинга убеждает адепта, что он, руководитель, обладает неким знанием, которое мгновенное может изменить жизнь адепта. Но вся проблема, мол, для адепта состоит в том, что он держится за ранее «усвоенные стереотипы». И чтобы «исцелить» его и сделать «здоровым», по отношению к нему будут применены различные методы воздействия. Цель воздействия – подавит деятельность разума и раскрыть адепта для беспрепятственного вхождения в него идеи, которая выдается как могущая привести адепта к фантастическому всплеску творческой активности.

Деятельность разума может быть подавлена «жесткими» средствами: побои, постоянно переживаемый страх, апатия возникающая как реакция на террор. А может быть подавлена «мягкими» средствами: жизнь в обстановке «информационного шума», находясь в которой человек не может в состоянии тишины додумать значимые для себя мысли до конца. Если способность думать не развивается, то она начинает потихоньку атрофироваться. Способность думать атрофируется также при длительном просмотре ТВ. Во время просмотра ТВ деятельность мозга переключается с коры на лимбическую систему. Кору головного мозга человек задействует, когда, например, читает. Обращение к данным структурам позволяет человеку разобрать, например, некоторые взгляды автора книги: ложные они или истинны. Лимбическая же система реагирует на импульсы, но она «не понимает» истинны они или нет. Например, если по ТВ показывают фильмы ужасов, у зрителя мурашки по телу начинают «бегать». Почему они «бегают», если известно, что фильм основан на вымысле? Долгое нахождение в состоянии фиксации на лимбической системе приводит к тому, что человек все менее и менее становится способен задействовать ресурсы коры головного мозга.

Подавление деятельности ума и формирование поведения

Затормозить деятельность коры головного мозга – одна из целей «лагерной» системы. Администрация лагеря, подавляя деятельность ума у заключенного стремилась добиться такого его состояния, при котором он никаких поступков не совершал, исходя их собственного желания. Заключенный с точки зрения администрации должен был целиком и полностью переключиться на существующий в лагере регламент. Когда вставать и ложится спасть, когда работать и когда отдыхать – все определяет администрация.

Как писал Бруно Беттельхейм, заключенные наказывались даже, если смотрели куда-либо по собственному желанию. Когда человек отвыкал от того, чтобы самостоятельно принимать какие-то ни было решения, он превращался в автомат, без раздумий выполняющий приказы.

Люди, превращающиеся в подобные автоматы, уже ничего не делали, исходя из собственных побуждений. Они «полностью подчинялись обстановке и прекращали любые попытки изменить свою жизнь и свое окружение». Время, в которое они прекращали действовать, исходя из собственных побуждений, совпадало по времени, «с тем, что они переставали поднимать ноги при ходьбе – получалась характерная шаркающая походка. Наконец, они переставали смотреть вокруг, и вскоре наступала смерть».

Администрация лагеря стремилась навязать узнику позицию, при которой он замечал бы только то, что желательно администрации. Наблюдение за происходящим «исходя из своих внутренних побуждений» было запрещено под страхом смерти. Видеть и анализировать происходящее в лагере было опасно, но «совершенно необходимо для выживания».

Человек может сопротивляться воздействию до тех пор, пока у него есть возможность самостоятельно мыслить, принимать решения, трезво оценивать свои поступки. Если же деятельности ума угасает, то информация, внедряемая средой в человека, уже не встречает преграды. Человек начинает слепо перенимать навязываемые ему модели поведения. Бруно Беттельхейм писал, что некоторые узники со временем даже перенимали идеологию СС [хотя по идее, они должны были быть не согласны с идеологией СС, ведь СС искалечила их жизнь].

Бруно Б. писал, что заключенным запрещалась каким-то бы то ни было образом реагировать на происходящее. Например, если рядом надсмотрщики били кого-то, другим узником запрещался даже поворот головы. Человека целенаправленно отучали от способности приниматься самостоятельные решения.

Если человек отказывается упражняться в способность приниматься самостоятельные решения, то эта способность у него начинает атрофироваться. В результате человек становится открытым для того, чтобы принять навязанные ему извне модели поведения без критического осмысления. Там, где нет критического восприятия навязываемых моделей поведения, навязываемые модели поведения начинают восприниматься человеком как собственные.

В этом смысле можно сослаться на воспоминания Олега Волкова, жившего в условиях тотального давления. Проведя несколько лет в Соловецком концентрационном лагере, он понял, что правда жизни вовсе не такова, какой она виделась читателями официальных газет.

«Суждения, точь-в-точь воспроизводящие расхожие пропагандистские доводы газетных передовиц» он слышал после своего освобождения из уст людей, бывших знатоками в своей специальности. «И это далеко не всегда было перестраховкой, осторожностью, а отражением внушенного долголетним вдалбливанием, кулаком вколоченного признания справедливости строя и его основ. Не то чтобы люди произносили верноподданные тирады для вездесущих соглядатаев и мнящихся повсюду подслушивающих устройств: начисто отвыкнув от критического осмысления, они автоматически уверовали в повторяемое бессчетно»[6].

Подавление деятельности ума и формирование условного рефлекса

Подавление личности являлось приоритетным направлениям для лагерной администрации. Для достижения этой цели в отношении узников использовались стратегии, направленные на то, чтобы отучить их от критического осмысления информации и лишить их ум осмысленной деятельности. Узников стремились привести в состояние неспособности оценить свои поступки, «посмотреть вокруг» (некоторые из стратегий администрации см. по книге Бруно Беттельхейма «Просвещенное сердце»).

Когда ум человека подавлен, открываются возможности для беспрепятственного формирования условного рефлекса. О чем идет речь? Если, например, человека ударили в живот, то его возможная реакция – боль, унижение, страх. Но эта ожидаемая реакция может не наступить, если человек осмыслит ситуацию и «творчески» к ней подойдет. Человек, например, может подумать следующим образом: «Если мой пресс был «пробит» ударом, значит, мне нужно укреплять мышцы пресса». Или «Может, в самой жизни, в самом поведении нужно нечто изменить, чтобы эта ситуация более не повторилась? Какой опыт могу извлечь из неё на будущее?» И, казалось бы, вследствие пропущенного удара человек должен был бы подавлено. Но вследствие деятельности ума и осмысления ситуации человек, наоборот пришел в воодушевление и в состояние внутренней мобилизации.

Если же мыслительная деятельность человека подавлена, то ежедневные удары в живот вызывают только чувство боли. К чувству боли могут быть прибавлены чувства унижения и страха. Со временем человек фиксируется на этих негативных эмоциях, его ум как бы входит в некую колею, из которой уже трудно вырваться.

Формируется условный рефлекс. Напоминание о боли и намек на удар вызывают чувство глубочайшей депрессии. Человек готов делать что угодно, лишь бы его не били.

Даже, когда этого человека никто не бьёт, он наедине с собой «пережевывает» свои боль и унижения. И узники лагерей, возвращаясь в бараки, не могли принадлежать сами себе. Они вспоминали ужасы, пережитые в течении дня, и сами себя загоняли в мрачную колею депрессии. Вырваться из этой колеи мог только тот, у кого деятельность ума не была подавлена. Человек с усилием понуждал себя к молитве, появлялся положительный перевес, которые позволял уму сменить вектор движения.

Узников в этом отношении напоминают и современные люди. Возвращаясь домой после работы, они без конца «пережевывают» неприятные моменты, пережитые в течении дня. Со временем их ум попадает в некую колею. Люди теряют способности говорить о чем-то кроме негатива. Они вводят сами себя во все более глубокое состояние подавленности. И это состояние стремятся транслировать вовне. Исходя из этого состояния говорят с своими детьми и родственниками и тем самым воспроизводят травматическое переживание. Первое правило для человека, ум которого попал в коридор депрессии, – перестать о том говорить (и через то постоянно воспроизводить депрессию в своем сознании). Но перестать говорить о негативе – мало, необходимо также обратиться к тому, что ему противостоит.

Лагерь и офис: Некоторые стратегии подавления деятельности ума

Стратегии подавления ума, использовавшиеся в лагере, напоминают некоторые реалии, имеющие место быть в офисной работе. Например, в лагере одним из способов подавления сознания была бессмысленная работа. Например, одной группе заключенных давали команду выкапывать яму, а другой –закапывать. Или люди приказывали носить воду из одной части моря в другую, или снег перекладывать с места на место. Бессмысленная работа ввергает человека в уныние. Ф. М. Достоевский о бессмысленности в труда в местах заключения писал в своей книге «Записки из мертвого дома»: «Если захотели вполне раздавить, уничтожить человека, наказать его самым ужасным наказанием, так что самый страшный убийца содрогнулся бы от этого наказания и пугался его заранее, то стоило бы только придать работе характер совершенной, полнейшей бесполезности и бессмыслицы».

В современных офисах бессмысленная работа, если вдуматься, присутствует как факт бытия. Люди часами пишут какие-то отчеты, понимая, что смысла в них нет. Отчетность особенно бьет, например, по учителям. Учитель возвращается домой после рабочего дня. И вместо того, чтобы уделить время своим близким, прийти в себя и подготовиться к урокам, он вынужден отвечать на многочисленные электронные письма, отправлять графики посещаемости и т.п. Причем, он понимает, что вся это многочасовая работа не имеет практически никакого смысла.

Другой лагерный прием подавления ум – многочасовая изнурительная работа. Многие офисные сотрудники находятся в подобных условиях. Они подписывают договор, в котором прописано время рабочего дня может быть ненормировано. 10–12 часов они находятся на работе, время на дорогу до работы и обратно – когда они оказываются дома, многим из них уже не до деятельности, оживляющей ум (чтение, молитва), не до общения с детьми.

Следующий принцип лагеря – человек должен быть всегда на виду. В секте тоже человеку обычно не дают ни минуты быть наедине с собой. И в современных офисах все как на ладони: рабочие места организованы в виде открытого пространства, работают камеры. Начальник в любой момент может потребовать отчет с фото о том, что сейчас делает сотрудник и где находится.

Для узников была продумана система унижений. Бруно Б., писал, что узники не могли самостоятельно пойти в туалет. Нужно было отпрашиваться у надсмотрщика, а по возвращении – подробно отчитаться. Надсмотрщика при других заключенных спрашивал узника, как и что именно от делал в туалете. Человек, попадающий в подобное положение испытывал сильное недоумение и чувство унижение. Его ставили в положение провинившегося ребенка и стремились в этом положении закрепить. В отношении современных работников наблюдается нечто похожее – требование отчета по любому поводу и без него. Травмирующая унизительная бессмыслица.

В лагере разумная деятельность человека подавлялась постоянным чувством страха, который подогревался постоянно звучащими угрозами расправы. У сотрудника в офисе – угрозой увольнения.

Террор, голод, избиения, постоянный страх смерти не давали пленникам возможности задуматься о важном, о своей внутренней жизни. Как оказывается, подобные «жесткие» методы воздействия могут быть заменены на более «мягкие». Сегодня служащие погрязли в рутине отчетов и документооборота. Высокая занятость и сжатые сроки, отведенные на выполнения поручений, не дают и им задуматься: «Кто я, куда иду и что вообще здесь делаю?»

Регрессия и исчезновение вертикали

С нарастанием процессов, влекущих к регрессии, у людей отмирают высшие запросы личности, связанные со стремлением к духовной жизни, с возможностью сопереживать другим, проникаться красотой мира.

Ориентация деятельности исключительно на прагматические цели многими современными людьми воспринимается как перспективное направление. Но будучи рассмотрена сквозь призму опыта уников концентрационных лагерей, укоренившаяся прагматическая ориентация скорее свидетельствует о том, что человек как личность угасает. С угасанием личностных характеристик такой человек начинает превращаться в производственную функцию, в дополнение к станку или к бизнес-процессу.

Если человек в экстремальных обстоятельствах не стремиться обратиться к вертикали (духовность, помогающая подняться над бытностью), то он рискует увязнуть в горизонтали (рефлекторное проживание событий), рискует начать терять человеческий облик и опускаться все ниже. Есть целый ряд, если так можно сказать, «горизонтальных» книг, в которых нет мыслей о преодолении негатива на уровне личности, есть только фиксация рефлекторного проживания действительности (мол, голодно, холодно, кругом все – плохие).

Из его жизни исчезает вертикаль – высшие этажи личности, характеризующиеся стремлением ответить на вопросы: Кто я? К чему призван? В чем состоят мои жизненные цели как личности? Остается только горизонталь: еда, сон, работа, отдых, страх, стремление получить удовольствие, стремление заработать деньги и их потратить.

Чтобы навязать человеку определенный алгоритм поведения, его могут поместить в среду, где все нюансы регламентированы (в концлагере регламентирован режим и заключенным трудно действовать исходя из своих внутренних ритмов, чтобы оживить деятельность мозга; в гипермаркетах регламентированы бизнес процессы, и работникам, трудно действовать, исходя из иных, непрописанных, мотиваций, чтобы оживить деятельность мозга). Долгое время находясь в подобной ситуации, человек начинает отвыкать принимать самостоятельные решения. Если навык такой не развивается, то он начинает угасать (один из фундаментальных принципов работы мозга – «то, что не используется, отмирает»[7]).

Разворачивающие процессы, влекущие мозг к регрессии, усиливаются тем, что человек находится в состоянии хронического стресса. Этот стресс может быть вызвать как реальными угрозами (угроза расстрела), так и угрозами, стимулируемыми инфо-поводами (страх ожидания обвала рынка, страх проявить несоответствие занимаемой должности). Стресс блокирует деятельность творческого аспекта сознания.

Усиление регрессии приводит к тому, что из сознания человека начинает «испаряться» собственное отношение к происходящему. Он слишком устал и замучен переживаниями, чтобы как-то реагировать на происходящее. Добраться был только домой и заняться просмотром развлекательного фильма, главным достоинством которого с точки зрения человека, живущего в массовом обществе, состоит в том, что фильм не призывает думать.

Если нет собственного отношения к происходящему, то нет и того, что человека как личность отличает от того регламента, который ему навязывается. Навязываемый регламент и парадигма, выгодная манипуляторам, проникают в сознание человека и перестают вызывать вопросы, начинают восприниматься как собственные (внешние по отношению к человеку данные встраиваются в его внутрипсихическую жизнь).

Раз собственная деятельность мозга находится в стадии угасания, то открывается возможность формирования в человеке условных рефлексов. Если у человека нет творческого осмысления действительности, то он рискует со временем на стимулы, транслируемые действительностью, начать реагировать рефлекторно, по животному принципу.

Доминанта жизни. Творческий ответ на травматический опыт

Если деятельность мозга не находится в состоянии угасания, то у человека в ответ на травматическую ситуацию могут сформироваться «творческие» решения. Человек, столкнувшийся с трудностями, может взяться не за стакан, а за учебник и начать учиться. Внешние скорбные обстоятельства могут стать для него поводом усилить свои молитвы и еще крепче держаться связи с Христом, – «любящим Бога всё содействует ко благу» (Рим. 8,28).

Если связь с Христом для человека жива и действенна, то даже, если поместить человека в полностью регламентированную обстановку, он и при таких условиях будет развиваться и непрестанно само-обучаться. Например, он чувствует, что вследствие раздражительности, связь с Христом ослабевает, и тут же понимает, что должен принять какие-то меры. И обдумав характер мер, начинает их реализовывать.

Мозг такого человека живет и развивается. Немаловажным также является и то, что человек руководствуется в своих поступках чем-то, что не ограничивается внешним регламентом.

Опыты потери связи с Христом начинают постепенно отливаться в осмысленные представления о недолжных шагах. Опыты укрепления внутренней связи с Христом начинают также отливаться в осмысленные представления о желаемых шагах. На этих путях у человека начинают формировать преставления о возможных стратегиях поведения в отношении различных ситуациях.

Крайне важным в контексте темы психологического выживания представляется тот факт, что эти стратегии не замыкаются на внешний регламент и являются саморазвивающимися и самообучающимися системами. Если человек видит, что его представления оказались ошибочными и вследствие совершенного поступка, в котором он не видел ничего критичного, связь с Христом была ослаблена, он тут же меняет свои представления о причинно-следственных связях. Таким образом, опыт человека реорганизуется, реструктурируется. Управлять таким человеком на основе внедрения в него ложных моделей поведения крайне сложно.

Доминанта восприятия

На этих путях у человека рождается то, что можно назвать доминантой восприятия. Опыт, переживания, взгляд на мир, отношение к знаниям и многое другое, объединяется в одно целое, направляется к единой цели (обеспечение в любых условиях связи с Христом) и сопровождается определенным состоянием нервной системы. Психологическое и биологическое выживание человека не может быть понято, как следование какому-то одному определенному принципу. Выживанию способствует формирование особой доминанты восприятия, характеризующейся, помимо прочего, двумя особенностями: способностью видеть во встречающемся положительное, способность проявить внимание к ближнему.

Наличие такой доминанты, сквозь призму которой человек рассматривает свою внутреннюю деятельность и извне поступающую информацию. препятствует реализации цели манипулятора – заставить человека отказаться от деятельности ума и воли.

Существуют приемы подавления ума, воли, введения человека в состояния апатии. Когда человек перестает давать оценку своим поступкам, когда он перестает думать и преодолевать ситуации, порождающие травматическое переживание, он сливался с текущим бытом лагеря и тем регламентом, который навязывала администрация (желающие могут переложить эти мысли на жизнь в современных мегаполисах, а также на существование в условиях офиса).

В лагерях люди держались за музыку, за стихи, за кружки и лекции, за любое проявление творчества. Все эти активности питали дух, будили волю, давали человеку возможность вывести ум из того депрессивного коридора в который его загоняла администрация. Если воля ломалась, ум попадал в этот коридор, ум начинал вращаться исключительно в вопросах текущего выживания: где взять дополнительную порцию еды и пр.. Сломленная воля лишала человека способности регулировать свое поведение, ум утрачивал активность, открывалась возможность для формирования автоматизма (по Павлову – условного рефлекса; собаки Павлова начинали проявлять прогнозируемую активность, когда загоралась лампочка).

«Обогатить» условный рефлекс, очеловечить его может только слово, как продукт деятельности второй сигнальной системы – разума. Пока в человеке остается деятельность разума, сопряженного с волей, он еще способен сопротивляться тем приказам, которые шлет ему «загоревшаяся лампочка».

О сопротивлении «лампочке» на примере рефлексов, сформированных игровыми автоматами, см. в главе «Стремление к цели и “неконтролируемая приверженность”» в статье «ТРИ СИЛЫ: Цель жизни и развязавшееся стремление к игре (казино, гонки, игра по жизни)» .

В лагерях людей, слившихся с навязываемый регламентом, называли «стариками». Человек превращался в «старика», когда близко к сердцу принимал навязываемую идею, что ничего изменить в своем положении у него не получиться. «Старики» отличались тем, что переставали делать что-то по своему выбору, полностью переключаясь на слепое автоматическое выполнение приказов, которые выполняли без какой-либо рефлексии.

Для людей, вошедших в состояние регрессии, как писал Э.М. Ремарк в своем романе «Искра жизни» было характерно то, что «они утратили способность думать». «Они двигались, как автоматы, и давно лишились собственной воли; в них все погасло, кроме нескольких чисто телесных функций».

Искра жизни

Главный герой романа, заключенный под номером 509-ый пытался противостоять процессу превращения в «старика». Однажды у него появилось немного хлеба и картофеля. «Желудок свело от нестерпимой жажды пищи. Есть! Есть! Глотать! Быстро! Быстро!»

В условиях мучительного голода он решает во чтобы то ни стало не позволить себе проглотит весь хлеб сразу. Он даже укусил себя руку, чтобы не дать ей вырвать из кармана хлеб. «Меня еще не сломали, – говорил он себе. У меня еще есть воля. Если я выдержу и не съем хлеб до завтра, значит… значит, я не животное. … Не просто ходячий желудок, ненасытная утроба. … сопротивление… это ведь… попытка снова превратиться в человека… это – начало…»

Он хотел доказать себе, что еще не превратился в зверя, что человеческое в нем еще осталось. Как показали последствия, этот шаг помог ему не погибнуть.

Через некоторое время в лагере проходил набор добровольцев для участия в экспериментах. Чтобы набрать добровольцев, строю заключенных рассказывались сказки о том, что добровольцы пройдут лечение.

«Друзья мои!» – ласкова сказал живодер, проводивший эксперименты. «Вас всех нужно госпитализировать. В лагерном лазарете не осталось ни одной свободной койки. Шестерых я мог бы разместить у себя. Вам необходимы бульон, мясо, словом, усиленное питание. Шесть человек – те, кто больше всех нуждается в этом, – пять шагов вперед». В эти сказки никто уже не верил. Никто из тех, кто уезжал ранее с живодером, не вернулся.

Но заключенные, ставшие «стариками» были неспособны сопротивляться озвученным предложениям. «Мясо!.. – как загипнотизированный повторил один заключенный. «Конечно, дорогой вы мой!», – воскликнул живодер – «Ежедневно. Каждый день мясо». При словах о мясе заключенный принял живать. Предостерегая его, 509-ый толкнул его локтем. Поступок 509-го не укрылся от администрации и 509-го вывели из строя.

По прихоти администрации лагеря необходимо было подписать документ о добровольном согласии. В поданном ему документе 509-ый прочитал слова «…изъявляю добровольное желание…» Он положил лист на стол и сказал, что не изъявляет добровольного согласия (желающие могут провести параллели с современной жизнью, с ситуациями, при которых люди подписывают сомнительные документы, и итогом таких подписей становятся крайне неблагоприятные для людей события).

Глядя на мужество 509-го, другой заключенный по имени Бухер, исполнился решимости отказаться от подписи. «Он чувствовал, что если сейчас же не сделает того, что сделал 509‑й, то будет поздно, и он послушно, как автомат, исполнит любой приказ». От администрации в ответ на отказ подписать документы прозвучали угрозы. В течение нескольких дней 509-го и Бухера ломали, но они не сдались и остались в итоге живы.

Когда 509-ый решил во чтобы то ни стало не поддаться желанию немедленно съесть хлеб, он поднялся над ситуацией, не слился с ней. И этот поступок помог сохранить способность подняться над ситуацией и во время описанного страшного искушения. Искра жизни, не угасшая в 509-ом, сообщила свой свет Бухеру, и Бухер выжил. И затем разгоревшаяся искра Бухера сообщила своей свет отчаявшейся девушке по имени Рут, и Рут выжила.

Пытаясь не слиться с обстановкой заключенный по имени Вернер, во время бомбежки, старался умом следить за развитием мелодии, которую проигрывал в уме. «Он не хотел думать о бомбах и о смерти. Если он не потеряет мелодию в этом реве, значит, будет спасен. … Ему нужно было во что бы то ни стало удержать в сознании мелодию. Мелодию узников, которым суждено обрести свободу».

Здесь верующий человек узнает знакомые ему плоды поста и молитвы. В культуре Православия пост помогает человеку обуздать внутренние процессы, стремящиеся в хаотизизации. Молитва помогает сохранить трезвость ума, несмотря на атаку различных мыслей и импульсов, идущих как изнутри от собственных страстей, так и от демонов и внешних источников информации (молитва помогает преодолеть искушения, идущие от плоти, дьявола, мира).

В качестве примера обретаемой в молитве помощи можно указать историю, рассказанную схиархимандритом Зосимой (Сокур). В годы гонения на веру он был заключен в тюрьму, где «его били, пытались сломить психологическим измором, а в конце подвергли утончённой пытке по последнему слову кагэбешной науки: его поместили на трое суток в “музыкальную шкатулку”.

“Музыкальная шкатулка” – это камера без единой лампочки и без единого окошка, оббитая резиной, через которую просачивается тихая музыка угнетающего характера. Кромешная тьма, удручающая мелодия настолько действовали на психику, что у заключённых “ехала крыша”. Резиной же оббивали камеру потому, что уже через сутки жертвы не выдерживали, – бросались на стены.

“Здесь я научился Иисусовой молитве, – вспоминал Старец. – Если бы не Иисусова молитва, я сошёл бы с ума”».

Ремарка ставит вопрос, но трудно сказать, что он дает на него ответ. Отсутствует мировоззренческая база, на основе которой этот ответ мог бы быть сформулирован. Герой Ремарка приходит интуитивно к идеи поста, пытается сохранить самостоятельность сознания. Но одной борьбы – мало, нужна еще наполненность положительным содержанием.

Так, видя свое отражение в луже и выплеснув воду, 509-ый подумал: «Это моя рука, она может разрушить этот образ…» «Разрушить… – повторил он про себя. – А строить? Ненависть… А смогу ли я еще что‑нибудь, кроме этого? Одной ненависти мало. Для жизни необходимо что‑то еще». Ведь «лагерная жизнь и была штилем — великим, страшным, адским вакуумом, в который не проникала ни одна молекула жизни».

Погибая 509-ый понимал, что «речь идет о чем‑то самом простом в человеке, о чем‑то, без чего мир был бы обречен на гибель. И благодаря чему могло быть уничтожено другое — абсолютное зло, антихрист, смертный грех. Преступление против духа».

Согласно лекциям – «Искра жизни» – такой образ жизни, при которой психофизическая полнота человека обретает вертикаль, доминанту, ядро. И эта полнота / доминанта / ядро обеспечивают поддержание связи с Христом. Здесь, чтобы не повторяться, стоить отметить, что речь идет не о ментальной игре, а о реальном перестраивании своего жизненного опыта и жизненных актов (познания, системы реакции). Более подробно о том см. в цикле лекций «Искра жизни: Свет, сумерки, тьма», в лекциях «Разноголосица мыслей». А также в главах «Связь с Христом», «Связь с Христом, дополнительный афферентный комплекс и акцептор действия» из третьей части статьи «Преодоление травматического опыта: христианские и психологические аспекты».

Связь с Христом и Точка опоры

Связь с Христом, реально существующая, дает человеку точку опоры. Если человек пытается найти точку опору исключительно в логической аргументации или достижении финансовых, или статусных отличий, то вопрос о его психологическом выживании ставится под сомнения.

Человек в результате прохождение сквозь жерло травматических событий может быть ввергнуть в состояние хронического стресса, брокдауна (broken-down — надломленный, сломленный), в результате чего возникает риск подчинения его воли, воли по отношении к нему внешней. Логические же аргументы могут быть разбиты, человек может быть уличен в противоречиях, может быть поставлен перед невозможностью дать обоснованные ответы в дискуссии и его жизненной парадигме. Желающие взглянуть на то, каким образом подобные истории происходят, могут ознакомиться с рассказом А.П. Чехова «Сильные ощущения» (хотя в реальной жизни манипуляция, описанная в романе Джорджа Оруэла «1984» редко удается, так как в человеке есть искра, сопротивляющаяся манипуляции, но описание процесса разрушения манипулятором всех точек опоры, на которых пытался основать свою стратегию психологического выживания Уинстон, все-таки подводит к тому, чтобы задуматься о шаткости опоры на человеческие средства; Уинстон и его возлюбленная были уверены, что сумеют даже и при условии пыток сохранить любовь друг другу, но любовь не укрепленная «Искрой Свыше», поддерживаемая одними лишь человеческими силами, угасла в застенках).

Признаки финансовой или статусной элитарности могут быть попросту потеряны. Или – используемы манипулятором в качестве рычагов давления на человека, не желающего их терять.

Связь же с Христом существует внутри человека, будучи найденной и пережитой, она не нуждается в доказательствах. Правда, необходимо оговориться, чтобы переживаемое во внутренней жизни действительно являлось связью с Христом, деятельность человека по приобретению духовного опыт человека не должна исходить из ложных посылов.

Духовный опыт человека должен быть прочно укоренен в Евангелии. Открытое Христом в Евангелие не является внешним по отношении к человеку знанием, так как в Евангелии описаны те объективные законы, на основании которых развивается мироздание и сам человек. К заповедям, изложенным в Евангелии, апостолы и святые отцы оставили комментарии, помогающие понять, каким образом заповеди могут быть реализованы человеком в его личной жизни: (будешь милостивым – будешь блаженство переживать; будешь убивать, войдешь в мучительное состояние, которое возьмешь с собой и в вечность, «никакой человекоубийца не имеет жизни вечной, в нем пребывающей» (1 Ин. 3, 15).

Представление о пути, идя по которому человек обретает связь с Христом и, как следствие, – точку опоры можно получить, исходя из статьи известного богослова Лосского В.Н. «О третьем свойстве Церкви». Лосский пишет, что если бы жизнь человека в Церкви представляла собой лишь следование определенным правилам, то речь шла бы о попытке достигнуть единство на основе административного принуждения [человек при таком положении как кирпич в кладке]. Если бы жизнь человека в Церкви не была бы основано на объективно дарованных Христом Церкви дарах, то речь шла бы о множестве «сект, пытающихся воспроизвести «евангельский дух» вне всякой объективности, обреченных на произвол своего «свободного исследования», своих бесконтрольных смутных духовных состояний» [человек при таком положении дел как песчинка в груде рассыпавшегося песка].

«Соборная истина, хранимая всеми, обладает внутренней достоверностью, большей или меньшей для каждого, в той мере в какой он действительно является членом Церкви». Чтобы пережить эту истину, человеку необходим некий метод. Метод дается в догматах, следуя которым человек со временем приходит к опыту личному.

В Церкви совершается преображение человеческой природы (см. «Новозаветное учение Церкви» – предисловие к работе священномученика Илариона (Троицкого) «История догмата Церкви»). Приобщаясь к Христу и пересозидая на евангельских началах свою природу, человек становится способным стать причастником благодати Святого Духа. Святой Дух превращает в этом случае человека в «личного свидетеля Истины».

Обретая опоры такого рода, человек становится способным с новых позиций подойти к изучению источников внешней информации. Наличие внутреннего ядра позволяет вычленять ему их массива внешней информации то, что может служить к пользе развития этого ядра. Изучая научные преставления о мире или нормативную документацию, человек может найти ориентацию. Появившийся внутри камертон подсказывает, какие области знания открыты для исследования, а в какие – входить не стоит. На основе реализации евангельских принципов в области познания человек становится способным к построению масштабных систем, позволяющих описывать реальность и прогнозировать события (см. цикл лекций «Искра жизни: Свет, сумерки, тьма»). 

Если же внутреннего камертона нет, то погружение в массив внешней информации может закончиться для человека трагедией, распылением. По мысли Ивана Ильина, жизнь подобна огромному необъятному потоку, который обрушивается на нас. Жить всем, что он несет – невозможно. Тот, кто попытается это сделать, тот растратит и погубит себя. Он исчезнет, перемешается с теми содержаниями, которые несет поток. Чтобы этого не произошло нужно постоянно делать выбор. «Отказываться от очень многого ради сравнительно немногого; это немногое надо привлекать, беречь, ценить, копить, растить и совершенствовать. И этим строить свою личность»[8].

Иван Ильин, сравнивший жизнь с потоком, говорит и о той мировоззренческой «точке отсчета», которая дает человеку возможность делать выбор. Выбирающей силой для человека является любовь.

Выбирающая сила любви – это не ориентация на эмоции «приятно – неприятно». Любовь, о которой писал Иван Ильин, нельзя путать с эротизмом. Это видно из последующих слов мыслителя. Он пишет о том, что люди исключили любовь из своей культуры: «из науки, из веры, из искусства, из этики, из политики и из воспитания». И утрата любви привела человечество к духовному кризису, невиданному по своей глубине и размаху. Понятно, что речь идет не о эротизме. Поскольку им полна как этика, так и культура.

Любовь Ивана Ильина можно сравнить с жизненной силой цветка. Из почвы, которая содержит различные вещества, цветок выбирает только некоторые минералы. И ими строит свои листья, свой бутон и свой запах. Любовь, писал Ильин, «есть великий дар – увидеть лучшее, избрать его и жить им»[9].

Любовь дает человеку возможность найти свою идентификацию в этом мире. Она состоит не в том, чтобы пить вино определенной марки или курить, исключительно гаванские сигары.

Роза идентифицирует себя как роза. Она всегда будет розой, в какую почву семечко не посади. И человек, в какой бы ни оказался обстановке, останется собой благодаря любви.

«Я остаюсь тем, кто я есть; я буду любить то, что привязало мое сердце; и я буду действовать так, пока моя грудь будет подниматься от дыхания жизни».

Кто говорит так, тот обладает цельностью души. В душе человека нет разногласья, так как вся его жизнь исходит только из одного центра. Человек ощущает некую святую необходимость, служение которой не является рабством. Ее принимает он как «самоопределение, как истинную свободу». И верность ей несет «как единственную и естественную возможность своей жизни…»[10]

Тот, кто в личности своей становится единым, тот следуя за голосом совести, «делает то единственное, что он должен и к чему он призван». Он «отдает и себя самого, и свой поступок, и его последствия – воле Божией». И хотя последствия иногда имеют видимость «неудачи» и «поражения», человек чувствует, что он не мог поступить иначе. И даже более того: не то, чтобы не мог, он не хотел иначе поступить. И даже, если бы теперь, ему бы предстояло снова выбрать, то и тогда он не захотел бы поступить иначе. Такой нравственный смысл свободы. Последовав за голосом совести, человек побеждает то, считается будто бы необходимым. Он ищет свободы остаться верным своим духовным идеалам. Он ищет по выражению Ивана Ильина «свободного предания себя благодатному вдохновению»[11].

Он отдается благодати, и та становится его личной силой. С ее прикосновеньем заботы, страх, расчеты, обременяющие человека, отпадают. Приходит легкость, которая несет его от действия к действию. Ставшего сильным нездешней силой человека влечет не страсть и не инстинкт.

К сожалению, многие идут путем второй свободы, Свободы вмешиваться в чужие разговоры, свободы навязать другим свои желанья. Кому-то кажется, что стать свободным означает то, чтобы перечеркнуть тысячелетнюю традицию и утвердить свое мнение. Но такая свобода приводит к «пустоте», «неопределенности» и «произволу».

Подлинная же свобода человеку дана не как независимость от всего, а как независимость от зла. Не от всех «потребностей», «влияний» и «традиций», а только от тех, которые злы. Свобода – в том, чтобы духовная сила человека «была способна в любой момент жизни “осилить” или “пересилить” “черные лучи” мрака, веяния злобы, соблазны зла и мутные воды житейской подлости и пошлости»[12].

Следуя за духовным идеалом и за голосом совести, человек определяется в своих решениях и стремлениях. В них он вкладывает духовную силу своей воли. Он вливает свою любовь в то, что избрал. Так, по мысли Ивана Ильина, «человек освобождает себя»[13]. Главным определяющим фактором жизни становится дух человека, а не внешняя необходимость.

Следуя избранию своего духа, человек находит в себе силы поступить вопреки конъюнктуре обстоятельств. Он верит, что будет поддержан всемогущей десницей Божией.

Десница Божия поддерживали упомянутую Евросинию Керсновскую. В ее книге «Сколько стоит человек» хотя бы две главы «Самая ценная услуга», «Письмо в никуда» показывают, что Евфросиния была верующим человеком.

Ее образ помогает понять идею гибкости. Стальной меч может быть гибким. Вследствие того, что он обладает гибкостью, его можно согнуть, но не сломать. Если его воткнуть в землю и прижать к земле ногой, то он не сломается. Если отпустить ногу, то он выпрямится. Другой тип гибкости – комформный предполагает, что меч должен быть способен сгибаться и закручиваться в трубочку. Но меч, обладающий вторым типом гибкости, перестает быть мечем.

Гибкость должна достигаться не путем деформации личности, а путем развития личности, основанном на стратегии сохранения ядра. Если у человека есть внутреннее ядро, то у него появляется возможность опознавать и вычленять из действительности то, что имеет отношения к Истине. Эти сегменты он включает в своей опыт и нанизывает их на ось христианского восприятия действительности. Если оси нет, то человеку остается путь мировоззренческой всеядности. Он, считая себя гибким и свободным впускает в себя без всякой христианской рефлексии любые мировоззренческие системы, полагая, что они обогатят его опыт и внутренний мир. После периода опьянения своей мнимой свободой наступает период упадка. Человек, впустив в себя информационный поток, производимый отвернувшейся от Бога реальностью, переформатируется этим потоков, утрачивая признаки самостоятельного мышления.

Стратегия захвата личности строится таким образом, что человек, желающий поступать по правде, вследствие сличения своей позиции с клише, навязываемыми СМИ, начинает испытывать чувство собственной неполноценности. Ему кажется, что он один такой на свете «гадкий утенок».

Муки, если они и есть, свидетельствуют, что человек жив, что он ищет правды. Всякий ищущий – обретает. Если в человеке не умирает жажда правды, то хотя на первых этапах она и проявляется как кажущаяся негибкость, но эта негибкость проистекает не из ригидности, а из желания не отступить от правды.

Можно привести аналогию: в первое время занятия рукопашным боем человек старается выполнять прием правильно, не отступая от канонов тренировочного процесса. Со временем, по мере появления боевого опыта, он начинает приобретать гибкость, ведь противники следуют каждый своему стилю, и он вынужден пройденные приемы и выработанные навыки реализовывать так, чтобы они были действенны в отношении разных противников, а они не всегда движутся по заранее известной схеме.

В этом смысле понятна и гибкость второго рода. Человек не ходит на тренировки, а если и ходит, то во время тренировок занимается всем чем угодно, но только не тренировочным процессом. И во время боя, несмотря на высокое о себе мнение, вынужден бывает подчиниться противнику.

Лекции, часть 4. Пункты 17.2 – 23

В условиях экстремальных обстоятельств (возникающий в рамках таких парадигм бытия как офисы, мегаполисы, концлагеря), хронического стресса, стремящегося по уровню накала к стрессу запредельному люди со временем дифференцировались на две группы (условно и крайне упрощенно).

Одни «просыпались», другие «гасли», становились теми, кого называли в лагерях «живыми трупами». Чтобы выжить необходимо было помнить о том, кто ты, откуда, зачем – ты. Необходимо было выработать собственное отношение к происходящему, которое помогло бы не пропитываться импульсами, доносящимися из внешней среды. Необходимо было помнить о том, что можно выразить словами одного ребенка: «Мы человеческого рода, а не кошки и собаки». Если человек утрачивал указанные «драйвы», которые вкупе с оставшимися за кадром можно объединить в понятие «Искра жизни», то – нарастала апатия, человек терял желание жить, начинал терять человеческий облик.

В лекциях 17.2 – 23 цикла «Остаться человеком: Офисы, мегаполисы, концлагеря», в том числе ставится и вопрос: Что значит – быть человеком? И если человек – вообще? То есть не фикция ли то, что мы называем свободой воли и свободой выбора?

Вопросы подобного толка еще недавно столь не понятные (то есть еще недавно населению было непонятно, как человек может «на полном серъёзе» говорить, что человека нет) ныне обсуждаются на самом высоком уровне. Рафинированные интеллектуалы, популяризаторы сциентизма (сциентизм, если выразить кратко стоящее за этим термином облако смыслом, то можно сказать, что сциентизм пытается представить мир и человека в мире в виде несложных графиков-таблиц, включающие наукообразные слова; своего рода вульгаризм в науке, когда сложные и многогранные проблемы автор с своей легкой руки объявляет решенными, устраненными, снятыми и т.д., но при том в реальной жизни проблема остается ни решенной, ни устраненной, ни снятой, все баталии разворачиваются на страницах модной и продвигаемый в топы продаж книге) создатели кратких и броских видео-роликов объявляют человека «снятым».

Бытие человека, такие понятия как свобода воли и выбора, ставятся под сомнением. Человек по версии современных постмодернистских трактатов, не более, чем концепт. Некая языковая складка, возникающая на мозгах того, кто слышит языковые обороты, обозначающие человека и его быт. То есть, слыша речь с словами, обозначающими человека, слушающий ошибочно начинает полагать, что описываемый человек есть, а его, мол, и нет (при том, непонятно, откуда взялся этот язык, как он начал описывать того, кого нет, и главное! – откуда взялся слушающий, обмануть которого взялись обороты языка (кто их ввел, если никого нет?; да и есть ли сами постмодернистские авторы, создающие подобного рода трактаты?).

Иными словами, с точки зрения постмодернистских авторов, человека как такого нет, есть ощущение, что он есть, и это ощущение возникает в сознании (чьем?) под воздействием языковых конструкций (то есть в результате языковых игр).

Подобные мысли на уровне сциентизма некоторые нейробиологи пытаются изложить в терминах популярной нейробиологии. С их точки зрения существуют лишь саморазвивающиеся нейросети, а человека, как такого, нет. То есть, есть лишь мозг, принимающий самолично решения и посылающий после принятия решения сигнал человеку, обманывая человека и убеждая его, что человек, мол, сам принял решение. При этом непонятно, откуда взялись нейросети, и зачем им самоорганизовываться, откуда взялся мозг и зачем ему «обманывать» человека. Да и откуда взялся тот самый обманываемый нейросетями и мозгом, выражаясь языком постморена, «концепт»? То есть опять же: есть человек или его нет? если его нет, зачем ему посылать сигнал, пытаясь «успокоить» его?

Медийное пространство, в котором циркулируют подобного рода мысли, встроенные в контексты книг / роликов / дискуссий / ток-шоу, стремительно становится буддийским. С точки зрения буддизма (здесь дается упрощенная модель) человека, как такого нет. У человека (которого нет) возникает ошибочное представление о том, что он есть. Внутреннего содержания личности тоже нет. То, что, человек (которого нет) принимает за свою личность представляет набор / сцепление / циркуляцию мгновенных смысловых вспышек (дхарм). В рамках буддийской психопрактик, рассматриваемое явление (дружба, любовь и пр.) вначале описывается языком, а затем описание подвергается критике, и образ, обозначаемый языковыми средствами, таким образом распыляется. Цель психотехники – отрыв человека от реальных объектов, притягивающих его внимание, через доведения сознания человека (которого, мол, нет), до мысли, что объектов тоже нет (сейчас не ставится задача выступить с критикой данных положений, но контраргументы имеются).

И мы видим, как такого рода техника реализуется в медийном пространстве. То, что было людям дорого, начинает обсуждаться на ток-шоу, и в рамках обсуждения тотально опошляется. Реальность, по выражению одного автора, в эпоху постмодерна тотально «забалтывается». Ток-шоу, ролики, книги поставляют человеку раздробленные ошметки представлений, которые он не может сшить в целостную картину. И эти непрестанно и вновь транслируемые моды, мнения, взгляды, пропитывая человека, не имеющего целостной картины мира, «перепрошивают» его. И человек перестает понимать, кто он, откуда, и зачем – он.

Эти и подобные им концепции в каком-то смысле можно сопоставить с установкой, которую в годы тотальных репрессий, внедряла администрация концлагерей (СС) заключенным. Подвергнутым заключению внушалось, что никакое их действие никоим образом не сможет повлиять на их дальнейшую жизнь, то есть, им внушалось, что их погибель предрешена. По преданию, на воротах концлагеря Маутхаузен были вывешены слова «Оставь надежду, всяк сюда входящий».

Те, кто близко к сердцу принимали установку СС теряли волю к жизни, угасали. Нарастала апатия (уныние, закрепляющее себя в физиологии), они теряли способность принимать самостоятельные решения, начинали слепо, автоматически и без всякой рефлексии с своей стороны выполнять транслируемые им приказы, сколь бы бесчеловечными они ни были. Люди, сами себя вписавшие в данную группу, во множестве умирали сами. От тоски, уныния, от потери желания жить.

Чтобы выжить, необходимо было помнить, что, какая бы ситуация ни была, человек может выбирать личное отношение к происходящему. Например, да, ситуация отчаянная, но не стоит отчаиваться (ср. слова святого апостола Павла: «Мы отовсюду притесняемы, но не стеснены; мы в отчаянных обстоятельствах, но не отчаиваемся; мы гонимы, но не оставлены; низлагаемы, но не погибаем» (2 Кор. 4, 8)). Да, тебя подвели, но вовсе не факт, что ты должен ненавидеть и ожесточаться.

Да, действительно вопрос о человеческой личности сложен и – настолько, что его не схватить аппаратурой и тем, что принято называть «научным дискурсом». На момент 2020 года аппаратура фиксирует только грубые проявления некоторых нервных центров; мысли естественные для человека; тонкие процессы, связанные с мета-процессом принятия решений аппаратурой не фиксируются.

Вопрос о человеческой личности начинает раскрываться тогда, когда на него смотрят с учетом позиции Творца, который, открывая Себя Моисею, сказал: «Я есть Сущий» (Исх. 3, 14) [то есть Тот, Кто Есть]. Если бы вопрос о личности был бы настолько прост, что его можно было бы «схватить» с помощью техники и философии, давно бы уже человек в самом широком смысле этого слова стал бы объектом манипуляции. Человек был объектом для манипулятивной экспансии и ранее, но всегда, при всех методах воздействия, в человеке жила некая искра (если человек сам, сознательно от нее не отрекался), которая противодействовала и сопротивлялась манипуляции.

Благодаря наличию этой искры люди, которые, став адептами сект и вроде бы как утратившие самостоятельность суждения, вдруг просыпались как от летаргического сна и выходили из сект. Именно сложность вопроса о личности, к которому не могут подступиться ученые и философы, затрудняет подступ к личности и манипуляторов, которые хотят украсть у личности понимание того, что она – личность. Именно сложность вопроса о личности подводит нас к признанию того, что в глубинах личности человек связан с Творцом.

Свобода личности особенно ярко проявляется в историях людей, прошедших через экстремальные обстоятельства. Люди, со всех сторон скованные непреодолимыми по человеческому суждения обстоятельствами, совершают свой жизненный путь вопреки этим обстоятельствам. Вопреки даже – инстинкту самосохранения, они продолжают реализовывать то, что мы называем личностью, её свободой, её любовью.

Понятие личности трудно схватить рациональным суждением, но проявления личности можно увидеть в том, как разные люди вели себя в одинаковых условиях. Одни – угасали, переключались на грубые инстинкты, что называется – зверели. О людях данной группы говорили, как о «живых трупах». Другие, наоборот, расцветали для веры, надежды, любви.

Вопрос о личности, столько трудный для интеллектуалов, может быть прочувствован детским сердцем. Так одна девочка в разговорах со взрослыми как-то начала повторять одно выражение: «Мы человеческого рода, а не кошки и собаки» (ср. Мф. 11, 25 – «утаил сие от мудрых и разумных и открыл то младенцам»).

От слов ребенка можно перейти к объяснению факта, непонятного некоторым нейробиологам, но которому каждый человек может дать объяснение, исходя из самонаблюдения. Вот человеку предлагают съездить на день рождения. Еще в момент задаваемого вопроса, мозг сигнализирует: «Решение найдено: ехать!» И этот сигнал аппаратура может зафиксировать. Но после вспышки активности следом начинают разворачиваться тонкие процессы принятия решения. Человек, привыкший критично относится к своим мыслям говорит себе: «Так, надо подумать».

Человек думает: смогу ли завтра вовремя прийти на работу, успею ли вечером забрать ребенка от бабушки и т.д. и т.п.. Сотни мысли такого рода обрабатываются мозгом в кратчайшие сроки, и эти процессы аппаратура может даже не заметить, потому что они являются для человека естественными, не вызывающими приступ интеллектуальной натуги. Да, и разворачиваемые процессы, связанные с работой, ребенком, бабушкой, даже если и засечь их активность, разве томограф отнесет к нервному центру, пришедшему в движение? Одновременно человек думает ведь и том, не часто ли он дышит; он отмечает, что мелочи много скопилось в кармане; да, и вообще – томограф жужжит, в помещении душно, да и в туалет хочется. И невозможность описать все протекающие в сознании процессы во время принятия решения приводит некоторых исследователей к странному выводу, что мозг сам принимает решение.

Да, некоторые процессы переходят с сознательного уровня на автоматический. По мысли одного психиатра, мы сошли бы с ума, если бы решение о каждом шаге ноги принимали бы на уровне сознания. Процесс ходьбы стал автоматическим, мы передвигает ноги, а голова в этот момент может обдумывать что-то другое.

Автоматизация движения – один из фундаментальных принципов рукопашного боя. Боец тренирует свой мозг определенным образом реагировать на происходящее. И в этом смысле, нужно всегда помнить, что наши ежедневные поступки определяют тот сигнал, который мозг выдаст завтра. Если этот сигнал ошибочен или – не к месту человек силой разума должен его отклонить.

У бойца в экстремальной ситуации нет возможности продумывать траекторию ударов и бросков. Счет времени идет на миллисекунды. Те приемы, которые он отрабатывал во время тренировок, автоматически воспроизводятся в боевой ситуации. И вот здесь в полный рост встает вопрос личности.

Есть бойцы, которые были натренированы на бой «один против толпы», то есть каждый их удар должен достигать цели – нейтрализации противника. И вот когда бойцы такого уровня заматываются в уличные конфликты (например, у них стали требовать деньги возле булочной желающие выпить), некоторые предпочитают уйти. Они боятся, что не совладают с рефлексами, заточенными на нейтрализацию. Нужно быть бойцом очень высокого уровня, чтобы в мирное время никого не покалечить, применяя силу, если действительно нужно ее применить. У бойца такого уровня должны быть активными те качества, которые мы обычно сопоставляем с понятием личности: умение сдержать себя, умение не поддаться эмоциями. То есть иными словами разумная деятельность должна перевесить силу инстинктов, – «Мы человеческого рода, а не кошки и собаки.

Когда слово «человек» и «собака» встречается в одной связке, нередко вспоминают академика Павлова. По распространенному мнению, Павлов как бы отрицал наличие человеческого в человеке и рассматривал человека, как сумму рефлексов. Такая трактовка не отражает учения Павлова.

Дело в том, что действие вторая сигнальная система, ассоциируемой с деятельностью разума, помогает сопротивляться выработки условного рефлекса. В данном отношении можно привести такой мысленный эксперимент. Вот человек рядом с которым падает мерно капля – китайская пытка. Все внимание человека, прикованного в подземелье, приковывается к капле. Через некоторое время вырабатывается рефлекс, каждое падение капли вызывает ощущение, будто вселенная рушиться. Но человек на основе второй сигнальной системы может этому процессу сопротивляться. Он может посчитать время «от капли до капли» и в это время читать какую-то молитву. Получается, что среда стремится человека разрушить, навязав ему рефлекс, но, в итоге, она его обучает молитве и любви (через молитву он приходит к любви к Богу). Так реализуются слова святого апостола Павла «любящим Бога … все содействует ко благу» (Рим. 8, 28).

См. главу «Справедливо ли полагать, что главной причиной наркомании является генетическая обусловленность и физиология?» в пятой части статьи «Мировоззренческий сдвиг – детонатор наркотического “бума” и распада общества».

Иными словами, человек на основе своей разумной деятельности способен не только преодолевать уже сформированные рефлексы, но и созидать новые, способствующие достижению целей актуальных для человека (простой пример: боец вырабатывает рефлекс на атаку движение противника, а потом в мирное время учится преодолевать этот рефлекс, так движения людей в мирной обстановке не ассоциируются с опасностью). Там, где ставят вопрос о порабощении человека навязанным рефлексам, там надо ставить вопрос о отсутствии у такого человека внутренней жизни, культуры и мировоззрения, на базе которых он мог бы преодолеть навязываемое ему воздействие.

Эта мысль на основании учения академика Ухтомского о доминанте была рассмотрена в цикле лекций «Доминанта жизни и самоубийство», в лекции 4а «Сила суицидальных импульсов или смысл продолжать жизнь. Жетонная модель Скиннера или учение академика А.А. Ухтомского».

Вопрос о инстинктах и автоматических реакциях не все ученые противопоставляют понятию личности. Так в учении академика Ухтомского ставится вопрос о том, что в результате разумной деятельности человека сам может формировать свои реакции.

«Рефлексы суть не автоматизмы (стимул – реакция), как их принято было едва ли не традиционно оценивать со времен Р. Декарта, а творческие акты или даже процесс активного познания и творчества или творческого самосозидания в широком биологическом, а тем самым и биолого-социальном смысле. Такое понимание рефлекса, естественно, обусловило формулирование Ухтомским положения о том, что “природа наша делаема”. … Как-то во время одной из бесед Алексей Алексеевич поставил следующий вопрос: можно ли считать, что физиологическое учение о рефлексах, столь жестко детерминирующее поведение человека внешними ситуациями, складывающимися в среде, исключило учение о свободе, в особенности о нравственной свободе? … В работах “Доминанта как фактор поведения” и “Парабиоз и доминанта” Ухтомский подчеркивал, что не инстинкты суть основы поведения человека, а то, что создается над инстинктами. Более того, он был глубоко убежден, что нравственность, повторяясь и культивируясь от поколения к поколению, может у человека приобрести черты инстинкта так же, как и пищевой, защитный, исследовательский инстинкты, инстинкт размножения» [А. А. Ухтомский. Доминанта души: Из гуманитарного наследия. Рыбинск: Рыбинское подворье, 2000].

[1] Почему гомосексуализм исключили голосованием из списка психиатрических заболеваний?

[2] Кутырёв В. А. Унесённые прогрессом: эсхатология жизни в техногенном мире. СПб.: Алетейя, 2016.

[3] Эстулин Д. «Тавистокский институт»

[4] Латыпов И. Часть 1. Управленческая стратегия: как из личностей сделать биомассу. Латыпов И. Часть 2. Личность против системы: 2 стратегии. 

[5] «Сетевые войны». Аналитический доклад Александра Дугина при участии Валерия Коровина и Александра Бовдунова. 

[6] Из книги Олега Волкова «Погружение во тьму».

[7] Классическое образование было не так уж плохо // Норман Дойдж. «Пластичность мозга» М.: Эксмо, 2011.

[8] См. «Без любви (из письма к сыну)» в книге Ивана Ильина «Поющее сердце. Книга тихих созерцаний».

[9] См. «Без любви (из письма к сыну)» из книги Ивана Ильина «Поющее сердце. Книга тихих созерцаний».

[10] См. «Верность» из книги Ивана Ильина «Я вглядываюсь в жизнь. Книга раздумий».

[11] См. «Приобщение свету», параграф 5 из книги Ивана Ильина «Аксиомы религиозного опыта».

[12] См. «Огни личной жизни», параграф 1 из книги Ивана Ильина «Аксиомы религиозного опыта».

[13] Там же.