Всё пошло не так. Внутри я стараюсь понять и как-то принять ситуацию с сыном, но это очень сложно. Особенно тяжело из-за отсутствия общения. Раньше у нас была очень тесная связь. Мы всегда были вместе – выходные, музеи, театр, просто прогулки… всегда как-то рядом. Я думаю, одна из причин – отсутствие церкви в нашей жизни с самого начала. Мама пришла в церковь поздно, уже во взрослом возрасте. В доме, где я росла, церкви не было рядом – но, правда, всегда стояли иконы, которые остались еще от прабабушки. Мы даже учили с ней «Отче наш». Она ведь была из дореволюционного поколения, и, наверное, именно она посеяла во мне нужные зёрна. А уже во взрослом возрасте я сама пришла в храм.

Но проблема ведь не только в вере. Когда сын сказал: «Позвоню в следующем году», – это был шок. Он не пьёт, не курит – по крайней мере, насколько я знаю. Я бы не сказала, что сын когда-либо был зависим – по крайней мере, мне так казалось. Он всегда был аккуратный. Никаких особых проблем. А потом – что-то изменилось. Сначала, когда он поступил в училище, будто начался запоздалый переходный возраст. Перестал следить за собой: мог выйти неглаженый, в мятой одежде. Потом перестал убираться в своей комнате. А позже вообще сказал: «Не входи в мою комнату – это моё пространство». Я согласилась: хорошо, твоё – значит, твоё. Но всё равно спрашивала: «Почему ты не хочешь навести порядок? Это же твоё место». А он – «Я уже достаточно убирался. Не хочу ничего». Наступило какое-то неприятие всего, какая-то отстранённость.

Я не знаю, видимо, где-то я перегнула палку. Хотя у нас никогда не было строгости, приказов – мы всегда договаривались. Ни разу не было, чтобы я сказала: «Быстро иди делай!» – всё было спокойно. И всё равно…что-то сломалось. Когда он уходил, я вдруг почувствовала себя будто недостойной. Как будто не оправдала каких-то надежд. Хотя – каких надежд? Никто не требовал от него чего-то сверхъестественного. Никто не говорил: «Стань профессором». Наоборот – всегда был выбор. Я спрашивала его, куда он хочешь пойти учиться. Все вокруг настаивали: «Иди на инженерный», а он – «Нет, мне нравится программирование». Он сам этого хотел.

Он мне как-то сказал, когда мы с ним встретились: «Я не хочу жениться». На что я возразила: «Ну ты уже бросил учёбу, начал работать. Тогда, может, стоит задуматься о семье?» А он: «Мама, тебе надо к психологу». Да, конечно, я всегда за него переживала. В школе, например, заметила, что он ходит сам по себе. Мне показалось, что он один. Подошла к классному руководителю, попросила понаблюдать – нет ли у него проблем с одноклассниками, есть ли друзья. Я всегда старалась быть рядом, всегда переживала.

Иные ответы на тему – дети не хотят общаться:
«Родители и дети. Беседа с дочерью, которая не может найти контакт с мамой (с ней же – по поводу уже ее дочери»).
«Дети. Женщине, переживающей об отдалении дочери. Прием таблеток. Лесбийские отношения».
«Созависимость. “Инстинкт гнезда” и разрыв социального контакта».

Когда у детей возникают аддикции или происходит внутреннее отвержение родителей, почти каждый родитель начинает мучительно задаваться вопросом: «Что я сделал не так?» Даже Роберт Хэйр в своей книге «Лишённый совести: страшный мир психопатов» говорит: для родителей начинается мучительный период – они начинают ходить по психологам, пытаясь понять, где совершили ошибку.

Конечно, есть отличные специалисты. Но настоящая терапия – это не просто разговоры, а реальная работа. Например, я сотрудничаю с центром Святителя Василия Великого, где помогают подросткам, оказавшимся в конфликте с законом. Там психологи ориентированы не на абстрактные рассуждения, а на конкретные действия: помочь подростку наладить учебу, преодолеть агрессию, выстроить нормальную коммуникацию. Многие же психологические направления, особенно в западной традиции, сосредотачиваются на внутреннем мире, на образах сознания: «разрушить», «принять», «отпустить», «жить здесь и сейчас». Шлифуют образ себя, рисуют идеалистическую картину мира и бесконечно борются с травмой. А человек как был нелюдим и неуступчив, таким и остаётся.

Настоящие же специалисты понимают: ключ к решению проблем заключается в социализации. Настоящая терапия – это обучение взаимодействию с миром, потому что мы учимся у других: в дружбе, в отношениях, в совместных делах. Через это формируется эмоциональный отклик, способность регулировать поведение, Настоящая терапия должна обучать подростков навыкам общения, способности выражать себя словами, а не кулаками. Ведь мы формируемся во взаимодействии. Через дружбу, через отношения мы получаем опыт, который помогает справляться с тьмой.

Но если терапия не даёт человеку возможности социализироваться, а только крутится внутри его мыслей – это превращается в замкнутый круг. Роберт Хэйр приводит в пример семью, где одна девочка была благополучной, училась, развивалась, а вторая – попадала в полицию, употребляла вещества, вела хаотичную личную жизнь. Родители не могли понять, в чём причина, пытаясь мучительно анализировать и искать ответы в мелочах: может, одной мы купили лучшее платье? Может, вели себя по-разному? Но они старались быть хорошими родителями для обеих. Сложно понять, когда один ребёнок вырастает нормальным, устойчивым, другой – ломается, уходит в девиантное поведение.

См. подробнее о мыслях Р. Хаэра в отношении тупика, в который попадают родители, ориентирующиеся на популистские психологические идеи, в главе «Заключение (скорее – многоточие). Лобные доли и эмпатия» из текста «Детям – жизнь от родителей или родителям – жизнь от детей?».
В отношении общении с родственниками, у которых, возможно, – психопатические черты см. беседу из цикла «Проблема отклоняющегося поведения: родственникам, родителям, педагогам» – 7.3 «Несколько об общении с зависимым (женам, матерям). Психопатия – зависимые, с которыми сложно».

Роберт Хэйр не даёт полного ответа на вопрос о происхождении психопатии, поскольку рассматривает человека с материалистической позиции, когда человек воспринимается как сумма рефлексов. Но сам феномен психопатии он описывает верно. И когда родители пытаются объяснить всё только отношениями в семье, это тоже тупик. Мы живём в обществе, и дети окружены цифровыми сетями, рекламой, IT-платформами, которые формируют взгляды, ценности, привычки. На это тратятся миллиарды – потому что это действительно работает. Реклама – затратная вещь. Если капиталисты вкладывают в нее миллионы, значит, это того стоит. Все эти психологические концепции часто игнорируют очевидное: на ребёнка влияет не только семья. Почему-то принято считать, что всё определяет мать, её отношение, её ошибки. Но ведь ребёнок живёт в социуме: школа, улица, интернет, реклама, сверстники, общий эмоциональный фон в стране. В некоторых странах массовые психозы становятся почти нормой.

Когда же родители пытаются разобраться в происходящем, они попадают в тупик. Им говорят: «Вы виноваты». Это больше напоминает тактику психологического уничтожения людей, применяемую в фашистской Германии. Человека без объяснения причин просто хватали и заключали в концлагерь, не предъявляя ни обвинений, ни срока заключения. А дальше – он сам должен был додумать, в чём провинился перед Третьим рейхом. Суть заключалась в том, чтобы человек понял свою вину без объяснения причин. Террор базировался на слепой выборке людей – хватали всех подряд, чтобы никто не смог отследить систему и логику. Как писал Бруно Беттельхейм в книге «Просвещенное сердце», люди старались выжить как овцы при нападении волка: прячась вглубь стада, в надежде остаться незамеченными. Движимые инстинктивным желанием просто выжить, они выбирали тактику стать невидимыми, пытаясь полностью раствориться. Именно это и нужно было элитарному строю. Примерно, то же самое сегодня происходит и с родителями. Они начинают каяться, выдумывать свою вину, утопая в бесконечном самобичевании: «Наверное, я был слишком мягким… или наоборот, чересчур требовательным…».

Причина психопатии и терроризма – сложное и многогранное явление. Однако, если посмотреть на реальность происходящего, контент, в который сегодня погружены дети, – действительно фантазия мира психопатов. Роберт Хэйр касается темы отсутствия раскаяния у подростков. Он разбирает фильм, в котором, подростки совершают убийство, и при этом напрочь лишены какого-либо чувства вины. Этот яркий пример показывается психологическое состояние личности, близкое к описаниям психопатии, когда эмоциональная реакция на серьёзные поступки отсутствует или минимальна.

Сегодня сознание ребенка наводняют фильмы, в которых начальник съедает секретаршу, новости, где его сверстники расчленяют младшую сестру, компьютерные игры, где главный элемент – расчлёнка. Всё это – среда, которая влияет на мировосприятие. Человек, возможно, и не становится психопатом, но он начинает «психопатизироваться». Уходит сочувствие, появляется апатия, депрессия. Возрастет гордость и гневливость. Рушатся отношения, а мир вокруг перестаёт интересовать. Ребенок ищет яркие ощущения – иногда через жестокость, через боль. Некоторые начинают мучить животных. Это попытка почувствовать хоть что-то, потому что внутри – пустота, в которой нет различия добра и зла, нет образа подлинной красоты и нет любви. Об этой проблеме пишут Ц.П.Короленко и Н.В.Дмитриева в своей работе «Психологические и психические нарушения в постмодернистском мире». Происходит разрушение какой-то культуры, и люди оказываются без устойчивой картины мира и без чувства любви. У них запускаются внутренние процессы, которые приводят к жестокости. Когда они мучают других и слышат о страданиях жертвы, это не вызывает в них жалости или сочувствия. Вместо этого у них возникает навязчивая потребность совершать яркие, порой жестокие поступки, которые, по их мнению, должны пробудить в них сильные эмоции и переживания. Потому что они не могут ощутить себя живыми.

Существуют и духовные причины. Конечно, идея греха непопулярна для гуманистической психологии. Но в христианской картине мира, если в роду был смертный грех, если в жизни родителей были магические практики, хаотизированная интимная жизнь, тяжёлые нарушения, то последствия могут проявиться в детях. Речь не про вину, а про повреждение духовной структуры, про отпечаток этих процессов.

Иногда Господь даёт человеку испытание (в 30–40 лет) – не на день, не на год, а на годы. Предаст ли человек? Сможет ли пройти ли через страдание? Если он ломается, если переступает через голос совести (голос ангела-хранителя, глас Божий), то звук его становится не слышим, и такой человек делается открытым для той силы, которая способна превратить его в психопата. Хэйр пишет о тяжелой энергетике психопата – он способен подавить даже взглядом. И если не рассматривать проблему только как «ошибку воспитания», то мы увидим: причина может быть в культуре, в среде, в духовном наследии. И в том, что человек отпал от любви.

Для подростка речь порой не идет о каких-то масштабных жизненных искушениях, которые проходят люди в 30–40 лет, он может просто переступить невидимую черту. Гуманистическая психология, при всём своём акценте на человека, всё же не отвергала существование объективного нравственного закона. Божьи заповеди – это не просто правила, а отражение реальных духовных законов мироздания. Когда ты переступаешь их – теряешь благодать. А благодать Божия, как писали многие духовники, хранит человека, пока Господь с ним. Если бы Бог полностью отступил,  мы бы уподобились гадаринскому бесноватому.

Пока человек находится под покровом – он сохранён. В этом и состоит глубинный смысл слов Христа, что можно согрешить против Сына Человеческого и быть прощённым, но хула на Духа Святого – не простится. Каждый человек, вне зависимости от культуры, несёт в себе внутреннее знание правды. И если он сознательно её отвергает, не по неведению, а именно переступая – душа его начинает разрушаться, а отсюда рождается страдание.

Современный контент часто буквально поощряет переступить определенную грань, и происходит взлом психики. Кажется, «хаотизированный интим» – ни тяжёлый грех, ни убийство: сегодня с одной, завтра с другой. Но если человек встает на этот путь, душа разрушается. Нарушается сама ткань отношений между людьми и приходит страдание. Когда всё это происходит, начинается поиск виноватого, и, как правило, обвиняют мать: «Ты виновата, ты не так воспитывала, не доглядела». И она начинает мучить себя, хотя на самом деле часто происходит приписывание себе тех сил и возможностей, которых в тот момент просто не было. Я вспоминаю женщину, чей сын умер от лейкоза: «Я виновата, что не доглядела». Но, возможно, она сделала всё, что могла, просто болезнь оказалась сильнее.

Мир – сложен, мы не всем управляем. И, конечно, человек не может успокоиться, пока не разберётся по-честному с прошлым. Невозможно успокоиться, если просто скажешь себе «я ни в чём не виноват» – это самообман. Но и утверждение «я во всём виноват» не даёт мира. Помогает только честное рассмотрение своей жизни. Вот это – да, я сделал неправильно, каюсь. А вот здесь – я не хотел зла, поступал, как умел. Это особенно важно, когда давление идёт извне. Например, знакомую женщину, от которой ушёл муж, – родственники стали называть монстром. У неё, конечно, были ошибки, но она честно оценила ситуацию: написала список качеств, в которых её обвиняют, и сопоставила с тем, как её воспринимают дети и друзья. Выяснилось – обычные человеческие слабости, которые есть у всех.

То же самое часто происходит в семьях, где один из супругов страдает зависимостью. Часто можно услышать: «Я пью, потому что ты меня довела». И женщина в это верит. А нужно разобраться: действительно ли она виновата? Или это просто манипуляция? Здесь важно получить не утешение, типа: «Ты красавица, найдёшь себе другого», а разобраться не нарушаешь ли ты духовных принципов.

Бывает, что подростки оказываются в коллапсе из-за желания пережить сильные эмоции и страсти. Например, я знаю девочку, которая реально стала одержимой и столкнулась с существами, которых отрицают психиатры. Она училась за границей в престижном вузе. Мама хотела, чтобы дочь возглавила семейный бизнес и возлагала на неё большие надежды. Девочка много училась, но после выпуска решила  «оторваться» – ходила по клубам с алкоголем и столкнулась с тяжёлыми последствиями. Её буквально «держали» силы, с которыми она не могла справиться. Для окружающих это могло выглядеть как проклятие, но, может быть, Бог просто остановил её, чтобы она не загубила себя окончательно. Через эти испытания она пришла к вере, а мама была вынуждена принять, что не всё в жизни подвластно контролю: не всегда можно вылечить, заплатить или направить в нужное место, когда происходят такие вещи.

Подростки, попадая в кризис, ищут выхода – и оказываются в руках сомнительных коучей. Конечно, многое коренится в семье, но не стоит думать, что достаточно просто поменять маму. Возьмём, к примеру, книгу Питера Уокера о комплексном ПТСР («Комплексное ПТСР. Руководство по восстановлению от детской травмы»). В ней страх публичных выступлений автор объяснял тем, что «мама в детстве как-то не так посмотрела». И предлагается решение: ругать родителей, «виртуально избивать» их. Человека убеждают, что он травмирован, и травму можно излечить только подобным способом: хочешь исцелиться – сначала прокляни своих.

О спорных методах как данного автора, так и иных, ожидаются публикации бесед в цикле бесед «Проблема отклоняющего поведения: родственникам, родителям, педагогам», зимой 2025 года (о Питере Уокере – с 30 беседы).

Мы издали книгу о «О проблемах созависимости», и сейчас выходит продолжение. В одной из статей православный клинический психолог из США Диана Файдыш (Diana Faydysh) описывает технологию «контроля через травму»: тебя убеждают, что ты травмирован, и внушают, что исцеление возможно только через разрыв с «токсичными» родителями. Это метод, активно применяемый в сектах. Сначала твою личность разрушают, потом предлагают путь «выздоровления» – только через полный разрыв со своей семьёй, иначе – ты обречён.

См. подробнее в главе «Диана Файдыш – о посещении групп для созависимых» из части 3.3. «Истории и комментарии. Разрыв и регрессия».

Например, в группе «Анонимных алкоголиков» используются сектантские технологии. Трудно однозначно сказать, является ли она сектой, но практика явно присутствует и активно применяется. Очень похоже на сектантский подход и в лечении родственников: есть группы, где тебе говорят – ты болен и никогда не выздоровеешь, пока все твои родственники не пройдут определённый тренинг. В таких системах утверждают, что ты созависим, и вся твоя семья должна пройти «12 шагов», иначе выздоровления не будет. Если же они отказываются, ты якобы остаёшься больным вместе с ними. Это большое заблуждение и трагедия. Истинное исцеление от тяжёлых переживаний возможно только через любовь и здоровую духовность. Бог в этом процессе – не просто высшая сила, которую принимаешь, а Личность, готовая вступить с тобой в отношения. В своих материалах я часто подчёркиваю, что самое важное при зависимости – это внимание к собственной совести и к людям вокруг тебя. А в таких практиках эти две главные составляющие подавляются: вместо совести – догма или доктрина, вместо настоящего общения с людьми – отделение и изоляция.

Сейчас вы оказались в своеобразном тупике – бесконечном кругообороте прошлого, сомнений и поиска ошибок. Но исцеление приходит тогда, когда мы приносим покаяние за реальные, а не мнимые проступки. Когда перестаём верить книгам вроде Питера Уокера или Татьяны Танк «Моя токсичная семья», где родитель – это чуть ли не враг. Такие книги формируют гибельную привычку судить. А если мы сегодня судим своих родителей, не удивляйтесь, если через 10–15 лет наши дети будут судить нас.

Люди отказываются рожать, создавать семьи, утверждая: «Зачем рожать, если 98% потом будут созависимыми? Этот мир полон боли и страданий. Зачем приводить сюда нового человека?» Так говорит человек, который сам отказался от любви. Он не верит, что в мире есть что-то, кроме боли. Как наркоман не может представить других удовольствий, кроме тех, что даёт вещество. Хотя на самом деле наркотики не приносят радости. Это не радость, это – эйфория. А настоящая радость приходит, когда ты восстанавливаешься, исцеляешься, когда находишь смысл, выходишь из страстей.

Человеку нужно развиваться, чтобы увидеть картину мира глубже. Большая же часть поп-психологии пропагандирует – «виновата мама». Других причин нет. А где же человек был сам все эти годы как личность? У людей появляется примитивная идея: «Если я уйду от всех, то тогда стану кем-то новым». Но на обломках прежнего образа жизни, невозможно стать новой личностью. Как писал один психиатр про восточные практики: «Они хотят вычесть из человека всё человеческое – и получить некую новую личность». Но, говорит он, на руинах разрушенной личности новая гармония не рождается. Эти «гуру» знали, что им некуда вести своих последователей. Просто вычеркнув людей из жизни – осудив, отвергнув, особенно самых близких – ты ничего не построишь. Это путь в замкнутый круг, в бесконечный самоповтор. Здоровая картина мира, здоровый опыт наращиваются через живой, реальный социальный контакт. Об этом писали и Лев Выготский, и академик Ухтомский.

Когда я провожу беседы, я стараюсь быть честным: если у какого-то автора есть здравая мысль, я её отмечаю, но и указываю на проблемные моменты. Потому что односторонность – это всегда ловушка. И поэтому – и для вас, и для родителей, и для детей – единственный выход – это развитие. Даже если сейчас связь с сыном разорвана – не впадайте в отчаяние. Стройте новые связи там, где это возможно, помогайте другим. Сейчас действительно формируется новая антихристианская цивилизация, как было ещё перед падением Константинополя. «И убоится человек человека…». Отчуждённость друг от друга – характерная черта времени. Но вступая с любовью в любой личный контакт, мы отвоёвываем у манипуляторов пространство. Улыбнулись продавцу на рынке – и уже внесли свет, и себе, и другим. Даже если сейчас ваш сын далёк, если он ушёл – помогайте другим, делайте добро, где это возможно. В этом вы найдёте утешение, и понимание, как жить дальше. Тогда и с сыном со временем что-то изменится. Главное – развивайтесь и не предавайтесь отчаянию.

Конечно, есть и такие родители, которые вредили своим детям, но и в то же время можно говорить и колоссальной спекуляции на теме родителей. Материалы на тему того, что ориентация на идею собственной травмированности, а также на тему необоснованного спекулятивного размаха приводятся в конце ответа «Созависимость. Проблема созависимости: Некоторые спорные положения концепции», часть 1 «Фиксация на травме – не видит реального».

Может, если когда-то возникнет такая возможность, поделитесь этими материалами с сыном. В материалах показывается возможный выход из положения даже, если проблемы с родителями и были. В заключении можно привести слова Татьяна Новоселовой, написавшей книгу «Живы будем – не умрем. По страницам жизни уральской крестьянки» (М.: Никея; Редакция «Встреча», 2020). Она жила, в том числе, в годы Великой Отечественной Войны. Об уровне достатка можно судить по тому, что она ела молодой репейник. Нищета была такого уровня, что мы вряд ли можем представить. Если следовать современной логике, описанной в вашей истории, то она могла много в чем обвинить маму: «условий» не обеспечила, этого и того не дала, была слишком много времени на работе и т.д.

Татьяна создала семью, получила образования, умела радоваться жизни. «Со временем я убедилась, – писала она, – что нормальная, здоровая, живая душа не может жить без любви к матери».

Когда она получала образования, однажды, посетив маму, она увидели ее болеющей. Тогда Татьяна приняла решения, что пора создавать семью и забирать к себе маму. «Я не могу оставить маму здесь одну, это означало бы прописать ей смерть. Надо выстроить нашу жизнь так, чтобы ни одна слезинка больше не выпала из глаз мамы. Вот она, та черта, которую нельзя переступать. Жить без нее означает жить без любви».

Конечно, случаи бывают разными, и некоторые матери отказываются идти на контакт с детьми, но важно сделать, что в наших силах. Ведь иначе, открываются риски жизни без любви, добровольный отказ от которой может привести человека хотя бы и в некоторой мере к тем неприятным последствиям, о которых было сказано выше.

См. также ответ женщине, мама которой отказывалась некоторое время с ней общаться, но потом приняла свою дочь. «Отношения. Близкий человек не хочет общаться. Особые дети. Театр и пост. Причастие».