Прокопий (Пащенко), иером. Боевые действия – осмысление. Ч. 7: Преодолеть тревогу, ПТСР. Выжить, когда нет сил

Данный текст является расшифровкой эфира, проведенного совместно с телеграм-каналом «Доброта на завтрак». Текст был подготовлен на основе 7-ой части серии эфиров «Боевые действия. Осмысление. Преодоление тревоги, ПТСР» (все эфиры). В седьмой части (видео) рассказывает о том центре жизни, наличие которого в личности помогало не только выжить, но и остаться собой.

«”Живы будем – не умрём”, – в качестве примера конструктивного преодоления тревоги приведу книгу Татьяны Новоселовой. Когда читаешь, поначалу кажется, что это лишнее чтение. Погружаешься в тяжелую обстановку скорбей, которые тебя просто нагружают. Читая эту книгу, можно сказать, что мы ничего не знаем о трудностях: порой видим какие-то проблемы в своей жизни… но вот там – действительно проблемы были.

Обстановка тотальной нищеты и бесправия. У автора и её мамы были все шансы стать животными. В детстве она ела репейник, который ещё не стал слишком жестким – другого ничего не было. Мама была в почти рабском положении: работали за трудодни. Конечно, успехи коммунистического режима, бесспорно, были. Но было и это. За трудодень, когда человек работал с утра до ночи, ему полагалось 33 грамма пшеницы. В дни сельскохозяйственных работ – 300 грамм. За полный рабочий день.

В общем, тяжелое чтение. Но когда возвращаешься к пометкам, которые делал по ходу освоения книги, замечаешь: Татьяна показывала – что помогало выжить. Например, праздники.

Какой силой обладают праздники! Вроде бы всё тяжело – но люди собираются, есть какая-то основа, которая заставляет их собраться, что-то приготовить покушать, попеть. Уже эти простые вещи дают человеку иммунитет к поглощению только текущей невыносимой ситуацией, становятся второй доминантой.

Более сильная доминанта тормозит более слабую: если есть воодушевление – то отступает страх (см. об этом подробнее далее, в истории Е. Невесского). Есть ли у нас это? Хотя некое возрождение будто происходит и теперь народе: православный психолог Ирина Медведева говорила, как видела двух людей, играющих на гармошке, поющих патриотические песни – в трезвом виде.

Старшие люди вспоминают даже, что раньше на свадьбах не было алкоголя: вместе радовались, гуляли, пели – и было очень хорошо. Но даже если и пили – то хотя бы радовались сообща: напьётся человек – у него душа рвётся попеть. Сейчас, как сетовал один философ, даже пьяные не поют: напьются – и сидят угрюмые. Выпал в обществе момент взаимного единения.

Наша тревожность от того и происходит, что мы лишены духа единства, изолированы, у нас отсутствует культура, корни. Это сейчас модно – всё это презирать и отвергать, но, если изучать истории реальных людей, выживших в чрезвычайных обстоятельствах – там показано, что если в душе твоей нет Чего-то, на Что ты можешь опереться – ты не выживешь.

Нам внушили, как в песне Маваши[1] «Человек Достоевского», что нас никогда не было – и мы в это поверили. Получается теперь, что эти раздробленные, разбитые, тщедушные, немощные люди, которые лишены правильного мировоззрения, которые опорочили собственных родителей, например, тем что их стесняются по какой-то причине… Такие люди, у которых нет ничего святого - не смогут и тяготы со скорбями выдержать.

Поэтому, чтобы выйти из этой тревожности - необходимо преодолеть собственную гордость, рационализаторское мышление, которое привыкло мыслить только собственной выгодой, этот животный страх…

Тревога может быть нашим помощником, когда используется в конструктивном ключе. Тревожность позволяет посмотреть маме чем занимается ребенок. Если бы не было разумной тревожности – мы бы не утепляли свои жилища… Другой вопрос – что все должно быть во взаимном равновесии. Если бы палочка холеры не имела своих антагонистов – за короткое время она бы распространилась по всей планете. В природе так устроено, что одни виды создают баланс с другими – в Австралию. например, не завозят некоторые виды животных, так как там у них нет антагонистов.

Так же и у человека есть такие пары: с одной стороны – тревожность, с другой мы понимаем – что есть и Промысел Божий. Благодаря вере в этот Промысел, человек понимает, что ситуация может измениться и что не все определяется только статистикой, цифрами, «жидомасонами».

Когда есть определенные ценности: культура, вера… Когда ты кого-то любишь, любишь настолько сильно, что готов отдать за него жизнь (эгоисту это непонятно, ему кажется: если отдам жизнь – это против моей природы; нет! это ЗА тебя: если ты готов отдать жизнь за то, что ты любишь – значит у тебя будет силы идти дальше, когда сил уже не останется), – когда ты будешь замерзать, когда будешь голоден – если у тебя будет Кто-то, Кого ты любишь больше своей жизни – у тебя будут силы идти. Если такой любви нет – ты умрешь…

Таблетка счастья – возможна ли она? О военной наркомании, функции страха и необходимости иметь цельное мировоззрение

Таблетка счастья – это такая военная идея о том, что солдату перед боем дается какой-то препарат, и он не чувствует страха или боли. Но насколько солдат может быть эффективен в таких условиях? Как вспоминают опытные военные, в годы Второй мировой войны солдатам говорили, что в бой лучше идти без фронтовой стопки. Тогда немцам давали первитин – амфетамин – а нашим – фронтовые 200 граммов. Когда идешь в атаку – тебе может руку или ногу оторвать, а если ты нетрезв, страха будет меньше, но меньше будет и реакция, и понимание, что происходит. Даже немецким солдатам опытные командиры советовали идти в атаку без затуманенности сознания. Один офицер ГРУ сказал, что не верит в таблетку счастья. В бой солдат должен идти со всем своим мировоззрением, со всеми своими навыками, со всеми своими переживаниями, в том числе и со страхом. Потому что страх – это лучший союзник, он тебе подскажет, где пригнуться. Другое дело, что страх не должен тобой обладать. Он говорил, что видел людей, которые были лишены страха, – их убивали сразу. Наркотиками или медитативным практиками человек снимал себе эту функцию, отключал страх, но дело в том, что такой человек достаточно быстро теряет ориентацию в происходящем. Ведь страх – это нечто, что Богом дано человеку ради каких-то конструктивных целей. Но другое дело, что в результате грехопадения какие-то функции, положительные изначально, приняли деструктивные значения.

Очень интересны здесь мысли Жана-Клода Ларше, французского богослова, который невероятно точно соединяет современную мысль со Святоотеческим наследием. Очень частый тезис Ларше: страсть – это извращенная добродетель. По идее, страх для чего-то был дан нашей природе, – для инстинкта самосохранения. Например, у человека какой-то кризис, ему говорят идти покончить с собой, он подходит к окошку и чувствует страх. Инстинкт самосохранения – такая штука, что просто так ты его не сломаешь: ты захочешь выпрыгнуть и не выпрыгнешь. Как говорил один знакомый духовник, за многие годы практики он убедился, что убить себя или убить другого человек не может без подавления его психики инфернальным воздействием. Ты не можешь сломать достаточно серьезные стабилизационные механизмы в себе: невозможно себя задушить – все в тебе восстанет просто.

Католики неверно трактуют понятие страха Божия: они поняли его как страх перед Богом. Мартин Лютер – один из основателей протестантизма – протестовал против того, что Бога ему рисовали как неумолимого судью, который карает за любое твое отступление – вот такой страх перед Богом. Но на самом деле страх Божий – это когда мы имеем связь с Богом и настолько ею дорожим, что боимся ее потерять. Когда мы хотим пойти по пути страстей, мы понимаем: хорошо, вот я сейчас напьюсь, а что я из этого получу – потеряю гораздо больше. Потеряю ощущение полноты мира, связь с Богом. И, как в русских сказках, потом придется три пары железных сапог стоптать, пока найдешь то, что потерял. В каком-то смысле страх Божий удерживает от греха, как страх потерять близкого человека удерживает от совершения каких-то неправильных шагов. Но когда картина мира разрушается, изначально правильные функции, которые даны человеку для чего-то хорошего, теряют свое первоначальное значение и прилепляются уже не к тому, к чему надо. Например, человек теряет иерархию идей: забывает, что во главе всего стоит вера, что Бог реален, и ты исходишь из боязни потерять эту связь с Ним. И ты понимаешь, что не страшно, если ты пожертвуешь финансовым благополучием – самое важное, что у тебя осталось главное. Как говорил Бруно Беттельхейм, те, кто попадал в концлагеря после конфискации имущества, но у них оставалось главное, – могли выжить. Когда у человека этого главного в душе не было, он был зациклен только на материальном статусе и социальном благополучии, и его этого лишали – у него уже не было смысла для выживания. Когда человек теряет свое главное в жизни – кредитную карточку – у него остаются только страх, так что он уже по ночам встает проверять свои счета, испытывает постоянную тревожность, потому что прилепляется к тому, что уже само по себе неустойчиво.

Жан-Клод Ларше, приводя Святоотеческую точку зрения, справедливо замечает, что задача состоит не в том, чтобы блокировать саму функцию страха. Потому что, если заблокировать страх, человек может погибнуть, потеряв внутренний навигатор, который подсказывает ему, где опасность, от которой надо уходить. А нужно восстановить страху первоначальное значение – вернуть человеку его картину мира, объяснить, что значимо, а что нет. В этом смысле доминанта у нас одна, этот процесс один, просто он может идти в разрушительную плоскость, а может идти в положительную. И когда у человека восстанавливается первоначальный подлинный страх Божий, тогда отступает тревожность. Человек понимает, что, как бы там ни было, трудности – временные.

Борис Якеменко справедливо говорит, что одна из причин, почему погибали узники в немецких концлагерях – отсутствие мировоззрения, которое было бы выше целей обогащения, достижения стабильности в жизни. Модель, обкатанная в немецких концлагерях, существует до сих пор, просто сейчас это не территория, огороженная колючей проволокой, а некая идеология, мировоззрение. Это идеология постмодернизма, которая сейчас пронизывает все, философия, которая отрицает центр, веру, добро, зло. Отрицает любые этические, правовые, социальные нормы. Концлагерь – это постмодернизм в чистом виде, где все это отрицалось. У людей, которые попадали в обстановку тревожности и абсурда, не было какого-то мировоззрения, с помощью которого они на текущую ситуацию могли бы посмотреть как на менее значительную по сравнению с другими. Например, если читать жития первых святых: какой-нибудь сенатор узнал, что его сын – христианин, запер его в черный подвал на хлеб и воду. А сын думает: хоть попощусь по-настоящему! То есть у человека было мировоззрение, в котором данная ситуация была незначительной, потому что у него было что-то большее. Конечно, когда у человека нет полноты, для него текущая реальность – это все, что у него есть.

О губительности состояния «здесь и сейчас»

Еще раз подчеркнем губительность этого состояния – «здесь и сейчас», которое везде рекламируют. Нужно учитывать концепцию сетевой войны, которая предполагает внедрение в сознание человека определенных паттернов. Почему люди скончались в том числе в концлагерях – потому что терялось прошлое, ты забывал, что ты когда-то где-то учился, кого-то любил. И так же терялось ощущение перспективы. У тебя оставалось только кошмарное настоящее, и поэтому тревогу было невозможно унять, потому что нет ни опоры на прошлое – ты не можешь соединиться с опытом прошлого своего или своих предков, своей нации, своей культуры, но ты теряешь и перспективу будущего, веру в то, что когда-то это все может закончиться. Конечно, в первое время человеку в этом состоянии может быть комфортно: здесь и сейчас вкусное бренди на языке растворяется, ты чувствуешь его пузырьки. Но психика со временем привыкает жить только в текущем мгновении, и когда человек попадает в сложную ситуацию, сквозь которую нужно просто пройти, как сквозь метель, человек уже привык фиксировать только текущее, а в текущем – только одни бедствия.

Подробнее о состоянии «здесь и сейчас»:

– Тема «здесь и сейчас» рассматривалась, к примеру, в части 4.2 текста «Внешняя жизнь и миры мыслей» в главе «”Здесь и сейчас” или точка опоры в будущем».

– В цикле бесед «Внешняя жизнь и мир мыслей».

5.3 Призвание и работа. О «здесь и сейчас». Время. Только работа – катастрофа. Что-то помимо работы

6.1 Работа и вера. Полезно ли быть «здесь и сейчас». Навыки – сами собой. Хорошо внутри – хорошо снаружи

– В цикле бесед «Обращение к полноте».

1.2 Здесь и сейчас

– В цикле бесед «Преодолеть отчуждение. Часть 1: Лекции о унынии, депрессии и о причинах ухода в экстремальные активности».

Беседа 5а. ПРЕДПОЛЫЛКИ ПОЯВЛЕНИЯ ВИРТУАЛЬНОЙ КУЛЬТУРЫ И ПОГРУЖЕНИЯ В ЭКСТРИМ. Введение понятия «вишневый сок» (фиксация на вкусе при отсутствии анализа ситуации, возможных последствий). «Отсутствие самого мышления и погружение в свои ощущения». Манипуляция. Погружение человека в состояние «здесь и сейчас».

Беседа 16а, Беседа 16б, Беседа 16 в. Структура и задачи бесед. Тема «Уныние» и «Экстрим» касаются всех нас. Один из смыслов страдания – показать, что человек живет неправильно. Заглушение страдания психотехниками, наркотиками, антидепрессантами и т.п. «Здесь и сейчас» – одна из современных моделей жизни. Техника «Здесь и сейчас» не дает ничего, кроме усталости. Христианство помогает осознать и настоящее, и прошлое, и будущее; при неразрывной связи прошлого, настоящего и будущего появляется ощущение актуальности текущего мгновения. 

– В постскриптуме к поэме «Антропологический манифест».

Связь широты мировоззрения и интеллектуального развитие человека с развитием у него ПТСР

Не знаю, есть ли сейчас понимание, как работать с ПТСР, с людьми, которые попадают в состояние коллапса и ступора. Возможно, это понимание есть. Но часто возвращающиеся с войны люди лежат, отвернувшись к стенке. Недавно в сети попалось обсуждение, где одна профессионал объясняет, как работать с людьми с ПТСР. Конечно, было много хороших моментов: что надо взять за руку человека, надо слиться с его дыханием – все это можно даже рекомендовать кому-то. Но в целом эти советы не удовлетворяют, потому что, несмотря на профессионализм докладчика, удивляет непонимание одного вопроса. Докладчица говорит, что в литературе о людях, которые пережили боевые действия, содержится упоминание, что чем более интеллектуально человек развит, тем более он устойчив. Она считает, что это не так, она говорит, мол, она видела, что чем более человек интеллектуально развит, тем он больше склонен к тому, чтобы что-то надумывать, накручивать, в итоге он сам себя загоняет; а чем человек проще, тем легче все воспринимает. Я же отталкиваюсь от обратного. Широта мировоззрения и интеллектуального развития никак не связана с тревожностью. Человек загоняется не потому, что у него есть интеллект, а потому, что у него есть интеллект специфического склада.

Преподобный Исаак Сирин о тревожной депрессии

У преподобного Исаака Сирина было два поучения в книге «Слова подвижнические»: первое – про тревожную депрессию, 79-е слово «О врагах Божиих», то есть о гордости. Он писал, что друзья Божии испытывают иногда скудность в потребностях, лишение какой-то помощи. Когда Господь обращает внимание на человека, Промысел Божий ставит этого человека в такие условия, когда он активно начинает искать Божественной помощи и поддержки. Чтобы человек начал куда-то двигаться, вокруг него создается некая обстановка тесноты для блага этого человека. У врагов Божиих есть совершенно другие искушения. Там есть такая фраза: «Господь не попустит сверх сил». Но это только половина фазы. Если человек живет против совести, то Господь и сверх сил попустит. Если человек живет так, что не видит никого другого: ни Бога, ни близких, – то на каком-то этапе скорби, которые приходят к нему, превышают его способности их нести и терпеть. Исаак Сирин говорит, что такие люди достигают сокрушительного падения со скал. Я долго не мог понять, как это гордость связана с падением со скал. Потом я понял, что гордые люди не могут испытать радости жизни, им надо куда-то лазать, скатываться откуда-то на лыжах, чтобы хоть какую-то эмоцию почувствовать. И они разбиваются. И еще бывает, чтобы вывести человека из какой-то капсулы, Господь попускает какие-то скорби, которые превышают его возможности и терпение. В том числе среди этих искушений – общение человека с людьми жестокими, бесчеловечными, безбожными. То есть человек заматывается в такие искушения, испытания, из которых никак не может выпутаться, и плюс ко всему у него отнимается сила терпения, и он передается в руки малодушия. Иными словами, начинается тревожная депрессия: когда человек слышит новости, а у него внутри нет никакой прослойки, которая могла бы работать как подушка безопасности, этот удар реальности его снесет. Как раковый больной, например, на последней стадии рака: когда остаются только кожа да кости, каждая складка одеяла вдавливается непосредственного в нервы и воспринимается как боль, потому что нет мяса и жира, которые препятствовали этой складке давить на нервы. И нужно постоянно разглаживать пододеяльник, чтобы он был абсолютно ровным, потому что человек страдает от любой шероховатости.

Три типа ведения

И второе получение преподобного Исаака рассказывает про три типа ведения. Ведение – это не рациональное знание о том, что Земля круглая, а некая доминанта восприятия, некое ощущение панорамы действительности. Есть три типа ведения. Первый тип характерен для людей, которые считают, что нет Промысла Божия, что все движется согласно случайному стечению обстоятельств. Эти люди считают, что они двигают этой реальностью. На каком-то этапе, может быть, это и неплохо, но в какой-то момент человек, который не отличает Промысел Божий, понимает, что есть глобальные рынки, есть войны, есть масоны те же самые, которые обсуждают планы трехсторонней комиссии в римском клубе, и у человека начинается страх. Страх разбойников, страх путешествий. Человек первого склада мировоззрения не может освободиться от страха.

Второй тип ведения – когда человек уже пришел к вере. Даже если у такого человека нет до конца расчетов, что плаванье будет успешным, он все равно туда отправится, если его туда призывают.

Третий тип – это уже что-то запредельное для нас, когда люди могут на ужасные вещи смотреть, не содрогаясь.

Учение Льва Выготского о шизофренизации сознания

Гениальное учение Льва Выготского, которое хорошо наслаивается на христианскую картину мира, – учение о шизофреническом распаде. Есть шизофрения нерукотворенная, а есть некая шизофренизация сознания, которая возникает в том числе под воздействием наших собственных усилий. Он описывает, как формируются у человека психические функции: мы растем; будучи маленькими детьми, мы активно вступаем во взаимодействия с окружающей реальностью. И, например, мальчик видит по телевизору злых людей, а мама ему говорит, что это жидомасоны, которые заседают в Нью-Йорке, но ты не бойся, потому что есть Боженька, и наш папа работает на заводе и трудится, чтобы к нам эти масоны не пришли. То есть если есть социальная связь у ребенка с мамой, то в его сознании активны эти аргументы. И вот это ощущение того, что что-то масоны есть, этот паттерн его мышления в том числе компенсируется какими-то контрпредставлениями. То есть человек развивается, зная, что в мире есть зло, но – есть и добро. Но если человек приходит к эгоизму – здесь сходятся и духовные, и светские авторы – то его созидательное взаимодействие с окружающим миром прекращается, и он может матери сказать: мол, ты дура, ты ничего не добилась, ты всю жизнь проработала медсестрой, мне стыдно, что у меня такая мать. Если он сказал такое, в его сознании соответственно разрушаются идеи паттернов, которые когда-то через маму он получил и которые сдерживают развитие идеи зла. Но в детстве страх жидомасонов существует где-то на уровне живых игрушек, а когда человеку уже 30 лет, у него есть интеллект и он знает, что есть жидомасоны с миллиардами долларов и трастовыми фондами… все – начинается «загон». Образ шизофренизации сознания – это как прядь волос, которая выбивается из косички и становится самостоятельным локоном. Этот локон – это как некий аспект, который привлекает внимание человека и вызывает тревожность.

Подробнее о процессе, о котором писал Лев Выготский, – в главе «Эгоизм и порабощение инфернальным силам» из части 3-ей текста «Преодоление игрового механизма».

О потере смирения и нарушении этических норм

В духовной жизни есть такой момент, о котором говорят все авторы одинаково: когда человек выходит из состояния смирения, все вопросы, которые раньше казались решенными, для человека вновь оживают. Если раньше он ничего не боялся, то сегодня происходит какой-то взрыв. А не всегда нужно решать этот вопрос напрямую, эмоционально. Надо подумать, что этому взрыву предшествовало: часто этому предшествует какое-то нарушение этики. Как говорил один духовник, если ты всего боишься – старайся жить честь по чести. А если ты нарушаешь этику, то – хочешь не хочешь – ты будешь то же самое допускать в отношении себя. Так как людей кругом много, их миллиарды, то тебе придется это допускать каждую секунду. Одна женщина, которая называет себя психологом и проводит лекции, говорит, что религиозные люди все слабые, придумали себе бабочек и райские сады, чтобы не испытывать тревожности, а на самом деле ты, мол, сам решаешь: убить ли тебе соседа или нет, а не какая-то религия. Но если так настроиться, то придется допустить, что и у соседа есть право решать: убить меня или нет. И тогда можно перестать спать в ожидании того, что тебя кто-то убьет. Если у человека начинается бессонница от ужаса, он всего боится, надо вспомнить слова преподобного Исаака Сирина о том, что такие вещи попускаются гордым. Вспомнить, что первый тип ведения – это рациональное мышление, когда человек считает, что только его благоразумие способно хранить его во всех обстоятельствах. На каком-то этапе такой человек становится не способным освободиться от страха. И самое главное – пока человек смиряется, Божественная благодать его как-то хранит. А когда отступает – все эти этические функции в его сознании развязываются. Один автор хорошо описал шизофрению как плач ребенка перед мозаикой, которая рассыпалась, и ребенок не может ее собрать, потому что не помнит, как выглядело все изображение. Это состояние плавающей тревоги, потому что человек лишается организующего начала.

Влияние художественной литературы на выход из ПТСР

Возвращаясь к автору, которая считает, что развитое мышление человека не способствует его стабилизации в критических ситуациях. Ее ошибка в том, что она по сути мировоззрение приравняла к первому типу ведения, о котором говорил Исаак Сирин. Не всегда же мы должны быть на уровне человека, который видит только то, что поддается логическому анализу. Если читать мемуары людей, выживших в критических ситуациях, их опыт показывает, что чем более полно человек может осмыслить реальность, тем больше снижается уровень тревожности.

В мозге есть такой орган – амигдала – который продуцирует эмоции. Эмоции ведут к каким-то потокам, например, состоянию ужаса. Но как только человек начинает в этом потоке как-то ориентироваться, он понимает, например, что здесь у меня за страх перед завтрашним днем, а здесь – сожаление о том, что я вчера поступил неправильно. И как только он из этого потока начинает благодаря языковым конструкциями выделять какие-то отдельные ручейки, он уже понимает, как с этими ручейками ему совладать, и исследования показывают, что при этом активность амигдалы падает. Здесь очень важно обогащение человека культурой.

Когда мы издавали книгу «Щит веры. Воину-защитнику в помощь», было сомнение: оставлять ли художественные рассказы в первой половине книги. Мой помощник сказал, что лучше не убирать их. Потому что травматическое расстройство характеризуется состоянием ступора, когда то невыразимое состояние ужаса, которое в данный момент человек переживает, он не всегда может высказать словами. Конечно, здесь очень важно взять человека за руку, помочь ему высказаться, но все равно, даже если человек выскажется, не факт, что будет найдено что-то конструктивное, что поможет ему справиться с ужасом. От того, что он выскажется, многое может не измениться. Как в метафоре про мозаику: необходим тот логос сознания, который вокруг себя воедино соберет рассыпавшиеся осколки мозаики. У человека рухнула картина – конечно, это лучше, чем ничего, если он расскажет вам, что его картина мира рухнула, что его вера поколебалась, что он понял, что все плохо. Он разрыдается – и это тоже, в принципе, лучше, чем если он будет лежать, уткнувшись в стенку. Но если он не получит ничего, что позволит ему собрать распавшиеся элементы воедино, эта помощь тоже будет сомнительной. Когда у человека появляется мировоззрение, потихоньку, не обязательно через знакомство с мемуарами, – у него начинает появляться и представление о том, что все-таки способствует обретению равновесия. Расширение мировоззрения очень важно, если под мировоззрением понимать не сугубо рациональное мышление.

Приведем несколько примеров. Когда у человека возникает ступор ПТСР, у него иногда нет возможности высказать этот опыт, потому что в его языке нет нужных слов или ему стыдно, или, может быть, больно. Но когда он знакомится с похожими описаниями, причем теми, которые переводят его в конструктивные русло, – тогда он может присоединиться к этому конструктивному звучанию. Эти описания как раз дает художественная литература. Конечно, это важно, что психолог или священник слышит человека, который страдает, говорит ему: да, да, мы вас слышим, мы понимаем, что вам больно. Но от того, что ты просто подтверждаешь, что он потерял все, конечно, может быть где-то человеку и станет легче, но, если он с твоей помощью не вернет обратно то, что потерял, он может совершить самоубийство – не сегодня, так завтра. Видится, что такие виды дебрифинга имеют все-таки ограниченный характер: сегодня человек успокоится с вашей помощью в палате, а дальше что?

Когда мы не даем человеку картины мира, в рамках которой он может посмотреть на то, что было, как на нечто незначительное или как на источник какого-то опыта, мудрости, наша помощь будет крайне условной. Эта же специалист говорила, что посттравматическое стрессовое расстройство – это опыт, который выходит за рамки человеческого опыта, его вызывает то, что необыкновенно сильно. Но понятие «сильно» для разных людей разное. Для одного человека сильно то, что он телефон потерял. Или как у Гоголя в «Шинели» Акакий Акакиевич всю жизнь копил на эту шинель, потерял ее и от горя умер. Для него это было сильно – потеря одежды. Академик А.В. Брушлинский говорил, что сила импульса внешней среды, которая попадает в наше сознание, зависит от наличия внутренних условий, сквозь призму которых мы этот импульс воспринимаем. То есть если у человека есть мировоззрение, опыт, ценности и прочее, то он может каким-то образом этот травматический импульс для себя осмыслить и переинтерпретировать.

См. подробнее главу «Призма и изменение внешнего импульса» из части 4.2 текста «Преодоление травматического опыта: христианские и психологические аспекты».

Пример студентов психфака на Донбассе, у которых не появилось ПТСР в связи с боевыми действиями

Когда мы говорим, что что-то действует на человека очень сильно, тут же надо говорить, что по какой-то причине у этого человека было крайне неразвито то, что мы называем культурным человеком. Почему-то об этом очень мало говорят. Мне очень понравилось, как об этом сказала Ирина Медведева, православный психолог. Когда она была на Донбассе, она видела студентов психфака, и у них не было ПТСР, у них не было тревожности, которая возникает в связи с боевыми действиями. Почему? Ни в одной книжке по психологии вы этого не найдете, но, если человек живет по совести и старается жить нравственно, у него возникает очень большой иммунитет к этим переживаниям и к травматическому воздействию в целом. До начала боевых действий это были обычные студенты, которые жили точно так же, как живут студенты в Москве. Но когда там встряхнуло, не поняли, что жить по-прежнему уже невозможно, и все свободное время они проводят не на свиданиях друг с другом: они либо ходят в дом престарелых, либо навещают раненых, либо работают с детьми-инвалидами. Они в каком-то смысле отдали себя помощи другим. И тут все сходится. Это обращение человека к другому помогает сохранить свою психику в ситуации кризиса. Если сказать словами Ухтомского, это обращение внимания на Другого является той самой второй доминантой, которая тормозит доминанту травматическую.

Наверное, проблемы психологов, которые разбирают с ПТСР в том, что они игнорируют физиологию. Если бы эта проблема тревожности и ПТСР разбиралась в терминах Ухтомского, все было бы предельно понятно, ведь все симптомы ПТСР идеально укладываются в учение о доминанте. Идея доминанты в том, чтобы мгновенно предоставить человеку весь прошлый опыт. Если в прошлом опыте у человека что-то было серьезное, и этот опыт застрял в нервных центрах, то, естественно, все, что так или иначе у него вызывает ассоциацию с прошлым опытом, будет вызывать тот комплекс реакций, который в прошлом у него был. Мы знаем, что более сильная доминанта затормозит более слабую. Если у человека в жизни все-таки больше любви, то тревога уйдет.

Примеры действия конструктивной доминанты во время блокады Ленинграда

Есть, например, такие рассказы блокадников: в одном случае – мама шла к дочке с едой, во втором – мальчик работал на заводе и получал как рабочий увеличенную пайку, за счет которой жила и его мама. Нам не представляется, что такое блокада, – это три года прожить без водопровода, без электричества, без всех коммуникаций, когда люди просто замерзали насмерть. Мальчик шел с работы, падал в сугробы, понимал, что сейчас замерзнет, но понимал также, что если он сейчас замерзнет, то его мама не получит этой пайки и тоже умрет. И поэтому он вставал и шел. В другом рассказе мама сдала кровь, получила донорскую пайку и шла с этой пайкой, чтобы покормить свою дочь. Она тоже понимала, что не может дальше идти, но шла даже не ради себя, а ради своего ребенка. Потому что, пока есть любовь, любовь толкает вперед. Кстати, великолепно об этом писал Экзюпери в «Планете людей» – про своего друга, который разбился в горах и тоже хотел умереть, потому что у него не было сил идти. Но он понял, что, если сейчас умрет в ущелье, то талые воды снесут его труп, и, так как труп не будет найден, его семья не получит страховку. И поэтому он решил во что бы то ни стало дойти до вершины горы, чтобы его труп нашла поисковая бригада. Потом он понял, сколько горя будет в его семье, если он не вернется, и поэтому он шел уже не ради страховки, а ради своей семьи. У эгоиста никакой такой мотивации не будет.

См. подробнее о опыте переживших блокаду в части 2.3 текста «Преодоление травматического опыта: Христианские и психологические аспекты».

Дневники преподобноисповедника Сергия (Сребрянского) о солдатах русско-японской войны

Дневники подробно разбираются в чаревстях 30–33 цикла эфиров «Боевые действия, тревога…». Часть 30-ая.

Преподобноисповедник Сергий (Сребрянский) – духовник Марфо-Мариинской обители – был полковым священником на русско-японской войне и оставил дневники. Он не зарегистрировал на войне случаев мата или изнасилований. Надо учесть, что он писал эти дневники для себя, у него не было цели создать пропагандистскую печатную продукцию. Он ходил от эскадрона к эскадрону, служил молебны и примечательно, что, когда он служил молебны, собирался весь личный состав с генералами и офицерами, штабные товарищи пели Литургию. Это не так, как сейчас у нас на сто женщин – полтора мужчины. По вечерам солдаты пели вечерние молитвы, и даже он в своей хижине любовался, слушая, как солдаты пели хором. Они друг друга угощали, и эта обстановка радушия им помогала. С одной стороны, можно сказать что это слащаво – так скажут эгоисты и скептики, будут плеваться. Но они не понимают, что именно эта обстановка единения, обстановка взаимопомощи, добродушия, бодрости – она и давала ту самую вторую доминанту, которая тормозила более слабую доминанту тревоги. Человек, более склонный к тревожности, обращает внимание на какие-то группы фактов, которые его тревожность усугубляют. А человек, у которого доминанта другая, видит те же самые сигналы тревожности, но он их интерпретирует несколько иначе. Это ментальный настрой, который характерен был тогда, потому что большинство людей были верующими.

Конечно, потом был кризис охлаждения к вере, сейчас не будем долго разбирать этот исторический процесс: индифферентность людей была во многом причиной революции. Но можно говорить, что люди из провинции были более простыми – не обязательно в интеллектуальном плане. (Был один доклад профессора Высшей школы экономики, он где-то накопал, что простые казаки, которые участвовали в Первой мировой войне, учились в том числе в мировых университетах. То есть уровень благосостояния был немаленький: люди из простого сословия могли себе позволить учиться за границей). Соответственно, очень много зависит от того, как человек настроится. Если он живет против всех, конечно, ему будет невыносимо тяжело, потому что у него не будет поддержки и, самое главное, не будет преимущественного импульса. Когда вы двигаетесь с большой скоростью, на вас кто-то наезжает из-за угла, и вы сталкиваетесь, остается на ногах тот, у кого будет большая скорость. Тот, у кого скорость меньше, отлетит. У этих солдат была какая-то невероятная стойкость, они с шутками-прибаутками переносили все тяготы, и у них не было ощущения безысходности.

Мемуары монахини Адрианы (Малышевой) – ветерана Великой Отечественной войны

Монахиня Адриана (Малышева), ветеран Великой Отечественной войны, оставила книгу «Монахиня из разведки». Она стала монахиней уже под конец жизни, а до этого была такой «пацанкой». Она очень любила авиацию, даже после войны поступила в авиационный. Когда началась война, она поняла, что не может оставаться в стороне, и записалась в добровольцы. Она попала в военную разведку под руководством Рокоссовского. Она всю войну прошла на передовой, больше двадцати раз переходила за линию фронта.

В ее заметках примечательно то, что с войны она не вернулась психическим инвалидом, она видела много чего, она была в самом пекле, но у нее не выработалось ПТСР. Внешняя реальность воздействует с невероятной силой только на тех людей, у которых нет внутри выстроенного мировоззрения. Тогда внешние клубы информации, поступающей в сознание, не останавливаются фильтрами ни вашей рефлексии, ни вашего критического восприятия – все происходит напрямую. Примечательно, что в ее воспоминаниях о войне остались не отрезанные уши, не выколотые глаза. Человек выбирает из всех факторов только те, которые для него наиболее интересны. У нее остались другие воспоминания о войне. Она с детства была верующей, хотя потом перестала ходить в храм, но мама за нее молилась, и иногда она явно чувствовала Промысел Божий в каких-то жизненных ситуациях. Однажды, когда она была за линией фронта, она увидела немца, но было уже слишком поздно уходить. По инструкции она должна была покончить с собой, потому что, когда тебя берут в плен, информацию из тебя получают по-любому. Она выхватила пистолет, чтобы совершить самоубийство, но немец у нее этот пистолет отобрал, и она испытала ужас, потому что поняла, что я сейчас ее доставят в штаб. Но немец развернул ее, толкнул в спину и сказал: С девчонками не воюю, забери свой пистолет, иначе тебя свои же расстреляют.

Когда они однажды выходили за линию фронта и сильно изголодались, она говорит, что голод был настолько силен, что инстинкт самосохранения стал постепенно отключаться. Кто-то хотел уже идти добывать еду несмотря на то, что это могло выдать группу. И тогда она в кармане нашла маленький кусочек засохшего хлеба. И она буквально по кошке раздала каждому этот кусочек – а там было восемь мужчин – и сказала не глотать сразу, а рассасывать. И что удивительно, она говорит, что эта крошка хлеба всех насытила. То есть чувство голода ушло. И ребята приписали этот удивительный эффект тому чувству единства, которое у них было в тот момент. И потом все, кто собирался после войны, вспоминали эту историю. Но она считала, что тогда их коснулась благодать Святого Духа. Это единство, которое у них было, – это и есть по сути та самая вторая доминанта.

Также очень характерен такой эпизод. Первые годы войны прошли так, что она ничего вокруг не замечала. Кажется, в 45-ом она однажды увидела распускающийся ландыш, и ее настолько поразила эта красота, что, когда она после войны ходила в школы и ее там спрашивали дети, какие воспоминания у нее остались о войне (они ожидали, что она будет рассказывать про горы трупов), она отвечала, что помнит этот распускающийся ландыш. О чем это говорит? Что душа человека была живая. Иногда душа человека становится как обугленный пень, но, когда у человека душа живая, он способен остаться психически здоровым.

Опыт монахини Адрианы в контексте целостного осмысления концепции преодоления ПТСР – в тексте «ПОБЕДА – не только на войне, но и – над войной внутри себя. (Некоторые физиологические аспекты ПТСР и Боевой Психической Травмы в контексте смысловой вертикали, позволяющей преодолеть их)».

Очерствение души на войне. Крайности в христианстве

Нужно очень внимательно относиться к военной мудрости. Был такой роман «А зори здесь тихие» про девчонок, которые все погибли, выполняя задания. И как раз в этом романе говорится, что нужно зачерстветь. Черствость – это такая штука, что с ней тебе проще на войне, но как ты расчерствеешь, когда вернешься обратно? И как раз, когда у человека есть мировоззрение, ему нет необходимости черстветь.

Есть такой писатель Честертон, который раньше был противником христианства, но со временем пришел к тому, что христианство справедливо. Он говорит, что в христианстве крайности разведены в разные стороны: если все зачастую пытаются совместить крайности в какую-то компиляцию, то в христианстве крайности разводятся. Например, ты можешь негодовать со всей силы против порока, против греха, но со всей глубиной ты можешь испытывать милосердие к этому согрешившему человеку. А язычество, например, предполагает некую усредненную позицию: если согрешил – казнить. Так же и здесь: если нужно остановить зло, ты его останавливаешь, но сострадаешь тем, кто в это зло ввязался.

Сострадание не делает из себя мягкого пассивного сюсю. Когда у человека нет мировоззрения, он попадает в некую вилку: с одной стороны, он совершает убийство, и он вынужден как-то для себя этот опыт объяснить. И чтобы снизить удар реальности по своей психике, он говорит, что они были не люди, они плохие, а мы должны были их уничтожить, стереть в порошок, потому что иначе никак. Но с такой больной психикой, так настроившись к другим людям, ты должен будешь вернуться к своей жене и своим детям. Потом случается развод и так далее. Эрик Ломакс хорошо описал в своей автобиографии «Возмездие», как он вернулся с войны другим человеком, с женой развелся, потому что те навыки, которые были у него сформированы в плену, – он не смог с ними жить дома. Но если у человека есть христианское мировоззрение, он понимает, что ситуация сейчас такова, что есть враг, которого нужно остановить, – в этом вопросов нет. Но при этом человеку не обязательно прятаться за какую-то призрачную структуру: если человек даже нажимает на курок, ему не нужно создавать в своем сознании некую конструкцию, которая потом станет основанием для посттравматического расстройства. Он посмотрит правде в глаза через призму христианского мировоззрения: да, я убил человека, он тоже имел право жить, но ситуация сложилась так, что зло нужно было остановить. Но я для себя его не расчеловечиваю, я признаю, что он тоже был человеком. Как уже говорилось, военный священник Димитрий Василенков считает, что нужно молиться за тех, кто твоей рукой был лишен жизни, потому что, сложись обстоятельства иначе, может быть, они могли бы в жизни что-то сделать.

Книга Татьяны Новоселовой «Живы будем – не умрем»

О Татьяне Новоселовой подробнее – в эфире 15-ом цикла «Боевые действия».

«Путь жизни и путь смерти: два подхода к преодолению трудностей / ПТСР / к воинскому служению. Ч. 1».

Татьяну Новоселову, автора книги «Живы будем – не умрем», зацепило Второй мировой войной отчасти. Она была уральской крестьянкой, и годы Второй мировой войны для нее запомнились тем, что нищета уральской деревни еще больше усугубилась. Когда начинаешь читать, кажется, что это лишнее чтение, потому что ты погружаешься в обстановку нищеты и скорбей, которые просто тебя начинают нагружать. Можно сказать, что мы с вами ничего не знаем о нищете. Это обстановка тотальной нищеты и бесправия, в которой и у нее, и у ее мамы были все шансы, чтобы стать животными. Она в детстве ела репейник, который был еще не слишком жестким, потому что больше нечего было есть. Ее мама была в бесправном положении: они работали за трудодни. Успехи коммунистического режима, бесспорно, были, но было и это: за один трудодень, когда человек с утра до вечера работал, ему полагалось 33 грамма пшеницы, в дни сельскохозяйственных работ – 300 граммов. Эта книга – подлинное богатство, потому что Новоселова показывает, что помогало выжить.

Она писала, какой силой обладают праздники, когда вроде бы все тяжело, но люди собираются, у них есть какая-то основа для того, чтобы собраться вместе, что-то приготовить поесть, вместе попеть. Такие простые вещи дают основу второй доминанте. Этот момент взаимного единения у нас сейчас выпал. Мать Адриана говорила, что у них в военной разведке был очень развит дух единства. Рокоссовский говорил, что закон такой: сам погибай, а товарищи выручай. Это чувство плеча, любви друг ко другу, давало человеку фантастический ресурс выживаемости. Вспомним песню Высоцкого: когда друг не вернулся из боя, мне казалось, что это я не вернулся из боя. Один военный психолог говорил, что самое страшное – когда в бою ты понимаешь, что ты один. Пусть даже твой товарищ не воюет рядом, но ты знаешь, что где-то за твоей спиной он есть. А когда ты понимаешь, что его нет…

Сейчас все люди раздроблены, изолированы. Человек остается один на один с агрессивной информацией, будучи оторванным от друзей и близких. Татьяна Новоселова вспоминает, что пришел один ветеран с войны, его называли балагуром, он однажды поднял на вертолете корову на стропах, чтобы посмотреть, что будет. Но он был жизнелюб, и эта любовь к жизни спасла его от ПТСР. И она описывала также другую ситуацию: человек, который от армии откосил, изрубил иконы. И когда мама Татьяны Новоселовой спросила, чем ему иконы помешали, он ответил, что это все идолы. И мама сказала, что этот человек умом тронулся. Действительно, через некоторое время он стал разговаривать сам с собой, рехнулся. Татьяна Новоселова говорит, что, когда снаружи все черно, тебе нужен какой-то свет. Когда ты начинаешь становиться скептиком, кощунником, ругателем, – у тебя нет внутреннего света, который позволяет выдерживать ситуации вокруг, и у тебя в душе укореняется зло, и ты просто едешь с катушек. Сейчас скептицизм воспринимается чуть ли не как мудрость, хотя в чем здесь мудрость, если человек для себя все оболгал, если он считает, что Бога нет, дружбы нет, любви нет, ничего нет, – есть только животный натуралистический интим, а веру придумали, чтобы манипулировать населением. Для себя он кажется правым, но у него нет никакого иммунитета, чтобы в критической ситуации выжить.

Очень показательно отношение Татьяны Новоселовой к маме. В этой полной нищете ей кто-то подарил платье. Мама убрала это платье в сундук и сказала, мол, на выпускной наденешь его в конце школы. Татьяна Новоселова рассказывает, что она иногда открывала сундук и гладила это платье, хотела поскорее вырасти, чтобы наступил конец школы. Но когда настал конец школы, она неожиданно выросла, и это платье переросла. И она сказала, что не посмела осудить свою маму, потому что понимала, что мама хотела, как лучше. Психика не может функционировать в здоровом ключе, если у человека нет любви к своей матери. Хотя ее маму можно было в чем-то укорить: она жила очень бесправно, она не могла отстоять свои права перед директором колхоза. Но если ты не перешагиваешь эту грань с самого начала, то у тебя потом будут силы выдержать какие-то трудности. Сейчас же у нас по-другому: мама – это первый человек, в которого нужно кинуть камень, потому что ты такой травмированный и несчастный неудачник из-за того, что мама в детстве не оценила твои таланты, недолюбила или перелюбила тебя или что-то еще такое. И человек начинает в это верить. Но если ты перешагнул эту грань, у тебя потом не будет ничего святого, что бы тебя поддержало. Было огромное количество моментов, где, несмотря на отсутствие одежды, еды и так далее, они не падали духом. Единство в школе, во время учебы в училище – единство с другими позволяло выдерживать тяготы. Автор вспоминает, что у нее был даже какой-то юмор над самой собой. Когда не было одежды, кто-то в соседнем доме выбросил штопаное-перештопаное пальто в навоз, потому что штопать дальше там уже было нечего. А так как Татьяне было нечего носить, решили взять это пальто. Конечно, смотрелась она в нем ужасно, и, когда она шла в школу – симпатичная девочка в дырявых ботинках с торчащими пальцами, в пальто из навоза – мимо нее шли два мужчины и засмеялись: мол, смотри, какое чучело. Она говорит: и вправду – чучело, и тоже засмеялась. И она вспоминает, мол, если над собой не посмеешься в такой ситуации, то остается только сойти с ума от отчаяния.

Евгений Невесский: опыт выжившего в первом эшелоне Великой Отечественной войны

Очень важно, что после Второй мировой войны Евгений Невесский, чей опыт мы рассмотрим далее, не только вернулся к нормальной жизни, но и продолжил учиться; у него появился ребенок, дочь, которая впоследствии стала монахиней. То, что она помнила об отце, показывает, что у него после войны не было ПТСР. Для ПТСР характерна некая изоляция и подавление сознания, когда все хорошее подавляется. Во время войны гражданское население часто умирает от апатии, мол, зачем что-то делать, если ничего не изменится.

С Невесским ассоциируется герой фильма «Летучий голландец». Фильм немного антирелигиозный, но это можно понять, потому что те, кто изучал средневековы католицизм, говорят, что там недолго было потерять веру. Кто-то из атеистов говорил, что, если бы он был верующим и прочитал главного католического учителя Фому Аквинского, его «Сумму теологии», он бы стал атеистом. Потому что там как раз то самое рациональное мышление, обладая которым ты не сможешь восхититься распускающимися ландышем. Также кто-то говорил, что люди, теряющие веру, просто когда-то встретили на своем пути иезуитов. «Летучий голландец» – это фильм про человека немного юродивого, – конечно, Невесский таким не был, – время от времени главного героя предают. Но у него было такое мышление, что он даже не понимал, что его предали. Ему казалось, что другие люди сделали как лучше. И когда он, уже покинутый всеми, лежал и умирал, над ним пролетал ворон, каркал, и этот человек поднимался и шел дальше.

Что-то похожее происходило с Невесским. Его книга называется «Первый эшелон». Что такое первый эшелон? Вот-вот начнется война, все танки – на границе, все донесения лежат на столе, все телеграфируют, что группировка немецких войск стоит на границе, двигатели работают. Но кнопку в Кремле не нажимают. Кнопку нажали только тогда, когда вся эта армада двинулась, когда мгновенным ударом были разрушены наши аэродромы, разгромлена техника, которая стояла без танкистов, танкисты, которые не успели доехать до своих танков. Вся эта армада двинулась, и если до этого можно было одним массированным ударом ее разбомбить, то теперь ее можно было остановить только в Москве. Когда в Кремле была нажата кнопка, что войска все-таки должны выдвинуться к границе, войска выдвинулись тремя волнами, не единым кулаком. Первая волна – первый эшелон – практически вся попала в окружение. Невесский рассказывает, что их часть попала в клещи, и он помнит это чувство отчаяния, которое царило вокруг: кругом горят деревни, по бокам везде немцы; русские пытаются из этого котла выйти, а потом они попадают в плен. Но Невесский напоминает персонажа «Летучего голландца», потому что каждый раз, когда казалось, что жить уже невозможно, какая-то искра в нем сигнализировала, что нужно идти дальше. И это отчаяние, которое было у всех вокруг, у него почему-то не наступало. То есть что-то внутри него было такое, что ассоциировалось с евангельскими словами «и свет во тьме светит, и тьма не объяла его».

Он бежит из концлагеря, его ловят, он снова бежит, его ловят – обстановка полной безысходности. Нам сейчас трудно осмыслить, что такое реальность. В целом, мы имеем дело с пятью-шестью новостями о той ситуации, которая вокруг нас. Если ты видишь, что кругом немцы, очень трудно верить, что где-то там кто-то сражается и мы точно победим. Это опять к вопросу о том, насколько опасно жить «здесь и сейчас». Кругом немцы, кругом чувство безысходности. Но в том числе чувствуется и Промысел Божий. Впоследствии Невесский пришел к вере. Одна женщина, которая работала в концлагере как наемная работница, приходила с собакой. Невесский к ней подошел и попросил отдать ему собаку. Она спросила, зачем. Он ответил, мол, вы знаете, зачем. Он хотел ее съесть. И она отдала ему эту собаку, он ее изрубил на части, кусками ее ел.

Ключевой момент был, когда расстреляли одного пленного, его вещмешок бросили к печке, кто-то что-то оттуда разобрал. Когда Невесский подошел к этому вещмешку, там была Библия, он открыл ее наугад и попал на Песнь песней. Эта книга, которую, говорят, евреи молодым людям не давали читать, потому что не все понимают, зачем в канон священных книг включена любовная история о том, как девушка ищет своего возлюбленного. Но под этим образом раскрывается любовь души к Богу. И когда он читал эту Песнь песней, вдруг в его душе расцвел цветок какой-то неземной красоты, и он понял, что это цветок может цвести даже здесь, даже посреди этих невыносимых условий.

Татьяна Новоселова не слишком себя позиционировало как верующую, хотя она Бога где-то и упоминает. Но этот цветок у нее тоже рос. Она стала человеком, она отучилась в школе, она не стала проституткой или алкоголичкой, хотя в условиях такой нищеты это казалось совсем очевидным решением: катиться дальше по наклонной. Ведь дальше никакого просвета и перспектив у тебя нет. Но это значит, что у человека было какое-то внутреннее чутье. Она говорит, что все, что было в ней хорошего, было от мамы. Хотя современный человек бросил бы в сторону мамы, что она нищенка. Как мальчик-звезда из рассказа Оскара Уайльда, который увидел свою мать и сказал, что она нищенка, мол, что это ты меня будешь трогать. Люди стыдятся своих престарелых родителей, плохо одетых, бедных. У нее этого не было.

Этот цветок красоты остался в душе Невесского, потом опять был побег. Мы видим, насколько у человека было какое-то другое восприятие реальности: когда немецкие солдаты нашли его замерзающим в лесу и поняли, что это военнопленный а форме советского солдата лежит раненый на морозе, они спросили, кто он, а Невесский ответил: «Ихь бин штудент». Видимо, их умилил этот ответ, и они пошли мимо. Но это же тоже надо – придумать такой ответ. То есть человек дал не стандартный рациональный ответ в такой ситуации, это показывает то, что у него было собственное мировоззрение. Потому что, если бы его собственное мировоззрение было подавлено, он бы либо отмолчался, либо сказал, мол, фашисты, будьте вы прокляты. И потом он увидел, что такое настоящая любовь, когда в этом селе он познакомился с одним семейством, которое, рискуя жизнью, записало его как своего племянника. Это была оккупированная территории, и, если бы обман вскрылся, расстреляли бы всю семью. Он хотел раненым уйти в лес, чтобы умереть в лесу, чтобы не подвергать риску эту семью. Но в лице женщины, которая записала его своим племянником, он увидел ту самую доминанту жизни, искру жизни, которую пытался найти в своем романе Ремарк, но, видимо, западная цивилизация не дала ему достаточного материала, чтобы описать ее. У этой женщины была искра. Для нее любовь была не какой-то религиозной опцией, не цитацией Священного Писания, а стержнем жизни. Когда такая любовь у человека есть, тяготы жизни отступают, становятся чем-то второстепенным. И она передала ему свой заряд любви. А если у человека есть любовь к ближнему, будет и любовь к жизни. Потому что, если ты любишь другого человека и ценишь его жизнь, ты и со своей жизнью не распрощаешься через суицид, потому что ты ценишь жизнь в принципе. Но если ты другого человека ставишь ни во что, у тебя деформируется мышление, то ты сам по себе тоже становишься ничем. Хотя фильм Юрия Быкова «Дурак» кажется несколько манипулятивным – все-таки жизнь не такая безысходная и черная, как в этом фильме показано, – но там есть хорошие слова: «Мы живем, как свиньи, потому что мы друг для друга никто».

Потом Невесский пробирается из плена к своим. И представьте, к вопросу о ПТСР, какая это травма, когда он только и мечтал о том, как доберется к своим, но он не знал, что был подписан приказ, по которому все военнопленные определяются предателями и изменниками. В чем была вина солдата, что командование дивизии вследствие неграмотного руководства завело всю дивизию в окружение, тем более, если его контузило, был взрыв, и он очнулся уже в плену? Как бы то ни было, эта ситуация могла человека просто уничтожить: он так рвался к своим, а его – в штрафбат как изменника. И он пишет, как в этом штрафбате начиналась деградация. Штрафной батальон посылают на неприступную высоту, которую нужно просто трупами завалить, чтобы вражеский пулемет захлебнулся от крови солдат, чтобы кончились патроны. Штрафбат существовал для этого.

Он уже чувствовал, что нечто звериное в нем просыпается, когда происходит какой-то конфликт с другим солдатом, а у него в руках оружие и он говорит: я тебя сейчас шлепну. Невесский говорит, что, когда смерть близко, люди звереют. И он описывает одну ситуацию, когда все это отступило. Кстати, очень похожий опыт был у Адрианы (Малышевой). Это к вопросу о том, что, если вы хотите, чтобы тревоги было меньше, нужно, чтобы было больше любви. Или – если любовь – это слишком высоко для нас – хотя бы возможность видеть ближнего. И вот, один наш солдат оказался раненым на территории, которая контролируется и немцами, и русским. Территория между двумя огнями. Его нужно было вытащить, но задание было настолько опасным, что командир даже не отдал приказ, а спросил, есть ли добровольцы, чтобы вытащить этого солдата. И Невесский говорит, что один раз была похожая ситуация: искали добровольцев, но он был нерешителен, и на задание отправились без него. Но здесь, уже понимая, что нужно быть решительным, он сделал шаг вперед, и вместе с ним вышло еще несколько человек. Они ползли в полной тишине, потому что, если бы их засекли – это сразу смерть, ведь они на простреливаемой территории. Они дотащили этого раненого солдата, и, когда они спустили его в окоп, он понял, что в его душе настал звездный час. Он говорит, что в его душе произошло что-то такое, что отодвинуло далеко-далеко вот это разочарование от того, что он, попав к своим, не встретил от них признания. Душа расцвела. И ПТСР, если оно и было в зачатке, отступило.

Особенность доминанты в том, что человек вспоминает прошлый опыт, и это воспоминание вызывает в нем определенные реакции. Слезы, рыдания, например. Но у Невесского этот опыт был переинтерпретирован, и, когда они перешли в наступление, он говорит, что враг, конечно, огрызался, и на территории наших частей разрывались вражеские мины, в то же время их еще и обстреливали. И это напомнило ему то время, когда они попали в окружение в первом эшелоне. По идее, он вспомнил то же самое, и у него должен был включиться комплекс переживаний, но за счет того, что он пережил этот звездный час и этот звездный час носил в душе, он понимал, что это уже не та обстановка безнадежности, в которой они отступали. И таким образом он прошел всю Вторую мировую войну.

Прямые цитаты из книги Евгения Невесского «Первый эшелон» см. в главе «Иммунитет к боевой психической травме и книга Невесского Н.Е. “Первый эшелон”» из текста «Преодоление травматического опыта: христианские и психологические аспекты», часть 2.2 «Ядро травматического опыта и реальные примеры его преодоления. Иммунитет».

Что-то похоже было у Адриана (Малышевой), когда группа военной разведки вернулась с задания, и ей сообщили, что один из бойцов остался на территории, подконтрольной противнику, потому что его не смогли вынести. Мать Адриана была тогда задорной пацанкой, и она просто рванула за этим бойцом, ее даже не смогли остановить. Она нашла этого солдата и потом говорила, что она была готова пройти все тяготы войны еще раз только ради того, чтобы заново увидеть благодарные глаза, которые ее встретили.

Фильм Мела Гибсона «По соображениям совести»

Похожая ситуация была в фильме Мела Гибсона «По соображениям совести». Если не углубляться сейчас в разницу религий – православия и протестантизма, фильм о том, что парень пошел на войну, дав клятву не держать в руках оружие. Это было не следствием его христианской позиций, а следствием того, что однажды он чуть не застрелил своего отца: у него отец выпивал, бил мать, и парень в ярости однажды чуть не убил отца и поклялся себе, что больше никогда не возьмет в руки оружие. Но когда он попал в полный замес, он эвакуировал за ночь с поля больше 70-ти человек. Даже не трудно представить, с какой скоростью он должен был это делать, если посчитать, сколько в ночи часов. Больше 10-ти человек в час, то есть на каждого человека у него было 5 минут. Этот фильм основан на реальных событиях. Когда главный герой откопал своего сослуживца, а у того – шоковая ситуация, ему кажется, что он ослеп, герой ему говорит, что он не ослеп, из чайника его поливает, отмывает от грязи глаза, и тот говорит: «Я вижу! Я вижу!». Главный герой говорит, что, видя его благодарные глаза, он пережил что-то такое, что покрыло все остальные трудности.

Итоги главы

Подводя итоги, можно сказать, что наша тревожность происходит отчасти от того, что мы сейчас лишены духа единства, мы изолированы, мы остались без культуры, без корней. Сейчас даже модно быть без культуры, без корней, мол, я преодолел все догмы. Но если изучать историю людей выживших, их опыт показывает, что если у тебя за душой нет чего-то, на что ты можешь опереться, то ты не выживешь. Получается, что нам в песне Миши Маваши[2] «Человек Достоевского» как будто внушили, что нас никогда не было как нации, и мы в это поверили. И получается, эти раздробленные, разбитые, тщедушные и немощные люди, которые лишены мировоззрения, которые опорочили собственных родителей по причине того, что у них папа, например, водитель автобуса или по причине преклонных лет, они лишились всего святого, и как теперь они смогут все это выдержать?

Чтобы выйти из состояния тревожности, нужно преодолеть собственную гордость, рационализаторское мышление, которое мыслит только цифрами. Человек верующий понимает, что ситуация может измениться. Она не только «здесь и сейчас». Не только цифры и жидомасоны управляют миром, есть еще и Промысел Божий. Когда у тебя есть культура и вера, когда ты кого-то любишь, любишь настолько сильно, что готов за него отдать жизнь. Если у тебя есть готовность отдать жизнь за тех, кого ты любишь, значит, у тебя будут силы идти даже тогда, когда ты будешь замерзать и будешь голоден. Если ты любишь что-то или кого-то больше своей жизни, у тебя будут силы идти. Если у тебя нет такой любви, ты умрешь.

[1] Исполнитель Миша Маваши в своих композициях неоднократно обращается к теме веры и к теме «русского культурного кода», но в то же время открыто заявил о неприятии Церкви. Есть мнение, что он поменял свою позицию, но так как в сети размещена есть композиция «Религия и вера», то пусть будет размещены и ответы, данные ему. Тем более, что в ответах поднимаются вопросы, относящиеся не только к данному исполнителю, но ко прочим людям высказывающимся в подобном ключе. «Музыканту и общественному деятелю в ответ на его заявление о разрыве с Церковью (Ч. 1)»; «Музыканту и общественному деятелю в ответ на его заявление о разрыве с Церковью (Ч. 2)», «Музыканту и общественному деятелю в ответ на его заявление о разрыве с Церковью (Ч. 3)».

[2] См. об исполнителе сноску в начале данной части.