В условиях экстремальных обстоятельств, возникающих в рамках таких парадигм бытия как офисы, мегаполисы, концлагеря, и хронического стресса, стремящегося по уровню накала к стрессу запредельному, люди, как показывали обстоятельства, со временем дифференцировались на две группы (условно и крайне упрощенно). Одни «просыпались», другие «гасли» и становились теми, кого называли в лагерях «живыми трупами».
Когда «Искра жизни» (в смысле собирательного понятия) покидала людей из второй группы, у них исчезала способность чувствовать действительность. Что-то неуловимое для стороннего восприятия, но крайне важное для поддержания существования «выклевывалась» из них. Они переставали ориентироваться в окружающей обстановке, принимать «трезвые» шаги для своего выживания не только как биологического объекта, но и как личности. Когда личность, не поддерживаемая в состоянии здравия, начинала разлагаться, человек погибал и в физическом измерении. Перейдя через некую незримую черту внутри себя (вектор жизни направлялся вопреки совести и пр.), человек погибал и в мире физическом.
Чтобы выжить необходимо было помнить о том, кто ты, откуда, зачем – ты. Необходимо было выработать собственное отношение к происходящему, которое помогло бы не пропитываться импульсами, доносящимися из внешней среды. Необходимо было помнить о том, что можно выразить словами одного ребенка: «Мы человеческого рода, а не кошки и собаки». Если человек утрачивал указанные «драйвы», которые вкупе с оставшимися за кадром (данной главы) можно объединить в понятие «Искра жизни», то – нарастала апатия, человек терял желание жить, начинал терять человеческий облик.
Чтобы не утратить платформу для сопротивления регрессии, необходимо было помнить, что человек – не продукт (среды, генов и пр.), не фикция, не плод «научного дискурса», он существует и остаться человеком возможно – с Божией помощью. И противостоять обаянию нано-био-инфо-когно-техно-пост описаниям «снятия человека» (мол, человека как такого нет, человек, мол, – не более, чем сумма рефлексов, концепт и пр.) помогает обращение к живой истории людей, выстоявших в запредельных по-человеческому суждению обстоятельствах (такие истории приводятся в лекциях, в тексте же дается скорее некий комментарий, не дублирующий содержание лекций, а дополняющий).