Прокопий (Пащенко), иером. «ОДИНОЧЕСТВО, ИЗОЛЯЦИЯ – беседы и тексты иеромонаха Прокопия (Пащенко)»

Данный текст является комментарием к некоторым беседам иеромонаха Прокопия об одиночестве. В отдельной беседе «Одиночество. Изоляция» одиночество рассматривается как тип реагирования на действительность (внутреннюю и внешнюю). Расширение опыта, изменение точек зрения на мир и других людей рассматриваются как основа преодоление одиночества.

Под изоляцией имеется в виду как социальная изоляция (сродни одиночеству, когда человеку чего-то не хватает для того, чтобы создать связи/отношения с другими людьми), так и фактическая (когда человек заперт, ограничен в передвижении).

Записи бесед выложены на сайте Соловецкого монастыря, в разделе «Пастырская страничка», в подразделе «Беседы о проблемах личности». Часть 1, часть 2.

Когда меняется точка зрения человека на мир и на других людей, когда человек преодолевает самоупор на себя (зависимость от своих оценок, которые он почитает единственно верным мерилом), тогда он становится способным заметить в этой жизни что-то и кого-то помимо себя. Точки зрения, основанные на эгоистической интерпретации реальности, ставшие стеной между человеком и миром, преодолеваются не обрушением их через отключение сознания (как в эзотерике), через их преображение.

Тогда одиночество сдает свои позиции, тает, о нем становится трудно вспомнить, как трудно становится вспомнить о подробностях сна при пробуждении. Иногда человек считает себя одиноким вследствие того, что фиксировал свое внимание лишь на некоторых людях или объектах этого мира (иногда людей воспринимая в качестве объектов, инструментов для достижения своего «счастья»). И вот эти люди уходят, отворачиваются, не хотят «знать», оставляя человека в печали. А он без них и не мыслить не мог своей «самореализации» (самореализация – один из идолов современности; один ушедший из семьи папа звонил сыну, говоря, что ему нужно как отцу «самореализовываться», то есть настроение самого сына шло как бы ни в счет). Страдание исцеляет, человек понимает, что в порыве эгоистическим желания обладать чужим вниманием он сузил фокус внимания на нескольких выбранных «точках». И вот он становится способным обратить внимание на то, до чего ему прежде «не было дела».

Точки зрения, основанные на эгоистической интерпретации реальности, ставшие стеной между человеком и миром, преодолеваются…

О взглядах старца Иерофея Дидаскала насчет того, что горделивые мысли в отношении к жизни могут препятствовать приобщению к благодати см. В статье «О вере (часть 3)», в главах «Постижение Истины через деятельную жизнь, направленную к Истине», «На практике прийти к тому, что догматами описывается в теории».

О том, что собственные ограниченные суждение могут стать стеной между человеком и миром, за которой он не сможет узреть те содержания, которыми живет мир, см. в учении академика Ухтомского о Двойнике. «Идеи академика А.А. Ухтомского в адаптированном для современного читателя виде в лекциях и текстах иеромонаха Прокопия (Пащенко)».

Часть 1 (часть 1 подготовлена слушательницей)

Иные материалы о одиночестве и изоляции

На тему изоляции фактической:

– О изоляции см. во второй части цикла «Остаться человеком: Офисы, мегаполисы, концлагеря». В пунктах 57–70 разбирался опыт людей, противостоящих разрушительным аспектам изоляции (к некоторым людям применялась пытка изоляцией). См. также пункты 1–2 третьей части того же цикла лекций.

– Часть 2.3. текста «Преодоление травматического опыта: Христианские и психологические аспекты».

«Несколько месяцев карантина и самоизоляции, пережитые людьми во время эпидемии коронавируса, буквально поставили многих на грань психического срыва. И, причем, люди находились дома, у многих были холодильники с едой, душ, возможность звонить другим, общаться, изучать мир, пользуясь средствами связи. У людей же, оказавшихся в условиях блокады, по большей части, ничего из перечисленных возможностей на протяжении почти что трех лет не имелось».

На тему изоляции социальной:

– Ответ «Одиночество – на что можно обратить внимание» (публикация – октябрь 2022 года).

– Цикл бесед «Обращение к полноте», пункт 6.2 «Еще раз об одиночестве».

– Цикл бесед «Когда жизнь становится игрой, а игра – жизнью» (одиночество как способ видения мира и способ взаимодействия с миром), пункты 13-20.

– Цикл бесед «Женщина и мужчина. Одиночество и счастье».

– Подведение итогов – в цикле бесед «Искра жизни: Свет, сумерки, тьма».

Что-то – между (или: и то, и то):

– Текст «Доминанта жизни и самоубийство». Часть 1.1. – «Фрустрация и профилактика суицидов среди подростков» (поднимается тема изоляции и одиночества).

– Текст «Преодоление игрового механизма». Часть 1. Гипер-фиксация на себе приводит к тому, что мир воспринимается как бесцветный.

Одиночество – тип реагирования на действительность

Одиночество – это то, с чем сталкивается каждый в той или иной степени, и почти каждый стремится бежать от него. Но, как мы знаем, от себя не убежишь. Поэтому давайте лучше разбираться с этим одиночеством. Что с ним не так, или, точнее, что с нами не так?

В самом глубинном, метафизическом смысле человек перестаёт быть одиноким, когда обретает Истину. Но к этим глубинам надо ещё подобраться. А как обстоят дела в нашей ежедневной, обыденной жизни? Как избавиться от этой тоски одиночества? Для начала надо понять откуда она берёт свои корни, какова психологическая подоплёка процесса.

Оказывается, наше мышление в реальной жизни раскачивается в разные стороны. При попытке разложить по полочкам одиночество с помощью рациональных процессов, абстрактных психологических моделей, т.е. теоретизировать вопрос, сама жизнь с её конкретными жизненными ситуациями отходит на задний план. Поэтому так необходимо раскрыть практический аспект одиночества, оттолкнуться от реальной истории.

Одиночество часто воспринимается как некая пассивная, страдательная форма. К примеру, в виде забитого несчастного человека господина Голядкина из повести Ф.М. Достоевского «Двойник», который потерял всяческий контакт с реальным миром из-за своих представлений и фантазий – думал разные думы, грезил разные грёзы о себе. И вот эта зацикленность на себе, этот полный эгоизм привели его к известным печальным последствиям.

Но есть одиночество и активное, когда вроде бы человек феерический, блещущий также оказывается тотально одиноким. Потому что корень один – гипер-концентрация на себе, когда формируется позиция, при которой других людей вокруг словно не существует. Живого контакта с миром нет ни у первого, ни у второго. Другими словами, носители и пассивного, и активного одиночества оказываются под непомерной тяжестью этой самой гипер-концентрации на собственном «я», которая и формирует определённый тип восприятия человеком реальности. И без преодоления этого ложно сформированного восприятия реальности достичь контакта с другими людьми практически невозможно.

Если рассматривать немного подробнее активное одиночество, то его примеры мы часто можем видеть в людях с нарочито демонстративным поведением. Человек-игрок, к примеру, может рассказывать о себе фантастические истории, эффектно привлекать к себе внимание окружающих, делать широкие жесты напоказ, быть из тех, кого называют рубаха-парень. Но, при этом, никаких глубоких контактов у него не формируется. И стоит за этим страх одиночества. Такому человеку постоянно приходится поддерживать эту головокружительную легенду о себе, чтобы интерес других людей к нему не пропадал. Но люди не чувствуют в нём искренности, либо пугаются подобных «феерических особ» и порой чувствуют к ним полное отчуждение. А человек остаётся настолько поглощён и озабочен созданием своего сногсшибательного образа, который, по его разумению, поможет ему оставаться в центре внимания, что реальных возможных контактов он не замечает. Простые добрые дела и знаки внимания конкретным людям выпадают из его поля зрения. А именно это и могло бы сблизить его душевно с людьми.

Ну и совсем крайняя форма привлечения к себе внимания – это реальная манипуляция, имеющая целью любым способом удержать чужое внимание на своей персоне. В итоге, используя подобные маневры, человек достигает прямо противоположного результата – теряет все и всех.

Возвращаясь к пассивному одиночеству, также заметим попытку привлечения внимания к себе, но уже с намерением вызвать жалость людей. Это может сработать на первом этапе, но, так сказать, одноразово, без закрепления. Ничего из этого не вырастает в дальнейшем.

Итак, в обеих манерах поведения прослеживается одна суть – «питаться» за счёт других людей. И, как следствие, ожидаемый результат – сам человек не развивается!

А что же происходит с таким человеком? Подобные вопросы разбирали такие крупные философы, как Иван Ильин и Виктор Франкл. Их мысль сводится к следующему: для достижения какой-то цели есть основание и есть причина. Для достижения счастья, к примеру, основанием может служить стремление к цели, которое опирается на фундаментальный, глубокий смысл. Другими словами, когда ты делаешь дело, которое считаешь значимым, то, даже не ища напрямую счастья, ты обретаешь его. А вот проблема возникает тогда, когда человек пытается достичь счастья «технически», т.е. создать для счастья причину (к примеру, вызвать психическое возбуждение алкоголем, компьютерными играми и т.п.). Для иллюстрации: причиной слёз может оказаться лук или соринка, а вот основанием – неприятность, горе.

Возвращаясь к нашей теме, можно сказать, что основанием для преодоления человеком одиночества является его внутреннее развитие. Просто и глубоко эта тема раскрыта у святителя Николая Сербского в его «Письме фабриканту о душевной пустоте». Суть сводится к тому, что человек способен преодолеть одиночество только через собственное внутреннее развитие. Не в смысле личностного роста, основанного на эгоизме, о котором идёт речь на всевозможных тренингах, а в том глубинном смысле, когда человек вырастает сам внутренне как личность. Тогда он начинает видеть ближних, чувствовать их, у него возникает обратная связь с другими людьми, он становится нужным. «Люди вокруг ждут настоящего доброго человека. Стань находкой для них, пусть радуются!» – такой внутренний путь предлагает Николай Сербский. Стать таким человеком, про которого люди могут сказать: это подарок на траектории моей жизни. Тогда никакого одиночества не будет!

Поэтому очень важен открытый взгляд на мир, способность принимать людей такими, какие они есть, а не использовать свои личностные фильтры оценки людей. Другими словами, только воспитание в себе «доминанты на лицо другого» (по физиологу Ухтомскому А.А.) поможет преодолеть одиночество. Ухтомский считал важнейшей из всех «доминанту на лицо другого»: «уметь конкретно подойти к каждому отдельному человеку, уметь войти в его скорлупу, зажить его жизнью», ценить другого выше собственных интересов, отвлекаясь от предвзятостей, предубеждений и теорий – тех самых фильтров, которые мы заготовили в своей голове для оценки.

Подробнее см. в тексте «Идеи академика А.А. Ухтомского в адаптированном для современного читателя виде в лекциях и текстах иеромонаха Прокопия (Пащенко)».

Посмотрим на одиночество с другой стороны, когда речь идет не об отсутствии телефонных контактов и привычных реалий, с этим как раз может быть всё хорошо, а об отсутствии более глубокой связи с миром. Когда случается, что одиночество начинает «выбивать из колеи», лучше воспринять это как некую школу и понять, что одиночество не столько настигло, сколько выявило наше собственное глубинное содержание, в котором, оказывается, нет ни центра, ни ценностей. Очень хорошо об этом написано у Блеза Паскаля в книге «Мысли о религии». В разделе «Жалкое состояние человека» Паскаль пишет, что люди занимаются таким большим количеством активностей, потому что им тяжко быть наедине с собой. Как только прекращается внешняя суматоха и человек остаётся наедине с собой, так тут же из глубины души всплывают немощь, досада, пустота. Когда человек выпадает из потока дел и развлечений, он вынужден подумать о себе. И вот эта ситуация, когда человек вынужден остаться наедине с самим собой, людей настолько уничтожает, что они бегут от неё как от огня во всевозможные активности. Б. Паскаль говорит, что развлечения кажутся нам лекарством, но на самом деле они – яд. Но, если бы человек имел мужество встретиться со своей немощью (а применительно к данной статье – со своим одиночеством), а не пользовался бы этим ядом, то он, посмотрев вглубь себя и увидев причины своего неблагополучия, нашёл бы средство для исцеления. Если рассматривать это положение с христианской точки зрения, то, по учениям святых отцов и Церкви, в человеке остаётся тот внутренний распад, который произошёл в результате падения Адама. И если на бегу своей жизни человек просто не чувствует внутренних болячек – той язвы, которая съедает его сознание, то наедине с собой, в тишине они болевым синдромом явно обнаруживают себя, и тогда, хочешь не хочешь, уже приходится что-то делать с этим.

См. подробнее о мыслях Блеза Паскаля и внутренней раздробленности в главах «Что скрывается за словом “жажда”?», «Непреображенная природа человека» в тексте «Тирания мысли и алкоголь: О выходе из состояния “тирании мысли” и преодолении того, что толкает человека к алкоголю».

Так и эксперимент «Восемь часов наедине с собой», проведённый семейным психологом Екатериной Мурашовой с подростками (чья репрезентативная группа является наибольшей в употреблении внешнего контента), проиллюстрировал следующее. Современные люди лишены внутренних фундаментальных оснований – того, что человек должен воспитать, вырастить в себе своей внутренней жизнью (верой, культурой, нравственностью и т.д.), в их восприятии мира процветает смысловая нищета. Нашла подтверждение мысль, что, когда у человека сознание целостное, ему не трудно быть одному. Но когда мышление фрагментарное, раскроенное на кусочки раздробленной внешней информацией, оно дробит и сознание человека. И если человек не имеет навыков конструктивной деятельности и внутреннего делания, то (даже в течение только этих малых восьми часов), вскрываются внутренние страхи, которые пугают человека вплоть до появления фантомных физических болей.

Святитель Феодор Эдесский считал «сластолюбивое сердце темницей Иуды, а трудолюбивое сердце дверью отверстой». Хотя это было сказано о монахах-безмолвниках, применительно к современному человеку можно рассудить так, что человек, который заточен только на себя, на свои страсти-сласти, становится темницей сам для себя. Он живёт таким образом, что значимые смыслы в нём даже не формируются, смыслооборот отсутствует напрочь. Мысль русского философа Михаила Бахтина перекликается с мыслью святителя: «Быть – значит общаться, значит «быть» для другого, а через него – для себя… Жить – значит участвовать в диалоге. Когда диалог кончается, всё кончается. Два голоса – минимум жизни, минимум бытия… Абсолютная смерть (небытие) есть неуслышанность, непризнанность, невспомянутость».

Но вот, оказывается, какая штука – чтобы не быть одиноким, необязательно общаться двадцать четыре часа в сутки. Ты просто знаешь, что ты кого-то любишь, тебя кто-то любит, ты «вспомянут»! Тебе не нужно постоянно подтверждать эти чувства (любви, дружбы, привязанности, симпатии) «глаза в глаза». Но даже на расстоянии, даже если человек живёт один, он ощущает, что незримыми узами он связан с теми, кого любит, и одиночества не испытывает. И, странное дело, вплоть до того, даже если твои чувства направлены на незнакомых лично с тобою людей, которые могут и не знать о тебе, всё равно эти незримые связи выдёргивают тебя из одиночества, ты чувствуешь связь с миром.

У Антуана Экзюпери есть «Притча о двух садовниках». В ней близким друзьям даже после очень долгой разлуки не надо было много слов, потому что было «нечто» над ними, система смыслов, объединяющая их. Они встретились только в письмах после многолетнего неведения друг о друге, но так ёмко, одной лишь фразой вторя друг другу, будто не было разрыва ни во времени, ни в пространстве. «Этим утром я подрезал мои розы…», – написал один. «Этим утром и я подрезал мои розы…», – написал в ответ второй (подобный смысл и в притче про мужчину, который находясь в путешествии долго в лавке выбирал серебряный браслет для своей супруги; держа его в руках и думая о ней, он мысленно был с ней).

Так и люди, которые имеют глубокие личностные отношения, долго не встречаясь, не чувствуют одиночества, скуки и тоски друг по другу. А вот когда подобных связей нет или они обрываются, чувство глубокой печали захлёстывает человека. Обрыв связи может произойти и на расстоянии, «в моей голове», когда осудил друга или возжелал доминировать над ним. Тогда образ человека в нашем сознании распадается, тогда моя сердечная туга и обнаруживает потерю этой связи.

Можно сказать, что одиночество – это тип реагирования на реальность, внутреннюю или внешнюю. Разноголосица мыслей преследует нас. Лжеименный разум – система откликов, реакций, отпечатков – не выдаёт нам истиной картины реальности. И любой контакт с другим человеком, книгой, ситуацией вызывает у нас устоявшиеся реакции, мы будто запрограммированы на определённый наработанный отклик. И если изначально эта наша система наработанных откликов была сформирована на лжи и эгоизме, то к реальности, не искорёженной нашей интерпретацией, через неё сложно пробраться. Нас окружает много людей, но мы утратили возможность контакта с ними. Когда устоялась система реакций, мы со своей оценкой происходящего «знаем всё наперёд». В итоге, нам не интересен ни другой человек, ни его мнение, ни его знание вопроса – наша отработанная система откликов действует безукоризненно. И, как следствие, мы сами отталкиваем людей и остаёмся одни.

И только со временем, если мы начнём пересматривать свои реакции даже понемногу, пытаясь понять их, увидеть со стороны, то постепенно начинает меняться и общая картина мира. И на каком-то этапе эти «непонятные окружающие» становятся неожиданно интересны. Именно при ином взгляде, когда мы позволяем внешнему лучу света пробить нашу броню наработанных реакций и укоренившихся смыслов, в людях вокруг вдруг открывается глубина, и ты можешь оценить её, тогда люди и становятся «ближними». По мере того, как ты начинаешь расширять угол зрения, переламывая эгоистичную платформу в себе, из-за которой мир схлопывался перед тобой, границы мира начинают раздвигаться. И там, где было одиночество, оказывается невероятное количество возможностей.

Поразительно, но при изменении даже только мыслей о человеке меняется и его отношение к нам! «Я не могу не чувствовать, что ты меня НЕ осуждаешь», – сказал своему сыну Алеше Фёдор Павлович – персонаж романа Ф.М. Достоевский «Братья Карамазовы». Достоевский вложил в Фёдора Павловича, этого патологически извращённого типа, трепетное отношение только к Алёше. Даже он чувствовал, что у Алёши светлое, доброе направление мыслей к любому человеку.

Когда у человека появляется светлое, бережное, благодарное отношение к миру, к людям, то одиночество исчезает. Тогда человек и становится готовым к встрече. Изумление перед творением, таким же, как и ты сам — вот её предвестник. И хотя «ещё друга нет, но под лучами солнца одиночество уже начинает таять» – таким смыслом можно наделить песню «Wonderful Life» британской группы «Black». В ней очень точно выражено это предчувствие встречи. Имея хотя бы только открытость к возможности встречи, человек может наполниться ощущением счастья. Примечательно, что в песне используется английское слово Wonderful, а не Beautiful. Wonderful переводится как изумительный. Человек изумляется, активно участвует в проживании красоты. Во время этого проживания у него формируются новые смыслы, он ставится «иным», он «вос»-хищается созерцанием красоты, «вос»-ходит, т.е. растёт. В этом слове сокрыто именно движение вверх. A вот Beautiful в смысловом значении может являться и пассивным рассматриванием прекрасного, когда человек никак не меняется, но просто констатирует, отражает увиденное, не вбирая в себя.

Изумление – это то состояние, при котором очень активно идёт процесс создания нейронных связей и вообще процесс познания^[1]. Когда нас какая-то тема изумляет, мы активно запоминаем, с интересом узнаём новое. Показатель правильной духовной жизни – это сохранение чувства изумления, как пишет наш современник, священник Сергий Овсянников^[2], ученик приснопамятного митрополита Антония Сурожского. У древних отцов Церкви, в частности, у Исаака Сирина, также много мыслей об изумлении перед миром. Когда мир начинает перед человеком открываться в Боге – это непрестанное изумление, которое насыщает^[3].

И снова обратимся к академику Ухтомскому с его «теорией о доминанте на лицо другого». В ней-то и спрятан золотой ключик, отпирающий дверь одиночества. Ты сможешь выбраться из своей скорлупы только тогда, когда начнёшь приобретать готовность слышать других людей. Тогда твоё мнение о жизни уточняется, расширяется, выходит за пределы твоих устоявшихся представлений – и, что удивительно, чужой взгляд уже не кажется тебе несостоятельным. Мир, как в телескопической трубе, начинает раздвигаться перед тобой, показывая свой объём, полноту, разнообразие.

См. подробнее – часть первую текста «Преодоление игрового механизма (о игре в широком смысле слова)».

В частности, главы «Аутизация и стимуляция», «Одиночество сдавало свои позиции»: История девушки, перебравшейся на жительство из России в другую страну, заграницу.

Ты начинаешь принимать тот факт, что хорошего опыта в мире много, что точки зрения других людей хотя и отличаются от твоей, но тоже могут быть правомерными. Этот исход, выход к Другому – к Богу, к ближнему – вот замочная скважина к нашему ключу от одиночества. Твоя «скорлупа» начинает прорываться естественным образом, когда ты выходишь на тропу живого общения. Смело ступая по незнакомому пути, приобретая навыки здорового взаимодействия, наша надежда на выход из одиночества укрепляется. От нового опыта, новых навыков начинают формироваться новые нейронные сети, которые не столько глушат и тормозят старые, сколько, вводя в эти старые патологические сегменты новые перспективные очаги, перестраивают их. И вот, ты уже в силах включить новый позитивный жизненный сценарий. Но наш шаг должен быть первым, наше желание вырваться из-под гнёта прежней доминанты – определяющим! Наше действие, наш шаг – это наш шанс!

Переход от всегдашнего нытья по любому поводу, которое стало уже нашей автоматической реакцией, некой зоной «аномального комфорта», к ощущению перспективы развития отношений совершится только тогда, когда мы начинаем ежедневно… прислушиваться к ближнему. «Брат мой – есть жизнь моя. Насколько ему хорошо, настолько я в Боге!» – вот до какой высоты внимания к ближнему доходили мысль и бытие святых отцов! Люди интуитивно чувствуют, что ты видишь в них Человека, и тогда поворачиваются к тебе лучшими своими сторонами. А твоя стена отчуждения начинает отодвигаться, и ощущение одиночества постепенно пропадает. Ведь когда у человека начинают образовываться новые взгляды (новые нейронные сети!) на жизнь и, в частности, на коммуникативную среду, прежнюю модель восприятия мира даже не нужно разрушать, она сама собой отходит (попытка разрушить старую модель без строительства новой ни к чему не приведет: разрушение прежнего ещё не есть появление нового). Как говорил Лев Семенович Выготский, известный советский психолог начала XX века, который связал психологию с педагогикой: «Если можешь, не опровергай. Создавай новую, иную картину действительности». Новые нейронные сети включают новый глобальный сценарий и послужат новым конструктивным целям.

И вновь к Экзюпери. Он тонко осмыслил и точно проиллюстрировал тему одиночества в своей книге «Цитадель», обнажив эту разницу между двумя типами отношения к жизни – доминанте на лицо другого и фиксации на своём эго.

Доминанта на лицо другого не означает тотальный исход вовне. Необходимо развитие внутреннего ядра личности. Подробнее:

– «Две любви».

– О «выгорании» вследствие исхода вовне без развития внутреннего ядра личности см. в тексте «Врачи, медицинские работник, люди социальных профессий – лекции и тексты иеромонаха Прокопия (Пащенко)».

То, что академик Ухтомский рассматривал с точки зрения нейрофизиологии, Экзюпери в форме притчи показал со стороны культурологии и психологии: «Не экономь на душе. Не наготовить припасов там, где должно трудиться сердце. Отдать – значит перебросить мост через бездну своего одиночества». Он рассуждал о том, что тот человек может «рассчитывать на озарение», кто верен «необходимости каждой минуты», даже если он идёт, «спотыкаясь, дрожа от холода и изнывая от зноя». Тогда он вдруг оказывается способным понять: «предыдущий шаг его был шагом к чуду»! И совсем другое дело, когда путешествующего человека, не способного (или не желающего) идти самому, несут на носилках: «Вот самый красивый из пейзажей, а тебе уже стало скучно, и ты приказываешь нести тебя дальше». Вот и выходит, что «одиночество – плод души-калеки»…

Само Одиночество молит Господа из-под пера Экзюпери: «Пожалей меня, Господи, тяжело мне мое одиночество. Мне некого ждать. Комната будто тюрьма, вещи в ней молчаливы. У меня соседка, она тоже одна, и комната у нее похожа на мою, но она счастлива теми, кого любит… Господи, не о человеке прошу Тебя, не о зримом присутствии… Так солдат влюбляется в королеву. Он живет как солдат королевы. Я не прошу Тебя, Господи, чтобы подобный кров был мне обещан… По морским просторам странствуют влюбленные в несуществующие острова. Они слагают песни об островах – и счастливы. Не острова делают их счастливыми – песни… Одиночество, Господи, плод души-калеки. Смысл вещей – вот родная земля души. Душа расправляет крылья только на просторах смысла, не вещи нужны ей – картина, что возникла, когда они слились воедино. Научи меня видеть сквозь дробность целое. Тогда, о Господи, я перестану быть одинокой» …

Часть 1-ая подготовлена слушательницей С.Е.

Часть 2

«Он там, Он помогает мне иначе б я растаял
В этом пламени зла, что вместо тепла в вас,
Не понимаю даже, как Он прощает так часто…
Среди несчастья, среди судеб, разбитых на части…

…И пусть я, как и прежде, – безмятежный невежда,
У каждого, кто не повержен, еще есть надежда!
И я надеюсь на первых двоих, и на то, что кончится,
Однажды, и мое одиночество!»

(Нигатив, «Одиночество»).

Комментарии к песне см. в главе «”Он”, помогающий не растаять в пламени зла» из части 4.2 «Остаться человеком: Офисы, мегаполисы и лагеря».

Сара и Фильм «Реквием по мечте» (из бесед «Женщина и мужчина. Одиночество и счастье»).

Фильм «Реквием по мечте» (2000). В этом фильме приводятся истории нескольких людей. В частности, приводится история Сары. Сначала она поработилась еде, потом она поработилась мечте поучаствовать в шоу. Когда ее пригласили на передачу, то ей захотелось прийти на нее в своем красном платье и рассказать людям о своем сыне, о своем умершем муже. Но вот беда! За те годы, пока платье весело в шкафу, Сара поправилась – она ведь очень любила покушать.

Неизвестно, чего именно искала Сара, указанных ли эффектов или чего-то другого. Известно то, что ради мечты о шоу она стала отказывать себе в пище.

В попытках избавиться от лишнего веса она познакомилась с человеком (не поворачивается язык назвать его доктором), который стал прописывать ей препараты, нейтрализующие чувство голода. Эффект этих «таблеток» обеспечивался содержанием в них амфитамина. То, что Сара принимает наркотики, ее сын Гарольд понял по тому, как она скрипела зубами. Скрип зубов – характерная черта для потребителя амфитаминов. Гарольд пытался убедить маму не принимать сомнительные препараты, но та не послушала. Она не могла, да и не хотела отказаться от мечты похудеть для того, чтобы прийти на шоу в красном платье. Ведь вместе с этой мечтой в жизнь Сары пришла хоть какая-то осмысленность. Она перестала быть в своих глазах одинокой вдовой. Ум ее ум охватила мысль о том, что скоро ее увидят миллионы людей. И она им расскажет о своем сыне, о его отце и о том, как тот любил красное платье. «Ради этого стоит просыпаться утром, – признается она сыну. – Ради этого [стоит] худеть и быть здоровой. Ради этого [стоит] надевать красное платье. Улыбаться ради этого, наконец. Это наполняет смыслом завтрашний день. А что у меня есть, Гарри? Чего ради мне стелить постель и мыть посуду? Я это делаю, но зачем?» (доминирующий Импульс связывается с иными аспектами жизни).

Она говорит о том, что она одинока и ей не о ком заботиться. Сын отвечает матери, что у нее есть подруги. Но Сара считает, что она не нужна своим подругам. «Нет, Гарри! – отрезает она. – Мне нравится так чувствовать, мне нравится думать о красном платье и телевидении, о твоем отце и о тебе. Теперь, видя солнце, я улыбаюсь». Но она не попала на шоу. Вместо телевидения она попала в психиатрическую больницу.

Сара вполне могла попробовать себя в качестве волонтера, могла начать посещать, например, хоспис. Если до работы в хосписе кто-то не допускается (строгие критерии отбора), то можно рассмотреть вопрос участии в благотворительных программах или в реабилитационных центрах. Хотя бы на уровне – приходить раз в неделю помыть посуду. Человек знакомится с единомышленниками, завязываются какие-то контакты, он чувствует, что его труд потребен.

В Русской Православной Церкви есть отдел по церковной благотворительности. По телефону горячей линии отдела люди звонят и сообщают, что у них есть, например, два-три часа в неделю на добрые дела. И им подыскивают дело. Многие люди, отмечают, что такого рода деятельность привносит в их жизнь смысл и радость.

О том, как не перепутать благотворительность с эгоистическим желанием достигнуть удовольствия и освобождения от скуки, см. в главе «Скука смертная и радость бытия – вследствие дел благотворительности» в части 1.3 текста «Доминанта жизни и самоубийство».

О том, на что можно обратить внимание, чтобы, занимаясь делами благотворительности и прочими делами социальной направленности, не столкнуться с т.н. выгоранием и психологическим сломом, см. в тексте «Врачи, медицинские работник, люди социальных профессий – лекции и тексты иеромонаха Прокопия (Пащенко)».

Что можно почитать на тему преодоления одиночества

О такого рода пути как о пути преодоления одиночества рассказывал в своей статье основатель упомянутого отдела епископ Пантелеимон (Шатов) в статье, которая так и называется – «Одиночество». Эта статья была опубликована до его монашеского пострига и до его рукоположения в сан епископа, в сети размещена, подписанная именем еще протоирея Аркадия Шатова.

Зримым выражением реализации этого пути является образ молодой медсестры Любочки, описанный в повести «Доброе слово из книги «Отец Арсений». «…Все сестры были внимательны и приветливы с больными; одних больные любили больше, других меньше. Но одна из них – Любочка, молоденькая девушка 22 лет, особенно была любима больными, и это не вызывало у других сестер зависти или недоброжелательства; сами сестры любили Любочку, старались ей подражать, поверяли свои секреты, советовались с ней. Казалось, что Любочка делала для больных не больше, чем другие сестры, выполняя те же назначения врачей, и так же помогала больным, как и ее подруги по работе.

…Утром, входя в палату, Любочка радостно обращалась ко всем лежащим со словами: “Утро доброе!” – и думалось, что слова обращены не ко всем, а к каждому в отдельности. Раздавая градусники, спрашивала каждого, как он провел ночь, что ему сейчас нужно. Поправляла подушку, одеяло, тяжелобольному вытирала лицо, давала пить. Помнила, как каждого зовут, иногда говорила: “Звонила вашему мужу вечером, рассказала о здоровье. Он просил передать…” Всегда имела монетки для звонка по телефону-автомату и давала, если кто не имел.

Делая инъекции, внутривенные вливания, ободряла больного, успокаивала, уверяя, что станет лучше и больной поправится. Для всех у нее было доброе слово, полное участия, ободрения. Какой огромный смысл таится в нем, как необходимо в семье, на работе слышать его от близких, товарищей, друзей, а тем более больным!

Любочка со своим участием, с добрым словом, входила в мир больного радостным лучом света, путеводной нитью к выздоровлению, надеждой. Расспрашивала больных о домашних делах, предлагала опустить письмо, да и многое другое.

Со всеми была ровной; мягкая улыбка часто освещала лицо, и от этого оно становилось еще более приветливым и располагающим. Больные всегда, именно всегда, “совали” ей подарки, но она их никогда не брала и говорила: “Отдайте другим сестрам”. Больные, выписавшиеся из больницы, часто в дни ее дежурств приходили и навещали ее или звонили и о чем-то говорили с ней.

Доброе слово Любочки часто помогало больше лекарств.

Было удивительно видеть, как молоденькая девушка, два года назад кончившая медучилище, а сейчас учившаяся на втором курсе медфака, находила невидимые контакты с больными, при этом выполняла быстро и в срок все назначения врачей, так же как другие сестры. Откуда это у нее?»

В рассказе как раз и приводится история Любочки, объясняющая, «откуда у нее все это».

То, что епископ Пантелеимон описал в терминах социального взаимодействия, что в истории Любочки было показано в виде конкретных жизненных примеров, то в коротком сочинении Ивана Ильина «Рождественское письмо» описано с точки зрения духовных постижений. «…Все собирались праздновать Рождество Христово, готовили елку и подарки. А я был одинок в чужой стране, ни семьи, ни друга; и мне казалось, что я покинут и забыт всеми людьми. Вокруг была пустота и не было любви: дальний город, чужие люди, черствые сердца. И вот в тоске и унынии я вспомнил о пачке старых писем, которую мне удалось сберечь через все испытания наших черных дней. Я достал ее из чемодана и нашел это письмо.

Это было письмо моей покойной матери… “Ты жалуешься мне на свое одиночество… Ну, дай я хоть расскажу тебе, почему я никогда не чувствую одиночество. Видишь ли ты, человек одинок тогда, когда он никого не любит…

Человек, который меряет и вешает, не любит. Тогда вокруг него образуется пустота, не проникнутая и не согретая лучами его сердца, и другие люди тотчас же это чувствуют. Они чувствуют, что вокруг него пусто, холодно и жестко, отвертываются от него и не ждут от него тепла. Это его еще более расхолаживает, и вот он сидит в полном одиночестве, обойденный и несчастный…

Нет, мой милый, надо, чтобы любовь свободно струилась из сердца, и не надо тревожиться о взаимности. Надо будить людей своей любовью, надо любить их и этим звать их к любви…”»

Роберт и принц Фредерик (из бесед «Женщина и мужчина. Одиночество и счастье»).

Одной из причин одиночества является самолюбие человека. И вопрос преодоления одиночества – это, в некоторых случаях, вопрос преодоления самолюбия.

Как человеку преодолеть свое одиночество? И что делать, если ему не о ком заботиться? Что делать, если у него нет семьи и детей? Что делать человеку, который в силу своей самозамкнутости испытывает трудности в общении с другими людьми?

Вот, например, 19-летний Роберт о котором рассказывается в документальном фильме «Как действуют наркотики. Экстези / How drugs work. Ecstasy» (2011) на сайте. Роберт принимает экстази один раз в несколько недель. Ему понравилось, что под воздействием экстази он стал более открытым для общения с друзьями. «В результате того, что я более открыт и откровенно общался с друзьями, когда я был под наркотиком, я стал более открытым и честным, когда я не употребляю наркотик». Когда он попробовал в первый раз, то ему захотелось говорить «со всеми обо всем». Ему стало интересно, «что другие люди хотели сказать». Принимая экстази на вечеринках, он ожидал того, что начнет чувствовать симпатию к незнакомым людям. Эту историю можно сопоставить со словами одной женщины: «Студентом я пила по две-три бутылки вина за раз, и так – два-три раза в неделю, потому что у меня не было друзей, и я чувствовала себя чуждой самой себе».

Что скрывается под оболочкой юношеского пафоса? Если под действием эстази Роберта стало интересовать то, что говорили другие, то, значит, раньше его это не интересовало. На «трезвую голову» Роберту не удавалось быть открытым и честным, он не испытывал симпатии к незнакомым людям. Не похоже ли это на эгоизм? Как писал священник Павел (Гумеров), «с человеком тщеславным, самовлюбленным, подверженным хвастовству очень тяжело общаться». Общение начинается там, где мы имеет что-то общее со своим собеседником. Тщеславный же интересуется только собственной персоной. И для него превыше всего стоит его собственное эго. В его речи на первом месте стоят местоимения «я», «у меня», «мне». В лучшем случае всё это «вызывает усмешки окружающих, а в худшем раздражение, зависть и отчуждение». И такой, «зараженный звездной болезнью человек рискует остаться один, ибо любит только себя и свое тщеславие».

Человек же скромный, относящийся к себе с самоиронией, всегда является приятным собеседником. «У него много друзей, с ним приятно общаться. В разговоре он больше слушает, чем говорит». Он не выпячивает собственное «Я»^[4]. Самозамыкание человека на собственное «я» делает для него недоступным радость общения. Человек в наркотиках ищет возможность освободиться от своей скованности, от своих комплексов. Он не понимает, что причины его скованности и его комплексов находятся в нем. И если им овладевает «безрадостность, мертвое безразличие ко всему, душевная подавленность, духовное бессилие», он должен понять одну простую вещь: не мир, таинственный и глубокий, оскудевает в своем богатстве – оскудевает сам человек. Поэтому ему все не мило, поэтому он ничего и никого не любит. Сила любви и способность радости словно иссякают в нем^[5]. Эта мысль Ивана Ильина имеет и обратную сторону. Если человек побеждает себя, свои самость, эгоизм и гордость, то тем самым он побеждает «свое противление Богу и людям». Такому человеку присуще состояние, которое в нравственном богословии называет «торжествующей свободой». Она открывается для нас тогда, «когда мы живем в Боге, добре и истине»^[6].

В контексте этих размышлений становится понятным рассказ Роберта о первом приеме экстази во время вечерники. Он «бегал вокруг, наполненный энергией и счастьем». Если для него такое состояние было «интересным опытом», то можно предположить, что до этого момента он был лишен энергии и счастья. Вспоминается маленький принц из поэтической сказки Антуана де Сент-Экзюпери. Главный герой однажды признался своему товарищу, что очень любил смотреть, как заходит солнце. Маленький принц прилетел с другой планеты, она была очень маленькой, и ему, чтобы полюбоваться на закат, достаточно было просто переставить стул. «Однажды я за один день видел заход солнца сорок три раза!» – воскликнул он. И немного погодя прибавил, что «когда станет очень грустно, хорошо поглядеть, как заходит солнце…» Собеседник Маленького Принца спросил его: «Значит, в тот день, когда ты видел сорок три заката, тебе было очень грустно?» Но маленький принц ничего не ответил. Так его товарищу стало понятно, «как печальна и однообразна» была жизнь принца^[7].

Но есть и другие сказки о принцах. Есть, например, сказка о принце Фредерике^[8], который вырос очень избалованным, ведь у короля не было других детей. Принц не делал ничего особенно плохого, так как от природы у него было доброе сердце. Но он не думал о других, никому не помогал, «надменно говорил с придворными, а если приставленный к его особе камер-лакей чем-нибудь ему не угождал, то принц даже мог его ударить». Но однажды принц изменился. Его отец узнал, что соседний король задумал выбрать жениха для своей внучки. Все королевичи созывались на бал, а понравившийся королю будет обручен с принцессой. До бала оставалось всего 10 дней, и отец Фредерика приказал созвать всех лучших учителей, чтобы они с утра и до вечера учили принца хорошим манерам. Собравшись, учителя стали объяснять принцу то, как нельзя себя вести: «Нельзя так сидеть, нельзя так ходить». И хотя Фредерик и хотел понравиться соседнему королю, но у него была плохая память, и он не мог запомнить всего, что ему говорили. «Нельзя так стучать ногами! Нельзя держать руки в карманах!..» И так, наверное, несколько тысяч правил. «Тогда принц страшно рассердился, затопал ногами и закричал, что больше учиться не будет. Все равно он не может запомнить столько правил».

Видя, что манера принца никуда не годятся, король созвал совет министров. На совете было решено спросить одного мудреца, возможно ли сократить все правила хотя бы до пятидесяти. Тот ответил, что достаточно знать всего одно, ведь в нем заключаются все остальные, и взялся научить принца манерам за один час. «Ты должен только считать, что все другие лучше тебя и потому всех надо любить и уважать». Думая сперва о других, а потом о себе, принц не сможет сделать ничего плохого, и все правила «будут исполняться сами собой». Однако принцу этот совет показался трудноисполнимым: «Как же я смогу думать, что наш шут, горбатый карлик, лучше меня? Как я могу его полюбить, когда он мне так противен?» Невозможно также было полюбит лакея с длинным носом, хотя тот был гораздо лучше карлика! Тогда мудрец посоветовал представить, что карлик – вовсе не карлик, а заколдованный принц. «Когда ты будешь говорить с ним, – сказал мудрец, – ты не обращай внимания на его горб, говори не с карликом, а с принцем, который в нем заколдован». «А лакей тоже заколдован?» – удивился Фредерик. «Да, и лакей, и все остальные», – отвечал мудрец.

И вот принц побежал искать карлика, а по пути открыл министру дверь и дал ему пройти вперед, а затем поднял платок одной придворной даме. Когда он проходил по залу, в котором было множество придворных, то громко запел, но, подумав, что это будет неприятно другим людям, остановился. Вспомнив слова мудреца о том, что все люди лучше, чем принц, Фредерик улыбнулся и сказал: «Простите, пожалуйста, я забыл, что я не один». «Что за чудеса! – зашептали придворные.

Найдя карлика, Фредерик поздоровался с ним. Шут, решив, что принц, как и раньше, смеется над ним, «тряхнул бубенчиками своего колпака и стал, как обычно, кривляться и болтать всякий вздор». Глядя на него Фредерик подумал, что, если карлик и правда был заколдованным принцем, то ему, наверное, было тяжело ходить в дурацком колпаке и сносить насмешки. «Я знаю, что в действительности Вы такой же принц, как и я. Как это ужасно, что Вам приходится быть шутом. Мне очень стыдно, что я мучил Вас. Простите меня. Я тогда ничего не понимал».

Но карлик все еще сомневался, ему казалось, что Фредерик шутит, и тогда Фредерик положил на плечи карлика свои руки и ласково посмотрел ему в лицо. «И тогда лицо карлика вдруг изменилось и его глаза наполнились слезами. И глаза эти были так прекрасны, так непохожи на те, которые раньше знал Фредерик, что он увидел в нем совсем другого человека. Это были глаза заколдованного принца. Потом свет в глазах шута потух, но Фредерик уже знал, что он может загореться. Oн разговорился с карликом и навсегда полюбил его. Больше принц не позволял никому обращаться с горбуном жестоко. А карлик сделался самым преданным из его подданных и просто жить не мог без своего господина». «Как я раньше не видел, какой он милый, добрый и умный», – думал Фредерик.

Наконец, настал день, когда принц в сопровождении пышной свиты направился на бал. Все заметили то, что принц изменился. «Он стал скромным, ласковым, внимательным, не говорил того, что могло обидеть, а, наоборот, старался каждому сделать что-нибудь приятное». Даже принцесса Ильза отметила воспитанность Фредерика. Другие королевичи, впрочем, тоже были хорошо воспитаны. Они были вежливы и любезны, но не любили друг друга и с низшими вели себя свысока. Однако Фредерик верил, что они были лучше его, поэтому «от души хвалил других, а когда раздавали подарки, не спешил взять самый лучший». Такое поведение принца не укрылось от старого короля и от принцессы, и когда король спросил, какой их королевичей по ее мнению является лучшим, то она воскликнула: «Конечно принц Фредерик! Он такой добрый, его нельзя не полюбить!»

Слова мудреца, которые изменили принца, не все понимают. Смирение некоторые люди воспринимают, как «притушенность». Один человек даже сказал: «Как может, что-то дать другим тот, кто считает себя хуже всех?» Этот человек, сам того не заметив, смешал два понятия: думать о себе и являться на самом деле. Оказывается, что такой человек может дать очень много. И здесь даже нужно привести не свод святоотеческой мысли о смирении. Чтобы объяснить то, что такое смирение, нужно просто рассказать о человеке, который обладал смирением.

Отец Геннадий обладал смирением и очень многое мог дать другим, поэтому он не был одинок. Феномен таких людей можно отчасти понять, прочитав «Рождественское письмо» Ивана Ильина.

Священник Геннадий Огрызков – человек, который не был одинок

В тех описаниях, которые люди оставили о священнике Геннадии Огрызкове, можно увидеть намеки на то, каким образом преодолевается одиночество. Эти описания являются зримым выражением всего того, что приводилось выше в отношении преодоления одиночества.

Смирение и любовь – не рассказать о них, а показать их

О любви и смирении трудно рассказать, но эти качества можно показать. То есть можно рассказать о человеке, который имел смирение и любовь. Эти качества, по многочисленным свидетельствам людей, обитали в протоиерее Геннадие Огрызкове. В семинарию он поступил только на 35 году жизни. Поэтому многие рассказывают о нем не как об отце Геннадии, а как просто о Геннадии. Он занимался спортом, «старался встать пораньше, чтобы бежать на стадион» и редко отступал от своего режима. Но «при этой целеустремленности никогда не изменял он той доброжелательности к окружающим, которая его отличала»^[9]. «В нем не было ничего поддельного, а доброта настолько шла от сердца, что была не просто чувством – она была стремлением помочь каждому, кто на его пути встречался…»^[10]

Некая Надежда, работавшая в свое время в детском саду, рассказывала, как Геннадий, пришел в детский сад, в котором она работала. Увидев унылые серые стены, он изумился. «Надежда, да как же вы тут?.. – спросил он. Давайте, я вам все это распишу, давайте, устрою радость детям – ведь нельзя же им в таких стенах расти!…» Надежда не могла дать своего согласие на это предложение без решения заведующей детским садом, а та не разрешила. Геннадий мог исполнить то, о чем говорил, так как хорошо умел рисовать. И это «желание сделать мир светлее, чище и красивее»^[11] осталось в нем и тогда, когда он стал священником.

Много людей

Турина Т.: Вот каким он был в студенческие годы: «Это был высокий, красивый, белокурый и застенчивый молодой человек, слегка заикающийся. Он обладал широким кругом друзей в институте»^[12]. Близких людей у него «было так много, что, наверное, нельзя и сосчитать»^[13]. И «духовных чад [в то время, когда отец Геннадий уже стал священником] у него было небывало много»^[14]. Он был любим «сотнями людей»^[15].

Смирение

О скромности отца Геннадия Турина Т. Оставила и такую заметку: Скромность, «постановка себя на второй план, восхищение остальными – обманчиво скрывало от меня (думаю, что и не от меня одной) масштаб личности, с которой нас свела жизнь»^[16]. Та же Турина считала, что «отец Геннадий стремительно получал энциклопедическое образование»^[17]. И при его громадном авторитете среди людей он отдавал в любом разговоре «последнее, главное суждение другому человеку». И это «желание поставить себя всегда на последнее место» поражало. Умение «поставить себя ниже другого и смотреть на него снизу» отличало священника. Эта способность давала ему возможность разглядеть чужую боль, нужду. Чужую душу не увидеть, если смотреть на ближнего сверху^[18].

У отца Геннадия была «удивительная душа, кроткая до готовности во всем видеть лишь свою вину, любящая до нежности, впрочем, всегда деликатной и ненавязчивой». Вот почему всюду, куда он приходил, «воцарялись свет и тепло». Люди чувствовали себя рядом с ним, как дома. Их души чувствовали себя свободными «от страхов, мнительности, лицемерия и тому подобного»^[19].

Твердость

О студенческих годах отца Геннадия Турина Т. Писала, что его отличительными чертами были «чрезвычайная скромность, доверие, уважение, даже благоговение перед чужой личностью и в то же время твердость в отстаивании того, что он считал необходимым»^[20].

Однажды к отцу Геннадию подошел один начальник. Ему часто приходилось судить людей, работающих на стройке. И он переживал, вспоминая слова: «Не судите». На это отец Геннадий ответил: «Нет, брат, ты не прав. В своей профессии ты должен отстаивать свою правоту и объективную правду. Ты должен соответствовать тому месту, на которое поставлен»^[21].

Отношение к людям

Его деликатность была такова, что он никогда и никого не обижал. И как казалось Наталье Васильевне, «не мог никогда никого обидеть. Просто по своей человеческой природе не мог». И с маленьким ребенком он был деликатен так же, как и со взрослым. «Потому что в каждом он видел прежде всего образ Божий». И эта деликатность была не деликатностью воспитания. Она «происходила из великого его смирения и любви»^[22].

Родным был

Радушие отца Геннадия, его отзывчивость привлекали к нему и мирян и священников. «Он был родным для каждого, с кем сводил его на пути Господь»^[23]. К нему были приложимы слова: «Входя к нему в дом, каждый чувствовал, что здесь его любят больше всех…»^[24] Каждый из детей воскресной школы мог сказать, «что именно его батюшка любил больше всех»^[25].

«От него исходил какой-то удивительный свет, тепло и доброта»^[26]. И эта доброта была не абстрактной добротой направленной на всех. Нет, «каждый чувствовал, что батюшка к нему относится особенно». Эта доброта «была сердцем, направленным на конкретного человека»^[27]. Он видел перед собой не просто человека, а «видел вот этого именно человека, с его чертами характера, с его биографией». И он каждого умел любить лично, и умел каждого лично понимать^[28].

Он как-то сразу располагал к себе. Но располагал не какими-то приемами, а тем, что «с ним каждый человек чувствовал себя давно знакомым, давно своим». И помимо этой простоты в нем был еще и какой-то природный аристократизм, который «позволял ему с человеком любого ранга быть “на равных” с первой минуты общения»^[29].

Был центром

Отец Геннадий «был центром любой компании – центром и духовным и душевным»^[30]. Когда он, будучи еще студентом заходил в библиотеку, где все сидели сосредоточенно, то «вокруг него, как вокруг какого-то центра» сразу начиналось «бурление»^[31].

Что давал людям

Один человек сказал о священнике: «Отец Геннадий зажег в нас свечечки»^[32]. Для Людмилы Юрьевной «настоящая церковная жизнь началась только после знакомства»^[33] с ним.

Отношение людей к отцу Геннадию

А семейство Мусиенко вспоминало о нем: «Любили его у нас все. И каждая бабулечка-прихожанка считала для себя счастьем взять у него благословение, постоять рядом с ним, прикоснуться к нему»^[34]. Каждый приезд отца Геннадия в дом семьи Мусиенко был настоящим праздником для хозяев. «Вся жизнь наша сразу наполнялась радостью – это была радость его жизнелюбия, и к этой радости приобщались все мы»^[35].

«Мне кажется, – рассказывала Нина Величкина, – нормальный человек не мог его не полюбить»^[36]. Когда отец Геннадий впервые посетил Нину и ее супруга, то они «испытали совершенно небывалые ощущения. Подъем был такой», что весь следующий день супруги перезванивались и делились своими впечатлениями.

Как-то Нина сказала мужу Димитрию: «Как хорошо было бы, если бы отец Геннадий смог бывать у нас как можно чаще!..» На что муж ответил, что тогда бы ему пришлось бросить работу. «Ведь когда есть отец Геннадий – уже больше ничего не нужно»^[37].

Димитрий доверился отцу Геннадию с первой встречи. У Димитрия на тот момент была тяжелая семейная ситуация, и ему порекомендовали этот вопрос обсудить с отцом Геннадием. Во время разговора Димитрия понял, «что впервые в жизни встретил человека, которому поверил сразу – без остатка». Димитрию приходилось общаться со многими хорошими людьми. И с ними контакт устанавливался постепенно. «А тут – сразу и навсегда»^[38].

Священник Артемий Владимиров рассказывал, что отец Геннадий «напоминал собой святорусского богатыря из доброй русской былины». И когда человек, благоговея перед громадностью фигуры отца Геннадия, робко заводил с ним разговор, то лицо священника «озарялось такой искренней, доброжелательной и немного смущенной, почти что девичьей улыбкой, что на душе вмиг поселялись отрада и безграничное доверие к этому человеку»^[39].

Объединял вокруг себя людей

А вот рассказывает Людмила: «Я вспоминаю светлые моменты общения со светлым человеком <…> . Я вглядываюсь в лица людей, которых отец Геннадий, любя, объединил в духовную семью. Мне нравятся эти лица».

Кончина

На отпевание собралось «около сотни одних только священников и несколько тысяч верующих»^[40]. «Прощались «с редким человеком, который еще при жизни видел свет Вечности»^[41].

Его руки были «центром притяжения всю ночь для всех находящихся в храме». Люди припадали к его рукам, молились, плакали. Прикладывали к ним иконки, просто подолгу смотрели на них, «стараясь запечатлеть их в памяти на всю жизнь»^[42].

Когда отец Геннадий почил, то у священника Алексея Дорошевич было ощущение, что отец Геннадий жив. И это ощущение не проходило. И это «оттого, что любовь – не умирает. Любовь живет всегда»^[43].

«Он слишком живой, – писал священник Артемий Владимиров, – чтобы умереть. Над такими людьми смерть не властна. Ей не дано права коснуться их душ, еще при жизни тела осененных Божественной любовью»^[44].

Еще – разные выписки, в которых видны пути преодоления одиночества

«На исповедь к отцу Геннадию было приходить с одной стороны легко, вот из-за этого света доброты, который от него исходил, – а с другой стороны трудно, потому что эта доброта требовала ответственности. А с ответственностью у нас, как мне кажется, дело обстоит особенно плохо».

«Много раз я пыталась написать об отце Геннадии, но каждый раз оказывалась бессильной найти нужные слова о нем, моем добром пастыре; только светлые и безутешные слезы лились вместо невысказанных слов».

Его глаза – «…в них было столько сочувствия и доброты, что рухнули все плотины во мне, весь лед безверия, что толстой корой покрывал мою душу, и освобождающий поток слез хлынул словно бы из самого моего сердца…»

Одна женщина, желая увидеть отца Геннадия, отправился в храм. Ему было сказано, что она сама узнает отца Геннадия. И он узнал. «Я и вправду сразу его узнала по ощущению – абсолютно родного человека. Настоящий русский богатырь с добрым и благородным лицом, светлый и синеглазый; плоть от плоти русской земли. … Да, такому человеку хотелось открыть душу и доверить сердце…»

«Вместе с христианской литературой появились разговоры на неведомые ранее темы. Нам стало легче противостоять всему тому ужасному, что внедряется в нашу жизнь извне».

Он никогда не относился к исповеди формально, он говорил: «Вспомните, как вы в детстве держались за мамину юбку и плача каялись в том, что натворили! Именно такого покаяния ждет от нас Господь».

«Сколько у нас его фотографий – и на всех, он кроткий, смиренный “десятиклассник”, а не знатный московский протоиерей».

«И даже когда она была маленькой девочкой, он величал ее в письмах: “Уважаемая Дарья Александровна..!”».

«Люди к нему тянулись, достаточно было увидеть его один-единственный раз».

Его смерть – великая и невосполнимая потеря для нашей семьи. И все же мы ощущаем, что у нас появился молитвенник там, на Небе. И за чудо общения с ним мы благодарны Господу. А подобных людей после его кончины (да и при его жизни) мы больше не встречали. Может быть, и есть они – но нам не встретились. Впрочем, наверное, хватит и одного примера, чтобы уподобляться ему и идти его путем».

«Русский богатырь, смиренный, кроткий и вселюбящий – таким он остался в нашей памяти».

«Однажды он вошел в трапезную, но все места были заняты, все давно уже ели, и ему места никто не догадался уступить. Он безропотно вышел из трапезной и пристроился на досках, лежащих у входа в храм. Ему вынесли обед, там он и поел».

«Нет, ты сразу как-то чувствовал, что вы с ним друзья и друзья настоящие».

«Была у о. Геннадия такая черта: среди тех, кого он собирал никогда не было чужих; точнее сказать, чужие быстро становились своими».

«…Было какое-то удивительное свойство, которое помогало всем нам как-то успокаиваться среди этих житейских волнений, умиряться, радоваться будучи возле него…»

«Разговаривать с ним было интересно, он был человеком широких взглядов, был начитан в области мирового искусства, архитектуры».

«…Привлекал к себе множество художников, музыкантов, поэтов. И это тоже можно назвать его особенностью».

«…с седой бородой и внимательными, ласково-испытывающими глазами показалось мне до странности знакомым…»

«…все мы вспоминаем свое первое впечатление от прихода в этот храм и от знакомства с его настоятелем, который для большинства из нас стал духовным отцом, делились между собой тем же наблюдением. С первой встречи с о. Геннадием возникало чувство, что ты знаешь этого человека уже очень давно».

«Отец Геннадий становился близок мгновенно, в тот самый миг, когда, впервые обращаясь к человеку, как батюшка, он по-отцовски называл его крестным именем…»

«…выражение доброты в глазах, в его лице было что-то наивное, что-то такое, что делало его похожим на стоящих рядом детей».

«…эта фотография постоянно приковывала к себе внимание моих гостей. Русские знакомые обращали внимание на снег, лежавший на улице перед храмом, на светлый, красиво отделанный вход. Мои французские друзья удивлялись правильным лицам московских детей и “богатырскому” виду русского батюшки. Все неминуемо начинали о нем расспрашивать».

«Но так, видимо, и должно быть. Прежде чем верить во что-либо вообще, начинаешь верить в безграничную душевную мощь таких людей, как отец Геннадий, и в то, что такой человек не может отдать свою жизнь чему-то такому, что не существует. В основе цепной реакции добра всегда кроется воля конкретного человека».

«К нему хотелось порой просто подойти и хотя бы молча постоять возле него. Он был родной всем – ласковый, внимательный. … Никогда ничем не обидел – никогда никого! – потому-то и на исповедь к нему стояла толпа народа.

От него, как от солнца, исходило тепло, спокойствие душевное, радость и свет».

«И до самого последнего своего дня он был для нас всем. И не только в христианской вере, но и в обычной мирской жизни».

«Такая теплота важнее и сильнее всех договоров, всех клятвенных обещаний».

«… уже проникающим в тебя – не умом, не логикой вычислений – а всем своим сердцем, которое тебе уже отдано… Такое сердце было у нашего пастыря…»

«Сейчас вспоминаешь, – это чудо. Только его любовь могла соединить, казалось бы, несоединимое. Создать общину – семью, быть в ней не только духовным отцом, но, как точно кто-то заметил, и матерью для каждого, вести ее внешнее устроение, хозяйство».

«Видела я его сильно огорченным и даже растерянным от столкновения с откровенным злом».

«Как деликатно, а то и восхищенно отзывался он об этом или о том, – ведь он имел дар проникновения в душу через все внешнее. От него не ускользало даже мимолетное движение каждой души».

«Больше с простыми людьми общайся, тогда не будешь думать, что на тебя смотрят».

«В этой поездке было явно ощутимо то удивительное единство отца Геннадия и матушки Елены – которое для нас в тот день было еще одним источником света».

«В 93-м году я ходил в МГУ на лекции профессора Г. Майорова по Лейбницу. Приезжаю в Ухтомку и рассказываю о них отцу Геннадию. И вдруг батюшка начал размышлять о Лейбнице. И казалось, что он знает о нем — все! И глубже Майорова. Это было одно из самых больших удивлений в моей жизни».

«В Вышах вместо монастыря теперь сумасшедший дом. Привезли туда продукты и одежду от Нового Гуманитарного Университета. Больные тянулись к отцу Геннадию, а он повторял нам, что эти больные – теперь уже не допущены к греху».

«Отец Геннадий – в сущности вся моя жизнь. Где бы была я без него, чем бы была – не знаю».

«И скоро почти вся группа стояла вокруг о. Геннадия – настолько он, на фоне кремлевского собора, смотрелся своим родным».

«…отец Геннадий стоял как-то на особицу, своей детской наивностью, своим искренним желанием помочь каждому».

Подражая Самому Христу, он «любил всех одинаково, но каждого больше».

«Любовь не может не рождать ответной любви».

«Он говорил нам какими бы он хотел нас увидеть…»

Отец Геннадий отвечает одному человеку: «Ну, Володь, ну и назвал… А кто мы на самом-то деле? Мы же и есть – говно… Ладно, не обращай внимания…»

«То, что батюшка был мягким, помнят все. По своей природной мягкости он очень не любил конфликтов.

Все, что касалось веры, Церкви, правды Божием для него незыблемо. Тут уж переставали действовать любые человеческие рассуждения и логические расчеты. За веру, за Церковь, за правду Божию он всегда готом был отдать свою жизнь. Что и исполнил на деле. Это вовсе не значит, что он мог раздражаться или ссориться. Просто он переставал уступать – и этого было достаточно».

При общении с ним «не было никакого чувства неловкости и казалось, что это твой старый знакомый».

«… Все больные хотели взять у него благословение и провожали его стоя у окон».

«Самое главное событие в моей жизни – знакомство с батюшкой.

Я смотрела на него внимательно, с едва скрываемым любопытством и интересом – уж очень был необычным».

«На него только посмотришь и не захочешь – поверишь».

«И каждому, кто был рядом с ним, было надежно и уверенно».

«И как всегда щедро, от души, ведь не от души, формально, он не умел делать ничего, наверное, даже не знал – как».

«Чего-чего, но фальши в нем не было совсем».

«Во всем, что касалось вероучительных христианских догматов, грехов против Церкви он был неукоснителен до предела».

«И все для него были свои, родные, ”наши”».

«Подошла под благословение, от него повеяло теплом, и мне стало легко и радостно, как будто я его знаю много-много лет. А это был о. Геннадий».

«Он удивительно умел заполнить собой, своим миром, все окружающее пространство…»

«Но об одном его умении видеть красоту во всем знали и говорили многие.

Когда ему пытались пожаловаться на других, он повторял, что исповедовать надо не чужие, а свои грехи. Но и проявляя строгость, он не отталкивал, а притягивал людей, потому что научение у него всегда растворялось милостью и утешением».

Очень часто батюшка сетовал: «Уж очень ты открыта. Запомни душа должна быть открыта только для Бога, а то ломятся все в нее».

Батюшка умел понять душевное состояние даже без слов. Как-то вхожу в храм, а он стоит у канона и, взглянув на меня, говорит: «Иди быстро поставь свечу Николаю Чудотворцу, поблагодари его».

«И я вправду его узнала по ощущению – абсолютно родного человека. Настоящий русский богатырь с добрым и благородным лицом…»

«Но больше всего поразили большие серые глаза, глядевшие на меня весело и участливо».

«Но он был прежде всего для всех – священник, обильно наделенный, осмелимся сказать, величайшим даром благодати, – силой, безудержно влекущей к нему множество заблудших душ».

«Его присутствие упорядочивало наши мысли, усмиряло суетность и нервозность».

«Задача творческого человека предельно ясна: для полной свободы самовыражения ему необходима уверенность в себе и собственных силах. Но нужно ли говорить, что на таких “инъекциях” долго не протянешь: наступает момент, когда сразу платишь по всем счетам и платишь крупно, ибо лечение “звездной болезни” весьма дорогостояще».

«Способности видеть в другом человека, даже если это сделать очень трудно».

«Первую исповедь у батюшки я не помню, помни лишь его улыбку, сразившую меня наповал.

К слабостям был снисходителен, но горделивые намерения пресекал на корню. Поэтому некоторым прихожанам так и не удалось при жизни батюшки занять “подобающее им место” в приходе».

«Современный и очень живой лик батюшки дал мне возможность впервые подойти к “работнику культа” [так воспринимали священников люди в СССР в годы продвигаемого атеизма] как-то просто и поговорить о своих проблемах, общественной и личной жизни».

«На протяжении недели одного слова батюшки, но сказанного так проникновенно-жалеючи, мне было достаточно, чтобы в душе появилось какое-то утешение. Состояние души было безутешно, но надо было бороться, работать над собой и учиться владеть своими эмоциями, которые били через край».

«Он словно обогрел меня, и печаль отошла в сторону».

«Отец Геннадий с его широкой душой и доброжелательностью притягивал людей».

^[1] На тему того, что интерес к миру сопровождается развитием мозга, многочисленные примеры и мысли содержатся в книге Нормана Дойджа «Пластичность мозга».

^[2] «…хороший критерий живой традиции и реакции на нее (признак, что традиция не убила тебя) – это удивление перед жизнью» (Из книги протоиерея Сергия Овсянникова «Книга про свободу. Уйти от законничества, дойти до любви». М.: Никея, 2018).

^[3] См. слова 42, 46, 56, 57, 61, 70, 72, 80 из книги преподобного Исаака Сирина «Слова подвижнические».

^[4] Павел (Гумеров), свящ. Православная аскетика, изложенная для мирян. О борьбе со страстями. 2-е изд. М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2010. С. 184.

^[5] См. «Огни личной жизни», параграф 4 из книги Ивана Ильина «Аксиомы религиозного опыта».

^[6] Учебное пособие по нравственному богословию. Загорск, 1975–1976. С. 48.

^[7] См. главу 6 из произведения Антуана де Сент-Экзюпери «Маленький принц».

^[8] Простые беседы о нравственности. Коломна: Свято-Троицкий Ново-Голутвин монастырь, 2004. С. 240–248.

^[9] Отец Геннадий: Книга воспоминаний / Сост. В.Ю. Малягин. М.: Храм Вознесения Господня (Малое Вознесение), 2006. С. 20.

^[10] Там же. С. 41–42.

^[11] Там же. С. 42.

^[12] Там же. С. 81.

^[13] Там же. С. 104.

^[14] Там же. С. 113.

^[15] Там же. С. 156.

^[16] Там же. С. 81.

^[17] Там же. С. 81.

^[18] Там же. С. 108.

^[19] Там же. С. 127.

^[20] Там же. С. 81.

^[21] Там же. С. 145.

^[22] Там же. С. 141.

^[23] Там же. С. 109.

^[24] Там же. С. 114.

^[25] Там же. С. 131–132.

^[26] Там же. С. 162.

^[27] Там же. С. 163.

^[28] Там же. С. 164.

^[29] Тма же. С. 123.

^[30] Там же. С. 123.

^[31] Там же. С. 60.

^[32] Там же. С.113.

^[33] Там же. С. 166.

^[34] Там же. С. 192.

^[35] Там же. С. 191.

^[36] Там же. С. 161.

^[37] Там же. С. 153.

^[38] Там же. С. 143.

^[39] Там же. С. 127.

^[40] Там же. С. 137.

^[41] Там же. С. 190.

^[42] Там же. С. 185–186.

^[43] Там же. С. 161.

^[44] Там же. С. 129.