Разумовский Ф.В. На нас ложится забота об этой земле

В октябре на Соловках проходили съемки программы «Кто мы?» Автор и ведущий этого телевизионного проекта Ф.В. Разумовский накануне Дня народного единства поделился с сотрудниками монастырского сайта своими впечатлениями об очередном посещении Соловецкого архипелага.

– Феликс Вельевич, Вы уже не в первый раз на Соловках. Каковы Ваши впечатления от этих поездок?

– Историческая программа «Кто мы?», которая, слава Богу, существует уже 20 лет, – это, выражаясь профессиональным языком, «цикловая», т.е. регулярная программа по истории Русской цивилизации. И вот одно любопытное наблюдение: любой узловой вопрос в Русской жизни, в Русской культуре, обязательно приводит на Соловки. В первый год существования программы нам было важно сказать, что гражданское чувство, и, соответственно, общество, которое в 1990-е годы очевидным образом отсутствовало, на самом деле, было в древней Руси. И пример святителя Филиппа (Колычева) свидетельствует о том, что несколько столетий мы провели не в праздности и столбняке, – за плечами у нас кое-что имеется.

Итак, первая наша программа «Пустынный гражданин» была создана в 1992 году и рассказывала о жизни и подвиге святителя Филиппа.

20 лет назад на острове, только появились первые монахи, был архимандрит Иосиф (Братищев), совсем молодой человек, как и я тогда… От первого пребывания на Соловках у меня остались непередаваемые и, возможно, невыразимые впечатления, которые я впоследствии никогда не испытывал.

– Каким был Ваш следующий визит?

– Потом я оказался на Соловках, когда мы делали проект об истории формирования Русского пространства, о Русской земле – о том, как складывалась огромная территория России, которую мы в значительной степени сегодня утратили. Не надо думать, что развал Союза – это только развал советского социалистического государства. Здесь мы вводим себя в заблуждение. Развал Союза – это развал России. А для русского человека взаимоотношение с пространством, с землей, – это вопрос номер один. Когда у нас случилась беда, – я имею в виду разорение от монголо-татарского нашествия Батыя, то русское сознание откликнулось на эту катастрофу «Словом о погибели земли русской». Наши предки в первую очередь оплакивали не государство, не экономику, не какие-то материальные блага, а поругание и разрушение Земли. Уникальное, неповторимое сочетание, взаимосвязь веры, человека и природы – вот что такое земля, – слово, вмещающее в себя все эти понятия.

В истории о собирании Русской земли второй сюжет был посвящен освоению Русского Севера пустынножителями, подвижниками. И эта история была проиллюстрирована рассказом о преподобных Савватии и Германе – их появлении на Соловецких островах, первом пустынном житии, затем – о преподобном Зосиме и возникновении монастыря.

Со времени моего первого постсоветского посещения Соловков к тому моменту прошло больше 10 лет. Монастырь обрел новый облик. На том этапе, как мне показалось, удалось очень органично приступить к началу того главного, что есть в монастыре. Я имею в виду не стены, которые восстанавливались и в советское время, а – монашескую жизнь.

Мы снимали сюжет об освоении Русского Севера в декабре месяце. Острова были в снегу, вокруг – действительно Студёное море. Впечатление от северной обители было очень ярким, полным. Должен сказать, что второе посещение произвело на меня одновременно и сильное, и умиротворяющее впечатление. В ту пору еще не была решена масса вопросов, которые и сегодня далеки от разрешения, но не было случайных шагов, которые, как мне показалось, могут быть сделаны сегодня.

– Недавно, Вы побывали на архипелаге в очередной раз…

– Да, в октябре 2012 года состоялся третий приезд творческой группы программы «Кто мы?» на Соловки.

– Какова была ваша цель?

– На этот раз с соловецких съемок началась работа над очередным большим проектом. Очень трудно мы шли к нему, и я до сих пор считаю, что начать подобную работу – некое дерзновение выше всякой меры. Это цикл передач о гонениях на веру и Церковь Христову в ХХ веке, о наших новомучениках. И, конечно, Соловки имеют здесь ключевое значение. Здесь многие события приобретают характер символический. Такова традиция, которая не может исчезнуть в одночасье.

Собственно, для того, чтобы понять, чем была эта эпоха гонений, необходимо сначала поговорить, вспомнить, а может, и просто помолчать – о Русской Голгофе, образ которой самым душепотрясающим образом связан с островом Анзер, с Голгофо-Распятским скитом.

Сама история Русского мира, Русской жизни, разрушенной, поруганной и, в значительной мере, не восстановленной еще и в наши дни, находит свое яркое отражение на Соловках. Следы былого и настоящего переплетены здесь очень наглядно, выпукло, здесь многое можно разглядеть.

– Какими Вы увидели монастырь, поселок, архипелаг?

Некоторые вещи мне показались досадными…

– Например…

– Я не мог, по понятным причинам, глубоко погрузиться в обстоятельства современной соловецкой жизни. Время пребывания на съемках всегда спрессовано до самой последней возможности. Помимо прочего, из-за дороговизны телевизионных проектов. Сегодня далеко не Золотой век русской культуры, и даже не Серебряный, и надежды на меценатов – это пустое, сегодня очень жесткая ситуация, иногда – жизнь на грани выживания. Из-за отсутствия времени я не мог бродить по монастырю, поселку или островам в качестве вдумчивого наблюдателя. Практически все время поездки было связано с работой.

Тем не менее, некоторые наблюдения появились… Я думаю, что в нашей жизни очень важно сохранять то, что называется трезвением. Трезвый взгляд на себя, на то, что происходит вокруг, представление о своих силах, зачастую, крайне незначительных. Мне кажется, что, – может я и неправ, – кому-то показалось, что сегодня можно восстановить Соловки «на определенный век». Как это бывает у реставраторов: давайте сделаем реконструкцию на XVI век или на XIX век…

Соловецкий монастырь XIX столетия – грандиозное, в первую очередь, духовное хозяйство. Тогда в России не было разделения: отдельно экономика, отдельно искусство, культура. На Соловках было единое духовное хозяйство. Оно наследовало и включало в себя все, что шло от первых пустынножителей, древних и последующих строителей великой обители. Это было нечто грандиозное – сотни монахов, тысячи трудников, которые могли этот удивительный природно-духовный комплекс поддерживать. И он работал, эволюционировал, развивался. Но сегодня монастырская братия, из числа тех, кто в течение года проживает в стенах обители – это 30, может быть, 40 человек. Самое сильное впечатление у меня от этой поездки – это братский молебен, акафист. Это, по-моему, главное, что есть в монастыре, и, слава Богу, что это все есть.

Но вокруг живут люди, и люди разные… Мне кажется, что сегодня нужно приложить какие-то невероятные усилия, молитвенные, в первую очередь, для того, чтобы всех их объединить вокруг идеи, общего дела. Создается впечатление, что мы уже физически не можем начать что-то важное делать сообща, приступить к общему делу, не выясняя отношений, кто каких взглядов.

Русская земля всегда обустраивалась людьми, принадлежащими к разным этносам и даже конфессиям. И, тем не менее, она обустраивалась. Но этого общего дела на Соловках на сегодняшний день нет. Хотя там делается очень много, но делается так, как оно сейчас делается везде, где есть хоть какие-то деньги.

Я очень пристрастный человек – мне хочется, чтобы хоть где-то что-то получилось…

Может, я и неправ, но создается впечатление, что местное население в массе своей деградирует, оно вытеснено, или само загоняет себя в полуофициальный, полузаконный бизнес – извоз, стихийное обслуживание туристов-паломников. Музейные люди какие-то беспокойные, переполнены страхами. Почему? На Севере историки и археологи буквально на вес золота, а в Соловецком музее немало людей таких специальностей; работы непочатый край, но в разговорах слышится много недоверия и неприязни.

Есть еще и профессиональные вещи. Я получил архитектурное образование, работал в области охраны памятников, и хорошо представляю, что такое реставрация. То, что сейчас делается на Соловках – это не научная реставрация. Научная реставрация – это непрерывное исследование в процессе строительных работ; за плечами мастера должен стоять архитектор и фиксировать те находки, которые открываются в процессе работ. Раскрытия древней кладки, например. Такого сейчас не происходит, впрочем, не только на Соловках.

– До сих пор нет единого мнения в отношении этимологии названия архипелага. Одна из версий гласит о том, что оно произошло в память о мирном сосуществовании монахов и светских людей, которое выражалось в совместном лове рыбы («со-ловки») у стен монастыря. Многое, о чем Вы говорите, это пример обратного подхода, который можно наблюдать не только на Соловках, но и во всей стране и даже в мире, живущим по законам «общественной энтропии».

– Я сразу оговорился, что мне не хотелось бы давать оценок. У меня нет для этого ни полномочий, ни детального знания всех обстоятельств. К тому же важно вести речь не о том, кто все это устроил, кто виноват в том, что картина соловецкой жизни сложилась такой, какая она есть сейчас. Но сложилась эта жизнь, очевидно, неблагополучным образом, и закрывать на это глаза было бы лицемерием.

К сожалению, так складывается сегодня везде. Ситуация на Соловках – отнюдь не уникальна. Это обычная наша ситуация. Но все же, плотность духовной работы «на один квадратный километр», если можно так выразиться, сегодня на Соловках значительно выше, чем везде. Хотелось бы некоего чудесного разрешения сложившейся ситуации, остановки процесса разъединения и распада.

– И все же, каковы причины, упомянутых Вами негативных процессов?

– Как историк, я могу все эти процессы объяснить. По моему глубокому убеждению, наше Отечество пребывает в состоянии незавершенной, неизбытой гражданской войны. Причины разъединения очень серьезны, если говорить об их культурно-цивилизационных истоках. Но есть еще и духовные истоки, которые добавляют глубину в эту ситуацию. Все это неслучайно. И все те проблемы, которые сегодня стоят перед страной, их, с одной стороны, нельзя решить абстрактно, т.к. в каждом конкретном месте их приходится решать каким-то особым образом. Но при этом, необычайно важно иметь перед глазами положительные примеры, и то, что на Соловках до сих пор не сложилось общего дела, это крайне досадно.

Я помню советское время, которое отнюдь не идеализирую, считая его временем «русского кошмара». Но в этом времени необходимо различать этапы, – в том числе относительно «вегетарианский» этап поздней советской эпохи, который принято называть «эпохой застоя». Я считаю, что это был период, когда нашему народу была дана некая передышка, для того, чтобы разобраться в себе. В те годы много людей обратилось к вере, вернулось в Церковь, и Ваш покорный слуга, в том числе. Это время замечательное. Тогда работа по сохранению, восстановлению памятников прошлого была окружена трепетным пиететом. Эта работа привлекала неравнодушных людей. Сегодня этого почти нет, и это тоже очень досадно.

Соловки как единый организм, культурный и экономический, не смогут существовать, если там будут выделены и разграничены зоны ответственности. Эти зоны моментально превратятся в «вотчины». Мне приходилось видеть материалы, призывающие выделить «отдельные особо ценные ландшафты». Но это неправильно, – на Соловках должен быть охраняем, восстанавливаем и всячески оберегаем целиком весь комплекс. Из него ничего нельзя выделять, передавать каким-то структурам, а тем более, частным лицам. Естественно, у разных людей всегда есть свое занятие, но ощущение, что все делают одно дело – необходимо. Как сегодня настроить сознание русских людей на общее дело, я не знаю.

– В переводе на греческий язык общее дело – это Литургия. Причем, как в строгом богослужебном смысле, так и в смысле совместно деятельности, уже упоминавшегося выше «со-ловления». Возможно ли, по Вашему мнению, общее духовное, культурное, экономическое дело вне религиозной практики?

– Первая реакция на этот вопрос: сказать «нельзя». Сказать, что Русский мир в его секулярном варианте вообще нежизнеспособен. И на этом поставить точку.

Но я вынужден продолжить свою мысль. Живя в России, мы не можем ощущать себя так, как ощущают себя русские люди, оказавшиеся за границей. В Сан-Франциско, например, православный человек может быть вообще выключен из окружающего мира: это для него чужая земля и чужая жизнь. При этом в Сан-Франциско можно спасаться, – там есть православные храмы, духовенство. Но всё это – там…

А когда мы здесь, в России, на нас ложится забота о нашей земле. И эта забота удерживает от однозначных, хотя и вроде бы, правильных заявлений, с которых я начал отвечать на предложенный вопрос.

Чисто теоретически, можно рассмотреть ситуацию, когда в России реанимируется сакральная культура… Но нельзя забывать, что и в сакральном мире существовали разнообразные проблемы: мир иной раз боролся с монастырем, крестьяне боролись со святыми – достаточно прочесть житие Нила Столобенского, или вспомнить начало монашеской жизни на Соловках в далеком XV веке.

Мне кажется, что нам, православным людям, членам Русской Православной Церкви, надо уметь правильно воспринимать окружающую жизнь и общаться с современниками и соплеменниками на разных уровнях: и на духовном, и на культурном, и на хозяйственном. Культурное дело, если в основу его не положен духовный фундамент, будет построено на песке (Мф 7. 26), мы читали об этом в Евангелии, и нам это понятно. А между тем, пути Господни неисповедимы, и можно, будучи вовлеченным в культурное дело, потихонечку войти в ограду Церкви и как-то продвинуться духовно. Такое бывает.

Во всяком случае, из моих коллег, знакомых немало людей, в советское время изучавших древнерусскую культуру, стали потом верующими людьми – пришли к Богу через культуру. Это нормальный путь. Если каждый день ходить мимо храма Василия Блаженного, то наверняка станешь верующим человеком. Я в этом убежден. В этом смысле нам нужно доброе отношение к тем людям, которые еще не прошли этот путь. Этих людей надо уметь вовлекать в служение Русской земле.

– Вы уже несколько раз упомянули о служении Русской земле. Быть может, имеет смысл привести конкретные примеры?

– Мы говорили уже, что Русская жизнь, Русский мир обладал уникальным качеством: собирать людей и собирать пространство. За тридевять земель, в Америке, где в районе Сан-Франциско была построена крепость Форт Росс, русская Церковь приобщила алеутов и индейцев к Православию, и к работе на благо России. На Алеутских островах до сих пор стоят деревянные православные храмы, и они не пустуют. И в дом святителя Иннокентия на Ситке по-прежнему приходят люди…

На нас, христиан, и теперь все смотрят: как мы живем, как мы общаемся, как мы умеем разговаривать, можем ли найти общий язык с иноплеменниками… Кому много дано, с того много и спросится (Лк 12. 48). Это тоже важный христианский принцип. Поэтому я думаю, что, не дожидаясь всеобщего воцерковления, обращения, можно и нужно делать общее культурное дело по возрождению Отчества. Где-то оно будет идти параллельно, где-то будет пересекаться с нашей основной православной работой, направленной ко спасению. Где-то пойдет рядом. Рядом – это тоже небезнадежно, небесполезно и тоже хорошо. Тут никакого максимализма проявлять не нужно.

– Недавно мы общались с проживающим в Италии русским историком М.Г. Талалаем, который закончил свое интервью словами о том, что в России постоянно приходится соединять чудовищные исторические разрывы…

– Я согласен с ним. Недавно мы делали цикл передач о 1812 годе, о заграничных походах и вообще об эпохе Наполеоновских войн. И там пришлось говорить о т.н. русском бонапартизме, о русских людях, «готовых стать под знамёна Бонапарта». Неумеренный, чрезмерный русский европеизм разрывал нацию накануне грозных испытаний. Может быть, они, эти испытания, и были попущены нам ради опамятования и собирания русских сил?

Ныне на свидетельства наших исторических разрывов натыкаешься на каждом шагу. И даже – на Бородинском поле, где накануне 200-летнего юбилея сложилась ситуация абсолютно чудовищная…

– Что Вы имеете в виду?

– На территории Бородинского поля в пору подготовки к юбилею было продано 70 участков под застройку коттеджами. Это преступление! Ибо Бородинское поле – национальная святыня. Это очевидный факт, и потому в этом месте создан заповедник. Но он оказался бессилен перед массовым одичанием.

Вообще мы снимаем свою программу в разных исторических местах, и часто в так называемых «заповедниках». Эта проблема в России не решена: на самом деле, заповедников у нас нет. Они формально существуют, имеют вполне конкретное название: «такой-то историко-архитектурный (или ещё и природный) заповедник», но ни юридическая сторона вопроса, ни культура живущего рядом населения не позволяют сохранить то, ради чего это учреждение создано. В этом смысле ситуация катастрофическая. Мы не признаемся в этом. Под «мы» я в данном случае имею в виду людей, обличённых властными полномочиями, от которых хоть что-то зависит; которые пытаются принимать какие-то постановления. На мой взгляд, в данной сфере требуются меры чрезвычайные.

Состояние нации, увы, напоминает жизнь в сумасшедшем доме. «Лечить» всё и вся, конечно, невозможно. И потому, если люди не буйные, они могут, так сказать, свободно прогуливаться; один будет Наполеона изображать, другой – Сталина, – это дело вкуса. Но на буйных надо надевать смирительные рубашки…

Последние очаги Русского мира сегодня требуется охранять с помощью чрезвычайных мер. Вопрос должен быть поставлен на самом высоком уровне. Никакие разработки, чиновные поручения и концепции, всякие там охранные зоны – это на данный момент не работает. Надо полагать, что в России не будет работать и американская модель национальных парков.

У нас, как я уже сказал, в ужасном состоянии Бородинское поле. Тем временем американцы создали национальный парк вокруг построенного 1812 году Форта Росс. К 200-летнему юбилею эту русскую крепость привели в идеальное состояние: пушки стреляют, меха висят в доме начальника крепости Ивана Кускова, в окнах – стёкла ручной выделки. Разумеется, на окружающий ландшафт там нет никаких посягательств. Во-первых, федеральное законодательство работает, а ещё существует некая общественная традиция. У каждого национального парка есть попечительский фонд, объединяющий уважаемых людей, которым и в голову не придет построить площадку для барбекю в трехстах метрах от исторического памятника, что мы наблюдаем в деревне Семёновское рядом с легендарной батареей Раевского.

Так что на Соловках еще не самая худшая ситуация. Стало быть, можно немного успокоиться.

Но как я уже говорил, Соловки в Русской истории слишком много значат. Здесь решались самые важные вопросы. Не только духовные, но и национальные. Конечно, они взаимосвязаны, и об этом мы не вправе забывать.

Поэтому на Соловки какая-то особая надежда. Есть места, призванные являть пример… Освоение Русской Фиваиды совершалось вокруг духовных очагов. Потом уже Соловецкий монастырь замкнул на себя хозяйство всего беломорского побережья – громадный край, который жил под влиянием обители преподобных Зосимы, Савватия и Германа. Но начиналось все с убогих шалашей этих великих русских святых.

– Какие Ваши выводы, прогнозы, ожидания?..

– У меня, как историка и человека крайне пристрастного, за что прошу прощения у читателей, требования и надежды в случае с Соловками, может быть, чрезмерные… Может быть, это некий соблазн, и нужно быть сдержаннее, но сдержаннее, не получается…