Прокопий (Пащенко), иером. «Родители и дети». Ч. 3: «Уважение за уважение…»

Третья часть текстового проекта «Родители и дети» продолжает тему воспитания и выявления принципов, на основании которых становится возможным построение отношений не только с детьми, но и взрослыми (ведь дети когда-то становятся взрослыми?). Главный принцип, рассматриваемый в третьей части, – принцип развития.

Развиваясь, человек становится способным понять других. Развиваясь в любви, строя жизнь на этом основании, родители в долгосрочной перспективе закладывают в отношения с своими детьми то, что в итоге может привести их к сближению. Утрачивая этот главенствующий принцип жизни, человек утрачивает способность понимать других. Запускаются определенные процессы, следствием которых является появление в сознании человека искаженного образа мира и образов людей, расходящихся с тем, кем люди являются в реальности.

Если родители не только в своей жизни реализуют указанный принцип, но и каким-то образом сумеют привить его детям, но вместе с ним дети получат если не все, то многое. В их жизни появится база для развития отношения с ближними и дальними (следовательно, развитие и в плане образования/обучения), обретения и углубления веры. Такие дети имеют шанс не потеряться на просторах мира.

Текстовый проект «Родители и дети. Воспитание» поддерживается циклом бесед с одноименным названием (тексты и беседы не повторяют друг друга).

Развиваться, чтобы иметь возможность понять другого

Чтобы главная идея третьей части с ходу стала бы понятной, двум мыслям, изложенным в преамбуле, сразу последуют два комментария.

Понять другого и установить с ним связь удается, если сам развиваешься, если в твоем сознании формируется образ другого адекватный тому, каким другой является в реальности. Эту мысль комментирует рассказ одного человека, пришедшего однажды в гости к другу, которого не видел много лет. В роскошном доме друга (особняке) он увидел девочку, дочку друга, водящей пальчиком по экрану смартфона. Эту девочку в последний раз он видел совсем-совсем ребенком, тогда в виду разных причин общения не состоялось, но в этот раз он сказал: «Привет!» Девочка (скорее уже – девушка) оторвавшись от телефона, ответила на приветствие. И как бы само собой сложилось, что завязался разговор: чем занимаешься, чем увлекаешься и прочее, и прочее.

Примечательно, что говорившей с девочкой, был в курсе идей, изложенных далее. И хотя трудно было предугадать, поймет ли девочка, как, с точки зрения нейрофизиологии, формируется в сознании образ мира и другого, попытка объяснить сие все же был предпринята. И то дивно, что девочка все прекрасно поняла. Уровень сложности разговора все повышался и повышался, аж дух стало захватываться настолько интересным стал разговор. При повышении уровня сложности еще на ступеньку, девочка была вопрошаема, доступно ли ее пониманию ход предлагаемого рассуждения. Она говорила, что ей все понятно, и тогда уровень сложности разговора повышался еще.

Они прекрасно поговорили, возможно даже, подружились. Но ведь ситуация могла развернуться в иную сторону и начать развиваться в ином направлении. Вот в обширную комнату особняка заходит человек и видит сидящую девочку, водящую пальчиком по экрану смартфона. Легко подумать, что избалованная девочка привыкшая в праздности проводить все дни напролет, предается очередному бестолковому развлечению, не так ли?

И если первое допущение сделано, то на его основе в сознании формируется образ девочки неадекватный реальности. Если допущение сделано, желания вступить в беседу по принципу «уважение за уважение» может и не возникнуть. Чтобы не показать невежливым человек все-таки может и решится на пустой, формальный вопрос. Думая, что девочка смотрит мультики, человек задает вопрос, чтобы «вписаться» в сформированную парадигму. Чувствуя отсутствие интереса в вопросе и ощущая бесперспективность (глупость?) поставленного вопроса девочка что-то отмечает спешит удалиться в свою комнату.

Как реагирует человек на ее поспешное удаление? Думает про себя: какой невоспитанный ребенок у моего друга! И, возможно, – не только думает, но и другу говорит о том: слушай хотел с твоим чадом «поболтать», а она взяла и ушла. И за общим столом папа спрашивает дочку: Ты чего ушла, когда с тобой хотели поговорить?

Клин вбивается между девочкой и папиным другом. Подрастая, она все более и более будет оттачивает неприятие его, а он, в свою очередь, будет находит все новые и новые подтверждения ее «избалованности».

И так день за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем, год за годом. Клинья, клинья, все новые клинья. Но их ведь могло и не быть. Более того, – день за днем (и так далее) отношения могли бы укрепляться, развиваться, обогащая взаимно участников диалога.

Стоит привести ответ девочки на вопрос о том, что ей нравится. Если не знать ее ответа заранее, – ни за что ни догадаться. Оказалось, что ей нравится даже не столько сама математика, сколько то, что «в математике сходится все тютелька-в-тютельку».

После такого ответа сам собой завязался разговор насчет того, что понять реальность можно лишь тогда, когда не сбрасываешь непонятного факта со счетов. Ведь нередко возникает соблазн закрыть глаза на то, что на данный момент непонятно. Но если есть черта, отмеченная девочкой, человек не делает поспешных выводов, пока не накопится достаточно данных, чтобы свести пазлы «тютелька-в-тютельку».

Бывает, что пазлов у человека, скажем, 15, и из них не получается сложить цельный рисунок, угадывается лишь какая-то часть фигуры. Чтобы собрать всю фигуру целиком, необходимо собрать все 100 сегментов, но человек, допустим, не утруждает себя поиском их. Из имеющихся 15-ти он составляет «нечто» и объявляет это «нечто» конечным рисунком, подрезая ножницами при том какие-то наслаивающиеся друг на друга пазлы («подгоняет факты», пристрастно и искаженно их интерпретируя). Так выносятся ошибочные суждения, ставятся неверные диагнозы, проектируются быстро выходящие из строя механизмы.

Внимание к факту – великое дело. О том читаем в докладе академика Павлова «Об уме вообще, о русском уме в частности», в котором он описывает свойства, присущие уму настоящего ученого (такого, который способен предугадать течение реальности). А также – в докладе академика Ухтомского «И. М. Сеченов в Лениградском университете», в котором Ухтомский рассказывал о том, как вследствие внимания к факту совершались великие открытия.

Внимание к факту и способность проявить интерес, внимание к реальности – основа для построения целостной картины мира. Внимание к факту и интерес к миру (скорее, – любовь) можно уподобить двум нитям, на которые нанизываются аминокислоты в ДНК. ДНК – в крошечном, по меркам макро-мира объеме, может содержаться зародыш, план, проект, зерно того, что, развернувшись во времени и пространстве, будет опознано как масштабное явление, уникальная форма жизни.

Подобные мысли родились сами собой в диалоге между девочкой и другом ее папы. В последствии от этих мыслей был совершен переход к биоматематике – дисциплине, изучающей биологические системы с помощью математики.

Если идти далее, представьте себе спутник в виде кедровой шишки, который по выходе на орбиту раскрывается десятками антенн. Отсюда недалеко и до темы бионической архитектуры (формы домов ассоциируются с природными объектами, вписываются в природный ландшафт). О всем том можно было говорить девочке, в качестве подарка на день рожденья преподнеся ей книги И.Я. Перельмана «Живая математика», «Математика в занимательных рассказах» (и/или прочие).

Какие перспективы для общения и обогащения внутренного мира каждого из участников диалога открылись в одной фразе девочки, при условии, что эта фраза была услышана! Примечательно, что слова девочки помогли сформулировать идею, но основе которой был сформировано материал лекций «Искра жизни: Свет, сумерки, тьма» (о творчестве и об условиях развития, а также, об обратном, – об угасании деятельности мозга, регрессии).

Но чтобы родители / взрослые могли увидеть в словах ребенка основу для построения диалога, они должны каким-то образом поддерживать в активированном состоянии то, что условно можно назвать «культурным» человеком.

Что-то подобное ведь может происходить и применительно к отношениям «родители / дети», а также применительно к отношениям «взрослые / другие взрослые», ведь – правда? В последнем случае последствия развития связей – глубже и сопровождаются более серьезными последствиями. Также и применительно к процессу вбивания клиньев между людьми можно сказать, что во втором случае процесс сопровождается более серьезными последствиями (хотя, конечно, можно поставить вопрос, что является более серьезным последствием: невозможность найти контакт с собственным ребенком или срыв сделки на миллион долларов).

Помочь развить ребенку здоровый интерес к Другому – если будет этот интерес (в терминологии Ухтомского – доминанта на лицо другого), многое приложится.

Ребенок будет способен воспринимать и усваивать огромные массивы информации (у него будет интерес к учителю, к тем, кто пытается что-то объяснить ребенку (1)). У него будут ресурсы полученную информацию (сортируя и что-то отсеивая) сложить в целостную картину мира (2). У него будут ресурсы противостоять сползанию в наркотическую (3), игровую (4) и прочие формы зависимости (5). У него разовьется способность вступать в общение с другими, что привет к преодолению одиночества (точнее, – к неформированию предпосылок, на основе которых рождается одиночество как тип восприятия реальности (6)). У него будет ресурсы преодолеть сползанию в состояние охваченности разного рода переживаниями травматического характера (7). У него будут ресурсы сопротивляться сползанию в суицидальные наклонности (8). У него будут ресурсы для генерирования креативных идей (9), формирования того, что называют внутренним стержнем (10). Он сможет увидеть глубину мира, вследствие чего ему будет интересно, и, если он еще и найдет путь к вере – радостно жить (11). У него будут шансы выжить (12), ему будет облегчен доступ к вере.

«Эгоист, – по мнению священномученика Иоанна Стеблин-Каменского, – не может быть христианином, а движимый любовью непременно попадает на крестный путь и пойдет вслед за Христом, может быть даже долго этого не замечая»[1].

 (1)             См. лекции «Искра жизни: Свет, сумерки, тьма».
(2)             См. лекцию «АКТУАЛЬНОСТЬ МИЛОСЕРДИЯ: о социальном служении, врачах, выгорании, поиске пути, любви».
(3)             См. лекцию «Две доминанты» и текст, подготовленный на ее основе.
(4)             См. лекции «Преодоление и игрового механизма» и статью «ТРИ СИЛЫ: Цель жизни и развязавшееся стремление к игре (казино, гонки, игра по жизни)».
(5)             На примере наркомании – о профилактике аддикций – в статье «Профилактика наркомании, исходя из понимания действия наркотической тяги».
(6)             См. лекции «Одиночество Изоляция» (в 2-х частях).
(7)             См. части 2.1, 2.2, 2.3 статьи «Преодоление травматического опыта: Христианские и психологические аспекты» (часть 2.1, часть 2.2, часть 2.3).
(8)             См. лекции «Доминанта жизни и самоубийство», а также статью «О детских суицидах, вообще, и о суицидальных группах “Синие киты», в частности».
(9)             См. статью «О СПОНТАННОСТИ (в хорошем смысле понимаемой)».
(10)          См. третью часть статьи «ОБРАЩЕНИЕ К ПОЛНОТЕ. Становление личности как путь преодоления зависимого поведения».
(11)         См. первую часть статьи «Преодоление игрового механизма (о игре в широком смысле слова)».
(12)                     См. части 2 и 4.1 статьи «Остаться человеком: Офисы, мегаполисы, концлагеря» (часть 2; часть 4.1).

И обратно, при наличие противоположных процессов, реализуемых в быту и воспитании, могут возникнуть предпосылки для развития в детях дезадаптивности, склонности к сползанию в зависимости, удобопреклонности к захвату сознания переживания травматического характера. Такие дети становятся возмездием для своих родителей.

Для одних родителей, отмечал академик Ухтомский, дети являются возмездием, для других – умножением любви и общественного роста, заложенных родителями в основу их, то есть – родителей, жизни. «В первом случае дети преимущественно уничтожают дело отцов, в свою очередь уничтожаясь своими детьми и внуками. … Во втором случае дети продолжают и укрепляют обновленными силами дело отцов». [Все зависит от главенствующего принципа, положенного в основу построения жизни]. В одном случае – «последовательное пожирание отцов детьми», в другом – развитие любви как принципа жизни[2].

***

Среди возникающих в общении с людьми вопросы, вопросы о воспитании – наиболее часты. В последние годы все больше становится подростков, которых называют «трудными», они становятся не просто «трудными», а все более и более агрессивными. И у родителей нередко возникает ощущение тупиковой ситуации, они не понимают, как общаться с взрослеющими детьми. Общаясь с такими подростками, конечно, необходимо опираться на определённые принципы, иначе общение просто не состоится. В беседах с педагогами центра социальной адаптации во имя свт. Василия Великого (центр социальной адаптации для подростков, находящихся в конфликте с законом) была предпринята попытка сформулировать некоторые из таких принципов, в данном тексте они дополняются и, в каком-то смысле, обобщаются.

Поводом к этому стал разговор с паломником, приехавшим на Соловки. Он занимается рукопашным боем, его сын –16-летний подросток – также тренируется, причем достиг неплохих результатов, судя по всему. Отец пытался убедить сына и его приятелей более спокойно и ответственно вести себя в школе, и он думал о том, как ему следует лучше выстроить это общение.

У многих родителей возникает подобный вопрос, причем они формулируют его в виде только двух возможных вариантов: «Пытаться поговорить или не пытаться вовсе? Пытаться что-то предпринять или нет?» Ошибка кроется уже в самом подходе. В жизни такое категоричное деление на «черное-белое», «да или нет», «делать – не делать» редко встречается, жизнь гораздо сложнее, многограннее. В частности, преподобный Варсонофий Великий молился, чтобы Бог подал обратившемуся к нему за советом человеку силу «молчать благоразумно, и благодать, чтобы познавать …, когда должно говорить без страсти»[3].

Здесь можно привести такую аналогию. Человек ставит вопрос: крутить эту гайку или нет. Но иногда следует расширить понятия. Посмотри, ты стоишь посреди завода, помимо этой гайки «есть много еще чего». Решить соответственно задачу и ответить на вопрос: «крутить или не крутить» можно тогда, когда есть понимание общей картины работы завода. То есть понять что-то ты можешь тогда, когда есть адекватное понимание картины мира, когда ты развиваешься. Понять другого человека в его динамике развития, можно, когда ты и сам не стоишь на месте.

В отношении воспитания и семейной жизни эту мысль озвучивал протоиерей Феодор Соколов, имеющий, к слову будет сказано, 8 детей. В своей беседе названной «Как воспитать счастливого ребенка» он подчеркивает, что «семья – это такая задача, которую надо каждый день заново решать».

[Последующие мысли о отношении супругов вполне применимы и теме отношений родителей с детьми (понять другого в его динамическом развитии можешь только, если сам развиваешься; хорошо рассмотреть бегущего коня можно, если сам бежишь рядом. Не в о том речь, что родителям следует знакомиться с молодежными фильмами и книжками (если таковые читаются), хотя – и «не без этого». А о том, речь, что если взрослый человек развивается как личность, ставит перед собой какие-то вопросы, а не все дни и ночи напролет проводит перед ТВ, то у него появляется ресурс понять и другого человека. Ведь законы развития в некоторых своих отрезках (если сравнить законы с математическими функциями) повторяются в жизни разных людей. Если ты хоть раз был увлечен своей математикой, у тебя появится возможность понять того, кто увлечен двигателями].

Итак, по мысли отца Феодора, бывает, что супруги перестают друг друга понимать, и они не знают, что супруги не знают, что с отчуждением второй половин делать. По мнению отца Феодора, дело в том, что человек не является статичным в своем духовном развитии, он постоянно меняется, становится другим. «Я меняюсь, она меняется, и постоянно надо друг к другу притираться. Это требует усилий, прежде всего, конечно, это требует смирения от человека», а также – большой работы. Ведь для того, чтобы понять другого, не только супругу, а, вообще, - другого человека, нужно уметь замолчать, остановить свое оценочное суждение и попытаться услышать этого другого человека. «В супружестве – то же самое. Вдруг оказывается, что в человеке очень многое поменялось, а ты не готов, а в тебе как раз все статично, ничего не меняется, вроде ты идешь нормально, спокойно по жизни».

И потому отец Феодор советует супругам хотя бы иногда проводить время вместе, причем, отдельно от детей. «Категорически необходимо садиться и разговаривать, куда-то ездить, что-то вместе делать». Иначе, если детей рождается несколько, то бывает и так, что в течение 5-6 лет не происходит разговора между супругами. «Накипает, набираются сомнения, осуждения, новые проблемы, а навык их обсуждать уходит». Для того, чтобы проблемы сформулировать, нужны время и соответствующий навык. «Это первое условие, потому что без этого, без любви между папой и мамой, конечно, ребенок будет несчастлив»[4].

Способность понимать другого развивается также вследствие расширения мировоззрения и личного опыта, что достигается, в том числе, через чтение книг. А также, что усвоение пережитого опыта личных ошибок и падений.

Более подробно о том, что способность понимать другого появляется по мере развития, рождается как бы «на кончиках пальцев», рассказывается в главе «От страдания к развитию и выходу из скорлупы (подробнее – о понимании «на кончиках пальцев») из второй части статьи «Преодоление зависимого поведения» (отдельное название второй части – «Родственникам, близким»).

Говорить ли сейчас или лучше промолчать?

Понимание, «говорить ли сейчас или лучше промолчать?», рождается, когда человек выходит на новый уровень своего развития, покидает скорлупу, в которой некогда обитал. Скорлупа: комфорт, ТВ, еда и – чтобы никто не трогал (см. подробнее вторую часть статьи «Преодоление зависимого поведения»). Бывает, слово, направленное к другому, приводит к конфликту. Но не всегда развитие конфликта указывает на то, что слово было неверным.

Например, зачастую конфликт может вспыхнуть из-за того, что сказал человек совершенно правильные вещи, но не в то время, не тем тоном и не при тех обстоятельствах. Мудрость должна проявиться в том, чтобы выждать благоприятную ситуацию, время, когда все спокойны и настроены на диалог – тогда есть шанс быть услышанным.

Здесь можно обратиться к образу бойца рукопашного боя и отметить характерные особенности. Существует в этой области множество подходов и стилей. По словам одного очень опытного бойца, его многолетний опыт привел к следующему выводу: «Выходя на ринг, ты никогда не знаешь, с кем ты имеешь дело, как будет двигаться твой противник, какую манеру боя изберет».

Что из этого следует? Невозможно заранее предусмотреть «пошагово» и рассчитать наперёд весь поединок. Но можно усиленно тренироваться, а каждый промах и неудачу тщательно анализировать с тренером. Таким образом, боец будет постепенно совершенствоваться в мастерстве.

Можно сказать, что сходный в чем-то подход существует в христианстве. Многие святые отцы советовали разбирать прошедший день, уделяя этому хотя бы четверть часа вечером, перед сном – вспомнить, что делал, что говорил, о чем думал, какие были конфликты – с детьми, с коллегами, с начальством, кому досадил, на кого раздражался.

Разговаривая таким образом со своей совестью, мы со временем начинаем видеть, что каждый конфликт имеет какие-то опорные точки. Например, наше нетерпение, когда, не дослушав собеседника, мы стремимся «продавить» свою мысль, он начинает энергичнее отстаивать своё – и стычка вспыхивает на ровном месте. Либо мы начинаем в раздраженном тоне разговор, и он не складывается, потому что у другого человека сразу возникает защитная и тоже агрессивная реакция скорее на наш тон, а не на наши аргументы. Ежедневно размышляя над этим, потихоньку можно прийти к тому, что поступать надо по-другому, и жизнь начинает постепенно меняться. Авва Дорофей говорит, что, кто испытывает свою совесть, постепенно избавляется от внутреннего зла –вместо 9-ти проступков станет совершать 8 и т.д. («Если кто постоянно испытывает себя таким образом, раскаивается, в чём согрешил, и старается исправиться, то он начинает уменьшать в себе зло, и если делал девять проступков, будет делать восемь, и так, преуспевая постепенно, с помощию Божиею, не допускает укрепиться в себе страстям»[5]).

То есть, если подытожить – бойцу нужно все время совершенствоваться, тренироваться, чтобы в нужный момент вчувствоваться в ситуацию, сориентироваться на ринге. Также и в общении даже с очень трудными людьми помогает навык. Сейчас мы говорим, важно подчеркнуть, ни в коем случае не об интуитивизме восточных единоборств, это вещь опасная, часто оккультная. Нет, имеется в виду именно простой навык – если мы уважаем своего собеседника и многократно испытывали свою совесть, анализируя прожитый день, то понимаем, в результате чего может возникнуть конфликт. Видим: лицо у человека стало напряженным, он сам словно напружинился — значит, момент для продолжения серьезного разговора не слишком удачный, лучше сменить тему, о погоде поговорить, потому что человек не в состоянии воспринять какие-то важные вещи.

Прекращение развития и, как следствие, утрата способности понимать других

Какое отношение все это имеет к нашей теме родителей и детей? К сожалению, со временем многие родители перестают развиваться. Когда-то, в старших классах школы, на первых курсах института все чему-то учились, узнавали что-то новое, потом многие расслабляются, теряют интерес к учебе. На работе тоже первые годы люди стараются совершенствоваться, расти профессионально, если же работа не менялась, то потом наступает, как модно говорить, период стагнации: человек усвоил какое-то определенное количество навыков, чтобы зарабатывать и поддерживать своё существование.

Бывает так, что в дальнейшей жизни человек уже не стремится что-то читать, не стремится познавать, развиваться как личность. Кто-то начинает жить по определенной программе, вследствие чего нарастает ощущение скуки. И как преодолеть ее, – человек не знает.

Конечно, проблема скуки имеет множество граней и нельзя феномен скуки свести к какому-то процессу (или к отсутствию какого-то процесса, в частности – развития). Но когда начинается жизнь по программе, в рамках которой все предрешено заранее, человек словно попадает в некий замкнутый круг. Кто-то решается пуститься в активности экстремального характера, чтобы прорвать стенки этого круга. Кто-то пытается менять линию своего поведения, чтобы внести в свою жизнь немного разнообразия.

Сейчас этот вопрос подробно разбирать не очень удобно, так как речь сейчас идет о поисках путей, ведущих к установлению контакта с ближними (вопрос скуки и духовного омертвения разбирается в цикле бесед «Искра жизни: Свет, сумерки, тьма»). Вопрос поднят скорее для того, чтобы указать на необходимость проявления внимания к собеседнику.

Наше внимание к собеседнику, стремление проявить к нему любовь и ничем не задеть позволяют нам двигаться дальше в выработке новых понятий. И усилия сохранить свою связь со Христом и устранить в своей жизни все, что этой связи мешает, позволяют нам непрестанно развиваться.

О развитии человека, его представлений о жизни вследствие стремления сохранить связь с Христом, – см. подробнее главу «Связь с Христом и точка опоры» из части 4.1 статьи «Остаться человеком: Офисы, мегаполисы, концлагеря» (отдельное название части «Доминанта жизни и точка опоры»).

А также – главы «Связь с Христом», «Связь с Христом, дополнительный афферентный комплекс и акцептор действия» из третьей части статьи «Преодоление травматического опыта: христианские и психологические аспекты» (отдельное название части «Вера (идеалы) и преодоление травматического опыта»).

К сожалению, многие родители остановились в своём развитии, особенно, эмоциональном, на уровне первых студенческих лет, хотя по паспорту им лет гораздо больше. Речь не идет о том, что они должны выучить молодежный сленг. Речь идет о способности вчувствоваться, понять, адаптироваться – не в смысле стать конформным, а в чем-то пересмотреть, уточнить свои представления, понятия.

Простой пример: если ребенка смущает, что родитель звонит ему каждые 15 минут, может быть, стоит попытаться этого не делать? Но некоторые родители почему утрачивают способность поставить этот простой вопрос.

Еще пример. Один молодой человек досадовал, что папа говорил с как с пятнадцатилетним подростком (плюс-минус), хотя молодому человеку было уже «за двадцать» и он закончил учебу в ВУЗе. Папа в свое время работал, а потом, в виду того, что его финансовые дела шли неплохо, решил оставить работу и предаться жизни путешественника и наблюдателя. «А когда папа прекратил работать, сколько тебе лет было?», – спросил молодого человека его знакомый. И, считая годы, молодой человек понял, что он был как раз на той возрастной отметке, в которой папа видит его до сих пор.

Конечно, речь не более, чем о версии, но мысль таково, что восприятие папы перестало в чем-то развиваться вследствие изменения образа жизни (ездить по миру, фотографировать, ведь можно и, исходя их пассивной позиций, то есть той, которая не предусматривает попытку дотянуться до тех смыслов, которыми живет другой, собеседник).

Итак, необходимо непрестанно внутренне развиваться. Повторимся: речь не о том, чтобы читать молодежные книги или смотреть молодежные форумы. Важно умение «вчувствоваться» в другого человека как в собеседника. Трудно (если, вообще, возможно) понять собственных сын или дочь, если ко всеми другим людям на планете относишься, исходя из эгоистических позиций. Сердце у человека одно, мозг тоже. Если он заражен эгоизмом и транслирует этот эгоизм на всех жителей планеты, то как у него получится найти контакт со своим ребенком?

Чтобы пояснить эту мысль можно привести некоторые мысли, озвученные одной женщиной, ребенок которой родился «особым», то есть – с тяжелым диагнозом (ДЦП). Мама рассказывала, что, когда была «обычным родителем» (особый ребенок был не первом ребенком) смотрела свысока на детей особых родителей. Ей казалось, что с ней «такого произойти не может, что такие дети могут родиться у алкоголиков или наркоманов», а она все делала правильно, не пила, не курила, соблюдала все предписания врачей.

Когда он «столкнулась с этим», то увидела «как много замечательных родителей в этом мире. Силы им дает только любовь».

Ей пришлось пройти через трудности, через муки осознавания новой себя, нового мира вокруг нее, того, «что твой ребенок никогда не будет таким, как все. Это трудно принять, и многие родители этого не принимают. … Принять – это не у всех получается».

«Это очень тяжелая внутренняя работа, – рассказывает мама. Каждый проходит через что-то свое. Я поняла, что у меня есть внутренние ресурсы, что я могу помочь не только своему ребенку. Вообще если ты хочешь повернуть мир лицом к особым детям, нельзя сделать это, повернув его только к своему ребенку. Нельзя построить доступную среду вокруг одного ребенка. Если ты делаешь что-то для своего, ты делаешь это для всех. По-другому это не работает»[6].

О особых детях см. беседы цикла «Особые дети среди нас». Принцип развития рассматривается и в этих беседах, и потому здесь приводится в качестве комментария аннотация к этому циклу. Да, не все воспитывают ребенка с диагнозом ДЦП и аутизм. Но многим установить контакт со своими нейротипичным (как говорят) ребенком бывает так же трудно, как и иной маме ребенка при наличии у него аутизма.

«Когда рождается ребенок с аутизмом, ДЦП и иными формами “особости”, – это нередко воспринимается как катастрофа мамой (если папа есть, то и – папой). Чтобы выйти на новую ступень развития, на которой возможные счастье как родительское, так и “общечеловеческое”, нужны новые смыслы. Во время подготовки и проведения бесед “Особые дети среди нас” эти смыслы активно искались.

В каком-то смысле (это не тафтология) “сложные” дети подводят родителей к необходимости искать новые основания жизни (утраченные некогда или, в принципе, не найденные). От условно здорового ребенка (нейротипичного, как говорят) еще можно откупиться: подарками, игрушками, – “на, купи себе что-нибудь, только не отвлекай папу”. А от ребенка с диагнозом ничем не откупишься, ты либо любишь его – и он как-то начинает развиваться, либо ты его не любишь – и он закрывается.

Для родителей и целых семейств (плюс – бабушки, дедушки) ребенок с диагнозом как это ни шокирующе звучит, становится иногда солнечным лучом, выводящим из накатанной колеи жизненных моделей и стереотипов. Взрослым кажется, что все познано, все распределено по полочкам, “все схвачено, за все заплачено”. И вот они сталкиваются с ситуацией “полной невозможности” – когда прежние модели не работают и прежние взгляды ничего тебе не объясняют.

И, встав перед необходимостью искать новые смыслы и вырабатывать новые подходы к жизни, некоторые родители действительно становятся «новыми собой». Пройдя через полосу испытаний, как это ни странно звучит в начале пути, они приходят к благодарности, к способности прикоснуться к глубине мира. Может, их ребенок и пришел в их дом, чтобы вырвать их из метафизической спячки (“Ах, отстаньте вы от меня со своими разговорами о каких-то смыслах, у меня дел – невпроворот, я в отличии от вас деньги, между прочим, зарабатываю, а не болтаю!”).

“Наш ребенок научил нас жить”, – сказал папа мальчика, которому поставили серьезные диагнозы, рассказывая о своей истории и кивая в сторону супруги, которая стояла рядом. Через 10 лет диагнозы были сняты, все эти годы родители старались помогать своему малышу. “Всего-то понадобилось – 10 лет! – воскликнул папа. Что такое 10 лет по сравнению с вечностью – ничто”, – сказал он и посмотрел на свою молодую красивую супругу, та плакала.

Впрочем, не во всех случаях диагнозы снимаются, и с этим как-то тоже нужно учиться жить. Преодолевать чувство вины, неприязни к ребенку, желание закрыться от мира, учась радоваться и любить».

Уважение за уважение, отношение у другому как к личности

Если продолжить развитие аналогии с бойцом рукопашного боя, то можно сказать, что ему никто не даст готовых рецептов. Нужно уметь «вчувствоваться» в ситуацию, однако некие наиболее важные принципы, аспекты всё же существуют – например, умение держать дистанцию.

Насчет умения держать дистанцию один человек, достигший в области рукопашного боя серьезных результатов, говорил, что пока ты держишь дистанцию, ты – неуязвим. Атака противника строится по принципу алгоритма, если алгоритм разгадан, возможна контратака. То есть противник делает два-три атакующих движения, останавливается, потом возвращается в исходную позицию (есть те, кто действует не по алгоритму, а находится в движении постоянно, но специалистов такого уровня немного).

Боец, умеющий держать дистанцию, отходит в это время назад. Как только он увидит, что противник исчерпал свой алгоритм и остановился, так сразу делает резкий выпад и поражает противника.

Эта аналогия применительно к теме общения с людьми может быть понятна в следующем ключе. Если видишь, что человек смущен, не спеши заводить с ним серьезный разговор. Дождись, когда он успокоится. Не говори «своего» пока человек – в движении, дай ему выговорится, остановится, он истощит свой алгоритм, и тогда уже ты делай свой ход.

Подобно тому, как умение держать дистанцию является одним из принципов рукопашного боя, так и принцип «уважение за уважение» является одним из принципов общения. Ты с уважением относишься к человеку – можно надеяться, что получишь ответное уважение. Но мы имеем в виду «уважение» не в том расхожем понимании, когда говорят, что учитель должен стать на одну планку с учеником. И некоторые учителя хотят «быть в тренде», начинается некое панибратство. Такой учитель не понимает, что теряет уважение своих учеников, лишается авторитета.

См. подробнее главу «Избегать заискивания и превозношения» из части первой статьи «Родители и дети» (отдельное название первой части «О принципах общения с “трудными” людьми и воспитании. Беседа с сотрудниками Центра свт. Василия Великого»).

Ориентиры для нахождения золотой середины между доверительными отношениями с учениками (конструктивные отношения, имеющие в себе перспективу) и панибратством (которое искажает связь между учителем и учениками) описал священномученик Фаддей (Успенский). У него есть замечательная книга (которая была упомянута в части первой) – «Записки по дидактике».

Часть ее посвящена теме преподаванию Закона Божия, но ее начальную часть (главы, в которых приводятся общие, универсальные принципы) стоит почитать всем родителям, там есть потрясающие заметки по педагогике, воспитанию. Он пишет, что учитель должен поступать с учениками по любви, но и ни в коем случае – не допускать панибратства, при том – и не скатываться в чрезмерную суровость. Также он пишет, что интерес к предмету учитель должен вызывать не актерскими приемами или эмоциональной окраской, а вдумчивой, глубокой проработкой и подачей материала. Не шутками и прибаутками, а увлекательным содержанием, фактами.

Возвращаясь к принципу «уважение за уважение», обобщим: не допускать панибратства, чтобы сохранить уважение, но нельзя и общаться свысока. Так что же все-таки «уважение за уважение»? Обратимся к святоотеческим примерам и наставлениям, в которых говорится именно об уважении без панибратства, о сострадании без высокомерия. Такой подход «уважение за уважение» существует именно тогда, когда человеку присущ религиозный взгляд на мир, ведь этот взгляд предполагает, что в каждом человеке сокрыт образ Божий.

В качестве примера можно привести подход, реализуемый преподобным Амвросием Оптинским. Он относился к каждому человеку, как бы низко тот ни пал, исходя из того, что в нем есть искра Божественного дара. Для него никакой человек не был окончательно погибшим. Вследствие такого отношения преподобного Амвросия в людях пробуждалась надежда, и сами они начинали верить, что могут исправиться (см. раздел «Любовь» из части первой статьи «Родители и дети»).

То есть принцип «уважение за уважение» выражается в нашей вере в человека, в возможность его возрождения, несмотря ни на что. Но эта вера должна быть уравновешена – отнюдь не идеями современного либерализма, а христианской, святоотеческой точкой зрения, отделяющей грех от человеческой личности. Мы не должны отождествлять человека с его грехом. Мы знаем, что каждый человек создан по образу и подобию Божию, он способен возродиться к настоящей жизни, но в нынешнем своем состоянии он порабощен грехом, страстями (той же наркоманией). Если грех и личность не разделяются, человек идет в неверном направлении.

Например, мама хочет любить своего ребенка, а он безобразничает в школе, дебоширит, ее вызывают в школу, она же всячески защищает и оберегает его, не желая видеть его пороки, оправдывает их, закрывает на них глаза. Естественно, в этом случае пороки будут лишь усугубляться. Другая крайность – когда, борясь с пороками, отвергают и самого человека.

Христианская, святоотеческая точка зрения избегает этих двух тупиков. Мы верим, что этот человек способен измениться к лучшему, но вот сейчас он у нас просит денег. Любя и уважая его, спокойно ему говорим: «Вася, мы не можем сейчас дать тебе денег». Наркоманы обычно стремятся манипулировать людьми, вызывать чувство вины, поэтому, если ему откажут, он с гневом и раздражением заявит: «Ты меня никогда не любил! (не любила)». Особенно, если это мама. Стремится вызвать у нее слезы: с его точки зрения, оказывается, это она виновата в том, что он стал принимать наркотики, плохо себя вести. Разумеется, мама потом винит себя, что плохо воспитала сына, а сейчас до истерики довела. Она спешит дать ему денег – лишь бы откупиться.

Любовь же подлинная позволяет спокойно ответить: «Сынок, любя тебя и уважая тебя, я дам с собой покушать, если ты голоден, куплю проездной, но денег, зная, что ты можешь потратить эти деньги не на благо, я тебе не дам». Когда разговор два-три раза начинает ходить по одному и тому же кругу, и человек пытается два, три раза эту уду забрасывать и видит, что мама все-таки предельно спокойна, он не может не согласиться со справедливостью ее слов. И отсюда – уважение за уважение.

О том, чтобы не предаваться эмоциями, разделять грех и личность, говорить спокойно, не давая возможности собой манипулировать, – см. ответ «Наркомания. Состоятельному мужчине, угнетенному общением с братом-наркоманом».

Приведу еще одну иллюстрацию. Один студент рассказывал, что у них в институте одного преподавателя студенты начали морально уничтожать тем, что просто его игнорировали. Из-за чего это началось? Он пришел и на первой лекции, засунув руку в карман, сказал: «До этого вы общались с бедными преподавателями, а сейчас вы будете общаться с состоятельным…» И рассказал, что в городе существуют какие-то проекты, в которых он принимает непосредственное участие. То, что человек поставил себя сразу выше всех студентов, вызвало реакцию отторжения.

Этот же студент рассказывал, что у них был другой преподаватель, уже очень пожилой. На экзаменах он мог студента отчитать, мог быть очень строгим. К таким людям относится выражение: «строг – но справедлив». Хотя он был строгим, но в его отношении читалось уважение к студенту как к личности. Он не вел себя со студентом, как с желторотым юнцом-несмышленышем. Он с него требовал, как со взрослого человека, как с человека, с которым можно вести диалог.

И такой подход вызывал в среде студентов всеобщую любовь к нему. Отношение студентов к этому преподавателю ярко проявилось при следующих обстоятельствах. Однажды у него случилось тяжелое заболевание, и долгое время его не было на лекциях, но когда он вернулся – поразительная была реакция студентов (если учесть, что бывает и такое: какой-либо преподаватель заходит а аудиторию, а студенты даже не встают) – когда этот преподаватель зашел в аудиторию, раздались просто оглушительные аплодисменты. И начались они после выкрика «наши не умирают». 

Отношение к другому человеку как к личности подскажет и путь развития отношений. Этот принцип оправдывает себя при общении и с маленькими детьми. Протоиерей Валериан (Кречетов) говорит, что с детьми надо говорить серьезно, конечно, применяясь к их уровню понятий. А он, наверное, имеет право давать советы, у него у самого очень много детей, у этих детей родились внуки, такой многочадный батюшка. В самом начале нашей беседы приводился рассказ батюшки о том, как его младший сын начал просить подарить ему слона, и как без конфликта с ребенком этот вопрос решился.

Еще протоиерей Валериан (Кречетов), говоря об отношении ребенка к молитве в храме, говорит, что «конечно, очень важно, чтобы дети всегда хотели молиться. Но не все тут так просто. Иногда им не хочется молиться, в храме стоять. Ни в коем случае нельзя насилием добиваться, потому что это вызывает отвращение, они могут даже возненавидеть всё. Нужно терпения набраться, немножечко уступить. Как говорят, с детьми всегда нужно работать внатяг. То есть, нельзя ни сильно тянуть, ни отпускать. Чтобы все время чувствовалась прямая связь, упругая такая, но не отпускающая. Потому что отпустишь – покатится, натянешь – наоборот, оборвется все. Но это уже чутье нужно, к каждому – подход индивидуальный» [7].

То есть, это приблизительно как у автомобилистов, когда везешь кого-то на буксире или дергаешь из сугроба: резко дернешь – фаркоп вырвется, а если слишком отпустишь – потеряешь контроль (дети совсем распустятся). Как это можно понять? Если мама хочет поговорить о чем-то важном, когда дочка или сын находятся на грани срыва, конечно, лучше не надо сейчас этот вопрос обсуждать, ничего хорошего не получится. Может не воспринять. А если мама улыбается, ребенок улыбается, вот тогда уже можно и сказать. Также мы должны подмечать не только то, в каком состоянии другой человек находится, не только проявлять внимание к собеседнику, но и внимание к собственному внутреннему состоянию.

Говорить ли с раздражением?

Часто причиной конфликта бывает наше внутреннее смущение, и эту причинно-следственную связь нам позволяет установить вечернее испытание совести. Упоминание о вечернем испытании совести встречается в творениях многих духовных наставников. По прошествии дня – 5, 10, 15 минут – вспоминается, как прошел день; ставятся вопросы, в связи с чем и как был утрачен внутренний мир, как попытаться в будущем не допустить потери внутреннего мира; за всё, в чем совесть обличает – приносится покаяние. Если человек проводит вечернее испытание совести, то со временем у него появляется навык подмечать свое внутреннее состояние. Речь идет не о самовлюбленном копании в себе, а о познании собственных страстей.

Подробнее см. «2-й пункт: Испытание совести» из первой части статьи «Внешняя жизнь и мир мыслей» (статья подготовлена на основе одноименного цикла бесед).

Привыкая всматриваться в прошедший день, человек со временем начинает понимать причины, в связи с которыми он вступает в конфликтные ситуации. Нередко конфликтные ситуации происходят в связи с тем, что человек открывает разговоры с ближними уже находясь в состоянии внутреннего смущения. Если мы внутренне смущены, мы уже на мир смотрим сквозь призму своего смущения, недовольства, раздражения. Поступки и слова ближних кажутся нам неправильными, собственные же поступки и слова кажутся правильными.

Осознать некоторые истоки конфликта может помочь учение академика А.А. Ухомского о доминанте. Это учение довольно часто упоминается в беседах, некоторые основные положения этого учения приводятся в статье «О развитии монашества», в главах «Нейрофизиология и любовь…», «Услышать голос другого», «Преодоление самости. Некоторые мысли о восстановлении монашества».

Применительно к теме гнева учение о доминанте рассматривается в нескольких разделах (см. оглавление) третьей части статьи «ОБРАЩЕНИЕ К ПОЛНОТЕ. Становление личности как путь преодоления зависимого поведения» (отдельное название третьей части «Обращение к полноте и доминанта на лицо другого»).

О раздраженном человеке с точки зрения учения о доминанте можно сказать, что у него в движение пришла доминанта гнева. В коре головного мозга образуется очаг возбуждения. И к этому очагу начинают притягиваться импульсы, попадающие с сознание, в прочих же отделах коры головного мозга разливаются процессы торможения.

В практической жизни действие доминанты, может, например, выражаться в том, что раздраженный человек воспринимает попадающие в его сознание импульсы сквозь призму раздражения. Например, родители, вспыхнув чувством негодования в связи с каким-то поступком ребенка, затеяли проведения с ним разговора. И, вот, например, ребенок говорит им: «Папа, мама, мы можем этот разговор ненадолго отложить?». А родители, если они смущены, могут увидеть в этой попытке отложить разговор «злой умысел», «непослушание» и т.д.. Хотя на самом деле речь может идти о том, что ребенок обещался кому-то позвонить, и время совершить телефонный звонок настало (может, он и всего-то хотел, позвонив, сказать, сейчас у него не получится поговорить, что он позвонит позднее).

Попытку отложить разговор на несколько минут родители воспринимают, исходя из своей доминанты, как катастрофу. Они кричат: «Ага! Вечно ты, как только мы хотим с тобой поговорить, придумываешь отговорки!» Способность посмотреть на ситуацию с других углов в момент смущения как бы подавляется. Человек мало способен к тому, чтобы вести, как принято говорить, – конструктивный диалог. Ребенок, увидев такую реакцию родителей на свою просьбу (в которой сам он не видит ничего дурного), легко может потерять желание обсуждать с родителями свои проблемы. Все время, в какое разговор будет длиться, он будет сидеть насупившись. Понятно, что участие в подобных разговорах мало способно сообщить пользу как родителям, так и детям.

Поэтому, если мы обжигались уже раз, другой, третий, то можно уже запомнить, что, когда мы внутренне смущены, из разговора мало чего хорошего получается. Говорим долго – час, два – результата, кроме отрицательного, нет никакого. С другой стороны, вечернее испытание совести нам позволит понять, запомнить, что в те моменты, когда мы дожидались состояния умиротворения, договориться и прийти к согласию можно, буквально, за минуту. Встретили человека, например, в коридоре. На момент встречи и мы чувствуем себя спокойно, и он ведет себя спокойно, улыбается. И ему говорится: «Слушай, Вася, давно с тобой хотел обсудить одну ситуацию; то, что ты делаешь, можно делать по-другому: вот так и вот так». Он видит, что мы спокойно говорим, прислушивается и отвечает: «Да, и правда так можно делать, а я даже о том что-то и подумал даже». Он воспринял все, что до него хотели донести, и ситуация разрешилась.

Потому что, если мы начали с раздражением говорить, он может посчитать, что мы «встали не с той ноги», что мы хотим его чем-то наказать, что мы просто злимся. И после долгого разговора, когда кто-то его спросит, о чем папа или мама с ним говорили, ответит: «Да придираются просто-напросто и – всё». То ест он даже не поймет, о чем ему хотели сказать, посчитает, что родители просто искали повод, что постращать его.

Таким образом, наш опыт, который мы помним, позволяет нам понять, что разговор, если мы раздражены и «не в духе», лучше отложить до другого раза. И некий итог сказанному можно подвести словами святого апостола Павла, которые не мешает помнить и всегда держать в уме, когда мы хотим с кем-то говорить. В Первом послании к Тимофею в стихах пятом и шестом апостол говорит, что «… цель же увещания есть любовь от чистого сердца и доброй совести и нелицемерной веры, от чего отступив, некоторые уклонились в пустословие». Цель увещания – любовь от чистого сердца и доброй совестью и нелицемерной веры, то есть применительно к нашему разговору о воспитании, цель назиданий такова, чтобы человек в результате этого разговора хоть в чем-то исправился или сделал для себя какие-то выводы. Если мы эту цель помним, то, соответственно, у нас должна родиться стратегия достижения этой цели.

Если цель не достигается, то наша долгая речь как бы «пролетает мимо цели». Примечательно, что слово «грех» переводится с греческого языка как «мимо цели». Понятно, что наша главная цель – это вечное спасение, то есть мы развиваемся в этой жизни, достигаем внутреннего мира, примиряемся с Богом и в этом состоянии переходим в жизнь вечную. И в нас это состояние продолжает развиваться дальше.

См. главу «Смысл и цель христианской жизни» из первой части «Преодоление травматического опыта: христианские и психологические аспекты».

Применительно к цели христианской жизни как можно воспринимать ежедневную ругань в некоторых семьях по поводу успехов или неуспехов детей? Безусловно, всё это идет «мимо цели». Когда ты кричишь, во-первых, ты искажаешь самого себя, ты формируешь в себе страсти, с которыми придешь в вечную жизнь. И эта ненависть, раздражительность будут развиваться и там.

Жизнь человека, который имеет страсть раздражительности, очень тяжела, потому что со временем он начинает раздражаться уже буквально от всего. И даже в отношении к земным целям наш гнев и крик – тоже «мимо цели», потому что, если мы накричали на человека, он нас не воспринял – это первое. Наши отношения с ним ухудшились – это второе. На будущее мы потеряли возможность, в хорошем смысле этого слова, воздействовать на человека – третье.

Перечень этих пунктов можно продолжить. Поэтому, если накричали в ярости, он стал защищаться тоже в ярости, цель уже не достигнута, человек закрылся, замкнулся, отбросил наши слова. Значит, и мы не спокойны и он на грани истерики – мы ничего не достигли. Если помнить о цели, то и стратегия ведения диалога становится понятной. Если человек пока не способен воспринимать то, что мы хотим ему сказать, то понимание цели нам позволит сделать тот вывод, что сейчас, например, может быть, лучше и не начинать разговор.

И мы не знаем, когда этот разговор можно будет начать. Мы не знаем, когда для разговора придет время.

Сохранить связь

Но если нам удастся сохранить связь с человеком, если нить любви не оборвется, то у нас все-таки останется хоть какой-то шанс до него пусть и через годы, но что-то донести. Возможно, человек с нашей позицией вообще не согласен, он не христианин, он живет во внебрачных отношениях, у него вообще другие взгляды на заработки, он не видит ничего плохого в том, что обманывает людей и так далее. То, что родители пытаются ему сказать, он вообще не воспринимает.

И здесь для родителей при отсутствии христианской точки зрения может возникнуть тупик: либо они отвергают его совсем, либо начинают оправдывать его слабости. Если родители смогут встать на христианскую точку зрения, они дадут понять: «сынок, мы тебя любим, но с тем, как ты живешь, мы согласиться не можем, хотя мы тебя готовы принять любым, какой ты есть, потому что мы твои родители».

И если разрыва не произошло, если родители не стали своего ребенка проклинать, то все-таки остается возможность, что человек когда-нибудь прислушается. Если родители будут предельно спокойно, с любовью выстраивать отношения, даже если он сейчас ничего слышать не хочет, когда-нибудь все-таки настанет момент, когда они все же будут услышаны. Если не получается донести в разговоре, нужно просить о помощи Бога, Божью Матерь, чтобы они пробудили сердце этого человека.

То, как ожесточившееся сердце может однажды раскрыться, – Достоевский ФМ. показал в эпилоге романа «Преступление и наказание». После того как за совершенное им преступление Раскольников был осужден, он отправился в Сибирь на каторгу. Рядом с ним решила быть Соня. Она жила за стенами острога, в который был заключен Раскольников.

Они имели возможность видеться друг с другом. И он «всегда точно с досадой встречал ее, иногда упорно молчал во всё время ее посещения». А когда он брал ее руку, то – «как бы с отвращением». И бывало, что Соня уходила с свидания в глубокой скорби.

В начале своего заключения Раскольников думал, что Соня «замучит его религией, будет заговаривать о Евангелии и навязывать ему книги. Но, к величайшему его удивлению, она ни разу не заговаривала об этом, ни разу даже не предложила ему Евангелия». Он сам попросил Евангелие у неё.

На каторге Раскольникова уничтожала тревога. Он не раскаивался в своем преступлении, он лишь мучился от осознания того, что он не смог понести последствий своего преступления. Он досадовал на себя за то, что совершил явку с повинной в полицию. Он досадовал даже от мысли, что не покончил с собой, а предпочел явку с повинной – самоубийству.

Но однажды в душе Раскольникова произошел переворот. Он взял ее руку, и долго их руки уже не разнимались. На их лицах засияла заря обновленного будущего. «Их воскресила любовь, сердце одного заключало бесконечные источники жизни для сердца другого». Он почувствовал, как воскрес и обновился всем существом своим. Он думал о Соне. «Он думал об ней. Он вспомнил, как он постоянно ее мучил и терзал ее сердце; вспомнил ее бледное, худенькое личико, но его почти и не мучили теперь эти воспоминания: он знал, какою бесконечною любовью искупит он теперь все ее страдания». Вспомнив и о Евангелии, которое он взял у нее, он подумал: Разве могут ее убеждения не быть теперь и его убеждениями?

Образ родителя в сознании ребенка и доминанта восприятия

Если попробовать подытожить все сказанное, то можно сказать: главное для родителей и педагогов – не потерять лицо. Что значит – не потерять лицо? Речь идет не о том случае, когда человек, проявивший несоответствие каким-то социальным нормам, считается потерявшим лицо (не отдал вовремя долги, нарушил воинский кодекс и пр.).

Речь идет об образе, который ребенок вынесет из дома или школы. Если образ, например, мамы в памяти выросшего ребенка будет храниться как светлый, то в светлые тона он окрасить и те воспоминания, которые с мамой были связаны. Даже, если в чем-то она проявила строгость, это воспоминание впоследствии будет восприниматься сквозь призму светлого образа, если, конечно, такой останется в сознании.

Как было сказано, определенный очаг возбуждения (доминанта) притягивает к себе импульсы, поступающие в сознание. В русле характера текущего возбуждения человек склонен толковать и окружающую его действительность.

Пример, комментирующий эту мысль, можно почерпнуть в одном из эпизодов романа Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы». Вместе с братьями Карамазовыми и их отцом на приём к старцу Зосиме отправился Петр Александрович Миусов, «вольнодумец и атеист». Примечательно то специфическое направление, которое принимали трактовки окружающей действительности, бытовавшие в сознании Петра Александровича.

Когда Миусов и братья с их отцом были на пути к приёмной, к ним подошел монах, долженствующий их проводить к старцу. Увидев, как он улыбается, Миусов подумал про себя: «О, черт их всех дери, веками лишь выработанная наружность, а в сущности шарлатанство и вздор!»

В приемную к старцу Миусов вошел раздраженным. Вот, он увидел, как два иеромонаха и старец Зосима поклонились друг другу весьма благоговейно. «Миусову, однако, показалось, что все делается с намеренным внушением». Обстановка приёмной (на стенах висели иконы, портреты архиереев, литографии) была воспринята им как «казенщина». А увидев черты лица старца Зосимы, он, исходя из своих наблюдений заключил: «По всем признакам злобная и мелко-надменная душонка».

И такое заключение было сделано им несмотря на то, что было известно множество случаев благотворного воздействия старца на приезжавших к нему людей. «Почти все, входившие в первый раз к старцу на уединенную беседу, входили в страхе и беспокойстве, а выходили от него почти всегда светлыми и радостными, и самое мрачное лицо обращалось в счастливое». Конечно, здесь речь идет о наблюдениях, которые сделал Алеша, живя подле старца. И вовсе не обязательно, что Миусов обладал в полной мере опытом, открывшимся Алеше. Но тем не менее, факт остается фактом. В результате знакомства с старцем в сознании Миусова родилась именно такая характеристика, а не другая.

Можно предположить, что характер толкований действительности, бытовавших в сознании Миусова, был связан с тем предубеждением, которое он имел против лиц духовных. Известно, что, будучи еще в молодых летах Петр Александрович по получении наследства начал в отношении монастыря нескончаемых процесс. Процесс был начат «за право каких-то ловель в реке или порубок в лесу». Причина процесса была доподлинно неизвестна, но известно, что Петр Александрович «начать процесс с «клерикалами» почел даже своею гражданскою и просвещенною обязанностью». Так понималось просвещение Миусовым, который рассказывал, что принимал участие в парижской революции 1848 года. И сквозь призму данного возбуждения, а также, исходя из предубеждения, которое он имел в отношении лиц духовных, он и стал трактовать виденное им.

Каким образом эти мысли относятся к родителям и к проблеме воспитания? Вот, например, мама пытается что-то объяснить с гневом ребенку. Происходит конфликт. Ребенок досадует.

Если такие ситуации происходят часто, то от понятия «разговор с мамой» протягивается как бы нить к определенному состоянию нервной системы, доминирующими характеристиками которой являются чувства тревожности и гнева. Ухтомский отмечает, что на определенном этапе развития предметного опыта «определенное состояние центральной нервной системы вызывает для человека индивидуальный образ, а этот образ потом вызывает прежнее состояние центральной нервной системы»[8].

Если процесс разговора с мамой связался с определенной доминантой, то впоследствии одно только упоминание о предстоящем разговоре будет приводить в движение сформировавшийся очаг возбуждения. Как только доминанта придет в движение, все слова мамы начнут стягиваться к текущему очагу. Следствием стягивая слов мамы к текущему очагу возбуждения будет являться определенная как бы «глухота» ребенка к тем идеям, которые будет пытаться до него донести мама.

Слова мамы могут начнут толковаться, исходя их характера текущей доминанты. То есть ребенку разговор может представляться в том виде, что мама «вечно недовольна» и потому «ко всему цепляется». И когда ребенка кто-то спросит о состоявшемся разговоре, в связи с чем, мол, мама-то стала на повышенных тонах говорить с ним, ребенок только отмахнется. Отмахнется и скажется, что, с его точки зрения, мама с самого утра была чем-то недовольна и искала, на ком бы выместить злобу, а тут он, ребенок, подвернулся под руку, ну и началось… Ребенок так и не услышал того, что на самом деле хотела мама до него донести.

О том, каким образом применить этот принцип к практической жизни, каждый может подумать сам. Среди примерных ответов на данный вопрос могут быть и такие рекомендации. Не выяснять супругам отношений при детях (прекрасно будет, если супруги вообще перестанут выяснять отношения и все проблемы, возникающие в семейной жизни, начнут пытаться решать по любви), не говорить детям с гневом о том, что они делают что-то не так. Если они и делают что-то не так, то можно в спокойной обстановке объяснить им аргументированно, что именно делается ими не так. Не позволять себе при детях делать то, за что обличает совесть (в идеале, не только не при детях, а вообще стараться не делать ничего такого, за что обличала бы совесть). Чтобы ни случилось, нужно стараться не поддаваться гневу.

На последнем пункте можно остановиться особо. Бывает, что дети проклинают своих родителей. Или, насмотревшись фильмов про «золотую жизнь», начинают стесняться мамы, которая родила их не в Беверли-Хиллс, а в каком-нибудь небольшом провинциальном городке.

И вот ребенок кричит маме: «Ты плохая мать!» «Я не просил меня рожать!». В эти моменты маме не стоит мстить, кричать.

Сейчас ребенок живет на всем готовом в родительском доме. У него нет жизненного опыта, чтобы свое положение с чем-то сравнить (например, с жестокостью детской колонии). Когда ему наливают супчик, который ему не нравится, он протестует. Когда его зовут покушать, а он играет, он негодует. Но наступает время, когда он выходит из родительского дома в большую жизнь. И вот никто ему супчика уже не предлагает. И окружающие не высказывают беспокойства по поводу того, что вовремя он не покушал.

Придет время, и ребенок выйдет из родительского дома в большую жизнь, в мир, который порой бывает очень жестоким. Столкнувшись с трудностями и безразличием других людей, бывший ребенок начнет понимать, кем для него на самом деле являлась мама. Он поймет, что мама, если что-то и делала со строгостью, то зла не желала, а желала только блага.

Когда мама настаивала на том, чтобы сделаны были, например, уроки, ребенок протестовал. Он воспринимал поведение мамы как насилие. Но с годами, став взрослым, он начинает понимать, что без мамы, он, быть может, и образования-то не получил бы. Лишь со временем он начинает понимать, что поведение мамы, казавшееся ему неправильным, несло ему благо.

Став взрослым, он живет такой жизнью, где никто блага ему уже не желает, где все хотят только воспользоваться его финансами, его интеллектуальными ресурсами. И постепенно к нему приходит понимание, что за словами мамы стоял глубокий смысл, и он начинает потихоньку к ее словам прислушиваться. И если мама (или папа, или педагог сеяли) сеяла с любовью, то можно надеяться, что с годами это семя, посеянное ею, прорастет.

Конечно, в жизни есть не только безразличие и жестокость. В жизни есть и добро, и любовь. Вышеизложенные размышления были приведены не для того, чтобы очернить мир, а для того чтобы выделить образ мамы и привлечь к нему внимание.

Да, может быть она что-то и не понимала. Но, исходя из того, как она понимала процесс воспитания, она, возможно, стремилась дать ребенку лучшее.

Да, мама могла не понимать, что какие-то её шаги, казавшиеся ей правильными, были не верны. Но положа руку на сердце, можно спросить: уместно ли выступать с полномасштабным обвинительным заключением против мам, если с точки зрения детей (когда у них появляются свои дети, кто-то из них начинает совсем по-другому смотреть на маму) они вели себя как-то не так? Мам, которые всю жизнь положили, чтобы поднять детей на ноги? Мам, которые ночами не спали, если подросший ребенок засиживался где-то в гостях и забывал предупредить, что останется в гостях до утра?

Кто-то недоволен тем, что, с его точки зрения, у мамы нет тонкости в обхождении и образования, достаточного для того, чтобы поддерживать беседы на отвлеченные темы. Но можно ли ставить такие моменты на вид маме, которая, может, и хотела бы читать побольше книг, но не могла делать этого вследствие занятости?

Да, на родителей сейчас многие «сыпят шишки» в связи с тем, что они «дома не бывают», с детьми не беседуют, с работы приходят поздно. Но многие ли родители властны приходить с работы домой пораньше? Неужели им прямо-таки и хочется пропадать допоздна где-то вне дома? Многие из них и рады бы были вернуться домой пораньше, но не могут этого сделать. Многие из них были бы рады быть более спокойными, не беспокоящимися о материальном, более культурными и сдержанными. Но и они – люди. И у них есть нервы, которые сдают. Им тяжело быть спокойными и выдержанными, если они понимают, что, например, перед ребенком открывается реальная перспектива остаться без образования.

Да, родители порой предпринимают шаги, которые не улучшают ситуацию ребенка в отношении того же образования. Да, они порой предпринимают шаги, которые формально выглядят как провоцирование на конфликт. Но с другой стороны, кто им самим объяснял, в какие двери в области общения стоит входит, а в какие – нет?

Многие родители, как и их дети, – чада века информационного хаоса. Развитие повсеместного процесса хаотизации жизни приводит к тому, что у человека как бы выбивается почва из ног. Многие люди имеют крайне размытые представления о базовых смыслах, имеющих отношения к значимым сферам человеческого существования.

Многие родители были лишены связей (или имели недостаточно развитые связи) с значимыми ориентирами и у многих из них не было мировоззренческой базы для того, чтобы определить, какие подходы в воспитании верны, а какие – нет. Пытаясь в условиях отсутствия связей с значимыми ориентирами воспитывать своих детей, они, как могли, так и выстраивали процесс воспитания.

В данном отношении можно привести некоторые мысли из автобиографических заметок академика Лихачева. Приводимые мысли относятся, правда, не к теме воспитания детей, а к теме обеспечения детей едой во время голода. Голода «сполна вкусили» члены семьи академика в годы Второй Мировой Войны, будучи «запертыми» в блокадном Ленинграде (ныне – город Санкт-Петербург). В первые дни блокады еще можно было достать какую-то еду, потом возможности достать продукты таяли как сосульки в руках. «Что мы успели купить в эти первые недели? – спрашивает себя глава семейства – Лихачев. Помню, что у нас был кофе, было очень немного печенья. Как я вспоминал потом эти недели, когда мы делали свои запасы! Зимой, лежа в постели и мучимый страшным внутренним раздражением, я до головной боли думал все одно и то же: ведь вот, на полках магазинов еще были рыбные консервы – почему я не купил их! Почему я купил в апреле только 11 бутылок рыбьего жира и постеснялся зайти в аптеку в пятый раз, чтобы взять еще три! Почему я не купил еще несколько плиток глюкозы с витамином С! Эти “почему” были страшно мучительны. Я думал о каждой недоеденной тарелке супа, о каждой выброшенной корке хлеба или о картофельной шелухе – с таким раскаянием, с таким отчаянием, точно я был убийцей своих детей. Но все-таки мы сделали максимум того, что могли сделать, не веря ни в какие успокаивающие заявления по радио»[9]. То есть, конечно, для детей рацион, приготовленный папой, был крайне недостаточен. Но эти скудные запасы являли собой максим того, что папа в данной обстановке мог сделать.

Когда ребенок выйдет в большую жизнь, главное – чтобы он не унес в памяти образ мамы с перекошенным от гнева лицом. Пройдут годы и ребенок, став взрослым, начнет разбираться в жизни, в людях. Он многое поймет. Может, в то время мамы уже не будет в живых, но образ мамы, ласковой и кроткой, останется в его памяти. Этот образ притянет к себе воспоминания связанные с процессом воспитания. Он, если так можно выразиться, «перепрограммирует» воспоминания негативного характера, связанные с обидами и конфликтами.

В годы молодости, ребенок, например, довольно бесчеловечно может попрекать маму в связи с тем, что она мало зарабатывает и потому мало выделяет средств на его утехи. Но с годами, эти воспоминания могут быть восприняты иначе. До сознания человека дойдет та мысль, что мама делала для него все, отдавала ему саму себя, а он был неблагодарным, – и вот мама даже на эту неблагодарность реагировала без гнева.

О том, как мгновенно может изменить характер восприятия всех прежде полученных впечатлений наглядно показано в повествовании «Доброе слово», которое приводится в книге «Отец Арсений». Это повествование рассказывается ласковой девушкой Любой, к которой люди тянулись и, которую воспринимали как луч света в свой жизни. А ведь было время, что Люба была скандально ведущей себя девочкой. После смерти ее мамы, папа взял в супруги другую женщину. И эту женщину Люба возненавидели. Она вредила ей, как только могла. Она рвала иконочки, которые та повесила на стене (мачеха была верующей женщиной), она специально стала учиться хуже (ей хотелось, чтобы отец обвинил мачеху в том, что с ее приход в дом дочка стала учиться хуже).

Но все нападки Любы встречали не ответную агрессию, а постоянство в доброжелательности. На определенном этапе Люба поняла, что больше не может так вести себя с мачехой. Они подружились.

Мачеху сумела сохранить лицо. Через годы Любочка пронесла светлый образ своей мачехи и в соответствии с ним начала выстраивать свою жизнь.

О значении образа, который ребенок может вынести из детства в свою взрослую жизнь, Достоевский рассказывал в конце своего романа «Братья Карамазовы». В романе достаточно много описано интересных подробностей в отношении того, как Алеша строил свое общение с ребятами, которые, в том числе, дрались, кидались камнями.

Отдельной сюжетной линией представлена динамика общения Алеши с Колей Красоткиным, мальчиком, которого можно назвать вожаком, атаманом, заводилой. Коля был способен на эксцентричные выходки, мог запросто смутить учителя, был из тех, кому – «палец в рот не клади». Но Алеша нашел подход и к нему: любовь, не переходящая, однако, в панибратство (эта сюжетная линия в образах и ситуациях описывает то, что священномученик Фаддей Успенский описывал в своих «Записках по дидактике» кратко и в виде формулировок).

В ответ на человеческое отношение к нему мальчик, который был способен в резкой манере и, что называется, не церемонясь, ответить взрослому, раскрылся. Характер его отклика на общение с Алешей заметен в таких его словах: «О, как я вас люблю, – говорил он Алеше, – и ценю в эту минуту … Потому что и вы точно я!» «О, мы сойдемся, Карамазов. Знаете, меня всего более восхищает, что вы со мной совершенно как с ровней. А мы не ровня, нет, не ровня, вы выше!» Коля повторял себе целый месяц, что он либо сойдется с Алешей, либо расстанется с ним врагами. Но даже тогда, когда он повторял себе эти слова, он, по собственному признанию, уже любил Алешу и мечтал о общении с ним, искал с ним встречи и стремился к нему (многие из их диалогов представлены в главе «Раннее развитие»).

О Коле Красоткине см. в лекциях «Преодоление игрового механизма», в пункте 14.1 «Игры и задиристые дети. Стирание в сознании индивидуального и внедрение виртуального (игрового)».

В итоге Алеша подружился не только с Колей, но и со всеми мальчиками. И мальчики вместе с Алешой собрались, чтобы проводить в последний путь своего друга Илюшечку.

И вот, у камня, который Илюшечка отметил, когда был жив, Алеша призвал мальчиков помнить, как они все вместе «хоронили бедного мальчика», в которого бросали камни (Алеша не бросал), а «потом так все его полюбили». Он призывал помнить Илюшечку всю жизнь, и хотя бы мальчики достигли бы потом почестей или бы впали в великое несчастье, – пусть они никогда не забывают, как им было хорошо у камня, всем сообща, «соединенным таким хорошим и добрым чувством», которое их сделало на время любви к бедному мальчику, может быть, лучшими, чем они были на самом деле.

«Знайте же, – говорил Алеша, – что ничего нет выше, и сильнее, и здоровее, и полезнее впредь для жизни, как хорошее какое-нибудь воспоминание, и особенно вынесенное еще из детства, из родительского дома. Вам много говорят про воспитание ваше, а вот какое-нибудь этакое прекрасное, святое воспоминание, сохраненное с детства, может быть, самое лучшее воспитание и есть. Если много набрать таких воспоминаний с собою в жизнь, то спасен человек на всю жизнь. И даже если и одно только хорошее воспоминание при нас останется в нашем сердце, то и то может послужить когда-нибудь нам во спасение».

Может, потом мальчики станут злыми и не в силах будут устоять перед дурным поступком. Может, они будут смеяться над слезами человеческими, может, они будут злобно издеваться над людьми. А все-таки, как они ни будут злы, но как вспомнят, как они хоронили Илюшу, как его любили в его последние дни, как на его похоронах дружно говорили у камня, то самый жестокий и самый насмешливый человек, если таковыми мальчики и сделаются, не посмеет внутри себя посмеяться над тем, как он был добр и хорош в ту минуту.

«Мало того, – еще сказал Алеша, – может быть, именно это воспоминание одно его от великого зла удержит, и он одумается и скажет: “Да, я был тогда добр, смел и честен”. Пусть усмехнется про себя, это ничего, человек часто смеется над добрым и хорошим; это лишь от легкомыслия; но уверяю вас, господа, что как усмехнется, так тотчас же в сердце скажет: “Нет, это я дурно сделал, что усмехнулся, потому что над этим нельзя смеяться!”»[10]

О том, насколько это немало – снабдить ребенка еще в детстве «прекрасным, святым воспоминанием» можно понять, исходя из следующих двух примеров.

Один человек, прошедший Вторую Мировую Войну рассказывал, что в самые тяжкие минуты его всегда поддерживало воспоминание, вынесенное им из детства. Каким-то чудным образом он помнил себя еще, будучи лежащим в люльке. Люлька висела на веревках, ее тихонько раскачивали сестры и пели. И это ощущение безопасности и любви, которое охватывало его тогда, будучи воскресаемо в памяти, противопоставлялось визуальным и психологическим ужасам войны.

В каком-то смысле можно сказать, что воспоминание приводило в движение особую доминанту, а та в свою очередь реструктурировала восприятие таким образом, что внешняя реальность начинала восприниматься сквозь призму «прекрасного, святого воспоминания». Внешние впечатления, воспринятые сквозь призму не страха и паники, а – сквозь призму «конструктивного» состояния нервной системы, отчасти теряли свое травматическое жало.

О том, что преодоление патологической доминанты совершается, в том числе, и за счет противопоставления ей новой – положительной доминанты, см. в части 2.1 статьи «Преодоление травматического опыта: христианские и психологические аспекты» (см. главу «Травматический опыт как приходящая в движение (возобновляемая) доминанта».

Второй пример. Евфросиния Керсновская в своем автобиографическом романе «Сколько стоит человек» рассказывает, как в годы тотальных репрессий она была подвергнута прессингу следственных органов (с последующим заключением и отправкой в концентрационный лагерь). Вынуждая ее подписать нужный для обвинительного приговора документ, следователь изматывал ее тем, что заставлял в кабинете вытянувшись стоять. Тело при таком неестественном положении начинало вести себя болезненно, восстановиться после пытки не получалось, так как в камере отдохнуть и отоспаться не давали. Керсновская ощущала себя близкой к тому, чтобы сдаться.

И в этой роковой момент, когда она уже была готова подписать нужную для следствия бумагу, из репродуктора, находившегося в кабинете следователя, послышалась музыка, которую когда-то давно Ефросиния слышала в родительском доме. Музыка, если можно так сказать, привела в движение сформированную в родительском доме доминанту. Бодрая доминанта мощное реорганизовала состояние нервной системы Евфросинии, она воспрянула духом и отказалась подписывать фиктивный документ.

Под влиянием музыки ожила картина родного дома, и ей показалось, что она снова там. «Родимый домик на опушке леса – скромная, уютная обстановка и то чувство беззаботного спокойствия, которое можно испытать только в своем доме, только в кругу любимой, дружной семьи, которая казалась мне самой надежной защитой против зла». И хотя она была не дома, а в кабинете следователя НКВД, душой и телом она ощущала счастье и всепобеждающую красоту. Образы, возникшие под влиянием музыки, стали тем порывом ветра, который развеял гипноз, влекущий ее в пропасть. К ней вернулись спокойствие и уверенность. «Не жизнь полураздавленного червяка, готового ценой унижения цепляться за жизнь; а та жизнь, где звучит музыка, где сияет солнце и где все согрето любовью».

Когда наступил критический момент и отчаяние захлестнуло ее черной волной, и смерть показалась ей желанным избавлением, знакомые звуки музыки воскресили в памяти ночь, проведенную на родной земле, смели с души малодушие и напомнили: «Ты имеешь право на жизнь! Борись! Правда победит!»

Бодрую, конструктивную доминату кто-то называет ядром, кто-то – стержнем. Если родителям удастся поспособствовать ее зарождению, то задача воспитания в каком-то смысли, хотя – отчасти, может, наверное, считаться реализованной. Обогащенный действием конструктивной доминанты (главную доминанту Ухтомский видел в способности проявиться деятельное внимание к ближнему), человек более имеет шансов не потеряться в жизни.

Иллюстрируется эта мысль историей А. Арцыбушева, прошедшего в годы тотальных репрессий через немыслимые трудности и длительное заключение. В его жизни были и драки, и падения, но все-таки, несмотря на огромное количество факторов, способных привести человека к деформации, Арцыбушева не замотал под себя каток регрессии.

Как бы его ни кидало по жизни, «самого главного» он не терял. По аналогии: кидают волны корабль, но он не переворачивается, ибо киль его уходит в глубину. Так и в случае с Арцыбушевым: был у него киль, и этим килем была вера.

Становлению его веры, по его собственному признанию, много способствовала его мама. И в этом смысле его автобиографическая книга «Милосердия двери» является ценным свидетельством, подтверждающим значимость религиозного воспитания.

О связи веры с построением доминанты, способной помочь человеку преодолеть травматический опыт, см. в главе «Вера, любовь и жизнь в соответствии с деятельностью по вере как иммунитет, защищающий от “сползания” в “воронку” паталогической доминанты» из части 2.3 статьи «Преодоление травматического опыта: Христианские и психологические аспекты» (отдельное название части «Вера и любовь как иммунитет, защищающий от “сползания” в “воронку” паталогической доминанты»).

Одиннадцать лет, прожитых в Дивеево, сложили в душу автора много «неповторимо прекрасного, слепив основной костяк, который не смогла сломать вся последующая за детством мрачная преисподняя, с ее падениями, грехами и пороками». Матери Арцыбушева его отец завещал держать детей поближе к добру и к Церкви, и мама свято выполняла этот завет. С причастием и с молоком матери Арцыбушев вобрал в себя «благодатную силу добра и веры». И эта сила в последующей жизни «в минуты страшных падений давала силы, хоть на четвереньки, но встать». Ни время, ни бездна и преисподняя не смогли стереть из его сердца ни Саровской пустыни «с ее соборами, мощами преподобного, торжественными службами, монастырским пеньем, мерцанием лампад у раки», ни дальней и ближней пустынек, в которые он ходил пешком.

Уникальны свидетельства Арцыбушева о методах воспитания, которыми пользовалась его мама (в этом смысле книга будет интересна и родителям, особенно тем, которые хотят помочь детям развить духовный стержень веры, способный удержать личность от распада под напором трудностей последующей жизни). В частности, мама говорила как-то о нем: «Из Алеши лаской можно веревки вить, насилия же над собой он не терпит»

Мама, по рассказу, Арцыбушева находила для него достаточную меру, которая слепила основной хребет. Этот хребет «за всю лихую жизнь, несмотря на все падения, ужасные и страшные, трещал, гнулся, но не сломался пока и, Бог даст, не сломится»!

Увидеть ближнего в ином свете

Но кто-то скажет, что ему нечего вспоминать о родительском доме, что от своих родителей он не видел ни любви, ни заботы, а только – попреки и унижения. На этот счет можно привести несколько соображений.

Как бы ни сложилась в реальности история родителя и ребенка, если ребенок будет видеть в родителе дурные черты, он не сможет найти с родителем контакт. Более того, он будет провоцировать родителя на то, чтобы он проявил худшие свои стороны. Если же стремиться видеть в человеке лучшее, что в нем есть, то и человек начинает стремиться проявить свою лучшие стороны.

Подобные мысли высказывались верующим ученым академиком Ухтомским. Указанную закономерность он назвал законом заслуженного собеседника. Суть этого закона состоит в том, что мир повернется к человеку той стороной, которой он повернулся к миру.

Наглядно действие этого закона можно наблюдать по кинофильму «Хайди» (2005, 2015). Этот фильм рассказывает о фильме маленькой девочки, которая была оставлена на попечении своего дедушки, живущего в горах. Дедушка в округе считался полоумным (сумасшедшим) и люди искренно жалели девочку, вынужденную жить рядом с ним. Но что интересно, девочка посмотрела на дедушку иными глазами, и в нем стали раскрываться его лучшие черты.

Когда мы видим в людях дурное, то по мысли академика Ухтомского, мы провоцируем их на дурное. Мы заражаемся дурным и теряем дорогу, которая может привести нас к тому, «чтобы вырасти до того прекрасного что в действительности может скрываться в другом». Чтобы заразить дурным, труда не нужно. Заражение дурным идет само собой. Но чтобы началось «заражение хорошим» нужна работа над собой. Работа заключается в том, чтобы не давать себе видеть в людях дурное, а обращать внимание только на хорошее.

Не о каких-то «розовых очках» здесь говорит Ухтомский. Когда человек фиксирует внимание на какой-то черте ближнего, которая воспринимается как негативная, эта черта разрастается в сознании человека до огромных масштабов. И разросшись она заслоняет образ ближнего.

Ухтомский имеет в виду то, что человек, видящий в ближних дурное и сам начинает вести себя с ними дурней. Он как бы так оправдывает свое поведение: мол, с такими ужасными и некультурными родителями, как самому быть спокойным и уравновешенным? Тот же, кто заграждает глаза на недостатки людей, «побуждает их становиться лучше и сам становится лучше, чем был».

Закон заслуженного собеседника имеет и другие грани. Ухтомский считает, что ближнего мы видим сквозь призмы того состояния нервной системы, которое сформировалось у нас ранее. Комментируя эту мысль, можно сказать, что для желчный и раздражительный человек сквозь призму состояния нервной системы будет смотреть и на родителей. Даже если они многие годы помогали своему ребенку, если он не будет бороться с своими страстями, он будет считать, что они «его не любят». И надо сказать, что человеку следует посмотреть на то, как он воспринимает своих родителей, в сравнении с тем, как он воспринимает вообще всех людей. Желчный и раздражительный человек в каждом встречном видит бездну недостатков. Он ни с кем не может ужиться, он не может создать семьи. И по поводу невозможности ужиться и создать семью у него готовы объяснения: это «они» виноваты, это «они» не понимают, не ценят, не заботятся.

Человек, живущий по страстям, привыкает «вешать» на встречных людей различные клеше. Таково последствие развитие гордости. Как писал священник Александр Ельчанинов, гордый «в окружающих он видит только те свойства, которые он сам им навязал»[11]. Со временем человек как бы обносит себя стеной из собственных, сочиненных им, представлений. И эта стена становится для него экраном, сквозь который реального мира он не видит. Раз, навесив на человека «клише», он теряет в каком-то смысле возможность изменить ситуацию к лучшему.

Да, ближний, может, и не лучшим образом себя ведет. Но пока мы предполагаем в нем наличие добра, наши отношения могут развиваться. И даже – стать лучше. Но если мы раз и навсегда осудили ближнего, то мы утрачиваем возможность для развития дальнейший отношений.

Чтобы выйти из тупика такого рода, необходимо с точки зрения Ухтомского, прорваться к Собеседнику. То есть вести общение не с тем образом, который сами себе сочинили, а попытаться увидеть живого человека в его точках отправления. Если мы не осудим его, то нам может открыться то лучшее, что в нем есть.

Ухтомский считает, что согласно принципу доминанты, во встречном человек мы видим преимущественно то, что поднимается в нас по поводу встречи с ним, но не то, что этот человек есть на самом деле. И то, что мы толкуем его «на свой аршин» уже предопределяет характер нашего отношения к нему. А значит, – предопределяет и его поведение в отношении нас. Встреча с человеком делает явным и вскрывает то, что таилось в нас. И в результате встречи происходит суд на тем, «чем мы жили втайне и что из себя втайне представляли».

И в таком положении дел Ухтомскому видится закон, который он назвал законом заслуженного собеседника. «Собеседник твой таков для тебя, каким ты его заслужил!» Ухтомский считает, что «принцип доминанты в социальном аспекте превращается в закон заслуженного собеседника. Если встречный человек для тебя плох, то ты заслужил его себе плохим, – для других он может был и есть хорош! И ты сам виноват в том, что человек повернулся к тебе плохими сторонами».

Собеседник открывается нам таким, каким мы заслужили его всем своим прошлым опытом жизни. Выстраивая образ собеседника, мы пользуемся тем материалом, которые наработали предшествующей жизнью. Например, сладострастному человеку все другие люди также кажутся сладострастниками. Он подозревает в них наличие нечистых мыслей и поверить в то, что есть люди целомудренные он отказывается.

Эффект достраивания образа ближнего из материала, наработанного предшествующим опытом, называется эффектом интерполяции. Более подробно этот феномен вместе с феноменами «двойника» и «собеседника» разбираются в указанной выше статье «О развитии монашества», в главах «Нейрофизиология и любовь. Некоторые особенности восприятия реальности», «Услышат голос другого», «Преодоление самости. Некоторые мысли о восстановлении монашества». Здесь данные феномены будут рассмотрены кратко, лишь применительно к практическим целям нахождения путей к взаимопониманию между людьми. В том, как мы сложили образ собеседника, производится суд на нами. Пока человек не преодолеет своего Двойника (Двойник – экран из собственных представлений, за которым не видно реального мира, о чем см. в главе «Преодоление самости…»), у него не появится возможности «узнать и понять человека, каков он есть. А без этого выпадает все самое ценное в жизни!» Если же прорыв к Собеседнику произойдет то, «из последнего оборванца будешь черпать крупицы любви и правды».

Встречаемые события и люди бытие человеку открывается таким образом, каким он заслужил. «Доброму – добрые, злому – злые, любящему – любящие, благорасположенному – благорасположенные».

Если мы осуждаем человека, то его образ перестает развиваться в нашем сознании. Если же произносим над ним окончательного суда, развитие образа ближнего в нашем сознании не заканчивается. А значит, остается возможность для того, чтобы увидеть в нем лучшее, чтобы любить его и «и осуществлять вместе с ним новую лучшую жизнь». Строить и расширять жизнь можно лишь с теми людьми, которых любишь. Любить же можно только тех, в ком допускаешь возможность лучшего и большего, что видится сейчас.

Выстраивая образ собеседника, как было сказано, материал мы черпаем из собственной личности. И случается так, что, осуждая другого, мы имеем в виду именно те черты, которые в его образ вставили, заимствуя из багажа собственной личности. Но если у нас самих развиваются нравственные ресурсы, то в них мы можем почерпнуть материал для выстраивания иного образа собеседника.

Развиваясь, строя свою личность, обогащаясь вследствие реализации деятельной добродетели, человек перестраивает свой опыт, свою систему прошлых откликов, перерабатывает систему представлений, наработанную в детстве. Даже если она носила травматический характер, она может быть перестроена, образ мира, прежде ненавистный и угрожающий может изменить «свои тона».

О том как происходит переработка травматического опыта прошлого вследствие обогащения личности в результате деятельной добродетели/любви см. в главе «Вера, любовь и жизнь в соответствии с деятельностью по вере как иммунитет, защищающий от “сползания” в “воронку” паталогической доминанты» из части 2.3 статьи «Преодоление травматического опыта: Христианские и психологические аспекты» (отдельное название части «Вера и любовь как иммунитет, защищающий от “сползания” в “воронку” паталогической доминанты»).

Практический вывод, направленный в сторону детей, таков. Если дети не сумеют адаптироваться к образу родителей, если не сумеют построить с ними отношения, основанные (хотя бы попытаться!) на любви, то с кем тогда, вообще, они сумеют такие отношения построить?

О крене, которая приобретает вся жизнь в целом, вследствие осуждения родителей, а также о выравнивании всей жизни в целом, вследствие деятельного прощения их (если и было – за что) см. в главе «Девушка одна и девушка другая» из статьи «Детям – жизнь от родителей или родителям – жизнь от детей?».

Почему вдруг зашла речь об отношении детей к родителям, если весь предыдущий материал адресовался самим родителям? Да, потому что родители сами когда-то были детьми. Исказив отношения с своими родителями (не у всех в жизни было такое) они, в каком-то смысле, автоматически искажают и отношения с детьми, которых родят, когда подрастут. Ведь мозг у человека один, сердце – одно, раз исказив их в отношении одного ближнего или дальнего, поневоле «этим мозгом и этим сердцем» приходится реализовывать отношения и с другими людьми (со всеми вытекающими последствиями). Родители пока не выровняют отношения с своими родителями, возможно, не сумеют понять, как выровнять отношения с своими детьми.

Если человек погрешил в отношении одного человеческого лица, то он уже, как писал Ухтомский, «не может быть цельным и чистым, и положительным ни в отношении новых задач жизни, ни в отношении новых человеческих лиц, которых он встретит! Погрешив однажды и против одного лица, человек исказил себя в отношении всех! … Прошлое предопределяет будущее! Однажды сделанная в совести трещина будет давать знать о себе! Только Бог силен изглаживать прошлое и отпускать грехи!»

О том, как вследствие изменения в личной жизни у человека появляются возможности изменить свои надломившиеся отношения с ближними см. подробнее в упоминавшейся главе «От страдания к развитию и выходу из скорлупы (подробнее – о понимании «на кончиках пальцев») из второй части статьи «Преодоление зависимого поведения» (отдельное название второй части – «Родственникам, близким»).

Добраться до доброго в душе

Тему выравнивания отношений, а также тему того, какие принципы общения реально могут «работать», иллюстрирует следующая история.

Святитель Василий Кинешемский в своей книге «Беседы на Евангелие от Марка» приводил рассказ одной женщины, занимавшейся делами благотворительности. Занимаясь делами благотворительности, они встречала и «много досадного» от тех, кому желала добра. Ей попадались капризные натуры. Но их, по мнению женщины, можно было смягчить и успокоить.

Однажды она ухаживала за больной вдовой, которая после смерти мужа осталась с двумя малолетними детьми. У вдовы, страдавшей недугом, природу которого врачи определить не могли, была необычайная раздражительность. И женщина, хотя и была настроена извинять жизнь бедняков, у которых от жизни и крепкие нервы могут растрепаться, на этот раз чуть было почти не выдержала.

Она заболела и два для пролежала в постели. На третий день с трудом поднялась и пошла навестить вдову. Больная находилась в страшно раздраженном состоянии. Ей действительно пришлось трудно, ведь за два последние дня её никто не навестил. Но все-таки такого потока брани женщина, навестившая вдову, встретить не ожидала. Женщина услышала что-то вроде такого: «Кровопийцы… акробаты благотворительности. Только вид делаете, что жалеете, ухаживаете… У любой паршивой шавки больше сердца!..» Женщине стало больно и обидно. Она, молча, повернулась и ушла домой. Дома ей пришлось рассказать о случившемся мужу, который, заметив её расстроенный вид, стал расспрашивать ее. И вот что муж посоветовал женщине сделать: «Если точно ты ее жалеешь и принимаешь в ней участие, не порть доброго дела, не бросай ее… Поди, извинись перед ней…»

Женщину такой поворот дела сперва озадачил. Она недоумевала, с какой стати ей нужно было идти просить прощения, если ее саму оскорбили и выругали. Но подумав немного, она решила пойти к вдове, которую ей все же было жаль.

Придя к вдове, наклонившись над её кроватью, женщина сказала как можно ласковее: «Простите. Я погорячилась давеча… Извините меня, Бога ради, что я не могла навестить вас эти дни…» Не успела она окончить, как с вдовой произошло что-то невообразимое. Она упала с постели на пол к ногам женщины и забилась от рыданий. «Господи!», – воскликнула она. «Что же это?! Я… вы… Я вас оскорбила, обидела… За всю вашу доброту облаяла… И вы же просите прощения… Родная, милая… Ангел!..» Вдова плакала и целовала руки и платье женщине, и та едва смогла вдову успокоить.

Завершила свое повествование рассказчица такими словами: «Нет окончательно злых людей… Надо только уметь добраться до того, что есть доброго у них в душе…»[12]

Образ Божий и зерно добра

Возможность выравнивания отношений, а также возможность установления контакта с ближним коренится, в том и числе и на том факте, что в человеке присутствует зерно добра. На этот счет можно привести слова архимандрита Тихона (Агрикова), написанные им в отношении деятельности пастыря, но которые могут быть и переложены и на деятельность родителей, ищущих установления контакта с детьми.

Итак, писал он «души грешные – это брошенные в грязь жемчужины, но омоченные в Христовой Крови пастырскими руками они опять возвращаются к чистоте. Возможность очищения каждого грешника утверждается на остатке в нем естественного добра. В это добро природы, как в расщеп дикой яблони, пастырь может влагать добрый прививок своего попечения и торжествовать сердечно от счастья, вырвав душу из рук диавола»[13].

В качестве примера деятельной реализации такого подхода можно указать на личность преподобного Амвросия Оптинского. Преподобный Амвросий верил в божественную душу человека. Он знал, что в человеке, находящемся даже в самом сильном искажении, остается искра божественного дара. И эту искру преподобный Амвросий чтил. И «как бы ни был грязен тот, кто говорил с ним, уже тем была велика его беседа, что она давала грешнику сознание, что святой старец смотрит на него как на равного, что, поэтому, он не окончательно погиб и может возродиться. Он самым падшим людям подавал надежду, бодрость и веру, что они могут стать на новый путь»[14].

Надо сказать, что такой подход свойственен был не только преподобному Амвросию Оптинскому, но и старцем – вообще. Такой подход коренится в богословском осмыслении такого понятия как образ Божий в человеке. Образ Божий с грехопадением не утрачивается, но остается действенным, то есть он продолжает связываться человека с Богом. Духовная же природа (разум, моральное сознание) в результате грехопадения оказываются поврежденными. Личность же, в которой некоторые богословы видят образ Божий, «может быть придавлена и угнетена, ослаблена и ущерблена, но остается неповрежденной». Грехи, отяготившие духовную природу благоразумного разбойника, «не погасили в его личности творческих сил». Через покаяние он освободился от своей неправды и, покаявшись, спасся «о единой часе»[15].

Примером покаявшегося разбойника пресвитер Михаил Польский призывал к покаянию одного чекиста, в годы репрессий убившего в разных карательных экспедициях человек четыреста. Чекист таял от чахотки, убитые воскресали в его памяти, и совесть его не находила покоя. Возможностей прощения таких грехов и достижения мира совести этот человек для себя не допускал. Надеясь на дальнейшие действие благодати Божией в сердце этого человека и убеждая его в милосердие Божием, отец Михаил склонил его к принятию Таинств Исповеди и Св. Причащения. Чекист в мире духовном ушел в больницу и до самом смерти вспоминал отца Михаила.

Священник, попав в годы репрессий в качестве заключенного в Соловецкий концлагерь, вел с другими заключенными духовные разговоры в сетевязальной мастерской. Эти разговоры слушал один чекист, который был конвоиром и надсмотрщиком. Он вступал с отцом Михаилов в споры и, наконец, принял от него тайно от своих товарищей Таинства Исповеди и Св. Причащения.

Был у отца Михаила еще один опыт общения еще с одним чекистом, из которого он вынес убеждение в «неискорени­мость высших духовных запросов человеческих». Примеры обращения чекистов воспринимались священником как очень радостные. «Душа есть, – писал он, – и образ Божий в ней оказывает­ся неуничтожимым и у этих полузверей, полулюдей, называемых чекистами». Даже там, где речь идет о преступлениях в отношении детей и глубокой порче их душ, «испорченное детское сердце тает, как воск от лица огня любви Божьей»[16].

То, что «Божья искра» теплится и в подростках, которые встали на преступный путь, понял в свое время Иван Лукьянович Солоневич. О своей встрече с такими подростками он рассказывает в своей книге «Россия в концлагере». Попав в годы массовых репрессий в концентрационнный лагерь и готовясь к побегу, он посетил отделение концентрационного лагеря для подростков.

Это было страшное место. Дети, лишенные в результате массовых репрессий родителей, были выброшены из человеческого общества и заперты в лагерь. Запершие их люди, обрекали подростков на медленную смерть от голода, холода, цинги и туберкулеза. Подростки были убраны подальше от глаз культурного мира. Речь шла не о перевоспитании и даже не заключении на некоторое время. Речь шла о ликвидации.

На фоне того уровня жизни, который на тот момент был в стране (рассказывая историю одного подростка, автора отметил, что «дело было на базаре в Одессе в 1925 или 1926 году»), беспризорники стали общественным бедствием. Пытаясь выжить в условия нищеты, разрухи и голода, они встали на путь нарушения общественных законов и воровства.

Для них было потеряны такие понятия как родители, семья и забота. Они были объявлены «более или менее вне закона». «Во имя психического самосохранения, чисто инстинктивно они вынуждены были выработать в себе пси­хологию отдельной стаи». «Они были выброшены из всякого общества – и официального, и неофициального. Они пре­вратились в бешеных волков, за которыми охотятся все».

И именно об этих ребятах автор написал, что «Божья искра» еще теплится в них. Солоневич во время своего пребывания в отделении концлагеря для беспризорников, вел себя с ними по-человечески. И однажды он убедился, что у ребят есть «человеческая ре­акция на человеческое отношение».

Как-то в отделении концлагеря у него был украден кисет с махоркой. И вот Солоневич с ребятами в колонне, оцепленной охранниками, шли с работ в отделение. Рядом с автором крутился какой-то мальчишка. Так как у автора карманы были пусты, он иронически дал понять мальчишке, что тот, мол, «опоздал». Мальчишка, поблескивая глазками, отстал от автора. До него долетели слова: «А ты, дядь в кармане, пощупай». И Солоневич с удивлением обнаружил в кармане украденный ранее кисет, и что самое удивительное, он был полон махорки. Колонна ребят весело хохотала: «У дядьки-инструктора махорка воскресла, ай да дядя говорили тебе: держи карман шире».

Проявленная ребятами «человеческая ре­акция на человеческое отношение» поставила перед автором вопрос: «Значит, не так уж они безна­дежны – эти невольные воры?.. Значит, Божья искра в них все еще теплится…»[17]

О человеческой реакции на человеческое отношение, а также о том, что и при сильном искажении образа жизни в человеке продолжает теплится человеческое, рассказывает Екатерина Матфеева в своем автобиографическом романе «История одной зечки».

Хотя этот и несколько последующих примеров описывают на первый взгляд не принципы общения с детьми, но принципы общения с взрослыми, все же примеры в данному тексте видятся уместными. Во-первых, дети могут стать взрослыми. И во-вторых, описываемые принципы, носят универсальный характер, то есть актуальны как в отношении общения с детьми, так и в отношении общения с взрослыми.

Итак, история Екатерины Матвеевой передается в романе под видом истории некоей Нади. Надя, как и И.А. Солоневич, в годы массовых репрессий попала в заключение. В пересыльной тюрьме, в которой женскую половину представляли по большей части «уголовницы-воровки, или блатнячки», у Нади пропали вещи – в том числе и «американское платье». «Воровки» с нар внимательно наблюдали, что предпримет Надя в связи с пропажей вещей. Надя разумно смолчала.

Одна «наглая маленькая бабенка … шутиха и балагурка» спросила Надю, не потеряла ли та чего. Надя же в ответ сказала, что хотела кое-какие вещи подружкам подарить, да забыла эти вещи дома. «Шутиха» на заявление Нади воскликнула: «Жалость-то какая, вот досада!» «Жалко! – в тон ей ответила Надя. – Одно платьице с американской миллионерши тебе как раз впору было бы».

«Добренькая ты моя, – ответила “шутиха”, – да разве стану я американское платье носить? Ни за что! Я сильно гордая!» На слова шутихи Надя засмеялась, засмеялись и «блатнячки».

«После этого случая уголовный мир изменил свое отношение к Наде. Каждый раз ей предлагали то самокрутку, то папиросы и в знак особого расположения брали «взаймы, без отдачи» сахар, хлеб или что придется»[18].

Однажды одна «деваха» спросила Надю, что та делала: пела, плясала или в пьесах выступала. Надя, любившая петь, так и ответила: «Пою я…» После такого ответа, она была упрошена спеть что-то несмотря на отбой. И Надя вполголоса запела.

«Все они – подонки человеческого общества, воровки, бандитки, наводчицы, «печальные жертвы войны», как они себя называли, умудряясь просиживать по 2–3 срока, были поразительно чутки к музыке. Как кобры при звуке факирской дудочки, зачарованные, умолкли, прекратили свою возню и перебранку. Притихли даже «контрики»». Надя исчерпала весь свой репертуар, пропев все, что учила и помнила. А «они, все не унимаясь, просили: “Давай еще”».

Через 10 дней, когда Надю вызвали на этап, камера всполошилась. Откуда ни возьмись появились Надины украденные веди и даже – пресловутое платье американки. Отдавая платье, «угрюмая блатнячка» Роза сказала Наде, что та будет в этом платье петь. От себя Роза дала Наде толстые шерстяные носки. «Надя даже всплакнула, ведь кому сказать – не поверят. Такие оторвы, а все же не лишены человеческих чувств».

Нерушимая уверенность «в наличии зерен добра в каждом человеческом сердце» отличала правозащитника Василия Ивановича, который также в годы массовых репрессий попал в заключение. Отбывал он срок с Соловецком лагере особого назначения[19].

Среди заключенных Соловецкого концлагеря он большой имел авторитет. Он «беспредельно верил» в человеческую совесть. Совесть, пусть и искривленная, но жила в людях. И веря в нее, он находил путь к ней, а также – «к чувству личной ответственности перед живым челове­ком … и легко прокладывал к ней дорогу».

Его не отталкивала кривизна путей людей. Без брезгливости он говорил с ними. Он не только не осуждал, но и не впадал в подлаживание и своеобразную елейность, обычную в разговоре интеллигента с простым человеком. «Прирожденный внутренний такт, соединенный с нерушимой уверенно­стью в наличии зерен добра в каждом человеческом сердце, открывал ему, каза­лось бы, наглухо замкнутые двери».

Попав в Соловецкий концлагерь он уже имел некий авторитет среди заключенных, так как перед своим арестом в судебном порядке добился отмены смертной казни для одного осужденного. Авторитет его среди заключенных возрос после одного случая.

Однажды два уголовника подрались из-за одной вещи. Их развели. Но более сильнейших из них, вырвавшись из рук державших его людей, схватил скамейку и ринулся на своего врага. И быть бы этому врагу убиту скамейкой, если бы между поединщиками не встал Василий Иванович. Он призвал к тому, чтобы «толком все разобрать». Эти слова были им сказаны так же просто, как, например, слова «держи чашку крепче, а то уронишь».

Скамейка была отброшена в сторону, и разбор тела «толком» тут же и состоялся. Василий Иванович, соблюдая судебный порядок, допросил свидетелей, дал слово тяжущимся и поставил свое «резюме» председателя на то решение, которое было принято присутствующими. В результате голосования спорная вещь была присуждена слабейшему, и этому решению сильнейший беспрекословно подчинился.

Узники впоследствии в спорных ситуациях обращались к Василию Ивановичу, и тот вершил «скорый, правый и милостивый» суд. Василек – святая душа, такое имя дала ему шпана. И совесть некоторых действительно была разбужена им, человеком, который нерушимо верил в человеческую совесть и в Бога.

Эта история показывает, что путь к совести человека можно найти тогда, когда ты предполагаешь её наличие в человеке. Если ты предполагаешь в человеке наличие совести и добра, то ты соответствующим образом выстраиваешь свое поведение в отношении данного человека. Если же ты видишь в человеке только грязь, хамство и деградацию, то соответственно такому восприятию человека ты и выстраиваешь свое поведение в отношении к нему. И человек соответственно твоему отношению откликается на твои слова и поступки.

Эта идею можно перевести на язык Ухтомского. Он пишет, что у человека есть такой орган познания как идеализация. Речь не идет здесь о каки-то «розовых очках». Речь идет о органе познания, описываемом одним из крупнейших в мире нейрофизиологов. Речь идет о том, что, предполагая в ближнем лучшее, мы и ведем себя с ним соответственно. И он, видя такое хорошее к нему отношение, раскрывается в общении своими лучшими качествами.

Идеализирующая любовь прекрасна для всех. И для любимого, и для любящего любящий делается «делаешься лучше, деятельнее, добрее, талантливее», чем он есть. Ведь он пытается дотянуться до ближнего, в котором он предполагает лучшие качества. Он как бы так говорит ближнему: Ты прекрасен, и добр, и свят, а я хочу быть достойным тебя, и вот я буду забывать все мое прошлое ради тебя, буду усиливаться дотянуться до тебя, чтобы стать “равным тебе в твоем добре”».

Когда способность таким образом видеть ближнего утрачивается, человек начинает видеть ближнего с своих «задворков». При таком подходе к жизни даже, глядя на Иерусалим, человек не способен увидеть его святыни. Он видит лишь грязный восточный город.

Он как бы такие слова слышит от ближнего: «Ты утерял веру в меня, – с этого момента ты роняешь меня, гнетешь, отнимаешь у меня способность действия». И как бы такие слова говорит сам ближнему: Ты такая же дрянь, как и я; «Ты ничем не лучше меня – такое же порочное и маленькое существо, как и я, и поэтому я не хуже и не ниже тебя».

Судить других с своих задворков проще для себя, при таком подходе к реальности человек оправдывает себя и свои задворки. Тогда как иной подход зовет к труду и самокритике.

Характер реализацию этого принципа в практической жизни можно прокомментировать с помощью опыта монахини Марфы. Служение монахини Марфы проходило в общине, которая была организована для людей, которым некуда идти[20]. Речь идет о людях, освободившихся из мест лишения, свободы, употребляющих наркотики пьющих, или иным видом ниспавших во мрак людей.

По мнению монахини Марфы «для того, чтобы поверить в человека, надо, прежде всего, по­бороться с собой, со своим эгоизмом». В человеке нужно видеть то, «каким он может стать в будущем», а не то, что он представляется собой сейчас.

Опыт монахини комментирует также и вышеприведенные мысли Ухтомского по поводу того, что на мир мы смотрим сквозь призму своего внутреннего состояния (сквозь призму доминант; состояния нервной системы). Монахиня, например, рассказывает, что когда человек вел себя безобразно, то она составляла о нем какое-то мнение и потом смотрела на дальнейшее развитие человека «через призму своих обид». «Но Бог может его изменить» (этого человека).

У монахини было стремление поступать по любви и помогать братьям. Но когда кто-то делал ей больно – раз, два, три раза, то у нее появлялась защитная стенка. Неправда наносила ей раны, и она иногда не хотела говорить с человеком и убегала от него. Но она учится прощать людей, «нужны годы, чтобы приобрести ровное отношение ко всем людям»[21].

Описываемый подход, предполагающий веру в наличие в человеке добра, может быть обогащен словами известнейшего психиатр Виктор Франкл. В своей знаменитой речи 1972 года он давал понять, что, общаясь с людьми, необходимо предполагать в них наличие лучшего. Поясняя свою мысль, он привел аналогию из области авиаперелетов. Если пилот, летящий в какой-то пункт, полетит к нему напрямую, не сделав поправку на ветер, он не попадет, куда нужно. Ветер за время полета снесет его в сторону. Поэтому, чтобы долететь в точку назначения, он должен лететь как бы немного в сторону. И тогда, когда ветер снесет его, он окажется там, куда стремился.

Слова Виктора Франкла перекликаются с тем подходом к людям, который был свойственен старцам. Мысли психиатра могут быть весомы для тех людей, для которых старцы не являются авторитетом. Тем же, кто с благоговением прислушивается к опыту старцев, все сказанное может представлено в образе известнейшего старца – архимандрита Иоанна (Крестьянкина).

Отец Иоанн с детства рос в любви. Но вот, превратностью обстоятельств он попал в холодный мир эгоизма, в котором жили люди, не помнившие Бога. Такое положение дел он осмыслил как любовь Бога. Обстоятельства призывали его человеческую любовь расшириться и разгореться, чтобы она могла «согревать замерзающий в нелюбви мир».

И надо сказать, что, когда в годы гонений на веру, отец Иоанн был репрессирован «тюремная шпана относилась к нему сочувственно. Называли его кратко: “Батя”»[22]. Такое отношение заключенных к отцу Иоанну можно сопоставить с характером его отношения к людям вообще.

Став насельником Псково-Печерского монастыря и, вступая в общение с молодыми монахами, он нередко терпел от них даже выговоры. Им представлялась, что отец Иоанн тут не то сказал и там не так сделал. «Юному монаху пока и в голову не приходило, что задачи высшей духовной науки ему еще решать рановато, а надо осваивать азы начальной монашеской школы – смотреть, слушать, думать и терпеть, забывая то, чему научился в миру. А пока терпеть приходилось учителю. Потихоньку, неприметно он смирял бунтарский дух силой любви, силой слова, но главное – учил примером своей жизни».

Примечательно, что обстановка его родного дома была ассоциируется с теми переживаниями, о которых писала Евфросиния Керсновская. «Свое раннее детство отец Иоанн вспоминал и благословлял особенно. Оно дало ему и первые уроки послушания, и понятие о грехе, когда детские укоры совести за содеянное надолго лишали его радостей, а укоризненный взгляд мамочки вызывал обильные слезы раскаяния. И как следствие его духовной чуткости, появилось в нем умение видеть и слушать, умение не огорчить. Чуткость же породила в сердце мальчика и благоговение, которое в нем, уже повзрослевшем, разлилось на все сущее и стало, как и любовь, сутью его натуры».

С годами, получив от Бога дар просвещения, он зрел в человеке не суетливость и мелочность ничтожных интересов. Не борьбу самолюбия и тщеславия. Он «всматривался в волю Божию об этом человеке и видел его душу, в какой мере она способна откликнуться на зов Господа». Опыт общения с разными людьми помогла отцу Иоанну «прозревал человека до той глубины, где хранился замысел Божий о нем. Безошибочно и ненавязчиво, не вмешиваясь своей волей в Богом данную личность, он помогал найти человеку ту единственную стезю, которая определена ему волей Божией».

Осуждение и неосуждение

Но, чтобы признать возможность преображения за человеком и чтобы увидеть в нем потенциальное добро, необходимо не осудить его. «Желающие осуждать, – как объяснял архимандрит Тихон (Агриков), – никогда не найдут души ближнего. Для себялюбивых очей не в меру строгого судьи осуждаемая душа навсегда останется непроницаемыми потемками». Не поймет ближнего тот, кто не любит его. Тот же кто любит ближнего, читает душу его.

Что значит – осудить человека? По объяснению преподобного аввы Дорофея необходимо отличать осуждение от порицания. Порицать – значит сказать о ком-то, что он солгал, например. О осуждать – значит сказать, что такой-то – лгун. В последнем случае говорящий произносит «приговор о всей жизни». Пример осуждения дается в притче о мытаре и фарисее. Когда фарисей, стоящий в храме, говорил о себе, что он не хищник и не прелюбодей, он упомянул и мытаря, находившимся в том же храме. Упомянул и сказал, что он, фарисей, не такой какой этот мытарь. В этих словах «осудил самое лицо, самое расположение души его и, кратко сказать, всю жизнь его»[23].

То есть осуждающий как бы одним словом характеризуется всю личность человека. А ведь личность – многогранна. Человек может желать исправления, может воздыхать о своей греховной жизни и оплакивать свои падения. И все многообразие личности, все ее стремления к исправлению осуждающий перечеркивает одним словом – словно клеймо ставит.

Христос же, как писал архимандрит Тихон (Агриков) ни разу не осудил личности согрешившего, а осуждал лишь греховная настроенность (в терминологии преподобного аввы Дорофея при таком подходе не производится «приговор всей жизни»). Говоря блуднице «Иди и впредь не греши» (Ин. 8,11), Господь «осудил грех, но не человека». По мнению отца Тихона, пастырь (хотя отец Тихон пишет свои наставления для пастырей, но некоторые его наставления могут быть приняты и родителями, и педагогами, так как они носят универсальный характер) должен воздерживаться от осуждения, так как сокровенные мотивы человека ему неведомы. Приговор относительно павших Господом может быть смягчен в результате учетом воспитания и полученного образования человека. Нередко в недрах грешных душ Господь виднеются залоги покаяния и чистоты.

Комментируя слова отца Тихона на счет полученных воспитания и образования, можно привести историю о двух девочках, рассказанную упомянутым преподобным аввой Дорофей. В давние времена, когда были невольничные рынки (а работорговля, казалась бы преодоленная цивилизацией, с отказом от христианских ценностей возвращается), работорговцы продавали двух девочек. Одну из них взяла благочестивая женщина, чтобы воспитать девочку таким образом, что ты не «вовсе не знала пороков мира сего». Другую же девочку взяла женщина развратная. «Можно ли сказать, – задает риторический вопрос преподобный авва, – что Бог равно взыщет как с одной, так и с другой [девочки]?» «Если обе впадут в блуд или в иной грех, можно ли сказать, что обе они подвергнутся одному суду, хотя и обе впали в одно и то же согрешение?»[24]

То, как указанные принципы, «спускаются» в толщу практической жизни, можно проследить на основании заметок, которые Борис Солоневич (брат упомянутого Ивана Солоневича) оставил относительно беспризорников в своей книге «Молодежь и ОГПУ». В книге описывается жизненный путь Бориса, попавшего в вихрь событий, пронесшихся по России после революции 1917 года. Борис был известным скаутом, одним из руководителей организации скаутов. Согласно формулировке одного из скаутов (Смольянинова), «скаутинг это – христианство в действии. Это – учение Христа, влитое в рамки понимание и деятельности детей…»[25]

В рамках своей деятельности, развиваемой после революции, скауты стремились каким-то образом социализировать беспризорников. Беспризорников появилось огромное количество вследствие гражданской войны, голода и массовых репрессий. В Крыму они вели дикий образ жизни, обитая в труднодоступной местности.

И вот Борис Соловневич вместе с своими единомышленниками отправился на лодке к ним. Он предложил им отправиться в лодочной путешествие, заодно – поесть и поиграть. Беспризорники недоверчиво отнеслись к предложению, но разговоры о возможной еде побудили некоторых согласиться на поездку.

Когда вся команда прибыла на пляж, началась культурно-оздоровительно-спортивная программа. «Начались игры и состязания. Могучий инстинкт игры, который не был заглушен даже годами голодной беспризорной жизни, овладел детьми. Веселый смех огласил морской берег. В азарте игр и состязаний забылись все тревоги настоящего и мрачные тона будущего… Оказалось, что этим маленьким дикарям неизвестны даже самые простые игры, и примитивные пятнашки, эстафетка или лисичка вызывали взрывы смеха и оживления».

Между ребятами и скаутами образовался контакт, и у костра Борис стал нащупывать путь к душам ребят. Он рассказывал им о святом Георгии Победоносце, о подвигах рыцарей в борьбе со злом, о стремлении вперед к свету и добру. Истории великий людей сменялись объяснениями правил гигиены, объяснения скаутский законов – загадыванием загадок.

Сгрудившись у костра, ребята жадно слушали рассказы о другой, лучшей и более светлой жизни, чем вагоны и водосточные трубы. Засмеются и вновь глаза их внимательны… «Ведь что ни говори – это еще дети под грубой коркой преждевременной тротуарной зрелости… И как дети, они непосредственно впитывают впечатление рассказа – то блеснут глаза, то жалобно раскроются рты, то гневно сожмутся кулаки… А появление страшного, кровожадного дракона, который поедал девушек, было встречено незаметно для самих слушателей градом таких ругательств, от которых он издох бы, вероятно, еще до удара копьем…» Одним из правил обязательных для всех был запрет на ругательства, но в данном случае «генерал» (старший среди ребят) ругательства обошлись ребятам без последствий.

Борис говорил с волнением. Ему хотелось «расправить скомканные крылья желаний их больных душ, хочется влить в них надежду на лучшее будущее, на кусочек счастья в этом холодном мире и для них»[26].

Примечательно, что эта поездка на пляж с доверительное общение с ребятами спасли Борису жизнь. В этой поездке Борис очень тепло отнесся к беспризорнику Митьке. Митька в числе прочих беспризорников, выразивших на желание, попал в приют, который курировался скаутами. В приюте ребята, в том числе, играли в подвижные игры. Во время игры ребята, «дни которых проходили в тюрьмах, на базарах, под заборами, в канализационных трубах, на улицах, под вагонами, в воровстве, картежной игре, пьянстве», сбрасывали с себя «личину своей преждевременной тротуарной зрелости и превратились в смеющихся играющих детей…»[27]

Скаутская организация, в том числе, готовила своих членов к активным действиям на случай помощи населению при пожаре. И вот, во время одного из пожаров, Митька «пролез» в горящий дом и вынес оттуда ребенка. И «какое торжество было, когда Митьке медаль за спасение погибающих давали!..»

Со временем комсомльцы отстранили скаутов от работы в приюте. Организация скаутов была объявлена вне закона, скаутов арестовывали и отправляли в заключение. Когда скауты ушли из приюта, ушел из него и Митька.

Пути Митьки и Бориса разошлись. Борис, как и многие люди, во время массовых репрессий был репрессирован, отправлен в заключение. Однажды он вступился за священника, у которого хотел отобрать вещи уголовник. Уголовник, получив от Бориса отпор, решил Бориса зарезать. Зарезать, однако, не получилось, так как Борис был профессиональным спортсменом, владел приемами бокса и борьбы. С одним уголовником он справился, но его окружило целое множество других. И эти другие всем своим видом выражали решительную готовность отомстить за побитого собрата. Положение было критическим. Борис по его собственным словам готов был петь себе «Вечную память» (эти слова поются на заупокойной службе – панихиде). Толпу уголовников, с ножами надвигающуюся на Бориса, остановили слова Митьки: «Стой, братва, стой!» За прошедшее время он стал у уголовников по собственному выражению «вроде короля». Так и встретились Митька с Борисом[28].

О их дальнейших отношениях, очень теплых отношениях, развивающихся в условиях Соловецкого концлагеря, рассказывается в уже упомянутой книге. Возможно, образ Митьки был положен в основу образ беспризорника Сени, – героя сказочной повести Бориса Солоневича «Тайна Соловков». Сеня совершает благородные поступки и восходит на вершину самопожертвования ценой своей жизни, помогая выжить Диме; по образом Димы, по всей видимости, Борис описывал самого себя.

Контакт Бориса с ребятами стал возможен, в том числе, и вследствие того, что Борис не осуждал их. Как видно из приведенных выдержек, он не перечеркивал их личности одним осуждающим словом. Он не переставал видеть за грубой коростой преступных навыков, души, готовые к восприятию семян добра. Ребята не были для него чем-то таким, чем можно пренебречь как малоценным. В частности, такое отношение его к ребятам просматривается в главе «Судьба мальчугана».

«Мальчуган» пытался бежать из концлагеря, в котором Борис, в качестве заключенного, занимал должность врача. Мальчика при попытке к побегу растерзали собаки, и Борис сделал все от него зависящее для мальчика. Мальчик был ценен для него. В этом эпизоде проявилась жизненная позиция Бориса в отношении ребятам (заключенные по-своему отметили поступок Бориса и сказали ему, что отныне он и другие «Солоневичи» могут спокойно оставлять вещи по выходе на работу, не боясь, что вещи кто-то украдет).

Его жизненную позицию можно описать мыслью, которая появилась у него в отношении одного беспризорника, укравшего у него очки. Эта мысль носит универсальных характер (то есть применима и в отношении других людей) и подчеркивает принцип неосуждения.

«Для нас, скаутов, – писал Борис о беспризорнике, – он не беспризорник, не вор и не убийца. Он для нас – просто русский мальчик, по неокрепшему телу и душе которого прошло тяжелое, безжалостное колесо революции. Чем виноват он и тысячи других, таких же, как он, в трагедии своей маленькой жизни?..»

Понятно, что к этим словам нужно отнестись разумно. Речь не идет о том, чтобы принять все беспризорник делает и говорит. Мол, раз он ни в чем не виноват, то и пусть себе ругается, а мы проявим «толерантность». Как был отмечено во время проведения культурно-оздоровительно-спортивной программы был введен запрет на ругательства. Неосуждение выражалось не в попустительстве, а в том, что ребята не были восприняты как безнадежно-потерянные. Неосуждение дает возможность оттолкнуться от мысли, что и для этого конкретного человека не все еще потеряно и начать строить с ним отношения.

Если же мы осудили человека и как бы поставили на него клеймо отверженного, то наши отношения вряд ли могут развиться во что-то положительное. Принцип неосуждения был положен в основу воспитательного процесса А.С. Макаренко. Через руки этого педагога и воспитателя прошло около 3000 беспризорников, и ни один из них не вернулся на преступный путь. Ребята нашли свою дорогу в жизни и стали людьми. В общине Макаренко сборище малолетних преступников превращалось в дружную сплоченную команду. В колонии не практиковались наказания карцером. Самым тяжелым наказанием был бойкот.

Принимая в колонии очередного беспризорника, Макаренко не принимал его личное дело. Действовал принцип «авансирования хорошего в человеке» – «Мы не хотим знать о тебе плохого. Начинается новая жизнь!»[29]

На этот принцип можно посмотреть с точки зрения учения академика Ухтомского. Ухтомский пристально внимание уделял и вопросу об осуждении. Осуждая ближнего, человек, по мнению академика, «предрешаешь для самого себя возможность совместного дела» с ближним.

О чем идет речь? Образ ближнего в нашем сознании предстает как сложный интегральный образ. Более подробно этот вопрос разбирается в цикле бесед «Искра жизни: Свет, сумерки, тьма», здесь же будет приведен некоторый фрагмент обсуждаемого в беседах вопроса и интрегральном образе.

Образ, которым человек располагает, является продуктом пережитой им доминанты. В этот образ отличается совокупность впечатлений, связанных с определенной доминантой.

Когда доминанта приходит в действие, она вылавливает «биологически интересные для нее раздражения из новой среды и обогащает мозг новыми данными». В результате притекания новых данных, образ обогащается, изменяется – переинтегрируется. Переработанный образ при прекращении действия доминанты, уходит в архивы памяти. Когда доминанта вновь придет в движение, образ будет вызван из памяти и вновь будет более или менее глубоко переинтегрирован.

Вот, например, человек встретил старого друга. «Все прежние волнения переживаются вновь, жадно избираются новые впечатления, и, когда прежний друг уходит опять, вас удивляет, как образ его переинтегрировался для вас, – от того ли, что вы сами изменились, от того ли, что он оказался теперь не тем, что вы о нем думали». Образ друга вы наполняете «субъективными» оценками.

Подобно сему наши исходные понятия и образы «переинтегрируются вновь и вновь по мере роста знания». Образ, имеющийся в сознании, возникает не в результате отпечатка пассивного ощущения. Он слагается в результате сложной деятельности. Например, переживание человеческого лица – есть образ, который творится и интегрируется в результате работы центров, «активно отбирающих отдельные рецепции».

В зависимости от новых, только что уловленных черточек или от наших новых настроений общий интеграл человеческого лица может измениться и перестроиться. «Иногда прежний сложившийся интеграл как бы расплывается в этих мелочах, разынтегровывается, перестает нас интересовать, иногда интегрируется вновь, в новое, почти не узнаваемое целое».

Эти мысли академика напрямую связаны с вопросом о осуждении. Если человек раз и навсегда осудил ближнего, то образ ближнего перестает развиваться в сознании человека.

Если же произносим над ближним окончательного суда, развитие образа ближнего в нашем сознании не заканчивается. А значит, остается возможность для того, чтобы увидеть в нем лучшее, чтобы любить его и «и осуществлять вместе с ним новую лучшую жизнь». Строить и расширять жизнь можно лишь с теми людьми, которых любишь. Любить же можно только тех, в ком допускаешь возможность лучшего и большего, что видится сейчас.

Строить, расширять жизнь и общее дело можно лишь с тем, кого любишь. Любить же можно того, кого идеализируешь. А идеализируешь того, «относительно кого ты допускаешь возможность лучшего и большего, чем он кажется сейчас; т. е. прогрессивная, ширящаяся, взаимно спасающая жизнь возможна лишь с тем собеседником, которого ты интерполируешь и проектируешь лучшими чертами». Ухтомский, христианин и ученый, считал, что только любовь «открывает возможность общего человеческого дела на ниве Божией» – «Любовь не терпит, всему веру емлет, не заводит, не ищет своего» (эти слова святого апостола Павла цитирует сам Ухтомский).

Разрабатывая свои идеи, Ухтомский интересовался тем, как конструируется человеческий опыт. Его интересовало, как при одних и тех же данных, притекающих из внешнего мира, у разных людей строится разное миропредставление. Например, Димитрий Карамазов сроит свое миропредставление иначе, чем его братья – Иван и Алексей, и иначе, чем его отец – Феодор. «Мироощущение предопределяется направлением внутренней активности человека, его доминантами!» Что человек искал и что он заслужил, то он и видит в людях и в мире. И мир, и люди поворачивается к нему так, как он того заслужил. В развитии такого сценария видится Ухтомскому уже упомянутый «закон заслуженного собеседника». «В том, как поворачивается к тебе мир и как он кажется тебе, и есть суд над тобою».

То есть, если человек говорит, что кругом все негодяи, то такой способ видения реальности наводит на мысль: а все ли в порядке с человеком? Понятно, что, подозревая постоянно в других подлость, он утомит их своими постоянными «проверками» и подозрения. И, наоборот, стремление увидеть в человеке его лучшее и пробуждает это лучшее.

Прокомментировать эти мысль наглядно можно обратившись к описаниям упомянутых Ухомским персонажей романа Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы». Кратко можно сказать, что на страницах романа отец трех братьев – Феодор Палыч предстает с негативной стороны. Он поясничает, развратничает, совершает выходки, которые возмущают окружающих (в отношениях Феодора Палыча и Алеши просматриваются некоторые черты, которые вполне могут быть заимствованы людьми, считающими, что у их родителей не наблюдается положительных качеств).

Его агрессивное поведение было связано с его мыслью, что другие, как ему казалось, видели в нем шута. И вступая в общение с другими, он начинал играть роль шута, стремясь показать им, что он не боится их осуждения. «Именно мне все так и кажется, – говорил он старцу Зосиме, – когда я к людям вхожу, что я подлее всех и что меня все за шута принимают, так вот «давай же я и в самом деле сыграю шута, не боюсь ваших мнений, потому что все вы до единого подлее меня!»

Но к своему сыну Алеше Федор Павлович относился совершенно иначе. После того, как Алеша появился, повзрослев, в доме Феодора Павловича, в последнем проснулось что-то из того, «что давно уже заглохло в душе его». Приезд Алеши подействовал на него с нравственной стороны, Алеша «пронзил сердце» своего отца тем, что «жил, все видел и ничего не осудил». «Ты, – говорил ему Федор Павлович, – единственный человек на земле, который меня не осудил, мальчик ты мой милый, я ведь чувствую же это, не могу же я это не чувствовать!..» Алеша принес в дом Федора Павловича небывалую для того вещь. Он принес «совершенное отсутствие презрения к нему, старику, напротив – всегдашнюю ласковость и совершенно натуральную прямодушную привязанность к нему, столь мало ее заслужившему». Для Феодора Павловича, утопающего в разврате и любившему лишь одну «скверну» такое положение дел было совершенно неожиданным. После ухода Алеши он признался себе, что понял кое-что из того, что ранее не хотел понимать.

Так на Алеше проявилось нечто из наставлений преподобного Нила Синайского. «Ревнуй, – советовал он, – о досточестной жизни, чтобы иметь тебе дерзновение исправлять согрешающих». Преподобный Нил советовал вразумлять согрешающего, но не осуждать падающего. Осуждать падающего есть дело злоречивого, а вразумлять согрешающего есть дело «желающего исправить». Того, кто вразумляет падшего, преподобный Нил призывает состраданием растворять слова; «тогда и уши его [падшего] умягчатся, и сердце просветится»[30].

Вследствие определенного отношения Алеши к миру и к людям закон заслуженного собеседника выразился на нем также вполне определенно. Отношение мира и людей к Алеше было сформулировано одним из персонаже романа следующим образом. Если Алешу оставить одного и без денег на площади незнакомого города в миллион жителей, то Алеша не погибнет от холода и голода. «Его мигом накормят, мигом пристроят, а если не пристроят, то он сам мигом пристроится, и это не будет стоить ему никаких усилий и никакого унижения, а пристроившему никакой тягости, а, может быть, напротив, почтут за удовольствие».

Алешу отличало определенное взгляд на насилие в отношении него. Он был уверен, что его не захочет обидеть отец. И даже более – «никто и никогда обидеть не захочет, даже не только не захочет, но и не может». Примечательно, что у его отца взгляд на возможную обиду в его адрес была иная. Он считал, что иногда «приятно обидеться», даже там, где и обиды-то не было. Обиды не было, но сам обидевшись, изолгавшись, придумал себе что-то. Уже было выше показано, как по поведение отца Алеши – Федорова Павловича влияло постоянно подозрение насчет того, что окружающие его люди считали его за шута.

По аналогии можно поставить вопрос и о поведении человека, который убежден, что обидеть его никто не хочет. Если человек убежден, что его никто не хочет обидеть, то даже в тех случаях, когда его кто-то будет провоцировать на ссору он поведет себя спокойно. И тем самым заложит основу для установления добрых отношений с провоцирующим.

На этот счет можно привести одну историю. Один священник как-то присутствовал в одной школе на одном школьном мероприятии. Когда он выходил из школы, он встретился с группой ребят, кое-кто из которых во время мероприятия проявлял признаки «хулиганства». Может, и не стоило бы усматривать в словах ребят какой-то умысел, но как показалось священнику, они затеяли разговор с целью «поддеть его» немного.

Один из них, имея в виду крест священника, спросил золотой он или нет. Услышав, что крест – не из золота, он бросил нарочито насмешливые слова. Если бы священник среагировал на насмешку как на насмешку, то ему оставалось бы вступить в полемику, которая ничем бы не закончилась. Ситуация была тупиковой. Даже, если полемика и была бы развернута, ребята всегда могли бы прервать ее колким замечанием, расхохотаться и священнику оставалось бы только понуро плестись «во своя си».

И потому он сделал вид, что не заметил тона, с которым были сказаны слова, и повел себя так, как если бы слова были вопросом интересующего технологией изготовления крестов человека. И священник вполне серьезно сказал, что крест, по его мнению, скорее всего, выполнен с применением технологии напыления.

Серьезный ответ, данный с уважением к собеседнику, озадачил ребят. Торжествующая улыбка пропала. Насмешка вроде как бы и не удалась. Священник повернулся и пошел своей дорогой. Вдруг вдогонку ему донеслось: Такое золото, наверное, можно ногтем сковырнуть.

Если бы осудить мальчишку и принять мнение, что фраза была брошена с целью уколоть и обидеть, то оставалось два варианта. Либо молчаливо уходит «во своя си» под гогот ребят. Либо вступить в полемику с учетом приведенных выше рисков. Священник повернулся к мальчику и отнесся к его реплике как к серьезному вопросу, на который можно дать серьезный же ответ: Да, мол, позолота со временем стирается. Такая форма ответа лишила мальчишек плацдарма для дальнейшего наставления. Хотя, – как считает священник, может ему все сказанное о мотивации мальчишек и показалось, а на самом деле они «ничего такого» и не имели в виду. Но как бы там ни было, расстались хорошо, – обменявшись доброжелательными взглядами.

Доброе слово

Если человек помнит о принципе неосуждения, то для него может открыться внутренний путь к тому, чтобы стать готовым сказать доброе слово. А доброе слово могущественное влияние может оказать на душу.

На этот счет уже упоминалась глава из книги «Отец Арсений», которая так и называется доброе слово. В этой истории, рассказанной медсестрой Любочкой, описывалось, как непослушный ребенок, каким она была, был перевоспитан силой доброго слова. Эту главу можно дополнит еще некоторыми мыслями и примерами.

Как-то одному заключенному, получившему пожизненное заключение (вначале был приговорен к расстрелу, потом расстрел был заменен на пожизненное заключение) одна женщина прислала письмо, в котором назвала его сыночком. Заключенный рассказывал, что долго плакал потому, что его от рождения никто так не называл (к тому же он и родителя своего не помнил). Находясь в заключении, он болел туберкулезом и другими болезнями. Но вследствие получения письма, ему так стало тепло и хорошо, что он «за одну ночь выздоровел»[31]. «Ты знаешь цену слову? – писал другой заключенный. Доброму слову. … От одного доброго взгляда в мою глухомань исчезает запах па­раши в углу»[32].

О том, что такая реакция заключенных на доброе слово может быть искренней и правдивой можно заключить из опыта Ф.М. Достоевского – великого знатока человеческих душ (преподобный Иустин (Попович) называл Достоевского пророком и апостолом славянста[33]).

Как известно, Достоевский знает о психологическом состоянии узников не по наслышке. Писатель имел свой личный опыт отбывания наказания в месте лишения свободы. Этот опыт он передает своему читателю в книге «Записки из мертвого дома». В этой книге писатель рассказывает, в частности, о арестантах, что «человеческое обращение может очеловечить даже такого, на котором давно уже потускнел образ божий. С этими-то «несчастными» и надо обращаться наиболее по-человечески. Это спасение и радость их».

Это наблюдение можно сопоставить с образом Сони, – героини романа «Преступление и наказание». Как было сказано выше Соня поехала на каторгу, чтобы не разлучаться с Раскольниковым, которого полюбила.

У Раскольника, находящего в конфликтной ситуации с каторжанами (один из них чуть было не убил его) был неразрешимый вопрос. Он не понимал, почему каторжане так полюбили Соню? Она перед ними не заискивала, встречали они её редко, денег она им не давала и особых услуг не оказывала. И тем не менее они все её знали. Постепенно между ними и Соней завязались более близкие отношения. Они писала и отправляла письма их родным. У Сони по указанию заключенных оставляли для них вещи их приезжавшие родственники. Когда Соня приходила на общие работы, чтобы повидаться с Раскольниковым, то они все снимали шапки и кланялись ей. Этому маленькому и худенькому созданию грубые клейменные каторжники говорили: «Матушка, Софья Семеновна, мать ты наша, нежная, болезная!» Она улыбалась им и кланялась, и они любили, когда она им улыбалась. «Они любили даже ее походку, оборачивались посмотреть ей вслед, как она идет, и хвалили ее; хвалили ее даже за то, что она такая маленькая, даже уж не знали, за что похвалить. К ней даже ходили лечиться».

Руку Сони, как уже было сказано, Раскольников некоторое время брал с отвращением. Но однажды в нем проснулась любовь. И они стояли, взявшись за руки. «Они оба были бледны и худы; но в этих больных и бледных лицах уже сияла заря обновленного будущего, полного воскресения в новую жизнь. Их воскресила любовь, сердце одного заключало бесконечные источники жизни для сердца другого».

Когда Раскольников вернулся в казармы, ему показалось, «что как будто все каторжные, бывшие враги его, уже глядели на него иначе. Он даже сам заговаривал с ними, и ему отвечали ласково. … но ведь так и должно было быть: разве не должно теперь все измениться?»

И надо сказать, что реакция каторжан по поведение Сони и внутренне изменившего Раскольникова могла быть и не придумана писателем. Так, например, в жизнеописании преподобноисповедницы Параскевы (Матиешиной) рассказывалось о том отношении, которое к ней проявляли ссыльные. В 1931 году, в период гонений на веру, она была приговорена к высылке в Казахстан. В Казахстане она была определена на должность поварихи. Готовила еду она для большой рабочей артели, которая состояла из ссыльных. «За проявляемые ею ко всем рабочим (многие из них были еще мальчишками) заботы и сострадание все они называли ее сестрой и в ее присутствии никогда не сквернословили»[34].

Постскриптум к третьей части. Дополнительные источники

На этом можно закончить третью часть текстового проекта «Родители и дети». Стоит напомнить, что первые две части проекты были подготовлены на основе бесед, прошедших в центре во имя святителя Василия Великого (центр социальной адаптации для подростков, находящихся в конфликте с законом). Записи бесед о принципах общения с трудными детьми (вообще, – людьми) и воспитании размещены, в том числе, на сайте Соловецкого монастыря, в разделе «Пастырская страничка», в подразделе «Беседы о проблемах личности». К записям бесед, на основе которых были подготовлены первые две части проекта («О принципах общения с трудными людьми и воспитании», «Бесполезно ли воспитание») прилагается еще – «Беседа с родителями трудных подростков».

На данную тему сказано было также несколько в цикле бесед «Познать свое призвание и следовать ему» (беседы проходили с ребятами в том же центре). В пунктах 15.а. – 17.а. разбирался отчасти вопрос взаимоотношений родителей и детьми (вопрос разбирался сквозь призму вовлеченности детей в, как нынче принято говорить, в аддиктивные реализация (аддикция – приверженность страсти)).

К той же теме относится статья «Компьютерные игры и дети, дети и родители».

О прочих материалах (тексты и записи бесед), в которых рассказывается о взаимоотношениях, в том числе, родителей и детей, в том числе, – сквозь призму проблемы зависимого поведения, рассказывается в первой части статьи «Преодоление зависимого поведения» (отдельное название части «Зависимым и их близким: лекции и тексты иеромонаха Прокопия (Пащенко)»). Более подробно в отношении жизненной позиции родителей (и родственников) рассказывается во второй части той же работы (отдельное название второй части «Родственникам, близким».

В текстах, в частности, подчеркивается, что необходим внутренний путь духовного развития самих родителей. Другими словами, если этого внутреннего пути не будет, родители всегда будут расстраиваться, переживать, тревожиться, терзаться и страдать, если не поводу детей, то по каком-то иному поводу. Только появившаяся связь со Христом, обретение подлинного смысла, взгляд на свою жизнь через призму вечности, позволяет из этого замкнутого круга страданий выйти. Когда человек постигает глубочайший смысл жизни, он понимает, что какие-то сиюминутные достижения целей или их недостижение – это еще не самое главное в жизни. И также он осознает, что у каждого человека есть свой путь, в том числе и у маленького «этого человечка», его сына, дочери. Все мы разные, у каждого – свое мировоззрение, и каждый человек – это целая вселенная.

Родители помогают, но не владеют. Сам Бог не нарушает свободы человека. Известный богослов Лосский В.Н. пишет, что «любовь Бога к человеку так велика, что она не может принуждать, ибо нет любви без уважения. … и классический образ педагога покажется весьма слабым каждому, кто почувствовал в Боге просящего подаяния любви нищего, ждущего у дверей души и никогда не дерзающего их взломать»[35]. Родителям же порой хочется каким-то образом повлиять на ребенка окончательно и бесповоротно, взломать двери его души. В случае же, если взломать двери души не получается, сетуют, говорят, что ничего у них в отношении воспитательного процесса не выходит.

Конечно, слова Лосского нужно понимать разумно. Они приведены не для того, чтобы сделать их намеком на необходимость дать ребенку полную свободу развращаться, деградировать и погибать. Где находится грань между разумный воздействием и даже – строгостью с одной стороны и уважением к свободе человека – с другой стороны почувствует только тот человек, который однажды, как минимум поставил этот вопрос для самого себя. Поставив такой вопрос, он ищет ответа, читает, советуется, молится, набирается опыта. И со временем, действительно, начинает эту грань, «не схватываемую дискурсивным мышлением» чувствовать.

Тема общения с детьми, особенно, с детьми, вовлеченными в аддиктивные реализации, поднималась также в цикле бесед «Обращение к полноте». В пункте 1.10, которая так и называет «Об общении с родственниками» (а также в пункте 1.11) приводились истории о перерождении людей. Таких историй, на самом деле, можно было бы привести и больше. Историй о том, как люди, совсем далекие от любых «конструктивных» представлений о жизни, приходили к вере, когда хулиганы, наркоманы, кощунники, безбожники, которые вели себя совершенно ужасно, со временем становились ревностными христианами.

Хотя нижеследующий рассказ о одном юноше не был приведен в цикле «Обращение к полноте» (приводился в лекции «Две доминанты»), его можно было бы поставить в одном ряд с приведенными примерами. В лекции «Две доминанты» юноша упоминается под кодовым именем – «человек из ванны».

«Человек из ванны» – после веселья в гостиничном номере он любил ложиться в ванну, чтобы, когда стошнит, не на кровать в гостинице рвота выплескивалась. Если он просыпался в ванне, а на груди у него было пятно, то он считал: день удался, погуляли на славу. И однажды он вдруг испытал к себе чувство омерзения. Вскочив, он начал мыться, тереться под душем мочалкой, но понял, что омерзение – имеет не физическую основу, ибо он не мог оттереться.

Подробнее см. историю в главе «”Конец игры”: Рассказ студента» из четвертой части статьи «Обращение к полноте: Становление личности как путь преодоления зависимого поведения» (отдельное название части «Обращение к полноте и целостный взгляд на человека»; http://solovki-monastyr.ru/abba-page/solovki_page/1896/).

И он начал менять свою жизнь. Ранее он жестоко издевался над людьми, но потом широта его натуры, выплескивавшаяся в беспредельный образ жизни, вошла в русло добродетели. И вот человек, известный как хулиган и дебошир, вдруг начинает говорить своим друзьям, что он такие-то и такие-то вещи не может в свою жизнь вводить, потому что «это – грех». И друзья даже не могут поверить, что они слышат эти слова от него. Он начинает держать Великий пост, читать духовные книги. И не просто читать, а жить по ним.

Многие годы он не и слышать не хотел разговоров, в которых поднимались темы веры и нравственности. И кто знал, что в его жизни произойдут столь масштабные изменения. Если уж этот человек обратился «от злых путей своих», то надежда есть для многих родителей, дети которых и слушать их не хотят.

Да, сейчас не хотят слушать. Но все равно, нельзя терять надежды, нужно за детей молиться.

Родители могут быть с детьми какое-то определенное время, час или несколько часов в сутки. Бог же может быть с ребенком постоянно. Родители пытаются достучаться до ребенка, в основном, «снаружи» – через разговоры и попытки вовлечь ребенка в разного рода активности. Бог же может воздействовать на ребенка изнутри. Родители, пытаясь помочь ребенку, имеют ограниченный круг инструментов. Они не могут предусмотреть сотни обстоятельств, которые входят в жизни ребенка, то по касательной, то – лобовым ударом.

К родителям в данном случае применимы слова преподобного аввы Дорофея, сказанные им о друге. Друг может что-то делать, любя и жалея своего товарища. Но у друга нет столько благоразумия, чтобы он мог хорошо устроить все касающееся своего товарища, и потому, случается, что нехотя вредит ему. «О Боге же мы не можем сего сказать, ибо Он есть источник премудрости, знает всё, что нам полезно, и сообразно с сим устрояет всё, касающееся до нас, даже и самое маловажное». Друг может и любить нас, и жалеть нас, и быть весьма разумным, но он не в силах помочь нам в тех делах, через которые думает принеси нам пользу. «Боге нельзя сказать и сего, ибо Ему всё возможно, и для Него нет ничего невозможного»[36].

Спрашивали преподобного Гавриила (Ургебадзе) не раз о детях: должны ли родители иметь надежду, несмотря на тяжкие грехи, разлучившие их с детьми? И он отвечал родителям: «Если ваш сын превратится в змею и начнёт жалить, что предпримете? Не постараетесь ли избавиться от него? Но родители всё равно призваны молиться за своих детей! Благость и милосердие Божие помогут нам…»[37]

Чтобы Бог вошел в нашу жизнь, нам следует молиться. За детей родители и родственники могут читать Псалтирь. Читая Псалтирь, они и за детей помолятся и сами умиротворятся. Если в первое время тексты псалмов будут восприниматься как непонятные, то оставлять чтение не стоит. Стоит читать дальше, и в своем время тексты станут понятны. Способствует пониманию псалмов перевод Псалтири на русский язык, исполненный профессором Юнгеровым (есть издания Псалтири с параллельным переводом). Только, молясь, псалмы лучше читать все-таки по-славянски, лишь когда встретиться непонятное слово, – подглядывать в перевод

В идеале, христиане читают одну кафизму в день. Псалтирь состоит из двадцати частей. Одна часть – кафизма, читается двадцать-двадцать пять минут. Кафизма делится на три части – на три «Славы» (текст Псалтири в каждой кафизме разделен молитвословиями «Слава Отцу и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь», «Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя, слава Тебе Боже» (трижды), «Слава Отцу и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь»). Те, у кого времени не так много, читают по одной трети кафизмы (по одной «Славе),

Есть традиция на первой «Славе» молиться за духовного отца, на второй – за живых, на третьей – за усопших. Когда родители молятся за своих детей, то помимо молитв о духовном отце, о живых и усопших, на каждой «Славе» они могут возносить молитву о ребенке с тремя земными поклонами. В частности, архимандрит Иоанн (Крестьянкин) предлагал читать такую молитву:

«Сладчайший Иисусе, Боже сердца моего, Ты даровал мне детей по плоти, они Твои по душе. Мою и их души искупил Ты Своею неоцененною кровию. Ради крови Твоей Божественной умоляю тебя, Сладчайший мой Спаситель, благодатью твоей прикоснись сердца детей моих (имена) и крестников моих (имена), огради их страхом Твоим Божественным, удержи их от дурных наклонностей и привычек, направь их на светлый путь жизни, истины и добра, укрась жизнь их всем добрым и спасительным и устрой судьбу их, яко же ты сам хощеши и спаси души их ими же веси судьбами. Господи, Боже Отцов наших, детям моим (имена) и крестникам (имена) дай сердце правое, чтобы соблюдать заповеди Твои, откровения Твои и уставы Твои и исполнять все это. Аминь».

[1] Иоанн (Стеблин-Каменский), свмч. Письмо с Соловков // Дамаскин (Орловский), иг. Соловецкие Новомученики. Соловецкий монастырь, 2009. С. 201, см. Приложение

[2] См. «От двойника к собеседнику (1927–1929)» из сборника творений Ухтомского А.А. «Доминанта. Статьи разных лет. 1887–1939».

[3] См. вопрос 262 из книги «Преподобных Варсонофия и Иоанна руководство к духовной жизни в ответах на вопросы учеников».

[4] Федор Бородин, прот. Как вырастить счастливого ребенка.

[5] См. поучение одиннадцатое «О том, что должно стараться скорее отсекать страсти, прежде нежели они обратятся в злой навык души» из книги преподобного аввы Дорофея «Душеполезные поучения».

[6] См. историю Александры Семеновой в статье «“СИЛЫ ДАЕТ ТОЛЬКО ЛЮБОВЬ”. Родители особых детей – про жизнь и опыт»

[7] Всё начинается с семьи // Кречетов В., прот. Как жить по вере сегодня в России? М.о., п. Кратово: Изд. Храма Державной Божией Матери, 2009.

[8] См. «Доминанта как рабочий принцип нервных центров» из сборника творений Ухтомского А.А. «Доминанта. Статьи разных лет. 1887–1939».

[9] См. «Блокада» из книги Д. С. Лихачева «Мысли о жизни: Воспоминания».

[10] См. «Похороны Илюшечки. Речь у камня» из романа Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы».

[11] См. статью священника Александра Ельчанинова «Демонская твердыня (о гордости)».

[12] См. толкование на главу 10 из книги святитель Василия, епископа Кинешемского «Беседы на Евангелие от Марка».

[13] Тихон (Агриков), архим. Курс лекций по пастырскому богословию для студентов духовной академии. III-й курс. Гл. III, парагр.1 (б). Загорск, 1967.

[14] Великие русские старцы: Жития, чудеса, духов. наставления / [Под общ. ред. игумена Аристарха (Лоханова)] М.: Трифонов Печенг. Монастырь; “Новая книга”; “Ковчег”, 2000. С. 534.

[15] Русская религиозная антропология. Т.2. М.: Московская Духовная академия / Московский философский фонд, 1997. С. 384–386,441, 451.

[16] Воспоминания соловецких узников. Соловецкий монастырь, 2014. Т. 2. С. 79–80.

[17] См. главы «Беспризорные будни», «Строительство», «Видеман хватает за горло» из автобиографического романа Солоневича И.А. «Россия в концлагере».

[18] См. главу «Узилище «Красная Пресня» из автобиографического романа Екатерины Матфеевой «История одной зечки и других з/к, з/к, а также некоторых вольняшек».

[19] См. главу «Василек – Святая душа» из книги Бориса Ширяева «Неугасимая лампада».

[20] Подворье Свято-Елисаветинского монастыря на Лысой Горе; республика Беларусь.

[21] С чистого листа. О тех, кто стоял у черты. Изд. Свято-Елисаветинский женский м-рь. Минск, 2003. С. 21–22.

[22] Божий Инок. К 100-летию со дня рождения Архимандрита Иоанна (Крестьянкина). Свято-Успенский Псково-Печерский монастырь 2009.

[23] См. поучение шестое «О том, чтобы не судить ближнего» из книги преподобного аввы Дорофея «Душеполезные поучения».

[24] Там же.

[25] См. главу «Маленький герой».

[26] См. главы «Охотники за черепами», «Безпризорники», «Генерал», «Первая дисциплина», «Обыкновенная история», «Око за око, зуб за зуб…», «На пляже», «Концерт», «Безпризорники на случайной работе по переносе ящиков», «Путь к душе», «Молодые всходы», «Рукопожатие» из книги Бориса Солоневича «Молодежь и ГПУ. Жизнь и борьба советской молодежи»

[27] См. главу «Обыкновенная история».

[28] См. главу «Долг скаута».

[29] Игорь Цесельский. Почему гений Советского образования так популярен в мире, и не актуален в России?

[30] См. параграфы 107, 76, 82 из творений преподобного Нила Синайского, расположенных во втором томе книги «Добротолюбие».

[31] Николаев В.Н. Из рода в род. Документальная повесть. Спасо-Преображенский Мгарский монастырь; Изд-во ЗАО “Тираж-51”. С. 43–44.

[32] Там же. С. 7.

[33] См. главу «Достоевский как пророк и апостол православного реализма» из книги преподобного Иустина (Поповича) «Философские пропасти».

[34] Таких рождает вера наша: Избранные жития новых мучеников и исповедников Российских М.: Никея, 2013. С. 275.

[35] См. главу 10 «Образ и подобие» из книги Лосского В.Н. «Догматическое богословие».

[36] См. поучение тринадцатое из книги преподобного аввы Дорофея «Душеполезные поучения».

37] Джинория Малхаз. Старец Гавриил: сердце, полное любви. Житие и поучения старца Гавриила (Ургебадзе) и воспоминания о нём / Пер. с груз. Г. Гребенчук, Н. Дурглишвили; ред. 3. Ткешелашвили, М.А. Пухова. М.: Изд-во «Апостол веры», 2017. С. 159.