Доселе шла повесть о Соловецких подвижниках, живших во времена давно минувшие, о которых память сохранилась до настоящего времени. Но место, освященное добродетелями и подвигами Преподобных Зосимы и Савваия и их ревностных подражателей, и в наше время имело истинных рабов Божиих, ревновавших о своем спасении и неуклонно шествовавших по стезям, по которым прошли их древние отцы. Было бы не согласно с истиною сказать, что ныне не те времена, чтоб угождать Богу, что истинных подвижников, подобных древним святым, ныне нет на свете и быть не может. Время не поставляет непреодолимого препятствия искренно желающим спасения: дело спасения зависит от нашего собственного изволения и решимости; благодать Божия, укреплявшая древних подвижников, и ныне одна и та же; она и теперь одинакова и неистощима для людей, и неизменяема, как неизменяем в существе своем Бог. В уверение, с одной стороны, в том, что и ныне есть угождающее Богу, а с другой, в пример спасающимся, предлагаем повесть о некоторых подвижниках нынешнего века, которые на глазах наших проходили и скончали поприще земной жизни в строгих подвигах христианского благочестия.

Пустынник Феофан / Старец отец Наум / Иеросхимонах Матфей / Схимонах Герасим / Монах Памфил / Схимонах Зосима / Иеросхимонах Иероним / Схимонах Никодим / Схимонах Иоанн / Схимонах Феодор / Схимонахи Адам и Андрей / Схимонахи Иларий и Матфей / Монах Михаил / Послушник Иоанн Сорокин / Заключение

Пустынник Феофан

Происхождение. – Послушничество. – Путешествие в Молдавию. – Жизнь в Нямецком монастыре. – Возвращение в Киев. – Досифей. – Прибытие в Соловецкий монастырь. – Поселение в пустыне. – Возвращение в монастырь. – Жизнь в Сумах. – Экономство. – Разсказ звонаря. – Удаление на Поморский берег. – Жизнь в пустыне. – Возвращение в Соловецкий монастырь. – Жизнь в Голгофо-распятском ските. – Наставление. – Искушение. – Видение. – Болезнь. – Смерть.

Феофан был родом из малороссийских земледельцев. Двенадцати лет он лишился своих родителей и остался сиротою, вместе с малолетним братом и сестрою. Шестнадцати лет Феофан принялся за земледелие. Однажды, когда он трудился в поле, божественный свет озарил его душу; особенное умиление наполнило его сердце: в тот же час он распряг волов своих, оставил землю, плуг и, даже не простясь с братом и сестрою, увлекаемый любовию ко Христу, пошел из родной стороны. По прибытии в Киево-Печерскую лавру, он был принят в число послушников. Здесь он в разных трудах провел семнадцать лет и определен был на служение подвижнику Досифею, проживавшему в затворе уже третье десятилетие. Досифей никуда не выходил из своей кельи и никого не принимал к себе; желавшие получить от него благословение и наставление могли беседовать с ним чрез окно его кельи. Особый дар слова в нем соединялся с прозорливостию. Он обличал тайныя прегрешения и возбуждал к покаянию; предостерегал от будущих бед и искушений. Замечали, что когда он давал просфору или жезл, то этим означалось выздоровление и благоденствие, а когда ладан, то этим предвещалась смерть. У этого подвижника Феофан учился иноческой жизни. Скоро в нем возгорелось желание посетить святыя места, ознаменованныя событиями земной жизни Господа Иисуса Христа. Когда Феофан просил у своего старца благословения на дальний путь, то получил ответ: «нет тебе пути ни в Иерусалим, ни в Святую Гору; тебе предлежит в свое время другой путь; а теперь, если желаешь, ступай в Молдавию; это будет тебе на пользу». Он велел Феофану идти на Подол (нижнюю часть города Киева), и, отыскав там двух молдавских иноков, привести их к нему. Один из этих иноков был Софроний, друг и сопостник великого Паисия, бывший после архимандритом. Исполнив все поручения, данныя ему Паисием, он сбирался отправиться в обратный путь, как Досифей призвал его и просил взять с собою его ученика. Молдавские иноки охотно взяли с собою Феофана и пользовались его услугами в пути. Не легок показался Феофану путь этот от притеснений со стороны Турок и разных лишений, так что он раскаявался в том, что покинул Киев. Близ Нямецкой обители встретил путников Паисий и приветствовал Феофана следующими словами: «Чадо Феофане! не вотще бысть к нам путь твой; он уготовил тебе мзду свою». Любезно принятый, Феофан сначала жил в Нямецком монастыре; потом ходил в другия обители, осматривая их местоположение, изучая чиноположение и уставы монашеские, нравы и обычаи иноческого жития. Весьма поучительным показался ему пример жизни этих иноков. Нестяжание их было полное: в кельях, кроме иконы, книги и орудий для рукоделья, не было ничего. Иноки особенно отличались смирением, устраняясь гордости и тщеславия; ненависти и взаимных обидь они не знали; если случалось кому либо, по неосторожности или горячности, оскорбить другого, такой спешил примириться с оскорбленным. Кто не хотел простить согрешившаго брата, был изгоняем из монастыря. Походка у иноков была скромная и благочинная: глаза опущены в землю; при встрече один другого предупреждать поклоном; в церкви стояли на назначенном для каждаго месте; празднословия не допускали не только в церкви, но ни в монастыре, ни вне, его. С аввою Паисием жило тогда до семи сот братий, и когда они собирались на послушание по сто и по полутороста человек, то один из братий читал книгу, или разсказывал какую либо душеполезную повесть. Если же кто начинал праздный разговор, немедленно его останавливали. В кельях одни писали книги, другие пряли волну, иные шили клобуки и камилавки, выделывали ложки, кресты, или занимались разными рукоделиями. Все были под надзором духовников и наставников; никто самовольно не дерзал даже съесть какой либо плод, которых так много в той стране; только с благословением и все вместе они вкушали произведения земли во славу Божию.

По сердцу пришлась Феофану эта жизнь и он просил Паисия оставить его в Молдавии. «Иди теперь в Россию», сказал Паисий, «и еще не много послужи старцу, имеющему скоро скончаться, и, по благословению его, иди спасаться, куда он тебе укажет». И напутствуя его своим благословением, прибавил: «чадо, Бог и Пречистая да соблюдут тебя на всяком пути; верую, что Бог не даст тебе искуситься более меры и сподобит части избранных Своих, ради молитвы преподобных отец Антония и Феодосия, Печерских чудотворцев, и старца твоего Досифея; да будет на тебе от нашего смирения благословение Божие. Скажи благоговейному старцу твоему благодарность и не забывай наше убожество». Снабженный на дорогу всем потребным, Феофан благополучно прибыл в Киев. Досифей провел последние годы своей жизни в Китаевской пустыне. Почувствовав приближение кончины, пустынник сказал своему ученику: «возлюбленное чадо мое, ты много послужил мне; теперь я отхожу в путь отцев моих; когда погребешь меня, не оставайся здесь, но иди на север: там в обители Соловецкой ты найдешь спасение». Феофан отвечал: «отче, я обещался проводить жизнь при пещерах преподобных Антония и Феодосия». «Чадо», сказал старец, «пред Богом равны здесь Антоний и Феодосий, там Зосима и Савватий; они имеют у Бога одинаковую благодать ходатайствовать о духовных чадах своих. Вижу, что Божественный промысл указует тебе место на север, и верую, что строит все по желанию твоему, на пользу и спасение души твоей, и поможет тебе понести скорби пустынного жития. Не противься определению Вышнего; но пребывая там, внимай себе, и блюдись от лютого зверя, ищущего поглотить тебя. Если же и найдет искушение, не унывай,- но мужественно старайся исправить себя». Таково было предсмертное наставление Досифея своему ученику. После 30-ти летняго затворничества, он скончался в 1778 г. на 53 году жизни. После сделалось известным, что затворник Досифей была девица Дария из Рязанских дворян Тяпиных. С двух до девяти лет своей жизни она провела в келье бабушки своей, монахини московскаго Вознесенскаго монастыря Порфирии. Когда Порфирия приняла схиму, то Дарию опять взяли в дом, где она пробыла до 15-ти летнего возраста. Из монастыря она вышла совершенною монахинею: в среду и пяток ничего не ела; мяса, молока и яиц совсем не употребляла; не только игр, но и всякаго общения с людьми удалялась; наконец, отправясь в рощу с своими сестрами, как бы для прогулки, скрылась. Напрасны были поиски родителей. Спустя три года сестра Дарии с матерью отправилась в лавру преподобнаго Сергия, и там в юном монахе, зажигающем свечи, приметила удивительное сходство с своею пропавшею сестрою. Она просила одного иеромонаха привести этого инока к себе. Иеромонах передал приглашение; но юного инока уже не стало в обители преподобнаго Сергия. Спустя двадцать лет, эта сестра была в Киева, беседовала с затворником Досифеем, но он не показал лица своего, и дал совет не допытываться, если кто из родных скрылся ради Господа. Когда сестра в другой раз прибыла в Киев, Досифея уже не было в живых.

Инок Феофан сначала не исполнил завета своего старца и остался жить в Киеве. Ископав себе пещеру, он думал поселиться в ней, но ему не дозволили; потом он удалился в пустыню подле лавры, но и здесь запретили ему жить. Видя неблаговоление Божие за ослушание старцу, он оставил Киев и направил путь свой в отдаленную Соловецкую обитель. Он прибыл в обитель при архимандрите Иерониме и проходил разныя послушания, начав с просфорни. Здесь он нашел инока Климента, проводившего подвижническую жизнь. Климент говорил телу своему: «я смиряю тебя сухоядением, алчбою и жаждою, что бы ты было покорно и удобнее текло своим путем, неся возложенное иго». В беседах Феофана с Климентом иногда речь заходила о пустынножителях прежде бывших на Соловецком острове, как они, ведомые только единому Богу, жили в алчбе и жажде, питаясь мохом и разными плодами; терпели всякую тесноту, мороз и различныя страхования от врагов спасения. Но подвижники Христовы, вооружась верою и молитвою, мужественно преодолевали все. Эти беседы воспламенили в Клименте желание безмолвного жития и он просил у своего старца благословения идти в пустыню. Старец, по испытании, видя его непреклонное желание и зная его терпение, с молитвою отпустил его в уединение. Как олень спешит к источникам водным, так он устремился внутрь острова в необитаемыя места. Там под горою он нашел удобное место, где, выкопав пещеру, начал жить в посте и молитве.

Феофан заботился о своем бывшем сожителе и посылал ему необходимое. Но скоро местопребывание его было открыто одним из монастырских служителей, который донес о пустыннике архимандриту Иерониму. Архимандрит распорядился привести его в монастырь и возвратить в просфорню. Но любитель безмолвия не имел покоя, снедаемый желанием жить в пустыне. С наступлением весны Климент опять получил от старца дозволение идти в пустыню. Феофан сначала скорбел, потеряв сожителя; потом тайно ушел из монастыря и в самых отдаленных местах острова отыскивал своего друга Климента. Не найдя его, он близ так называемого Ягодного озера, в десяти верстах от монастыря, устроил себе землянку, в которой и поселился. Пустынник ночью пел Псалтирь и клал поклоны, а днем занимался трудами и собирал мох и корни для пищи. Давнее желание его пустынножительства теперь было удовлетворено; душа его чувствовала себя в пустыне, как совершенно в сродной стихии. Диавол страшил Феофана разными видениями: иногда, казалось ему, являлись дикие звери, или прилетали во множестве хищныя птицы и поднимали крик; иногда представлялось как бы конное войско врагов, иногда даже страдал он от биения. Тогда повергался он пред Богом, прося помощи и заступления, – и Господь спасал его.

Не оставляла Феофана надежда, отыскать где либо Климента или найти других отшельников, – с этою целью он обходил соседние горы и удолия. Однажды он отыскал двух пустынников, семь лет обитавших в одной келье. Проведя у них ночь, он узнал чин их моления: встав в полночь, один делал поклоны, а другой, воздев руки, молился о себе и о брате своем; потом первый остановился на его место, а второй брат творил поклоны. В другой раз, ходя по острову, он встретился с посланными отыскивать его самаго: с ними он пришел в монастырь. Вскоре Феофан был послан в Суму для надзора за Соловецким подворьем. Жизнь среди мира изменила духовное настроение Феофана; три года с половиною он пробыл в Сумах в попечениях житейских и потом был послан в Архангельск для закупок. Преемник Иеронима, архимандрит Герасим, назначил его экономом обители. Здесь чрез звонаря обители он получает раз приветствие от своего прежняго сподвижника. «Разве жив еще Климент?» с некоторым страхом спросил Феофан. «Жив», отвечал звонарь, и разсказал ему свою встречу с Климентом. Будучи в Анзерском скиту и посетив Голгофскую гору, звонарь на обратном пути свернул с дороги, собирая ягоды, сбился с пути, два дня блуждал по острову, и на третий, увидев дым в горе, обрадовался такому открытию. Подойдя к горе, он нашел малое отверстие, а за тем и самую дверь в келью, в которую и вошел по обычной молитве. Здесь он увидел пустынника стоящего на молитве, поклонился ему, сел и, по его приглашению, разсказал о себе. Тогда пустынник узнал в звонаре давнего знакомца своего и сказал, что он Климент, сотрудник Феофана в просфорне. На вопрос звонаря, как он попал сюда и как жил все это время, Климент повествовал:

«Выйдя из монастыря, я пошел к морю; здесь на берегу нашел три бревна, сделал плот, и на нем пустился в море, взывая: Господи Иисусе Христе, Боже мой! Ты ведаешь мое намерение; желая служить Тебе единому, бегаю людей. Если Тебе угодно спасти мою душу на этом острове: удержи меня здесь; а если предназначил мне иное место, веди туда. Молю Тебя, Владыко, не лиши меня Твоего Промысла; но да будет во всем Твоя святая воля». Молясь так, я начал удаляться от берега, гребя попавшимся деревом; подул попутный ветер и я скоро пристал к Анзерскому острову. Отыскивая на берегу место, удобное для жительства, я пришел сюда, выстроил здесь хижину и шестой год в безмолвии работаю Богу». «Скажи, чем ты питаешься», спросил звонарь, «и не безпокоят ли тебя нечистые духи?» Пустынник указал ему на корень одного растения, из которого приготовлял себе пищу, а о бесовских нападениях разсказывал, что, в начале своего прибытия на остров, он много терпел от нечистых духов. Иногда они приходили в виде рыболовов и гнали пустынника прочь, иногда в виде диких зверей устремлялись на него, готовясь как бы растерзать». «Но скажи», спросил пустынник, «ив ли мой отец Феофан, и что с ним?» «Жив, и теперь закупщик», отвечал звонарь. Услышав это, Климент ударил себя в грудь, упал на землю и, рыдая, говорил: «увы мне грешному! Слышу не то, что хотел бы; скажи ему, Господа ради, что он погибает; передай ему скорбь мою. Где его прежняя подвижническая жизнь? Где ревность к добродетели и желание пустынной жизни? Находясь среди мира и его соблазнов, он более и более погрязает в житейских заботах. Вот те три пустынника, которых видел казначей Иоанн, совершили свой подвиг и с миром скончались о Господе, и я похоронил их своими руками».

В беседе с Климентом звонарь провел всю ночь, а утром, испросив у пустынника напутственное благословение и узнав дорогу в скит, возвратился домой.

Разсказ звонаря глубоко потряс Феофана. Друг его подвизается, а он погружен в житейская попечения и не имеет времени подумать о душе. Чувство скорби и покаяния объяло его сердце и он искал средства исправить свою жизнь. Скоро Господь открыл ему путь покаяния. Новый архимандрит Герасим, ревностно желавший водворить порядок в обители, делал Феофану, надзиравшему за монастырскими работами, строгия внушения. Феофан решился оставить Соловецкий монастырь, взял малый карбаз и хлеба, и пустился в море, с намерением поселиться в поморье. Сначала дул тихий ветер, но потом поднялась сильная буря. Видя пред собою смерть, Феофан возопил: «Господи Иисусе Христе, помилуй меня! Ты ведаешь, что я вдался волнам этим ради Тебя. Молю Твое милосердие, дай мне время на покаяние; ибо вижу, что волны готовы поглотить меня, бездна водная да не сведет в ад душу мою, не готовую предстать на страшный суд». Волны так были сильны, что не возможно было ни держать паруса, ни грести веслами. Феофан лежал среди лодки, каждую минуту ожидая смерти. Так его носило по морю десять дней; наконец он был выкинуть на берег, где слезно благодарил Бога за спасение от очевидной гибели. На вопрос земледельца – о чем он плачет? Феофан высказал ему желание поселиться где нибудь в уединенной пустыне и просил его, как туземца, указать удобное место. Селянин отвел его в густой лес к хижине, в которой пришлец и поселился.

Господь очищает и возводит к высшему совершенству избранных своих разными путями, сообразно с их духовным состоянием. Доселе в Феофане было много добрых порывов, много благочестивых желаний, но не было полного отвержения своей воли и покорности воле Божией; не было непреклонной решимости к подвижничеству. Поэтому, Господь вразумляет его скорбями и искушениями, чтобы укрепить его доброе желание. Некоторые люди нашли Феофана в хижине, в которой он поселился, и привели его в Кемь, где заключили под стражу, думая при удобном случае, отправить в Соловецкий монастырь. Увидев, что сторож его заснул, Феофан тихо вышел из места своего заключения и побежал в лес. Дорогою он наткнулся на проходивших людей и просил их указать ему такое пустынное место, где бы никто его не нашел. Сжалясь над ним, эти люди накинули на него ветхое рубище, дали ему пищи и отвезли по реке вверх верст за 30 и более, где и указали ему шалаш звероловов. Но спокойствие пустынника здесь было нарушено. Поморские звероловы нашли его здесь, и, узнав, что это Феофан, бывший Соловецкий закупщик, подумали, что он бежал из монастыря с деньгами и хотели отнять у него предполагаемое богатство. Когда же Феофан стал уверять, что у него нет никаких денег, звероловы сожгли его келью, били его, пытали на огне; потом, привязав веревкою, протаскивали Феофана подо льдом на озере из одной проруби в другую, и грозили или отвезти его в монастырь, или совсем утопить в озере. Не добившись желаемаго, они оставили пустынника полумертвым. Придя в чувство, Феофан благодарил Бога за претерпенныя страдания, признавая себя достойным и большаго наказания за свои грехи. Увидев хижину свою сожженною, хлебный запас и рабочия орудия, данныя от христолюбцев, разграбленными, он слезно молился Богу: «Ты зришь, Господи, страдания мои, видишь беду мою: я не имею чем питаться и прикрыть наготу мою; молю Твое милосердие, помоги мне. Я умру здесь, если есть на то воля Божия; но Господь силен укрепить немощь мою». Оправившись, он пошел на другое место, достал огня, собрал дров, и с великим трудом выкопал себе пещеру. Не имея ни хлеба, ни орудия для копания каких нибудь корней, он собирал гнилое дерево и мох, варил их в воде в берестяной посуде, и там питался. Но от такой пищи пустынник совершенно ослабел и ежечасно ожидал себе смерти. Впоследствии он сам разсказывал, что сильный голод заставлял его употреблять такую пищу; но желудок отказывался принимать ее. Когда он проглатывал ее, чувствовал тяжкую боль, так что много раз падал на землю и, как бы прощаясь с жизнию, говорил: «Господи, приими в мире дух мой». Потом, ощущая в себе некоторую теплоту, вставал и просил Бога о укреплении своей немощи. В таких страданиях Феофан дожил до лета; тогда он наготовил себе кореньев, моху, разных ягод и пять лет питался такою пищею. Соседние поселяне, узнав о пустыннике, иногда приносили ему необходимое. Когда же Феофан начал сеять рожь и ячмень на избранном им удобном небольшом месте, то не только ему самому доставало на прокормление, но иногда оставалось и для других. Молитвенное правило его было 2400 поклонов в сутки. Многие поморяне, особенно живущие в Кеми, имели к Феофану великое усердие и любили его, как своего духовнаго отца. Феофан прожил здесь 24 года. Местныя власти с подозрением смотрели на то, что Феофан учит народ, и угрожали ему изгнанием. Действительно, вскоре прибыл Соловецкий иеромонах Иосиф и взяв пустынника, привез в Соловецкий монастырь. Это было в 1817 г., при архимандрите Паисии. Старец прибыл ночью и, придя к утрени в церковь преподобных Зосимы и Савватия, приложился к их мощам и стал с умилением слушать службу. Странен был вид пустынника: он был малого роста; весь почерневший от дыму; на голове ветхая камилавка; вся его одежда изорвана. Из Соловецкой обители Феофан скоро был отпущен на Анзерский остров, в Голгофский скит. Сюда приходили к нему поморяне, жалуясь на то, что он оставил их, и готовы были опять увезти к себе старца. Феофан с угрозою отгонял этих соблазнителей. Старцу в это время было 73 года; он не имел сил ни воды, ни дров взнести себе на гору; поэтому, осенью поставили ему келью под горою, где, он и поселился. И здесь он перенес много болезней, много вытерпел от людской досады, от нечистых духов искушений и напастей. Порою раздавался около его кельи звук бубнов, тимпанов, хлопанье в ладоши, обхождение вокруг кельи, и ударение в стены и окна. Когда он начинал молитвенное правило, особенно увеличивались нападения бесов: но подвижник стоял на молитве. Телесные потребности его удовлетворялись часто от монастыря, часто от приношений богомольцев. Он не отказывал в совете братиям, приходящим из монастыря. «Ища вечных благ», говорил он инокам, «думаем ли мы получить спасение, не оставляя своих страстей? Невозможно работать двум господам, Богу и мамоне» (Мф 6. 24). Обливаясь слезами, он прибавлял: «воззрите на сладчайшего Владыку Иисуса Христа! Совершая наше спасение, сколько Он претерпел мучений, биений, оплеваний, заушений, наконец, и распятие на кресте? И тогда, как Он, во истощании сил телесных, просил пить, говоря: жажду!-что Он принял? Неблагодарные Иудеи даже не дали капли воды, а поднесли оцет с желчию смешен, и, взяв губу на трость, этим утоляли жажду Спасителя (Ин 10. 28–29). А мы сладостраствуем! Подвижники Христовы не искали утешений, как например преподобный Парамон, мучимый огневицею, не дал телу своему никакого утешения. А мы без нужды безвременно едим и пьем, не считая этого для себя предосудительным. Разве нет у нас общей трапезы? На ней мы до сыта едим и пьем: что же еще потребно? Но мы, придя в келью, вместо того, чтобы творить молитву и читать книги, и, после краткаго отдохновения, заняться в молчании другими богоугодными делами, проводим время в праздности, угождая плоти и удовлетворяя сластолюбию без всякой нужды: призовем брата или двух и празднословим, кто что видел или слышал о ком либо; иной начинает поносить кого либо, а товарищи из угождения поддакивают; иной высказывает свои мечты того купить, там то побывать, и, таким образом, кийждо суетная глаголет ко искреннему своему, развращая один другого. Это ли любовь братская, духовная? Увы, нетолько не духовная, но и душевредная. Лучше будем слезы источать из глаз наших».

Иным инокам он давал такие наставления: «если мы вышли из мира, ради спасения души и для взыскания вечных благ, то спасение не возможно без подвига и терпения, без горести и искушений, без алчбы и жажды. Мы же всегда ищем сладкаго; за несладкое ропщем; едим и пьем без меры; небрежем о заповеданном правиле. Это не истинный путь; не вкусившему горького нельзя знать и сладкого. Явно, что мы забыли, за чем вышли из мира; лучше бы нам жить там, нежели, придя в монастырь и приняв иноческий образ, делать мирское; лучше бы нам не познавать пути истины, нежели, познав, совратиться с него; лучше бы не давать обетов, нежели, произнеся, не исполнять их и подвергнуться грозному истязанию. Если бы я так, как теперь, принимал страшные обеты иночества в то время, когда постригался, то никак не принял бы полного иноческого пострижения, боясь тяжкого ответа. С меня довольно было бы остаться в рясе и, делая дела, приличныя рясе, получить хотя малое воздаяние, не опасаясь подвергнуться великому осуждению. А ныне вижу: хлопочут, как бы поскорее получить мантию; но принявший пострижение дал обещание, пребывая несходно в монастыре, работать Богу в нищете, алчбе и в повиновении. Мы скоро это забываем и живем в небрежении, худшем прежняго. Не будем же таковыми; каждый из нас пусть старается положить благое начало к деланию добродетелей; поелику и мзда от Бога готовится по мире трудов. Послужим Господу в жизни сей во смирении и кротости; Он Сам говорит: на кого воззрю, токмо на кроткого, и молчаливого, трепещущего словес Моих (Ис 66. 2). Правила, данные от отцов духовных, исполняйте без опущения; держитесь отеческих преданий и не нарушайте монастырских уставов. При встрече с братом, предваряйте его поклоном; в келью другого без нужды не ходите, возложенное послушание исполняйте со смирением; праздности всячески избегайте. В церкви Божьей стойте со вниманием и усердием; подвизайтесь ради сладчайшаго Иисуса от всей души и отриньте мирския пристрастия. Тогда Господь просвятит очи вашего сердца, и вы, уразумев сети бесовские, оставите злые страсти и, угодив Господу нашему Иисусу Христу, сподобитесь быть причтенными с первоначальниками нашими, отцами Зосимою и Савватием, в царствии небесном, которое да получим все мы благодатию Христовою».

Два брата просили Феофана воспринять их от пострижения. Старец согласился, учил их иноческой жизни, и молился за них. Однажды во время молитвы, нечистый дух, явившись ему, сказал: «ты, злой старик, молишься об учениках; но не всегда они будут таковы, как при тебе; будет и наше время». «Бог не попустит этого», отвечал Феофан. В другой раз, когда он молился за этих учеников, Диавол сказал ему: «ты свое делаешь а я свое; одного двумя стрелами поразил, другому шепчу на ухо». Старец опечалился и, призвав учеников своих, нашел в них некоторые малые прегрешения; научив и вразумив их, отпустил. При архимандрите Паисии, в обители произошло некоторое нестроение. Ученики спросили Феофана: «сколько времени продолжится это смущение и кто будет архимандритом?» Старец отвечал: «враг Диавол испросил на время искусить обитель и живущих в ней; искушаемые же оказались нетерпеливыми. Поэтому, обитель потерпит поношение, но вскоре, молитвами Преподобных, это пройдет, и обитель еще более прославится. В обители будут два настоятеля подобные Зосиме и Савватию, которые в смирении духа и в простоте сердца управят ею, подвизаясь о спасении ближних: тогда многие преуспеют в добродетелях».

Испытывая одного из учеников своих, Феофан спросил его: «как ты слагаешь персты для крестного знамения?» Тот, показав ему троеперстное сложение, сказал: «так, отче, как Православная церковь учить. Во всей России, послушные сыны Церкви, слагают персты для крестного знамения также, как и я». Феофан сказал: будучи в пустыне, я грубым людям не воспрещал знаменоваться двумя перстами, только бы они ходили в церковь; но ты берегись последователей раскола. Когда я жил в Киеве, то во всей Малороссии не видел ни одного, кто бы молился двуперстным сложением. Был я и в Молдавии, в Немецком монастыре, у аввы Паисия; там было более 700 братий из разных стран – молдаван, сербов, болгаров, венгерцев, греков, армян, евреев, турок, великороссиян и малороссиян: и все они молились троеперстным сложением, о двуперстии же там и не слышно».

Некогда Феофан пришел в Соловецкий монастырь, чтобы поклониться мощам Преподобных и навестить своих учеников. Придя в церковь к утрени, старец стал в углу и смотрел, как иноки прикладываются к св. мощам. И вот духовными очами, он видит, что преп. Зосима и Савватий как бы сидят при своих раках и одних благословляют, а от других отвращаются. Поэтому, старец заповедал ученикам – ежедневно с благоговением прикладываться к ракам Угодников.

Своими наставлениями старец внушал ученикам внимание к себе на каждом шагу и самообладание. В ободрение страшившихся трудности подвигов спасения, говорил: «есть и в нынешнее время никому неведомые пустынножители, истинные иноки и рабы Христовы».

Не редко приходили к старцу на Голгофу и миряне, прося его наставлений. Он учил их трудиться без лености, не роптать, ходить на молитву в святую церковь.

История всех подвижников показывает, что чем более успевали они порабощать свое тело и отрешались от пристрастия к миру, тем сильнее враг спасения воздвигал на них борьбу. Однажды, как Феофан утром совершал молитвенное правило, явились два беса с грозным видом. «Видите», кричали они, «не хочет старик исправиться; раскидаем келью и убьем живущего в ней», Старцу показалось, что они стали ломать келью, выбили окна, разбили двери, и кричать: «теперь не уйдет от нас». Старец испугался, пал на землю, прося у Бога помощи и заступления; и бесы скоро исчезли. Помолившись, старец встал и увидел, что келья его цела и невредима. Господь утешал подвижника среди этой борьбы благодатными посещениями. Вскоре после сего, в сонном видении, ему явилась Жена, Сияющая благолепием, с двумя светозарными мужами и ободряла его, убеждая не малодушествовать и не бояться бесовских нападений. Еще видение продолжалось, как явилось полчище бесов с угрозою погубить пустынника. Но узрев Явившуюся, бесы содрогнулись и возопили: «горе нам! Покрывающая его пришла сюда: если бы не Она, – мы давно погубили бы этого инока»; сказав это, они исчезли. Это сонное видение утешило старца надеждою на помощь Богоматери. Каждый день он клал сто поклонов, произнося Богородичную молитву.

Памятны наставления, какие давал Феофан своим ученикам, убеждая их быть истинными иноками. «Чада мои о Господе», говорил он, «возлюбите Господа от всей души своей; служите Ему со страхом и любовью; исполняйте Божественные заповеди Его; умерщвляйте тело воздержанием и трудом; обеты, данные при пострижении, усердно соблюдайте; пристрастия к миру и его удовольствиям убегайте; слабости телесные отсекайте, не чреву, но Богу работая; да будет ваше исшествие из мира ради сладчайшего Иисуса; возлюбите единого Бога, и все вас полюбят; почитайте братию, и вас будут почитать. Считайте себя недостойнее всех, чтобы Господь возвысил вас над страстями. Отжените от себя гордость: ибо Господь гордым противится, смиренным же дает благодать (Прит 3. 34). Прошу вас, чада мои, когда молитесь, будьте внимательны, чтобы молитва, возносимая для умилостивления Господа, не обратилась вам в грех. Блюдите, чтобы в то время, когда считаете себя совершающими молитву, не быть вам далеко от молитвы, и не трудиться без приобретения, устами поя псалмы, а умом бродя по разным местам. Совершайте молитву со страхом Божиим; ибо молитва есть беседа с Богом; -потому, произнося слова молитвы, всем умом своим взирайте к Богу. Собираясь в церковь, стойте в ней, как пред лицем Божиим, языком совершая псалмопение, а умом внимая слышимому. Помните, с Кем беседуете. В келье же ни как не оставайтесь праздными; ибо праздность вредит и усердным, а тем более вам юным. Юный, оставаясь в келье, праздным, не избежит лености и разслабления; в это время лукавый влагает множество помыслов, а праздный не в силах противиться им и падает, исполняя волю врага. Святые отцы говорят, что сидящий в келье, праздно борется с тьмою бесов, и постоянно бывает побеждаем. А тот, кто исполняет послушание, или занимается рукоделием, борется с одним бесом и легко одолевает его. Вспомните повесть о великом отшельнике, жившем со своим учеником. Бесы говорили, что к старцу не могут приблизиться, а ученика никогда не застают праздным, так как он постоянно строит и разрушает. Старца соблюдала благодать Божия, а ученик строил стену из камней и разорял ее, избегая праздности; трудясь так, он избавлялся духовнаго врага. Вы, чада мои, к келье, занимайтесь молитвою и трезвитесь умом, последуя псалмопевцу: предзрех Господа предо мною выну, яко одесную мене есть (Пс 15. 8); и: очи мои выну ко Господу, яко Той исторжет от сети нози мои (Пс 24. 15). Слава Создателю моему, я творю умом молитву Иисусову без принуждения. Подвизайтесь и вы в юности, вселите в сердца ваши сладчайшаго Иисуса, да, стяжав ныне Утешителя Духа, возможете возвеселиться в старости своей. Если вы послушаете меня, то узрите свет Божественный, который и наставить вас на всякое доброе дело. И еще говорю вам; если сохраните мои заповеди, и послушаетесь моих увещаний, то неотлучны от меня будете там, где уготовано и мне быть. Если преслушаете мои слова, то я не виновен, потому что все вам сказал».

Не за долго до кончины Феофана, злые люди, ища у старца денег, били его, сорвали волосы на голове и бороде, горящею головнею опалили все его тело, и, оставив едва живым, ушли, Феофан три дня лежал полумертвый, изнемогая от голода и холода, и до конца своей жизни уже не мог совершенно оправиться. Странным для приходящих казался этот престарелый отшельник – без бороды, без волос на голове, с пришибленным хребтом, с избитым телом.

Но близок был конец его жизни. Однажды свет осиял его келью и ему явился иеросхимонах Иисус Голгофский: «радуйся, брат», сказал он, «скоро наступить твой конец». Он имел еще некое видение, возвещавшее ему смерть, но с уверенностью говорил, что доживет до лета. Старца не страшила мысль о близкой смерти: он желал ея; но порою смущало его представление о строгости суда Божия и высот иноческих обетов. Он успокаивался упованием на милосердие Божие к кающимся грешникам скорбя о слабой жизни некоторых из братии, безпокоился и о своих учениках, как бы они не соблазнились худыми примерами. С утешением он видел во сне двух почивших пустынников, подвизавшихся на Муксальмском острове. Имена их: Антоний и Феодосий. «Мир тебе о Господе, возлюбленный брат наш», сказали они старцу. «Не скорби о братии, живущей в обители; в нынешнее время много прельщений и нападений: спасаяйся, да спасет свою душу. И в учениках твоих нет еще ничего подвижнического; они подобны прочим». Феофан, призвав своих учеников, велел им усугубить пост и молитву.

В тяжком положении Феофан провел зиму и был взят весною в Соловецкий монастырь. У него открылась горячка и всякая пища казалась ему горькою.

К болезненному одру его стекалось много посетителей, что возмущало его покой. Пред наступление Петрова поста, когда угасали последние остатки жизни в Феофане, он был перенесен в келью своего ученика Антония. Три дня пролежал в келье старец и, по желанию своему, был приобщен св. Таин. Обратясь к ученику своему Антонию, он сказал: «вот, чадо, наступает час моей кончины, час более всех дней моей жизни тяжелый и страшный, в который откроется сокровенное, котораго трепетали и праведные; болезнь более всех болезней, время полное ужаса и страха». Старец стал озираться, как бы страшась кого то, потом, просил ученика своего покадить в келье ладаном. Феофан разстался с жизнию и предал дух свой Богу 1819 года июля 26-го дня, 75 лет от роду. Прах его похоронили внутри обители, близ часовни преподобного Германа, с восточной стороны. В настоящее время могила его находится в церкви преподобнаго Германа, пред иконостасом, против местного образа Божией Матери, у царских врат.

Старец Наум

Происхождение. – Сиротство. – Прибытие на Соловецкий остров. – Поступление в монастырь. – Послушание. – Облечение в рясу. – Перемещение в Анзерский скит. – Изгнание. – Возвращение. – Должность при св. мощах. – Вторичное изгнание. – Прибытие в Кемь. – Возвращение в Соловецкий монастырь. – Посещение его архиереями. – Наставления. – Прозорливость.- Наставления. – Замечательный случай. – Болезнь.

Старец Наум, по происхождению корел, родился в Кемском уезде, Архангельской губернии, близ Каменного озера, в селении того же имени, около 300 верст от Соловецкого монастыря. Родители его, Пахомий и Мавра, были простые и бедные поселяне. Они скончались, оставив Наума в раннем детстве. Сиротство сделалось для него лучшим наставником, предохранившим его от увлечений, свойственных юности, приучившим к терпнию и труду, утвердившим в правилах христианской нравственности и вложившим в его чистую душу любовь к Богу. Призвание к иноческой жизни он не раз получал в сонном видении. «Мне часто являлись в сновидениях», разсказывал он впоследствии, «добрые старцы в монашеском одеянии, которые звали меня куда то с собою; я не видал еще в то время иноков, но, побыв в монастыре, узнал, к какому чину принадлежали являвшиеся мне таинственные посетители, и куда они меня приглашали».

Промысл Божий руководил отрока Наума к предназначенному ему жребию. Один достаточный корел, по фамилии Немчинкин, содержал на Соловецком острове в аренде звероловную тоню, у Реболдской пристани, в 15 верстах от монастыря, и здесь ежегодно летом занимался ловлею морских зверей, возвращаясь на зиму домой. Этот человек возъимел сострадание к бездомному своему соплеменнику, принял Наума к себе на пропитание и, летом 1791 года, привез на Соловецкий остров. В то время Науму было 14 лет от рождешя. С полным усердием он трудился целое лето в пользу своего благодетеля; но, при наступлении зимы, не захотел возвратиться с ним на родину, пленившись красотою и безмолвием обители и сгорая желанием остаться навсегда между иночествующими. Наум был принят в монастырь в качестве богомольца, и с величайшею охотою начал трудиться в простых послушаниях, на него возлагаемых. Впрочем, летом он опять поступил на звериный промысел к своему благодетелю Немчинкину, который заплатил за него государственные подати, а на зиму возвратился в монастырь. Такие переходы с монастырского послушания на частный промысл он долженъ был делать и в последующее годы, доколе монастырское начальство, убедившись в его способности к иноческой жизни, приняло на себя плату за него государственных повинностей. С этого времени спокойно и без тревог потекла жизнь смиренного юноши в монастырской тиши.

В летнее время Науму, как опытному в звероловстве, поручали ловлю морских зверей в Сосновой губе, на север от монастыря. Разсказывают, что если попадалось ему много зверей, то, соединяя заботу о выгодах обители с чувствами своего доброго сердца, он нескольких животных отпускал опять на волю. По зимам он трудился в монастырском кожевенном заводе, употребляя свободное время на изучение русской грамоты, которою не занимался в детстве.

Много лет он провел в этих трудных послушаниях, как бы незамеченный никем, без всякаго вознаграждения и поощрения, не имея даже особой кельи для упокоения и молитвы. В 1801 году он целое лето жил на Секирной горе, сторожа приход английских кораблей, по случаю разрыва с Англиею. Но никогда слово недовольства и ропота не сходило с его уст, потому что он сам не замечал за собою никаких заслуг, достойных внимания. Главными чертами его характера были всегдашнее спокойствие духа, кротость и незлобие.

Для опытных подвижников он уже казался человеком высокой жизни. Так старец Феофан, 25 лет проживший в пустыне, по прибытии в монастырь, спрашивал: «кто у вас Наум? покажите мне его: он строить себе прекрасную палату». Оба подвижника виделись между собою, но беседы их остались тайною для других.

1819 года, чрез 28 лет по вступлении в монастырь, Науму дозволено было архимандритом Павлом ношение рясы. Радовался труженик этому своему видимому причислению к иноческому чину. В то время он был при просфорне. Когда же при архимандрите Макарии было учреждено при Анзерском ските постоянное чтение Псалтири, Наум был определен к этому послушанию, с назначением, кроме того, в должность псаломщика и с поручением ему некоторых обязанностей по скитскому хозяйству. Здесь он получил уже уголок, где каждую ночь, пред ликом Божией Матери, совершал свои молитвословия и коленопреклонения. Две только книги он имел у себя: Псалтирь, по которой отправлял молитвословия, и Лествицу преподобного Иоанна Лествичника, по которой учился подвижничеству.

Мирно и покойно потекла было жизнь Наума в среде малаго стада на пустынном острове. Но вскоре постигло его искушение, которое, впрочем, послужило к его славе. При новом настоятеле было усмотрено, что Наум проживает в монастыре, не имея увольнительного свидетельства от своего сельского общества; решено было выслать его на место жительства. В уповании на промысл Божий, без малейшего прекословия, Наум покорился своей участи; посадили его в карбас и отправили с попутчиками поморцами. Противный ветер принудил плавателей остановиться у Заяцкого острова. Проходит день, другой, неделя; ветер не сменяется; еще неделя – ветер тот же. Смущенные корабельщики признали причиною такого неблагополучия присутствие с ними Наума, и решились отвезти его обратно в монастырь. Таким образом, он опять возвратился на Соловецкий остров, а поморцы, с переменившимся ветром отправились домой. Такое событие, удивив всех, послужило явным знаком покровительства Божия изгнаннику, который и был отпущен опят в свой скит.

Снова тихо и спокойно потекла жизнь подвижника в Анзерской пустыне. Разделяя с братиею все труды, он соединял с ними добровольные подвиги иноческого самоотвержения. По прежнему он любил уединяться для безмолвного богомыслия и слезных молитв; по ночам, по возможности сокращал время телеснаго успокоения; никогда не мылся в бане; от рождения не пил ни вина, ни пива, ни чаю, не носил теплого платья, не имел даже срачицы, довольствуясь одним рубищным подрясником и ветхою рясою, которых, конечно, не взял бы и нищий, если бы нашел брошенные на дороге. Он имел обыкновение не только летом купаться в морской воде, но весьма часто и зимою, обнаженный, опускался в снег, или в ледяную прорубь, не опасаясь подвергнуться болезни.

Молитвенные подвиги до того умягчили сердце подвижника, что он постоянно проливал слезы умиления, особенно в церкви, во время поучений. «Ты плачешь, о. Наум; что же я не могу плакать?» говорил ему один молодой инок. «Придет время, придет», отвечал Наум, едва сдерживая слезы.

Впрочем, в это время Наум еще не пользовался полным вниманием со стороны своих собратий, избегая и сам поводов к человеческому почтению, и воспитывая в себе чувство смиренномудрия. Однажды вечером привезли в скит с рыболовной тони два карбаса сельдей, и все вышли для чистки и соления рыбы. Наум является последним, так что, оскорбленный такою медленностью, распорядитель упрекнул его в лености и пригрозил изгнанием из монастыря. «Ты прежде меня выедешь», отвечал с улыбкою Наум, и, принявшись за дело, начистил гораздо более рыбы, чем другие. Через год распорядитель действительно навсегда оставил Соловецкий монастырь.

В 1826 году Соловецким настоятелем определен архимандрит Новгородскаго Кирилловскаго монастыря Досифей. Он был Соловецкий постриженник; во дни новоначалия трудился вместе с Наумом в звериной и рыбной ловле и обучал его тогда русской грамоте. Новый настоятель, прибыв в скит, едва узнал в хилом и изнеможденном старце, одетом в рубище, бывшего своего сотрудника, 36 лет безропотно трудившегося на пользу обители. Призвав его в монастырь, архимандрит Досифей уволил его от обязательных трудов и поручил ему чтение синодика в церкви преподобных Зосимы и Савватя и возжение лампад в часовнях преподобных Германа и Иринарха. 27 лет, до самой кончины, как неугасимая свеча, простоял Наум на определенной ему службе при гробах св. Чудотворцев Соловецких, не изменив и здесь образа своей жизни, не смотря на преклонныя лета свои. Церковь Преподобных никогда не отопляется и зимою, а Наум, во время самых сильных морозов, никогда не надевал теплой одежды и по прежнему носил только подрясник и рясу. Иногда с чувством сострадания замечали ему: «батюшка, вед ты застыл;” но он с улыбкою отвечал: №ничего; за то не дремлется». Будучи свободным от общих послушаний, Наум, однакоже, в остающееся от богослужения и келейных молитв время, не позволял себе быть в праздности. Зимою он занимался заготовлением дров и деланием для сетей деревянных поплавков. Этими поплавками постоянно была наполнена его келья, так что едва оставалось место для прохода. Для летних трудов он имел в разных местах пять неболыних, им самим устроенных, огородов, из которых ближайший был под окнами кельи, а дальше в разстоянии версты от монастыря. Здесь, как неутомимый муравей, он трудился ежедневно; сеял ячмень и овес; сажал разныя овощи. Но редко он вкушал от плода рук своих, раздавая все братии и презжавшим корелам. Постоянными сожителями его был петух и кот; из них первый заменял ему часы и, конечно, служил символом бодрствования и духовнаго трезвения. Сон Наума был очень короткий: днем он никогда не спал; ночью же за час до утренняго пения будил своих соседей звоном в колокольчик, повешенный в корридоре. Постелею служила ему простая доска в полторы четверти шириною, а изголовьем – полено. Пребывая в постоянных трудах, Наум не держал продолжительных постов, но воздержание его можно назвать постоянным постничеством. Не имея в келье ничего съестного, он в трапезу ходил ежедневно к обеду и ужину, но пищи употреблял весьма немного. Когда же предлагался белый хлеб, то от своей части, вкусив немного, онъ разделял соседям своим, выражая этим свое братолюбие; принять такую частичку редкие не вменяли за счастье.

Так подвизался Наум, мирно приближаясь к концу своей жизни. Промысл Божий, посылающий благочестивым людям, для очищения их добродетели, разныя искушения, испытал и этого раба Божия вторичным изгнанием. В 1834 году производилась ревизская перепись, и правительство потребовало поверки увольнительных документов всех проживающихъ в обители. Увольнительное свидетельство Наума хотя имелось в монастыре, но в то время не нашлось между прочими документами. Монастырскому начальству не захотелось входить в переписку с правительством по делу о старце, более 40 летъ подвизавшемся преподобно. И вот на страстной неделе, в велишй четверг, взяли Наума и посадили в карбас для отправления в город Кемь, к уезду котораго он принадлежал по рождению. Прибыв в Кемь, он однако же вовсе не думал заботиться о деле, для котораго сюда прибылъ, а, выйдя на берег, отправился в церковь к вечерней службе и, переночевав в одном доме, по звону колокола, опять поспешил на церковную молитву; так и в следующее дни. А по прошествии Светлаго праздника обратился к труду, для приобретения себе пропитания. Хотя монастырские друзья его собрали складчиною для него до 20 рублей, поручив деньги проводнику, но Наум не хотел пользоваться чужим достоянием; также и не хлопотал о приобретении себе увольнения. Некоторые граждане и купцы кемские, знавшие о его благочестии, сами приняли участие в его положении и приобрели для него формальный акт, свидетельствующий о давнем увольнении его в Соловецкий монастырь для поступления в монашество. Чрез две недели бургомистр ратуши привез его обратно в монастырь. 9-го мая, сверхъ всякаго чаяния, братия опять увидали в монастыре Наума; радости и лабзаниям не было конца. Так возвратился Наум в любимую свою келью и снова обратился к прежнимъ занятиям. По прежнему неопустительно он ходил в церковь к богослужению и никто не запомнил, чтобы он когда либо оставил одну какую службу. Бывало только, что он иногда не поспевал к началу утрени, и в такомъ случае, называя себя ленивым и нерадивым, обыкновенно говорил: «заспался я сегодня и не слыхал благовеста, хотя в самомъ деле за часъ до утрени будил других от сна. Бывало также, замедлив на дальних огородах, приходил поздно и к вечернему богослужению. Если кто нибудь в таком случае, шутя, замечал ему, – «ну, так что ж?» отвечал он с улыбкою на такой дружеский упрек, «и ты небольшую в сравнении со мною получишь мзду; ибо Владыка и последних награждает наравне с первыми».

При всем старании старца укрыться от людей и быть незнаемым, его посещали многие великие и малые мира. Два архиерея – олонецкий Игнатий и архангельский Варлаам, в бытность свою в Соловецком монастыре, посещали его келью. Преосвященный Игнатий, обратив внимаше на поленницу обделанных поплавков, сказал старцу: «вот ты, отец, труждаешься неутомимо, а я провожу жизнь в лености и бездеятельности», на что Наум отвечал: «нет, владыко святый, твои труды весьма велики и богоугодны; и меня особенно радует то, что ты начал учить наших священников корельскому языку, чтобы они могли учить наших земляков на корельском наречии; русский язык редкие из них понимают. Это хорошо; до тебя этого не было». Во время такой беседы зашумел сидевший за дровами петух, и преосв. Игнатий спросил: «для чего у тебя петух?». «С ним жить, владыко, очень полезно: как он запоет ночью, вот и вспомнишь Петра Апостола, как он гласом петела пробудился к плачу о своем грехе…». Преосвященный весьма полюбил старца и приходил к нему в другой раз для прощания. Преосвященный Варлаам питал особое расположение к старцу и посылал к нему просфоры и письма, прося молитвенной помощи в управлении вверенною ему паствою.

Наум не имел дара слова, но простые и краткие наставления его, взятия с опыта, исполненные силы и духа, производили глубокое впечатление на того, кто искренно искал у него совета. «Келья – та же пустыня», говаривал Наум сетующим о пустынном безмолвии. В самом дел, живя в многолюдстве, он, кроме своей, не бывал ни в одной братской келье; любя одинаково всех, не питал ни к кому особеннаго пристрастия; и постоянно погруженный в заботу о своем спасении, ко всему казался равнодушным. При таком настроении, действительно, и среди людей можно быть, как в пустыне.

«Читай Псалтирь, одну Псалтирь», советовал он ученым и неученым, и не похвалял читающих много книг. Видно, что он был вполне проникнут учениемъ о Псалтири великих отцев Церкви, как изложено в предисловии к церковному изданию книги псалмов.

Находящимся в послушаниях и не имеющим возможности бывать при церковных службах, Наум говорил, что «с памятью о Боге усердное отправление всякого труда равно церковной молитве; то и другое равно благоугодно Богу и нам полезно». Наемных людей, живущих за монастырем, и от утра до ночи занятых работами, он увтещавал, вставъ от сна, полагать с молитвою к Богу какое либо число поклонов. Вероятно, и сам старец поступал так в первые три года монастырской жизни. Всем вообще инокам и мирянам, спрашивавшим у него, как спастись, обыкновенно говаривал: «спрашивай у своей совести, слушайся ея, и она наставит тебя на путь спасения».

С любезностью приветствуя новопостриженных, он увещевал их с внешним пострижешем власов отложить все пожелания и страсти тела и души, – «очи удалять от празднословия и клеветы, чрево от невоздержания; руки от худых дел, а ноги чтобы знали два пути – в церковь и к послушанию, и особенно оберегать ум и сердце от греховных помыслов, и таким образом всецело прославлять Бога в душах и телесах наших».

Наум считал иноческую жизнь выше мирской, и первую называл царством, а последнюю состоянием рабства. «У монахов два царства: они царствуют здесь, и по смерти надеются царствовать», так восклицал он, при виде иноков, свободных от многопопечительности мирской и от всяких соблазнов и поводов к греху, в тихом пристанище служащих Богу в подвигах молитвы.

Испытав в жизни своей скорбь и тесноту, Наум обладал особенною способностью утешать изнемогающих под бременем напастей и искушений. «Не скорби, брат; бедами и искушениями мы идем в царство небесное». Скорби он уподоблял буре, которая временно шумит, но скоро сменяется тишиною и спокойствием.

Поучительны были его наставления боримым плотскою похотью. В назидание им Наум разсказывал, какою ценою безстрастие досталось ему самому: «раз привели ко мне женщину, желавшую поговорить со мною; не долго была моя беседа с посетительницею, но страстный помысл напал на меня и не давал мне покоя ни днем, ни ночью, и при том не день или два, а целых три месяца мучился я в борьбе с лютою страстью. Чего не делал я? Не помогали и купания снеговые. Однажды, после вечернего правила, вышел я за ограду полежать в снегу. На беду заперли за мною ворота; что делать? Я побежал кругом ограды к другим, третьим монастырским воротам; везде заперто. Побежал в кожевню, но там никто не живет. Я был в одном подряснике и холод знобил меня до костей; едва дождался утра и чуть жив добрался до кельи; но страсть не утихала. Когда настал Филиппов пост, я пошел к духовнику, со слезами исповедал ему свое горе и принял епитимью; тогда только, благодатью Божиею, обрел я желаемый покой».

Очистив дух свой молитвою и постом, Наум удостоился видений и обладал даром прозорливости. Однажды пред утренею он шел с фонарем к часовне Преподобного Германа для возжения лампады и сподобился видеть самого Угодника идущим в мантии и клобуке от соборного храма в свою часовню; вслед за ним вошел Наум, но уже никого не видел. Поняв кого видел своими глазами, он всех увещевал ежедневно приходить к гробам св. Чудотворцев и целовать их раки. Из многих опытов прозрения Наума представим вниманию читателей некоторые.

В 1847 году весна была необычно холодна, в июне от полярных ветров море кругом Соловецких островов все еще было покрыто сплошным наносным льдом, и богомольцы, в другое время прибывающие в монастырь в начале мая, еще не появились. Однажды – это было 9 июня – архимандрит Димитрий, во время молебна Преподобным, стоя подле рак Угодников, в печали о боголюбцах плакал. Наум, по обязанности своей, читал канон Угодникам. Заметив слезы настоятеля, он спросил его тихо: «о чем, брат, плачешь?» «Как же не плакать», отвечал архимандрит, «видно за мои грехи Бог не дает тепла, и богомольцы страдают в море, истомятся, быть может, и воротятся домой, не побывав у Преподобных». «Полно, брат, малодушествовать», возразил Наум, и, указав в каноне Преподобным слова в 3-й песни: утешите напасти и бед смущение, продолжал: «видишь, им дана благодать помогать и спасать страждущих в бедах; они и пекутся о своих поклонниках, которые с верою и любовию стремятся к их святым мощам; и вот увидишь, что завтра же будут здесь все богомольцы». Потом прибавил: «каково-то в Анзерах? как будто тесно; гостиница не велика и келий мало; пожалуй, и хлеба не хватит; напрасно зимою не послали муки побольше.” С изумлением слушал архимандрит слова старца, которые однако же в точности исполнились. Богомольцы в числе не менее двух тысяч, отправившиеся из Архангельска в море на карбасах и встреченные на пути льдами, с большим трудом добрались до Анзерскаго острова; там в двух скитах гостиницы, кельи и все помещения переполнились гостями; встретилось и другое неприятное обстоятельство: народ на половину был без хлеба; скудные скитские запасы на прокормление неимущих истратились в два дня, а в монастырь послать за хлебом не было возможности. Тогда нашелся один смельчак, который с багром в руках, перескакивая с одной льдины на другую, перебрался на Соловецкий остров и принес в монастырь весть о печальном состоянии богомольцев. Эта весть получена вечером в тот день, в который происходила беседа Наума с настоятелем. Немедленно подана была из монастыря помощь, и на другой день богомольцы прибыли в монастырь.

По существующему обыкновению, жертвуемый береговыми жителями молодой рогатый скот отпускается в остров на вольное кормление, в продолжение всего лета. Однажды летом Наум приходит к наместнику и с настойчивостью просит, чтобы немедленно озаботился осмотром быков, пасущихся на острове. «Заботимся мы», говорил он, «о своем телесном спокойствии; надо позаботиться и о скоте; пустили молодых быков без всякого присмотра; легко случиться может, забредут куда либо и погибнут». Просьба старца осталась, однако, неисполненною. Спустя неделю, наместник, встретившись с Наумом, спросил: «что же, нужно пересчитать быков?» Покачав головою, старец отвечал: «теперь поздно». Что же оказалось? В одну из береговых изб, в 15 верстах от монастыря, в которой монастырские работники имеют пристанище во время уборки сена, зашли семь лучших молодых быков, и, поворачиваясь внутри, затворили за собой дверь и здесь от голода и жажды погибли.

В 1848 году монастырское начальство распорядилось поместить годовой запас купленной ржи, вместо амбаров, стоящих за монастырем, в одну из каменных башен, находящуюся в смежности с мельницей. Науму такое распоряжение весьма не нравилось. Когда же оно приведено было в исполнение, то он предлагал деревянный потолок башни заменить кирпичным сводом. «Бог весть», говорил он, «иногда сквозь доски польется ручьем вода на рожь, и она негодна будет на муку, а разве для солода». Думали, что старец заботится о предохранении ржи от дождя; но крыша и потолок башни находились в исправном состоянии, и потому, с этой стороны не виделось никакой опасности для хлебного склада. Но в том же году, в одну зимнюю ночь, вне монастыря, подле той самой башни загорелся лесопильный завод, а потом и шатер над башней и потолок над рожью; и вот, при тушении пожара, потекла вода ручьями на рожь, так что несколько сот четвертей ее нужно было обратить в солод.

Одна благочестивая архангельская купчиха, вдова пожилых лет, имевшая взрослых сына и дочь, пришла к Науму для благословения и назидания. Купчиха поклонилась ему до земли. «Богу должно кланяться, а не корельцу», сказал ей старец, и, отложив из висевшего над дверьми кельи снопа три ячменные колоса с зерном, подал ей, говоря: «вот тебе благословение; теперь их побереги, а после, когда будет нужно, сей, и от плода их корми своих дочерей». Неприятно было слышать такое наставление благочестивой вдове, не имевшей намерения вступать в супружество; однако же старческое слово оправдалось. Чрез 20 лет эта вдова поступила в монашество и впоследствии состояла игуменьей в Шенкурском монастыре, где от возделывания земли пропитывала духовных дщерей.

Наум не дожил до бывшего бомбардирования монастыря Англичанами, за два года пред тем переселившись в жизнь иную; но он предвидел опасности и беды, угрожавшие обители, и предсказывал их в неясных намеках.

Еще в 30-х годах, когда строились за монастырем деревянные гостиницы на возвышенных холмах, Наум замечал, что лучше бы было строить их под горою; тогда не задела бы их буря, не коснулась бы молния. Одна из этих гостиниц более всех зданий пострадала во время бомбардирования, быв прострелена ядрами, как решето.

В 1848 году, когда Россия, вспомоществуя Австрии, вступила в брань с Венгрией, Наум не переставал твердить о войне с Англичанами. Вероятно, и самые дальновидные политики в то время не гадали еще о восточной войне.

За год до смерти особенно усилились его попечения о сохранении монастыря от какой то великой опасности. Он начал нередко выходить на крепостную стену, даже в ночное время, и встречающимся говаривал: «как бы хорошо было, если б заложить все эти окна (амбразуры) толстыми кирпичами, а по стене, вместо деревянной крыши, сделать каменную сводом, и покрыть дерном. Бог весть, что случиться может?»” говорил он в пояснение своих опасений; вдруг взволнуются стихии, загремят громы, посыплется град, налетят молнии – далеко ли тут от беды?»

О сбережении хлеба он говорил: «хорошо бы хлеб схоронить в лес; выкопать там большую яму, ссыпать в нее хлеб и закрыть досками и дерном». После бомбардирования, в ожидании нового от неприятеля нападения, действительно, согласно с советом старца, хлеб свезен был в лес, и одна половина его положена в амбар, а другая в яме.

О сохранении рогатого скота, содержимого за монастырским проливом на Муксальмском острове, в 9 верстах от монастыря, он говорил: «лучше бы вам коров перевести на здешний остров, сделав для того из бревен большой плот, а для помещения их устроить широкую из досок загородку». «Для чего же», возражали ему слышавшие, – «там коровам гораздо привольнее и покойнее». «Ну, да после и опять туда же перевезли бы их», отвечал старец. Действительно, по предречении Наума, во время опасности скот былъ перевезен с Муксальмы на большом плоту на Соловецкий остров и помещен в загородке.

 «Завистливо смотрят эти Англичане на наших быков», говорил он одному иноку. Эти слова относили к тому, что Англичане, по торговым делам плавающие мимо Соловецких островов, могут видеть пасущийся по берегам скот. Но недавние события показали, что слова старца имели смысл предречения. Во время войны, Англичане, действительно, желали пользоваться монастырскими быками, и отправили в монастырь парламентера с требованием скота; получив же отказ, послали настоятелю пулю, думая подействовать на него угрозою.

Месяца за три пред смертью, идучи от вечерни, Наум остановился на паперти Преображенского собора, и, обратившись лицом на запад, долго смотрел вверх, как бы пораженный каким то ужасным созерцанием, и со слезами сказал: «очень жарко здесь будет».

Свои предречения о будущих опасностях Наум, обыкновенно, заключал благоговейною преданностью воле Божьей и несомненною надеждою на Его милосердие: «Бог милостив, и Угодники Божии сохранят свою обитель от беды и погибели».

Сохранилось в памяти потомства несколько случаев, показывающих, что Наум имел прозрение дел человеческих, в тайне совершаемых, и нередко обличал согрешающих, желая тем обратить их на путь покаяния и исправления. Однажды у двух братьев в разных кельях, после вечерни, было по собеседнику; между прочим празднословием речь клонилась к осуждению настоятеля, будто слабо управляет монастырем и проч. На другой день подходит Наум к одному из иноков и говорит: «о чем вчера вечером была у тебя беседа? Что архимандрит у нас слаб? Управлять не умеет? Мы с тобой лучше управили бы монастырем? А знаешь ли, что несть власть, аще не от Бога?» и проч. Изумленный обличением, брат просил прощения. «Бог простит», отвечал Наум, и подошел к другому иноку, в том же виновному, и стал говорить ему тоже. Но этот инок, имея пылкий нрав, оскорбился обличением старца и с горячностью стал доказывать справедливость своих мнений о настоятеле, высказанных им вечером. «Ну, так увидим», сказал Наум, «как будущий настоятель сломит твои рога». Не прожив года при новом настоятеле, этот инок был выслан из монастыря за строптивый характер.

Один из монашествующих разсказывал о себе следующий случай. «В бытность свою послушником, я похитил у одного богомольца несколько чаю и остался вне всякого подозрения; но оказалось, что, кроме Бога, есть и люди, знающие о моем проступке. Вскоре встретился я с Наумом, который, обращаясь ко мне с веселым видом, ласково заметил: «а что брат, ныне попиваешь чаек, и теперь у тебя его вдоволь, да спокойно ли у тебя на сердце?» Сказав это, старец медленно отошел от меня».

Два молодых послушника в церкви Преподобных, во время служения молебнов, скрылись в алтаре за иконостасом и пустословили. Вдруг вбегает Наум и, отыскав за иконостасом празднословцев, говорит им: «что вы делаете? смотрите, какой чад идет отсюда; вы закоптите весь иконостас; вот вас Преподобные!»

Многочисленые опыты вразумления и вспомоществования Наума страждущим душевными недугами; но не мало он помогал и в немощах телесных. Монах И., по ремеслу сапожник, страдал глазною болезнью, так что не в силах был чем либо заниматься. Наум пользовал болящий глаз маслом от лампады; зрение исправилось, и до самой смерти этот инок не переставал отправлять послушание.

Послушник М. (впоследствии иеромонах), во дни новоначалия, исправляя послушание на скитском дворе, был сильно избит дикою коровою; поднятый в безчувственном состоянии, с разбитою головою, ранами на лице и повреждениями на теле, он был отправлен для врачевания в монастырь. В то время, как происходило это несчастие с братом, Наум начал говорить: «как осторожно надо обходиться с коровами; оне по своему безсмыслию изувечат и того, кто за ними ходит и их питает». Послушник М., почитавши Наума, по прибытии в монастырь, прежде врачевания, пошел к нему, и лишь только вступил в коридор, где находилась келья старца, как сам старец вышел к нему навстречу и с веселым видом принял его. Не допустив послушника высказаться о несчастии, Наум тотчас спросил: «что, брат, веруешь ли, что Богу все возможно, что Он может исцелить и твои недуги?» На утвердительный ответ опять спросил: «твердо ли и всем ли сердцем веруешь, что для Бога нет ничего невозможнаго?» После вторичного подтверждения, Наум налил в деревянный ковш воды и, перекрестив, подал, говоря: „пей во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Послушник выпил. «Пей и еще». Послушник с решимостью отказался от третьего приема, говоря: «не могу более пить». Тогда старец вылил третий ковш на голову его, сказав: «во имя Святыя Троицы будь здрав». Вода с головы полилась на шею и по всему телу, и с тем вместе страждущий почувствовал себя совершенно здоровым; раны на голове вскоре зажили, и, чрез несколько дней, послушник снова возвратился к своему делу.

В заключение повести о проявлении благодати Божией, действовавшей в Науме, представим сказание о событии, в котором видна сила его молитв о требующих его помощи.

Соловецкий иеромонах Г., ездивший на богомолье, возвращался в монастырь с поморцами на судне, нанятом в Архангельске; но противные ветры задерживали плавание и много дней плаватели стояли без движения в устьях Двины. Между тем приближался в монастыре праздник преподобного Савватия (27 Сентября) и иеромонах Г. весьма оскорбел душою, что не может прибыть в монастырь к памяти св. Угодника. Вечером за день до праздника, стоя на палубе и обратившись лицом к монастырю, он начал молиться: «святые Чудотворцы, Зосима и Савватий, призрите на меня, раба своего, и благопоспешите мне своею помощью достигнуть мне вашей обители к дню праздника». При этом он вспомнил о Науме, и, мысленно обращаясь к нему, сказал со слезами: «ты ежедневно находишься в храме св. Угодников и читаешь пред их святыми мощами канон; умоли их, чтобы услышали мое желание и удостоили меня торжествовать с вами светлый день их праздника».

Прошла ночь, и утром вдруг он слышит, что кормчий велит поднять паруса. Попутным ветром они скоро переплыли 300-верстное пространство, и вечером того дня иеромонах Г. высадился с морского судна на Соловецкий берег, в 15 верстах от монастыря. Не думая о покое, он пешком поспешил в монастырь и прибыл сюда к самой литургии». «Вот, брат», сказалъ ему Наум, здороваясь в церкви пред литургией, «в самый раз попал домой: в праздник, да и к литургии». «Да», ответствовал Г., «молитвами Угодников Божиих». «Это правда», сказал старец, «но меня зачем поминал? Вспомни Архангельское устье, как ты там молился? Я земля и пепел, а какие от меня молитвы? Однако ж об этом никому не говори, покуда не умру; а теперь иди и молись Богу и Его Угодникам».

Как догорающая свеча, исполненный дней, Наум приближался к концу земного странствования. За два года до смерти он опасно заболел, и несколько дней не выходил из кельи. «Бог даст», говорил он, «еще поправлюсь». Действительно, он скоро поправился на этот раз и по прежнему обратился к трудам. Как бы предсказывая свою кончину, он сказалъ архимандриту Димитрию: «ты прежде меня умрешь», хотя архимандрит был моложе Наума десятью годами. 1852 года, в августе, когда архимандрит отправлялся в Архангельск, Наум, провожая его, шел до самой пристани, к удивлению всей братии. Целуясь в последний раз с своим настоятелем, в скорбном расположении духа он сказал: «прости, далекий тебе предлежит путь»; и смотря на отплывшее судно, проговорил вслух окружающим: «нужно бы взять с собой своих досок; в дороге может случиться и нужда в них», намекая, как после стало понятным, на потребность в гробе. Чрез две недели архимандрит Димитрий скончался в Архангельске и тело его было привезено в монастырь для погребения. На место его был назначен Югской пустыни архимандрит Варфоломей; но как зима прекратила сообщение с берегом, то осталось для иноков неизвестным, что Варфоломей отказался от настоятельства. Любопытствуя знать, где Варфоломей – в Югской пустыне, или уже в Архангельске, братия спрашивали Наума. Но старец отвечал: «давно живет в Архангельске, – такой высокий ростом». Это предсказание оправдалось назначением в Соловецкий монастырь, по причине отказа Варфоломея, настоятелем архимандрита Александра; в то время бывшего протоиереем Соломбальского собора.

1853 год был последним в жизни Наума. Впрочем, он до последних дней ходил в церковь, не оставлял своих трудов, и, судя по его бодрости, даже нельзя было предполагать близость его кончины. Дня за четыре до смерти братия заметили болезненное изнеможение его, но сам больной, едва передвигая ноги, ходил в церковь. За два дня пред смертью, пришедши к вечерне, он с большим трудом мог зажечь свечу пред иконою Божией Матери, заметив подошедшему на помощь ему иноку: «в последний раз сам зажгу». После этого он не был уже в церкви.

Хотя и были приставлены к нему два послушника, но он сам служил своим малым потребам. За сутки до кончины, около полудня, он вышел к озеру, и, опустившись в воду по грудь, долго стоял, не имея сил выйти на берег, пока проходивший мимо монах вывел его из озера и привел в келью. В тот же день вечером совершено над ним святое Елеопомазание, а утром на другой день после ранней литургии он причащен Св. Таин.

В последние минуты жизни он тихо и невнятно творил молитву, едва двигая устами и дрожащими перстами правой руки быстро перебирая четки. Многие иноки приходили к нему для прощания и безмолвно кланялись ему, не нарушая последнего его молитвенного подвига.

В два часа по полудни большой колокол возвестил братии о преставлении старейшего их собрата, 62 года с неослабною ревностью трудившегося для своего спасения. Старец Наум скончался 1853 года июня в 10-й день. Все братия собрались помолиться о упокоении души его; было довольно и приезжих богомольцев. 12 июня заупокойная литургия и отпевание, за небытностию архимандрита, совершены были наместником монастыря с братиею. Пред отпеванием произнесено было надгробное слово, во время которого проповедник и братия не могли удержаться от слез. По желанию всей братии могила устроена внутри монастыря, за алтарем Преображенского собора, близ усыпальницы Преподобного Зосимы, – почесть, которой удостоиваются одни настоятели. На могиле его положена каменная плита, на которой начертаны слова: «блажени мертвии, умирающие о Господе!.. Ей, глаголет Дух, да почиют от трудов своих».

Был ли пострижен Наум, неизвестно. Архимандрит Досифей, встретившись с ним однажды, спросил: «желаешь ли пострижения в мантию? Я намереваюсь представить Св. Синоду о разрешении на твое пострижение». «А разве я не монах? А это что на мне?» возразил Наум, указывая на клобук и рясу. После этого Досифей, а за ним и другие настоятели не думали о представлении его к пострижению. Впрочем, все полагали, что он пострижен кем либо келейно, и потому по смерти положили его в гроб в мантии.

Иеросхимонах Матфей

Происхождение. – Жизнь в мире. – Поступление в монастырь. – Пономарство. – Священство. – Казначейство. – Келейныя занятия. – Схима. – Болезнь. – Кончина.

Матфей был из купцов города Вологды и родился в 1777 году. Сорока пяти лет он поступил в Соловецкий монастырь. Но еще живя в мире, он проводил благочестивую жизнь, хранил себя в девстве, и целомудрии, любил принимать странников и с любопытством разспрашивал их о св. обителях и монастырском подвижничестве. Занимаясь торговлею, он не пропускал ни одной службы церковной; с первым ударом колокола запирая свою лавку отправлялся в церковь. О честности его, чуждой малейшего лихоимства, знали даже отдаленные деревенские жители, и с терпением ожидали его выхода из церкви для покупки у него необходимых предметов. «Вот придет Матфей из церкви, и у него купим сходнее и без обману», – говорили простолюдины.

Много лет он состоял церковным старостою и в это время изучил в совершенстве церковный устав, так что каждую службу по постной и цветной триодям твердо знал на память. По вступлении в монастырь сперва проходил должность пономаря, потом, как опытный в торговых делах, был сделан закупщиком, а по принятии священства был определен в должность казначея, которую и проходил 10 лет. От юности приучив себя к воздержанию, он во всю жизнь не употреблял вина и чаю, не мылся в бане, и вкушал пищу однажды в день, и всегда в трапезе. Никогда не случалось, чтобы он опустил какую либо и малую церковную службу, даже и в преклонной старости; приходил в церковь всегда к началу и никогда не выходил до окончания; во время чтения кафизм никогда не садился, несмотря на монастырский обычай. От продолжительных стояний церковных и келейных ноги его опухали и раны на них не заживлялись. По этой причине он не мог носить и сапогов, а ходил в широких башмаках но никогда не лечил ног и никому не говорил о своей болезни. В келье своей постоянно занимался душеспасительным чтением и списыванием того, что казалось достойным внимания и памяти. Многие десятки книг аскетического содержания, в то время еще не изданных печатно, он списал своею рукою и полууставным почерком. Этими книгами доселе пользуются ищущие спасения. Исполняя в точности келейное правило, он имел обычай полунощное время посвящать на чтение Евангелия. Постоянно проникнутый благочестивыми чувствами, он имел умиленный вид, стоял при церковных службах с поникшею головою, внимая чтению и пению.

Матфей был строгим ревнителем церковных законоположений и убеждал поющих и читающих совершать службы со всею точностью и должным благоприличием.

Все настоятели обращались к нему с уважением и пользовались его опытностью и благоразумием; а братия смотрели на него, как на образец подвижничества. 1849 года он постригся в схиму, и с того времени оставил священнослужение; причащался Св. Таин в ряду с прочею братиею пред алтарем; даже не благословлял никого по священнически. Любя протяжное столповое пение, он ходил на службы в собор, не тяготясь, но радуясь их продолжительности. За несколько лет до кончины у него закрылся один глаз, вследствие чего, не имея возможности заниматься списыванием книг, во избежание праздности, стал вязать шерстяные четки для братии и богомольцев. Во всю жизнь не пользуясь братскими услугами, он молил Бога, чтобы и при кончине своей не безпокоить кого либо, – и желание его исполнилось. За два дня до смерти, он был еще на утреннем пении в соборе, но от крайнего изнеможения вышел из церкви до окончания службы. На другой день братия пришли в келью для совершения над ним таинства Елеопомазания. «Меня уже соборовали», сказал старец, видя в келье приготовление к Елеопомазанию. «Кто же тебя соборовал?» «Вот недавно приходили из собора иеромонахи молодые и благообразные, и меня соборовали». «И мы особоруем; ведь это таинство повторяется», – возражали ему братия, и совершили над ним Елеопомазание. Старец мог еще стоять на ногах. Приготовляясь на утро к принятию Св. Таин, он не допустил ученику своему, монаху Палладию, остаться на ночь в его келье, желая сам, и без свидетелей, прочесть последование ко св. Причащению; но утром найден лежащим в епитрахили пред налоем. С благоговением стоя на ногах, он причастился Божественных Таин, и чрез несколько часов почил с миром о Господе, 1857 года, сентября 25 дня, имея от рождения 82 года.

Схимонах Герасим

Происхождение и жизнь в мире. – Удаление в Никандрову пустынь. – Странствование по св. местам. – Прибытие в Соловецкий монастырь. – Пустынная жизнь. – Пребывание в монастыре. – Смерть.

Георгий родился и сначала жил в городе Карачеве, Орловской губернии, имея жену и детей. Овдовев, он удалился в пустынь, в брянских лесах, к старцу высокой жизни Арсению, пришедшему с Афона. Вскоре оба пустынника перешли в Псковский уезд, к Никандровой обители. Здесь Георгий принял от своего старца монашество, с именем Герасима. Похоронив своего наставника, Герасим один подвизался в посте и молитве. В воздаяние за всецелую преданность Богу, он сподобился над собою видеть дивные опыты Божественного Промысла, подающего потребное тем, которые ищут только царствия Божия. Раз случилось у него оскудение в хлебе, и, пробыв без пищи 12 дней, Герасим хотел идти в селение за пищею; но утром следующего дня, в преддверии своей кельи, неожиданно нашел ячменный хлеб, великий и теплый, которого было достаточно ему на пропитание на долгое время. Распалась от ветхости срачица его, и, не имея другой, пустынник долгое время оставался нагим; но в один день вдруг очутилось пред кельей полотно, которого было довольно ему на устроение одежды. Много он терпел напасти от бесов, старавшихся разными привидениями поколебать его терпение, но молитвою Иисусовою и чтением псалмов он прогонял демонскую силу; а умиленным чтением акафиста Пресвятой Богородице удалял от себя уныние и отчаяние. Два раза он выходил из своей пустыни и странствовал по святым местам России, – был в Киеве, Почаеве, Тихвине, даже оставался жить в двух монастырях (Арзамасском и Дымском), но, не находя покоя духу своему, снова возвращался в пустынь, томимый жаждою полного безмолвия. В 1823 году Герасим прибыл в Соловецкий монастырь при архимандрите Макарии, и, как муж духовный, опытный в подвигах отшельнической жизни, получил благословение на пустынное житие. Сначала он, около 5 лет, жил в 10 верстах от монастыря в земной пещере, питаясь в сутки горстью сухарей и непрестанно упражняясь в молитвенном труде. Потом, по желанию братии пользоваться его беседами и по преклонности лет, он был переведен ближе к монастырю в новоустроенную келью. Когда же чрез два года эта келья сгорела: он поселился с учеником своим Памфилом в Филипповской пустыне, где ныне устроена церковь Живоносного Источника. Учитель и ученик подвизались вместе, восходя от силы в силу духовного совершенства посредством молитвы, и упражняясь в делании малых сосудов для соленых сельдей. В 1845 году, по причине изнеможения сил и притупления зрения, Герасим переведен в монастырскую больницу. Как младенца водили его к богослужению, которого он никак не хотел оставлять. В то время было ему более 100 лет; но память ему не изменяла, и приятно было беседовать с ним, как с пришельцем из иного мира, касавшимся воспоминаниями своими царствования императрицы Елизаветы Петровны. Глубоко назидательны были его беседы о подвижничестве, дышавшие редкою простотою и состоявшие в кратких изречениях, в которых давало себя чувствовать какое то особенное духовное помазание. В последнее время старец казался совершенным младенцем; не заботился о том, в рубашке ли он, или нагой, и, забывая о временах дня, спрашивал вечером, отошла ли утреня, а утром, звонили ли к вечерне; но молитвенное расположение не оставляло его никогда. Случалось, что в беседе с братиею, среди разсказа, он вдруг останавливался и начинал произносить молитву Иисусу. 1848 года, октября 28 дня, Герасим почил о Господе, имея от рождения 108 лет.

Монах Памфил

Жизнь в пустыне. – Опыт повиновения. – Подвиги. – Видения. – Жизнь в монастыре. – Прозорливость. – Кончина.

Старец Герасим воспитал в своем ученике Памфиле инока, превозшедшого даже своего учителя духовным преуспеянием. Памфил, по занятию своему в монастыри, был бочар и колесник. Вверив себя в безусловное послушание своему старцу, он во всю жизнь свято исполнял завет послушания и ничего, до малейшей вещи, не делал без благословения наставника. Но преткновения и погрешности неизбежны в жизни каждого человека. Однажды он получил из рухольной палаты для опоясывания кожаный ремень с железною пряжкою, не взяв на то позволения у старца. Старец оскорбился самоволием ученика, и, заметив в нем довольство и радость о приобретенной вещи, взял у него ремень, а для опоясывания дал ему толстую веревку; послушный ученик опоясывался веревкою до самой смерти, лет 20-ть. Многие годы Памфил прожил с Герасимом в пустыне, занимаясь деланием бочонков, и если когда не успевал исполнить назначенного старцем урока, то лишаем был в тот день и обеда. Велики были его молитвенные подвиги. Просветив молитвою мысленные очи, он и телесными очами сподобился видеть сверхъестественные явления. Неоднократно он видел явление церкви на том месте, где ныне поставлена церковь Живоносного Источника, и сообщал о том тогда же своему старцу. Иногда в темную ночь он видел необыкновенный свет, озарявший окрестность их пустыни. Но ему запрещали обращать внимание на такие явления, чтобы не подпасть обольщению духовной гордости. Не напрасны были эти мудрые предостережения. В одну ночь, стоя на молитве, он поражен был страшным видением, и от насилия ли бесовского, или от одного страха, лишился чувств, и на утро найден был безчувственно лежащим на полу. «Я видел тогда», говорил Памфил впоследствии, «стоящего пред окном человека с огненными глазами, дышащего пламенем; он просился на ночлег; потом вся келья наполнилась черными воронами, которые с громким карканьем летали и кружились вокруг меня». С этого времени у него закрылся один глаз и искривилось лице. Оставив пустыню, Памфил теперь большею частью жил в монастыре, занимаясь обычным рукоделием; в слезных молитвах он проводил иногда целые ночи, рыданиями пробуждая близ живущих: в полночь отправлялся в братскую трапезу и там продолжал молиться до утрени пред образом Тихвинской Божией Матери. Всегда молчаливый и молитвенно сосредоточенный, Памфил имел расположение духовное и почтение к одной юродивой женщине, по имени Христине, которая часто посещала монастырь. В одно время он пошел на пристань, сказывая встречавшимся на пути: «Христина едет, иду ее встречать». Но и Христина, находясь еще далеко от монастыря, объявила соплавателем, что на встречу им выйдет монах. С взаимным уважением встретились друзья на берегу и лобызали друг друга в рамена. До самой своей кончины он не преставал обращаться к своему старцу, поверяя ему тайны своей совести и прося наставлений в затруднительных случаях. Вся его жизнь была непрерывным подвигом молитвы и труда, от которого он успокоился сном смерти, прежде старца своего, в 1845 году, сентября 8 дня. По смерти лице его совершенно исправилось от искривления, и в удивление всем сделалось благообразным и радостным.

Схимонах Зосима

Жизнь в монастыре. – Нестяжательность. – Подвиги. – Кончина.

Вся монастырская жизнь Зосимы, происходившего из чудского племени, протекла в неутомимых трудах, строгом воздержании и примерном нестяжании. Живя в монастыре, он не держал никогда в руках денег и не принимал кружечного награждения, которое в небольшом количестве дается инокам для необходимых келейных нужд. Голгофский строитель, желая искусить твердость его обета – не прикасаться к деньгам, – велел однажды положить горсть медных и серебряных монет на тропинке, по которой нужно было Зосиме идти в скит к праздничному бдению. Увидев деньги, Зосима бросился в сторону и завяз в болоте, по которому пролегала тропинка. Он готов был почесть этот случай за искушение бесовское, желая лучше измараться в грязи, чем дотронуться до ненавистного металла. Тогда вышли из засады двое искусителей и объяснили, в чем дело. «Не знал я этого», отвечал простосердечный Зосима, «иначе побросал бы ваши деньги в болото». В келье нестяжательного инока не было ничего излишнего; кроме мантии и клобука у него было только две одежды, – зимняя, простой полушубок, и летняя – серый кафтан. Таким образом, уходя из кельи, Зосима уносил с собою все свое именье, подобясь птице, при перемене места, не оставляющей за собою ничего. Во всю 47-летнюю жизнь в обители, летом он трудился в звериной и рыбной ловле на тонях Троицкой и Кирилловской, а зимою занимался вязанием сетей. Ночи нередко он проводил в слезной молитве. Зная о его ночном бодрствовании, братия просили его будить их в известный час, и он исполнял эти просьбы с удовольствием и неопустительно, хотя и не было у него в келье часов. Пред смертью, заболев, он отрекался от схимы, чтобы по выздоровлении имел возможность обратиться к обычным трудам в пользу обители. Кончина его последовала на другой год, после известного бомбардирования монастыря Англичанами, когда иноки все еще не были безопасны от вторичного нападения врагов. Умирающий старец, увещевал остающихся в живых братий не предаваться малодушию, при виде опасности, уверяя, что по молитвам Преподобных, Бог не попустить более оскорбить святое место. Оставшееся после него имущество состояло в одном только поясе. Схимонах Зосима почил 1855 года, июня 23 дня.

Иеросхимонах Иероним

Жизнь в мире. – Поступление в Хутынь монастырь. – Иеромонашество. – Служение при Московском Синодальном доме. – Пребывание в Черноморской Николаевской пустыни и в Новгороде. – Заключение в Петропавловскую крепость. – Отсылка в Соловецкий монастырь.- Кончина. – Наставления его о священстве, о добротолюбии, о схиме, о молитве.

Иероним, в мире Иерофей Лукин, сначала состоял в гражданской службе с 1782 по 1795 год; потом поступил в Новгородский Хутынь монастырь, где в 1799 году пострижен в монашество. В иеромонаха он рукоположен в 1808 году в Московском Новоспасском монастыре, после чего служил при Московском Синодальном доме. Во время нашествия Французов Иероним трудился при отправлении из Москвы патриаршей ризницы и, выехав с нею, не имел времени сохранить свое имущество. По окончании войны он перешел в Черноморскую Николаевскую пустынь Екатеринославской епархии, а чрез четыре года переместился в Новгородскую епархию. Будучи близко знаком с Фотием, впоследствии Юрьевским архимандритом, а в то время законоучителем кадетскаго корпуса, Иероним узнал от него о распространении в обществе масонства и противных православию учений, и решился донести правительству. За это донесете он послан был в Петропавловскую крепость, из которой 1830 года переведен под строгий надзор в Соловецкую обитель. Иероним со слезами принял объявление о выводе его из Петропавловскаго каземата. «О чем ты плачешь», спросил его комендант. «Поверьте», отвечал узник, «я не нашел лучше сего места для иноческаго подвига». Хотя Иероним и не учился в школах, но, при обширном уме, он сам образовал себя духовным чтением и беседами с духовными старцами, с которыми приходилось ему встречаться на жизненном пути. Он имел увлекательный дар слова и редкую силу убедительности; советы его были особенно полезны для боримых помыслами и смущаемых совестью. Наставления его, основанные на опыте, были истинным врачевством духовным. В последнее время он вел дневную запись своих мыслей, представляющую много любопытных психологических данных. Иеросхимонах Иероним почил с миром о Господе в Анзерском ските 1847 года, сентября 23 дня, 82 лет.

Извлечения из рукописей старца Иеронима, представляемые вниманию читателя, познакомят с направлением духа и образцом речи его.

О священстве. В древние времена монахи проводили жизнь безмолвную и уединенную; поэтому, в патериках редко упоминается о священноиноках. Ныне же в обителях священноиноки умножились для отправления священнослужения, и иные скучают о лишении прежнего безмолвия. Об этом я неоднократно беседовал с искусными отцами, и слышал от них следующее: монахи, оставшиеся в безмолвии и уединении, получали утешение душам своим от молитвы Иисусовой, совершаемой умом в сердце, и то при искусных и не прелестных наставниках; потому что некоторые упражняясь в этой молитве, по неискусству и самочинию, подпали прелести диавола и болели иногда неисцельно. Монахам же, пребывающим в священстве, нет никакой прелести: потому что освящение от Христовых Таин непрелестно и действенно для приемлющего с верою. Те же отцы говорили мне, что награда, даруемая от Бога иноку, усердно пребывающему в священстве, несказанна. Потому, говорили отцы, не скорбите, что не безмолвствуете, подобно прежним пустынножителям; но благодарите Бога, сподобившего вас священства. Цель их и ваша одна и та же: нравственное совершенство. Те полагали восхождения в сердцах своих; вы же полагаете в церквах Божиих. Они шли от силы в силу, – от силы деяния в силу видения. И вам предлежит тот же путь идти от силы веры в силу видения умнаго. Писано: «пойдут от силы в силу и явится Бог богов в Сионе» (Пс. 83, 8). У тех Сион в сердце; у вас в церкви на престоле. Здесь умным оком узришь в священнодйствии всю Святую Троицу: Отца – приемлющого св. дары, Сына приносимого, и Духа Святого – Содетеля и Совершителя их. И так, друг, когда стоишь у престола в священнодействии, не пари мыслию к облакам, взыскуя Бога. Он пред тобою есть и будет во веки. Такого боговидения сподобишься, когда вменив в уметы все земное, будешь жить на земле небесною жизнию. Вот тебе, священноинок, награда на земле, о будущей же по этой суди.

О добротолюбии. Какой человек сыщется, могущий научить нас собеседованию с Иисусом в своем сердце так, как учит Добротолюбие? Едва ли кто из самых великих мудрецов века сего может взяться за это дело. Без Бога жить скучно. Христос сказал: «без Мене не можете творити ничесоже» (Ин. 15, 5). Следовательно, Он объявил нам Свою волю: быть нам с Ним неразлучно. Поэтому св. отцы оставили нам в Добротолюбии наставления, как соединяться с Богом умом в сердце. Хотя в некоторых монастырских библиотеках есть выписки из тех же св. отец, сделанные прежде издания Добротолюбия, но они очень кратки. До издания Добротолюбия, желавшие учиться Иисусовой молитве ходили в Молдавии в Нямецкий монастырь к истинному учителю Иисусовой молитвы, старцу Паисию Величковскому, и там получали наставления, и согласно с ними жили в России. Таковых людей я видал. Ныне же, по издании Добротолюбия, для желающих заниматься умною молитвою открылся удобный случай, потому что все козни диавола в этой книге объяснены. Сердечная молитва есть дар Божий, а не человеческая хитрость. Обращаясь с искусными молитвенниками, я насмотрелся, как они занимаются этим деланием; совершенно верую и чистосердечно возвещаю, что это делание душеполезно, но только требует совершенного безмолвия. И те люди лишаются этого делания, которые вдаются в какое либо хлопотливое занятие. Во первых, как мне говорили искусные старцы, надобно устами творить молитву по четкам, например хоть сотню раз наедине в келье, так чтобы и мысль наша внимательно прислушивалась к словам молитвы, чрез что будет впечатлеваться молитва в памяти. Надобно тогда беречься от всякого помысла и мечтания; если же без помысла не возможешь исполнить сотни, то опять начни и постарайся исполнить ее без помыслов. Это наша азбука; с нея мы начинаемъ все, говорили старцы. И если кто навыкнет, может и более ста раз творить молитву, не внимая помыслам. Я послушал этих старцев и уже слишком сорок лет учусь умной молитве, и благодарю Господа моего Иисуса Христа за навык.

Упражняющийся в Иисусовой молитве не пренебрежет церковною службою. Он прежде всех спешить в церковь и последний исходит. Одни самочинники пренебрегают церковную службу. Я лучше хочу сказать в церкви одно: «Господи помилуй», нежели прочитать в келье на воздух всю Псалтирь.

О схиме. Мантия есть предобручение схимы. Следовательно, каждому монаху, имеющему мантию, прилично принимать схиму. Но ныне истинное понятие о схиме почти совсем исчезло. Многие монахи не принимаюсь схимы, боясь великого правила относительно пищи, пития и поклонов. Но такую недостаточность понятий должно исправлять с разсуждением. Схима есть отложение ветхой жизни, то есть состоит в том, что один инок одним умом своим, в безмолвии, в сердце своем, упражняется в молитве Иисусовой. Схимник должен употреблять пищу и питие легкие, а не грубые, чтобы не получить болезни; он может или должен и поклоны класть, сколько ему Бог поможет, а не счетом или назначенным числом. Если схимник не довольно сведущ в писании, должен упражняться в чтении божественных и отеческих книг, но не приводить чрез это ум в разсеяние. Когда же Бог даст подвижнику молитву духовную, духовно в сердце совершаемую, тогда уже не оставлять ее, доколе сама собою не престанет, и молиться ею со смирением, отнюдь ничем в то время не занимаясь. Схимник есть истинный и буквальный исполнитель заповеди – любить Бога всем сердцем, умом, крепостию, всею мыслию, всею душою. Схимник может быть уподоблен серафиму, по горячности любви к Богу. Ныне понуждают схимника заниматься совсем не свойственным делом (продавать свечи, собирать с кошельком деньги, молиться и служить молебны, стоять на определенном месте на показ мирянам). Мастеру золотых и бриллиантовых дел дают в руки железные клещи и молоток и заставляют ковать гвозди. Схимник есть вместилище Духа Святаго, приятелище многих духовных дарований, столп православия, живая как бы копия с Господа Иисуса по человечеству. Да не помыслит кто, что я по пристрастии так высоко сужу о схиме, – это истина.

Благодать Духа, вселившаяся в сердце, умудрит его более всякой науки. Если же кто после внешнего образования подклонит свою выю благодати Духа, такой может сделаться премудрейшим между премудрыми, какими были Апостол Павел, Иоанн Златоуст, Василий Великий.

О молитве. Многие, пребывая в страстях, тщатся стяжать благодать от Иисусовой молитвы. Если в какой бочке держали деготь, согласится ли кто, и по испразднении дегтя, влить в нее благовонное масло? Так и сердце, в котором гнездились или гнездятся еще страсти, скоро ли примет в себя благодать Святого Духа? Поэтому, постараемся прежде очистить сердце от дегтя страстей, и потом уже можем надеяться получить лучшее.

Прежде молитвы Иисусовой, подобает испросить у Бога прощение прегрешений и умертвить в себе ярость и похоть. Тогда сам Бог будет тебе учителем в молитве сердечной. Сердечная молитва есть дар Божий, подаваемый возлюбленным рабам Божиим; сподобляется сего один из тысячей. Мнится мне, что одна молитва Иисусова, без делания заповедей, быть не может. Как некоторые думают, что они молитвенники, и учат других молитве Иисусовой, ни мало не заботясь об исполнении заповедей Господнихъ?… Еще: и всесвятое Его имя (Иисус) должно часто произносить устами. Хорошо строить храмину с основания, а не с крыши. Писано есть: мельзи млеко, и будет масло. То есть: поговори молитву Иисусову устами подольше, заговорить и сердце. Возлюби количество и придет качество; то есть: после долгого и многолетнего пребывания в устной молитве, стяжешь сердечную. Кто же сначала учит, или учится творить молитву в сердце, тот, видно, и устами творить ее не умеет. Божия благодать приходить не заметно. Иногда благодать дается подвижнику в начале подвига, а иногда под конец жития.

В Соловецкой и Анзерской книжницах, есть много письменных сборников. Из них видно, что и здесь были прежде молитвенники Иисусовы. Теперь же эти сборники спокойно лежат в библиотеках.

Не мни кто либо, чтобы ныне не было сподобившихся дара умной молитвы. В Гороховском Николаевском монастыре, жил монах о. Амвросий, бывший учеником Паисия Молдавскаго. Амвросий, не далеко от монастыря, в селении, имел друга, художеством иконописца, именем Афанасия. Однажды Амвросий ночевал у Афанасия, расположившись для сна на дворе, Афанасий ночью, выйдя на двор, увидел Амвросия стоящим на коленях и молящимся, и лице его сияло необыкновенным светом. Афанасий ужаснулся; когда же заметил это Амвросий, закричал: «не верь, не верь: это прелесть»; потом не велел сказывать виденного никому. Это слышал я от самого Афанасия. У Амвросия в том же монастыре был также сподвижник и ученик Паисиев, имевший не меньшую благодать, именем Афанасий.

Излишним считаю говорить о богоугодной жизни схимонаха Василиска Валаамскаго. Василиск был представлен митрополиту Гавриилу, желавшему видеть его.

Я знал в Москве простого мужа Гр. Фед–ча, по прозванию Гончара. Он был знаком митрополиту Платону и пользовался его расположением. Однажды между разговорами о спасении, Гончар сказал Владыке: «научи меня молиться». Платон велел ему творить молитву Иисусову. Послушал Гончар, начал творить молитву и потом просил у Платона дальнейших наставлений. Владыка послал его в Пешношский монастырь к иеромонаху Самуилу. Пошел к нему Гончар, посоветовался, и возвратился домой в крайнем молчании; оставил всю домашнюю заботу; устроил себе в доме укромный чуланец; поставил в оном образ с лампадкою и начал безмолвствовать. В церковь же ходил всегда и был до смерти церковным старостою. За смирение и мидосердие к нищим, Бог явил ему его кончину.

В Отенском Новгородском монастыре был известный мне любитель безмолвия и сердечного трезвения, монах Патермуфий. Он жил в Отне, пока народу ходило туда мало; когда же провели туда новую широкую дорогу от Новгорода, Патермуфий бежал, и начал жизнь юродственную. Митрополиъ Гавриил, уважая его, позволил пребывать, где захочет. И жил он в Новгороде и Петербурге, где попало, и часто по ночам при церквах молился. Ходил в чем попало; я видал его сидящим на распутиях с несколькими в руках копейками, как бы милостынею; но что ему давали, все раздавал нищим. Иногда видал в Хутынском Ореховском саду, сидящего суток трое и сильно искусанного комарами. Он тридцать лет ни с кем не говорил. Все священное и отеческое писание знал вполне; имел дар прозорливости и разсуждения. Кто с верою спрашивал о чем, отвечал минами, и верно. Скончался и погребен в Невской лавре.

Знаю и ныне богоугодных подвижников, в трезвении сердечном занимающихся Иисусовою молитвою; но Испытующий сердца и утробы и считая множество звезд, знает и видит их лучше меня.

Схимонах Никодим

Прибытие в монастырь. – Пономарство. – Удаление в пустыню. – Подвиги. – Схима. – Кончина.

Овдовев, Никодим поместил единственную дочь в девичий монастырь и пришел в Соловецкую обитель. Здесь он с ревностью и усердием трудился во многих послушаниях, долгое время состоял главным управителем просфорной и потом определен пономарем в больничной церкви. Но душа его горела желанием пустынного безмолвия. Пробыв некоторое время в пономарской службе в первый день четыредесятницы, рано утром, он скрылся из монастыря. Скоро узнали о месте его пребывания, но архимандрит Дмитрий, ради всеобщего говения, не позволил тревожить его в пустынном пребывании. Чрез неделю же, призвав в монастырь, за самовольный поступок, сперва подверг его церковной епитимии, так что Никодим целую неделю в веригах в церкви клал земные поклоны, а потом, удовлетворяя его стремлению к пустынному житию, с благословением отпустил на безмолвие. Келья Никодима находилась в четырех верстах от монастыря, между горами в глубокой лесной лощине. Близ кельи был выкопан им колодезь и разведен огород для посадки овощей. Со всем усердием он подвизался здесь в посте и молитве, носил вериги, питался сухим хлебом, смягченным водою; вареную пищу употреблял только в праздники; масла на его трапезе никогда не бывало. В великий пост, усугубляя молитвенное правило, Никодим прочитывал все четыре Евангелия каждодневно. Кроме поклонов, для утруждения своего тела, он подолгу стоял на молитве с простертыми руками, в образ креста Иисусова, и сему подвигу наставлял своего сподвижника, жившего в другой пустыни. Для всегдашней памяти о смерти, у него пред кельею был устроен гроб. Всех приходящих принимал с ласкою и добродушием, и, по заповеди страннолюбия, угощал картофелем и ягодами. Прожив в пустыне 17 лет, Никодим сделался болен от простуды и привезен в монастырь, где, по приятии схимы, с хританским напутствием, окончил свою подвижническую жизнь в 1854 году, ноября 3 дня.

Схимонах Иоанн

Происхождение. – Поступление в монастырь. – Схима. – Жизнь в Филипповой пустыни. – Подвиги. – Кончина.

Схимонах Иоанн из вольноотпущенных поселян Псковской губернии. Честно и усердно служил он земному своему господину и сопутствовал ему всюду в трудную эпоху войн России с Наполеоном I. Получив свободу, как должную дань верной и усердной службы, он всецело посвятил себя на служение Богу в подвигах иноческих. 1827 года он поступил в Соловецкий монастырь, имея от роду 52 года, и как искусный портной, долгое время нес послушание закройщика, а потом рухольного. В 1842 году он принял пострижение в схиму, и с этого времени более 20 лет жил в Филипповой пустыни в строгом воздержании безмолвии и молитве Всю дневную службу он исправлял по чину церковному, с приложением иноческого правила, состоящего из трех кафизм Псалтири и 300 земных поклонов; никогда не оставлял и занятия иглою для пользы братской; в монастырь приходил в некоторые праздники для приобщения святым Тайнам. Многие и различные испытывал он от бесов в ночных молитвах мечты и страхования. Был искренним другом пустынножителя Никодима, и не редко посещали они друг друга для взаимного подкрепления в подвигах. Последние годы жизни он жил в монастырской больнице, но и вне пустыни он не оставил пустынного образа жизни, так что не только где либо на монастыре, но и в своем коридоре между собратьями редко его можно было встретить; к церковному же богослужению, не смотря на преклонную старость, ходил неопустительно почти до самой кончины. Спокойно и почти безболезненно он приближался к своему скончанию, постепенно и едва заметно угасая, как угасает лампада, в коей истощился дотла горючий материал. Схимонах Иоанн скончался о Господе 1870 года, 26 мая, имея 95 лет от рождения.

Схимонах Феодор

Происхождение. – Пострижение. – Жизнь в пустыни. – Подвиги. – Искушение. – Смерть.

Феодор служил сначала в воинском звании в Преображенском полку. Но сердце его сгорало желанием послужить Царю Небесному в иноческом чине. Однажды, увидев Государя, он в простоте сердца высказал ему свое искреннее желание быть Соловецким монахом. Государь, выслушав его просьбу, не сказал ни слова и продолжал путь. Чрез два дня адъютант, вручив Феодору от Государя 25 рублей на дорогу в Соловецкий монастырь, велел явиться в полковую канцелярию за получением увольнения от службы. Можно представить, какою радостью исполнилось сердце его при таком неожиданном исходе дела! С полным рвением спешил Феодор к Соловецкому острову, где с любовью был принят и вскоре удостоен пострижения с именем Филиппа. Но жизнь монастырская, в многолюдном обществе, не вполне соответствовала его пламенным стремлениям; поэтому Филипп, испросив благословение начальства, поселился в пустыни, где предался со всею строгостью подвигам отшельничества. Пост и ночные бдения были его постоянными занятиями; хлеб, приготовляемый им, состоял из смеси толченой брусники с мукою. Сначала Филипп жил на Заяцком острове, при церкви св. Апостола Андрея Первозванного, в месте диком и угрюмом; потом перешел на Анзерский остров в пустынь преподобного Елеазара. Много, особенно в Заяцкой пустыни, он претерпел нападений от нечистых духов. В одну темную ночь, когда он стоял на молитве, вдруг сильные и частые удары посыпались в окно. Встревожившись такою нечаянностию, пустынник вышел с молитвою из кельи, думая встретить кого-либо из приставших к берегу, но никого не находил. Неоднократно он слышал, как со скрипом отворялась запертая дверь и кто-то входил в сени, поднимался по лестнице на вышку, ходил там, стучал и возвращался вниз. Сначала пустынник обращал внимание на такие случаи; но, познав бесовскую прелесть, впоследствии без смущения продолжал молитвенное занятие. Однажды в Анзерской пустыни, во время ночной молитвы, он также услышал стук на верху своей кельи и, вышедши за дверь, увидел там незнакомого человека, который на вопрос его: «кто ты и что делаешь?», отвечал: «я монастырский работник и тешу топорище». «Да тут ли место?», сказал ему пустынник: «Христос с тобой», и с этими словами видение исчезло. Достигши глубокой старости, Феодор вышел из пустыни в Анзерский скит, где и почил с миром.

Схимонахи Адам и Андрей

Незлобие Адама. – Рыболовство. – Кончина. – Андрей. – Предсмертное видение. – Кончина.

Схимонах Адам был истинное чудо простоты и незлобия, каким Господь обетовал небесное царство. Никогда не видали его гневающимся и ни за кем он не замечал погрешностей и пороков. Его занятие было рыболовное, а в келье вязание сетей. Когда оказывался недостаток рыбы для братии, то Адам горевал и скорбел; и как бы в наказание лишал себя пищи. Никак не оставлял церковных служб, и в церкви никогда не садился. Не зная читать и писать, он питал ум и сердце молитвою Иисусовою, любил слушать жизнеописания святых и старался, по возможности, подражать им. Адам скончался в 1859 году, 86 лет. Во время новоначалия он имел своим наставником родного своего дядю – схимонаха Андрея, строгого подвижника, которого едва помнят нынешние иноки. В последние минуты жизни сатана окружил одр этого Андрея своим полчищем, дыша злобою и неистовством, чтобы смутить и поколебать подвижника в уповании на милость Божию. «О, как их окаянных много набралось сюда», восклицал старец, видя келью наполненною темными посетителями; но в то же время сподобился горней помощи и заступления, и духи злобы исчезли. «А, побежали, испугались Царицы Небесной», проговорил он с радостью. После этого дрожащим голосом он себе пропел надгробную песнь: «Со святыми упокой … надгробное рыдание» и с победною песню «аллилуа» испустил дыхание.

Схимонахи Иларий и Матфей

Пустынная и монастырская жизнь Илария. – Жизнь Матфея в ските. – Кончина в монастыре

Не можем не указать и на эти две светлые звезды иноческого подвижничества. Первый из этих подвижников происходит из духовного звания, и после многих послушаний провел не малое время в пустыни; но потом счел для себя полезным жить безмолвно в монастыре. Он имел правилом не вкушать пищи в продолжение трех дней недели; хранил совершеннейшее безмолвие, скрывая свои подвиги от всех и зная одну церковь, которая была от его кельи в трех шагах. Второй, по пострижении в схиму, жил много лет в Голгофо-Распятском ските, неусыпно упражняясь в молитве и труде, имел дар слез, и в ночное время его рыдание слышалось в соседних кельях; церковного богослужения никогда не оставлял, и при сильных ветрах, иногда по глубокому снегу, ползком пробирался к храму. Умирая, в монастырской больнице, он увидел при одре своем Ангелов. «Вот стоят два Ангела», сказал он бывшему тут духовнику, и на вопрос: «что они делают?» отвечал: «о чем то разговаривают между собою». Оба сии подвижника скончались в глубокой старости.

Монах Михаил

Отличительные черты. – Кузнечество. – Кончина.

Монах Михаил отличался трудолюбием, смирением и молчаливостью. Все время монастырской жизни, в продолжение 24 лет, он простоял с молотом, пред кузнечным горном, в должности начальника ковачей, и, проходя свое послушание с неослабным усердием и терпением, очистил душу свою, как злато в горниле, от всякой нечистоты, и сделал себя сосудом, благоугодным Богу. Сначала, не имея кельи около десяти лет, он помещался в кузнице подле горна, в небольшой загородке, где невозможно было и протянуться. Получив же келью, он не имел в ней не только что либо лишнего, но и необходимого, так что ложем ему служила простая доска без изголовья. Михаил всегда хранил строгое безмолвие, хотя ежедневно находился в обществе со многими. Подчиненным своим он не любил делать замечаний и внушений, но всех и каждого обязывал к исполнению долга своим постоянным усердием к делу. Не имея ни с кем особенной дружбы, он ни у кого не бывал в келье; по смирению своему, никогда не участвовал в трапезе с братиею и довольствовался тем, что ему дадут трапезные прислужники, а в случае отказа не требовал ничего, питаясь одним хлебом. Не имея возможности бывать в простые дни у литургии, Михаил никогда не оставлял утреннего богослужения, а также и вечером, с первым звуком колокола, оставляя молот, бегом поспешал к вечерни и становился не в рядах братии, а в толпе тружеников по обету. От постничества и тяжелого труда он был весьма сух, в келье тайно держал вериги, в коих вероятно совершал ночные моления. За год до смерти Михаил пожелал было постричься в схиму или удалиться в пустынь, чтобы запастись в напутствие к вечности молитвенными подвигами, но за молодостью было ему отказано, и это решение начальства он принял, как изволение Божие. «Видно нет к тому звания Божия», говорил Михаил, оставаясь пред пылающим горном, где его вскоре постигло другое звание Божие: от трудов временных к покою нескончаемому. 1853 года, месяца июня 23 дня, он почил с миром, от рождения 48 лет.

Послушник Иоанн Сорокин

Происхождение. – Бегство из отечества. – Жизнь в расколе за границею. – Ссылка в Соловецкий монастырь. – Знаменательный сон. – Обращение в Православие. – Кончина.

Заключим сказание о совершенном подвижничестве воспоминанием о старце младенце, который жил на земле 78 лет, но собственно считал своей жизни только 38 дней. Иван Васильевич Сорокин, государственный крестьянин Калужской губернии, был рожден и воспитан в расколе. Бежав из отечества, он большую половину жизни провел за границею в Белоокриницком раскольническом убежище, где был пострижен в монашество с именем Ираклия. Когда он прибыл на родину для свидания с своими, его арестовали и препроводили в Соловецкий монастырь, под строжайший надзор, для увещаний и вразумлений в его заблуждениях. Десять лет он прожил в Соловецком острове, не трогаясь никакими убеждениями и, по-видимому, желая кончить жизнь в нераскаянии. Но всеблагий Бог, не хотящий смерти грешника, взыскал и это заблудшее овча, и привел в ограду св. Церкви. Долго отказываясь от чтения книг, писанных в обличение раскола, он как-то прочитал описание путешествия инока Парфения, обратившегося из раскола, и это чтение возбудило в нем некоторое сомнение в истинности своих убеждений. Он начал молиться Богу о вразумлении его. «В одно утро», так разсказывал он сам, «после келейной молитвы, в которой со слезами просил Бога: «скажи мне Господи путь, воньже пойду», я заснул и увидел во сне, будто нахожусь в каком-то великолепном чертоге, и слышу над собою голос: «иди в Церковь, потому что вне Церкви спастись нельзя». Я отвечал: «в Церкви находится много плевел и соблазнов». Голос говорил: «что тебе до этого? Ты будешь избраннее пшеницы». Я еще сказал: «есть в Австрии Церковь с епископом и священством». Голос отвечал: «Австрийская Церковь - не Церковь, потому что она отделилась от Восточной церкви, и нет в ней спасения». Этим окончился знаменательный сон, и вот Иван, от самого рождения ни разу не переступавший порога церковного, пришел в храм 5-го января, в навечерие Богоявления Господня.

Торжественность великой вечерни и литургии св. Василия Великого, величественный обряд освящения воды, с велегласным многолетствованием Императора, Синода и всех православных христиан, светлое освещение, множество благоговейных священнослужителей и стройное иноческое пение: все это сильно подействовало на душу заблуждающого, и тут же он утвердился в мысли, что в Православной церкви обитает истинная благодать, которой ослепленные напрасно ищут в Белоокриницкой лжеиерархии. С этого времени, Иван ежедневно начал ходить в церковь, со слезами раскаяваясь в своих заблуждениях, и 17 Апреля 1860 года, с разрешения Святейшего Синода, был присоединен к Православной церкви и включен в разряд старших послушников, с ношением рясы. Но и по присоединении к Церкви он не оставлял еще двоеперстия. Постоянно слыша об этом напоминания от восприемного отца, он с искреннею верою и упованием начал молить Бога, чтобы Он Сам подал ему извещение об истинности и древности употребляемого в Церкви троеперстия, и вот в одну ночь, стоя на молитве, Иван явственно услышал голос: «верь всему глаголемому тебе: тебе говорят правду»;. С неизреченною радостью, в тоже время, он сложил три перста и назнаменовал на себе ими крестное знамение. Теперь он сделался истинным сыном Церкви, и как будто этого ожидала благодать Божия, потому что чрез несколько дней Иван почил с миром (25 Мая), пребыв в числе, братства и в чину послушников 38 дней. В последние минуты жизни, сидевший у его одра восприемный его отец, опасаясь, чтобы враг не поколебал веры его в св. Церковь, тихо спросил: «не смущают ли тебя какие-нибудь помыслы?»; и услышал ответ: «нет, батюшка, я спокоен духом и благодарю Бога». Надобно заметить, что Иван, и в расколе пребывая, проводил жизнь сосредоточенную и девственную и от других раскольников отличался особенною кротостью и снисходительностью ко всем несоглашавшимся с его мнениями; увещания, предлагаемыя ему, он выслушивал с полным вниманием, за что, конечно, удостоился познать свои заблуждения и умереть в недрах Православной церкви.

Заключение

«Хотя я и отхожу от вас телом, по закону естества смертного, но духом неотступно буду с вами», – так говорил на смертном одре ученикам своим преподобный Зосима.

«Знайте, если я обрету благодать у Бога, то, по моем отшествии, обитель еще более увеличится и соберется во имя Христово множество братии; это место наполнится общежитием духовным и не будет иметь скудости в телесных потребностях». И вот пять веков Соловецкая обитель существует молитвами преподобного основателя своего. Составляя убежище иноческой жизни, самою природою отделенное от мира, она воспитала многих подвижников и угодников Божиих, которых имена благоговейно чтутся, а жизнь служить назиданием для православных.

Ряд Соловецких подвижников еще не заключился и, по милости Божией, не заключится, пока будет стоят, среди волн моря и мира, духовная твердыня – Соловецкий монастырь.